Создание новой заметки растянулось надолго, потому что, во-первых, мне хотелось всё-таки дочитать новую книгу до конца, а потом уже писать о ней, а, во-вторых, потому что эта неделя выдалась особенно загруженной, и читать приходилось урывками. Но вот я, наконец, управилась, и сегодня речь пойдет о коротком правлении императора Тита и одной из самых известных и масштабных природных катастроф I-го века н.э.
(«Разрушение Помпеи и Геркуланума». Картина Д. Мартина, написанная ок. 1821-го года)
Тит был сыном того самого императора Веспасиана, основателя короткой династии Флавиев, и имел хорошую репутацию в Римской империи, ещё даже до начала своего правления в июне 79-го года. В юности он был приближенным Британника, сына Клавдия и Мессалины, а потом ушёл на военную службу, и под началом отца воевал в Иудее в ходе первой Иудейской войны, которая представляла собой, по сути, очередное национально-освободительное восстание местных жителей. И, когда Веспасиан стал императором, Тит всё ещё занимался иудейским вопросом. Именно он взял Иерусалим и разрушил Второй храм, построенный Иродом в 20-м году до н.э. Храм не простоял и ста полных лет, и разрушен был в 70-м году н.э., а через год Тит с триумфом и пленниками вернулся в Рим. Кстати, это триумфальное шествие описано в первой книге Л. Дэвис о «частном информаторе» (а по сути – детективе) Марке Д. Фалько – «Серебряные слитки», о которой я рассказывала в прошлой заметке, к моему огорчению, собравшей так мало лайков (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 62. «Марк Дидий Фалько» Л. Дэвис).
("Триумф Тита и Веспасиана". Картина Дж. Романо, созданная ок. 1537)
После этого Тит осел в Риме и занимался государственными делами, занимая должность префекта претория и почти каждый год становясь консулом. Также ещё при жизни отца он был официально объявлен его наследником, что, можно сказать, стало началом нового порядка в империи, поскольку фактически ознаменовало начало той самой наследственной монархии, где власть передается от отца к родному сыну, а не приёмному.
Веспасиан умер в 79-м году, не дожив немного до семидесятилетия, и новым императором стал Тит, который продолжил политику отца, хотя прежде и не во всем с ним соглашался. Тут надо упомянуть, видимо, как родилось выражение «Деньги не пахнут». Рассказывают, что Веспасиан обложил налогом общественные уборные (потому что урина в Риме тех лет была ценным чистящим средством, и на ней можно было зарабатывать)), а Тит был этим недоволен. Светоний так об этом поведал:
«Тит упрекал отца, что и нужники он обложил налогом; тот взял монету из первой прибыли, поднёс к его носу и спросил, пахнет ли она. «Не пахнет» [Non olet], – ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», – сказал Веспасиан». История, видимо, стала известной, и постепенно это «Non olet» и превратилось во всем знакомое «Рecunia non olet».
В остальном же, судя по всему, между отцом и сыном в целом царили согласие и взаимопонимание, и многие проекты, начатые ещё при Веспасиане, завершены были именно в правление Тита. Например, при нем продолжалась активная романизация Испании и достроен был знаменитый Колизей. Кроме того, он делал многое для того, чтобы закрепить за отцом и самим собой славу идеальных правителей, что обоим во многом удалось. Так, придя к власти, он отдалил от себя «любимчиков» и даже выслал из Рима свою любовницу, царицу Беренику Иудейскую, дочь Ирода Агриппы, о которой ходило много всяких неприятных слухов, хотя, вроде как, влюблен был в неё Тит не меньше, чем Антоний в Клеопатру.
(Колизей, он же Амфитеатр Флавиев)
Кроме того, он придерживался либеральной политики и всячески стремился подчеркнуть свою приверженность принципам законности и справедливости, не забывая при этом проявлять и щедрость: подтвердил единым эдиктом все дары предшественников, жестоко наказывал доносчиков и их подстрекателей, отказался от расправ над сенаторами, даже уличёнными в заговоре, солдатам даровал свободу завещаний и освобождение от налогов на землю, предоставленную по выслуге лет, организовал роскошные зрелища, продолжавшиеся сто дней, развернул масштабное строительство, уменьшил налоговую нагрузку на отдельные провинциальные общины (Родос, Кос, Кесария, главный город гельветов Авентик). Хотя при этом роль сената в государственном управлении продолжала снижаться.
Но популярность Тита уже оказалась столь высока, что её не поколебали даже две масштабные катастрофы тех лет – серьёзный пожар в Риме в 80-м году и опустошительное извержение Везувия, похоронившее под слоем пепла несколько городов – Помпеи, Геркуланум, Оплонтис и Стабии.
При этом в Помпеях тогда погибло около 2000 человек, что предположительно составило около 15% населения города (всего погибло около 16 тысяч), а остальные лишились большей части имущества, в том числе жилья. Прежде предполагали, что извержение произошло 24 августа 79-го года, основываясь на сведениях «Писем» Плиния Младшего, который застал те события уже, очевидно, будучи взрослым. Но позже исследователи обратили внимание на то, что одежда погибших выглядела слишком теплой для лета, а в 2018-м году в одной из комнат так называемого «Дома с садом» была обнаружена надпись углём с датой «16-й день до ноябрьских календ» – дня, который обозначал первый день нового месяца, то есть речь идёт о 17 октября. Предположительно в комнате шёл ремонт, который закончили в двух других помещениях дома. После обнаружения всего этого мнение исследователей круто переменилось, и сделан был вывод, что в действительности извержение случилось 24 октября, а не августа.
Ликвидацию последствий Тит поручил двум консулярам, получившим средства из казны, а также «безнаследные имущества погибших». И, хотя проблему решали во многом за счёт других жителей Кампании, последствия, судя по всему, удалось устранить оперативно, а репутация императора не особо-то и пострадала. Хотя устранить, конечно, оказалось возможным далеко не все – и разрушенные города восстановлению не подлежали, поскольку их основательно засыпало. На многие века они, по сути, исчезли для мира, пока уже в Новое время на них не стали случайно натыкаться (например, в 1592-м году Д. Фонтана, прокладывая канал от реки Сарно, обнаружил часть городской стены, а спустя почти век, в 1689-м году, при постройке колодца нашли руины древнего здания, содержащие надпись со словом «Помпеи». Тогда, однако, посчитали, что это вилла Помпея Великого).
(Руины города Помпеи и Везувий)
Полноценные раскопки же начали только в 1748-м году под руководством испанца Р. Хоакина де Алькубьерре, который был уверен, что найденный им город – Стабии. Основные работы в то время проводились в Геркулануме, в Помпеях были раскопаны только три не связанных друг с другом участка. Алькубьерре интересовали лишь представляющие художественную ценность находки, которые он отправлял в королевский музей в Портичи, а прочие находки уничтожались. Подобная практика была прекращена после протеста ряда учёных. На данный момент пострадавшие при извержении города неплохо изучены и превращены в музеи под открытым небом, которые можно посетить. Кстати, реставрации и экскурсии для туристов начались ещё в XIX-м веке, чем многие и воспользовались, и так эта стремная история стала очень многим известна и обернулась источником вдохновения для огромного количества произведений искусства и литературы. И, пожалуй, одним из самых знаменитых среди них стала картина К.П. Брюллова «Последний день Помпеи». С неё-то и начался сегодняшний роман с почти таким же названием:
«Последние дни Помпеи» Э. Булвер-Литтона
Время действия: I век н.э., ок. 79 г. и затем 89г. н.э. Время правления Тита, а затем Домициана.
Место действия: Римская империя (территории современных Италии и Греции).
Интересное из истории создания:
Эдуард Джордж Эрл Литтон Булвер-Литтон, 1-й барон Литтон (1803-1873) – английский писатель-романист и политический деятель. Родился на Бейкер-стрит в Лондоне и был младшим из троих сыном генерала Вильяма Эрла Литтона.
(Вот этот красавчик на портрете кисти Г. У. Пикерсгилла))
Получил вначале хорошее домашнее образование под руководством матери, а потом учился в Кембриджском университете и уже в те годы отличился своей поэмой «Sculpture», за которую был удостоен премии. В 1831 году был избран в члены нижней палаты и примкнул к партии вигов, хотя позже взгляды у него изменились, и он примкнул к тори. В 1866 году Булвер-Литтон, пожалованный титулом барона Литтона, вступил в верхнюю палату. Определенный интерес представляет и его личная жизнь: женат он был на ирландке Розине Вилер, которая затем взяла его фамилию, но их девятилетнее супружество завершилось крахом, причем по вине самого Эдуарда – жена поймала его на приятном времяпрепровождении с другой (которое вполне могло бы перетечь в ещё более приятное)), причем именно в тот вечер, когда он должен был ужинать вместе с самой Розиной.
(Та самая Розина Булвер-Литтон, ныне малоизвестная ирландская писательница, натворившая много шума в ХIХ-м веке. Её история легла в основу произведения У. Коллинза «Женщина в белом»)
После расторжения брака отношения между этими двоими окончательно испортились: они не только возненавидели друг друга, но и стали преследовать. В 1838 году Розина Бульвер опубликовала роман «Чивли, или Человек чести», в котором она высмеяла бывшего мужа и тем самым вызвала знатное бурление коричневых субстанций в обществе, потому что барон был человеком известным. Бульвер-Литтон в долгу не остался и объявил, что бывшая жена его тронулась умишком (что, возможно, отчасти и вправду было так), и даже добился её помещения в 1858 году в психиатрическую лечебницу, что в свою очередь вызвало общественное возмущение. Вероятно, многим тогда показалось, что это просто такая вот месть за испорченную репутацию. Позже опыт пребывания в лечебнице Розина отразила в своём романе «Загубленная жизнь» (1866/67), который опубликован, к слову, был без её ведома, что привело к очередным громким разбирательствам.
У самого Эдуарда Булвер-Литтона на тот момент дела шли очень даже неплохо, хотя литературной деятельностью в те годы он, похоже, уже почти не занимался. Его первым романом стал «Пелэм, или Приключения джентльмена» (1828), который чрезвычайно впечатлил А.С. Пушкина; вторым «Юджин Эрам» (1832), а третьим – написанный в 1834-м году роман «Последние дни Помпеи». Это произведение написано было под впечатлением от знаменитой картины Брюллова, которую писатель увидел на выставке в Милане осенью 1833-го. Кроме того, Булвер-Литтон хорошо был знаком с результатами археологических раскопок тех лет в Геркулануме и Помпеях, где он побывал лично вместе с тогда ещё действующей женой Розиной и У. Геллом, британским дипломатом, археологом-любителем, антикваром и знатоком античности. Булвер-Литтон старался достоверно передать обыденность Помпей и очень бесился, когда ему указывали на ошибки и несоответствия. При этом, хотя он заявлял, что не надеялся на то, что его аудитории этот роман понравится, «Последние дни Помпеи» вызвали настоящий восторг у читателей. Матери в ноябре 1834 года Эдуард писал, что никак не ожидал «оваций, которыми роман был встречен». Отчасти, это объяснялось тем, что создание романа совпало с окончательным развалом его брака, и в дальнейшем Булвер-Литтон неизменно заявлял, что «Последние дни…» – самый нелюбимый из написанных им романов.
Однако книга сохраняла определенную популярность даже и в ХХ-м веке. По ней даже сняли фильм в 1959-м году с одноименным названием.
("Последний день Помпеи". Знаменитая картина К.П. Брюллова, созданная им в 1833-м году)
Несмотря на название, «последние дни» – это, так скажем, преуменьшение, потому как события романа охватывают аж несколько месяцев. Удивительно, но Булвер-Литтон в данном произведении написал, что извержение произошло в октябре (а не в августе), а первые главы романа переносят читателя в летние месяцы того же года и неторопливо знакомят с жителями Помпей, судьбы которых впоследствии окажутся тесно переплетены меж собой. И, хотя на первой же странице рассказывается первым делом о малозначительном Клодии, вскоре тот столкнулся с Главком, греком по национальности, который гордился своим происхождением и культурой предков, но при этом жил в Кампании, недалеко от Неаполя, который когда-то носил название Партенопы, что дали городу основавшие его греческие колонисты, а позже облюбовали римляне.
К слову, именно в Неаполе он познакомился с гречанкой же Ионой, поразившей его воображение, и с которой он позже замутил романтику. Иона и её брат Апекид, в свою очередь, были подопечными египетского жреца Исиды Арбака (что не имя, а псевдоним), и на обоих у этого жреца большие планы. Вот наравне со слепой рабыней-фессалийкой Нидией эти четверо и оказались главными героями этой истории, и, если все помыслы и действия остальных были связаны с любовью и соперничеством, то Апекида больше всего волновали его духовные поиски, которые привели его к христианину-фанатику по имени Олинф. Именно это в какой-то момент и стало решающим фактором и в судьбе Апекида, и в судьбе остальных главных героев. Хотя…Было ли оно решающим, если всё перемешалось, когда ад на земле устроил огромный Везувий, прежде притворявшийся спящим?)
(Очевидно, тот самый храм Исиды, вокруг которого крутились события романа. Фото 1870-го года)
Если честно, мне понравились многие поэтические вставки Булвер-Литтона в этом романе, и особенно тронула песня Нидии, продающей цветы:
«…Беседуя, они остановились перед толпой, которая собралась посреди площади, на пересечении трех улиц. В тени портиков красивого и легкого храма стояла девушка; на правой руке у нее висела корзинка с цветами, в левой был маленький трехструнный музыкальный инструмент, под тихий и нежный аккомпанемент которого она пела какую-то странную, почти варварскую песню. После каждого куплета она грациозно покачивала корзинкой, предлагая слушателям купить цветов, и сестерции сыпались к ней в корзину — то ли в похвалу пению, то ли из сочувствия к певице, потому что она была слепа.
— Я знаю эту бедняжку, она из Фессалии, — сказал Главк. — Я еще не видел ее после возвращения в Помпеи. Давай послушаем.
Я слепая, издалёка родом.
На земле и пыль — сестра красоты,
А цветы на ней — пестрым хороводом.
Цветы хранят земной аромат,
В них голубая роса, как на золотом блюде.
Я срезала их час тому назад.
Час назад, всего лишь час!
И светило солнце, и, может, летали пчелы…
Люди, я срезала их для вас —
И легкий лист, и бутон тяжелый.
Ваш мир — клубок солнечных дорог.
Там растут деревья с зелеными волосами.
Если бы кто-нибудь в мире мог
Заглянуть во тьму перед моими глазами!..
Я хочу видеть тех, кого люблю,
Навстречу шагам их я протягиваю руки —
И только звук бездонный ловлю.
Не хотят они, чтоб ими владела
Ночи дочь, исчадье темноты,
И до моей боли нет им дела.
Мне ли, незрячей, их краса?
Пусть на них смотрят зоркие глаза.
Зеленые стрелы, оранжевые нити…
— Дай-ка мне букетик фиалок, милая Нидия, — сказал Главк, протиснувшись сквозь толпу и бросив в корзину горсть мелких монет. — Ты поёшь еще лучше, чем раньше!
Услышав голос афинянина, слепая девушка подалась было вперед, но вдруг замерла и густо покраснела…».
(Сам этот роман послужил источником для создания множества картин. Вот это "Главк и Нидия" работы Л. Альма-Тадема 1867-го года)
Но, разумеется, я не могу не процитировать и момент про то, ради чего мы тут все собрались))
«…Облако, затмившее свет дня, теперь сгустилось в плотную, черную тучу. Это не было похоже даже на самую темную ночь — мрак был душный и слепой, как в тесной комнате. А молнии над Везувием сверкали все чаще и ослепительней. Исполненные жуткой красоты, они переливались невиданными цветами, ни одна радуга не могла бы сравниться с ними в разнообразии и яркости красок. То синие, как бездонное южное небо, то мертвенно-зеленые, они метались по небу, извиваясь, как огромные змеи, рассекая столбы дыма и озаряя весь город от ворот до ворот, вспыхивая нестерпимым алым блеском и тут же призрачно бледнея.
Когда пепел переставал сыпаться с неба, слышно было, как содрогается земля и тоскливо стонет море; а те, кто в страхе прислушивался к каждому звуку, слышали далекий свист и шипение газов, вырывавшихся наружу сквозь трещины в горе. Иногда туча раскалывалась и при свете молний приобретала форму огромных людей или чудовищ, бегущих во мраке; они налетали друг на друга и мгновенно исчезали в кипящей бездне тьмы. Перепуганным людям эти призраки казались исполинскими врагами и вселяли в них смертельный ужас.
Все бежали вслепую, в полном беспорядке. Во многих местах пепла навалило уже по колено, а кипящая грязь, которую изрыгал вулкан, затекла в дома, испуская удушливые пары. Огромные каменные глыбы, обрушиваясь на крыши, оставляли на месте домов кучи развалин, и с каждым часом передвигаться по улицам становилось все труднее. Время шло, земля тряслась сильнее, почва уходила из-под ног, и экипажи или носилки не могли удержаться даже на ровном месте.
Иногда глыбы, столкнувшись в воздухе, раскалывались на множество обломков, из них сыпались искры, которые вызывали пожары; это ужасное зарево рассеивало тьму за городскими стенами, где пылали не только дома, но и виноградники. В самом городе, у портиков храмов, у входов на форум, жители пытались установить ряды факелов, но эти огни горели недолго; дождь и ветер гасили их, едва они успевали загореться, и вокруг снова сгущался мрак, вдвойне ужасный, потому что он доказывал тщетность человеческих надежд.
Время от времени при свете этих гаснувших факелов встречались группы беглецов — одни спешили к морю, другие возвращались оттуда назад, потому что вода отступила от берегов, всюду царила кромешная тьма, и на стонущие, мечущиеся волны низвергалась целая буря пепла и камней, а укрыться было негде. Обезумевшие, измученные, терзаемые суеверным ужасом, эти люди, встречаясь, не могли даже поговорить, посоветоваться, потому что пепел и камни сыпались все чаще, почти непрерывно, гася факелы, на миг вырывавшие из темноты мертвенные лица, и беглецы спешили спрятаться под ближайшей кровлей. Общественный порядок рухнул. То и дело при тусклом, мерцающем свете можно было увидеть, как вор, нагруженный добычей, бежит на глазах у блюстителей закона и дико хохочет. Темнота разлучала мужей с женами, детей — с родителями, и нечего было надеяться найти друг друга. Все бежали вслепую, в полном беспорядке. Ничего не осталось от разнообразного и сложного механизма общественной жизни, кроме примитивного закона самосохранения…».
("Последние дни Помпеи" Дж. Гамильтона, 1864-й год)
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
На самом деле это не шедевральное произведение на все времена, но роман оказался лучше, чем я ожидала. Хотя первая половина ползла у меня со скоростью улиточки и давалась мне тяжко, чтение моё стало подобно закатыванию тележки на горку с последующим съезжанием с горки, потому что вторая половина книги начинается закручиваться так лихо, что в какой-то момент я, усмехнувшись, отметила, что тут такие страсти, что можно было б экранизацию Тарантино предложить, он бы завернул)) Ну такое, как в корейском боевике «Хороший, плохой, долбанутый», когда все хотят какую-то ценность и делают всё, чтобы её получить, и то, что может привести к ней переходит то и дело из рук в руки в череде разборок, кидалова и нае…хитроумных обманов и уловок) Вот тут такими ценностями, блин, оказались Главк и Иона (и Главк даже больше!)…Ну и один сосуд с зельем)
Роман несет в себе все традиционные приёмы и потому недостатки, присущие произведениям XIX-начала ХХ-го веков. Читая его, я невольно подумала, что на самом деле эпоха, в которую написано литературное произведение, по определенным маркерам легко угадывается.
Вот у Булвер-Литтона это его исторические авторские отступления, как будто он ведет урок истории, а не пишет художественную книгу, что портит всю атмосферу (такое я отмечала, например, в романе «Чандрагупта» Х.Н. Апте (1864-1919), о котором рассказывала тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»), подбор главных героев и выстраивание романтических линий, которые мало чем отличаются друг от друга в большинстве подобных произведений того периода (перечень тут внушительный, сходу в голову приходят «Дочери Фараонов» и «Карфаген в огне» Сальгари, отчасти «Саламбо» Флобера, грешат этим и некоторые романы Хаггарда, хотя ему всё равно разрулить и обыграть эти набившие оскомину любовные многоугольники удавалось наиболее удачно).
То есть и главгад, и главный герой, и главная героиня, и участники любовных многоугольников – все как штампованные и имеют довольно мало индивидуальных черт (хотя должна признать, что Булвер-Литтон кое-как этот эффект сумел сгладить, к тому же он писал в начале века, так что он скорее создал все эти штампы и тропы, а не эксплуатировал)), но такова уж особенность того писательского периода. Я уже сумела принять это как данность и не париться. Просто предупреждаю, что все эти любови-любовные тут тоже не то, ради чего стоит читать. А ради чего стоит – так это ради побочных персонажей, описаний и сюжетных поворотов.
Мне не понравился персонаж Нидии, хотя вынуждена признать, что автор сумел придать ему некоторой объёмности уже тем, что это не очередная отвергнутая красотка, а слепая рабыня, которая, однако, здорово компенсировала этот свой недостаток, а уж во время катастрофы и вовсе проявила себя во всей красе. Барон, похоже, был особенно неравнодушен к данному персу, и об этом вот что рассказывают в Вики: «однажды друг писателя — коренной неаполитанец — рассказал ему, что во время землетрясения слепые люди лучше кого бы то ни было находят путь к спасению во мраке».
Куда интереснее оказался персонаж Апекида. Он, конечно, редкостный идиот, что ему аукнулось, но, удивительное дело, его духовные поиски и терзания переданы очень правдоподобно и, более того, актуальны даже для нашего времени – он задается ровно теми же вопросами и терзается теми же сомнениями, что и нынешние люди, причем как верующие, так и агностики. На мой взгляд, отличный пример кризиса веры и неплохая попытка не только объяснить, как переходят из одной конфессии в другую, но и как удалось распространиться христианству в первые века существования. На эту тему, кстати, он многое написал и довольно любопытно, хотя это не отменяет того, что христиане у него для современного читателя могут выглядеть довольно-таки неприглядно. Лично я фанатиков не люблю в любом виде, поэтому испытала легкое разочарование от того, что Олинфа так и не сожрал тигр))) Тем более что, в отличие от Апекида, за исключением фанатизма перс довольно-таки картонный и не слишком правдоподобный даже местами.
Отдельного внимания заслуживает и гладиатор Лидон, занявшийся этим ремеслом с одной-единственной целью – накопить денег, чтобы выкупить из рабства отца. И вроде тема тоже не нова, и есть у меня там один повод кривить морду, но Булвер-Литтону всё же удалось удивительно трогательно описать эти отношения между отцом и сыном и придать им изюмину в виде религиозных взглядов отца Лидона, которые создавали ему знатный внутреличностный конфликт. Сам Лидон также разрывался между нежеланием кого-то вообще убивать и рисковать собой, особенно, если учесть, что он – единственный сын отца, но поставленная цель делала для него игру, стоящей свеч. И я, считаю, что его линия – одна из лучших в романе.
Но реальным сочувствием я прониклась к ведьме с Везувия) Потому что хотя автор всячески выводил её как зло злобное, этому не получается верить. Она, на мой взгляд, оказалась куда честнее, благородное и живее, чем все те, за кем нас вынуждали следить на протяжении всего повествования.
Что касается сюжета, он тоже довольно незамысловат, и в нем тоже ощущается дух времени. В то же время я вынуждена признать, что он неплохо построен, хотя и есть там определенные сомнительные вещи, и в какой-то момент его финты реально начинают увлекать. Что же касается описаний, они для ХIХ-го века, на мой взгляд, очень даже хороши – Булвер-Литтон и в самом деле живо и правдоподобно описал и быт римского города начала нашей эры (особенно примечательно тут то, что автор сделал упор на положения Lex Petronia 67-го года, запрещающие посылать рабов на публичные бои с зверями, что можно считать началом мер, улучшавших положение рабов в Римской империи), и, собственно, сами последние дни Помпей.
Я не большой знаток, но мне показалось, что извержение он описал довольно-таки правдоподобно и, несомненно, эффектно. Я даже специально стала искать инфу про молнии во время извержений и нашла впечатляющее фото:
(Грязная гроза при извержении чилийского вулкана Кальбуко. Снимок Ф. Нигрони, сделанный в 2015-м году. Нашла тут: https://disgustingmen.com/art/volcano-dirt-thunderstorm?doin...)
Так что, несмотря на все его недостатки, я считаю, что этот роман очень даже хорош (особенно для своего времени) и достоин хотя бы однократного прочтения.
(Обложка лейпцигского издания 1842 года (на английском языке). На русскоязычной версии частенько - репродукция картины Брюллова)
Как и прежде буду рада любой форме поддержки моей деятельности - от лайков до пожертвований. И ещё теперь есть возможность дать мне знать, что вы с нетерпением ждёте моих постов, чтобы я не расслаблялась))
