Не стреляйте в пианиста. Он видит вашу ложь насквозь.

Первой взбунтовалась «Лунная соната». Ноты на пюпитре зашелестели, будто от порыва сквозняка, хотя окна были закрыты. А потом я услышала. Не звуки — запахи. Резкий, сладковатый парфюм, которым не пахла мама. И сдавленный, виноватый смех папы. Это был не наш, домашний папа. Это был чужой мужчина.

Я не хотела этого знать.

Мне было тринадцать, и мой мир был выстроен из папиных похвал за пятерки по алгебре и маминых блинчиков с малиновым вареньем по воскресеньям. Он стоял на трёх китах: любовь, доверие, «мы — семья». И вот киты оказались картонными, а вода — ледяной и чёрной. Я сказала маме. Тихо, на кухне, пока папа смотрел футбол. Не плача. Я боялась, что слёзы размоют слова, и она не поймёт. Я выложила ей всё, как отборную крупу: время, место, запах духов, название гостиницы, которое мелькнуло на папиной смс, когда он показывал мне смешное видео с котиком. Мамино лицо не изменилось. Оно просто… опустело. Словно кто-то вынул из него батарейки. Она молча повернулась, взяла со стола губку и начала медленно, с нажимом, вытирать уже чистый стол. —Хорошо, Катюша, — сказала она голосом, который был не её. — Иди делай уроки. В ту ночь я слышала, как они ругались. Не кричали — шипели, как два разъярённых гадюшных клубка за стенкой. Потом хлопнула дверь. А наутро папа, бледный, с тёмными кругами под глазами, поймал меня в коридоре. —Довольна? — спросил он, и его шёпот обжигал сильнее крика. — Семью разрушила. Своими руками. Натешила любопытство?

Это было первое раскатистое эхо камня, брошенного в воду. Его слова впились в меня, как заноза. Может, и правда я? Может, надо было промолчать? Пронести эту вонь чужих духов в себе, как невысказанную похабную шутку?Развод был быстрым и злым. Как хирургическая операция без анестезии. Квартира наполнилась шелестом документов, молчаливыми взглядами, переходящими в упрёк, и гулкой пустотой на месте папиной вешалки. Прошёл год. Мама начала выходить в свет. Сначала на курсы керамики, потом — на кофе с коллегой. Мужчиной. Сергей был спокойным, с добрыми глазами. Он не пытался купить меня подарками или стать «новым папой». Он просто был. Помогал донести тяжёлые сумки, чинил мамин ноутбук, смешил нас за ужином дурацкими анекдотами.

И тут мой отец, который за год ни разу не спросил, как у меня дела в школе, внезапно вспомнил о своих отцовских чувствах. Он примчался как ураган, ворвавшись в нашу новую, хрупкую тишину. —Я не верю своим ушам! — его голос гремел в телефонной трубке. Мама держала её в сантиметре от уха, её рука дрожала. — Ты тащишь в дом какого-то проходимца? При моей дочери?! Это что за беспредел? —Он не проходимец, — холодно парировала мама. — И это не твоё дело, Артём. —Не моё дело? — он фальцетом взвился до смешного. — Моя дочь — не моё дело? Ты разрушила семью, а теперь… —Я разрушила? — в мамином голосе впервые зазвенела сталь. — Это я изменяла? Это я врала? —Ну изменил! — рявкнул он, и в его тоне появилось что-то новое, наглое и циничное. — С кем не бывает? Я мужик, мне это положено по природе! Это же ерунда! А ты взяла и всё поломала из-за ерунды! А теперь ещё и любовника к ребёнку поделила! В этот момент я перестала дышать. Мир сузился до щели в двери, за которой я стояла. Я слышала, как где-то внутри меня с сухим треском ломается что-то важное, несущее. Вера? Любовь? Уважение?

Мама положила трубку. Не бросила, а именно положила. Тихо. Её плечи дёргались. Она упёрлась руками в раковину и смотрела в окно на тёмный двор. —Мам? — я вошла в кухню. Она обернулась.На её лице не было слёз. Только усталость. Бесконечная, вселенская усталость. —Всё хорошо, дочка. Иди спать. Но я не могла. Я сидела на кровати и смотрела на свои руки. Те самые, которые «разрушили семью». И думала о папиных словах. «Положено по природе». «Ерунда». Вдруг я всё поняла. Это был не крик боли. Это была инструкция. Его жизненное кредо. Он искренне не понимал, за что его наказали. Он играл по своим правилам, а мы — нет. И он считал это чудовищной несправедливостью.

Спустя несколько дней он прислал смс. Короткую, деловую: «Катя, нужно встретиться. Обсудим твоё будущее».

Мы сидели в кафе. Он пил американо, отпивая маленькими глотками, и смотрел на меня не отцом, а оппонентом. —Я знаю, ты на меня злишься, — начал он. — Но пойми, взрослая жизнь — сложная штука. В ней много компромиссов. —Измена — это не компромисс, папа, — сказала я тихо. — Это предательство. Он поморщился,будто я сказала что-то наивное и глупое. —Не драматизируй. Мама, я вижу, уже устроила свою личную жизнь. Может, и нам стоит попробовать всё наладить? Вернуться к старому? Для тебя же лучше. Полная семья.

Я смотрела на него — красивого, ухоженного, успешного мужчину. И видела не отца. Видела чужого человека, который предлагал мне сделку. Он продавал мне обратно наш старый, гнилой изнутри мир в обмен на моё молчание, на моё согласие принять его «мужскую природу» как данность.
Я отпила свой какао. Он был сладким и тёплым. Настоящим. —Нет, папа, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Мне не лучше. Мне спокойно. А с тобой — нет. Я не хочу возвращаться ко лжи. Его лицо исказилось. В нём было недоумение, обида и… страх. Он боялся правды. Боялся тишины, в которой слышен голос совести. Боялся остаться один на один с последствиями своего поступка, который уже нельзя было списать на «ерунду».

Он заплатил за кофе и ушёл, не обняв меня на прощание.

Я шла домой и думала о том, что он, наверное, прав в одном — мы никогда не сойдёмся. Не потому, что мама не простит. А потому, что я — уже нет. Я выучила его урок. Тот, который он не собирался преподавать. Я научилась отличать любовь от собственничества, правду от удобной лжи, а силу — от слабости, прикрытой громкими словами о «норме».

И этот урок оказался дороже всей его показной, гремящей, лопнувшей как мыльный пузырь семьи.

Дверь в нашей квартире была не заперта. Из кухни доносился смех мамы и Сергея, аромат только что испечённого пирога с яблоками и музыка — живая, настоящая, наша. Я сделала глубокий вдох и вошла внутрь.

А ваша семейная история хранит подобную трещину, которую десятилетиями замалчивали «ради детей»? Поделитесь в комментариях — как молчание о правде повлияло на вашу жизнь?
ИСТОЧНИК

Когда он насытился и счастливо развалился на соломе, Бертранда приподнялась на локте и стала пристально смотреть на него, загадочно улыбаясь. "Чего лыбишься?" - спросил он, смутившись.

"Признайся, ведь ты же не муж мой, - сказала она. - Ты не Мартен Герр".

Бертранду де Рольс выдали за Мартена Герра, когда ей было тринадцать лет. Жених был старше на год. Произошло это знаменательное событие в 1538 году во французской деревне Артига в исторической области Лангедок.

Бертранда и Мартен происходили из зажиточных крестьянских семей, так что свадьба была весьма богатой по деревенским меркам.

Родители выделили новобрачным отдельный дом. Бертранда и Мартен жили вполне благополучно, не ссорились, работали вместе, но вот только детей у них долгое время не было.

Лишь в 1546 году, после восьми лет брака, Бертранда родила сына. Мальчика назвали в честь деда по отцовской линии - Санси.

Несмотря на то, что Мартен Герр дал сыну имя своего отца, с родителем у молодого крестьянина отношения не ладились. Мартен считал, что Санси недостаточно ему помогает финансово.

В 1548-ом году напряженные отношения между отцом и сыном привели к настоящей катастрофе: Санси Герр обвинил Мартена в краже зерна с его мельницы. Отец был готов заточить сына в тюрьму, и Мартену пришлось спешно бежать из деревни.

Отец после бегства сына сменил гнев на милость, но найти Мартена не удалось. Молодой мужчина исчез, как будто его и не было.

Прошел год, затем еще один, и еще. Бертранда ждала мужа, с каждым годом теряя надежду. При этом, согласно Каноническому праву Католической церкви, выйти повторно замуж женщина не могла, пока ее супруга официально не признают умершим.

Санси Герр, отец беглеца, скончался так и не увидев больше сына: старик до последнего вздоха проклинал себя за подозрения в адрес Мартена. На смертном одре Санси простил сына и вернул ему право наследования.

Вскоре скончался и отец Бертранды. Теперь главой семьи стал Пьер Герр, дядя Мартена. Пьер, чтобы не упускать богатство семейства де Рольс из рук, спешно женился на матери Бертранды.

Жизнь в деревне Артига продолжалась по-старому, а "полувдова" (так прозвали Бертранду сельчане), все также оставалась одна, не зная, жив ее супруг или мертв.

В 1556 году исполнилось восемь лет с тех пор, как Мартен Герр сбежал из деревни. 31-летняя Бертранда, все еще очень красивая, и, к тому же, весьма обеспеченная, жила одна.

Это обстоятельство привлекало внимание многих мужчин: всякий хотел "пристроиться под теплый бочок" одинокой "полувдовы", стать хозяином отличного дома, мельницы, амбара, погребов, набитых снедью.

О несчастной жизни Бертранды де Рольс прознал и Арно дю Тиль из деревни Сажа.

Арно считался распутником, вором и бродягой. Как-то раз в таверне дю Тиль повстречал жителя деревни Артига, который принял его за другого человека - за Мартена Герра.

Дю Тиль не стал разубеждать крестьянина а, напротив, хорошенько расспросил его о Мартене и его жене.

На следующий день Арно пришел в соседнюю с Артигой деревню и назвался там Мартеном Герром.

Когда Бертранде сообщили, что ее супруг нашелся и подвизается поблизости, бедняжка лишилась чувств. Члены семьи Герр, между тем, запрягали повозку.

К дю Тилю приехали Бертранда, Пьер Герр, а также четыре сестры Мартена.

Взглянув на Арно, Бертранда признала мужа: авантюрист был очень похож на Мартена внешне, а кроме того, с момента исчезновения Герра прошло восемь лет. Однако предстоял еще разговор. Изворотливый дю Тиль воспользовался полученными от сельчанина сведениями, а кроме того, заявил, что многое он не помнит из-за полученного во время скитаний удара по голове.

Бертранда умоляла мужа вернуться домой, но Арно признался, что страдает дурной болезнью, и не желает заразить супругу.

Герры уехали восвояси, но самозванец не отказался от своего плана стать Мартеном Герром. Напротив, Арно стал искать людей, готовых рассказать ему о семьях Герр и де Рольс.

Узнав достаточно, дю Тиль приехал в Артигу и явился к Бертранде. "Жене" мужчина заявил, что полностью излечился от дурной болезни с помощью некой бабки-шептухи, и теперь готов к супружеской жизни.

Бертранда с радостью приняла подменного мужа. В опочивальне, а может, и еще раньше, женщина поняла, что "Мартен" - самозванец, однако, не имея возможности вновь вступить в брак, была рада и тому, что есть.

Вскоре Бертранда забеременела и родила девочку, затем - вторую. Тиль, укрепившись в семье Герр, чувствовал себя уверенно и рассказывал всем, как восемь лет он служил во французской армии, а затем жил в Испании.

Новоявленный Мартен был недоволен, как "дядюшка" Пьер Герр управлял финансами семьи. Муж Бертранды требовал перераспределения средств в пользу жены.

Пьера такой расклад никоим образом не устраивал, и дядя стал настаивать, что Мартен - самозванец.

Основным доказательством Пьера было то, что Арно не знал баскский язык (Мартен родился в Стране Басков). Кроме того, зажиточный крестьянин указывал, что у племянника размер ноги был явно больше, чем у пришлого.

В январе 1560 года Пьер Герр получил судебное постановление об аресте самозванца.

К тому моменту Арно дю Тиль четыре года благополучно жил "под теплым боком" Бертранды, был примерным мужем и отцом.

Вскоре Арно предстал перед судом. Пьер Герр самолично обвинял "племянника" в самозванстве, но его доводы не выглядели убедительными. Внезапно на суд явился некий человек, заявивший, что видел Мартена Герра. По словам свидетеля, мужчина служил в испанской армии и потерял ногу на поле брани.

Суд признал Арно дю Тиля самозванцем и приговорил его к обезглавливанию и последующему четвертованию за присвоения чужого имени, имущества, а также за совра щение чужой жены.

Дю Тиль немедленно подал апелляцию в Парламент Тулузы, после чего о деле Мартена Герра заговорили по всей Европе.

Огласка привела к неожиданному результату: в 1561 году прямо на судебное заседание явился мужчина с деревянной ногой, заявивший во всеуслышание, что именно он - Мартен Герр.

Двух "Мартенов" поставили перед Бертрандой, и женщина указала на одноногого:

"Вот мой муж!".

Этого же человека опознали его дядя, сестры и другие члены семьи Герр.

На суде Мартен рассказал, что в 1548 году, опасаясь ареста, он сбежал в Испанию, в Бургос, где стал лакеем кардинала Хуана Альвареса де Толедо.

Кардинал передал Мартена в свиту своего брата, военачальника испанской армии.

Во время битвы при Сен-Кантене, проходившей в рамках Итальянской войны, Мартен получил ранение в ногу, началась гангрена и врачу пришлось лишить солдата конечности.

Вернувшись в Испанию Мартен стал служить при монастыре, где и услышал о скандальном судебном процессе во Франции.

После того, как многие люди опознали в самозванце Арно дю Тиля, все стало понятно: 12 сентября 1560 года суд в Тулузе утвердил первый приговор, но четвертование заменил на повешение.

Самозванец был казнен в деревне Артига напротив дома Герров. Посмотреть на это зрелище собралось много народа из окрестных сел и деревень.

Мартен Герр отказался принять Бертранду обратно и отбыл в Испанию. Муж считал жену виновной в измене и не верил, что та могла принять самозванца за него.

С другой стороны, Мартен так и не объяснил, почему он не вернулся к жене, оставив ее одинокой на много лет.

Дальнейшая судьба Бертранды, Мартена и других участников этой средневековой драмы, к сожалению, историкам неизвестна.

Дорогие читатели! В издательстве АСТ вышла моя вторая книга. Называется она "Узницы любви: "От гарема до монастыря. Женщина в Средние века на Западе и на Востоке".

Должен предупредить: это жесткая книга, в которой встречается насилие, инцест и другие извращения. Я отказался от присущей многим авторам романтизации Средних веков и постарался показать их такими, какими они были на самом деле: миром, где насилие было нормой жизни. Миру насилия противостоят вечные ценности - дружба, благородство и, конечно же, Любовь. В конечном итоге, это книга о Любви.

Тем временем, моя книга о русских женщинах в истории получила дополнительный тираж, что очень радует!

Прошу Вас подписаться на мой телеграм, там много интересных рассказов об истории, мои размышления о жизни, искусстве, книгах https://t.me/istoriazhen

Всегда ваш.

Василий Грусть.

ПС: Буду благодарен за донаты, работы у меня сейчас нет, а донат, чего греха таить, очень радует и мотивирует писать.

Традиционно, на Руси мужчина, независимо от возраста, старался посвататься к женщине помоложе, но жизненные обстоятельства, порой, заставляли брать в жены тех, кому перевалило за 20.

Если 25-летняя женщина уже считалась старой девой, то рамки мужского брачного возраста были более подвижны. Как пишет этнограф Михаил Рабинович, Соборное уложение 1649 года обязывало выдать девушку до 15 лет. К середине XIX века старыми девами или "вековухами" становились после 25, а стариками называли неженатых мужчин за 30. Если парень вовремя не женился, он автоматически попадал в группу тех, кому молодые девушки, скорее всего, откажут, а значит, придется свататься с "вековухами".

При отсутствии очевидных физических недостатков, скрытой причиной затяжной холостяцкой жизни и сватовства к старой деве могли посчитать мужское бессилие. Мужчин, которых подозревали в половом бессилии, было принято называть «морковниками».