— Какие красивые глаза, прямо как грозовое небо, — бормочет Тамара. — Прямо как у мамы. Наверное, поэтому он и показался мне знакомым. Давно я ей не звонила, кстати…

Наплевав на то, что до первой пары остаётся меньше получаса, Тамара берёт в руки смартфон и набирает номер матери.

Длинные гудки длятся слишком долго.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — сообщает ей механический голос. «Опять телефон где-то оставила, и он разрядился?» — думает Тома, но в глубине души переживает. А что, если сон был предупреждением? Он ведь такой яркий, живой, даже немного пугающий. Тамара до сих пор чувствует солоноватый запах моря, а пронизывающий всё тело ветер и сейчас будто бы охлаждает воздух в комнате и колышет волосы.

Слишком тревожно. Она вскакивает со стула и начинает расхаживать по комнате туда-сюда. Звонит ещё раз — результат тот же.

Больше ждать Тома не может.

Буквально подбежав к шкафу, Тамара берёт первое, что попадается под руку — серые джинсы и голубую — прямо как её собственные глаза — рубашку. Мама поэтому её и подарила месяц назад, на день рождения. Сказала, что она точь-в-точь такого же цвета, какого были и глаза, унаследованные от отца. Единственное, что осталось от него на память: ни фото, ни личных вещей, даже волосы у Томы мамины: каштановые и до невозможности прямые. А у того мужчины из сна они были длинными и волнистыми, о чём неожиданно вспоминает Тома, но не понимает, чем ей это поможет.

«С мамой беда», — стучит, бьётся в голове навязчивая тревожная мысль.

Тамара одевается быстро и уже через пять минут выбегает из общежития в солнечный сентябрь, так контрастирующий с её настроением и недавним сном.

Вокзал, электричка, стук колёс, растягивающий время во что-то вязкое и бесконечное. Наконец, нужная станция. Как бы Тома не уговаривала, мама не хотела переезжать в город: жила в деревянном домике на окраине деревни, вела скромное хозяйство и была этим довольна. Сейчас Тамара в очередной раз жалеет о том, что мама живёт так далеко от цивилизации, пусть ей и помогают немногочисленные соседи.

Путь до дома смазывается в одно мгновение. Тамара чувствует себя натянутой струной, готовой вот-вот порваться или взорваться подобно шипучему драже. Ассоциация кажется настолько странной и неуместной, что Тома улыбается.

Дом встречает её промозглой темнотой. Свет нигде не горит, печь давно не топлена, разряженный мобильник лежит на столе в прихожей. Мамы нигде нет.

Тамара обходит дом, чтобы убедиться в этом, заглядывает в каждый закоулок, даже поднимается на чердак, который некогда до невозможности её пугал. Да и трудно не бояться, когда на тебя падает что-то большое и мрачное. Пусть это и оказался старый плюшевый мишка с неё ростом, на чердак Тома с той детской поры не поднималась.

Где включать свет, она так и не находит, но благо, штор на небольшом круглом окне под потолком нет, поэтому хоть что-то рассмотреть можно. Мишка так и сидит рядом с люком. Вздрогнув, Тамара проходит мимо. Мишке, по виду, лет тридцать, не меньше. «Чей он, интересно? — думает она попутно: — Мамин?»

Чердак оказывается просто огромным! Томе даже кажется, что он в несколько раз больше дома под ним. Она осматривается, с удивлением понимая, что видит очень много вещей, связанных с морем. Откуда? Мама ни о чём таком ни разу не рассказывала.

Взгляд цепляется за удивительно чёрную ракушку, выглядывающую из-под тёмно-серого от грязи обрывка паруса.

— Томочка, здесь ты? — спрашивает снизу мама.

«Значит, с ней всё в порядке», — с облегчением думает Тамара, чувствуя, как что-то бывшее с утра неподъёмным грузом, исчезает, просто растворяется. Подхватив ракушку, она пружинящей походкой идёт в сторону выхода с чердака.

— Здесь. Иду, мам! — отвечает Тома насколько может весело и бодро.

Разговор им предстоит непростой.

Тамара входит на кухню следом за матерью. Она уже не та испуганная девчонка, которая примчалась при первом же подозрении на опасность.

— Ма-ам, ну я же просила тебя следить за телефоном, — протягивает она с претензией.

— А чего за ним следить? Сам пусть за собой следит. Связь, тем более, ловится не везде, — говорит мама совершенно спокойно и даже весело.

— Я же волнуюсь…

— А ты не волнуйся, Томочка, твоя мама и не такое видела.

— Какое «такое»? — напрягается Тома.

— Хочешь чаю? Травяного. Специально в лес вот ходила, набрала. Как знала, что ты сорвешься и примчишься сегодня. — Мама смеется, но Тамара чувствует исходящее от неё будто бы даже осязаемое напряжение.

— Что-то случилось? — спрашивает она, заглядывая матери в глаза удивительного цвета.

— Нет-нет, всё в порядке. Мой руки и садись за стол! — резко отвечает та и идёт к печи.

Тома оставляет смартфон с ракушкой на тумбочке и подходит к рукомойнику. А из головы отчего-то так и не идёт тот седой мужчина — Ричард.

— Мам, а у нас случайно нет предка-моряка? — спрашивает она невзначай.

К удивлению Тамары, мама вздрагивает и начинает осматриваться, особенно внимательно вглядываясь в окно.

— С чего ты так решила, дочь?

— Ну… — сначала Тома хотела рассказать и про сон, но после решила повременить с ним. — Там, на чердаке, столько всего морского. И даже смотри, какая ракушка!

Вытерев руки, Тамара подходит к тумбе и берёт в левую руку чёрную ракушку.

— Я таких и не видела никогда. Чёрная-чёрная, прямо как…

— Как что? — испуганно перебивает её мама.

— Мне сегодня приснился пожилой мужчина. Он шёл вдоль морского берега, а там было много острых камней. Цвет похожий.

— Чёрный? — спрашивает мама подавленно.

— Да, чёрный. А что такого? — не понимает Тамара.

— Пора, — бормочет мама себе под нос, так что Тома едва может разобрать голос.

— Ч-что пора? — холодок, отступивший в поезде, возвращается, так что Тамара вздрагивает.

— Пить чай, конечно же. Он как раз настоялся. — Пусть мама и пытается казаться бодрой, Тома этим не обманывается.

Тамара чувствует, что мама что-то недоговаривает, но давить на неё не хочет. И так женщина пожилая, многое испытавшая за свою жизнь. Вон, даже седые волоски появляться начали, что Тома замечает только сейчас. Она садится за стол, оставляет ракушку рядом и берёт в руки тёплую кружку. Аромат чая, до того витавший в воздухе лёгким флёром, наполняет ноздри.

— Что это за травы? — с улыбкой спрашивает Тома.

— Пей, девочка, пей, — сухо отвечает мама.

Тамара делает один глоток, потом ещё и ещё. На вкус тоже никак не удается определить, что там за травы такие необычные, но останавливаться не хочется. Хочется пить и пить — до дна. Томе не удаётся остановиться даже тогда, когда она понимает, что мама никогда не обращалась к ней «девочка» — только по имени или «дочка». А это её «девочка» звучит слишком отстраненно для матери.

— Мужчина, которого ты видела во сне — мой отец, — неожиданно сообщает она.

Томе уже сложно воспринимать информацию, глаза слипаются, а в голове появляется какой-то туман, но она слушает родной голос изо всех сил.

— Их корабль напоролся на рифы, когда мне было пять. Вся команда погибла и только он смог спастись, заключив договор с морским дьяволом. В качестве залога отец использовал меня. — Мама смеётся, но этот смех далек от привычных звонких колокольчиков. — Теперь, чтобы жить самим, нам нужны жизни кровных родственников. Мне жаль, Тома. Я думала, что успею родить ещё кого-то, но времени больше нет. Прощай.

Это «прощай» становится последним, что Тамара слышит от матери. Голова стремительно тяжелеет, глаза слипаются, в ушах шумит ветер. Тому тянет зевнуть, но даже этого она сделать не успевает. Тьма накрывает её подобно савану.

Тамара приходит в себя, но в первые секунды даже не понимает, где она. Здесь холодно, оглушительно шумит море и до щиплющей боли пахнет солью. А ещё — острые камни впиваются в колени и ладони.

Тома поднимается, но чувствует необычайную слабость, как будто бы ей не двадцать, а все восемьдесят. Да и руки какие-то слишком тонкие и бледные…

Тут появляется Ричард. Он уже совсем не старик, а вполне себе мужчина в самом расцвете сил. Дедушка, как теперь знает Тамара, широко улыбается, смотря на ослабевшую Тому.

— Ну здравствуй, внучка, — с сильным акцентом произносит он. — Очередная.

Ричард начинает лающе смеяться. Глаза его сверкают безумным блеском, а волосы теперь такие же тёмные, как у мамы.

Только сейчас Тамара понимает, что то, что она во сне приняла за чёрные камни, на самом деле обломки костей, пропитанные кровью. Она вздрагивает и начинает пятиться от безумного родственника. Хочется оказаться как можно дальше от этого острова. И как Ричард провёл здесь столько лет?

Тома спотыкается и едва не падает. Равновесие удаётся сохранить, но идти с каждым шагом это всё тяжелее делать.

— О, ты ещё можешь двигаться? Екатерина хорошо о тебе позаботилась, я рад. Мне хоть какое-то время будет не так скучно. — Ричард, которого никак не удаётся считать собственным дедом, опять начинает смеяться.

Обессилевшая Тамара падает на колени и закрывает глаза, по её щекам текут такие же солёные, как морская вода, слёзы.

— Мне правда жаль, Тамара. Я хотела бы тебя спасти, — бормочет Екатерина в своём, реальном, мире, заворачивая иссохшееся тело Томы в грязно-серую парусину. На голове женщины больше нет седых волос.

Наклонившись, она целует дочь в морщинистый лоб. На подобную пергаменту щёку падает одинокая слеза.

Камил отшвырнул записку, вскочил на ноги. Он выхватил топор. И принялся рубить всё, что попадалось под руку. Он зарубил кровать Милады. Зарубил платья, которые ей дарил. Когда со всей силы – до звона в пальцах – ударил по каменной стене, то древко топора сломалось.  

Камил вышел в коридор.

Преследовать? Эта девка слишком много знает. Она угрожала всё рассказать об его мёртвой армии. Но как бы её поймать? Как её настигнуть?!

Камил направился вперёд по коридору, в сторону ворот, чтобы выяснить у дружинников, куда умчали купцы… И какие именно купцы? Их через постоялый двор проходил немерено! Какой из караванов необходимо преследовать? Всё это нужно срочно выяснить…

-- Милорд… -- навстречу выплыл Рыжий. – А я вас как раз искал. Колбочку… Не могли бы вы дать мне «Слёзы Радости»?…

Рыжие волосы. Камил влетел в испуганного Рыжего, сбив того с ног на каменный пол. И принялся лупить его по лицу кулаками.

-- Милорд… прости!…. Прости… я не хотел…

-- Почему ты не уследил за Миладой?! – Камил не останавливался ни на секунду. – Почему ты её упустил?! Бесполезный кусок дерьма!!

-- Милорд… -- Рыжий пытался закрываться от ударов. Лицо его покрылось кровью. – Милорд…

-- Ты упустил её!! Ты не уследил за ней!! Какой же ты шпион, к чёрту!?

Камил быстро поднялся. Вытянул кинжал. Рыжий, увидев оставшимся глазом угрожающий блеск – заверещал. Он перевернулся на живот и попытался уползти. Но Камил ухватил его за рыжие кудри. Потянул волосы на себя, обнажив шею. Резким движением вспорол нежную кожу. Хлынула кровь. Гортань взвыла, словно флейта. Рыжий ревел, захлёбываясь кровью, а Камил хищно скалился и остервенело пилил глотку, испытывая непередаваемое удовольствие и облегчение. Рыжая голова отделилась от тела – Камил с хрустом переломал позвонки, весь измазавшись в крови.

Глаза Рыжего ещё смотрели вперёд. Они всё видели. Лицо подёргивалось в конвульсиях.

-- Я дал тебе шанс, но ты снова меня предал! – Камил швырнул отрезанную голову об стену, оставив на камнях кровавый след. И продолжил свой путь вперёд по коридору. Огненная буря внутри немного стихла, предоставляя возможность лучше поразмыслить над ситуацией. Полегчало.

Идти по следам Милады. Жалко, Хельг ушёл в свои леса. В момент, когда так нужен! Милада специально подгадала такой момент! Наверняка!

Однако, задумался Камил, Милада не хочет его выдавать. К чему ей это? Она просит, чтобы Камил её отпустил. Чтобы позволил начать новую жизнь…

Он даже не знает, кого именно преследовать. А караван ушёл давно. И если торговцы не глупцы, то надёжно укрывают Миладу от посторонних глаз.

Камил сильно рискнёт, если отправится за ней в погоню. Да и чего он добьётся, если даже найдёт её? Отрежет ей голову? Ей и ублюдку, что увёл её?!

Он взвыл от злобы, вновь захлёстывающей его рассудок.

Дружинники на стенах отшатнулись, когда увидели окровавленного Камила,  несущегося к ним. Их ладони синхронно легли на рукояти мечей. От свирепого барона можно ожидать чего угодно. Бойцы его боялись, а умирать без сопротивления явно не желали.

Стражники, однако, не видели, чтобы Милада выходила за пределы замка. И не смогли ответить на вопрос, с каким именно караваном она уехала.

Бойцы не осмелились спросить, что случилось. Сильно насторожились. На шумиху прибежал Мямля. Принялся расспрашивать Камила, в чём же дело.

Громадный добряк смягчил злобу одним своим присутствием. Как можно было злиться на этого громогласного простака?  

Ярость немного отступила. Камил набрал полную грудь воздуха. Выдохнул. Нельзя позволить эмоциям взять верх.

Преследовать Миладу опасно. Это чревато разоблачением. Она не выдаст его просто так. Она его предала. Но Камил всё равно верил ей.

Если он сейчас бросит в погоню всю свою мёртвую дружину, то… А если живую?

Нет. Тоже опасно.

И пока он будет искать – купцы заметят приближающиеся отряды и отправят птицу. Куда-нибудь в Кратен…

Так оно и будет.

-- ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, КАМИЛ? ЧЕГО СЕРДИШЬСЯ?

Камил ничего не ответил. И ушёл прочь, подальше от посторонних глаз.

Нужно было попросить прощения! Это всё гордость. Всё посыпалось из-за его гордости.

Или... Дело вовсе не в том, что они поссорились? Милада уже давно веселилась с проезжим купцом. Всё время, пока Камил тяжело болел. Не зря же она не пришла сразу, когда он очнулся! Поблизости он видел только Лизу… Но не могла же она так быстро влюбиться в другого!

Или всё же могла? Камилу вспомнились первые деньки знакомства в Камне. И его тут же одолели черти, разжигая на душе жгучее пламя боли. Чёрное пламя. Как же им было тогда хорошо… Это были самые счастливые дни. Подобное никогда больше не повторится.

Один. Нет Милады рядом. Неужели Камил её никогда больше не увидит?

Душевная боль не заканчивалась. Хотелось от неё избавиться. Нужно было найти силы, чтобы жить дальше, чтобы совершать достойные поступки. Но боль жила теперь повсюду. В саду, где они гуляли по вечерам. В коридорах, где улыбались друг другу. В опочивальне… От боли никуда нельзя было деться. Никуда не убежать. Сами стены замка, казалось, впитали её. Камил оказался заперт в вязкой и жгучей темноте. Эту боль невозможно просто лишь оттолкнуть от себя.

И порой эта боль становилась похожа на лавину.

-- Неужели это никогда не кончится? – ужаснулся Камил. Он метался по коридорам, будто пытаясь уйти от чего-то. Но бесполезно. Тогда Камил побежал. Он вырвался за ворота. И бежал, бежал, бежал… отчаянно и не жалея себя. Пока не рухнул в траву, задыхаясь до рвоты.

Тогда сил совсем не оставалось, чтобы страдать. Камил упал, бросив взгляд на плывущие облака. И почувствовал себя бессильным. Беззащитным. Будто снова сделался тем бегущим из разграбленного замка мальчишкой.

Слёзы – это слабость. Плачут только бабы и слабаки. Но Камил разрыдался, как ещё никогда не рыдал. Плечи сотрясались, а боль становилась ещё невыносимей…

Есть ли тогда смысл жить дальше? Ведь ему больше никогда не станет так же хорошо, как было с Миладой.

Он поглядывал на кинжал, весь покрытый запекшейся кровью Рыжего, как на избавление. И если бы он не знал, что по ту сторону облегчения не получить – окунувшись на веки в глубины Изнанки – воткнул бы себе этот кинжал с размаху в бедренную артерию. Быстрая смерть…

Милада особенная... Таких как она – смелых и развязных, ласковых и любвеобильных – больше не сыскать на всём белом свете. Таких же девушек попросту не существует! Милада неповторима.

И одновременно терзала мысль, что если Милада оказалась способна «полюбить» Камила в столь кратчайший срок, за пару дней в Камне, то почему бы она не смогла так же полюбить и кого-то другого? Какого-нибудь проезжего красавца с большим кошельком и неопасной работёнкой?

Камил осознад, что никогда не был достоин Милады. Она заслуживала лучшей жизни. А мог ли Камил подарить ей такую жизнь? Осаждённый со всех сторон толпой врагов, униженный, без титула и особых денег; без свободного времени, весь в делах; постоянно рискующий собственной жизнью?

С таким счастья не найти.

В поместье Камил вернулся только вечером, после заката. Он не хотел, чтобы его кто-то видел. Он хотел забыться в одиночестве, скрыться в тенях.

Но придворные тут же бросились за ним. Они обеспокоились жестоким убийством Рыжего.

Камил признался, что это он его прикончил. Но почему именно – не рассказал. Причина унизительная. Только Ларсу и Нойманну он рассказал про бегство Милады.

-- Закономерный итог, -- только и пожал плечами Ларс. – Иначе и быть не могло с такой бабой, как Милада.

-- С какой это «такой»?! – возмутился Камил.

-- С легкомысленной, -- ответил Ларс и покривил бровью. – Камил, ты что, серьёзно рассчитывал на высокую поэзию от, прости Господи, шлюхи-служанки, которая спала со всеми придворными подряд в Камне?..

Камила ошарашили эти слова. Он не нашёлся что сказать.

-- Всё-таки серьёзно… -- удивился Ларс.

-- Что ты такое говоришь?!

-- А как ты ещё, думаешь, смогла выжить Милада в плесневом логовище?.. Да и, как мы видим, она уехала с купцом. Значит она просто шлюха, которая торгует своим телом ради выгоды. Чего ты от неё ждал?

-- Ларс…

-- Что? -- Ларс вздохнул. – Кто тогда по-твоему эта Милада? Принцесса из страны сияющих радуг? Где девицы какают сладкими финиками?

Камил снова не нашёлся, что возразить.

-- Она меня обманула…

-- А мне кажется, что это ты сам себя обманул. Бывает. Все через это проходят. Расслабься. Баб вокруг полно… Вот помню, как я в своей молодости…

Всё было так. Ларс оказался прав. Глаза Камила всё видели, но ничего не замечали. Не хотели замечать. Милада ведь всего лишь придворная шлюха.

Но это осознание помогало ненадолго. Печали вскоре снова вцеплялись в глотку. И Камил ужасался от мысли, что простил бы Миладу, если бы только та вернулась. Эта мысль била по самому больному – по гордости.  

Камил лишился сна. Он спал лишь несколько часов и просыпался от невыносимой тоски. Во всех сновидениях он видел свою возлюбленную в объятиях другого. Милада ехала в повозке, положив голову на плечо светловолосому красавцу. Счастливая. Улыбающаяся. После таких видений Камила рвало.

Лиза пыталась утешить Камила, но этим вызывала лишь раздражение. От неё становилось ещё хуже, чем в полном одиночестве.

Он жалел, что не бросился следом. Нужно было вернуть Миладу. Посадить её в темницу. Переубедить.

Иногда душевная боль отступала. И казалось, что вот она – долгожданная свобода. Камил брался за свои дела. Пытался усердно работать. Но боль возвращалась. Она изматывала. Она не оставляла сил ни на что. Камил был вынужден передать все свои дела Ларсу.

-- Соберись, -- говорил Ларс. – Если ты не будешь бороться, то завянешь.

-- Не могу… отстань от меня! Мне нужен покой…

-- Покой – болото. Держись крепко. И смотри на то, что будет впереди.

-- Нет у меня никакого будущего, -- ответил Камил. – Мне не с кем будет делить свои успехи и триумфы. Да и не будет никаких триумфов. Искро всех нас перебьёт, мы ничего не можем ему противопоставить. Всё это попросту не имеет смысла…

-- Услышь себя! Что бы о твоих словах подумал командир Орманд? А? Он бы обсмеял тебя! Сказал бы, что тебе не хватает мужества даже на то, чтобы забыть какую-то шлюху!

Камила эти слова привели в бешенство. Он выгнал Ларса прочь. Но в одиночестве задумался над сказанным. Действительно. Это всё недостойно. Разве таким он всегда желал стать? Ничтожным размазнёй?

Камил находил в себе силы браться за дела. Но боль забирала своё. От неё никуда не деться, пока она не отломит от души причитающийся кусок… Время залечит, как выражался Вальд.

Главное постараться не потерять себя самого в этом страдании.

Если бы не тратил время на Миладу, то уже давно научился сшивать Химер! Лучше осваивал бы ремесло Изнанки! А что вместо этого Камил делал всю прошлую зиму? Остервенело трахал рыжую потаскуху, которая теперь его предала! Какой в этом имелся смысл? Ещё больше возненавидеть людей вокруг? Удостовериться, что все они – лицемерные твари? Это он и без того понимал с самых малых лет.

Лучше всего боль приглушали только чужие страдания. Камил занялся допросами пленных командиров «Менестрелей». И вызнавал у них всё, о чём они ещё не успели рассказать.

Он изматывал бедняг самыми изощрёнными пытками, какие только могла изобрести его ожесточившаяся фантазия. Командиры рассказывали всё. Без утайки.

Особенно позабавило, когда палач-Реян согнулся пополам. Его вывернуло от жестокостей. Палача! А Камил хохотал, ощущая своё превосходство. Тогда ему стало особенно хорошо. Тучки рассеялись. Появилось достаточно сил, чтобы заняться более важными делами.

Камил занялся живой дружиной. Отличившихся на войне бойцов он назначил десятниками. Эти монстры были способны потягаться с самими Хильдиньярами! Самых матёрых воителей он оставил у себя в замке. Гарнизон, не принимавший участия в боях, он перевёл к Житникам. В замке, под самым боком, должны остаться самые лучшие. Однако пятерых самых наилучших Камил назначил Никлоту в телохранители. Управленец должен быть в безопасности.

Дружина крепка и опытна. Но малочисленна. И это самая большая проблема. Нужно было наращивать силы. Тогда Камил поручил Ларсу заняться набором рекрутов.

-- Я же сказал, что хочу завязать с военными делами, -- напомнил Ларс о написанном в своём письме о тяжёлой победе над бандой. – Я уже слишком стар для войны. Небеса послали мне знаки, что надо заканчивать.

-- Ты и вправду хочешь покинуть дружину?

-- Я могу сдать своё оружие, если нужно. У меня есть достаточно денег. Хочу жить нерасторопно, забыв о проблемах. Подумываю отправиться в Ветроград, пока мужские силы не покинули меня совсем. Начну свою вторую молодость…

-- Да брось, Ларс! Ты нужен нам всем здесь. Без тебя… всё посыплется. И дружина в том числе. Кто будет обучать солдат?

-- Среди молодняка есть достойные кандидаты.

-- Достойней тебя? Ларс! Без тебя дружина Миробоичей ослабнет сразу в десять раз!

-- Приятная лесть, но…

-- Никаких «НО», Ларс! Чего ты хочешь взамен? Колись.

-- Я хочу мирной жизни… Я устал воевать. Хочу в Ветроград.

-- Хорошо. Тогда я не буду отправлять тебя в бой. Никогда. Ты сможешь жить мирной жизнью. В поместье. Выполняя роль командира и тренера дружины.

-- Быть командиром, но не ходить в походы? – усмехнулся Ларс. – Я знаю чем это закончится. Я выйду в поход. И даже не по твоему приказу. А по собственной воле. Я просто не смогу стоять в стороне.

-- Ладно. Тогда я повышу тебе жалованье, -- сказал Камил. – И… И привезу сюда отборных шлюх из Ветрограда. Я пошлю гонцов. Ты будешь менять женщин, как только вздумаешь. Если уж ты так скучаешь по публичным домам Ветрограда…

-- Ты разоришься. Ведь я буду менять их часто.

-- Значит будем менять!

Ларс рассмеялся. Вздохнул. Покачал головой. Задумался, почесав бородку.

-- Ты серьёзно? Я ведь соглашусь, -- сказал Ларс.

-- Тогда договорились? Ты нам нужен здесь. Ты незаменим. А я хочу… устроить тебе лучшую старость. Ты всю жизнь провёл на войне во имя Миробоичей. Ты заслужил.

-- Тогда повысь жалование в три раза. На местных любовниц не хватает денег, сам знаешь какие бабы расточительные…

-- Замётано.

-- Твоя взяла, -- они пожали руки. – Умеешь же ты играть на чужих слабостях! Далеко пойдёшь. Чёртов дипломат…

Ларс отправился в окрестные деревни, чтобы набрать всех желающих вступить в ряды дружины Миробоичей. А Камил, как и обещал, отправил в Ветроград несколько бойцов с повозкой. В деревни Камил тоже отправил гонцов – красавицы водились ведь не только в городе…

По вечерам нападали тоска и безнадёга. Иногда не помогали даже пытки пленников. Камил занимался управленческими делами, но на большее сил не хватало. Только упражнялся в фехтовании с дружинниками каждый вечер, пока не валился с ног. Как следует измотавшись он мог проспать достаточно много.

Кошмары вынудили его снова заняться сновидчеством. Вспомнились старые техники, которым обучал их с Ишуасом старец Готам. И это помогало, хоть и не всегда.

План по усилению мёртвой дружины катился в пропасть. А ведь скоро Сбор. Скоро к ним за Долгом приедет Хмудгард. Воспользуется ли князь Искро слабостью Миробоичей?...

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Владислав Ц 2000р

Степан А. 1000р "Извини за перерыв в донах, с деньгами проблемы) А книги огонь, спасибо за творчество" Ответ: ^_^

Владимир М. 500р

ArcterniuS 500 р

Екатерина М 100р

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Темнейший» на АТ: https://author.today/work/316450