Едва он закончил и присел на лавку передохнуть, как голоса баландёров и звон кастрюль в коридоре оповестили о начинающемся обеде…
После того, как шныри собрали посуду, сидельцев начали выводить на прогулку. Двориков было всего четыре, поэтому гуляли партиями, а не все сразу. Ляпа слышал лязганье дверей у соседей, голоса контролёров, выводящих зэков из камер, звуки шагов…
Внезапно заскрежетавший засов его собственного узилища заставил зэка испуганно вздрогнуть и вскочить на ноги.
Ключ провернулся ещё дважды, и тяжёлая дверь распахнулась.
— Купеев, — лениво произнёс прапор, — выходим на прогулку…
Застегнув верхнюю пуговицу на лагерной куртке, так называемом “лепне”, Ляпа вышел на продол и в сопровождении ментов прошагал по направлению к дворам, куда выводил другой конец длинного коридора.
Свободным был только четвёртый, в котором он и оказался. Дверь закрылась, и прапора удалились, позвякивая ключами и негромко переговариваясь друг с другом. Над его головой раздался чей-то кашель. Ляпа поднял глаза и на верхнем “мостике” — настиле, уложенным вдоль всей “прогулки” — увидел ещё одного мусора, что с ухмылкой смотрел на него сквозь сетку-рабицу, накрывшей собой всё пространство дворов, небо над которыми было в этот час абсолютно серого цвета. Наверняка прольётся дождь, подумал он.
Ляпа отвёл взгляд и принялся сосредоточенно пересекать дворик по диагонали, из угла в угол. Мент наверху прошёл дальше. Серёга продолжил ходить.
Прогулка длилась уже, наверное, с полчаса, когда задумавшийся о своём Ляпа услышал осторожное постукивание в стену и чей-то приглушённый голос:
— Уру-ру… Сосед… — хрипло донеслось до него с другой стороны стены. — Слышь…
— Говори, — так же тихо ответил ему Серёга.
— Это Фил Васька из четвёртого барака, в восьмой хате сижу. С кем говорю?
— Серёга Ляпа, второй отряд. Я в седьмую заехал.
— Один? — спросил собеседник.
— Ааа… — отреагировал тот и добавил: — А мы вдвоём, только у меня сокамерник болеет, на прогулку не ходит… За мента не переживай, он спустился чая попить с остальными. Минут пять ещё можно пообщаться, но всё-равно надо потише, у них в кабинете окно сюда выходит…
— Откуда знаешь, что он ушёл? — спросил его Ляпа.
— Знаю, — с усмешкой сказал Фил и добавил: — Как там в хате?
— А что в хате? — переспросил Серёга. — Как обычно…
— Да нашёл в нычке пару сигарет… Наверное, ещё от царя Гороха остались, — фыркнул он.
— Да уж, — непонятным тоном отреагировал Васька. — Ты на следующую прогулку прихвати курево с собой. — И после недолгого молчания добавил: — А в хату, где ты сидишь, уже месяца полтора никого не закрывали.
— Оно и видно, — усмехнулся Ляпа, — заманался там убирать… А чо туда не сажали? Аварийная, что ли?
Теперь смешком ответил собеседник:
— Да в прямом, — сказал новый знакомец и загадочно добавил: — Ты там будь повнимательнее…
Едва только Серёга хотел спросить, почему, как по металлическому трапу наверху прозвучали шаги вернувшегося попкаря. Оба арестанта сразу замолчали.
Вскоре прогулка закончилась. Ляпа проделал обратный путь и вновь оказался наедине с пустой камерой во всём убожестве казённого антуража. Здесь остро пахло пылью и железом, а ещё запустением… и тревогой.
За покрытым рабицей и двумя решётками окном виднелись кольца колючей проволоки. Небо стало ещё темнее и в хате также стало сумрачнее, всё-таки слабый свет в окне помогал тусклой лампе справляться с освещением гораздо лучше.
Пошёл дождь, капли с силой ударяли по жестяным колпакам отсекателей со стороны улицы. Ляпа передёрнул плечами и отвёл взгляд от окна на раздавшийся звук открывающейся “кормушки”. В её проёме показалась рожа какого-то зэка, который скороговоркой произнёс:
— Библиотека. Книги будешь брать?
Обрадованный сиделец поспешил к нему:
— Конечно, буду! А что есть?
— Это всё, — тот выложил на кормушку четыре потрёпанных тома. Серёга быстро пролистал их и разочарованно сказал:
— Да это ещё до моего рождения написали…
— Возьму, — буркнул Ляпа и взял самую толстую из книг — больше одной на человека не давали.
— “Поднятая целина”, — прочитал он вслух, — Михаил Шолохов. Ну, посмотрим…
Он постарался как можно удобнее устроиться на узкой лавке и погрузился в чтение, которое прерывал только для того, чтобы походить по камере и размяться. К его удивлению, старый советский роман оказался увлекательным. И когда в коридоре вновь загремели бачки с вечерней баландой, он с неохотой оторвался от книги.
Расправившись с перловкой и куском солёной селёдки, он снова вернулся к чтению, которое не прерывал уже до самого отбоя.
На ночь книги забирали. Раскладывая матрац на откинутом лежаке, сваренном из железных полос, Ляпа почувствовал, что устал, и с наслаждением зевнул, предвкушая скорый отдых.
Быстро снял штаны с курткой и кинул их на лавку у стола.
Умащиваясь на тощем матрасе, подумал о том, что день прошёл спокойно и с этой мыслью заснул.
Пробудился он среди ночи с переполненным мочевым пузырём и ещё какое-то время лежал, с головой закутавшись в тонкое одеяло, не желая прерывать сладость сна. Но надо было встать и дойти до туалета, если он не хотел напрудить в постель.
Наконец, он в раздражении рывком откинул одеяло и, сев на лежак… замер, в изумлении глядя на стол посреди камеры, на котором стоял какой-то зэк в нательной рубашке и подвязывал к решётке, закрывающей лампу в хате, верёвку. Было понятно, что скручена она из полос ткани, что надрали из лепня, остатки которого валялись тут же.
Стоя спиной к Ляпе, незнакомец суетился, пытаясь просунуть конец самодельной верёвки в маленькие отверстия решётчатого плафона. Серёга видел лишь его бритый затылок да лихорадочно мельтешащие кисти рук, покрытые наколками.
Что ещё удивило проснувшегося сидельца, так это то, что незнакомец был одет в нательную рубаху, хотя все в лагере в это время года под куртками носили майки.
Но самым странным и пугающим для Ляпы было то, что зэк этот, как видно, замысливший повеситься, не производил никакого шума. То есть абсолютно! Дождь давно закончился и с улицы доносились только далёкие приглушённые звуки автомагистрали, проходящей за лагерем.
Серёге показалось даже, что он ещё не проснулся и это лишь продолжение сна, настолько бесшумно всё происходило. Он ожесточённо потёр лицо и убедился, что все ощущения вполне реальны. Ляпа снова обратил взгляд на незнакомца и только сейчас подумал о том, что никаких других людей в камере быть просто не может…
Кончики пальцев на руках онемели, дыхание на миг пресеклось и зазвучало прерывисто, стараясь поспеть за молотящимся в груди сердцем. И почему-то вдруг очень захотелось, чтобы незнакомец наконец обернулся… и показал своё лицо.
И желание это было таким острым и настоятельным, что он уже почти решился окликнуть того, заранее обмирая от предстоящего ужаса… как внезапно скрипнул дверной “шнифт” — контролёр совершал обход, бесшумно двигаясь по длинному коридору и заглядывая в каждую камеру.
Подспудно Серёга ожидал, что прапор распахнёт кормушку, закричит или поднимет тревогу, увидев потенциального висельника, но голос дежурного, приглушённо прозвучавший в коридоре, был обращён только к нему:
— Чего расселся? Почему не спишь?
Ляпа сглотнул пересохшим горлом и, не сводя взгляда с неведомого сокамерника, хрипло ответил:
— На “дальняк” хочу, начальник…
— Ну так иди! Хули ты расселся?
— Я иду, — произнёс Серёга, по-прежнему оставаясь на месте.
Контролёр несколько секунд взирал на него через глазок, после чего с матерным возгласом открыл кормушку, заставив наконец Ляпу отвести глаза от странного зэка, сооружавшего себе петлю.
— Ты чо, сука — злым шёпотом спросил прапор, — бессмертный? Или такой наглый?
— Командир, а это кто? — отозвался на сказанное сиделец и кивнул головой в сторону стола. — Я ведь один был…
— Ты про кого? — оторопело произнёс тот. — Ты и так здесь один… “Крышу” сдуло, падла?
Серёга вновь обратил взгляд туда, где до этого копошился с верёвкой незнакомец и похолодел — там никого не было. Контролёр между тем продолжил говорить:
— Через минуту подойду снова и если ты не будешь в койке, вызову наряд и уботаем тебя здесь. Понял?
Не отвечая, Ляпа кивнул и поспешил на дальняк. Кормушка захлопнулась.
Сиделец быстро отлил, стараясь не выпускать из поля зрения стол и каждую секунду ожидая, что на его поверхности вновь появится странный висельник, но ничего не происходило. Ничуть не успокоенный этим, он вернулся к лежаку и лёг лицом к столу, покрепче завернувшись в одеяло. Сна как не бывало.
Едва слышные шаги попкаря приблизились к его двери. Серёга закрыл глаза. Снова скрипнул шнифт. Ляпа как будто воочию видел прапора, приникшего к смотровому глазку, и лежал тихо и неподвижно, стараясь выглядеть спящим.
Едва дождавшись, когда контролёр наконец отойдёт от двери, он тут же распахнул глаза и с неимоверным облегчением убедился в том, что в камере, кроме него, больше никого нет.
Немного успокоившись, он принялся размышлять над увиденным, хотя, правильнее было сказать, о привидевшимся… Будучи человеком, совершенно обделённым воображением, он никогда не увлекался книгами и фильмами, сюжеты которых хоть немного отдавали мистикой либо фантастикой. Даже будучи школьником, он всегда недоумевал от того, что его ровесники с удовольствием и сладкой дрожью пересказывали друг другу “страшные истории”, сидя у ночного костра в лесу, куда они несколько раз выбирались всем классом в так называемые походы под присмотром учителя. Почему летающие “чёрные гробы” и “руки” настолько пугали остальных сверстников, оставалось за гранью его понимания.
Незаметно для самого себя он всё-таки уснул и очнулся уже от грохота открывшейся двери и крика контролёра:
— Подъём, урод! Ночью не спишь, а утром не добудишься! Здесь вам не санаторий… Быстро встал!
Суматошно спохватившись с койки, Ляпа проворно оделся, скатал матрас и вышел на коридор, где удостоился болезненного тычка в спину от прапора:
— Живее поршнями двигай, сука!
Спотыкаясь и моргая ещё мутными спросонья глазами, он дошёл до матрасовки, где быстро закинул скатку к ряду других и почти бегом вернулся в камеру…
День проходил дежурно: завтрак, проверка, обход камер лепилой из сан-части… Серёга пробовал читать, но книга, так захватившая его вчера, сегодня показалась совершенно неинтересной — в голову постоянно вторгалось воспоминание о ночном происшествии. Он пытался убедить себя в том, что это видение было всего лишь сном, и почти преуспел в том, когда снова залязгали замки и дежурный, возникший в дверном проёме, требовательно произнёс:
— Куда это, гражданин начальник? — растерянно спросил сиделец.
— Тебе какая разница? Выходим!
Поспешно застегнув верхнюю пуговицу куртки, Ляпа вышел из хаты.
Дежурный провёл его по продолу к кабинету, где обычно проходили приёмы зэков. Заставив Серёгу встать лицом к стене, прапор открыл дверь и громко произнёс:
— Осужденный Купеев, товарищ майор.
— Заводи… — донёсся изнутри чей-то густой голос.
Контролёр дёрнул Ляпу за рукав куртки:
Серёга перешагнул порог и оказался в кабинете. За столом восседал толстый одышливый майор с красным лицом и рыжими усами, причём череп его был голым, как коленка.
— Осужденный Купеев Сергей Юрьевич, год рождения… — привычной скороговоркой начал было представляться Ляпа, когда майор махнул пухлой рукой и добродушно произнёс:
— Достаточно. Садись… — он кивнул на стул по другую сторону стола и, после того, как арестант уселся, спросил:
— Нет, гражданин начальник, не курю, — ответил тот, с тревогой гадая о причине вызова и личности мусора, которого он прежде ни разу не видел.
— Ну а я закурю, — с той же благодушной интонацией сказал майор и прикурил сигарету, взятую из пачки на столе. Затянувшись и выпустив целый сноп вонючего дыма, он продолжил: — Небось, думаешь, кто я такой и зачем тебя позвал… Ну, так вот, я начальник штрафного изолятора, Рожков Илья Петрович, и вызвал тебя по поводу допущенного тобой нарушения режима содержания.
— Какого нарушения, гражданин майор? Я ничего не нарушал, — Серёга хотел, чтобы голос его прозвучал уверенно, но вместо этого услышал в нём только заискивающие нотки. Он прокашлялся и добавил уже твёрже: — Сижу как все, без выкрутасов.
— Ну, если ты так говоришь… — мент снова глубоко затянулся и, шумно отодвинув стул, поднялся на ноги. Обойдя стол и попыхивая сигаретой, он подошёл к сидящему Ляпе и внезапно резко дёрнул назад спинку его стула. Зэк свалился на пол, а майор с силой несколько раз пнул его ногой, стараясь попасть в живот и закричал, наклонившись над лежащим на полу сидельцем: — Ты, сука, думаешь, что мои сотрудники мне будут врать за такую слякоть, как ты?! Полагаешь, животное, что я ТЕБЕ поверю?! Ты кем себя считаешь, тварь?! — Он снова с силой пнул скорчившегося на полу Ляпу. — Ты почему ночью не спал?! Почему сидел на койке?!
— В туалет захотел, гражданин начальник! — зачастил Серёга, испуганный не столько побоями, сколько внезапной переменой с виду добродушного толстяка, рожа которого сейчас была уже не красной, а багровой. Маленькие глазки, восседающие на толстых щеках, сделались совершенно безумными и безжалостными. — Я просто сходил в туалет!
— А, ну это меняет дело… — над зэком снова стоял толстый добряк. — Ты чо разлёгся? Давай поднимайся и топай в хату, а то у меня дел куча… Дежурный! — крикнул он в сторону двери, в проёме которой тут же нарисовалась рожа прапора. — Отведи его. — Он взглянул на Серёгу, постаравшегося как можно быстрее оказаться на ногах, и мягко сказал: — Ты ведь не будешь нарушать?
— Нет, гражданин начальник, не буду…
— Вот и не надо. Ну, иди, иди…
Прапорщик за воротник дёрнул сидельца, замешкавшегося на пороге и, закрыв дверь, повёл того назад.
Потрясённый и испуганный, Ляпа долго сидел на лавке, глядя в одну точку и бережно поглаживал левый бок, куда этот майор попал весьма чувствительно. Наверное, ребро треснуло, подумал он и потянулся за книгой, чтобы хоть немного отвлечься от случившегося…
Роман не спасал от тягостных размышлений, поэтому подоспевший обед и последовавшую за ним прогулку он встретил с облегчением.
Порядок вывода не поменялся, и Серёга снова оказался в последнем дворике по соседству всё с тем же Филом, в чём сиделец мог убедиться, когда тот вновь тихо окликнул его:
— Да, — негромко отозвался Серёга. — Привет.
— Да пойдёт… — вдаваться хоть в какие подробности своих переживаний не хотелось категорически. — А ты сам?
— Как пустой универсам, — хохотнул сосед и тут же спросил: — Курёху принёс?
— Не получилось, — ответил Ляпа, полностью забывший о просьбе Фила. — В следующий раз… Только как передать?
— Ты чо, вообще ни разу не грамотный? Какой раз сидишь?
— Эх, ты… Перекинешь и всё. Через рабицу пролетит нормально.
— Не спалят, — авторитетно заявил тот. — Я же тебе говорил, что легавые всегда уходят чай пить… Вроде как ритуал такой у них, — коротко хохотнул он. — А и спалят? Ну и чо? Когда шпана ментов боялась?! — Прозвучал очередной смешок, сразу же, впрочем, оборвавшийся — по железному трапу наверху раздались шаги вернувшегося с чаепития вертухая.
Вновь оказавшись в камере, Серёга взялся за книгу, других занятий всё равно не находилось, а сидеть и тупо пялиться в стену… Уж лучше почитать. Но чтение так и не шло. Ляпа принялся неспешно мерять шагами небольшое пространство хаты. Тревога не отпускала…
За окном потемнело — снова собирался дождь. Тусклая серая краска, покрывающая стены камеры, словно вбирала в себя даже тот слабый свет, что исходил от зарешёченной лампы в центре потолка. Доски пола уныло скрипели под ногой. Тишина, царящая в ШИзо, ватно забивала уши. Серёга зябко передёрнулся и попробовал поприседать, чтобы хоть немного разогнать кровь, но тут же скривился от боли в потревоженном боку.
Скоро подоспел ужин, за ним вечерняя проверка, а там уже и отбой.
В хате было достаточно свежо и Ляпа поверх одеяла положил и куртку — всё теплее будет спать. Штаны остались на лавке.
Устроившись на лежаке, он вытянулся под ветхим одеялом и закрыл глаза. Сон не шёл. Мысли о желанной свободе, до которой оставалось уже меньше двух лет, сегодня никак не успокаивали и не вселяли оптимизма — уж слишком тягостно было на душе.
Из крана периодически срывались капли воды, раздражающе тренькая по дну раковины. Пролившийся с вечера дождь наполнил хату сыростью и запахом мокрого бетона. В такие мгновения хотелось отрешиться от всего происходящего. Серёга с головой накрылся одеялом и попытался заснуть…
Где-то далеко за окном истошно завопила кошка. Ляпа вздрогнул и, открыв лицо, с ненавистью взглянул на чёрный проём окна, завидуя этой твари, которая и не предполагала о наличии таких вещей в жизни, как тюрьма.
Взгляд его прошёлся по камере… и замер при виде знакомой фигуры, стоящей на столе. Правда, теперь самодельная верёвка уже была подвязана к ламповой решётке, и сейчас неведомый зэк стоял на самом краю стола, сосредоточенно глядя вниз, словно прикидывая, достаточно ли велико расстояние до пола. Уже готовая петля лежала на его плечах.
В этот раз Ляпа не стал щипать себя. Не ожидая никакой реакции от самоубийцы, он просто негромко окликнул его… и тут же проклял себя за этот неуместный порыв:
Тот стоял неподвижно, но каким-то неведомым образом сиделец понял, что его услышали…
Сергей неотрывно смотрел на напряжённую фигуру незнакомца и холодный ужас накатывал на него, заставив онеметь сначала тело, а потом захватив в свои знобкие объятия и сам разум…
Медленно, очень медленно зэк стал поворачиваться в его сторону и каждое мгновение этого невыразимо неспешного движения сердце Ляпы осыпало инеем. Завороженно, с остановившимся дыханием, он обречённо ждал, когда сможет увидеть его лицо, будучи уверенным в том, что в ту же секунду просто умрёт…
И тут с улицы, только ещё ближе и противнее, вновь донёсся кошачий вой… Фигура незнакомца вдруг сделалась плоской, словно нарисованной в пространстве, а мгновение спустя пропала сразу и без следа.
Только сейчас Ляпа понял, что не дышит и с силой втянул в себя тягучий воздух, после чего длинно всхлипнул… и отключился.
