realiy_gizny

Американцев все клянут за то, что они весь мир хотят причесать под одну гребёнку. Но что такое сами США? Белые англосаксы-протестанты там давно в меньшинстве. В целом же это конгломерат ирландцев, итальянцев, славян, евреев, вьетнамцев, иранцев, чёрных местных и чёрных из карибских стран, индейцев местных, мексиканских или эквадорских и т. д.
США выстроили систему правил, позволяющих разным этническим группам как-то уживаться друг с другом. Система неплохо работает экономически, и американцы ею гордятся, но это совсем непохоже на серую однородную массу, какой иногда представляют будущий глобальный мир. Так что нет никаких оснований опасаться за автономные сообщества. Вопрос в другом – как научить эти автономии жить если не в любви и братстве, то хотя бы без драк?

О теории пассионарности Гумилёва.
Л. Н. Гумилёв очень много сделал, чтобы ввести в «историческое пространство» кочевые народы. Что же касается структуры исторического процесса, то его взгляды и противоречат фактам, и сами внутренне противоречивы. С его точки зрения, начальная фаза этногенеза – пассионарный толчок, вспышка энергии, вызванная мутацией, то есть сугубо материальная субстанция. Но физика, насколько мне известно, никакой разницы в энергообмене человеческого организма на разных фазах этнического развития не фиксирует. Да и сам Гумилёв отмечал, что на спаде этногенеза люди расходуют энергии не меньше, чем при подъёме. Особенности их поведения в той или иной фазе он очень удачно назвал «цветом времени», и этот «цвет» явно имеет неэнергетический характер.
Впрочем, незачем погружаться в теоретические дебри, чтобы увидеть, как сильно изменяется пассионарность в течение жизни одного поколения. Разве сравнить, к примеру, наш народ в 1987 и в 2007 годах? Так что мутации здесь совершенно ни при чём. А с тем, что нации, как и отдельные люди, рождаются, переживают разные пертурбации, а потом умирают, – конечно, спорить невозможно. Только объяснения приходится искать более сложные.

Глобализация и семейный уклад жизни.
Человечество за всю свою историю не выработало никакого механизма воспроизводства, кроме семьи (ЭКГ и т.п. – в конечном счёте разновидности этого механизма). В 1850 – 1950 годах, на подъёме социалистического движения, в моде были античные идеи общественного воспитания детей (вспомним Древнюю Спарту). Сейчас практика и наука в унисон твердят: никто и ничто не заменит ребёнку мать. Так что, если исчезнет семья, в скором времени исчезнет и человечество.

Другое дело – какой будет семья? Это часть более общего вопроса: каким ценностям, в конечном счёте, отдаст приоритет большая часть человечества. Например, станет оно руководствоваться принципами свободы личности или конфуцианскими добродетелями, замешанными на почитании старших. Окажется ли будущая семья парной, как это свойственно христианской цивилизации, или гаремной, как принято во многих местах остального мира. Придётся ли, скажем, женщинам будущего носить хиджаб и никаб, или они будут во всём равны мужчинам?

В «конкуренции ценностей» христианские страны, несмотря на экономические успехи, находятся сегодня в невыгодной позиции. Женщина здесь имеет свободу выбора. Захочет ли она тратить жизнь не только на карьеру и развлечения, но и на семью, зависит от того, какую систему стимулов из данных нам природой люди выстроят.
В позднеимперском Риме женщины в схожей ситуации сделали выбор не в пользу семьи, и Римская империя исчезла. На её землях расселились варвары, чьи женщины рожали по десятку детей. Подставим сегодня вместо Рима Россию или Европу, и станет ясно, в какой точке мы сейчас находимся.

Вся история человечества – непрерывный процесс глобализации (объединение Руси, объединение Германских княжеств, Единая Европа и т. д.). Но именно сейчас эта проблема стала восприниматься так остро.
Процесс слияния мелких этнических сообществ в крупные идёт столько времени, сколько существует человечество. «Опытным материалом» для нынешних многомиллионных наций послужили тысячи народов, чьи имена либо мельком упоминаются на страницах истории, либо вообще не дошли до нас. Историческая память у человека довольно короткая, поэтому люди склонны преувеличивать свою особенность.
Полторы тысячи лет назад остготы, хазары, юты или лангобарды охраняли свою самобытность не менее ревностно, чем мы сейчас. И разве наши предки в XIX веке, сетовавшие на засилье французского языка, не боролись тем самым с глобализацией? Просто раньше слова такого не было. Люди не мыслили в мировых масштабах, поскольку средства связи были примитивные – лошадь и верблюд на суше, да парусник на море. Сто лет назад русский парень или девушка из маленького городка могли никогда в жизни не увидеть Петербург или Москву, а сегодня одних фильмов про Нью-Йорк мы насмотрелись столько, что силуэт уже не существующих башен-близнецов кажется знакомым не меньше, чем очертания дома напротив.

Основные направления мирового развития в будущем.
Опыт множества очень умных людей доказывает, что предсказать основные направления мирового развития невозможно. Мы всегда экстраполируем в будущее действующие тенденции. Но неожиданно возникает что-то принципиально новое, чего никто предвидеть не мог, и мир начинает двигаться абсолютно иным путём.
Слово «империя» по отношению к современности применимо лишь в переносном смысле. Классическая империя – это народ-гегемон, напрямую эксплуатирующий народы-вассалы. Таких империй нет и в большом масштабе не предвидится. Главная причина та, что в наиболее развитых странах за последнюю сотню лет коренным образом изменился менталитет. Древний Рим – не самая жёсткая из империй – мог со спокойной совестью (так было принято) требовать от подвластных народов уплаты дани, поставки кораблей, воинов и т. п.
Современные развитые страны утратили способность «доить» колонии. Ещё лет семьдесят назад Франция, к примеру, стала платить своим африканским подданным-мусульманам такие же пособия по многодетности, что и французам. Те покупали на пособия новых жён и заводили ещё больше детей. Британская и французская империи рухнули во многом из-за того, что метрополиям стало невыгодно владеть колониями: производительность труда там была несравненно ниже, а социальную сферу приходилось вытягивать на уровень метрополии.

А вот сферы влияния реально существуют: география – штука упрямая. Тем не менее маленькая Куба, живя под носом у Штатов, плюёт на них, как и самостийная Эстония пытается плевать на нас (но выходит это у нее не очень).
В «Pax Americana» в самих США верят только недоумки; зато об этом по всему миру орут сотни миллионов демагогов, которые работать не научились, а жить красиво хотят. Не только в Европе, но уже и в Азии почти не осталось левацких режимов. И в Португалии, и в Таиланде люди убедились, что усердный труд выгоднее делёжки чужого добра.

Создать империю старого образца (с некоторыми нюансами) могут только китайцы, чей менталитет мало изменился. На Индокитай или Монголию большинство китайцев смотрят как на утраченные имперские провинции.

Совсем иное дело – империи по образцу корпораций. «Мицубиси», «Дженерал Моторс» или «Бритиш Петролеум» действительно напоминают империи. «Народного контроля» изнутри в них нет, и руководство в погоне за выгодой часто пренебрегает этикой. Но эти «империи» живут не за счёт грабежа, а за счёт производства товаров и услуг, пользующихся спросом. А самое главное – таких «империй» сотни, и интересы их не совпадают. Следовательно, рабство миру не грозит.
Гораздо хуже экстерриториальные империи типа нарко- и прочих мафий, «Аль-Каиды» и ей подобных. Не возникнут ли в будущем их усовершенствованные подобия, способные контролировать уже не десятки и сотни тысяч, а десятки и сотни миллионов людей по всему миру? И что произойдёт, когда в Европе большую часть населения будут составлять мусульмане?

Что движет историю
Один умный человек сказал: не решив общие вопросы, в частных мы будем постоянно на них натыкаться. В данном случае общий вопрос звучит так: «Что движет историю?» Человек верит, что живёт разумом, поэтому ему кажется, что и историю люди творят сознательно, направляя её в ту или иную сторону. Это иллюзия. Историю образуют сотни миллионов разнонаправленных воль, слабо понимающих, что происходит.

Глобализацию никто не выбирал. Просто некоторые народы всегда искали новые пути и новые земли. Из племён вырастали нации, из маленьких городков – большие империи. В XIV веке китайский казённый флот пытался подчинить Китаю территории между Явой, Индией и Восточной Африкой. А спустя столетие-другое португальские и испанские купцы с итальянскими капитанами и лоцманами стали плавать уже по всему миру. Это и было начало глобализации.

В XVIII веке вся культурная Европа говорила по-французски и одевалась по парижской моде. Сегодня глобализация – это одна и та же реклама, одни и те же фильмы и телевизионные форматы по всему миру; это Всемирные Олимпийские игры, которые когда-то были чисто греческими; это победа на конкурсе Евровидения гречанки, исполняющей индийскую мелодию на английском языке; это, наконец, Интернет.
И всё это не мешает желающим (например, швейцарцам или монакцам) «жить спокойно в небольшой, но разумно организованной стране».

Глобализация – вовсе не слияние всех в однородную массу. Это просто мир, в котором становится всё меньше барьеров. Диктатуры же возникают, как правило, в мелких и, главное, очень закрытых сообществах. В больших и открытых проблема противоположная – бессилие власти. Пока что даже Европа не способна создать достойное общее руководство.

Правда, всё сказанное относится к сегодняшнему миру, где лидерство в глобализации принадлежит США. Если в Средиземноморье и прилегающих регионах возродится халифат или мировой гегемонии добьётся Китай (как маловероятный вариант: тандем Китай – Япония), нам и европейцам придётся туго. Однако раздавить полностью цивилизации, складывавшиеся тысячелетиями, всё равно вряд ли кому удастся. В прошлый раз (тысячу с лишним лет назад) халифат исторически быстро раскололся по древним цивилизационным границам: испанцы и итальянцы вытеснили арабов из Европы, Иран и Турция сохранили свою национальную идентичность. Так что и при подобном развитии наши дела не безнадёжны: стоит подождать лет пятьсот, и всё образуется.

Таким образом, в новорожденной Церкви выделяются три главных лица: Петр, Иоанн Заведеев (в будущем Иоанн Богослов, которому Иисус, предвидя свою кончину, поручил заботу о своей матери, Деве Марии) и Иаков Праведный – Брат Господень. Именно они сохранили Церковь Христову.

Однако превращением в мировую религию христианство обязано не им, а "человеку со стороны" – Павлу, которого называют апостолом язычников. Павел – самый представительный миссионер христианства, открывший врата христианства, кроме иудеев, и для других народов Средиземноморья .
Это удивительный персонаж библейской истории. А его многогранная деятельность требует отдельного рассказа.
Его отношения с остальными апостолами были весьма напряжёнными. Те его за апостола не признавали.

Небольшой словарик к словам, именам и терминам, употребляемым в христианстве
Апостол – по-гречески "посланник". Так назывались 12 лиц, избранных Христом для распространения его учения: Симон-Петр, Андрей, Филипп, Иоанн, Иаков, Варфоломей (Нафанаил), Симон, Матфей (Левий), Фаддей, Иуда, Яков, Фома, Иуда Искариот (после его позорной смерти в число 12 апостолов был избран Матфий).

Ветхий Завет - дохристианская часть Библии, которая складывалась на протяжении многих веков в I тысячелетии до н.э. Её канон (состав книг) отличается у католиков, православных и некоторых других конфессий

Диаспора - "рассеяние" (греч.).

Евангелие - "благая весть" (греч.) - термин, употреблявшийся в Римской империи по отношению к особе императора; христиане стали употреблять его в отношении Иисуса Христа.

Кесарь - греческое произношение слова "цезарь".

Крещение, крестить. Ассоциация с крестом, присущая этим русским словам, в Евангелиях отсутствует. Евангелисты, писавшие по-гречески, употребляли слово "баптизейн" - погружать. Следовательно, "крещение Святым Духом" означало "погружение в Святой Дух".
Отсюда баптистерий - крестильня при христианских церквях

Мессия (от еврейского "машиа́х" - "помазанник" в значении "царь") – в Библии означает: ниспосланный Богом спаситель, призванный воссоздать царство Израиля.

Назорей - так называли проповедников-аскетов, не стригших волос, не употреблявших вино и принимавших ещё некоторые не очень тяжкие обеты (еврейское "Назир", арамейское "ноцри" – чистый, святой).Под именем "Ноцри" М.А. Булгаков представил Иисуса Христа в своём романе "Мастер и Маргарита".

Новый Завет составляют четыре канонических Евангелия, Послания и Деяния апостолов и другие книги начала новой эры, сформировавшие христианское учение.

Симон имел прозвище Цефа – от арамейско-еврейского "камень" (в русском тексте Евангелия – Кифа). Петр – от греческого "пе' тра" – камень, скала.

Синедрион ("совет" - греч.) - высший совещательный и судебный орган в Иерусалиме, состоявший из религиозных авторитетов.

Христос - греческий вариант арамейского понятия Мессия.

Ставший обязательным после долгой борьбы обет безбрачия (целиба́т) резко отделил священников от мирян.
За церковью навсегда закрепились обширные владения, к ее услугам была бесчисленная армия служителей, для которых она стала и семьей, и домом. Человек, посвящавший себя служению церкви, переставал быть гражданином; он не имел ни забот, ни семейных связей; церковь была для него новым отечеством, и интересы ее стали его интересами. В качестве возмещения того, чего они лишились, служители церкви получали уверенность в завтрашнем дне и освобождались от всех забот о хлебе насущном.

Церковь принимала в свои ряды любого человека, не интересуясь ни его происхождением, ни его социальным положением, тогда как в феодальном обществе с его классовыми перегородками возвышение и переход из одного сословия в другое был почти невозможен.
Правда, в церкви происхождение тоже облегчало доступ к высшим должностям, но все же в ней можно было выдвинуться и благодаря энергии, и природным дарованиям.
Происхождение пап Урбана II и Адриана IV точно не известно; Александр V был из нищей семьи; Григорий VII — сын плотника, Бенедикт XII — булочника, Николай V — бедного доктора, Сикст IV — крестьянина, Урбан IV и Иоанн XXII были сыновьями сапожников, а Бенедикт XI и Сикст V — сыновьями пастухов.

В ряды служителей церкви устремлялось немало способных людей. Часто они меньше заботились о спасении душ, чем о приумножении богатств и привилегий церкви. Самые высшие должности в церковной иерархии обычно занимались теми, кто ставил мирские блага выше идеалов христианства. На вершину нередко всходили люди, искушенные в интригах. Бывало, что должности покупались. Французский король Генрих I на глазах у всех торговал епископскими кафедрами.

Правда, время от времени появлялись среди духовенства люди высоконравственные, но все их усилия восстановить уважение к церкви и поднять нравственность духовенства ни к чему не приводили: зло укоренялось повсюду, а их личный пример находил мало желающих ему следовать.

Прелаты и бароны были одинаково буйными и суетными. Епископы находились в армии Филиппа Смелого, в 1303 и 1304 годах принимали участие в походе Филиппа Красивого во Фландрию. Когда речь шла об их личных интересах, они без всяких уговоров обнажали оружие.
Вормсский епископ Лупольд во время войн между императорами Филиппом и Оттоном IV сражался со своей «дружиной» за первого и, когда его солдаты опасались грабить церкви, уверял их, что достаточно просто оставить в покое кости мертвых, а добро можно брать без угрызений совести.

Известна история Ричарда Английского Львиное сердце и Филиппа де Дрё, епископа города Бовэ. Когда этот епископ, равно прославившийся как своей жестокостью, так и своим знанием военного дела, попал в плен, то он обратился с жалобой к папе Целестину III на то, что плен его является нарушением привилегий церкви. Папа не одобрил склонности епископа к бранным подвигам, но тем не менее начал хлопотать о его освобождении. Тогда король Ричард послал папе железную кольчугу епископа с вопросом, предложенном в Библии Иакову: «Посмотри, сына ли твоего эта одежда или нет?» Папа ничего не ответил на это, но свое ходатайство забрал. Немного позднее Феодор, маркиз Монферратский, разбил и взял в плен Аймона, епископа Верчельского. В это время в Женеве находился кардинал Тальяферро, папский легат Арагона; узнав о «святотатстве» маркиза, он написал ему грозное послание, на которое тот ответил так же, как и король Ричард, причем препроводил ему шпагу епископа, покрытую свежими пятнами крови.

Поведение воинствующих епископов производило на современников отталкивающее впечатление. Они были подсудны только суду Рима; но нужно было дойти до самых крайних пределов отчаяния, чтобы решиться жаловаться на них в Рим; даже и в случае подачи жалобы безнаказанность обвиняемого была более чем вероятна: во-первых, трудно было доказать виновность; во-вторых, дела тянулись бесконечно долго, и, в-третьих, всем прекрасно была известна продажность Римской курии. Обвинения против епископов легко могли кончиться печально для самих обвинителей.

Правда, когда папский престол занимал энергичный и неподкупный папа, вроде Иннокентия III, появлялась некоторая надежда добиться справедливости; число судебных дел против епископов во время этого папы показывает, сколь многочисленны были их прегрешения. Но даже и при Иннокентии III волокита в делах и явное нежелание Рима выносить обвинительные приговоры епископам служили достаточным основанием, чтобы удерживать недовольных от жалоб.

Похожими подвигами прославился епископ Ту́ля Маге Лотарингский. Посвященный в 1200 году, он проявил такие хищнические наклонности, что уже через два года капитул обратился к папе Иннокентию с просьбой о его смещении, но прошло целых десять лет в расследованиях и апелляциях, прежде чем он был низложен. После этого Маге Лотарингский весь ушел в охоту, разврат и пиры; любимой его наложницей была родная дочь, прижитая им с одной монахиней. В 1217 году он заказал убийство своего преемника Рено де Санли́са. После этого, видимо, истощилось терпение даже его близких родственников, и Маге был убит своим дядей, герцогом Лотарингским Тибо́, который не счел возможным положиться на правосудие.

В Нарбонне архиепископ Беранже, побочный сын Раймунда Беранже, графа Барселонского, не жил в своей епархии, предпочитая ей Арагон, где он пользовался тем, что давало богатое аббатство и Леридская епископия. В Нарбонну он был назначен в 1190 году, но впервые побывал там в 1204 году, хотя и получал с нее огромные доходы, как законные, так и незаконные, от продажи бенефиций и епископских мест.

Что касается злоупотреблений при раздаче духовных должностей, то нельзя было ожидать, чтобы Римская курия положила этому предел, так как она сама в самых широких масштабах злоупотребляла подобными делами. Целая армия прихлебателей и дармоедов, жившая под ее кровом, зорко наблюдала за богатыми бенефициями по всей Европе, и папы беспрестанно писали епископам и капитулам, испрашивая места для своих друзей. Бенефиция, купленная за деньги, являлась простым и спокойным местом, из которого следовало извлекать как можно больше доходов, не стесняясь ни лихоимства, ни всевозможных происков; прямые же обязанности христианского пастыря сводились до минимума.

Вошло в норму, чтобы каждый шаг священника приносил ему определенный доход. Нередко священник отказывался венчать или хоронить, требуя уплаты денег вперед. Кроме того, многие священники преступали правило, по которому, за исключением особых случаев, нельзя было служить более одной обедни в день; желавшие соблюсти внешнюю благопристойность прибегали к остроумной выдумке: они разделяли одну обедню на целых шесть часов и получали за каждую из них соответствующую плату.

Даже труп христианина представлял известную ценность. Часто священник отказывал умирающему в последнем напутствии, от которого зависело спасение его души, если ему не давали за это что-либо из вещей умирающего, хотя бы, например, простыни с его постели. Еще более распространен был обычай пугать умирающих муками вечного огня, если они не оставляли своего состояния (или хотя бы его части) на благотворительные цели. Значительная часть церковного имущества была собрана именно таким путем.

И после смерти человека церковь не упускала из виду его душу и извлекала из нее выгоды. Повсеместно существовал обычай оставлять значительные суммы, чтобы церковь своими молитвами смягчала муки чистилища.
Само предание тел земле было для духовенства крупным источником дохода. В конце концов приходские церкви объявили, что тело всякого прихожанина составляет их неотъемлемую собственность и что никто не имеет права избирать себе по своему усмотрению место погребения.

В 1160 году тамплиеры жаловались папе Александру III, что все их труды в интересах Святой земли сводятся на нет страшным лихоимством папских легатов и нунциев, которые не довольствуются домами и содержанием, выделяемым им по праву, а вымогают еще и деньги. Папа милостиво предоставил тамплиерам право сокращать аппетиты своих послов — за исключением тех случаев, когда ими были кардиналы.

Еще хуже обстояло дело, когда приезжал сам папа. Избранный папой в Лионе Климент V отправился оттуда в Рим через Бордо. По дороге он и его свита так беззастенчиво грабили приходы, что после их отъезда из Буржа архиепископ Эгидий оказался совершенно разоренным. Пребывание папы в богатом приорстве Граммон настолько разорило монастырь, что приор, отчаявшись поправить дела, удалился на покой, а его преемник был вынужден обложить огромными налогами все приписные монастыри.

Англия — после изъявления королем Иоанном (Иоанном Безземельным, братом Ричарда Львиное сердце, умершего бездетным) покорности папе — была особенно изнурена папскими поборами. Все богатые бенефиции были розданы иностранцам, которые и не думали жить в них, а между тем суммы, собираемые ими ежегодно с острова, достигали весьма солидной цифры.

Всякий протест, всякое сопротивление подавлялись отлучением от церкви. Если какой-нибудь несчастный отказывался подчиниться незаконному требованию, его немедленно отлучали, после чего он должен был уплатить не только то, что с него раньше незаконно требовали, но еще и за снятие отлучения.

Существенной причиной бедствий народа была и продажность многих епископских судов. О характере судебных прений и о характере защиты в этих судах можно составить себе достаточно ясное представление на основании изучения реформы, предпринятой в 1231 году на Руанском соборе. На этом соборе было решено требовать от адвокатов клятву, что они не будут красть(!) бумаги противника, предъявлять фальшивые документы и выставлять лжесвидетелей. Не лучше адвокатов выглядели судьи. Они не останавливались ни перед каким вымогательством, чтобы очистить карманы тяжущихся до последнего гроша.

Другой род гнета вытекал из побуждений более возвышенных, но народу от этого легче не было. Примерно в это время вошло в обычай сооружать церкви, украшенные расписными стеклами (витражами) и пышной отделкой, на что требовались серьезные средства. Несомненно, эти здания были выразителями горячей веры, но еще в большей степени они свидетельствовали о тщеславии прелатов, которые руководили их постройкой.

Особенно щекотливы были отношения между духовенством и мирянами в вопросах нравственного порядка. Жестоко ошиблись те, кто, вводя целибат, рассчитывал через это сделать духовенство целомудренным. Лишенный семейной обстановки священник вместо законной жены заводил себе наложницу или даже несколько любовниц. Обязанности священника и исповедника предоставляли ему в этом отношении особые преимущества. Мужчины, каясь на исповеди в незаконной связи, не решались назвать имени своей возлюбленной, боясь, чтобы священник не отбил ее.

Следствием обязательного безбрачия духовенства явилось ложное представление о нравственности, что было великим злом как для светского общества, так и для церкви. Абсурд, но если священник не нарушал открыто церковных канонов и не вступал в законный брак, то ему все было простительно.
В 1064 году один священник в Оранже был уличен в прелюбодеянии с женой своего отца, и папа Александр II, который много потрудился над введением целибата, решил, что его не следует лишать права совершать таинства, чтобы он не впал в отчаяние; этому священнику сохранили сан и лишь перевели его на худшее место. Два года спустя тот же папа милостиво сложил епитимию, наложенную на одного падуанского священника, обвиненного в кровосмешении со своей матерью; вопрос же о том, оставить или нет этого священника в духовном звании, папа передал на усмотрение местного епископа. Не трудно представить, как развращающе действовали подобные примеры на народные массы.

Но самой главной причиной деморализации духовенства и возникновения противоречий между ним и мирянами была неподсудность лиц духовного звания светскому суду. Относительная безнаказанность привлекала в число служителей церкви людей испорченных и порочных; не бросая своих мирских привычек, они занимали низшие духовные должности и широко пользовались своей неприкосновенностью, подрывая этим всякое уважение к духовному званию и ко всему, с ним связанному.

Монашеские ордены, в свою очередь, добились неподсудности епископскому суду и отдачи их под непосредственный контроль Рима, и это было одной из главных причин нравственного падения монастырей. В огромном большинстве случаев монастыри сделались очагами разврата и мятежей; женские монастыри походили на публичные дома, а мужские монастыри превратились в феодальные замки. Причем монахи воевали против своих соседей не менее свирепо, чем самые буйные бароны. Смерть настоятеля, власть которого не была наследственной, часто вызывала споры между претендентами, междоусобные войны и, бывало, приводила к вмешательству извне.

Правда, не все монастыри забыли, что их богатства возникли от щедрот верующих и что это накладывает на них известные обязанности. Во время голода 1197 года аббат Гебгардт, хотя его Гайстербахский монастырь и не был богат, кормил иногда до 1500 человек в день; еще щедрее оказался главный Геменродский монастырь, который кормил на свой счет до самой уборки хлеба всех бедняков округи; в это же время один цистерцианский монастырь в Вестфалии пожертвовал все свои стада и заложил все до последней книги и церковные сосуды, чтобы кормить голодных, толпами стоявших у его ворот.
Справедливости ради следует сказать, что все крупные издержки, производимые монастырями в подобных случаях, всегда возмещались новыми приношениями верующих. Этими примерами обыкновенно пользуются, чтобы до известной степени поднять уважение к монастырям.

Тем не менее нельзя не признать, что под монастырской сенью укрывалось очень много дурного. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание, кто давал монашеские обеты. Признается непреложным фактом, что худшие монахи выходили из молодых людей, воспитанных в монастырях, и что именно они чаще всего оказывались вероотступниками. Что же касается людей, вступивших в монастырь в более зрелом возрасте, то разнообразные мотивы, побуждавшие их отречься от мира, всегда были эгоистичны — в лучшем случае это были страх смерти, боязнь ада и искание рая. Часто, вступая в монастыри, избегали заслуженного наказания преступники. Один барон, приговоренный в 1209 году к смерти, был принят аббатом Шонауского монастыря Даниилом в цистерцианский орден и тем самым спасен, поскольку выпал из юрисдикции светского суда. Собор, состоявшийся в 1129 году в испанской Паленсии, постановил, что всякий, кто обольстит женщину или ограбит священника, монаха, богомольца, путника или купца, должен быть изгнан или заключен в монастырь.

Немногим лучше были монахи из тех, кто под влиянием внезапного угрызения совести оставлял мир и удалялся в тихую обитель; эти люди были еще полны сил, и в них бушевали страсти. В 1071 рыцарь Гербальд, убивший своего сюзерена, впал в раскаяние и отправился в Рим, где, явившись к папе Григорию VII, умолял приговорить себя — в искупление вины — к отсечению руки. Григорий VII согласился и приказал исполнить желание рыцаря; но в то же время он тайно распорядился, что если Гербальд, увидев поднятый топор, отдернет руку, то отрубить ему ее без всякой жалости; если же кающийся не дрогнет — объявить ему помилование. Гербальд, когда над ним вознесли топор, не дрогнул ни одним мускулом, и папа, объявив, что отныне руки его принадлежат Богу, отправил рыцаря в знаменитый монастырь Клюни́ под начало святого аббата Гуго, где он мирно окончил свои дни смиренным монахом. Но очень часто случалось, что горячие нравом люди, лишь только проходил первый порыв раскаяния, снова возвращались к старым привычкам, внося смуту в монастырский быт.

В разношерстных толпах, ютившихся под монастырским кровом, невозможно было соблюдать основной принцип устава св. Бенедикта — общность имущества. В монастырях процветали кражи, многие занимались накопительством. Григорий Великий, в бытность свою аббатом римского монастыря Св. Андрея, лишил последнего напутствия умирающего брата за то, что в его одеждах нашли зашитыми три золотые монеты. Позднее в этом монастыре явилось на свет постановление, в силу которого всякий монах, пойманный на краже одежды в спальне или посуды в трапезной, изгонялся из монастыря как святотатец и вор.
В некоторых аббатствах у каждого монаха был в стене позади его места в трапезной особый шкафчик, запиравшийся на ключ, куда он по окончании еды прятал ложку, чашку и тарелку, чтобы они не попали в руки его сотрапезников (выходит, что после еды посуда не мылась). В спальне было еще хуже. Кто мог завести себе сундук, тот каждое утро, вставая с постели, запирал в него простыни; те же, у кого не было сундуков, постоянно жаловались на кражи.

Печальная слава монахов умножалась еще более огромным числом бродяг и нищих, которые под прикрытием монашеской рясы, питаясь милостыней и обманами, торгуя поддельными реликвиями и показывая ложные чудеса, проникали во все углы христианского мира. Часто их ловили на месте преступления и тут же без всякой жалости творили самосуд.

Конечно, не было недостатка в попытках восстановить в монастырских рядах падающую дисциплину. Один за другим различные монастыри подвергались реформам; но вскоре разврат снова свивал в них свое гнездо. Немало было положено труда на создание новых и более строгих уставов; таковы, например, уставы картезианцев и цистерцианцев, цель которых — не допускать в монастыри людей, не имеющих истинного призвания; но по мере того, как росла слава монастыря, щедрость верующих наполняла его земными благами, а с богатством приходило растление. Иногда скромная пустынь, основанная несколькими смиренными отшельниками, все помыслы которых были направлены лишь к одному — снискать вечное блаженство, убить грешную плоть, уйти от мирских соблазнов, — становилась обладательницей святых мощей, чудодейственная сила которых привлекала в пу́стынь толпы богомольцев и больных, ищущих исцеления. Начинали поступать приношения, и тихая обитель превращалась в разукрашенный монастырь, а суровые подвиги основателей отходили в область предания.

Преподобный Гильберт, аббат монастыря Жанблу, в 1190 году со стыдом признавался, что монашество — позор и язва, предмет непристойных насмешек и горьких упреков в устах христиан. Под воздействием порочащих свое звание священников и монахов религия стала совершенно отличной от той, которую завещали Иисус Христос и апостол Павел.

Это не значит, что люди сделались безразличны к будущей судьбе своих душ; совершенно напротив: ни в одну еще эпоху, быть может, ужасы ада, блаженство рая, постоянные козни дьявола не занимали так умы людей среди забот повседневной жизни. Но религия во многих отношениях превратилась в грубый фетишизм. Грешник верил, что отпущение грехов можно заслужить повторением известное число раз «Отче наш» и «Богородицы», соединенным с магическим таинством покаяния. Когда на Страстно́й неделе целая толпа молящихся скопом исповедовалась и оптом получала отпущение грехов, то таинство покаяния превращалось в какое-то шаманское чародейство, при котором никто не заботился о состоянии души человека.

Еще более выгодной для церкви и столь же гибельной для нравственности была вера в то, что щедрые пожертвования после смерти на сооружение монастырей или украшение храмов могут загладить жестокости и грабежи, которые грешник совершал на протяжении всей своей жизни; также считалось, что служба в течение нескольких недель против врагов папы заглаживает все грехи того, кто истреблял своих же братьев христиан.

Не меньше вреда приносили индульгенции, которые вначале были лишь заменой каким-либо богоугодным делам. Однако, когда индульгенция превратилась в плату Богу, то решили, что Бог нуждается в особом казначее, которым, естественно, стал папа.
Иннокентий IV, проповедуя после смерти императора Фридриха I крестовый поход против императора Конрада IV, обещал всем участникам похода полное отпущение грехов. При этом крестоносец мог откупиться от службы, уплатив, сообразно своему положению в армии, известную сумму. Но позже такая система показалась чересчур сложной, и приобретение вечного спасения было упрощено: оно стало продаваться за деньги всем желающим. По городам и весям ходили продавцы индульгенций, которые считали себя вправе не только обещать вечное блаженство живым, но и давать освобождение осужденным, уже томящимся в преисподней. Дело было только в цене.

Продажа индульгенций прекрасно характеризует христианство Средних веков. Верующий никогда не имел прямых сношений с Создателем. Необходимым посредником между Богом и человеком являлся священник. Средства, которые давали ему господство над массой — причастие, мощи, святая вода, святое миро, молитва и заклинание бесов, — превратились в своего рода кумиры, одаренные особой силой, которая не зависела ни от нравственного и духовного состояния тех, кто предлагал их, ни от поведения тех, кому они предлагались. В глазах толпы обряды религии были просто магическими формулами, которые таинственно служили ее нуждам.

Латеранский собор 1215 года принял немало канонов, направленных к искоренению главных злоупотреблений. Но это ничего не изменило. Четыре года спустя папа Гонорий III в энциклике, обращенной ко всем прелатам христианского мира, говорит: «Служители алтаря хуже животных, роющихся в навозе; слава их — в бесчестии, как слава Содома. Они — ловушка и бич католиков. Многие прелаты растрачивают данные им на хранение деньги и разбрасывают по публичным местам церковные средства; они дают повышения людям недостойным, расточают церковные доходы на людей дурных и превращают церкви в тайные притоны для своих родных. Монахи и монахини нарушают обеты и делаются такими же презренными, как навоз. Поэтому-то и процветает ересь».

Всё, о чем было рассказано выше, привело в конце концов к появлению различных ересей, некоторые из которых охватили целые регионы католического мира.
Для борьбы с еретиками была создана инквизиция, оставившая в народе о себе очень недобрую память.

Корица и кассия
Финикийские купцы ещё в библейские времена привозили в страны Средиземноморья две пряности, необходимые для приготовления мирры – благовония, используемого в церковном обиходе христианской церкви. Это были всем теперь знакомая корица и мало кому знакомая до сих пор кассия. Обе пряности представляют собой кору деревьев или кустарников, известных под названием «коричники».
Корицу получают из коры коричника настоящего (коммерческое название «корица цейлонская»), а кассию — из коры коричника ароматного (коммерческое название «корица китайская, или кассия»).

На плантациях коричники выращивают в виде кустарников. Полоски коры длиной 30 см и шириной 1—2 см заготавливают с однолетних—трёхлетних побегов после окончания периода дождей. Самую грубую внешнюю часть коры соскабливают и отделяют тонкий слой. Сушат его на солнце до тех пор, пока не приобретёт жёлто-коричневый цвет. Толстую внутреннюю кору держат в тени, пока она не станет тёмно-коричневой и не свернётся в трубочку.

Толщина корицы цейлонской после сушки едва достигает 1 миллиметра, корицы китайской — 2 мм и более.

В старину корицу высоко ценили не только как пряность, но и как лекарство, которое вызывает аппетит, укрепляет желудок, способствует пищеварению. Но ещё больше ценилась её способность «возбуждать похоть и любострастие». Однако постепенно корица утратила своё медицинское значение и полностью перешла в разряд пряностей, сохранив, однако, за собой известность афродизиатического средства, обворожительному запаху которого, как и прежде, приписывают способность устранять нервозность и возбуждать желание.

Гораздо выше всех других сортов ценится в кулинарии корица цейлонская, обладающая тонким изысканным «восточным» ароматом, «коричным» запахом и сладковатым, слегка жгучим вкусом.

С современной точки зрения все виды корицы содержат биологически активные вещества, которые возбуждают аппетит, усиливают пищеварение и позволяют легко усваивать жирную пищу. Эта пряность оказывает благотворное воздействие на самочувствие в любом возрасте, и её использование только улучшает качество жизни пожилых людей со слабым здоровьем. Всего щепотка корицы может превратить обезжиренный кефир, овсяную кашу на воде и прочие диетические блюда из ежедневной пытки в удовольствие и лакомство.

В Россию корица, видимо, попала одновременно с мускатным орехом и гвоздикой. Когда это произошло, сказать трудно, но самое раннее упоминание о ней можно найти в Домострое, русском литературном памятнике XVI века. В русской кухне эта пряность была и остаётся одной из самых любимых, используемых для ароматизации домашней выпечки, пряников, печенья и сладких блюд.
Корицей благоухали почти все русские национальные напитки: сбитни, квасы, мёды, морсы, водицы, сыворотки с изюмом. Она входит в состав разнообразных специй, но особой популярностью пользуется смесь, состоящая из равного количества молотой корицы и молотого душистого перца.

Мускатный орех и мускатный цвет (мацис)
Мускатник душистый (Myristica fragrans Houtt) — вечнозелёное двудомное дерево высотой 16—20 м из семейства мускатниковых. Родина его — Молуккские острова. Возделывают на островах Малайского архипелага, в Индии, Шри-Ланке, на островах Карибского моря, в Бразилии. Из женских цветков этого растения развиваются крупные оранжево-жёлтые или серо-жёлтые двустворчатые плоды диаметром 4—7 мм. Каждый плод содержит одно крупное, покрытое твёрдой тёмно-бурой оболочкой семя, окружённое сочным присемянником (ариллусом).
Извлечённые из плодов крупные семена сперва сушат на солнце, а затем на бамбуковых решетах, под которыми круглосуточно в течение полутора-двух месяцев поддерживают небольшой (бездымный) огонь. Ежедневно к исходу дня семена переворачивают деревянными граблями. У высохших семян оболочка легко отстаёт от ядра. Удаляют её, осторожно разбивая деревянными молотками. Освобождённые ядра, чтобы предохранить от плесени, повреждения вредителями и прорастания, на несколько минут погружают в смесь морской воды и извести, получаемой из кораллов. После чего ядра вновь сушат на воздухе в тени в течение одной — трёх недель.
Готовая пряность представляет собой ядра серо-бурого цвета длиной 2,5—3 см, шириной до 2 см. Аромат пряности зависит от формы орехов: большие и круглые обладают более тонким и насыщенным ароматом, чем продолговатые.

Высушенные присемянники поступают в продажу под названием мускатный цвет, или мацис. Освобождённые от присемянников и прошедшие сложную обработку семена известны в торговле как мускатный орех.

Для получения мускатного цвета, из присемянников осторожно выдавливают семена (в результате образуются отверстия), затем их сушат на солнце и расплющивают деревянными катками, а когда они полностью высохнут, осторожно упаковывают. Целый, неповреждённый мускатный цвет стоит значительно дороже ломаного.
Доброкачественный мацис представляет собой твёрдую, очень хрупкую, слегка просвечивающую пластинку длиной 3—4 см, шириной 2—3 см и толщиной 1 мм, окрашенную в светло-оранжевый или тёмно-жёлтый цвет с отверстием в центре и 10—15 лопастями по краям.

Мускатный цвет встречается на мировом рынке намного реже, чем мускатный орех, и поэтому стоит гораздо дороже. В первой половине XIX века его цена в четыре раза превышала стоимость мускатного ореха, к концу XIX века эта разница сократилась в два раза, а в наши дни мускатный цвет лишь на 25—30% дороже мускатного ореха.

Мускатный орех и мускатный цвет содержат вещества, которые стимулируют пищеварение и оказывают антибактериальное, противовоспалительное, противоотёчное, спазмолитическое и болеутоляющее действие. Это в какой-то степени объясняет, почему мускатному ореху в Средние века приписывали могучие способности в борьбе с эпидемиями желудочно-кишечных заболеваний. Часто использовали мускатные орехи и как амулеты, способные в равной степени защитить от козней дьявола и заразных болезней. С этой целью мускатные орехи постоянно носили с собой в коробочке из серебра и слоновой кости, одна сторона которой представляла миниатюрную тёрку.

Мускатный цвет и мускатный орех находят большое применение в современной кулинарии. Пряности обладают утончённым тёплым ароматом и пряно-жгучим пикантным вкусом, различающимся по оттенкам. У мускатного цвета более выражены древесный запах и горьковатый вкус.

Раньше мускатный орех и мускатный цвет частенько использовали для ароматизации водок.

Гвоздика
Гвоздика душистая (Syzygium aromaticum ) – вечнозелёное тропическое дерево высотой 10 – 12 м из семейства миртовых. Его родина – Молуккские острова. Главные производители этой пряности в современном мире – Индия, Шри-Ланка, Молуккские острова, а также Карибские острова и острова Пемба, Занзибар и Мадагаскар.

Русское название пряности произошло от её латинского наименования «clavus», которое было дано из-за формы почки, напоминающей гвоздь. «Шляпку гвоздя» образует чашечка с четырьмя красными чашелистиками, четырьмя свёрнутыми бело-розовыми лепестками, многочисленными тычинками и ярким стерженьком, представляющим собой разросшееся цветоложе с завязью.

Для получения пряности с деревьев, достигших шестилетнего возраста, срывают недозрелые бутоны, опускают их на несколько минут в кипящую воду, а затем сушат на солнце. В результате они приобретают тёмно-коричневый цвет с красноватым оттенком, сильный своеобразный аромат и жгуче-горьковатый вкус. Качество пряности можно проверить очень простым способом: достаточно бросить бутон в воду. У «качественной» пряности бутон тонет или плавает вертикально шляпкой вверх.

Основная ценность гвоздики – в эфирном масле сложного состава, содержание которого может достигать 15%. Помимо эфирного масла в бутонах есть белки, жиры, углеводы, аминокислоты, алкалоиды, витамины В1, В2, микроэлементы, флавоноиды, антоцианы, салициловая кислота, стерины, дубильные, смолистые и слизистые вещества.

В царстве пряностей гвоздика занимает особое место в силу своих ароматических качеств, но интересно, что в кухне Молуккских островов и Индонезии она практически не употребляется. Местные жители – главные потребители этой пряности – предпочитают добавлять её в табак. Сигареты, ароматизированные гвоздикой, необычайно популярны, и их сладкий аромат наполняет индонезийские дома, рестораны, магазины и офисы.
Зато как пряность гвоздика очень популярна в Китае, Шри-Ланке, Индии, странах Среднего Востока и в арабских странах Северной Африки, где её кладут в мясные и овощные блюда, рис, сладости и напитки.

Ещё недавно ожерелья из бутонов гвоздики считались эффективным средством, помогающим избежать заражения чумой, а отвар бутонов служил надёжным лекарством против холеры. В традиционной индийской медицине гвоздику использовали как обезболивающее средство и считали, что регулярное добавление её в пищу поднимает настроение, повышает сексуальную активность.

В Европе периода раннего Средневековья гвоздику использовали для изготовления фимиама, реже применяли как лекарство и ещё реже употребляли как пряность.

Первое описание гвоздики в европейской литературе встречается у римского историка Плиния в его знаменитом труде «Естественная история», написанном в I веке н.э. Из него следует, что в античной медицине гвоздику считали средством, укрепляющим желудок и печень, облегчающим дыхание при различных заболеваниях дыхательных путей, утоляющим зубную боль, улучшающим память, воспламеняющим любовь. В средневековой европейской медицине гвоздика считалась эффективным средством против чумы и других эпидемических заболеваний. Как пряность гвоздику стали употреблять только с наступлением эпохи Возрождения и времени Великих географических открытий.

С современной точки зрения бутоны гвоздики содержат биологически активные вещества, оказывающие бактерицидное, фунгицидное, инсектицидное, противовоспалительное, болеутоляющее, спазмолитическое, ветрогонное и противозудное действие.

В русской кухне эту пряность употребляют при приготовлении маринованных грибов и горячих блюд из грибов, квашеной капусты, мочёных яблок. Её добавляют в варенье и тесто, в горчицу и , соусы.

Гвоздику, несомненно, следует считать пряностью с полезными для человека свойствами, но чрезмерное увлечение ею может вызвать явления интоксикации, сопровождающиеся лёгким расстройством функции высших отделов центральной нервной системы.

Директор Института этнологии и антропологии РАН  им. Н. Н. Миклухо-Маклая, член-корреспондент РАН В. А. Тишков в научном докладе, представленном на Общем собрании РАН, отметил интересный факт, что после 1989 года число русских в Ближнем Зарубежье, согласно переписи, сократилось на 7,5 млн человек (на 29,4%), хотя в Россию их переехало 2,5 – 3,5 млн и 0,5 млн эмигрировало в дальние страны. Где же остальные? Куда делись 3,5 млн русских на Украине до начала СВО (уехали в Россию 0,5 млн, а число русских сократилось на 3 млн) и в Казахстане (уехало около 1 млн, а общее сокращение составило 2 млн)?
Сокращение числа русских на Украине произошло в результате смены самоидентификации граждан с русской на украинскую. А в Казахстане, как сказал В. А. Тишков, «... перепись проходила в 1999 году в разгар казахского национализма и желания получить демографическое большинство казахов. Перепись проигнорировала часть русского населения, поэтому число русских и тем более русскоязычных жителей в этой стране больше, чем об этом говорят официальные данные».

В то же время, по данным исследователей, на русском языке в постсоветских государствах говорят не только русские. К «русскому миру» относятся карабахские армяне, значительная часть гагаузов в Молдове, русскоговорящие татары Литвы (есть и такие), значительная часть русскоговорящих белорусов и украинцев.

«Русские пытаются закрепить свои языковые права и свой социальный статус в странах СНГ, – отмечает В. А. Тишков, – но сделать это трудно. Фактически везде русский язык – это наказанный язык».

Этнографы считают, что при выработке стратегии сохранения и поддержки русского языка в странах бывшего СССР следует руководствоваться международными нормами, согласно которым тот или иной язык должен обладать официальным статусом в тех странах, где хотя бы для трети населения он основной язык знания и общения.

На озере Байкал кроме известного по народной песне баргузина с разных направлений дуют сиверка, ангара, верховик, исток, селенга, фролиха, шелоник, глубник, култук, низовик, горынь, сарма, харахаиха (в переводе с бурятского — «чёрный»), подвой и, наконец, байкал – так зовётся мгновенно налетающий локальный шквал.

Вообще ветры, живущие на берегах озёр, люди классифицировали особенно тщательно, поскольку от них в первую очередь зависела удача в рыбной ловле. На российских озёрах Ильмень, Псковское, Онежское и многих других тоже различают десятки ветров. А количество ветров, дующих вокруг итальянского озера Гарда, пожалуй, можно считать рекордным. Их там – дневных и ночных, сухих и влажных, сильных и слабых, холодных и тёплых – набирается восемнадцать.

Бич земледельцев Прикаспийской низменности и Средней Азии – суховей рождают летние антициклоны. Иссушающий на своём пути землю до трещин, уничтожающий посевы не хуже саранчи и испаряющий мелкие озерца, суховей известен всем народам, населяющим эти территории. В каждой местности он получил своё имя.
В Азербайджане – гураглыг, в Киргизии – керимсел, в Грузии – хоршаки и т.д.

Пустынный ветер хамсин (в переводе с арабского – «пятьдесят») назван так потому, что дует в начале весны из аравийских пустынь или Сахары непрерывно в течение пятидесяти дней. Он приносит с собой столько песка и пыли, что становится трудно дышать, а в помещениях приходится и днём зажигать свет. Но промчавшись над Красным морем, аравийский хамсин насыщается влагой. Теперь он несёт не пыль, а невыносимую духоту и зовётся иначе – азиаб.

Ещё один уроженец Африки, сирокко, приносит в Южную Европу не только красную и белую пыль из Сахары, которая выпадает с дождями, окрашивая их в кровавый или молочный цвет, но и удушающую жару. Когда дует сирокко, температура даже по ночам не опускается ниже 35 градусов Цельсия.

Но самым грозным пустынным ветром по праву считается саму́м, в переводе с арабского это слово означает «ядовитый», «отравленный». Самум налетает мгновенно, гоня перед собой огромный вал из песка и пыли. Температура при этом повышается до 50 градусов Цельсия, а влажность падает до нуля. Счастье, что длится этот катаклизм недолго – не более получаса, хотя и за это время бед натворить успевает достаточно.

Давно замечено влияние ветров (и не обязательно самых сильных) на самочувствие живых существ, в том числе, и на людей. Постоянные в горных странах фёны – дующие с гор в долины сухие, порывистые ветры – причиняют зависимым от погоды людям немало неудобств. У них появляются головная боль, беспричинная тоска, чувство страха, упадок сил. Обостряются хронические болезни. Замечено, что ухудшение самочувствия люди начинают ощущать ещё до начала ветра, и причины этого явления до сих пор не разъяснены.

Однако полное отсутствие ветра тоже может оказаться весьма нежелательным явлением, особенно для многомиллионных мегаполисов. Когда над Мехико надолго устанавливается полный штиль, концентрация вредных веществ в атмосфере города, расположенного в двух долинах и окружённого со всех сторон горами, повышается настолько, что экологическая ситуация приобретает характер катастрофы. Люди падают в обморок на улицах от отравления вредными выбросами и нехватки кислорода. Не помогает даже полная остановка работы промышленных предприятий и запрет на пользование автотранспортом. Правда, это происходит нечасто.

Есть ветры, которые тысячи лет «помогают» человеку. Например, каспийская моряна – крепкий ветер, дующий вверх по Волге в течение двух недель со скоростью 10 – 15 м/с, нагоняет в устье реки и её рукава рыбу. Точно так же, моряной, называют нагонный «рыбный» ветер и на северных морях.

Южный ветер бле (bles) во французском департаменте Ардеш, сухой и мягкий, считается полезным для посевов пшеницы и других злаков. А один из постоянных камчатских воздушных потоков, бабий ветер, хотя и имеет природу грозного фёна, поскольку дует со стороны горных хребтов, сопровождается тёплой и ясной погодой, в которую хорошо сушится бельё. Отсюда ветер и получил своё название.

Карпуз мельтем – арбузный ветер, дующий с северо-востока. Земледельцы Турции ждут его с нетерпением, поскольку он благоприятствует созреванию плодов. У этого ветра несколько названий в зависимости от времени, когда он приходит: изюм мельтем – виноградный, кирас мельтем – вишнёвый, кабак мельтем – тыквенный.

Летний прохладный освежающий бриз в тропиках и субтропиках английские поселенцы назвали «доктор».

Примеров благодарного отношения к ветрам, получивших отражение в их названиях, немного: на тысячи имён таких лишь десяток с небольшим. Даже нежным для русского восприятия словом «ае» на гавайском языке называют обжигающий северо-восточный пассат Гавайского архипелага. Впрочем, для островитян это слово звучит совсем не ласково…