Я проснулся от толчка каким-то острым предметом.
Испугался. Я всегда боялся боли. И всегда боялся, в свою очередь, причинять людям и животным боль. Даже курице я не способен отрубить голову. Поэтому я не ем мяса.
В сожженный город, где я жил один, уже который год, даже лихие люди, — разбойники, не заходили. Иногда, правда, мне кто-то оставлял хлеб и иные припасы.
И один раз я увидел стайку девушек, удаляющихся в лес.
Они убегали, оглядываясь, и я встретился с ними взглядом.
Одна из них мне даже улыбнулась, а некоторых из них я даже хорошо рассмотрел и запомнил. Видимо они приходили из потайного города, который основали когда-то давно и неведомо кто, в глубине непроходимого леса, за высокими горами…
Открыл глаза.
На меня смотрел маленький кривоногий монгол,
с жидкой бороденкой и в остроносой шапке.
В одной руке он держал короткое копье, в другой повод, на конце которого была низкорослая монгольская серо-желтая кобыла.
– Урус, вставай, а! – произнес он.
Я вылез из своей берлоги, которую соорудил четыре года назад.
Собрал доски, солому, шкуры и бревна, в единственно оставшуюся после набега, целую, каменную кузню.
Строить я не умел. Да я вообще ничего толком не умел делать. Ни драться, ни мечом махать.
Меня и били все детство и ровесники, и младшие.
Но издевательства меня не подтолкнули к мечте стать сильным, они во мне разбудили ненависть ко всем, кто сильнее и умнее меня. А это были все вокруг!
– Урус идем со мной, – сказал кривоногий и я пошел за ним.
А еще я был страшный трус.
Я боялся всего на свете. Ночных шумов, ровесников, татар, даже на коне ездить боялся…
Поэтому ходил пешком и знал все тропинки нашего леса. Потому и выжил один в сожженном татарами городе. Я не охотник, я боюсь боли, и боюсь причинять боль, поэтому на животных не охотился.
Летом собирал: ягоды, грибы, орехи.
Зимой грабил беличьи склады-запасы.
Тем и жил.
Кривоногий привел меня в большое стойбище монголов.
Это было то место, где испокон веков было много родников.
Горожане, когда-то понарыли здесь много колодцев, облагородили их для себя и вишь татары теперь ими пользуются.
Юрт, кибиток, жилищ ихних, было пруд-пруди. Никогда столько не видел.
Меня привели к самому главному монголу и ударом по спине поставили перед ним на колени.
– В землю смотри! Поднимешь голову, когда к тебе обратятся, раб! – услышал я.
Мне было очень страшно, так страшно, что я боялся пошевелиться.
Прошло какое-то время и у меня начали затекать ноженьки.
Кочевники всегда воняли потом, своим и конским. Мыться по их поверью — силу терять.
И их, этот специфический запах, резко разбудил во мне то, что я пытался забыть!
…Я отчетливо вспомнил события четырехлетней давности.
Тогда, перед концом зимы, монголы появились у наших границ.
Город наш, когда-то давно основали на месте, которое местные пастухи звали долиной ста колодцев. Слухи о приближающейся беде к нам пришли за месяц до прибытия основных сил монгол. Беженцы прибывали сотнями и рассказывали, что окрестные города пали один за одним. Таким образом мы были предупреждены и все готовились, как могли.
Заготавливали припасы и лед в погреба, рубили дрова, ковали мечи.
Последние два года я помогал кузнецу.
Носил ему воду, чистил навоз за его четырьмя конями-жеребцами.
Отныне кузня работала и день и ночь.
Только успевал я и еще два помощника наполнять повозки мечами, шлемами и кольчугами.
Предчувствие непоправимого усиливалось с каждым днем.
Как-то ночью мы увидели на горизонте зарево.
Старики сказали, что так может гореть только город, который был в нескольких днях пути от нас. Беда приближалась. Приближалась в образе монгол, или тартар.
Демонов в человечьем обличье.
Тартария, мне рассказывала мама в детстве, — это подземная страна, где живут демоны и утягивают к себе людей. О них так же ходили слухи, что они не боятся смерти, (как можно не бояться смерти!) едят человечину, и их стрелы пробивают любую броню!
Но паники в городе не было.
Все занимались своими делами. Кто точил меч, кто латал старую кольчугу, кто делал стрелы,
все вместе укрепляли городские стены…
Сначала начала дрожать земля. Она дрожала безостановочно.
У меня хороший слух. И я слышал эту дрожь, прикладывая ухо к земле.
Потом на горизонте зажглись тысячи костров.
И вот у стен города появились послы.
С очень важным видом они предложили – сдать город на милость победителя без боя,
тогда нас всех помилуют, но мы будем платить дань орде:
— Скотом, женщинами и воинами.
Половина нашего войска пойдет дальше с монголами и будет убивать тех, кого прикажут.
Даже своих.
Наш князь ответил им отказом.
Сказал, что лучше быть мертвым, чем подлым.
Легкое чувство гордости за нашего князя появилось на секунду, где-то глубоко, очень глубоко внутри … и исчезло…
О глупец! – Подумал я. — Лучше жить, жить при любых обстоятельствах!
Какой бесстрашный, но глупый у нас князь…
Гонцы монгольские, так же предупредили князя, что когда их непобедимое войско подойдет к городу и если хоть одна стрела вылетит от нас в их сторону, то они, монголы, вырежут всех, даже кошек и голубей.
Так оно и произошло.
Город начал обороняться.
Но демоны на штурм не пошли. Сначала они окружили город частоколом.
Частокол, это срубленные и заостренные стволы деревьев, закопанные в землю тупым концом, плотно к друг-другу. Это значит, чтобы никто ночью выбраться из него не смог.
Потом с помощью пленных, которых они наловили в окрестных селах, хворостом и молодыми деревьями засыпали ров с болотистой водой, который окружал наш город.
Потом привезли стенобитные машины. Они и пробили в стенах города дыры величиной с коня. И только потом пошли на штурм.
И город пал.
Монголы казнили всех. Казнили страшно.
Женщинам вспарывали животы, детям отрубали головы.
Мужчин, сдавшихся в плен, живьем закидывали в глубокие, сухие колодцы.
Потом бросали к живым еще мужикам тела их убитых стариков и детей.
Бросали, пока колодец не заполнится до верху…
…только перед этим отрезали убитым правое ухо, для счету, что ли.
Умирали мужчины в колодцах долго и мучительно…
Тем, кому повезло больше, просто перерезали горло и они умирали без мучений.
Оставили в живых только несколько сотен молодых женщин и совсем маленьких детей,
ну и угнали их в рабство.
Меня же обнаружили тогда, когда они подожгли весь город, все дома, подожгли кузню,
где я прятался, и едкий дым, от которого не было спасения внутри, выгнал меня на улицу.
И вот и валяюсь на земле, обняв от ужаса голову руками, и рыдаю от страха.
Монголы не стали меня убивать. Они начали смеяться.
Десятник осмотрел меня, посмотрел на мои мышцы, руки, и, не найдя мозолей, ни от тетивы лука, ни от меча, ни следов от кольчуги, сказал своему сотнику:
— Этот урус не воин, это женщина в облике мужчины, — и ударил меня.
Отлетев от удара в голову к стене, — я завизжал от страха, и это их очень развеселило!
Тысячник, к которому привели меня решать мою судьбу, сказал:
– Этот получеловек, полумужчина, останется жить. Будет рассказывать всем, кто будет смотреть на пепелище этого города, что все, кто будут сопротивляться нам, будут казнены! Живи, раб!
Так я остался жить.
И жил все четыре года, пока меня не разбудили.
Сейчас я нахожусь в холодной воде колодца.
Одного из сотен, которые находятся вокруг нашего города,
и куда приходили на водопой не только с окрестных сел,
но и с дальних мест, когда была засуха.
Мне страшно и холодно. Я умираю.
Я кричу монголам, кричу, что я готов предать, предать кого угодно, предать своих, чужих и привести их в тайный город, а они меня не слышат и не поднимают меня наверх!
Несколько ранее, их главный, Темник, обратился ко мне.
Мне предложили показать, где в лесу, среди гор, может находиться большое поселение урусов, наших значит. Они знают, что оно есть, и предполагают, что я их туда смогу провести.
Если нет, то с меня живым спустят шкуру и скормят своим собакам!
Я очень боюсь боли! И я боюсь смерти. Я видел, как выглядит смерть.
Тела убитых кочевниками жителей города не давали мне покоя до самой зимы.
Вонь стояла неимоверная. Я очень боялся мертвяков. Особенно детей.
Но все имеет свойство проходить. Прошло и это.
Мертвые перестали вонять. Я перестал их бояться. Улицы поросли травой.
Уже следующей весной от десятков тысяч жителей моего города остались одни безголовые скелеты. Головы, теперь черепа с остатками кожи и волос, монголы собрали красивыми, жутковатого вида, пирамидками.
Детские отдельно. Мужские отдельно. Женские отдельно.
В стороне черепа кошек, собак, и других домашних животных.
Теперь эти пирамидки развалились почти полностью, от дождей, снегов и ветра.
Я очень хотел жить и сказал, что я найду потайное место, где прячутся в непроходимом лесу, за засеками, жители спрятанного города, но я не знаю точно, где оно находится. Посмеялись монголы злым смехом.
И тогда меня связали и опустили на веревке в ледяную воду колодца,
сказав, что, как придумаю, как найти потайной город, чтобы крикнул, и меня сразу вытащат.
И вот я кричу, а меня не слышат! Я очень хочу жить!
Я обычный трус. Мне страшно!
И мне холодно! Холодная вода убивает медленно, но, верно.
Сначала ты пытаешься шевелиться, чтобы согреться, потом понимаешь, что это не помогает.
Чуть позже наступает оцепенение, организм устает от того, что постоянно из запасов энергии вырабатывает тепло на поддержание жизни… Потом он выключает мышцы, которые отвечают за дыхание, а перед этим, за секунду, отключается мозг, которому уже просто не достается энергии для мышления и осознания, что без дыхания жизнь в теле прекращается..
И в этот миг веревка зашевелилась.
Наконец-то! Неужели я останусь жить!
Железный обруч из ледяной воды, которым сдавлена была моя грудь, отпустил меня!
Я снова могу дышать!
И меня начали поднимать вверх.
Когда меня достали, то Темник сказал мне, что подарят коня, девку из тех рабынь, которых они пленят в тайном городе, лук со стрелами, чтобы я мог охотиться и маленькую передвижную юрту-кибитку, чтобы мог жить.
И назначат меня князем сожженного города.
Им нужен такой хороший урус, в качестве князя.
Я повел их войско потайными своими тропами туда, где по моему разумению мог скрываться этот город.
Много восходов и закатов мы прошли, но я его нашел! Нашел среди леса, гор и хитрых, запутанных тропинок. С меня не спустят шкуру! Я останусь жить!
Меня похвалили – похлопали по спине!
Потайной город сопротивлялся изо всех сил.
Но пал.
В рабы из пленных отобрали юношей и девушек, лет до двадцати и совсем маленьких деток, не выше тележного колеса. Ведь из них можно вырастить хороших воинов, так сказал Темник, и добавил, что если хочешь победить своего врага —воспитай его детей!
Остальных жителей города казнили. Не пощадили никого. Ни детей, ни стариков, ни домашних животных.
Я попросился на казнь не смотреть.
Пошел в лес. Послушать, как поют птицы. Но они не пели. В лесу стояла гробовая тишина.
Как и обещали, мне подарили рабыню, коня, лук и кибитку.
Темник потрепал меня по щеке и сказал:
– Кароший урус, ты теперь князь, – и он засмеялся, потом продолжил, – бери девку, рожай детей, и жди, мы через четыре года опять приедем за новыми рабами, – и они уехали в орду, угоняя стонущих, плачущих и проклинающих монгольское племя, девушек.
Юноши шли в полон молча.
К вечеру о происходящих событиях уже ничего не напоминало, разве только вытоптанная трава и пыль, поднятая конями и людьми, угоняемыми в плен, которая осела на ближайшую листву деревьев и оставленную мне кибитку.
Рабыня смотрела на меня непонимающим взглядом.
Она не понимала кто я и почему ее не убили, и не угнали в полон.
Мне ее черты лица показались знакомыми.
Нет. Не может быть! Это была одна из тех девушек, которые в голодные для меня времена подбрасывали мне тайно хлеб и припасы… Этого просто не может быть!
И тут ее глаза вспыхнули страшным звериным блеском, она подняла с земли двумя руками большой камень и, подняв его над головой, со страшным криком-воплем кинулась на меня!
Она меня тоже узнала! И она обо всем догадалась!
Она поняла, кто привел беду к ней в дом!
Я бросился на утек в лес!
Девушка бежала за мной и выкрикивала мне в след, какие-то ужасные проклятия!
Преследование продолжалось до тех пор, пока солнце не опустилось за верхушки деревьев и в лесу не наступил сумрак. В конце концов она отстала и затихла.
Я прислушался.
Тихий вой, со смешанным стоном, хрипом и причитаниями доносился откуда-то из глубины леса. Но потихоньку становился тише и тише. Где-то рядом заухала сова.
Приближалась ночь. Запахло сыростью и грибами.
Вокруг что-то шуршало и шевелилось и мне с каждой минутой становилось страшнее и страшнее.
В свете восходящей луны мерещились какие-то тени и призраки.
Немного обождав, я, умирая от страха, окольными путями пробрался к своей кибитке.
Конь мой был привязан. Но при моем появлении начал вести себя беспокойно.
Не привык еще ко мне. Накидав ему возле морды сена, я залез в кибитку, вооружился луком, и стал прислушиваться, не идет ли кто в мою сторону. Но все было тихо. Пели сверчки и под их мирный стрекот я задремал.
Проснулся с первыми лучами солнца.
Вышел, огляделся.
Лес вокруг продолжал жить своей жизнью:
ветер колыхал верхушки деревьев, пели в лесу птицы-жаворонки.
В поле летали ласточки. Трава покрыта красивой росой, которая переливалась в лучах восходящего солнышка. День начинался, как обычно. Как будто бы вчера ничего и не было.
Не было ни моего предательства, ни безнаказанного убийства тысяч людей.
Не было тысяч и тысяч предсмертных стонов.
Не было сотен детских воплей:
«Мама, мама, за что, за что меня убивают! За что?!»
Вернее, крик был, но он был только в моих ушах, стучал и отдавался в голове нестерпимой болью и тысячекратно повторяющимся эхом…
Повернул голову в сторону леса.
На лесных жителях вчерашнее уничтожение целого города тоже никак не отразилось.
Там, в лесу, кипела и просыпалась жизнь. Муравьи бегали по своим муравьиным делам. Жужжали пчелы. Цветы отдавали свое благоухание всем желающим.
Не изменилось ничего!
Ручей не прекратил свой бег. Солнце не прекратило свое движение по небосклону.
Только над местом, где когда-то жили люди, кружили с шумом и карканьем бесчисленные стаи стервятников и ворон…
Непонятные звуки, что и вчера, — завывание и странное пение, все так же доносилось с той же стороны леса. Тот, кто их издавал, — шумел, хрустел ветками и шел в мою сторону.
Я взял лук со стрелой, приготовился к отражению атаки и начал всматриваться в гущу леса.
Зашевелились ветки и на мою поляну вышла та самая девушка, вчерашняя рабыня, подаренная мне Темником.
Взгляд у нее был странный, даже и не взгляд вовсе. Просто глаза, смотрящие в одну точку.
Она вроде смотрела, а вроде и не смотрела. Шла, спотыкаясь, смеялась, плакала, рычала и кричала одновременно.
Я все понял. Эта девушка сошла с ума.
У нас в городе жил один полоумный, Игнат-юродивый, у него был такой-же взгляд.
Я помню. Но его тоже убили монголы. Вернее, они не хотели его убивать, но он плюнул в лицо Темнику, когда тот, в шутку, подарил ему отрубленную голову нашего князя…
Игнат плюнул ему прямо в рожу, но ему за это тоже отрубили голову.
Полоумные есть буйные, а есть тихие.
Она тихая. Ее можно не бояться.
Дурочка подошла ко мне, обошла вокруг, задала себе какой-то вопрос,
сама же ответила на него.
Потом села на землю, назвала меня «тятя» и попросила пить.
Я понял, что меня она уже не узнает. Слава Богу.
Теперь мы живем втроем.
Я, конь и моя сумасшедшая.
Имени ее я так и не узнал.
Сначала я хотел покончить с жизнью, потому что отныне и по сей день, мне снятся защитники потайного города, — их очень много, все в крови, с оружием в руках, они молча смотрят на меня, как будто чего-то ждут:
– воины, старики, дети..
Да, даже дети погибали там с мечом в руке… .
Но мне не хватило силы воли наложить на себя руки.
И если я умру, то кто будет ухаживать за моей полоумной дурочкой.
Я не умею стрелять из лука.
Я боюсь боли.
Я боюсь меча.
Я боюсь всего.
Но я умею отличать хорошие грибы от дурных.
И я знаю, что надо делать.
Теперь я знаю ради чего мне надо жить.
Монголы должны прийти еще раз. И они придут. Они обязательно придут.
Не могут не прийти! Придут опять через четыре года.
Ведь они сильные и непобедимые, и они придут за новыми рабами.
Придут убивать, грабить и сеять вокруг себя ужас и смерть…
Четыре года я буду собирать дурные грибы и делать из них отвары…
Я не буду терять ни секунды, и начну делать свою работу.
И делаю я ее хорошо.
Прошло три года.
Дурочка мне охотно помогает, и мне иногда кажется, что временами у нее даже светлеет в голове. Что-то мы сушим и растираем в пыль, что-то отвариваем.
От постоянного контакта с дурными грибами у меня стали слепнуть глаза, и кожа часто покрывается язвами, но это неважно!
Зрение падает – слух обостряется. Хороший слух это хорошо, ведь теперь все будет зависеть только от него, а еще от быстроты моих ног и от дурного яда.
Его должно хватить на всех этих демонов в человечьем обличье!
И настигнет их кара, которую я уготовил этим, уверенным в своей непобедимости, убийцам!
Я пересчитал все колодцы, каждому из них дал имя.
Теперь они носили имена тех жителей моего сожженного города, кого я знал и помнил.
Когда настанет время, я заражу ядом из дурных грибов их все, все колодцы, из которых берут воду монголы, когда встают здесь стойбищем.
Я услышу за день подход их войска, ведь я научился слушать землю.
Она меня предупредит, она будет дрожать!
Мне хватит и нескольких часов превратить воду в яд!
Они придут и обязательно возьмут воду для себя и для своих коней.
Возьмут из уже отравленных мной колодцев…
И придет к ним возмездие за их черные дела, и оно неминуемо!
Яд убьет их всех.
Но не сразу.
Дурной яд дурных грибов действует медленно, но верно!
Сначала они все ослепнут. И кочевники, и их кони, и их собаки.
После этого я спрячу в лесу коня, а мы с моей дурочкой залезем на самое высокое дерево и будем наблюдать.
Мы увидим, как они сойдут с ума. Все!
Кони будут срываться с привязи, собаки будут безостановочно выть, монголы есть собственные испражнения!
Ну а потом они сдохнут. Сдохнут, как бешеные псы. Сдохнут без боли.
Захлебнутся во сне в собственной блевотине.
Ведь умалишенные не чувствуют боли.
А я очень боюсь делать больно, кому бы то ни было.
Ну, где же вы, люди-демоны? Я жду. Я готов. Приходите.
