Кира работала на хлебозаводе, всё сильнее полнела, полностью обновив свой гардероб, и света белого не видела. Очень уставала она стоять у конвейера. Но другой работы у неё не было. «Жених» никогда не давал ей деньги, та бижутерия, что он ей подносил, не стоила ломанного гроша. Поэтому Кира продолжала поиски более комфортной работы, но безрезультатно. В отпуске на даче она целыми днями спала, приняв для начала свои фронтовые 100 грамм, ну, или побольше. Почти весь отпуск Кира пропила да проспала. Фёдоров, по-прежнему навещал её, но в ЗАГС не звал. Михаил Дмитриевич делать этого не собирался и просто пользовался «удобной», безотказной любовницей, похожей на первую его невесту, без зазрения совести.
Но вдруг Кира обнаружила то, что беременна. Но как только она возликовала, как узнала о том, что Михаил Дмитриевич женат. Оказалось, что он встретил женщину в тот период, когда у них с Кирой только начинался роман, и через год на ней тихонько женился. Негодяй поначалу это скрывал от Кожевниковой, а когда узнал о том, что девушка забеременела, сказал ей, что пока он женат, ребёнок ему не нужен, дал девушке деньги на аборт, и бедная Кира, которая очень хотела родить, безутешно прорыдав пол ночи, пошла-таки и, ни с кем не посоветовавшись, этот аборт сделала. Сделали ей плохо, возникли осложнения, и девушка провела целый месяц в больнице. Вышла она оттуда в глубокой депрессии, но любовника с дуру в покое не оставила, а глупо надеялась на то, что он из-за неё разведётся с супругой.
Проходили драгоценные годы молодости, а Кира убивала их на никуда не ведущие, изматывающие её душу, отношения. Кира не умела общаться с мужчинами и не знала, как привязать к себе своего обожаемого Мишу. Она панически боялась того, что Михаил уйдёт от неё, так как узнала о том, что супруга его родила. Кляня себя за ту глупость, когда она убила своего ребёнка, Кира решилась-таки забеременеть, но сначала у неё это долго не получалось, а когда, наконец, получилось, то произошёл выкидыш, а потом были попытки ещё и ещё. Выносить беременность всё никак не получалось, несмотря на то, что Кира лечилась, но, всё равно, каждая её беременность заканчивалась выкидышем. Это её подкосило.
От отчаяния Кира Юрьевна стала чаще прикладываться к бутылке. Ей стало этого хотеться ежедневно, и она не всегда себе в этом отказывала. Здоровье Киры пошатнулось, она уставала, её клонило в сон, мучали потливость, раздражительность, сердцебиения и головные боли, а также, слабость, когда ничего не можешь, кроме лежания в постели перед телевизором, но надо было работать. Таким образом, во всех этих мучениях прошло восемь лет. Наташа тоже была давно замужем, у неё было двое детей и она давно уже жила у мужа. Сорокалетняя глупышка ждала того момента, когда Фёдоров разведётся, наконец, с супругой и женится на ней, но, понятное дело, этого не произошло.
Она чувствовала то, что Михаил Дмитриевич любит в ней лишь копию невесты, а целью общения с ней был только быстрый секс, не приносящий девушке удовлетворения, и она не знала, как ему сказать об этом и как подтолкнуть его к женитьбе на ней, если никаких намёков он «не понимал».
- Я одинока… - говорила она ему.
- Как это – одинока?! У тебя же есть брат, сестра, племянники! Это же твоя семья!
Один раз Михаил сказал Кире: «Ленка была очень весёлой. Так и сыпала шуточками. У неё рот всегда был до ушей от смеха. Ты совсем другая. Не улыбчивая, часто бываешь чем-то недовольна…» Когда Кира растолстела, Фёдоров подумал: «Какая она стала некрасивая!» и стал всё реже с ней встречаться. На свидания приходил не мытый, иногда даже грязный, пованивающий, в постели не снимал носки. За это время он облысел, отрастил брюшко. Кира Юрьевна заметила его к ней охлаждение, но не хотела в это верить, поэтому продолжала глупо надеяться на то, что он на ней, в конце концов, женится. Это было полным идиотизмом, но Кира панически боялась потерять единственного мужчину в своей жизни.
«Он вообще, в последнее время, не раз вспоминал сестру, – писала Кира в дневнике, - Причём, раньше он дивился нашим с ней сходством, а в последнее время стал замечать различия и удивляться тому, как он раньше их не заметил…»
Тревога не покидала Киру. Первые «звоночки» уже были, охлаждение уже чувствовалось, и она писала: «Моё сердце сжимается от тоскливого предчувствия. Я вижу его всё реже, и наши встречи всё короче. Я не переживу, если он меня бросит…» К тому же, Михаил всё чаще где-то пропадал, не звонил, а на звонки отвечал сухо, говорил, что много работы, а, бывало, просто сбрасывал. Мысли Киры были самые безрадостные. Терзаясь нехорошими предчувствиями, она напивалась, как только Михаил очередной раз отказывался приходить на встречу с ней, ссылаясь на занятость.
И вот, вечером перед ноябрьскими каникулами, бедная Кожевникова, устав кушать завтраки по поводу развода и женитьбы, изрядно выпив для храбрости, с большим трудом выманила Михаила Дмитриевича в парк, «на нашу скамейку», чтобы очередной раз напомнить ему о том, что ему пора уже что-то решать. И вот, разговор начался. Кира серьёзно сказала Фёдорову, что ему наконец, уже пора уйти из семьи, оформить отношения с ней, так как ей скоро будет поздно рожать. И вот, что она услышала в ответ:
- Я хотел тебе сказать, что мы расстаёмся. Прости, Кира, но мы с тобой больше не можем встречаться. Мои подарки, конечно же, оставь себе. Дальнейшие отношения уже невозможны! Желаю тебе счастья, не поминай лихом, и забудь о том, что было промеж нас…
Он так и выговорил: «промеж нас», что резануло девушке слух.
- Мне чисто по-человечески тебя жалко, но я ничем не могу тебе помочь…
- Что?! Что ты сказал?! – в ужасе вскрикнула Кира.
- Что ты слышала, то и сказал… – ответил он спокойным, равнодушным тоном, - Я же тебе с самого начала ничего не обещал. Мы просто повстречались и всё, а про то, что я женился, ты узнала давно. Если тебя что-то не устраивало, то могла бы ещё тогда отказаться от встреч и поискать себе кого-нибудь другого. Прощай. Мне пора идти. Успокойся и тоже иди домой…
Вот так произошла катастрофа. Кира чувствовала то, что это рано или поздно случится, и вот, предчувствия, в конце концов, её не обманули, и это, всё-таки случилось. Однако, этот разрыв отношений, всё равно, стал для Киры как внезапный «удара под дых», и женщина взвыла:
- Вот же сволочь! Я отдала тебе лучшие годы, а ты так со мной поступил! Ты же разбил мою жизнь!
- То, что разрушил твою жизнь, я признаю и сожалею об этом. - спокойно и с расстановкой ответил Фёдоров.
- Да что мне твои сожаления?! Как мне вернуть те годы, что я на тебя потратила?! Что ты сделал со мной! Да ты же уничтожил меня!!! Я из-за тебя не смогла стать матерью! Одни выкидыши после того аборта!
Голова её закружилась, и Кожевникова стала валиться Михаилу Дмитриевичу на руки, но он вдруг грубо её оттолкнул, и Кира Юрьевна, окончательно потеряв равновесие и поскользнувшись на мокрых листьях, плюхнулась во весь рост, плашмя, лицом в самую грязь. Адская боль в носу из-за удара не дала Кире лишиться чувств, и она, задыхаясь, крикнула: «Я тебя убью!», а Фёдоров вдруг помчался от неё прочь так быстро, как заяц, улепётывающий от волка или лесного пожара. И выглядело это, надо сказать, просто отвратительно. И тогда Кира вслед ему так истошно закричала, как ещё ни разу в жизни не орала. Вопль её был таким, как кричит человек, разрезанный трамваем или попавший под каток: «Так будь же ты проклят вовек! Отправляйся в ад! – кричала Кира. Она сорвала себе голос, и остаток крика вышел из неё страшным хрипом удавленника, - Прокляты, все твои родные! Проклинаю твою жену, твоих детей, внуков и правнуков! Не видать вам счастья вовек! Ты и все твои родственники отныне будут нищенствовать, садиться в тюрьмы, попадать под машины, кончать с собой, тяжело болеть и умирать в страшных мучениях!!! Ыыыы-ы-ы-ы-ы-ы-ыыыы!!! Ааа-а-а-а-а-а-а-аааа!!! Ууууу-у-у-у-у-у-у-у-у-уууу!!!»
Она ещё долго хрипло орала, насылая на, бросившего её, любовника, который, сбежав с пригорка теперь нёсся через площадку для катания на роликах, и был отчётливо виден, все кары небесные, до тех пор, пока ей не показалось, что из её рта вывалилась скользкая, липкая и зловонная змея. Она сильно закашлялась, а затем её обильно вырвало. Где-то залаяли две собаки и начали ругаться хозяева: «Почему без намордника водите?!» - визгливо кричала пожилая женщина, - «Себе надень!» - грубо отвечал парень.
Кира в прострации смотрела вниз на бегущего до тех пор, пока не грянуло несколько раскатов грома, и вслед Фёдорову полетел странный светящийся шарик. Это было редкое природное явление – шаровая молния. Что было дальше – никто не знает, но Фёдорова на этом свете уже никто не видел. Куда он делся, не знал никто из знакомых Киры, и у каждого из них была своя версия на этот счёт. Кто-то сказал, что он сошёл с ума, кто-то говорил, что спился, кто-то считал, что умер, а кто-то сказал, что он развёлся с супругой и тут же отвёл в ЗАГС другую бабу, у которой, якобы, от него было трое сыновей. Впрочем, все эти разговоры происходили гораздо позже описываемых здесь, событий.
Под проливным холодным осенним дождём, брошенная Кира Юрьевна бродила по парку, не разбирая дороги, громко, истерически рыдая, довольно-таки долго, пока, усталая, не опустилась на скамейку. Бывшая не в силах сдвинуться с места, с перекошенным лицом и так, как будто бы из неё вынули костяк, Кира сидела, вся грязная, мокрая, замёрзшая и страшно рыдала.
Принять то, что с ней произошло из-за её же собственной глупости (если смотреть правде в глаза) Кира не смогла. Её состояние было пограничным. Вся её жизнь, все её представления о ней и о себе самой были перечёркнуты. Она не представляла себе того, как после этого предательства будет жить. Это разочарование в любви резко снизило её самооценку, и ей остро захотелось умереть. «Вены вскрыть не смогу. Характера не хватит себя резать. Таблеток, что ли наглотаться… так откачать же могут успеть! - думала она, - или с крыши сброситься… А что, если выживу, да калекой сделаюсь на всю жизнь… да у меня и духа не хватит с крыш прыгать да под поезда бросаться…»
При этом она, раздавленная и опустошённая, оглядывала себя, кое-как вытерев, лицо и волосы, пыталась оттереть от грязи светлое пальто, испорченное грязными разводами, сожалея о том, что не надела новый коричневый пуховик, сумку, джинсы, сапожки, а шляпу, перчатки и солнцезащитные очки она где-то потеряла. Кира решила идти домой, тем более, здесь близко, но сначала то, что с ней произошло, надо было как-то пережить. С трудом поднявшись, она спустила штаны, присела, навалив кучу и напрудив огромную лужу, Кира Юрьевна, несмотря на свой вид, зашла-таки в ближайший от парка супермаркет, где, не обращая внимания на то, что люди, которые там находились, на неё, всю грязную, смотрят с осуждением и брезгливым любопытством, купила две большущих бутылки дорогущего коньяка и огромный, столь же дорогой бисквитный торт с марципанами, цукатами, шоколадом, мармеладом, суфле и кремом, а также, любимый портер, ещё всяких лакомств да разноцветных бутылочек. У неё деньги были, так как накануне ей выдали зарплату.
После этого Кира, «шатаясь от слёз», пришла-таки домой, как говорится, «на автопилоте». Были ноябрьские праздники, переименованные, кажется, в день свободы, согласия и примирения, поэтому все были на даче, и бедная Кожевникова, продолжая обливаться слезами, влезла в ванну прямо в пальто и обуви, где осыпала себя стиральным порошком и тёрлась мочалками, да так и уснула в одежде и вся в мыльной пене. Проснулась она, когда было уже пять часов вечера, освободившись от мокрой одежды, смыла пену с волос и тела, надела халат и пошла на кухню, где увидела в окне большое оранжевое солнце.
Кира Юрьевна включила на полную громкость телевизор, накрыла журнальный столик рядом с кроватью, на которую улеглась, и то, что она называла словом «пережить» началось.
Столько, сколько Кира выпила тогда, она не выпивала ещё ни разу в жизни. И такое количество напитка столь сильной крепости она тоже принимала впервые в жизни. Конечно же, она напилась, как говорится, «в стельку», а затем, как побитый, больной зверёк, свернулась калачиком, и вспомнив о том, что произошло, зарыдала во весь голос, а потом её вырвало. Наплакавшись пьяными слезами, она забылась тяжёлым сном мертвецки пьяного человека.
Кира проснулась среди ночи, и голова её сильно болела. Мучительно хотелось пить. Она пошла на кухню и трясущимися руками сделала себе крепкий чай и выпила целых две большие кружки. Это её более-менее освежило.
У Киры сильно кружилась голова, ей захотелось выпить холодного пива, и она побрела нетвёрдой походкой в магазин, где, сипло разговаривая, купила вожделенный напиток, вынутый из холодильника, несмотря на осуждающий взгляд продавщицы, и тут же с жадностью его выпила.
Так Кира ушла в свой первый в жизни запой, взяв после праздников отпуск за свой счёт и отгулы за сверхурочные.
После этого предательства Кира долго не могла утешиться и забыть тот злополучный день, когда она была вся в грязи, и болел ушибленный нос, а ещё больше болела её душа. «Он вышвырнул меня из своей жизни, как кошку, и я страдала от унижения. И я продолжаю переживать это так, как будто это произошло вчера. Знала бы всё наперёд, вела бы себя по-другому. Но, что было, то было…».
Кира много пила, на работе у конвейера её не держали ноги, и она стала систематически работу прогуливать. Киру уволили, впрочем, и завод вскоре закрыли.
Дома никто не попрекнул её за безделье, думая, что она ищет другую работу, а она вместо этого она била баклуши, попивая коньяк из заветной фляжки. Кроме того, оправдывая своё сидение дома, она неумело вела хозяйство, готовила невкусные обеды, кое-как убирала, стирала и гладила. Выпивала она, конечно, много, но пока ещё старалась делать это тайком, чтобы никто не заметил.
Она подолгу бродила в одиночестве по улицам, пьяная, неряшливая, некрасивая, с опухшим красным лицом. Однажды, увидев себя в витрине и еле себя узнав, она подумала: «Боже! Неужели это – я?!» Выглядела она просто ужасно. Кира сильно тогда расстроилась, из-за чего напилась и заснула прямо на автобусной остановке. Кто-то из соседей это увидел и сообщил Кириллу. Тот, вместе с женой, ругаясь погрузили пьяную женщину в автомобиль и привезли домой, после чего забили тревогу, и положили Киру в наркологическую клинику. Из-за тяжёлого периода в экономике страны, врачи работали только до обеда, батареи топили плохо, и было очень холодно, больных почти не кормили, несмотря на то, что лечение в этой клинике было платным. «Можно себе представить то, что творится в муниципальных больничках!» - думала Кира Юрьевна, кутаясь в пуховый платок, память о любимой бабушке.
После выписки из больницы Кожевникова больше года выбиралась из тяжелейшей депрессии, пытаясь работать то там, то тут, но нигде не задерживалась.
Когда бедная Кира Юрьевна более-менее пришла в себя, начались, так называемые, «респектабельные нулевые». Ей перевалило за сорок. Сверстницы её были давно уже не просто с высшим образованием, а некоторые из них и с учёными степенями, хорошо сделанной карьерой, отдельными квартирами, мужьями, взрослыми детьми и внуками. У Киры не было ничего. Работы себе она так и не нашла, потому что ничему так и не научилась. Замуж её тоже не брали. Все её сверстники давно переженились, свободных мужчин, желающих пригреть Киру Юрьевну на своей богатырской груди, не наблюдалось. Никто не ухаживал за полной, некрасивой, неухоженной женщиной средних лет со следами алкогольной зависимости на лице.
Время шло, всё постепенно забывалось, насколько, вообще, Кире можно было такое забыть. Кире Юрьевне удалось устроиться только уборщицей. Она мыла подъезды, её спина немилосердно болела, она страшно уставала, ненавидела эту работу, каждое утро шла мыть лестницы, как на каторгу, но ничего другого найти не могла. Не сидеть же на шее у брата! Вот и пришлось взять то, что давали. Она сильно похудела, от её полноты давно ничего не осталось, но она становилась всё старше и в её жизни ничего не менялось. Хроническое одиночество, вынужденное соседство с чужой бабой в квартире родителей, её детьми и постоянный, каждодневный, тяжёлый труд сделали своё дело. Она стремительно старела и столь же стремительно спивалась.
Кира не заметила того, что все её знакомые были собутыльниками. Теперь же её собутыльником и сожителем стал дворник Рашид, который любил принять на грудь, несмотря на его религию. На родине у него осталась жена с детьми. Здесь же у него была Кира Юрьевна. Всё чаще они вместе поддавали, и бедная Кира, мертвецки пьяная, спала в душной и грязной дворницкой чуть ли не на полу. Кожевникова которой было за пятьдесят, всё больше спивалась и опускалась. Она рылась в помойке за магазином вместе с бомжами, выискивая просроченные продукты, и ходила попрошайничать на водку у метро или у храма, где её иногда подкармливали на трапезной, но выпить не давали, поэтому она, пропивая зарплату в компании с бомжами, ещё и побиралась. Лестницы она мыла плохо, но увольнять её не спешили, несмотря на жалобы жильцов, и она дотянула-таки до пенсии. Раньше её родные, разъезжая по району на автомобиле, находили её где-нибудь, валявшуюся пьяной на земле, с руганью затаскивали в машину и везли домой приводить в порядок. Теперь же им это надоело, они замучились жить с алкоголичкой, и несчастную Киру Юрьевну, упаковав её вещи в чемоданы, сумки, тюки, баулы и картонные коробки, отселили. Пожилую женщину, уже плохо понимавшую то, что происходит, выселив из родной квартиры, отвезли в какой-то почти расселённый, ветхий барак рядом с железной дорогой. Власти обещали переселить оставшихся жильцов в новый блочный дом, что и произошло со всеми жильцами кроме Киры. Последнюю из жильцов, опустившуюся, всегда пьяную старуху-побирушку переселять не спешили.
И вот, очередной раз напившись, старая женщина заснула с непогашенной сигаретой, случился пожар, барак вспыхнул, как спичка, и в нём погибла, сгорев заживо, Кира Юрьевна Кожевникова.
