Продолжаю цикл рассказов о жизни дореволюционных городов. На очереди Смоленск.

Смоленск впервые упоминается ещё в 863 году. Он не раз переходил из рук в руки в ходе воин и политических катаклизмов. Смоленск окончательно был присоединён к Российскому государству в 1654 году, что было юридически закреплено Андрусовским перемирием 1667 года и подтверждено Вечным миром 1686 года между Россией и Речью Посполитой. В 1708 году Смоленск стал центром Смоленской губернии. К сожалению, этот древний город достаточно  редко фигурировал в мемуарах. Научных трудов, посвящённых истории города, хватает. В них речь о бурной допетровской истории, нашествии Наполеона. Бытовых зарисовок и впечатлений путешественников маловато, но кое-что нашлось.

Смоленск конца 18 – начала 19 века дважды упоминается в мемуарах Ф. Ф. Вигеля. Первое впечатление было, скорее, отрицательным. «В Смоленск приехали мы ночью и остановились в плохом домике какого-то бедного предместья. Я уговаривал сестру пробыть в нём по крайней мере сутки, чтоб успеть мне осмотреть сей достопримечательный и старинный город… Поутру, пока закладывали лошадей, сбегал я на гору, чтоб составить себе какое-нибудь понятие о Смоленске. За Поречьем начинается Белоруссия; при виде сей тощей земли и её тощих жителей, грязных корчм и содержателей их, засаленных жидов, я начал торопиться более сестры; но палящий зной, измученные лошади и сыпучие пески чувство нетерпения моего превратили в сущую пытку. Под Велижем более четырех верст не могли мы сделать в час». Вигель,  как и другие путешественники, отмечал близость белорусских земель, а также наличие евреев.

Во время войны с Наполеоном город был захвачен, и дворяне Смоленской губернии уезжали в другие города. «Древний русский город Смоленск, в несчастное время смут, Лжедимитриев и междуцарствия, сделался добычей Польши; силою оружия царь Алексей Михайлович возвратил его опять России, но в короткое время польского владычества, он до того ополячился, что еще внука сего самого Алексея Михайловича, государыня Елизавета Петровна, к кому то писала: «Как мне быть с смолянами? Я ли их не тешу? Но как видно по пословице, как волка не корми, он всё в лес глядит». Настоящей преемнице её, Екатерине Второй, которая не тешила и не угнетала их, достаточно было тридцати четырех лет, чтобы совершенно перелить их в русских, да еще в каких! Самых верных и преданных престолу и своему истинному отечеству. Такими явили они себя в начале этой войны. Некоторые помещики сами собою вооружили дворовых людей и крестьян и составили из них небольшие партизанские отряды, которые при переходе французов тревожили их, нападали на их обозы и захватывали отсталых, и таким образом подали пример и мысль о партизанской войне и всеобщем вооружении. Один из них, доблестный Энгельгардт, попавшийся в плен, правосудным французским начальством был расстрелян. Семейства свои, после падения Смоленска, с полною доверенностью отправили они в самую глубь родной России. Сначала не могли они слишком быть довольны гостеприимством Пензы; но вскоре потом, как объясню я далее, поступлено было с ними истинно по-братски».

В 1845 году во время путешествия из Петербурга в Крым Смоленск посетила фрейлина императрицы Александры Федоровны Олимпиада Петровна Шишкина.

«Все наши знакомые, бывавшие в Смоленске, советовали нам приехать в него днём, чтобы полюбоваться его местоположением, особенно красивым со стороны Петербурга. Выехав из-под тёмного свода Днепровских ворот, над которыми надстроена церковь, освящённая в 1800 году, куда стекаются богомольцы для поклонения иконе Божьей матери, мы стали подниматься на высокую, крутую гору, увенчанную Успенским собором, в сумраке казавшимся ещё огромнее, ещё выше, как будто достигал он небес. Собор этот, однажды перестроенный, в 1101 году заложен был Владимиром Мономахом, который по окончании его в 1103 году, поставил в нём чудотворную икону Пресвятой Богородицы Одигитрии, принадлежавшую его матери греческой царевне Анне, получившей её от отца своего императора Константина Мономаха, при её бракосочетании с Черниговским князем Всеволодом Ярославовичем… Поразив нас своей наружностью ночью, Успенский собор более изумил нас, когда мы вошли в него днём. В нём нет мрамора, нет дорогих окладов, но он истинно великолепен своей обширностью, вышиною и величественной своею архитектурой. Огромный иконостас украшен посеребренными и вызолоченными, резными колоннами. Один этот иконостас нынче стоил бы чрезвычайно дорого, и я заметила, что на сооружение такого храма потребны были богатые доходы. Провожавший нас священник отвечал, что за резьбу всего иконостаса в своё время заплачено полторы тысячи рублей, заметив притом, что слишком семьдесят лет, как собор освящён, а тогда всему были иные цены. Ревнитель православия царь Алексей Михайлович, перед его кончиною, приказал заложить нынешний Смоленский собор, прислав на него план, 397 пудов железа и 2000 рублей. Сумма эта была очень значительна: 100000 кирпича с доставкою стоили 25 рублей, а работникам платили три копейки в день». Построили собор некачественно, поэтому позже при императрице Анне Иоановне пришлось переделывать, а при нашествии Наполеона он тоже сильно пострадал.

«Возвращаясь вечером в гостиницу, мы взошли пешком на крутую Соборную гору. Опершись там на поставленные для безопасности с правой стороны высокие перила, я увидела в ущелье Грязницкую улицу, где между садами разбросаны хижины беднейших городских жителей. Над ними с одной стороны величественный Успенский собор, с другой также на горе монастырь Вознесенский.

Мы видели и прекрасный каменный с колоннами дом дворянского собрания. Зала обширная и светлая, и с ней с обоих сторон по два ряда окон. Против балкона сад, в котором должно быть приятно гулять; есть и тень, и открытые места с цветущими кустарниками, и беседка для отдыха». Также автор отмечала, что по праздникам жители города «ездят гулять за четыре версты от города в село Александровское, принадлежащее князя П. А. Шушинскому. По воскресеньям и праздникам здесь играли музыканты Шушинского. Они были из числа крепостных. Хозяин показался фрейлине радушным человеком. От первого покойного мужа жене Шушинского достались различные артефакты, связанные с именем Потёмкина и покорением Крыма.

В первой половине 19 века одним из самых уважаемых жителей города был доктор Ф. И. Валь. Валь был военным врачом, который попал в Россию вместе с наполеоновской армией. Его не раз упоминали в мемуарах. В Смоленске он сначала был военнопленным, а затем остался жить. Валь славился добрыми делами, а также тем, что бесплатно лечил крестьян и бедных горожан.

Н.А. Щеховской в своих записках «Воспоминания, мысли, признания человека, доживающего свой век смоленского дворянина», рассказывает, что именно этому французскому медику обязан своим счастливым появлением на свет в 1836 году. Отец мемуариста, зная о приближении у жены трудных родов, «поскакал по ужаснейшей весенней дороге, гоня, как говорится, в хвост и в гриву, за пятьдесят верст, в город Смоленск, который ему вовсе не был знаком. Приехав ночью, он объездил квартиры нескольких врачей и одних не застал дома, а другие ни за какие деньги не соглашались ехать по такой дороге. Кто-то сказал отцу, что есть в городе еще один врач, француз по фамилии Валь. В квартире Валя сказали, что он поехал на званый вечер к Гедеоновым, и отец решился отправиться к ним, не будучи вовсе знаком с этим домом». Войдя в гостиную в грязном платье и узнав по описанию врача, мужчина объяснил причину своего неожиданного визита, и Валь тут же «с невозмутимым видом» поднялся и, узнав, что кроме ямской телеги ехать не на чем, «уже на улице проговорил: “ню, так ни люче на моих дрожках поедем”. Роды прошли благополучно» .

Н.А. Щеховской оставил описание внешности французского доктора: «Валь был человек невообразимой толщины, с умнейшим и добродушнейшим, красным лицом», «добродушный толстяк, обжора и весельчак». В дневниковых записях А.А. Лесли приведены некоторые шутки Валя: «Валь у всех спрашивает: “А фи слышали, што Паскевич конфузию получил?! Был при Силистрии — ничефо не снал, а приехал домой — и сказал: “Ах, конфузия!” Валь часто смешные анекдоты рассказывает и сам сочиняет разные рассказы смешные. Еще рассказывают: один инженерный путей сообщения подполковник приезжает к Валю и просит его пустить кровь.— “Зашем фам? фи сдароф!” — “Сегодня будет Клейнмихель: наверно, будет меня распекать. Я очень толст,— боюсь, не сделался бы удар”.— “Но штош он будет фам говорить?! Фи плут?! Мошенник?! Обокрали казну?! Но фи просит фашу жену фам почаще это говорить, и фи привыкните, и, когда Клейнмихель фам будет бранить, фи будете слушать и нишефо,— и фам не надо пускать кровь”».

Н.А. Щеховской передает в своих мемуарах рассказ о том, как Валь постоянно навещал больного, «разбитого параличом богача Хра–го», и видел, как заботливо ухаживала за ним его экономка из крепостных. Приехав в очередной раз, он застал больного уже в агонии, а сиделку — в слезах. «Валь преспокойно уселся в кресла; повернув к экономке свое толстое чрево и внимательно и долго разглядывая ее, он спросил: “о чем ты плячешь?” Экономка рассказала, что наследники уже давно стерегут смерть Хра–го, у которого есть большие деньги, и что ее выгонят ни с чем, тогда как старик всегда хотел оставить деньги ей, за ее заботы о нем, но не успел сделать завещания.— А где лежат деньги? — спросил Франц Иванович и, узнав, что они под подушкою, прехладнокровно запустил руку под изголовье умирающего, вытащил деньги и, отдавая экономке, сказал: “на, возьми, не плячь, я скажу, что их завсем не было”. Экономка эта впоследствии вышла замуж, содержала кондитерскую и после смерти Валя рассказывала это всем».

Известно, что Франц Иванович Валь в 1837 году был указан в списке принявших подданство, составленном в III Отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, и официально стал гражданином Российской империи. На этот шаг французский врач решился спустя 25 лет своей работы в России. На страницах «Памятной книжки Смоленской губернии на 1855 год», в связи со смертью «всеми любимого и уважаемого врача», упоминалось, что «в течение долговременной практики (свыше сорока лет) он многим, многим оказал помощь своим искусством, и, можно сказать, вряд ли есть семейства, которые не были бы ему чем либо обязаны; всем бедным он не только помогал как врач, но и как истинный христианин, оказывал существенные пособия. За то кончину его горько оплакивали бедные и страждущие, тело его сопровождали все: и богач, и бедняк, и знатный и незнатный, с одним искренним сожалением о потере его… Мир праху твоему добрый человек… В благодарность, будет сооружен по подписке памятник на его могилу»

Сохранились колоритные рассказы о местных учебных заведениях.

В 18 веке учебных заведений для детей благородного сословия было не так уж много. Лев Энгельгардт (1766 – 1836) вспоминал о своем обучении в пансионе Эллерта в Смоленске. Он утверждал, что Эллерт «касательно наук был малосведущ, и все учение его состояло, заставляя учеников учить наизусть по-французски сокращенно все науки, начиная с катехизиса, грамматики, истории, географии, мифологии без малейшего толкования; но зато строгости содержал пансион в порядке, на совершенно военной дисциплине, бил без всякой пощады за малейшие вины ферулами (прим. хлыстами) из подошвенной кожи и деревянными лопатками по рукам, секал розгами и плетью, ставил на колени на три и четыре часа; словом, совершенно был тиран… Французский язык… хорошо шел по навыку, ибо никто не смел ни одного слова сказать по-русски, для чего учреждены были между учениками начальники: младшие отличались красным бантом в петлице и надзирали за четырьмя учениками, а старшие чиновники отличались голубым бантом и надзирали над двумя младшими чиновниками; все они должны были смотреть, чтобы никто не говорил по-русски, не шалил и не учил бы уроки наизусть, заданные для другого дня. Младшие имели право наказывать, если кто скажет слово по-русски, одним ударом по руке ферулой, а старшие чиновники — по два удара… Много учеников от такого славного воспитания были изуродованы, однако ж пансион всегда был полон. За таковое воспитание платили сто рублей в год, кроме платья».

Спустя 100 лет не намного лучше отзывались о местной гимназии.  22 сентября 1786 года в Смоленске было основано всесословное и бесплатное Главное народное училище, которое позже было преобразовано в мужскую гимназию. Гимназический инспектор П. Д. Шестаков писал: «Педагогический персонал, за немногим исключением, состоял из лиц, сильно подверженных известному российскому недугу: пили не только преподаватели, но и лица, стоявшие во главе учебного заведения, даже сам директор «страдал запоем», на квартирах некоторых учителей и даже в доме благородного гимназического пансиона в квартире инспектора происходили “афинские вечера”, на которых учителя пировали и плясали со своими гетерами… Воспитанников же, подглядывавших, что делается на квартире у инспектора и в каких более чем откровенных костюмах там танцуют их господа наставники, любитель «афинских вечеров» таскал за волосы и драл розгами. Эти наказания, конечно, ни к какому результату не приводили».

Это подтверждал легендарный исследователь Николай Пржевальский, которого в 1849 году вместе с братом  определили в гимназию в Смоленске, сразу во второй класс. «Подбор учителей, за немногими исключениями, был невозможный: они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли себе таскать их за волосы… Вообще, вся тогдашняя система воспитания состояла в запугивании и зубрении от такого-то до такого-то слова. Тем не менее, науки было мало, а свободы много, и гимназисты не выглядели такими стариками, как нынешние, не ходили в pince-nez или очках и долго оставались детьми, часто шумными и драчливыми». Однажды шестиклассники в отместку учителю решили уничтожить журнал с оценками. Жребий выпал Пржевальскому — он стащил журнал и утопил в Днепре. «После нескольких дней сиденья в карцере я пошел к начальству и признался в своей вине; за это постановлено было исключить меня из гимназии. Узнала об этом моя матушка, немедленно приехала в гимназию и просила не исключать ее сына, а хорошенько высечь за сделанную шалость. Ей ответили, что нельзя сечь учеников 6-го класса, но она уговорила, и, таким образом, меня вздули и оставили в гимназии, из которой я вышел в 1855 году с твердым намерением поступить в военную службу».

При этом в этой гимназии преподавало много этнических чехов. Об этом писал Николай Энгельгардт: «В гимназии властвовала колония чехов… Преподавание их было совершенно чуждо античной красоте, идеям гуманизма, и состояло в том, что мы зубрили переводы». Сохранился текст местной частушки:

Шадек, Марек, Мясопуст

Зацепилися за куст.

Простояли день да ночь —

Пришел Гобза им помочь.

А Крамарыч опоздал —

«Затым — кынечно» объяснял.

Про смоленское Александровское реальное училище вспоминал писатель Иван Соколов-Микитов (1892 – 1975): «Вот тут, по этой улице, вела меня за руку мать. Как был я не похож на городских бойких детей, нас окружавших. Все казалось мне чуждым: и устланная булыжником твердая улица, и звонкие голоса детей, и цокот подков извощичьей лошади. Все необыкновенно было здесь в городе. Страшными показались длинные коридоры училища, по которым с криком носились ребята, и чугунная лестница, и швейцар в фуражке с синим околышем и синим высоким воротником. Недобрыми казались бородатые учителя в мундирах с золотыми пуговицами и золотыми плетеными погончиками на плечах.

Здесь на лестнице я увидел мальчика, наряженного в черкеску, с игрушечным кинжалом на пояске. С каким пренебрежением поглядел он на меня, на ситцевую мою косоворотку, сшитую руками матери. Сколько раз страдал я от такого городского пренебрежен к моей деревенской робости. Да и застенчив я был тогда до болезненности. Как понравился мне этот нарядный мальчик, его театральный костюм, как хотелось подружиться с ним…

Училище с первых же дней напугало сухой казенщиной, суровым бездушием учителей, одетых в чиновничьи мундиры. Пугали недобрые и грубые клички, которыми именовали своих наставников ученики. Кто и когда выдумал эти злые и меткие прозвища, от которых веяло бурсой, давними временами? Раз положенная кличка оставалась за учителем навеки, переходя из поколения в поколение учеников. Учителя русского языка Насоновского все называли Скоморохом, учителя арифметики — Смыком, классного надзирателя — Козлом и Плюшкой, учителя алгебры — Бандурой. Кроме этих кличек были клички и посолонее».

Нравы в реальных училищах были проще гимназических.  Соколов-Микитов сообщал: «Однокашник мой, реалист Щепилло-Полесский, странноватый задумчивый парень (кликали его просто Щепилкой), публично “бил морду” инспектору реального училища “Сычу”, за что был принужден окружным судом к тюремному заключению».

В центре Смоленска в 1870 году  установили  памятник Михаилу Ивановичу Глинке, автору патриотической оперы «Жизнь за царя». В газете «Смоленский вестник» об этом писали так: «В 1870 году в среде смоленских дворян возникла мысль об устройстве памятника Михаилу Ивановичу Глинке, как гениальному русскому композитору и как дворянину Смоленской губернии. Эта мысль принята была всеми вполне сочувственно; вскоре была подана просьба к г. министру внутренних дел об исходатайствовании высочайшего разрешения на открытие с этой целью по всей России подписки». В 1885 году тот же «Смоленский вестник» сообщал уже об открытии: «Парусиновое покрывало, скрывавшее дотоле памятник, упало, и глазам всех представился величественный монумент композитору, которому еще не было равного в России. В то же мгновение по мановению жезла г. Балакирева с эстрады раздались звуки гимна «Славься», исполненного хором и оркестром с колокольным звоном». Сохранилось меню праздничной трапезы: Суп-пюре барятинской, консоме тортю, тартолетты долгоруковские, крокеты скобелевские, буше Смоленск, тимбали пушкинские, стерляди Паскевич, филей Эрмитаж, соус Мадера, гранит апельсиновый, жаркое: вальдшнепы, рябчики, бекасы, цыплята; салат, пломбир Глинки, десерт.

Особенно хвалили ограду. Критик В. Стасов писал о ней так: «Решетка к памятнику Глинки совершенно необычная и, смело скажу, совершенно беспримерная. Подобной решетки нигде до сих пор не бывало в Европе. Она вся составлена из нот, точно из золотого музыкального кружева. По счастью, к осуществлению ее не встретилось никакого сопротивления».  «Смоленский вестник» писал: «Эта решетка так художественно задумана и так мастерски исполнена, что она является как бы вторым монументом нашему гениальному композитору. В ней все соединено: и оригинальность замысла, и монументальная прочность, и артистическая работа. Она вся железная, ручного кузнечного дела, легкая, изящная, но скована на века. И кружево — монумент! Она вся почти составлена из нот — творений великого человека, чью статую она будет ограждать».

Известная меценатка княгиня Тенишева тоже вспоминала открытие памятника: «Мы приехали в Смоленск 19 мая (1885 года), как pas накануне открытия памятника Михаилу Ивановичу Глинке, поставленного на "Блоне", против Дворянского собрания. Готовилось большое торжество. К этому дню из разных мест съехалось много артистов. Хотя мы торопились в деревню  хотелось скорее отдохнуть дома, но 20-го мы, конечно, были на открытии памятника, а вечером в концерте. Когда были возложены венки и участники торжества удалились, вокруг памятника собралась большая толпа зевак, и чей-то голос спросил: "А хто ш ен был? ти генерал какой?"»

А. Кононов описывал историю, которая случилась с литератором Сергеем Глинкой: «В Смоленске, подъехав на извозчике к знакомому дому, Глинка слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошел по лестнице. Когда он вышел из дому, ни сюртука, ни извозчика не было. Он отправился в полицию, чтобы заявить о пропаже. “Извольте, — говорят ему, — взять в казначействе гербовый лист в 50 коп., и мы напишем объявление”. — “Как, у меня украли, да я еще и деньги должен платить?” — возразил Глинка и прямо отсюда пошел на биржу, где стоят извозчики, посмотрел — вора не было. “Послушайте, братцы, — сказал он им, — вот что со мною случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук, я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка”. — “Знаем, знаем, батюшка!” — закричали извозчики. На другой день сюртук был найден и вор приведен. Глинка сделал приличное наставление виновнику, надел сюртук и отправился в полицию. “Извольте видеть, — сказал он с довольным видом, — полтины не платил, просьбы не писал, а сюртук на мне, а я не полицмейстер”».

Смленск славился пряниками, которые любили и в других городах. Из воспоминаний купцы Варенцова: «Н. И. Решетников был очень доволен моим приходом, много говорил о задачах и будущих успехах своего общества, между разговоров он часто звонил, вызывая служащих, спешно, с озабоченным видом отдавал приказания, желая показать особую деловитость и распорядительность. Между прочим вызвал заведующего хозяйственной частью, которому приказал: “Достаньте к завтрашнему дню обязательно смоленских пряников, я обещался привезти такой-то, — назвав фамилию какой-то княгини, — она их очень любит!” Обратясь ко мне, сказал: «У ней большие собственности, она дала мне согласие застраховать их у нас». Управляющий с недоумевающим лицом спросил: “Если не найду в Москве этих пряников, как же мне быть?” — “Поезжайте в Смоленск и купите пять фунтов, — был его ответ, — но непременно достаньте!” “Хорошо, — подумал я, — успех делу будет полный!”»

Писатель Соколов-Микитов вспоминал о местных дореволюционных лыжниках: «В Смоленске завелась кем-то привитая новая забава — лыжеходство. Собрались в общество, печать заказали и по воскресеньям уходили по здоровому хрустящему снегу в лыжное катанье. А голова всему — Глебушка.

Под Смоленском горы — голову свернешь! Испугаешься, бывало, а Глебушка подоспевает:

— Э-эх, вы! — Взмахнет палками и уже внизу между кустами в снежной пыли мчится, подлетая на ухабах, крепкий, упругий, как лесной орех.

А за Глебушкой и остальные, — кто кувырком, а кто и на собственных… Мельком мелькают.

Глебушка между нами — единственный офицер, не гнушался санкюлотством нашим. Придем в деревню, всех молоком угощает, — а у нас какие деньги? Все молоко в деревне рублей на пять выпьем».

В книге «История Смоленска» П. Никитина 1849 года издания сохранились статистические данные за 1848 год

– домов казенных и обывательских ………………………887
– заводов ………………………………………………………..56
– лавок …………………………………………………………192
– народонаселения, постоянных жителей, в т.ч.:
– муж. …………………………………………………………5187
– жен. …………………………………………………………4825
– временно проживающих иностранцев, в т.ч.:
– муж. …………………………………………………………………………………………….10
– жен. ………………………………………………………………………………………………7
– войск, в т.ч.:
– муж. ………………………………………………………………………………………….3407
– жен. ………………………………………………………………………………………………3

По данным Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, в городе Смоленске русский (великорусский) язык назвали родным 37 305 чел. (79,9 % всего населения города), еврейский язык — 4154 чел. (8,9 %), польский язык — 3012 чел. (6,4 %), украинский (малорусский) язык — 979 чел. (2,1 %), немецкий язык — 460 чел., белорусский язык — 323 чел., татарский язык — 185 чел.

Другие города цикла:

Астрахань

Воронеж

Екатеринбург

Иркутск

Минск

Оренбург

Пенза

Пермь

Самара

Саратов

Симбирск

Ставрополь

Ставрополь на Волге (Тольятти)

Таганрог

Тамбов

Томск

Тула

Царицын (Волгоград)

Челябинск

Военная история здесь — не просто часть прошлого, она встроена в сам облик и суть города.

Главный символ Смоленска — крепостная стена, одна из самых протяжённых в мире. Её длина — около 6,5 км. На протяжении веков она служила западным щитом Руси: выдерживала осады польских войск, стояла против армии Наполеона и защищала путь к Москве.

Сегодня стена разбита на участки разной длины. Самый длинный — около 1,5 км. Это уникальный исторический объект, который стоит увидеть вживую. К сожалению, большинство участков пока не используются — только в некоторых башнях работают музеи, а подняться на стену можно лишь на одном коротком отрезке (он на фото). Надеюсь, это временно. Вдоль стены можно встретить остатки бастионов — в виде контуров и руин, но и это производит впечатление.

Гуляя по городу, то и дело натыкаешься на мемориалы, памятные таблички, братские могилы. Это позволяет действительно прочувствовать трагедию и героизм тех времён.

Центральная часть Смоленска хранит множество следов Отечественной войны 1812 года. Здесь проходили одни из самых масштабных сражений с армией Наполеона, включая знаменитое Смоленское сражение. Великая Отечественная война также нанесла городу тяжелейший удар: Смоленск был оккупирован и практически уничтожен.

Смоленск — это не просто старый русский город, а огромный памятник мужеству, утратам и стойкости.

Плотная и цельная городская ткань Смоленска

Редко где в российских городах можно увидеть настолько цельно сохранившееся историческое ядро.

Центр Смоленска — яркий тому пример. В пределах крепостных стен уцелело множество улиц и кварталов с подлинной застройкой. Особенно выделяется улица Большая Советская. Во многих городах старый центр напоминает лоскутное одеяло — всё испещрено новоделами, вставками, безвкусными фасадами. В Смоленске — нет. Здесь прогулка по центру ощущается как единое пространство: здания логично продолжают друг друга, атмосфера живая и уютная. И в этом легко почувствовать дыхание времени и историю города.

Во время Великой Отечественной войны было разрушено более 90% Смоленска. Но несмотря на масштаб разрушений, город восстановили с уважением к архитектурному облику — настолько бережно, что сейчас трудно поверить, сколько здесь было утрачено.

Смоленск впечатляет своей архитектурной эклектикой: классицизм и модерн, строгий конструктивизм и выразительный сталинский ампир здесь соседствуют буквально через улицу. Всё это дополняется парками, аллеями и рельефом — город стоит на холмах, что придаёт ему особый простор.

В Смоленске всё в порядке с инфраструктурой

Центр города ухожен: чистые улицы и зелёные аллеи и парки. Было неожиданно приятно увидеть благоустройство с человеческим лицом.

Особенно выделяются сады Лопатинский и Блонье — зелёные, ухоженные, с чёткой монументальной планировкой. Город продолжает развиваться: повсюду заметны работы по благоустройству. Увы, далеко не во всех российских городах можно встретить такой подход.

В центре множество современных общественных пространств и уютная пешеходная улица Ленина: клевые кафе, лавочки, книжный магазин. В целом, в Смоленске немало интересных, не похожих друг на друга мест.

Как добраться и почему это того стоит?

Смоленск — отличный вариант для короткой поездки из Москвы, особенно на выходные. Добраться просто: ежедневно ходят скоростные «Ласточки», время в пути — около 4 часов, билеты начинаются от 1000 рублей. Удобные утренние и вечерние рейсы позволяют гибко спланировать маршрут.

Город расположен почти посередине между Москвой и Минском, так что подойдёт и как остановка по пути, и как самостоятельное направление. Смоленск компактен, атмосферен и насыщен историей: за день вполне можно обойти центр, увидеть крепостную стену, собор, старинные улицы — и прочувствовать дух старого русского города на западной границе.

Подписывайся на ГРАД в Телеграме

ГРАД — это креативная городская лаборатория. Мы исследуем города и районы, культуру, документируем визуальный язык мест и превращаем в контент, мерч и просто красивые вещи. Соединяем эстетику, исследование и практику.