Я не помню ее лица, только очертания. Я не помню ее запаха, только послевкусие. Я не помню голоса, только эхо.
Это был обычный день обыкновенного мальчика. День, который не предвещал никаких событий. Как жаль, что мы можем оценить важность события только потом, когда время уже безвозвратно упущено. Когда мы не можем возвратиться обратно и сказать те самые слова. Я был ребенком, но в тот день почувствовал себя взрослым. Это ощущение преследует меня и сегодня. Иногда зарывается вглубь, почти исчезает. Но моментами разжигает я снова, с тоской, с сожалением.
Мне было десять лет, я отдыхал в детском лагере. Весь день проводил за обычными мальчишескими забавами. Вырывал с корнем папоротники, дергал девчонок за косички, не слушался воспитателей, словом, радовался жизни. Купался в первобытной детской радости. Сейчас эмоция осталась только в виде тихого отголоска. Как с запахом свежескошенной травы, который дает возможность вернуться в то самое детство, в то самое тепло.
Она была из другого отряда, старше меня. Мы никогда не встречались с ней, даже взглядами. Да и какие взгляды в таком возрасте. Максимум, это что-то весело крикнуть девочке, передразнить ее, а потом со смехом умчаться.
Я не смог понять это предчувствие, даже не знал, что это такое. Я просто ощутил, что вот-вот случится чудо. Был вечер, один из тех мягких вечеров, когда теплота дня еще ласкает твое тело. Мы были на дискотеке. Мальчишки из младших отрядов еще не поняли суть этого мероприятия. Дело даже не в танцах и всеобщем веселье, там происходило нечто более глубокое. Когда вся громкая музыка, это просто перерыв между медленными танцами. Время на глоток воздуха, время набраться смелости, время собраться с духом. И пригласить.
В том возрасте над тобой будут смеяться, если увидят рядом с девочкой, будут вторить за вашими спинами: «Жених и невеста тили-тили-тесто». Тогда я все еще был одним из тех кричащих. На дискотеках мы с друзьями сразу шли в конец зала, усаживали прямо на пол, играли в «геймбой». Это было единственное свободное время, когда мы могли усесться в полутьме, смотреть за игрой. Воспитатели часто возмущались, подходили к нам со словами: «Идите, танцуйте! Что тут уселись?» Мы просто кивали в ответ, не отрывая взглядов от маленьких экранов.
Я не понял, что тогда произошло. Чувство или предчувствие. Какая-то родная и такая далекая эмоция прямо у границ твоего ощущения. Даже взрослые порой не готовы к ней, что уж говорить о ребенке.
Игра вдруг мне наскучила, захотелось подышать. Я просто встал к стенке и устремил свой взгляд на толпу танцующих людей. Пытался понять, что же это такое. Почему одновременно так спокойно и тихо, громко и натужно. Вдруг музыка сменилась на тихую, танцпол поредел, вышли первые парочки. Она появилась из ниоткуда. В один момент я увидел зал, в другой — ее лицо прямо передо мной. Она закрыла собой весь мир, и тогда я не смог отвернуться, а только подумал, что, закрыв глаза, все равно увидел бы ее. Лишь два слова: «Хочешь потанцевать?» Сейчас мое лицо расплывается в улыбке от того, что тогда я сразу обернулся на своих друзей. Я действительно хотел их спросить: «Что делать?» В этот момент они тоже в удивлении подняли головы на нас. В глазах был немой ответ: «Сами не знаем, ситуация страшная». В итоге ответило сердце, я согласился без слов.
Мы встали у самого края. Я совершенно не знал, что делать. Я умел только дергать за косички, а тут даже их не было. Руки сами нежно легли ей на талию, я был удивлен от ее тепла. Раньше никогда не дотрагивался именно так, никогда и ни до кого. Ощущение, что держишь шарик льда, который порывается выскользнуть. Только он теплый, родной. Музыка растворилась, люди вокруг исчезли. Остались мы с ней, она и я среди этой пустоты. Сердце билось, но она успокаивала. Глаза не знали, куда смотреть, но ее взгляд приковывал. И так мы кружились. Это был мой первый медленный танец, первый за всю мою жизнь. Но с ней было ощущение, как будто я танцевал их бесконечное множество раз. Просто забыл это, просто забыл ее.
Пауза. Сладкая. Комфортная.
-А ты из какого отряда? – она немного склонила голову.
И в тишине мы кружились дальше. Накатывало что-то теплое, расщепляя ход времени. Казалось, что мы танцуем уже бесконечность. Казалось, что мы танцуем только несколько секунд. Не хотелось, чтобы это закончилось. Закончится этот танец, закончусь и я. Музыка остановилась неожиданно. Но мои руки остались на ее талии. В этот момент, смотря Ире прямо в глаза, я что-то осознал, но не понял. Только сейчас я понимаю, что именно тогда моя жизнь разделилась на до и после.
Она просто сказала: «Спасибо за танец». Я просто остался стоять там, в горле застрял ком.
Детская наивность быстро выбила это чувство из головы. Практически сразу я пришел в себя, это было спасением. Как-будто ещё несколько секунд этих ощущений, и я бы потерял детство, сразу бы вырос. Ребята уже смеялись надо мной у стенки. Я присоединился с ухмылкой к ним, как будто ничего и не было. Мы быстро обо всем забыли, продолжили сидеть и играть. Я специально не думал о ней. Лишь на ночь, перед самым сном, я увидел ее глаза.
И так жизнь снова вернулась в свое русло. Опять косички, опять папоротники, опять беготня. Я видел Иру пару раз, но не знал, как себя вести. Ребенок вырывался с шумом. Я мог подразнить кого-то. Сказать что-то наивно глупое, идиотское. Лишь бы она на меня посмотрела. Иногда даже получалось. Смена подошла к концу, и я вернулся домой. Уже немного другим.
Порой она мне снилась, а я сопротивлялся. Шли месяцы, а ее лицо отчего-то всплывало все чаще. И в эти моменты сердце наполнялось теплом, источая его в мир. Ира все больше захватывала мой разум, накатывала волнами, щекоча сознание. Сначала появились вопросы, почему она из всех выбрала именно меня. Это было на спор? Это было от скуки? Она действительно этого захотела? Потом все эти вопросы медленно стекались в один, главный. Почему мне иногда так больно вспоминать о ней?
Прошел учебный год, и к лету меня иногда охватывала тревога. Я боялся, что она снова будет в этом лагере. Боялся, что если увижу ее, то опять ничего не скажу, то опять буду ребенком. Но я им и был. Чуда не случилось. Я с надеждой выискивал её в первые дни, даже хватило смелости у кого-то спросить про неё. В тот год она так и не приехала. В тот год я научился понемногу ее забывать.
Шли годы, ребенок безвозвратно убегал, на его место уже врывался подросток. Грубо и одновременно незаметно, как у всех. Ира приходила в голову все реже. Уже целые месяцы проходили без ее появлений. Но когда я думал, что забыл ее полностью, он все же навещала меня. Уже с печалью и меланхоличной грустью. В моей копилке уже были десятки медленных танцев. Но ни один из них по чувствам и близко не подходил к тому, первому, Ириному. Ее лицо начало расплываться в моем сознании. Я начал забывать ее голос, улыбку, тепло. Но то самое чувство всегда было со мной. Или, по крайней мере, его образ.
Я думал, что первый поцелуй сравнится с ним. Тогда я в сотый раз провожал Свету домой. Нам было по четырнадцать. Я уже смутно помню о чём мы говорили. Помню только дорогу, машины и дома. И вот у своего подъезда, после неловких секунд молчания, она поцеловала меня в щечку. Я думал губы будут теплее, когда представлял этот момент. Я не думал, что получу больше удовольствия от ее дыхания, прямо перед поцелуем. В тот день я шел домой с широкой улыбкой. Душа громко пела, сердце аккомпанировало ей, барабаня свой прекрасный ритм. Вместо крови по венам растекалась радость. Сон долго не приходил в тот день, фантазии отношений со Светой стремительно сменяли друг друга. Начинались они от школьной парты, заканчивались в замках, где я спасаю свою прекрасную принцессу и получаю заветный поцелуй. Эта радость потянула что-то другое, что-то спрятанное глубоко-глубоко. И вот опять в моем сне Ира. А с ней то самое чувство, от которого сердце немного сжимается. От которого немного грустно, но очень тепло. И поцелуй в щечку меркнет, выцветает. Все краски приходят опять в тот танец, мы снова вместе, мои руки снова у нее на талии. Моя душа снова в ее глазах. И мне не хочется прерывать сон.
К шестнадцати я забыл ее напрочь. Только очертания остались в памяти. Казалось, я сам уже начал додумывать ее образ. Было интересно, узнаю ли я ее сейчас. Было страшно. Вдруг уже видел и не узнал. Только сердце цеплялось за память о том чувстве. Только сердце не отпускало её, боролось до последнего. Когда у меня появилась первая девушка, Ира надолго испарилась. Появлялось ощущение, что я это все придумал, что этот танец мне просто приснился. Только мягкая грусть напоминала о его реальности. Ведь люди не мечтают о грустном.
С возрастом душа грубеет. Эмоции уже не такие яркие. Как будто ты чувствуешь под водой. Будто чувствуешь через стекло. Вот же они! Совсем рядом! Ну давай же сердце, окунись в них. Но эмоции просто проходят рядом, чувствуешь их запах, но не прикасаешься. И то самое главное чувство нависает камнем над тобой. Ведь один раз ты окунулся в него полностью. А теперь тебя не подпускают к воде. И ты ищешь его, ищешь целые моря и океаны. Но волны так и не накатывают, вода так и не орошает.
Мне тридцать лет, и я больше никогда не приблизился к тому медленному танцу. Порой я искал Иру в других девушках, практически влюблялся в них. Но к тот образ первозданной любви я так и не ощутил. Я не помню, как она выглядит. Я не помню ее запаха или голоса.
Как-то так) Сегодня как-то устал. С самого утра захотелось погрустить, а на дворе весна. Скоро праздники. Сердце хочет уйти в грусть, а окружение не дает. Продолжать писать страшилку с романом совершенно не хотелось. Немного понабивал других мыслей в документ. И вот уже готово страницы три. И передо мной коротенький романтический рассказик, пропитанный моей весенней меланхолией. Решил выложить, пусть будет. Может у кого-то сегодня такое же настроение. Со мной мой рассказ срезонировал)
Я на автор.тудей
