Я дальнобойщик. Я остановил «потерявшегося ребенка» на безлюдном шоссе глубокой ночью
Это случилось несколько лет назад. Работая дальнобойщиком, я ездил на дальние расстояния, в основном по междугородним маршрутам, которые пролегают через огромные пустынные районы. Знаете, такие, где радио может часами вещать только помехи, а единственным признаком жизни является случайная пара фар, едущих навстречу, и так на расстоянии многих миль. Я был молод, жаждал движения и денег. Одиночество меня не смущало. Или мне так казалось.
Маршрут, по которому я ехал, пролегал через длинный, пустынный участок шоссе, проходящий по границам двух крупных штатов. Не хочу говорить, где именно, но представьте себе большие безлюдные пространства, бесконечный океан деревьев и ничего больше. Среди водителей оно пользовалось дурной славой, именуемое не иначе как «мертвая зона». Ни сигнала, ни городов на добрую сотню миль в обе стороны. Большинство парней старались проехать этот участок пути в светлое время суток, но график есть график.
Я помню то ощущение. Полнейшая тьма за пределами света фар. Такая темнота, что кажется, будто она давит на кабину. Единственными звуками были гул дизельного двигателя, шипение пневматических тормозов и ритмичный шелест шин по асфальту. Убаюкивающе. Слишком юбаюкивающе.
В пути я пробыл уже около десяти часов, с небольшим перерывом в нескольких штатах назад. Кофе выветривался. Приборная панель светилась тусклым зеленым светом, что в какой-то мере успокаивало, но в то же время делало темноту снаружи еще более абсолютной. Веки налились свинцовой тяжестью. Знаешь, как это бывает? Шлепаешь себя по лицу, опускаешь стекло, чтобы вдохнуть холодный воздух, включаешь музыку, которая не растворилась в статике. Я делал все это, но пользы было мало.
Должно быть, было около двух или трех часов ночи. Я находился в том странном состоянии, когда не совсем спишь, но и не то чтобы бодрствуешь. Будто мозг работает в режиме сохранения энергии. Белые линии на дороге начали расплываться, растягиваться и деформироваться. Обычная усталость. Я помню, как усиленно моргал, пытаясь сфокусироваться.
И тогда я увидел это. Или подумал, что увидел.
Просто мерцание в свете фар, на правой обочине. Что-то маленькое. На долю секунды я различил очертания, смутно похожие на человеческие, а затем видение исчезло, поглощенное темнотой.
Какой была первая мысль? Олень. Или койот. Вполне обычное явление. Но оно не двигалось как животное. Оно стояло вертикально. Мой вялый мозг попытался осмыслить это. Слишком маленький для взрослого. Слишком неподвижный для животного, напуганного грузовиком.
Затем логическая часть, та, которая все еще пыталась обеспечить мою безопасность на дороге, заговорила: «Ты устал. Тебе все мерещится. Так бывает.»
И я почти смирился с этим. Правда. Покачал головой, глотнул теплой воды из стоящей рядом бутылки. Не отрывая глаз от дороги. Но образ зацепил. Маленькая, вертикальная фигура. Словно ребенок.
Не может быть, сказал я себе. Здесь? В глуши? Среди ночи? Невозможно. Дети не бродят по шоссе в три часа ночи. Должно быть, это обман света, кусты, игры моего сознания. Я видел и более странные вещи, рожденные усталостью. Танцующие тени, деревья, похожие на фигуры. Это часть работы, когда ты выходишь за рамки.
Я ехал еще секунд тридцать, образ исчезал, а рациональная часть меня начинала побеждать. Это всего лишь плод воображения. Затем я взглянул на зеркало со стороны пассажира. Привычка. Всегда так делаю.
И кровь застыла в жилах. Не просто похолодела, а словно превратилась в лед.
Там, слабо освещенная красным светом фар прицепа, уходящая вдаль, отражалась маленькая фигура. Стоящая. На обочине дороги. Именно там, где, как мне показалось, я что-то увидел.
Это был не куст. Не тень. Оно было маленьким и точно стояло там, не двигаясь, пока мой грузовик отъезжал все дальше и дальше.
Сердце заколотилось о ребра. Это не было усталостью. Это была реальность. Там кто-то или что-то было. И оно выглядело крошечным.
Все инстинкты закричали. Опасность. Неправильно. Продолжай движение. Но другой голос, тот, что делает нас людьми, шептал иное. Ребенок? Один здесь? Что, если он ранен? Потерялся?
Я боролся с собой несколько секунд, которые растянулись в вечность. Образ в зеркале становился все меньше, все тускнее. Если я не приму решение сейчас, он снова будет потерян во тьме. Боже, одна мысль о том, чтобы оставить там ребенка...
Вопреки здравому смыслу, вопреки первобытному порыву просто бросить все, я принял решение и затормозил. Пневматические тормоза зашипели, как разъяренные змеи. Съехав на обочину, грузовик застонал в знак протеста. Затем я включил аварийные огни, и их ритмичное мигание прорезало гнетущую темноту.
Затем я сделал то, что никогда не следует делать с полным прицепом на узкой обочине. Начал двигаться задним ходом. Медленно. Осторожно. Взгляд метался между зеркалами, пытаясь удержать прицеп прямо, пытаясь обнаружить ту крошечную фигуру. Хруст гравия под шинами звучал неестественно громко.
Прошла минута, может быть, две, но мне показалось, что прошел час. В конце концов красный отблеск задних фонарей снова осветил это место. И вот он.
Ребенок.
Я остановил машину так, чтобы кабина находилась примерно рядом с ним, футах в десяти. Включил дальний свет, надеясь получше разглядеть его, а также сделать так, чтобы меня было видно.
Мальчишка был... маленьким. Очень маленьким. Лет шесть-семь, наверное? Трудно сказать в слепящем свете. Он просто шел там, по самому краю гравийной обочины, где начинались деревья. На этом участке дороги лес прижимался вплотную, высокие темные сосны и густой подлесок, который казался сплошной черной стеной прямо за пределами досягаемости фар.
Парень не смотрел на меня. Он шел вдоль дороги, просто... шел. Медленно. Словно на прогулке, совершенно не обращая внимания на массивный восемнадцатиколесный трак, который только что остановился рядом с ними, урча двигателем и пылая фарами. На нем была пижама. Тонкая, светлая пижама. В ночной прохладе. Ни куртки, ни обуви, которую я мог бы разглядеть.
У меня перехватило дух. Это было неправильно. Невыразимо неправильно.
Я заглушил двигатель. Внезапная тишина казалась почти оглушительной, многократно усиливая стрекот сверчков, шелест листьев в лесу от ветерка, которого я не чувствовал в кабине. Сердце все еще колотилось - странная смесь страха, адреналина и зарождающегося чувства ответственности.
Опустив стекло, я почувствовал, как в меня ударил ночной воздух, холодный и влажный, с запахом хвои и мокрой земли.
– Эй! - позвал я. Голос прозвучал слишком хрипло, слишком громко в этой тишине. - Эй, парень!
Ответа не последовало. Он просто продолжал идти, переставляя одну маленькую босую ногу за другой, в темпе, который совершенно никуда не привел бы. Голова слегка опущена. Лицо разглядеть не удалось.
– Малыш! Ты в порядке? - Попробовал я еще раз, на этот раз громче.
Медленно, безумно медленно ребенок остановился. Он не повернул голову полностью, а лишь слегка наклонил ее, достаточно для того, чтобы я смог разглядеть бледную щеку в свете фар. По-прежнему не смотря на меня. По-прежнему игнорируя многотонную машину, стоящую рядом с ним.
По позвоночнику пробежала дрожь беспокойства. Не обычная тревога. Глубже, холоднее. Животные иногда ведут себя странно, но дети? Потерявшийся ребенок должен испугаться, почувствовать облегчение, хоть что-то. А этот... ничего.
– Что ты делаешь здесь один? - спросил я, стараясь, чтобы голос был спокойным и дружелюбным. Как и полагается с испуганным ребенком. Хотя этот совсем не выглядел испуганным. - Посреди ночи.
Тишина. Только звук босых ног, мягко шаркающих по гравию. Как будто мое присутствие было незначительным неудобством, фоновым шумом, который он предпочитал игнорировать.
Это было жутко. Внутри меня все громче звенели колокольчики тревоги. Рука застыла на рычаге переключения передач. Часть меня хотела переключить передачу и убраться отсюда. Но образ этого крошечного ребенка, одинокого, возможно, в шоке... Я не мог просто уехать. Ведь так правило?
– Где твои родители? - мой голос прозвучал немного резче, чем предполагалось. - Ты заблудился?
Наконец, ребенок остановился. И повернул голову, еще чуть-чуть. По-прежнему не глядя прямо на меня, а скорее на переднюю часть грузовика, в свет фар. Теперь я мог разглядеть его лицо чуть лучше. Бледное. В ярком свете оно не имело черт, словно у фарфоровой куклы. Лишь маленькие темные пятна, которые могли бы быть глазами. Никакого выражения. Никакого. Ни страха, ни печали, ни облегчения. Просто... ничего. Нечитаемый лист.
А потом - голос. Детский. Тонкий. Как шелест сухих листьев.
– Заблудился.
Всего одно слово, которое повисло в воздухе между нами.
Меня охватило облегчение, за которым быстро последовала новая волна беспокойства. Ладно, заблудился. С этим я могу справиться.
– Хорошо, малыш. Заблудиться - это не страшно. Мы можем исправить ситуацию. Где ты живешь? Куда шел?
Ребенок наконец медленно повернул голову в сторону грузовика. На меня. Я все еще не мог разглядеть деталей на его лице. Угол, свет, или что-то заслоняло его, сохраняя некую затененную расплывчатость, несмотря на свет фар. Но я чувствовал его взгляд. Он не был похож на взгляд обычного ребенка. В нем была тяжесть, напряженность, глубоко тревожащая для такой маленькой фигуры.
– Домой, - сказал ребенок тем же тонким, детским голосом. - Пытаюсь попасть домой.
– Точно, домой. Где же дом? - спросил я, слегка наклонившись вперед, пытаясь изобразить уверенность. - Он недалеко отсюда? Ты ушел из кемпинга? Из машины? - На многие мили не было ни одного кемпинга. Не было и разбитых машин на обочине. Я знал это.
Мальчик не ответил на этот вопрос. Вместо этого он сделал небольшой шаг в сторону трака. Потом еще один. Рука напряглась на ручке двери, готовая открыть ее, предложить... Что? Подвезти? В приют? Я не знал.
– Здесь холодно, - сказал я, констатируя очевидное. - Тебе стоит забраться внутрь. Согреем тебя, и я смогу вызвать помощь, когда мы доберемся до места, где есть связь. - Рация сейчас была бесполезна, лишь помехи. Телефон показывал «нет связи» уже больше часа.
Парнишка остановился в пяти футах от пассажирской двери. Все еще в тонкой одежде, похожей на пижаму. С босыми ногами на остром гравии. Он должен был дрожать или плакать. Но он не делал ни того, ни другого.
– Вы можете мне помочь? - спросил ребенок. Голос все еще был тоненьким, но теперь в нем слышался другой оттенок. Менее ровный. Намек на... что-то еще. Может быть, мольбы?
– Да, конечно, я могу тебе помочь, - сказал я. - Именно поэтому я и остановился. Где твои родители? Как ты сюда попал?
Ребенок наклонил голову. Отрывистое, неестественное движение.
– Они ждут. Дома.
– Хорошо... А где дом? В каком направлении? - Жестом я указал вверх и вниз по пустому шоссе.
Ребенок не указал на дорогу. Он сделал маленький, едва заметный жест головой, слегка кивнул в сторону деревьев. В непроглядную тьму леса, примыкающего к шоссе.
– Там, - сказал парень.
Желудок сжался.
– В лесу? Твой дом в лесу?
– Заблудился, - повторил мальчик, как будто это все объясняло. - Пытаюсь найти дорогу. Здесь темно.
– Да, здесь... здесь очень темно, - согласился я, обшаривая глазами линию деревьев. Она выглядела как сплошная черная стена. Никаких признаков тропинки или жилища. Просто густой, старый лес. В таком месте можно заблудиться на несколько дней, даже при свете дня.
– Вы можете... выйти? - спросил парень. - Помочь мне поискать дом? Тут недалеко. Просто... я не вижу его отсюда.
Каждая здравая мысль в моей голове кричала НЕТ. Выйти из грузовика? В глуши, в кромешной темноте, с этим... странным ребенком, который хотел, чтобы я пошел в этот лес? Нет. Ни в коем случае.
Но ребенок выглядел таким маленьким. Таким уязвимым. Если был хоть крошечный шанс, что он говорит правду, что его дом находится совсем рядом, а он действительно заблудился...
– Я... я не думаю, что это хорошая идея, приятель, - сказал я, стараясь говорить мягко. - Ночью там опасно. Для нас обоих. Лучше будет, если ты поедешь со мной. Мы будем ехать, пока не поймаем сигнал, а потом позвоним в полицию или рейнджерам. Они помогут найти твой дом.
Парень просто стоял на месте. Его пустое, безучастное лицо было приковано ко мне.
– Но это же здесь рядом, - настаивал он, его голос стал звучать более настойчиво. - Всего в нескольких шагах. Я почти вижу его. Если вы просто... выйдете... свет из вашей кабины поможет.
По коже побежали мурашки. В этом сценарии было что-то совершенно неправильное. То, как меня пытались выманить. Отсутствие нормальной эмоциональной реакции. Пижама. Босые ноги. Лес.
Я присмотрелся к ребенку, пытаясь разглядеть странную неясность в его чертах. Фары светили ярко, но он словно поглощал свет, а не отражал его. Глаза... Я все еще не мог разглядеть их. Только темные впадины.
– Я действительно думаю, что тебе лучше сесть в трак, - мой голос стал более твердым. - Здесь тепло. Мы сможем разобраться во всем вместе.
Парень сделал еще один шаг. Теперь он почти касался подножки грузовика.
– Пожалуйста? - Снова этот жалобный голос. - У меня болит нога. Я не могу идти дальше. Не могли бы вы... помочь мне немного. Просто проведите до тропинки.
Внутри меня бушевал конфликт. Инстинкты дальнобойщика, отточенные годами наблюдения за странными вещами и выслушивания еще более странных историй на стоянках для грузовиков, кричали об опасности. Но человеческая часть, та, что видела ребенка в беде, все еще была здесь, все еще спорила.
Я устал. Чертовски устал. Может быть, я плохо соображал. Может, все это было каким-то странным недоразумением.
Прищурившись, я попытался разглядеть ребенка и увидеть линию деревьев, на которую он указывал. Может быть, я пропустил какой-то едва заметный след? Мерцание света в глубине леса? Нет. Ничего. Только чернота. Сплошная, непоколебимая чернота.
А потом я увидел это. Сначала не совсем отчетливо. Это было больше похоже на... аномалию. Что-то в темноте позади ребенка.
Парень стоял спиной к лесу. За ним темнота леса была абсолютной. Так и должно было быть. Но было что-то... связывающее их. Что-то, что тянулось от поясницы мальчика, из-под тонкого пижамного костюма и исчезало в глубине леса средь деревьев.
Сначала мне показалось, что это обман света, странная тень, отброшенная светом фар, падающим на него под странным углом. Может быть, это веревка, которую он волочил за собой? Может, оторванный кусок одежды, зацепившийся за ветку?
Я наклонился вперед, пытаясь разглядеть получше. Ребенок все еще говорил, низким, настойчивым бормотанием.
– Это недалеко... пожалуйста... просто помогите... мне так холодно...
Но я уже не вслушивался в слова, сосредоточившись на том... том, что было позади парня.
Это была не веревка. Это была не тень. Это была... трубка. Длинная, темная, толстая трубка. Казалось, она выходила прямо из спины мальчика, немыслимо, плавно. Она была темно-матовой, словно полоска ночи, обретшая форму, что тянулась от ребенка на десять-пятнадцать футов, прежде чем исчезнуть в непроглядной черноте между двумя толстыми стволами сосен. Нежесткая, казалось, она обладает легкой, почти незаметной гибкостью, словно массивная пуповина из тени. Она не отражала свет фар. Она просто... поглощала его.
Дыхание сбилось. Кровь, которая и раньше была холодной, теперь словно застыла. Это было не просто неправильно. Это было... невозможно. Неестественно.
Парень все еще пытался уговорить меня.
– Вы поможете мне? Это совсем рядом. Мы так близко.
Голос, когда я наконец обрел его, был едва слышным шепотом. Я не мог оторвать взгляд от этого... отростка.
– Малыш... что... что это? За тобой?
Парень вздрогнул. Едва заметное движение, почти незаметное сжатие его маленькой фигурки. Голова, наклоненная умоляюще, поднялась. Пустота на лице, казалось... застыла.
– Где? - Его голос внезапно лишился умоляющего тона. Он снова был ровным. Холодным.
– Эта... эта штука, - заикаясь, проговорил я, указывая на трубку дрожащим пальцем. - Выходит из твоей спины. Уходит в лес. Что это?
Парень не повернулся посмотреть. Да ему и не нужно было. Взгляд темных, невидящих глаз сверлил меня.
– Ничего, - сказал он. Голос был все еще детским, но в нем появились новые нотки. Нотки твердости. - Вам что-то мерещится. Вы устали.
Мальчик использовал против меня мои же рассуждения.
– Нет, - сказал я, и в моем голосе зазвучала убежденность, порожденная ужасом. - Нет, вовсе нет. Я вижу это. Прямо там. Оно... оно связано с тобой.
Парень замолчал на несколько мгновений. Единственным звуком был стук моего сердца, настолько громкий, что я был уверен, что он его слышит. Сверчки замолчали. Ветер, казалось, утих. Царила неестественная тишина.
Затем лицо ребенка начало меняться. Это не было драматическим превращением в киношного монстра. Оно было гораздо более тонким и ужасающим. Пустота не ушла, но она... обострилась. Бледная кожа словно натянулась на кости. Места, где находились глаза, эти темные пятна, стали глубже, более темными, более насыщенными. А по лицу пробежал отблеск чего-то древнего и совершенно чуждого. То был не человеческий гнев. Это было нечто более древнее, более холодное и бесконечно терпеливое, напряженное до предела.
Воздух в кабине вдруг стал густым, тяжелым, стало трудно дышать.
– Просто выйди из машины, - сказал парень, и голос... о боже, его голос. Это уже не был детский тоненький голосок. Он был глубоким. Резонирующим. Со странным, скрипучим подтекстом, словно камни скрежетали друг о друга. Голос исходил от этого маленького человека, но он был невероятно мощным, невероятно старым.
– Выходи. Сейчас же. - Требование было беспрекословным.
Моя рука, которая до этого болталась возле рычага переключения передач, вцепилась в него, как в спасательный круг. Другой рукой я нащупывал ключ зажигания.
– Кто ты? - задохнулся я, глядя на чудовищное существо, нарядившееся в детскую форму, на темную, пульсирующую трубку, которая была его якорем в тени.
Голова ребенка снова наклонилась, рывком, неестественным движением. Выражение его лица, если его можно было так назвать, выражало чистую, неприкрытую досаду. Презрение. Будто я был особенно глупым насекомым, которое ему не удалось прихлопнуть.
А потом он заговорил, тем же ужасным, резонирующим, скрипучим голосом. Слова, которые он произнес, запечатлелись в моей памяти.
– Какого, - прохрипело оно, и звук, казалось, заскрежетал внутри моего черепа, - черта люди стали умнее?
Вот и все. Одно предложение. В нем было огромное, космическое разочарование. Намек на прошлые встречи, на более легкую добычу. Совершенно чуждая природа происходящего.
Я не думал. Не планировал. Просто отреагировал. Первобытный страх, тот самый, который обходит все высшие функции мозга, взял верх. Рука повернула ключ зажигания. Дизельный двигатель взревел, внезапным, сильным взрывом звука в ужасающей тишине. Ребенок, эта тварь, отшатнулась. Маленький, дерганый шаг назад.
Переведя рычаг переключения передач в положение "драйв", я нажал на педаль газа.
Грузовик рванул с места, шины прокрутились на гравии на пугающую секунду до того, как вгрызлись в асфальт. Я не смотрел на него. Не мог. Я смотрел прямо перед собой, костяшки пальцев побелели на руле, вся кабина вибрировала вокруг.
Грузовик рванул вперед, набирая скорость с мучительной медлительностью. На какой-то ужасный миг я представил, как эта хреновина с трубкой пытается зацепиться за прицеп, вытащить меня наружу, затащить в этот лес. Представил, как эта маленькая фигурка с древним, страшным голосом каким-то образом не отстает от меня.
Я рискнул взглянуть в зеркало со стороны водителя. Оно стояло там. На обочине. Неподвижно. Фары отъезжающего грузовика резко выделяли ее маленький силуэт. А за ним все еще виднелась темная трубка - толстый, отвратительный шнур, уходящий в бесконечную ночь леса.
Тварь не преследовала. Просто стояла и смотрела, как я удаляюсь. И это, почему-то, было даже хуже. Его уверенность. Терпение. Как будто оно знало, что будут и другие. А может, оно было просто раздражено тем, что эта попытка не удалась.
Не знаю, как долго, но я просто ехал. Педаль газа под ногой была прикована к полу. Двигатель ревел. Я видел, как поднимается стрелка спидометра, намного превышая все законные и безопасные пределы для машины такого размера на такой темной дороге. Но мне было все равно. Образ этой штуки, этой детской фигуры с темной пуповиной, ведущей в лес, и этого голоса, этого ужасного, скрипучего голоса, задающего свой ужасающий вопрос, был выжжен на внутренней стороне моих век.
Я проехал, наверное, час, а может, и больше, на скорости, которая могла бы убить меня или привести к аресту, прежде чем адреналин начал улетучиваться, сменяясь глубокой, до костей пробирающей усталостью, более глубокой, чем любая усталость, которую я когда-либо испытывал. Руки дрожали так сильно, что я едва мог держать руль прямо. По лицу текли слезы - не от грусти, а от чистого, ничем неприкрытого ужаса и облегчения.
Когда на небе забрезжил первый намек на рассвет, а мой телефон наконец подал сигнал, указывающий на наличие одной полоски связи, я остановился на первом попавшемся тракстопе. Я практически вывалился из кабины, меня рвало, пока не осталось ничего, кроме сухих рыданий. Долгое время я сидел на холодной земле и смотрел на восходящее солнце, пытаясь убедить себя, что это был сон, галлюцинация, вызванная истощением.
Но я знал, что это не так. Детали этой трубки. Голос. Вопрос. Нельзя галлюцинировать что-то настолько конкретное, настолько последовательное, настолько совершенно чуждое.
Я не стал сообщать об инциденте кому-либо. Что бы я сказал? «Офицер, я видел маленького ребенка, который на самом деле был древним космическим ужасом, привязанным к лесу кошмарной пуповиной, и он разозлился, потому что я не захотел стать его обедом?» Они бы упрятали меня за решетку. Провели бы алкотест, проверили бы на наркотики, отправили бы на психиатрическую экспертизу.
Этот рейс я закончил на автопилоте. Сбросил груз, отвез грузовик на задний двор и уволился под предлогом, что перегорел и хочу отдохнуть. Они пытались убедить меня остаться, предлагали другие маршруты, большую зарплату. Но я просто не мог. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел того ребенка, ту трубку и тот лес. Каждая темная дорога казалась ловушкой.
Я нашел местную работу, которая позволяет оставаться дома по ночам. Мне до сих пор снятся кошмары. Иногда, будучи очень уставшим, поздно возвращаясь откуда-то домой, я вижу мелькание на краю зрения, на обочине, после чего сердце пытается вырваться из груди.
Я не знаю, что это было. Пришелец? Демон? Что-то еще, что-то, что не вписывается в наши привычные категории? Все, что я знаю, - это то, что оно где-то рядом. И оно терпеливо. И, похоже, оно поняло, что его старые трюки уже не так эффективны, как раньше.
«Какого хрена люди стали умнее?»
Этот вопрос преследует меня. Он подразумевает, что мы не всегда были такими. Он подразумевает, что когда-то мы были проще. Возможно, такие люди, как я, уставшие и одинокие на темных дорогах, просто выходили из кабины, когда их просили. И пропадали.
Так что, если вы когда-нибудь будете ехать по длинной, пустынной дороге глубокой ночью и увидите что-то, что не сможете объяснить... Возможно, вам стоит просто продолжить движение. Возможно, «стали умнее» означает знать, когда не стоит останавливаться. Знать, когда проигнорировать тот маленький голосок, который говорит вам, что нужно помочь, потому что то, что просит о помощи, может оказаться не тем, чем кажется.
Будьте осторожны на дороге. И ради Бога, оставайтесь на хорошо освещенных трассах.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.