Я не дышу. Не сплю. Не живу. Я — треск в гипсокартоне, скрип под полом, холодок на шее, когда вы выключаете свет. Я существую в щелях, между обоями и кирпичом, и я голоден. Не плотью, не страхом — золотом. Оно греет мою тьму, дает форму. Без него я рассыпаюсь прахом. Дома я выбираю старые — с толстыми стенами, где трещины как дороги. Там, где бабушки хранят свадебные кольца в банках из-под кофе, а деды прячут золотые монеты под половицами. Я жду, пока ночь проглотит свет, и тогда мои пальцы, тонкие как проволока, просачиваются сквозь штукатурку. Одна монета, другая… Пока не останется ни блеска. Тогда я ухожу. Но этот дом… Этот дом был другим.
Мужчина средних лет купил квартиру на втором этаже хрущёвки за копейки — старуха-хозяйка умерла, не оставив наследников. Переехал с чемоданом и двумя царскими червонцами, купленными на последние деньги. «Инвестиция», — говорил он друзьям по телефону. Но я знал правду: он пах жадностью, как гнилой мёд.
Впервые он принёс их в коробке из-под часов. Седой мужчина с дрожащими руками, пахнущий перегаром и одиночеством. Червонцы он выкладывал на стол каждую ночь, гладил пальцами профиль императора, шептал: «Моё… всё моё».
Я наблюдал из щели над плинтусом. Каждая монета излучала тепло, от которого моя тьма пульсировала. Он прятал их в разных местах: под половицей, в банке с гречкой, за розеткой. Но я находил. Всегда находил.
Однажды он заснул пьяным сном, прижав коробку к груди. Я вытянул щупальце теней, проник в замочную скважину. Монеты таились на дне коробки, обёрнутые в бархат.
Он дёрнулся во сне, застонал. Я унёс добычу в стену, замуровав её в штукатурке.
Утром он заметил пропажу. Разбил коробку, перевернул стол, разорвал подушку.
— Где?! — кричал он, царапая ногтями половицы. — Кто взял?!
Он обвинил соседей, сломал дверь старухе снизу. Полиция увезла его, но через сутки он вернулся — внешний вид оставлял желать лучшего.
Ночью он достал топор. Рубил им стены, крошил штукатурку, выворачивал розетки.
— Я знаю, здесь! — орал он, вгрызаясь в бетон.
Я наблюдал. Его пальцы кровоточили, глаза вылезали из орбит. Червонцы лежали в сантиметре от его кулака, но он не видел.
К третьей ночи он стал тенью себя. Волосы седые, кожа бледная от бессонницы. Он сидел на полу, окружённый обломками стен, и плакал.
— Где… — хрипел он, тыча ножом в трещину. — Верни моё!
Я просочился в его тень. Не физически — я стал его дыханием, стуком сердца, шепотом в ушах.
— Ты никогда не найдёшь их, — прошептало зеркало в ванной его голосом.
Он вскочил, разбил стекло кулаком. Осколки впились в кожу, но он не чувствовал боли.
— Они в стене… там, где ты спал, — засмеялся я через радиоприёмник.
Он рванул в спальню, вырвал кровать из пола. Ломом долбил бетон, пока не обнажил арматуру. Ничего.
Вентиляция гудела голосами: «Здесь… здесь…». Он разбил решётку, полез внутрь, царапая локти о металл. В темноте, в метре от его лица, мерцали две точки — глаза? Монеты?
— Мои… — прохрипел он, пробираясь вперёд.
Труба сузилась. Он застрял, рванулся назад, но что-то схватило его за ногу.
— Нет! Отпусти! — он бил по трубе, пока пальцы не сломались о металл.
Это был я. Я не трогал его — лишь наполнил трубу тьмой, густой как смола. Его страх сделал остальное.
Он вырвался, выпал на пол, задыхаясь. За спиной послышался звон — два червонца катились по полу к окну.
— Мои… — он пополз, оставляя кровавый след.
Монеты оказались на подоконнике. Он поднялся, схватил их… и застыл. В стекле отражался не он, а я — чёрный силуэт с монетами вместо глаз.
— Моё — сказало отражение его голосом.
Он истошно завизжал, но звук утонул в грохоте открывающегося окна. Его пальцы сжали червонцы в последний раз, прежде чем тело рухнуло вниз, на ледяной асфальт.
Я покинул дом через вентиляцию, унося монеты. Теперь их запах был густым, как дым костра, теперь они пахнут иначе — не страхом, а безумием.
Прошло много времени и мало кто замечает на месте, где он разбился, странные следы: отпечатки, будто чьи-то руки ищут что-то на холодном бетоне. А в новом доме, на краю города, живёт девушка с рубиновым кольцом на пальце — фамильной реликвией. Она снимает его, принимая душ, и кладёт на край раковины...
