Там, внизу, под барабанный бой и хриплый посвист дудки в смертельной пляске корчились люди. Много людей с опухшими красными лицами. Мокнущие бубоны в паху и под мышками набухали и лопались, выплескивая гной в лицо и тем, кто еще не встал в хоровод; волосы пляшущих вылезали прядями, оголяя прыщи и язвы; тела разбухали, кожа багровела и оползала вместе с мясом с блестящих розоватых костей. Всадник по имени Смерть на бледном коне вел хороводы в Рим – в соответствие с папской буллой.
Там, внизу, оставалась Эжени. Ее мать умерла от пыток, не дожив до аутодафе, но успела выдать Ула. Нет, не дьявол – ей являлся юный ангел, мальчик с серебряными крыльями. Это он велел ей сжечь церковь. Ничего подобного Ул ей не велел, он говорил, что в церкви можно подхватить заразу. Он хотел защитить Эжени, как положено ангелу-хранителю.
Теперь она умрет. Эжени… Яркая, как огонек. Веселая, как вода в быстром ручье. Живая, как капля жидкого серебра. Эжени… Ее бросили не в застенок, а в лазарет, где воздух пропитан чумными миазмами. Оттуда есть только один путь: в могильный ров.
Нет, Ул не говорил ее матери, что Бог предал людей. Он тогда не знал, на чьей стороне стоит Бог. Даже папская булла, призывающая паломников в Рим, не раскрыла Улу глаза. Обезумев от ужаса, люди ищут убежища в церквах, откупаются от Смерти благочестием и щедростью – и церковь богатеет. Ул все понял только после вынесения приговора: Богу Богово. А золото – папе, прячущемуся в Авиньоне.
Ула приговорили к смерти Эжени.
Он сжался в комок, притянув колени к подбородку, обхватил плечи руками и не мигая смотрел вниз. Здесь, в просторных небесных чертогах, светло и красиво. Он не долго бил по воздуху серебряными крыльями – в этом не было смысла.
Эжени стояла на широкой галерее лазарета. Не двигаясь, не касаясь стен. В домашнем платье, босиком. И воздух вдыхала осторожно, не глубоко. Ул каждой клеточкой ощущал ее отчаянье… Заболевших укладывали в палаты под присмотр монахинь, оставляя на галерее тех, кто мог стоять. Впрочем, места в палатах освобождались быстро: Ул видел, как в могильных рвах хоронят обреченных, но еще живых, как шевелится земля, которой их забрасывают с поспешностью и ужасом.
Чумной доктор в клювастой маске! Он сможет спасти Эжени. Ему достанет власти вывести ее из лазарета, где нет надежды выжить.
Кто сказал, что ангел должен спуститься на землю, чтобы изменить судьбу? Ну же, чумной доктор! Ты должен услышать голос ангела! Ты должен помочь!
Доктор в клювастой маске шел по галерее лазарета. Ну же! Посмотри! Посмотри, какая она красивая! Какая она живая! Как капля жидкого серебра…
И он ее увидел. Прошел вперед и оглянулся. Замер. И поспешил в сторону Эжени. Она отшатнулась от клювастой маски, прижалась к стене.
– Пойдем отсюда, – сказал доктор. – Тебе здесь не место.
Она испугалась еще сильней:
– Нет-нет, пожалуйста, я здорова!
– Не бойся, пойдем.
Глаза Эжени стали ярче и зеленей – от слез. Она не посмела ослушаться.
А доктор прошел мимо дверей, ведущих в палаты, и свернул на черную лестницу. Легкие босые ноги Эжени едва касались холодного камня высоких ступеней, и Ул ощутил, как ее сердце наполняет надежда, – робкая, но крепнущая с каждым шагом. Она всегда верила в лучшее.
На заднем дворе лазарета было сумрачно, но Ул разглядел телегу с почерневшими раздутыми телами. Их заберут утром…
Скорее, доктор, скорее! Здесь воздух пропитан смертью! Ул сжал кулаки, крылья дернулись и затрепетали от напряжения. Клювастая маска в полумраке казалась рылом чудовища…
Над телегой приподнялась рука с почерневшими пальцами и упала обратно.
– Там живой человек! – вскрикнула Эжени. – Живой человек!
– К утру он будет мертв, – ответил чумной доктор. Его голос сквозь клюв был глухим, ватным.
Он свернул в подворотню, маска матово блеснула в свете факела и отбросила на стену длинную тень.
Повозка с возницей на передке ждала их неподалеку, в глубине узкой темной улицы.

Ехали молча. Шаг неподкованного коня звучал глухо, как и голос доктора сквозь клюв. Повозка направлялась прочь из города, и крылья Ула трепетали теперь в надежде: получилось. Получилось! Прочь из города! С его церквами, тюрьмами, лазаретами! Прочь! От телег с мертвецами, от могильщиков и могильных рвов!..
Ул не сразу расслышал хриплый посвист дудки: из сумерек, держась за руки, к повозке приближались люди, молча корчившиеся в пляске смерти. Возница помахал им рукой, а чумной доктор с облегчением снял маску: лицо его, как и у пляшущих, было распухшим и красным. Пляшущие окружили повозку, доктор ухватил руку Эжени багровыми раздутыми пальцами и повлек за собой в хоровод. Бледный конь заржал и сбросил упряжь. Возница расхохотался, схватил Эжени за другую руку и откинул капюшон. Ул узнал его: Всадник по имени Смерть поглядел наверх и подмигнул Улу, радуясь, что привел приговор в исполнение.
А Ул зажмурился и закричал.

Никакого рая нет. В небесных чертогах не место грязным людским толпам.
Там, внизу, под барабанный бой и хриплый посвист дудки необозримый, разветвленный на сотни щупалец макабр направлялся в Рим – согласно папской булле.

«Подменыш» - моя повесть про чуму, гораздо страшней, длинней и лучше этой миниатюры.