«Земную жизнь, пройдя до половины,
Я оказался в сумрачном лесу…»
Данте Алигьери, «Божественная комедия»
К двум часам по полудни уже начинало смеркаться.
Солнце лениво поднималось-закатывалось –
Едва-едва отрывалось от горизонта.
Не грело еще, всего лишь светило. Искрилось на белых холмах.
Вспыхивало в снежном крошеве радужным многоцветьем.
Высокое чистое небо – подобие бездны. Без звезд.
Лишь к часу сумерек обретало границы. Видимые.
Сумрачный лес зимой и не сумрачный вовсе.
Деревья от морозов индевели.
Покрывались снежно-белой окалиной.
Отражали те крохи света, что таились в земле даже в пасмурную ночь.
Она шла по земле словно пела – длинный медленным реквиемом.
По сугробам – никак иначе.
Склонялась под тяжелыми ветвями, извивалась змеей, не искала тропы.
Неслышный, он звал ее долгие ночи летом, но она не внимала.
Лишь когда стало темнеть, уже не могла противиться.
Да только не нашла ничего в тех блужданиях.
Пока не покрылась земля белым саваном.
Пока дыхание не стало стыть, вырываясь наружу искусным узором.
Сумрачный лес открылся ей поздней осенью.
Когда всякая жизнь из него как будто исчезла.
Только голос остался. Хриплый и грубый.
На задворках сознания, слуха, манящий.
От него все нутро покрывалось изморозью.
Но, казалось, что он же сможет его отогреть.
И потому она не боялась – шла на звук, что сливался с биением сердца.
И вот, в глубине темной чащи, в окруженье елей, ей представилось.
Средоточие. Центр холода. Скорби, боли и гнева.
Звали его Хладным демоном.
Звали его Стужей смертью.
Сизым мороком, Белым ветром.
Он принес в эти земли вечный холод, не гонимый ничем.
Ни свечи пламенем, ни сердечным огнем, ни лучами светил.
Что ни пробовали они, ледяная ярость лишь множилась:
Укрывала снегом дома и дороги, прогоняла зверей,
Белым крошевом обращала посевы.
Много было упрямцев, смерзшихся в лед, что пытались сразить того демона.
Много было и тех, кто стал снегопадами – распыленные своей слабостью.
Или стал крепче гранита – недвижимым, неживым, нетающим в кострище –
Вместе с холодом пришло и отчаяние:
Настом разбавило кровь, вытесняя любые надежды.
Замораживало души, умы и разумы.
И тогда родилась легенда – словно бы холод разит только больший мороз.
Словно бы спрятать его, заковать, обездвижить сподручно лишь тем,
Кто не вложит ни капли намерения, ни капли тепла в свои действия.
Ни тени эмоции, мысли иль чаяния.
Поняла она слабость демона: отпустила во льды свое сердце.
Разрешила морозу окутать сознание.
Каждый вдох и движение каждое.
И ощутила в душе снегопад –
Как завьюжило, закружило метелями.
Услыхала, как трещат ее кости – словно лед на реке.
Поняла тогда, как обмануть того, кто сам всегда был замерзшей твердью.
И теперь зима отступала и наступала вновь.
Строго по времени, строго по очередности –
Единственное, что смогла она получить за победу.
Но они были рады и этому – солнце возвращалось и грело.
Неизменно – с приходом весны.
Они свыклись и снова поверили.
Что побеждать будут вновь и вновь, как побеждала зима.
Они стали равными. Больше его не боялись.
Но однажды она услышала голос.
И пошла к нему, не истлевшему.
Не замерзшему. Не живому, но говорящему.
И нашла между старых елей глыбу льда с тысячей граней.
Снежный холм в пухе острых снежинок –
Можно было не уколоться, порезаться.
Каменное изваяние, холодное –
Холоднее, чем небо в зените полуночи.
Он спросил ее, зачем она шла к нему,
Ослепленному ею и ею же замороженному.
И не услышал в ответ ни печали, ни радости.
Сострадания, сожаления, триумфа победы.
Она отвечала ему, что хотела лишь видеть, как он лежит здесь.
Недвижимый, неповрежденный, всеми забытый.
И тогда он спросил ее вновь: неужто она, победитель, забудет?
А услышал в ответ льда перезвон – лишь движение вьюги.
Она обязательно так и сделает.
Она станет последней, кто помнил его.
Последней, кто слышал его хладный голос.
Последней, кто видел его глаза – белее снега.
Последней, кто чувствовал биение на поверхности
Его заиндевевшего сердца.
Но скоро она уйдет. Скоро и она его забудет.
И не узнает она, что с ним станется.
Навечно скованным чужим льдом, морозом и снегом.
Навечно проклятым чужой студеной душой.
Вечность эту он будет спать.
Будет видеть сны о белых горных вершинах.
О пустынный просторах, сверкающих под холодным солнцем
О безликих, прозрачных, невидимых льдинах,
Чье прикосновение выжигает нутро не хуже огня.
Вечность эту он будет ждать.
Пока в этом сумрачном, безымянном лесу, навечно покрытом снегом,
Не появится хоть искра тепла –
Кто-то другой, она или он, не ведающий.
Беззаботный и страждущий.
Кто согреет его оковы. Нечаянно.
Кто расплавит их одним прикосновением.
Кто вдохнет в него жизнь.
Чтобы любую другую он смог заморозить.
Верлибр на песню Mechanical moth – “Bbf”
