В 221 году до нашей эры мир древнего Китая изменился навсегда. Молодой правитель по имени Ин Чжэн, известный как Цинь Шихуанди, объявил себя первым императором объединённого Китая. Его правление стало поворотной точкой в истории человечества, но его личность — это парадокс, где гениальность соседствует с жесткостью, а величие переплетается с мраком. Что двигало этого человека? Возможно, страх смерти?
Цинь Шихуанди был не просто правителем; он был стратегом, реформатором и, возможно, немного безумцем. В свои тринадцать лет он унаследовал трон государства Цинь, который к тому времени был одним из семи «Воюющих царств». Но вместо того, чтобы спрятаться за стенами дворца, молодой император начал методично уничтожать своих конкурентов. Его армия, управляемая талантливыми полководцами, захватывала города, разрушала крепости и стирала карты целого государства.
Однако завоевания были лишь частью его плана. Цинь Шихуанди хотел не просто властвовать — он хотел создать вечную империю . Для этого он провел серию радикальных реформ, которые превратили хаотичный древний Китай в централизованное государство. Он стандартизировал письменные меры, вес и длину, а также в единую систему налогообложения. Даже Великая Китайская стена, которая сегодня восхищает туристов, была задумана как защита от кочевников. Но всё это было лишь подготовкой к главному проекту его жизни — гробнице, которая должна была стать символом его бессмертия.
Гробница Цинь Шихуанди: Портал в загробный мир
Если бы гробницы могли сказать, то усыпальница Цинь Шихуанди, вероятно, рассказала бы историю о человеке, который хотел победить саму смерть. Расположенная недалеко от современной Сиани, эта гробница — не просто место последнего упокоения. Этот целый подземный мир создан для того, чтобы император сохранял свое правление даже после смерти.
Но что делает эту гробницу уникальной? Ответ прост: ее масштабы и детализация поражают воображение. Представьте себе армию из 8000 терракотовых воинов , каждый из которых имеет уникальное лицо, выражение и даже причёску. Эти солдаты — не просто статуи; они символизируют мощь империи и ее независимость своего повелителя даже в загробной жизни.
Интересно, что расположение этих фигур может быть связано с древнекитайской астрологией. Некоторые исследователи предполагают, что солдаты, построенные в соответствии с положениями звезд или планет, создают своеобразный «космический компас» для императора. А офицеры, возможно, символизируют созвездие Большой Медведицы — древний знак власти и защиты.
Терракотовая армия была обнаружена совершенно случайно в 1974 году, когда местные фермеры копали колодец. Но ее значение выходит далеко за рамки археологической находки. Это свидетельствует о том, как древние мастера смогли создать произведения искусства, пережившие тысячелетие.
каждая фигура — это шедевр инженерной мысли. Каким образом ремесленники смогли создать столь оригинальные лица? Почему оружие, найденное рядом с воинами, сохраняет свои боевые качества спустя более 2000 лет? Исследования показали, что мечи были покрыты слоем хрома, предотвращающим коррозию. Но как древние китайцы придумали такую технологию? Этот вопрос до сих пор остается загадкой.
Ещё одна интересная теория связывает армию с концепцией фэн-шуй. Возможно, эти фигуры служили не только для защиты императора, но и для управления энергетическими потоками, соединяющими его гробницу с космосом.
Смертельные ловушки: Легенды или реальность?
Легенды гласят, что гробница Цинь Шихуанди защищена смертоносными ловушками. Арбалеты, автоматически выпускающие стрелы, ртутные реки, имитирующие великие водные пути Китая — всё это звучит как сюжет приключенческого романа. Но это правда?
Современные исследования показывают, что концентрация ртути в почве вокруг могил действительно аномально высока. Это может подтвердить легенду о «ртутных реках», которые символизировали вечное движение. Однако учёные до сих пор не могут определить, существуют ли механические ловушки. Возможно, в этой истории были приняты решения, чтобы устрашить известных грабителей.
Что скрывает гробницу?
Главная усыпальница Цинь Шихуанди до сих пор остается нетронутой. Существует большая опасность того, что раскопки могут повредить хрупкие принадлежности или привести к утечке ртути. Но что может закрыться внутри? Возможно, там есть документы, которые изменят наше понимание древнего Китая. Или же это будет настоящий клад, полное золото, драгоценные камни и другие сокровища.
Но есть и другой вопрос: стоит ли тревожить покой императора? Ведь он так тщательно готовился к своей загробной жизни. Возможно, гробница должна остаться загадкой, напоминая нам о том, что история — это не только знания, но и тайны, которые мы никогда не сможем полностью разгадать.
Заключение
Гробница Цинь Шихуанди — это не просто археологический объект. Это символ слабости власти, бессмертия и стремления оставаться следом в истории. Терракотовая армия, ртутные реки и смертительные ловушки — всё это делает её из самых загадочных находок в мире.
А что, если бы мы могли заглянуть внутрь? Какие секреты нас там ждут? Возможно, ответы на эти вопросы сформулируют наше представление о древнем мире. Но пока гробница остается закрытой, она продолжает будоражить воображение, напоминая нам, что прошлое всегда хранит наши тайны.
Вопрос для размышления: Если бы вы могли выбрать одно открытие в гробнице Цинь Шихуанди, что бы это было? Поделитесь своими мыслями в комментариях!
Основатель империи — правитель китайского царства Цинь Шихуанди — объединил Китай под своей властью в 221 до н. э., разделив страну на 36 провинций, управлявшихся чиновниками, назначаемыми императором. Император Цинь Шихуан создал централизованное, управляемое государство на основе легизма.
Цзянь — прямой обоюдоострый меч, в основном для колющих ударов. Исторические одноручные версии имеют клинки длиной от 45 до 80 см. Вес среднего меча с клинком длиной 70 сантиметров составляет 700-900 граммов. При династии Цинь стали появляться цзяни длиной до 110 см.
Сотни арбалетов Цинь были обнаружены в захоронении Терракотовой армии. Арбалет, также известный как Ну, состоит из трех сегментов: лука, рычага и бронзового спускового крючка. Длина тетивы составляет около 130 см, а спуска 16,5 см.
Ли Сы выполнял поручение циньского вана со всем рвением. Благодаря природной хитрости, отваге и недюжиму интеллекту он был вхож во все знатные дома, точно родственник или старый друг. И везде он давал взятки, покупал и продавал, плел интриги, а порою даже сочинял откровенные небылицы, дабы рассорить всех со всеми. Стравить правящие династии сопредельных держав. Заставить Вэй, Янь, Чжао, Ци, Хань и Чу вцепиться друг другу в глотки.
Его труды увенчались успехом. Даже перед лицом неминуемой опасности правители царств так и не смогли прийти к согласию.
И войска Цинь под руководством умелых военачальников пошли в атаку.
На тринадцатом году правления Ин Чжэн-вана генерал Хуань Ци напал на Пинъян, что в царстве Чжао, убил чжаоского военачальника Ху Чжэ и казнил сто тысяч человек. А уже через год занял город Иань.
В том же 233г. до н.э. Цинь напало на слабейшее из «Сражающихся царств» – Хань. Ханьский Ань-ван, неспособный хоть что-то противопоставить военной машине Ин Чжэна уже практически не сопротивлялся, а просто ждал своей участи. Он предпринял последнюю попытку спасти свое царство, отправив послом в Цинь знаменитого философа-«законника» Хань Фэя. Но ученый, был известен своими идеями укрепления власти, и Ли Сы, опасаясь его возможного влияния при дворе, оговорил Хань Фэя и добился заключения того в тюрьму в Юньяне, затем послал ему яд, и Хань Фэй покончил с собой.
На семнадцатом году правления Ин Чжэн-вана Хань пала. Циньские войска окончательно оккупировали остатки царства, последнего его правителя взяли в плен.
А Цинь продолжила свои атаки на Чжао. Три военачальника – Ван Цзянь, Дуань-хэ и Цян Хуй – напали сразу с трех направлений: Цзинсипин – Хэнэй – Ханьдань.
На девятнадцатом году правления Ин Чжэн-вана (228 г. до н.э.) Ван Цзянь и Цян Хуй полностью заняли и утвердились на чжаоских землях, а в Дунъяне взяли в плен правителя княжества Чжао. Тогда циньский ван прибыл в Ханьдань и истребил всех тех, кто во времена их заточения в Чжао, враждовал с семьей его матери.
Тем временем яньский ван, уже слишком хорошо понимавший, к чему все идет, вознамерился подослать ко двору Цинь своего человека. И убить ненавистного Ин Чжэна!
Наемник Цзин Кэ, прикинувшись послом от лица Даня, наследника земель Янь, пришел к Ин Чжэн-вану с предложением полного протектората над царством со стороны Цинь в обмен на сохранение за Данем прав на престолонаследие марионеточного государства. Он даже принес с собой карту – символ капитуляции Янь.
В карту был завернут смазанный ядом кинжал...
Дело в том, что еще указом Аньго на правительственные заседания было запрещено проносить оружие. Поэтому полный зал министров встретился с подлым Цзин Кэ, что называется, в трусах и в галстуке. А Цзин Кэ уже приступил к выполнению плана: он низко поклонился циньскому вану, заискивающе поглядел на него снизу вверх и направился прямо к правителю, по пути медленно разворачивая карту.
«Последний рывок, еще один шаг и ты сдохнешь, грязная собака», – думал Цзин Кэ.
Но не учел он одного: в зале все-таки был вооруженный человек. Единственный. Ин Чжэн-ван!
Предполагая, в силу обстоятельств, целую очередь длиною в тысячу ли из убийц, убивец и их маленьких убивят, Ин Чжэн всегда держал меч хорошей кованной меди позади трона. Его-то он и успел выхватить, чтобы отбить удар отравленного кинжала.
Цзин Кэ четвертовали, а на Янь обрушилась вся мощь циньской армии. И яньцы в полной мере ощутили на вкус гнев будущего Цинь Шихуанди.
Старики говорили, в тот год выпал большой снег, толщина его местами достигала двух чи и пяти цуней (ок. 40 см). Войска Цинь громили растерянную, разрозненную армию Янь, как булава разносит глиняные черепки. И голова Даня вскоре легла у ног Ин Чжэн-вана. Его отец, яньский Си-ван ушел, оставляя земли в распоряжение победителям.
На двадцать втором году правления Ин Чжэна его войска напали на княжество Вэй. Он приказал прорыть от Хуанхэ канал и залить Далян водой. Стены Даляна рухнули, вэйский ван сдался, и Цинь полностью захватило земли Вэй.
В битве у Цинань пала Чу, а вскоре за ней и Ци.
Ци до последнего надеялось на союз с Цинь, оно в свое время не пришло на помощь царству Чжао, и теперь пришло время пожинать плоды.
Когда циньская армия напала на Ци, правитель Цзянь-ван к такому повороту событий оказался совершенно не готов, а союзников, к которым он мог бы обратиться за помощью, теперь у него уже не осталось. По совету подкупленного Ли Сы министра Цзянь-ван сдался без боя, был помещен под охрану циньских войск «среди сосен и кипарисов» в дворцовом парке, где и умер от голода.
В 259 году до н. э между китайскими княжествами Чжао и Цинь не было ни мира, ни войны.
Хрупкое равновесие сохранялось благодаря цинскому принц Цзычу жившего заложником во дворце правителя Чжао.
Мальчик знал, что его мать была третьесортной наложницей его отца, царя Сяовэнь-вана, а следовательно путь к престолу для него был заказан. Каждое утро он готов был умереть, в случае нарушения его отцом хрупкого перемирия объявленного двумя царствами.
Цзычу не знал, что за ним давно наблюдает купец-миллионщик Люй Бувэй. Этому толстосуму и думать было нечего, чтобы использовать в своих интересах одного из принцев «голубых кровей», а вот заполучить княжеский трон через полукровку можно было попробовать.
Для начала хитрец женил мальчишку на своей красавице содержанке, лучшей из лучших любовниц в Поднебесной. Вскоре новоиспеченная супруга подарила мужу наследника Ин Чжэна, а Люй Бувэй путем тонких политических манипуляций посадил своего «протеже» на отцовский престол. В сентябре 250 года до н. э Цзычу сменив имя на Чжуансян-ван принял бразды правления в княжестве.
В благодарность купец получил в правительстве пост «премьера» и сто тысяч крестьянских дворов на прокорм.
В 247 году до н. э царь, узнав, что его драгоценнейшая супруга наставляет ему рога с главой правительства. Люй Бувэй сыграл на опережение, приказав отравить своего 35-летнего ставленника.
На престол вступил 13-летний Ин Чжэн.
Пока парнишка учился править его молодящаяся мамаша, родила двух деток от своего второго любовника жившего в ее покоях под видом евнуха.
Ин Чжэн оказался на волосок от гибели, когда его мать, идя на поводу у своего хахаля, выкрала государственную печать и подбила на мятеж половину офицерского корпуса.
Восстание подавили в зародыше. Лжеевнуха разорвали дикими скакунами, Люя Бувэя насильно напоили ядом, а красавицу мамашу отправили в отдаленный дворец отбывать пожизненное заключение.
Став полновластным правителем в царстве безусый мальчишка замыслил, собрать воедино все китайские земли. С тех самых пор царство Цинь поглощая земли соседей, стало быстро прибавлять в военно-политическом весе.
Царь обладал звериным чутьем, помогавшим ему с легкостью избегать многочисленных покушений. Однажды он заподозрил в подготовке заговора своего лучшего музыканта мультиинструменталиста. Так как ему было жаль терять такого виртуоза, правитель приказал, на всякий случай лишить несчастного зрения.
Ослепленный исполнитель, решил отомстить императору. Залив свинцом глиняную свистульку сюнь, он во время выступления на слух швырнул ее туда, где на троне гордо восседал Ин Чжэн. Инструмент похожий на куриное яйцо пролетел в полусантиметре от виска правителя. После столь вызывающей «неблагодарности» слепой, покусившийся на жизнь царя, умирал мучительно и долго.
В 39 лет собрав из княжеств единое государство, царь победитель взял себе «скромное» имя Цинь Шихуанди. Да простят меня маститые китаисты, я переведу его как «Величайший правитель и создатель империи Цин».
Реформируя страну вдоль и поперек, император как мог, ослаблял могущественные родовые кланы.
Чтобы история Китая «начиналась» исключительного с его правления он приказал уничтожить все книги и документы, оставшиеся от прежних поколений, а ученых выступивших против этого варварства, закопать заживо на том же месте где сжигались бесценные «бамбуковые книги».
Больше внутренних врагов император опасался полудиких кочевников хунну. Устав от бесконечных и бессмысленных погонь по степям, Цинь Шихуанди отгородился от диких неадекватов «Великой Китайской Стеной».
Пока треть страны строила гигантский непреодолимый барьер растянувшейся на 21 000 километров и прокладывала стратегически важный канал «Сянгуй», император озаботился вопросом своей вечной жизни.
С целью приготовления пилюль бессмертия он отправил в длительную служебную командировку лучшего китайского колдуна Сюя Фу. Со всех концов империи во дворец стали доставлять рецепты с секретами приготовления эликсира бессмертия.
Правитель «Поднебесной» литрами заливал в себя магические настойки составленные придворными лекарями по древнекитайским инструкциям. Цинь Шихуанди и сам путешествовал в поисках живой воды, источников вечной жизни, или древних секретов бессмертия.
10 сентября 210 года до н. э в погоне за панацеей от смерти император выпил пригоршню ртутных пилюль и скончался в мучениях. Смерть пришла за всемогущим Цинь Шихуанди в его 48-ю осень.
Опасаясь, что после известия о кончине императора в стране вспыхнет гражданская война, советники решили попридержать известие о трагической кончине правителя до возвращения в столицу Сяньян.
Чтобы скрыть трупный запах, почившего правителя везли в повозке с тухлой рыбой из которой китайцы до сих пор готовят специфический национальный соус. Ежедневно мертвого императора «кормили», «меняли ему белье», читали поступившие из провинций донесения, и записывали отданные им приказы и распоряжения.
Цинь Шихуанди был предусмотрительным человеком, поэтому еще при жизни приказал согнать миллион китайцев и построить себе великую гробницу.
В потусторонний мир господина сопровождали 8 000 глиняных скульптур пехотинцев, кавалеристов и лучников на которых возлагалась охрана императора. Комфорт импортера на «новом месте жительства» должны были обеспечить заживо погребенные с ним врачи, повара, парикмахеры, ученые, ремесленники и прекрасные наложницы.
Рассказывают, что золотой саркофаг с прахом Цинь Шихуанди строители так искусно укрыли в толще горы Лишань, что ученым так и не удалось его обнаружить.
Вскоре после смерти «Величайшего правителя» и создателя Китайской империи в стране вспыхнули междоусобные распри, через четыре года после смерти Цинь Шихуанди все его семейство было истреблено.
Я долго и упорно искала что-нибудь подходящее про государство Селевкидов, особенно в III-II-м веках до н.э., но так ничего и не нашла. Если кто-то знает, обязательно подскажите – может быть, оформлю дополнительной заметкой. Но пока речь поведу вновь про Китай. Найти подходящие произведения по интересующему меня периоду оказалось тоже не так-то просто, но мне удалось.
В прошлый раз я упомянула об усилении Цинь во времена эпохи Чжаньго (ок. 475-221 до н.э.), но не рассказала, как так получилось, и что из этого вышло. Не хочется растекаться мыслью по древу, поэтому постараюсь излагать только основное. И вот основная причина состояла в том, что циньские правители взяли на вооружение учение легистов и, руководствуясь им, построили милитаризированное государство с жёсткими порядками и законами, где каждый был обязан делать, что родина и вождь ван прикажут, и где наказывали сурово за любой проступок, эдакий древний прообраз КНДР. Дичь творилась по всей Поднебесной, но Цинь давала прикурить в этом плане всем остальным царствам. Однако в эпоху борьбы всех со всеми именно циньская политика оказалась наиболее выигрышной.
Сначала государство Цинь проглотило царства Хань и Вэй, потом ужасающе расправилось с Чжао, хотя для циньцев борьба с этим царством не была ни быстрой, ни лёгкой. К слову, сын Сяовэнь-вана (ок. 251-250 до н.э.) из Цинь и его наложницы Ся – будущий Чжуансян-ван, а тогда ещё просто Ин Ижэнь, отдан был отцом в Чжао в качестве заложника. Скорее всего, печально и скоро он окончил бы свои дни, кабы не заинтересовался им очень хитрый и предприимчивый торговец по имени Люй Бувэй, который мало того, что помог ему вернуться в столицу Цинь, так ещё и поспособствовал тому, что тот стал наследником своего отца. Да ещё вдобавок явно не без умысла подложил отдал ему собственную наложницу. Личное имя её, похоже, не сохранилось, и впоследствии эта красивая женщина стала известна как госпожа Чжао (и, собственно, родом была из Чжао) и как мать Ин Чжэня, рожденного ею ещё в Чжао, официально от принца Ин Ижэня (от кого неофициально, думаю, все догадались)).
Сам Ин Ижэнь после встречи с Люй Бувэем не так уж долго ждал своего часа и в 250-м году до н.э. стал новым циньским правителем под именем Чжуансян-вана (ок. 250-247 до н.э.) и…естественно, назначил своим первым министром Люй Бувэя) К слову, на этом полученные тем плюшки отнюдь не заканчивались, и бывший торгаш определенно оказался в выигрыше и ещё долго влиял на политическую ситуацию. При возведенном с его помощью на трон Чжуансян-ване в 249-м году домен Сына Неба был ликвидирован и прекратились подношения духам предков дома Чжоу (хотя сами территории Восточной Чжоу были присоединены к Цинь ещё в 256-м году до н.э.).
Однако долго правление Чжуансян-вана не продлилось, и в 247-м году после его подозрительно ранней смерти новым ваном царства Цинь стал 13-тилетний Ин Чжэн, а регентом…тарарам, тот самый пронырливый Люй Бувэй. Правда, он, в конце концов, доигрался. Сгубили его чрезвычайно тесные (если вы понимаете, о чем я) отношения с бывшей наложницей и по совместительству матерью вана, госпожой Чжао. И всё бы ничего, если б при его содействии к ней в услужение не попал Лао Ай.
Тот вроде как был евнухом, но Сыма Цянь в своих исторических записках напирал на то, что евнух-то был ненастоящий и развлекал госпожу и теми частями тела, которых у него не должно было быть. Можно было б и на это закрыть глаза, если б Лай Ай не вообразил о себе слишком много и не попытался захватить власть в стране. Вот тут-то юный ван и показал, что уже не маленький и удержал своё, а всех виновных подверг суровому наказанию, отправив в ссылку даже свою мать, хотя его потом уговорили её вернуть. Люй Бувэй при этом не выдержал позора (или опасался, что иначе будет ещё хуже) и наложил на себя руки.
Не исключаю, что эта история сильно повлияла на вана. И, как бы там ни было, никаких тёплых и родственных чувств к царству Чжао и его жителям (у которых как сын заложника он тоже успел побывать в том же, по сути, качестве) Ин Чжэн, походу, не питал. Даже несмотря на то, что, по некоторым сведениям, в тяжелые времена ему с матерью помогли спастись её родичи оттуда.
Сначала, в 233-м году до н.э., циньскими войсками армии Чжао было нанесено сокрушительное поражение в битве при Фэй, потом страна пострадала от природных бедствий, а после, прибегая к интригам, в 228-м году циньцы окончательно захватили ослабленное царство Чжао, не считая небольшого клочка их владений на севере. Следующими целями были царства Ци, Янь и Чу. Но к ним надо было правильно подступиться. И тут вышла одна занятная история.
Дело в том, что, показав всем кузькину мать, царство Цинь само стало брать заложников, и в качестве такого вот заложника туда попал ещё ребенком Дань, принц царства Янь, с которым, если верить некоторым сведениям, обращались так себе. Однако около 232-го года до н.э. его отпустили домой. И, быть может, он бы смирился со своим прошлым, если б не то, что произошло с Чжао. Все тогда нервно сглотнули и поняли, что происходящее выходит за рамки обычных разборок между царствами, и всем может прийти каюк. Вот наследник Дань будто бы не стал этого дожидаться и отправил в Цинь своего человека по имени Цзин Кэ с чрезвычайно опасной и амбициозной задачей – убить вана Цинь Ин Чжэня.
(Цзин Кэ покушается на жизнь циньского вана. Реконструкция Л. П. Сытина по каменной стеле)
Случилось это примерно в 227-м году до н.э. Цзин Кэ свою миссию, конечно, провалил, хотя имел все шансы на успех, и погиб. Но слава его как героя и борца против жестокого тирана и захватчика не только разнеслась по всей Поднебесной тех времен, но и дожила до наших дней, обрастая всё новыми и новыми подробностями и сопутствующими рассказами. Ну, типа он же пытался. И ничего, что это дало Цинь желанный повод для начала войны против Янь, и Янь в 226-м году, захваченная циньскими войсками, прекратила своё существование, а наследник Дань был убит своими же слугами по приказу его же собственного отца, чтобы предпринять последнюю попытку принести вану Цинь свои извинения и избежать катастрофы. Сам ван царства Янь бежал в Ляодун, когда попытки договориться провалились, и вышло, что вышло, но его в 222-м году до н.э. нашли и там.
Недолго сопротивлялось и некогда могущественное царство Чу, чью столицу захватили в 223-м до н.э., и царство Ци уже тоже некому было спасать. После его падения в 221-м году до н.э. Ин Чжэн завершил объединение Поднебесной под властью Цинь и, чтобы упрочить своё положение и застолбить свой исключительный статус, объявил Цинь империей, а себя императором – Цинь Шихуанди.
(Один из потретов Цинь Шихуанди)
Его правление в качестве императора продлилось примерно одиннадцать лет, и за это время он успел руками своих угнетаемых поданных сделать много такого, за что его помнят до сих пор – прорыть канал Линцюй, соединяющий реку Сянцзян (приток Янцзы) с рекой Ли, впадающей в Гуйцзян, разрушить стены царств, а потом частично из их же остатков создать первый вариант Великой Китайской стены, начать строить огромный и великолепный дворец Эпан, названный по имени любимой императорской наложницы, строительство которого так никогда и не завершилось полностью, объехать не раз свои огромные владения, устроить гонения на конфуцианцев и уничтожить их труды, ещё не единожды стать жертвой покушений, а ещё заложить для себя огромный погребальный комплекс. И это при том, что он занимался поисками эликсира бессмертия и, видимо, с какого-то момента стал надеяться, что гробница ему не понадобится.
Кстати, он стал первопроходцем из числа китайских императоров, которых во гроб и вогнали поиски бессмертия. Предположительно он умер, отравившись таким вот чудо-снадобьем, причем прямо во время очередной поездки по стране, что и дало возможностью катать по хорошим циньским дорогам его смердящие останки до тех пор, пока все заинтересованные не оказались готовыми объявить о его смерти. После этого были проведены пышные похороны (причем, судя по всему, одними только статуями и фигурками отнюдь не обошлось при погребении такого великого владыки), а новым правителем стал Хухай под именем Эрши Хуанди (210-207 до н.э.), которому помогали известные интриганы и гады тех времен Ли Сы и Чжао Гао. Они и их сторонники обманом избавились от старшего сына Шихуанди по имени Фу Су и тех, кто его поддерживал. Но сильно им это не помогло, потому что повсюду стали вспыхивать восстания, и империя рушилась на глазах. Эрши Хуанди проправил всего несколько лет, а потом его настиг бумеранг, и он был убит по приказу Чжао Гао. Тот, к слову, от бумеранга тоже не увернулся, как и Ли Сы.
Последним правителем династии стал Цзыин, правивший недолго в 207-м году до н.э., да и то в качестве вана. Потом начался полный бардак, и в 207-м году Сяньян, столица Цинь, была взята войсками Лю Бана, будущего основателя династии Хань. Тот был в принципе челом не кровожадным (да и вообще всячески поддерживал свою репутацию милостивого и великодушного владыки, что ему очень в жизни помогло) и бывшего правителя не тронул, однако позже передал его Сян Юю. Тот столь же милосерден не был, и Цзыин был казнен. Так вот и пришёл окончательный конец и династии, и некогда могущественному государству.
(Кадр из фильма "Герой")
Цинь Шихуанди, несмотря на всю свою, мягко говоря, неоднозначность, был и остается одним из самых известных и выдающихся китайских правителей, поэтому о нём и связанных с ним событиях снято немало фильмов, самыми любимыми из которых для меня являются «Император и убийца» Чэнь Кайгэ и «Герой» Чжана Имоу, в которых подробно рассказывается о некоторых из упомянутых выше историй. С книгами оказалось всё куда сложнее. Однако я нашла настоящие сокровища, и спешу ими поделиться: о покушении Цзин Кэ и правлении Цинь Шихуанди повествуется в двух произведениях, отлично дополняющих друг друга:
«Яньский наследник Дань» и «Повесть о Великой стене» О. М. Гурьян
Время действия: III век до н.э., ок. 247-210 до н.э.
Место действия: государства Янь, Чжао и Цинь конца эпохи Сражающихся царств и империя Цинь (современный Китай).
Интересное из истории создания:
«Яньский наследник Дань» (оно же «Дань, наследник царства Янь») – это короткая повесть, судя по всему, написанная примерно в I – VI вв. н.э. неизвестным автором. Я читала перевод, который был сделан по китайскому изданию 1955-го года: «Хань, Вэй, Лючао сяошо сюань», составленному Сюй Чжэнь‑э (Шанхай). Больше мне об этом произведении ничего выяснить не удалось.
Настоящим же открытием стала для меня Ольга Марковна Гурьян (1899-1973), писательница, написавшая свыше пятидесяти книг для детей и подростков, автор не только повестей, рассказов и сказок, но и стихов. Кроме того, она выступала в качестве переводчика с армянского и идиш.
(О.М. Калабушникова (Гурьян))
Происходила Ольга Марковна вроде как из семьи букинистов и коллекционеров, собиравших старинные редчайшие издания книг, и по окончании гимназии поначалу работала библиотекарем, а после техником и даже актрисой. Печататься начала в 1924-м году («Приключения Димы»).
Доводилось читать, что Гурьян – это только псевдоним, но видела и более простое объяснение, согласно которому Гурьян – её девичья фамилия, а Калабушкиной она стала, когда вышла замуж за химика-литейщика В.С. Калабушкина, вместе с которым несколько лет провела в Китае. Эта страна ошеломила и захватила их обоих. Восхищение и глубокий интерес к древней культуре Китая переросли не только в создание писем и литературных произведений, но и в коллекционирование прикладных и художественных изделий китайских мастеров. Позднее в коллекции появился японский раздел. Сейчас эта коллекция хранится в Москве, в Государственном музее искусства народов Востока.
Повесть же, полное название которой «Повесть о Великой стене, о Чжэн-ване и Цзин Кэ, о двух сестрах и о том, как поднялась буря», была опубликована в 1959-м году. Вполне вероятно, что вдохновение О.М. Гурьян черпала не только из китайской истории, но и из китайского искусства и литературы. Например, вот так она писала в письме к А.А. Румневу о китайской опере: «…На (??).. ровную нить нанизаны бесконечные эпизоды. Очень редко определенная завязка и развязка. Обычно можно начать и кончить в любом месте, что китайские зрители и делают…». Определенное сходство это описание имеет и с повестью самой писательницы, но об этом скажу подробнее позже.
О чём и сразу отрывок:
В повести «Яньский наследник Дань» начинается повествование несколько раньше хронологически, чем в «Повести о Великой стене» – с того, что наследник Дань ещё в детстве попал заложником в Цинь, и циньский ван плохо с ним обращался, подвергая его унижениям, насмешкам и угрожая тем, что никогда не отпустит его на родину. Однако это всё-таки произошло, но Дань вернулся в Цзи, столицу Янь, с глубокой душевной раной и чувством, что оказался опозорен своим пленом, а, значит, должен был отомстить, дабы очистить своё имя и успокоить свою душу. Это и стало причиной, по которой он, посоветовавшись со своим наставником, выбрал Цзин Кэ и, одарив его всяческими милостями, не щадя при этом ни своего имущества, ни своих людей, отправил его на самоубийственную миссию ко двору циньского правителя.
(Иллюстрация из книги "Повесть о Великой стене")
«Повесть о Великой стене» откладывает рассказ о положении заложника принца Дань в прошлом и переносит нас сразу в осень 228-го года до н.э., но в остальном поначалу повествует о тех же самых событиях, что и произведение выше, хотя и с иными деталями, акцентами и трактовками. Параллельно с этим рассказывается история сына-подростка Цзюй У, того самого наставника наследника Даня. Мальчишка в свои четырнадцать лет, судя по всему, не отличался ни высоким ростом, ни крепким телосложением, зато отличался говнистым характером и длинным языком, за которым следил ещё хуже, чем за своими конечностями. В один непрекрасный для него день он послал своего учителя Ю Ши на три веселых иероглифа (ну или два, таких, например, как 鸡巴), потом то же самое сделал со своей нянькой, применив вдобавок ногоприкладство, да и свалил в лес со своим слугой-заикой Цзэба на охоту.
Занятие это энергозатратное, поэтому оба вскоре проголодались и в поисках того, кого можно было б развести на еду, пришли к одиноко стоящей хижине. Цзэба отметил, что хижина эта какая-то странная. А потом ещё оказалось, что там и обитательница странная тоже:
«…— Ах нет, господин, — возразил Цзеба, — это не крестьянская хижина. Думается мне, что это кабачок и что голодные путники могут здесь получить и еду и п-питье.
Пока, запинаясь, он говорил эту такую для него длинную речь, они незаметно добрались до самого порога хижины. Тотчас же, будто она следила за их приближением, как паучиха следит за звенящей мошкой, появилась хозяйка.
Это была здоровенная женщина лет за сорок, одетая в городское платье, но по-деревенски подоткнутое, вылинявшее и выгоревшее. Волосы у нее были не убраны. Толстые ручищи уперты в крутые бока. Цзеба тихонько взвизгнул и втянул голову в плечи. Хозяйка мельком взглянула на него, улыбнулась и, кланяясь Цзиню, заговорила:
— Окажите мне милость, сойдите с коня, господин, чтобы ваши благородные кони могли отдохнуть от долгой дороги. Какие прекрасные кони! Они, наверное, любят, чтобы ветер дул им в ноздри. Не то что деревенская кляча, которую ветер подгоняет, а она ни с места.
— Ты сама деревенская кляча! — грубо сказал Цзинь. — Поторапливайся, подай мне поесть!
— Ах, господин, — говорила женщина, не обращая внимания на слова Цзиня и продолжая поглаживать лошадь, — будь у меня слуга, он обтер бы пот, от которого потускнели их гладкие шкуры, и, дав коням отдышаться, бережно напоил бы чистой водой и подкинул душистого сена, чтобы они восстановили свои силы. Но у меня нет слуги, и придется мне самой о них позаботиться. А вас я прошу пройти на балкон, где вам будет удобно и прохладно дожидаться обеда.
На это Цзинь ответил грубыми словами, каких устыдились бы даже конюхи и возничие, а смысл их был тот, что он голоден и будь хозяйка проклята, если тотчас его не накормит. Но она и виду не подала, что обиделась, и, продолжая кланяться на каждом шагу, сказала:
— Знала бы я, что мою скромную хижину посетит такая знатная особа, уж я бы правдами и неправдами раздобыла кусок мясца. Уж я бы не поленилась, сама бы вышла на промысел. Подстерегла бы добычу, зарубила топором, сварила, испекла бы пироги. А сейчас в моем доме нет ничего, кроме овощных кушаний.
— Ври больше! — прервал Цзинь речь хозяйки. — Никогда не поверю, что ты так разжирела на одних овощах. Посмотреть на тебя — гора сала!
— Ах-ах-ах! — сказала женщина. — Что за шутник молодой господин! Какие слова и какие речи! Мне таких и не приходилось слыхивать!
Слушая эти любезности, Цзинь подумал, что она испугалась его знатности, развалился на циновке, застучал кулаками и закричал:
— Эй, поворачивайся, неси мне поесть! Неси мяса, неси дичи, а свои овощи подавай свиньям!
Тогда хозяйка улыбнулась так сладко, что ее маленькие глазки исчезли в складках щек, а губы, раздвинувшись, обнажили большие желтые зубы.
— Уж раз господин требует мяса, придется его мясом угостить! Я повариха искусная, умею и парить и жарить. Могу протушить кусок мяса так, что будет он нежней небесного облачка. Могу приготовить подливки: сладкие, соленые, кислые, горькие и острые. Могу угодить и нёбу, и желудку, так что из жадного рта слюнки потекут…
Так она говорила и с каждым словом подходила все ближе к мальчикам и уже не улыбалась, а хмурилась, и густые брови изогнулись, как мохнатые змеи, над сверкающими глазами. Цзинь откинулся назад и, как завороженный, не мог отвести от нее взгляда, а Цзеба тихонько пискнул и втянул голову в плечи.
— Но нет у меня мяса, и негде его добыть. Так что же прикажешь делать? Не хочешь ли ты, чтобы я зарезала твоего слугу и взамен поросенка изжарила его на обед?
— Я людей не ем! — плаксиво закричал Цзинь. — Верно, сама ты людоедка! Оставь Цзеба! Это мой шут, а не твой! Вот я пожалуюсь моему отцу, и он велит отрубить тебе голову!
— Ах, так! — закричала хозяйка и выпучила глаза. — Ррр! Где мой большой ножик? Р-р-р! Зарежу и слугу, и господина, чтоб не дерзили, не грубили, были вежливы! P-p-p!
Тут оба мальчика в ужасе перемахнули через перила балкончика и, не разбирая дороги, кувырком, ломая кустарник и раздирая одежду и кожу о сучья деревьев, скатились вниз с горы. Сверху им вслед несся звонкий хохот хозяйки, потом эхо отчетливо повторило ее смех. Потом все стихло, и только где-то, невидимый, журчал ручей.
— А к-к-кони? Они остались наверху, — сказал Цзеба, зализывая исцарапанные руки.
— Я за ними не стану подниматься, — ответил Цзинь, — а ты, если хочешь, иди.
— Н-н-нет, — сказал Цзеба, — я не хочу. П-п-пусть остаются.
Что с мальчиками случилось дальше, читатель узнает аз следующей главы. Что же касается лошадей, то хозяйка, все еще смеясь, стегнула их хворостиной, крикнув:
— Пошли, кони, за своим хозяином следом!
И кони поскакали домой. Но они не добрались до дому, верно кто-нибудь украл их по дороге, и мы о них больше рассказывать не будем…»
Читая это, я невольно подумала о том, как автору удалось буквально на ровном месте нагнать жути. Сразу вьетнамскими флешбеками перед глазами встали всякие стрёмные детские сказки. И это я сейчас не про какие-нибудь страшилки, а про, к примеру, сказки братьев Гримм в их изначальном виде с каннибализмом, расчлененкой, чёрной магией и прочими «прелестями». Короче, как по мне, саспенс удался. Это был первый впечатливший меня эпизод, но далеко не последний. Да и мальчишки хотя и легко отделались в этой истории, ухитрились потом вляпаться в другую. Причём для юного господина Цзюй закончилась она трагично:
«…А молодой господин Цзинь, только что полный жизни, лежал неподвижно и ни разу не успел вскрикнуть, и теперь хоть целая вечность была перед ним, ему уже не закричать.
Когда Цзеба понял это, он бросился бежать. За его спиной заходящее солнце залило кровью все небо, но он бежал вперед, он бежал всю ночь и вот добежал.
— Может быть, он был еще жив, — сказал Ю Ши, учитель. — Надо было дать ему воды…
Цзеба с ужасом посмотрел на него и проговорил, заикаясь:
— Т-т-такие живые не б-бывают…»
Последнюю фразу просто в цитаты) Не, серьёзно) Я заценила изящество способа сказать, мол, «Там песто, улиточка»)) И гадала ещё, что там от головы осталось. Хоть в этом г-жа Гурьян пощадила нежную психику читателей: она просто рассказывала, как дело было, но от подробностей, так и быть, избавила.
Однако, как так вышло с юным Цзюй Цзинем, и к чему привела вся эта история, раскрывать не буду, дав возможность заинтригованным узнать это самим. Не хочу портить удовольствие)
(Сожжение конфуцианских работ по приказу Цинь Шихуанди)
Не могу, впрочем, удержаться и не процитировать и другой отрывок, уже о временах империи Цинь:
«...Если книги наталкивают на преступные мысли, то надо сжечь эти книги. Составьте указ.
Как только эти слова достигли слуха Фу Су, старшего сына императора, он почтительно попросил об аудиенции и был принят государем. Исполнив все церемонии, он заговорил:
— Государь, если вы приведете в исполнение свое намерение и сожжете книги, погибнет вся человеческая премудрость.
Эта речь не понравилась императору.
— Закрой рот, дурацкая голова! — закричал он. — Это еще что за человеческая премудрость? Я — премудрость! Я первый император и первый мудрец! Что ты там вычитал в книгах? Как люди вили гнезда на деревьях, словно бескрылые птицы? А сейчас они строят стену длиной в десять тысяч ли. Десять тысяч! Про такое ты читал? Что это была за премудрость, когда министры сажали в темницу своих повелителей, а вся страна беспрестанно кипела, как котел, потому что владетельные князья дрались без передышки и топтали конями посевы, так что все годы были голодные и народ одичал! Это премудрость? Ты стоишь перед горой Тайшань и не видишь ее! Смотри, что я сделал для моей земли и как благоустроил ее! Посмотри на мои дороги, которые всю ее оплели из края в край! Бывало, за сто ли тащились неделю и ломали лошадям ноги в колдобинах да еще каждый день меняли оси у повозок, потому что колеи были то слишком узки, то слишком широки, так что у каждой заставы валялись негодные оси с колесами. А теперь по моим дорогам кони добегут за четыре часа и на почтовую станцию явятся свеженькие и сухонькие, так что и менять их не надо и конюхам обтирать их не стоит. И эти дороги объединили страну крепче всех воинских побед, а об этом в книгах нет ни слова.
— Зачем искать в книгах то, чего в них не может быть? — возразил Фу Су.
— Если этого нет в них, значит они бесполезны. А если они бесполезны, значит они вредны. И, если они вредны, их следует сжечь, и не о чем спорить. Ты можешь удалиться.
— Но, государь, — воскликнул Фу Су, — молю вас, выслушайте! Учитель Кун в своих книгах велит подданным почитать государя, а сыновьям — родителя. Так же он пишет о манерах и музыке…
— Вот уж по тебе видать сыновнюю почтительность! — закричал Ши Хуанди. — Учит почитать государей? А давно ли Поднебесная стала единой страной? Еще живы люди, которые помнят, что они не Цинь, а Чжоу, и Чжао, и Янь, и Хань, и Чу, и Ци. Вот они и почитают своих старых князей и то и дело покушаются на меня. Хорошие манеры, нечего сказать! А музыка? Когда я был мальчишкой, колотили в дно глиняного таза, хлопали себя по бедрам, орали «ох! ох!» и думали, что это музыка! Мои враги ищут в книгах не музыку и манеры, а предлоги для покушения на мою жизнь. Премудрость — ах, ах! В ущелье Чертова Дыра сидел чертов старец, скрывавший свое имя и учивший мальчишек премудрости, как им стать княжескими советниками и мутить Поднебесную, образуя союзы, чтобы уничтожить друг друга. Вот уж стоило учиться этой премудрости! Что ни княжество — своя монета, что ни город — своя мера, что ни двор— свой господин! Я это прикончил! Властитель один, страна едина, монета едина, вес един, едина дорога от гор до моря! И об этом в книгах не сказано, и все я придумал сам! Я оросил пустыню! Я осчастливил землю! Я объединил страну!..»
Отрывок этот хорош и как пример спора с обменом аргументами, и как противоположный взгляд на деятельность Цинь Шихуанди. Хотя методы его были совершенно не гуманны, всё написанное выше, однако, вполне справедливо, что и делает данного правителя столь противоречивой фигурой. И, на мой взгляд, О.М. Гурьян отлично удалось это показать. Равно, как и многое другое.
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Эта повесть, очевидно, была написана для подростковой или даже детской аудитории, что выражается в манере повествования (она примерно такая же, как у Апте, о котором я говорила тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»), однако, у меня невольно сложилось впечатление, что по ходу дела, мадам об этом забывала и начинала фигачить всё, как было, и про человеческие жертвоприношения, и про казни через распиливание, и про нанесение увечий, и про войну с её последствиями и т.д. и т.п. Так что на деле чтиво вышло просто написанное, но не сказать, что детское. К тому же Ольга Марковна оказалась мастером клиффхенгеров) И вроде она тебе в лоб говорит, мол, а теперь лови клиффхенгер, но от этого ты ещё больше хочешь знать, что ж там было дальше) Да ещё вдобавок сюжет построен таким образом, что действующие лица на первый взгляд никак могут быть с друг другом не связаны, но потом непременно пересекутся. При этом лично мне не удалось предугадать ни как, ни в какой момент это произойдет, ни как надолго, ни, зачастую, чем кончится. Я читала и не могла оторваться. Прервать чтение пришлось только потому, что пора было спать.
С одной стороны вся эта череда «необычайных совпадений» и «теснота мира» напоминают старые индийские фильмы, с другой стороны…А разве в жизни, в сущности, происходит не так же? Сколько реально поразительных совпадений, сколько пересечений судеб может каждый вспомнить из собственной жизни. И никогда не знаешь, во что это выльется, чем станет – короткой встречей на несколько часов или союзом, либо соперничеством на долгие годы. И никогда не знаешь, с кем и когда встретишься, а с кем и когда расстанешься, на время или навсегда. Так что вот-это-поворотов лично для меня хватало, когда ждешь по законам жанра одного, а тебя кидают через бедро и выдают нечто совсем иное. И лично мне бросилось в глаза то, что в повествовании как будто намекается на то, что паника (и вообще импульсивность) даже в самых жутких обстоятельствах ещё никого до добра не довела: под воздействием паники и стресса герои этой истории теряли память, свободу, здоровье, имущество, а иногда и жизнь. И вместе с тем немилосердно между строк читается и прямо противоположная мысль – иногда всё хорошенько обдумать у тебя просто нет времени. Если ты ошибся, то ты ошибся.
Отдельный плюсик от меня за знание материала и всё-таки ощутимую достоверность. Хотя было несколько сомнительных моментов, в остальном я была очень довольна, особенно после того, как в ходе своих поисков почитала всякое разное. Например, в одном тексте про первого китайского императора написано про столы, кресла и скамейки. Всё замечательно, только достаточно посмотреть хотя бы на фрески Западной Хань и почитать немного литературы по теме, чтоб узнать, что в те времена китайцы ещё не использовали в обиходе высокую мебель, а пользовались низкой мебелью, циновками и широкими сидениями на низких ножках. Так вот в «Повести о Великой стене» таких косяков я не заметила. Бытовые моменты описаны без явственных, заметных даже мне, ошибок, чувствуется, что автор глубоко погружалась в тему и знала, о чем она пишет. Даже деньги в форме бронзовых ножей, которые использовались в царствах Янь и Ци, упомянуты.
Да ещё вдобавок к этому постоянно использовались китайские идиомы, чэнъюй. Не знаю, владела ли писательница китайским языком (полагаю, что да), но чэнъюй знала точно и много, что моему намётанному глазу после написания собственного романа теперь видно отлично. Так что тут мое почтение. Я словила восторг заклёпочника.
В то же время некоторые социальные моменты выглядят для меня не совсем однозначно. Кое-что вроде бы и логично, и даже многое объясняет, но прям конкретно расходится с другими, более ранними, произведениями. Я не зря советую читать эту повесть вместе с «Яньским наследником Дань», потому что они повествуют об одном и том же, во многом перекликаются, но в то же время диаметрально противоположными представлены характеры некоторых действующих лиц, отчасти их мотивация и социальное взаимодействие между ними. Так лично мне бросилось в глаза то, как в старинной повести наследник Дань разговаривает со своим наставником снизу-вверх, как ученик с учителем, в то время как у Гурьян это взаимодействие идёт сверху-вниз, Дань говорит как сын правителя с хоть и высокоранговым, но служителем. И ведь логично и то, и другое. Но тут я больше верю повести I-IV-го веков, поскольку они написаны во времена более близкие к описанным.
Подводя итоги, скажу, что оба произведения заслуживают знакомства с ними, хотя и по разным причинам. Причем читать лучше оба вместе: то, что непонятно и неочевидно в старинной повести, может быть объяснено в повести Гурьян и наоборот. По поводу «Повести о Великой Стене» я могу смело сказать, что это отличное произведение, одно из лучших, что я читала за минувший год, и в своем личном рейтинге я определенно поставлю ему одну из самых высоких оценок.
С могуществом Цинь и с вашей, великий ван, мудростью сейчас можно уничтожить всех князей (им. ввиду: государей других царств) так же просто, как выгребают золу из очага; так будет завершено дело создания империи, объединена вся Поднебесная.
Ли Сы
Ин Чжэн-ван смотрел на чиновника Ли Сы сквозь подвески–лю, что свисали с мангуаня почти до самого подбородка. Десять тысяч веков назад – в прошлом году – он впервые надел этот мангуань (головной убор правителя) в честь своего совершеннолетия.
Ин Чжэн постукивал пальцем по деревянным табличкам трактата, в котором была заключена вся жизнь побледневшего, точно мрамор, Ли Сы. И ван воздал хвалу небесам за то, что подвески, помимо защиты от проклятий, выполняют еще одну важную функцию – надежно скрывают глаза правителя. Ибо сейчас он должен выглядеть раздраженным, суровым, нетерпимым, карающим, хотя внутри Ин Чжэн ликовал. Не смотря на легкую досаду – слишком уж запросто старый хитрый лис прочел его желания – правитель был счастлив. Так как Ли Сы преподнес Ин Чжэн-вану не стопку связанных деревянных дощечек трактата, чиновник вложил государю в руки меч.
Не успело толком отгреметь дело о восстании Лао Ая, личную канцелярию циньского вана буквально завалили письмами придворных и приближенных к трону (в особенности из клана Цинь) с просьбами сместить всех приезжих из других царств чиновников. Ссылаясь на иноземность Лао Ая и Люй Бу-вэя, представители знати и министерств выдвигали требования одно бредовей другого. Доходило до абсурда: выдворить всех должностных лиц-иностранцев из Цинь. (Само собой, не без надежды на собственную выгоду, ведь на место изгнанного чиновника можно сосватать вану своего человечка)
Естественно, Ин Чжэн понимал, что удовлетворив чаяния вопрошающих, он лишится десятков толковых и добросовестных людей, обладавших и честью, и преданностью и, главное, опытом. Но как сообщить об этом подданным, не нанеся знатным семьям и собственному же правящему дому непоправимую обиду?
И вот так удача – Ли Сы! Посеревший от страха отважный Ли Сы. Ли Сы родом из Чу. Ли Сы, которого ввел во дворец ни кто иной, как сам Люй Бу-вэй. Ли Сы и его восхитительный трактат:
«Я узнал, что Ваши чиновники предложили изгнать всех пришлых советников. Но в прошлом Му-гун на западе нашел Ю-юя, на востоке – Байли-Си, в Сунн обрел Цзянь-шу, а из царства Цзинь – Пи Бао и Гусунь Чжи. Эти пятеро не были уроженцами Цинь, но Му-гун, используя их советы, захватил двадцать государств...»
Далее Ли Сы подробно описал заслуги перед Великой Цинь каждого приезжего сановника. Не вдаваясь в лишние детали, но с такой выверенной точностью, будто лекарь, скрупулезно отмеряющий на медных весах травы, чтобы не превратить снадобье в яд.
- Приведите сюда Чжэн Го, – бросил правитель гарнизонным.
Под удивленные взгляды и шепоток министров стражники двинулись к выходу. Чтобы вскорости вернуться, введя под руки обросшего щетиной одетого в холщовые лохмотья невысокого человека.
Ин Чжэн сдвинул ладонью в сторону подвески мангуаня, посмотрел мужчине прямо в глаза и приказал:
- Говори!
Мужчина колебался.
- Говори, – повторил циньский ван.
- Этот презренный, – начал Чжэн Го, – предал государство Цинь и заслуживает казни. Великий ван во всем прав: князь Хань действительно заставил меня затянуть строительство канала между Цзин и Луо, чтобы я неимоверно обременил им циньскую казну. И я согласился. Сам будучи из Хань, этот глупец считал, что поступает правильно. Но ваши слуги вовремя раскрыли дела этого недостойного и заточили в темницу. Жаль, только теперь я понял, сколь много Ваше Величество делает для блага простых «черноголовых» (крестьяне) здесь в Цинь. И сколь мало того же делается в других государствах. Я... я...
- Продолжай!
- Великий ван! Этот презренный предатель молит вас дать ему возможность закончить канал и оросить земли равнины Гуаньчжун. Я успел изучить всю местность от Цзин до Луо. Знаю там каждый куст и расщелину. Я способен завершить работу в срок, даже с завязанными глазами. Говорю пред взором предков и небес: отныне ни одного цяня золота не уйдет не впрок.
- Что ж. – Ин Чжэн поднялся с трона и обратился к присутствующим: – У меня в руках – доклад Ли Сы. С его содержанием вы все знакомы. И я считаю, что в докладе том сокрыта мудрость. Нельзя преследовать советников, опираясь лишь на их происхождение. Людей должно выбирать по уму и деяниям их, а не по семье и, тем более, не по стране... Чжэн Го, – повернулся ван к оборванцу, – ты закончишь канал. А насчет цяней золота, знай: если солгал, испытаешь на себе десять тысяч казней Шан Яна.
(прим.: Канал Чжэнго, названный в честь создателя, до сих пор существует в Китае)
- Подобно Чжэн Го, другие иноземные чиновники, приносящие пользу Великой Цинь, останутся на своих местах.
- Повелитель мудр, – нехотя согласились министры, но им, собственно, в такой ситуации больше ничего не оставалось.
- На этом нашу беседу предлагаю закончить, – сказал ван. – Прошу задержаться только Ли Сы.
И министры, пятясь, дуг за другом принялись покидать тронный зал.
Когда все наконец ушли, правитель обратился к Ли Сы:
- Ту часть доклада, где говорится о нападении на Хань я аккуратно срезал. Кроме меня ее никто не читал. Не стоит подвергать придворных соблазну вести пустые разговоры. Так вот, с этой частью я в корне не согласен.
- Ваше Величество...
Ин Чжэн сделал останавливающий жест.
- Мы не можем сей же момент начать бряцать оружием на ханьских границах, ибо наши иностранные партнеры из Чу, Вэй, Ци, Чжао и Янь могут не вовремя поумнеть, заподозрить неладное и создать против нас союз.
Дельный совет касательно Хань дал мне Вэй Ляо. Этот говнюк хоть и плетет околесицу у меня за спиной, – мол, во мне мало доброты, а сердце как у тигра, – но башка у него варит.
Ли Сы, ты отправишься в путешествие послом от имени циньского двора; обсуждай, что хочешь, заключи парочку торговых и политических сделок, выдвигай предложения... В действительности же ты возьмешь с собой золото, сколько увезут лошади и, не жалея ни сил, ни денег, станешь подкупать всех, кто готов продаваться.
Ван откашлялся.
- Стоит переместиться на цунь за границу Цинь, и нас там уже ненавидят. Но и остальные государства ладят между собой как кошка с собакой.
Давай взятки, прикармливай чиновников, лебези и лизоблюдствуй, хоть на уши встань, но натрави двор Вэй на двор Янь, двор Ци на двор Чжао, двор Хань на двор Чу, всех на всех. Ни в коем случае нельзя позволить царствам сговориться против нас. А когда твоя миссия будет выполнена, мы наконец начнем свое дело.
- Какое же, государь?
- Какое? То, что ты и предлагал в своем трактате – объединим Поднебесную под знаменем Великой Цинь
Карта к моменту начала правления вана государства Цинь Ин Чжэна (буд. Цинь Шихуанди):
Часть первая
Люй Бу-вэй был родом из Дагу, что находится в Янди, занимался торговлей, покупал дешево, продавал дорого, вследствие чего семья его накопила много золота
Сыма Цянь
При чем здесь какой-то Люй Бу-вэй из Янди? Две тысячи двести восемьдесят восемь лет назад, под самый занавес эпохи Воюющих Царств, когда циньский Чжао-ван назначил наследником престола своего второго сына Аньго, этот ушлый торгаш навсегда изменил историю Китая.
Новоиспеченный наследный принц царства Цинь, что на западе, полюбил красавицу-наложницу Хуа-ян и сделал ее законной женой. И все бы ничего, но госпожа Хуа-ян была бездетной. Зато дети от других наложниц в избытке имелись у самого принца Аньго. Детей этих было аж целых двадцать штук, потому будущий правитель сильно не обременял себя их судьбой. К примеру, мальчонку по имени Цзы-чу вместе с матерью Ся Цзи просто выпроводили из дворца и отправили заложниками в царство Чжао. (Брать знатных заложников – обычная практика Воюющих Царств)
Там-то и повстречались Люй Бу-вэй и Цзы-чу, он же Чжуан-сян-ван, он же отец Цинь Шихуанди.
- Я открою перед вами все двери! – заявил торговец Люй Бу-вэй.
- Сначала откройте их для себя, – засмеялся Цзы-чу.
- Только открывшись для вас, они откроются для меня, – ответил Люй Бу-вэй и начал действовать.
Перво-наперво он всучил пять сотен золотых своему протеже Цзы-чу, чтобы тот мог устраивать приемы и не выглядел совсем уж голодранцем в глазах местной знати. А сам взял еще пятьсот, накупил подарков и отправился прямиком во дворец к супруге наследника циньского престола, госпоже Хуа-ян.
- Благороднейшая, прекраснейшая из женщин, вы для меня все равно, что небо, – плел наш льстец супруге Хуа. – Но тот, кто служит правителю только красой своей, лишится расположения, лишь красота увянет. Госпоже нужен верный и почтительный сын, чтобы после Аньго ваном (царем) стал он, тогда и ваша слава не померкнет, и вы останетесь в сердцах подданных на десять тысяч веков. А у меня – совершенно случайно – такой сын для вас есть, – добавил Люй Бу-вэй.
Хуа-ян вняла доводам торговца и уговорила мужа позволить ей усыновить Цзы-чу и сделать его следующим наследником престола. Цзы-чу был принят и обласкан при дворе, а Люй Бу-вэй назначен его наставником.
Об те поры Бу-вэй привез из Ханьданя наложницу необыкновенной красоты, которая к тому же умела танцевать. Однажды Цзы-чу пировал у наставника, где встретил ту прекрасную наложницу. Юный принц был ею столь очарован, что попросил Люй Бу-вэя подарить ему девушку. Бу-вэй, хоть и без особого удовольствия, согласился.
Злые языки утверждают, будто наложница Чжао к тому времени уже была беременна от Люй Бу-вэя, а Цзы-чу, узнав об этом, решил сохранить тайну любимой женщины и признал новорожденного своим сыном. Мальчика назвали Ин Чжэн в честь первого месяца (у китайцев – февраль) года.
В пятидесятом году своего правления (257 г. до н.э.) циньский Чжао-ван осадил Ханьдань, город в царстве Чжао. И на радостях чжаосский правитель приказал казнить своего заложника – внука циньского вана Цзы-чу, его жену и сына Ин Чжэна (какого лешего, будучи вторым в очереди престолонаследия, Цзы-чу все еще продолжал околачиваться в Чжао, мне и самой искренне непонятно).
Цзы-чу не без помощи Люй Бу-вэя удалось выкрутиться и сбежать в Цинь, подкупив стражников. Но Ин Чжэн с матерью вынуждены были остаться. От неминуемой опасности их уберегли влиятельные родственники наложницы Чжао (она происходила из хорошей семьи).
В 251 г. до н.э. скончался Чжао-ван, и государем стал его сын Аньго. Но правление Аньго продлилось всего год, тогда престол царства Цинь занял Цзы-чу. Его жена и сын Ин Чжэн наконец смогли вернуться в Саньян, а на Люй Бу-вэя посыпались почести и привилегии, как из мешка Деда Мороза.
Люй Бу-вэя назначили главным советником Чжуан-сян-вана (Цзы-чу), ему был пожалован титул вэньсиньского хоу (что-то среднее между генерал-губернатором и маркграфом) и даровано сто тысяч дворов в Лояне. Поговаривали даже, что у Люй-хоу больше рабов со слугами, чем во дворце. А когда, спустя три года, на престол взошел сын Цзы-чу Ин Чжэн-ван, Люй Бу-вэй и вовсе стал первым человеком государства.
Ин Чжэну исполнилось всего тринадцать, когда придворные министры с почтением назвали его правителем самого богатого и могущественного из семи государств Поднебесной. Он был юн, неопытен и напуган, но далеко не глуп. Паренек понимал, что занимает трон, пока это выгодно его регентше-матери вдовствующей государыне Чжао и названному дяде Люй Бу-вэю, которые почувствовали себя хозяевами в царстве Цинь при малолетнем беспомощном ване.
И жив Ин Чжэн ровно до тех пор, пока не начнет подавать признаков самостоятельности. А дальше его либо отравят, либо он упадет с лошади, либо станет жертвой заказного убийства, либо что-то еще, в зависимости от фантазии любимых родственничков, кровных и названных. В общем, первые годы правления Ин Чжэн-вана были одним бесконечным стремлением, во-первых, не сдохнуть, а во-вторых, хоть немного ослабить драконью хватку дяди.
И, спустя годы, судьба юноше наконец улыбнулась.
Еще довольно молодая вдовствующая государыни Чжао скучала одна в царском гареме, и Люй Бу-вэй решил выручить свою бывшую наложницу. На примете у него имелся придворный слуга по имени Лао Ай. Лао Ай отличался умом, сообразительностью и тем, что мог, навроде хула-хупа, крутить членом колесо тунгового дерева.
Люй Бу-вэй ложно обвинил придворного слугу в преступлении, за которое полагается оскопление. Затем дал взятку медикам, они чисто выбрили Лао Ая, сделали в журнале запись о проведенной кастрации и отпустили новоявленного «евнуха» с миром. После чего тот сразу же поступил в услужение к вдовствующей государыне. И служил ей до того хорошо, что со временем у них с Чжао родилось двое детей. Лао Аю даровались немыслимые богатства и почести. Поместья, слуги, драгоценности, уникальные произведения искусства, деньги – все текло рекой с покровительства царицы.
Конечно, псевдо-евнух и его любовница пытались скрывать наличие совместных отпрысков от широкой общественности в целом и от циньского вана в частности. И какое-то время им это вроде бы даже удавалось, пока Лао Ай вконец не охамел от свалившихся фактически с неба достатка и привилегий. Он задумал свергнуть правителя и посадить на трон своего сына. Но глупец не ведал, с кем связался...
Естественно, вану тут же донесли о заговорщицких планах подданного. И Ин Чжэн, который, не сомневаюсь, о порочной связи государыни с «евнухом» прекрасно знал, едва не взвыл от радости.
Справедливо рассудив, что такой шанс выпадает не каждые сто лет, Ин Чжэн поднял на уши дворцовую стражу и приказал доставить к нему Лао Ая. Стража с деликатностью деревенского балагана отправились выполнять приказ, трезвоня на весь Саньян, что протеже вдовствующей государыни оказался предателем.
Когда Лао Аю стало об этом известно (а произошло сие очень скоро), он понял, что ничего другого не остается, как поднять мятеж. Он собрал вокруг себя верных людей, вооружил их, и сборище безмозглых идиотов, улюлюкая, двинулось на дворец.
- Восхитительно, – сказал Ин Чжэн и вызвал в зал заседаний Люй Бу-вэя.
В присутствии всех, в том числе и верных Бу-вэю, министров правитель заявил:
- Видишь ли ты, дядя, что происходит? Лао Ай задумал восстать. И против кого? Против меня, твоего названного племянника, которого ты знаешь вот с таких вот сопляков, которого ты водил в зоопарк, которому покупал сладости и катал на закорках. А теперь этот штопанный г@ндон во главе вооруженной кодлы идет меня свергать. И по чьей милости? Не ты ли притащил эту гниду во дворец? Не ты ли сосватал его государыне? Не ты ли соловьем пел, нахваливая его достоинства и добродетели? Ты! Вот теперь ты и иди разбираться со своим достойным и добродетельным Лао Аем. И разберись так, чтобы от него, собаки, даже говна не осталось
И Люй Бу-вэй вынужденно выступил с войском против преданного сторонника, через которого он, помимо всего прочего, имел влияние на государыню Чжао.
А Ин Чжэн-ван лишь довольно улыбался, ибо избавился от одного врага руками другого.
Лао Ая и его приспешников, конечно же, схватили. И начались образцово-показательные казни. Правитель едва не утопил Саньян в крови заговорщиков. Не пожалел даже своих сводных братьев. А тех, кто был близок с Лао Аем, но кого при всем желании не удавалось приплести к мятежу, ван сослал в Шу. Но это – только начало, свой главный удар Ин Чжэн нанес по Люй Бу-вэю.
Молодой ван понимал, что просто взять и обезглавить Бу-вэя не получится – слишком велики и известны были его заслуги перед отцом, слишком большой вес вэньсиньский хоу имел в кругах столичной знати. А потому отправил письмо в резиденцию названного дяди:
«Какие у вас заслуги перед Цинь? Только те, что вам пожаловали во владение Хэнань и сто тысяч душ, чтобы вы могли прокормиться. В чем заключается ваше родство с циньским правящим домом? Только в том, что вам когда-то пожаловали титул чун-фу. Повелеваю вам вместе с семьей и домочадцами переселиться в Шу».
Люй Бу-вэй прочел послание и все понял. Понял, что «племянничку» стало тесно под навязчивой опекой, понял, что Ин Чжэн не успокоится, пока не загонит «дядю», точно взмыленную лошадь, сначала в Шу, а потом... И принял решение: чтобы обезопасить вышеупомянутых домочадцев от гнева сурового вана, Люй Бу-вэй приказал слуге подать чашу отравленного вина.
А двадцатидвухлетний государь наконец разрубил веревку, прочно стягивавшую ему руки. Ему нужна была безграничная власть во всех министерствах, ему нужны были свои люди на каждом, даже самом захудалом и незначительном посту. Ему нужны были чиновники душой и телом преданные циньскому трону, а не прикормленные взятками и подношениями привилегированных господ, вроде Люй Бу-вэя. И единственным мерилом ценности этих чиновников должны быть честность, беспристрастность, ученость, трудолюбие, ум и умение давать толковые советы (а советы Ин Чжэн-ван слушать умел), но вовсе не положение в обществе.
Все это было необходимо правителю. Ибо, каким бы юнцом он не взошел на престол, уже с первых дней своего воцарения Ин Чжэн ясно понял, что шестеро его соседей – государства Хань, Чжао, Вэй, Чу, Янь и Ци – погрязли в праздности, междоусобных драчках, интриганстве, лизоблюдстве и подковерных играх.
Эти беззубые котята, мнящие себя тиграми, кичащиеся своей приверженностью идеям даосизма и конфуцианства в пику циньским суровым законам Шан Яна. Эти ослепшие глупцы, много лет не знавшие битвы страшнее пограничной стычки пьяных ландскнехтов, в упор не замечают то, за чем растянувшаяся с севера на юг почти во всю западную окраину Поднебесной Цинь наблюдает ежедневно. Внешнего врага.
Порожденные Великой Степью кочевые племена на могучих выносливых степных лошадях, с великолепными дальнобойными луками и метким глазом воинов уже давно являлись серьезной проблемой для царства Цинь. И с каждым днем становились только сильнее. Ин Чжэн-ван прекрасно сознавал, что если Поднебесная не объединится пред лицом неприятеля, кочевники раздерут их поодиночке.
Но на то, что Хань, Чжао, Вэй, Чу, Янь и Ци добровольно встанут под черные с золотом циньские знамена, не приходилось даже надеяться. А значит...
Через несколько лет после того как он казнил Шан Яна, князь государства Цинь, Хуй Вэнь, провозгласил себя царем(ваном) (325 г. до н.э.). Другие князья решили, что они ничем не хуже и тоже провозгласили себя царями. И все продолжили херачиться. Однако Цинь при этом получило нехилый буст.
Реформы Шан Яна оказали благотворную роль для роста могущества княжества Цинь. Можно считать спорными или противоречивыми его меры по усилению контроля над обществом. Но централизация государства, целенаправленное развитие экономики и усиление вертикальной мобильности (т.е., люди растут вверх в первую очередь благодаря личным усилиям) оказали свое обычное дело. К началу III века Цинь невероятно возросло в своем могуществе.
Войны IV-III века превратились из демонстрации силы и своеобразной феодальной игры в уничтожение врага и стали необычайно кровопролитны. Наличие массы освобожденных от феодалов крестьян и сравнительно дешевого железного оружия позволяло создавать армии в десятки, а возможно и в сотни тысяч человек.
Войны велись на уничтожение живой силы противника, и пленных часто казнили тысячами. Но даже на этом фоне царство Цинь казалось соседям необычайно свирепым. Его сравнивали с диким зверем, безжалостным к врагу. Армия царства была больше, организованней и более умелой, чем у противников.Соседи пытались организовываться против Цинь, но чаще всего безрезультатно - циньцы умели в дипломатию не хуже, чем в войну.
Ярким примером полководцев Цинь является генерал Бай Ци (ум. в 257г.до н.э.).
У него было милое прозвище Мясник по человечине, или, если перевести более вольно, забойщик двуногого скота.
А глаза добрые-добрые
За все время своей военной карьеры(294-258гг) он, воюя почти каждый год, не проиграл ни одного сражения и был неизменно безжалостен к врагу.
После первой же своей крупной битвы, при Ицюэ, он приказал казнить 240 тысяч пленных.
(Небольшое отступление. Все эти армии в сотни тысяч человек, конечно выглядят сомнительно. Для традиционных земледельческих обществ были естественные ограничения на численность армии. Они физически могли мобилизовать не более 3-5 процентов населения. Для примера, Римская империя, контролируя 60 млн. чел., держала армию в 500 тыс.)
Бай Ци рассуждал примерно так: хера ли делать с этими пленными? Утилизировать столько рабочей силы мы еще не умеем, концлагерей-то нет. Отпустить их домой? Так ведь опять мобилизуют. А если всех убить, то и воевать некому будет. Нет ножек, нет мультиковсолдат, нет и войны. Такой вот борец за мир.
Вершиной полководческого искусства Бай Ци считается битва при Чанпине(260г) - самая известная до объединения Китая. К этому моменту полководец получил звание, примерно соответствующее фельдмаршалу или даже генералиссимусу.
Противником Цинь было царство Чжао.
Любопытно, что к битве циньцы провели тайную операцию - при помощи подкупов сумели отстранить от командования самого талантливого генерала Чжао, которого правитель Чжао заменил на молодого амбициозного, но без практического опыта, военачальника.
Ложным отступлением Бай Ци заманил многократно превосходящее войско врага в горное ущелье, в конце которого, сюрприз, были построены мощные укрепления. А потом и другие выходы оказались закупорены. Чжаосцев отрезали от обоза, в ущелье оказалось недостаточно воды. После нескольких безуспешных попыток прорыва, дойдя до людоедства, чжаосцы сдались, получив обещание сохранить жизни.
Но после сдачи Бай Ци приказал всех пленных, 400 тысяч человек, зарыть живьем в землю. Царство Чжао разом лишилось почти всего мужского населения. В провинции, где происходило дело, до сих пор есть блюдо "мясо Бай Ци". Мол, съешь эту сволочь.
(И опять-таки, число многократно завышенное, чисто технически представить такое сложно. Древние летописцы использовали числа иносказательно, типа, очень много. Ну, или представляются два вана за кувшинчиком рисового винца. «И вот, я приказал казнить сто тысяч человек.. - Херня, я двести». Но дыма без огня не бывает, даже если Бай Ци приказал казнить пять тысяч(а вот такое точно бывало) и зарыть живьем пару сотен, это все равно впечатляет).
Бай Ци собирался окончательно добить Чжао. Но чжаосцы дали огромную взятку циньскому первому министру, и тот отговорил своего царя продолжать войну. Было заключено перемирие. Бай Ци понял, что полная победа буквально уплыла из рук, и подал в отставку. Когда война возобновилась, царь хотел поставить командующим Бай Ци, но тот отказался под предлогом болезни. Он предвидел, что недобитый враг восстановится, война затянется и другие царства включатся в игру. А Бай Ци не хотел, чтобы неудачная кампания замарала его белоснежное пальто непобедимого.
Так и вышло. Чжао воспряло, другие царства, опасаясь усиления Цинь, стали ему помогать.
Бай Ци все не принимал командования, но ходил вокруг царя и все повторял: "А я ведь говорил!".
Когда жопу царя перестал охлаждать даже лед со священных вершин, он разжаловал полководца в солдаты и сослал. А потом все тот же пакостный министр напел царю, что Бай Ци может перебежать к врагу. К старому военачальнику прислали гонца с пистолетом с одним патроном мечом и приказом суициднуться. Пишут, что бывший фельдмаршал не возмущался, а признал, что это карма за зарытых в землю.
Восхождение императора
Жил-был в царстве Вэй один коммерс, Люй Бувэй. Бабла у него было дохуя, захотелось власти. А торговцу тогда с этим мало светило. Но для целеустремленных людей препятствий нет.
В царстве Чжао он познакомился с неким Цзычу. Тот был внуком царя Цинь и находился в заложниках(обычная практика древности, гарантия договора). Так как внуков у царя было дохуя, а мать Цзычу была худородной, то парню власть не светила вообще. Собственно, для царя его внук был расходным материалом. Скупой дед денег на жизнь заграницей подкидывал мало. Купить дорогой халат и колесницу было не на что. Поэтому знать Чжао принца в хуй не ставила.
Люй Бувэй знал цену молодым обиженным людям с задатками. Поэтому он подкатил к парню и предложил ему продвинуть по жизни. Цзычу заржал, и сказал: "Сначала себя продвинь". Но купец не смутился и ответил: "Не спорь со старшими я продвину тебя, а ты потом продвинешь меня. Хоrошие люди должны помогать дrуг дrугу". Побили по рукам. Люй Бувэй дал бабла принцу и поехал в Цинь. Там он подкатил к главной наложнице наследного принца. Он завалил ее баблом и сказал что-то вроде: "Ты бездетная, когда муж помрет, останешься с сорока кошками никто тебя не защитит. Усынови Цзычу, уговори мужа сделать его наследником, а он в долгу не останется". Сказано, сделано. Цзычу стал наследником.
У Люй Бувэя была молодая баба. Как-то сидя на гулянке, Цзычу на нее запал. Бувэй заметил и сказал: "Нрав? Бери себе, я еще найду. Бери, бери, пока не передумал".
Когда Цинь напало на Чжао, и заложника хотели убить, Люй Бувэй устроил ему побег.
Наконец, отец Цзычу вступил на трон, но через год помер. Казалось бы, причем здесь Бувэй? Цзычу вступил на престол. Дареную наложницу, Чжао, он сделал царицей, а ее сына наследником. Люй Бувэй пришел к успеху и стал первым министром. Цзычу тоже на свете не зажился, поправил всего три года. Его четырнадцатилетний сын, Ин Чжэн(259-210 г.до н.э), вступил на престол(246 г. до н.э.). Это был будущий император всего Китая. Есть важный нюанс. Так как мать нового царя была бывшей наложницей Люй Бувэя, то позже утверждали, что он и есть отец Ин Чжена. Современные историки проверили эту версию и отвергли.
Тем не менее, имея крепкое положение при отце Ин Чжэна, и расположение царицы, Люй Бувэй становится, внезапно, регентом. Фактически он правит страной в 246-237 г. до н.э.
В начале регенства Бувэя произошла любопытная история. Некий инженер из царства Хань предложил проект грандиозного канала. В середине строительства оказалось, что инженер - шпион Хань и канал своеобразная экономическая диверсия, которая должна была разорить Цинь. Но, несмотря на это, инженер смог убедить царя в пользе канала, и строительство продолжилось. Канал резко увеличил площадь орошаемых земель и повысил могущество Цинь.
Люй Бувэй, видимо, в это время чувствовал себя ухватившим Небо за Мандат. Он поебывал вдовствующую царицу. Дальше, согласно Сыма Цяню, следует пассаж, от которого я, привыкший в общем-то к интересностям хроник, немного подохуел. Бувэй и царица-мать не только трахались, но и устраивали оргии. Жил-был некто Лао Ай. Он обратил на себя внимание министра своими сексуальными возможностями. У Лао Ай был такой огромный хуй, что он мог крутить на нем колесо "из тунгового дерева". Бувэй решил подогнать его царице. Лао Ай за взятку получил справку что он евнух(!) и проник во дворец. Там он стал любовником Чжао.
Своим огромным хуем он выбил себе высокое место в циньской политической элите.У них с царицей родились дети, и они даже стали строить планы сделать их сына новым царем. Молодой царь Ин Чжен, который очень кстати стал совершеннолетним, обо всем узнал и казнил лжеевнуха с сыновьями и родичами. Люй Бувэй смог от всего отмазаться, но осадочек остался, и царь его отстранил от дел. Вокруг бывшего министра стали кучковаться недовольные, и Ин Чжэн потребовал, чтобы тот поехал в ссылку. Люй Бувэй испугался, что это только начало и хлебнул винца. Отравленного.
История умалчивает, сказал ли он перед этим: "Я твой отец, Люй".(знаю, что японский)
Сразу после отстранения Люй Бувэя (237)молодой царь назначил министром человека, который поспособствовал успехам Цинь не меньше, а то и больше, чем сам Ин Чжэн. Его звали Ли Сы(280-208).
Он был уроженцем Чу и в молодости был дровосеком, но сумел выбиться в мелкие служащие. Однажды он сделал наблюдение. В сортире крысы злые и грязные, а в амбаре сытые и спокойные. "Вон оно что. Не мы такие, жизнь такая. Надо наверх лезть".
И полез. Стал активно грызть гранит науки. Поучившись у известного конфуцианца, он решил послать резюме в Цинь, где брали хороших спецов с удовольствием.
Учитель ему сказал: "Сын мой, политика грязное дело, и настоящему интеллигенту она западло". Ли Сы ответил: "Сидеть в говне на жопе и корчить из себя светоча - вот где западло. Спасибо за науку, но пошел-ка ты нахуй". И уехал в Цинь.
Там он смог понравиться Люй Бувэю и выдвинуться.
После отстранения Бувэя циньские придворные стали пиздеть царю, что, мол понаехали узкоглазые, жить нет, все хорошие места позанимали. Надо их выдворить. Ин Чжэн сначала повелся.
Но Ли Сы сумел выступить перед царем и напомнил ему, какая польза была от иностранцев, начиная с Шан Яна. Ин Чжэн задумался. Ли Сы добавил: "А еще чужеземки ебутся огонь, особенно из Чжао. И мы их завоюем".
"Хм - ответил царь - Это в корне меняет дело". И никого не выслал, а Ли Сы повысил.
Молодой царь окружил себя мудрыми советниками во главе с Ли Сы. Те выработали план объединения Китая. И все завертелось.
Циньцы начали раздавать всем пиздюлей с утроенной силой. В ход шли и диверсии, и наемные убийцы, и тайная дипломатия. Но главным средством была война.
Самой легкой добычей оказалось Хань, ему хватило пары пиздюлин. Присоединено в 230.С Чжао пришлось повозиться, воевали пять лет, периодически выхватывая. В 229 году талантливый генерал Ли Му смог навязать циньцам стратегический тупик. Но циньцы сделали ход конем, за взятку очернив генерала, и добились его казни. В 228 году присоединено Чжао. Ин Чжэн не поленился специально покарать обидчиков отца. Остальные государства стали что-то подозревать. Из царства Янь к Чжэну подослали убийцу. Он почти достиг цели, но царь собственноручно отбился мечом. Циньцы получили повод для нападения на Янь, окончательно присоединив его в 222 году. Вэй присоединено в 225. Государство Чу, занимавшее треть будущей империи, было завоевано не сразу, сначала циньцы потерпели фэйл, но Ин Чжэн умел начинать сначала. Чу присоединено в 223.Могущественное царство Ци было оставлено на закуску. Оно пыталось держать нейтралитет и даже дружить с Цинь. Этому способствовали глупость правителя и агенты влияния Цинь в верхах. В 221 году Ци было присоединено без боя.
В 221 году до н.э. объединенный Китай был создан. Осталось создать китайцев.
Империя
Для начала царь Ин Чжэн поменял имя и титул на Цинь Ши Хуанди - "первый император династии Цинь".
Императору было на тот момент тридцать восемь лет. Он был чрезвычайно активным и талантливым человеком, очень прагматичным. Терпеть не мог абстрактные мудрствования и нравоучения, зато любил технические и прикладные науки, очень уважал хороших узких специалистов и всегда им покровительствовал.
В духе легизма он не имел особого трепета к старине и был открыт к новому. Позднейшие конфуцианские историки, кажется, не любили его именно за это, что его удачные шаги были продиктованы не наитием Неба, а личными умом и волей.
В основном его политику можно описать как удачное навязывание завоеванным территориям передовых порядков Цинь.
Феодальное удельное управление и районирование на местах были полностью уничтожены. Вместо них страна была поделена на 36 округов. Во главе каждого ставились назначаемые чиновники, ни в коем случае не из родовой знати. Хуанди не сделал исключения даже для своих сыновей. Губернаторов было два, гражданский и военный, с разделением полномочий, а еще был генеральный инспектор от императора. (Так делали персы на 300 лет раньше. Суть разделения не в удобстве, а в том, что губернаторы скорее всего, будут ненавидеть друг друга и слать доносы наверх).
Вся знать с завоеванных территорий была переселена в столицу, где для них были выстроены удобные дворцы, где они жили в комфорте и под присмотром. Держи друзей близко, а врагов еще ближе. Так делал, например, Людовик XIV уже в 17 веке.
Знатность вообще очень сильно изменилась. Она не столько передавалась по наследству, сколько зарабатывалась или покупалась.
На завоеванные территории, наоборот, переселялись люди из Цинь, кто за амнистию, кто за карьеру.
В ходе постоянных войн колоссально возросла преступность. В 216 году был ограблен даже сам император. Но через несколько лет преступность была уничтожена. Впрочем, сдавшимся бандитам предоставили возможность поступить в ЧВК воевать во славу Императора на окраинах.
Были стандартизированы по циньскому образцу письменность, меры веса и длины и деньги.
Иероглифы вводились везде стандартные, и выявилось их главное преимущество по сравнению с алфавитом - они подходили для всех языков.
-Будем писать все одинаково.
-Что, и женщины тоже?
-Не писать, а писать, дурень!
Деньги вводились только металлические, однотипные, с квадратной дыркой, и этот вид они будут иметь еще тысячу лет.
"Империя это дороги" - так могли сказать до римлян персы, а после них китайцы. Во все концы новой империи были построены хорошие широкие дороги. Их общая длина была больше римских, но прослужили они меньше-каких-то полтысячи лет. Для удобства проезда оси повозок было приказано делать одинаковой длины.
-О император, надо ли делать оси колесниц длиннее?
-Нахуй длиннее.
-Так, делаем оси на пол чи длиннее!
Было построено и множество новых каналов.
Главное деяние, за которое императора знают до сих пор, это, конечно, Великая стена. Строительство оборонительных стен начали, конечно, до него. Он просто повысил масштаб строительства и соединил стены в единую систему. На строительство были брошены гигантские силы. Говорят о трёхстах тысячах, и даже миллионе человек. Это были солдаты, военнопленные и крестьяне по трудовой повинности. Сколько тысяч погибло при строительстве - неизвестно. Все же внутренние укрепления между бывшими княжествами были уничтожены.
В 213 году произошел один из самых мрачных эпизодов эпохи Ши Хуанди. На пиру, когда ученые поздравляли императора, один из них, конфуцианец, взял слово и заявил, что было бы неплохо вернуться к старым добрым феодальным порядкам, а то уж слишком дохуя везде нового, как бы все не развалилось. Да и народ чего-то приустал воевать да строить.
Ли Сы ответил, что некоторые книжники чрезмерно распизделись о прошлом, вместо того, чтобы работать на настоящее. Они смущают умы, и надо бы это пресечь.
Сказано, сделано. По всей стране собрали исторические книги(кроме книг Цинь), философские, религиозные и сожгли. Однако технические и инженерные руководства не трогали. То есть уничтожались только книги, могущие влиять на идеологию.
460 самых недовольных конфуцианцев досрочно похоронили.
Хотя большинство произведений уцелели, за это деяние последующие китайские интеллигенты навсегда возненавидели Ши Хуанди.
Такие конфуцианские историки, как Сыма Цянь, выискивали и преувеличивали в правлении Первого императора неприглядные факты и затушевывали достижения.
К концу жизни император стал параноиком и одержимым идеей бессмертия. Он приказал построить себе кучу дворцов, соединить их переходами, и перемещался по дворцам так, что никто не знал, где он находится.
Этот прагматически мыслящий правитель вдруг увлекся мистикой даосизма. Он приблизил к себе даосских магов и алхимиков, которые пытались найти эликсир бессмертия. Для его поиска на некие Острова Блаженства отправлялись экспедиции. Даосы кормили его особыми пилюлями.
Император и даосы:
-Жить вечно хочу.
-Нет проблем, держи эту пилюлю с живительной ртутью.
-Вы уверены?
-Мамами клянемся. Конфуцианцев.
Да, именно с ртутью. Косвенно это могут подтверждать некоторые странные поступки императора. Однажды в поездке в горах кортеж императора застиг сильный ветер. Хуанди решил, что во всем виноват дух конкретной горы, приказал вырубить на ней лес и покрасить гору в красный цвет, как одежду каторжника. Хотя, скорее всего, это байка.
Ртуть, или нет, но император Цинь Ши Хуанди умер в 210 году до нашей эры во время поездки.
Остается сказать о еще одном материальном памятнике, известном чуть менее чем Великая стена. Это гробница Ши Хуанди.
Работы по ее строительству начались еще с создания империи. Целая армия рабочих выкопала изнутри целую гору. Там был построен целый дворец. На потолке были изображены звезды, на каменном полу рельефная карта Китая, по рекам этой карты текла ртуть в бронзовых берегах.
Там были сложены гигантские сокровища и принесены в жертву куча наложниц. Охранять гробницу от грабителей должны были механические арбалеты. Всех рабочих и инженеров убили.
Это описание гробницы по Сыма Цяню.
Но она оказалась еще грандиознее. В 1974 году гробницу случайно нашли. Вокруг нее отрыли более семи тысяч глиняных статуй солдат в натуральную величину, скопированных с настоящих людей, раскрашенных и с настоящим оружием. Это знаменитая терракотовая армия. Сама гробница, кстати сказать, еще ожидает раскопок.
***
Цинь Ши Хуанди заявлял, что его династия будет продолжаться десять тысяч лет. Она была прекращена через три года после его смерти, со свержением его сына. Еще через пять лет военачальник Лю Бан, бывший крестьянин, захватил власть и основал династию Хань. Не везет империям, заявляющим себя тысячелетними.
