С 2014 года я вижу, как люди бегут (с обоих сторон фронта). Сначала — от войны, от страха, от телеэкрана, на котором всё стало чужим и липким. Кто-то выехал после Майдана, кто-то после Крыма, кто-то с февраля 22-го — в панике после мобилизации. Бежали в тёплые и холодные страны, в города без прошлых воспоминаний, в страны, где никто не знает, кем ты был. Бежали кто один, кто с детьми, кто с рюкзаком, и почти все с фразой: «начну всё с нуля».
И поначалу в глазах был блеск. Пили соки из маракуйи и папайи, выкладывали фото в инсте, где рассвет и океан. Там, где всё хорошо. Где войны нет. Где нет соседки, голосующей за смерть. Где нет облав мобилизации, и знакомого майора, который вчера шутил, а сегодня — в комендатуре.
Но шёл месяц, второй, третий — и начинали происходить странные вещи. Кто-то начинал пить. Кто-то — жаловаться, что местные тупые, а работа не вдохновляет. Кто-то замирал: у него не было сил выйти из дома. И не потому что зима — зима-то как раз тёплая. Просто в доме — тише. И голова громче.
Многие не убегали от страны. Многие убегали от себя. От своих ошибок, от молчания, от «я просто хотел спокойной жизни». И когда внешняя тревога сменилась пальмами, внутренняя тревога поднялась, как дым из погреба.
Кто-то возвращался. Кто-то уходил глубже — в духовность, в марихуану, грибы, в эзотерику, в тантру, в бизнес-коучинг. Только бы не остаться одному с этим вопросом: а кто я теперь?
Потому что уехать — это легко. А вот жить с собой — это уже работа.
Когда люди уезжают в поисках спасения, иногда слышишь: «Прими и отпусти» или «Возьми ответственность за то, что с тобой происходит». Это звучит красиво, но на деле только сбивает с толку. Ты не можешь «принять» то, что внутри горит и дергает, а нести ответственность часто значит взять на себя чужую вину и стать ещё слабее.
Может выручить подход Виктора Франкла: искать смысл не в обстоятельствах, а в том, что даёт тебе импульс жить дальше. Не в том, что произошло, а в том, что пробуждает тебя каждое утро. Кто-то найдёт этот смысл в заботе о других, кто-то — в ремесле, кто-то — в творчестве или в стихах. Этот поиск становится не временной отдушиной, а источником энергии.
Вы можете встретить так же тех, которые «переболели». Они не уезжали в панике, не искали райский уголок в интернете, они просто поняли, зачем живут, и ушли туда, где могли продолжить путь. Для них переезд — не бегство, а новый этап: они уже знали свой внутренний компас и не ждали, что место их спасёт.
А тем временем большинство оставшихся — и там, и там — пашут и сеют под жужжание дронов. И те и те - теряют близких, привыкают жить в тревоге, привязывая сердце к ритму сирен и воздушных тревог. Работают по привычке, кто на производстве, кто в полях, собирая урожай сквозь вой сирен, молятся по домам и в церквях. И смеются горько, когда кто-то говорит про «принять и отпустить», потому что ничто не отпускается само: ты либо бьёшься с внутренним и наружным демоном, либо научишься давать ему копейку уважения, чтобы он не устроил разнос.
Снаружи наблюдать проще: я сижу в месте без обстрелов и могу себе позволить философствовать. Но война — это не чей-то сюжет, а открытая рана, в которой каждый день ползёт инфекция страха и бессмысленности. Она влияет на всех: на беженцев, на тех, кто остался, и на каждого, кто заглядывает в новости и не может оторвать взгляд.
Иногда хочется, чтобы над головами геополитиков ударила молния и отбила ту глупую идею, что война — это правильное решение. Тогда бы простые люди по обоим сторонам фронта— с одинаковым ДНК, с общим прошлым, похожими фамилиями, схожим говором, ходящие в одинаковые церкви, поющие похожие колядки и молящиеся одному и тому же Богу — смогли бы просто жить: расти картошку, ходить в храмы, шутить о дождливом дне и смотреть на облака, а не вздрагивать от раскатов грозы, боясь раскатов артиллерии. Ведь есть лишь одна истина об этой войне: её не должно быть.
Впрочем, надеяться на молнии — тот же самый побег от ответственности. Поэтому все учатся сёрфить по этим волнам: замечать страх, не убегать, не топить его в переезде или вино, а просто держаться на поверхности, чтобы жизнь свою не превращать в бегство, а в крошечные победы: когда после ночной тревоги ты проснулся и понимаешь, что ещё можешь улыбнуться. И, может быть, в этой улыбке уже есть маленькая свобода.
Признавать страх и смотреть ему в глаза — не значит оставаться в ловушке. Смысл, как учил Франкл, рождается не из идеальных условий, а из того, что ты готов создавать сам. Не стоит ждать, что море или горы сделают тебя счастливым. Счастье и смысл — внутри тебя, в том, что увлекает и заставляет вставать по утрам. И тогда путешествие перестаёт быть лишь побегом: оно становится продолжением жизни, полной сюда и сейчас.
