Серия «История и хронология исторических событий»

В современных справочниках Ромодановский занимает место первого главы службы безопасности в истории России, что не совсем соответствует истине, такая служба существовала уже при Алексее Михайловиче.
При этом никто из его преемников – шефов этого ведомства, как бы оно ни называлось, не обладал такой огромной властью. Князь Федор Юрьевич был не только
неусыпным хозяином своего приказа, но и вторым человеком в государстве, а порой и первым – будучи оставленным «на хозяйстве» царем, отправлявшимся в очередное путешествие.

Пожилой Ромодановский сумел стать членом интимной «кумпании» молодого государя наряду с А. Д. Меншиковым, будущим генерал-адмиралом Ф. М. Апраксиным, будущим канцлером Г. И. Головкиным. Ближний стольник, он так и не стал боярином, но получил невиданный на Руси чин «князя-кесаря», перед которым сам царь «держал вид подданного» – именно Федор Юрьевич произвел Петра в чины
контр-, а потом и вице-адмирала. Кроме того, сноха князя (урожденная Салтыкова) была родной сестрой царицы Прасковьи – жены царя Ивана Алексеевича, брата Петра. Вёл он себя не с подобострастием чиновника, а с державным величием и истинно российским самодурством. Никто не имел права въезжать к нему во двор, даже царь оставлял свою двуколку у ворот. Входящих в дом гостей в сенях встречал обученный огромный медведь, державший в лапах чарку очень крепкой, настоянной на перце водки. Отказываться от медвежьего угощения гости обычно не решались – зверь мог помять невежливого.
Петр называл своего старшего друга min her kenich и регулярно в письмах сообщал ему о текущих делах и новостях. Проезжая в составе «Великого посольства» по Курляндии, царь прислал Ромодановскому в подарок пару приглянувшихся ему топоров – для палачей; «князь-кесарь» в ответе сообщил, что подарок был употреблен по назначению.

Упрёк царя, что князь чрезмерно буен во хмелю («Зверь! Долго ль тебе людей жечь? И сюды раненые от вас приехали. Перестань знатца с Ивашкою [Хмельницким], быть от него роже драной» Ромодановский парировал: «Неколи мне с Ивашкою знатца, всегда в кровях омываемся. ваше то дело на досуге знакомство держать с Ивашкой, а нам недосуг». Таких вольностей с царем из всей «кумпании» позволить себе не мог даже неуемный Меншиков.

Однако князь был едва ли не единственным из окружения Петра, кто принципиально не брал взяток и при разборе дел «не обык в дуростях спускать никому», даже самым знатным персонам. В переломную эпоху, когда нововведения вызвали протест и в «верхах», и в «низах» общества, именно такая фигура оказалась востребованной.

Сейчас, спустя три сотни лет, мы воспринимаем петровское царствование как время великих преобразований и славных побед. Но для не обремененных государственными заботами современников это были годы тяжелой службы и неимоверных налогов – «запросных», «драгунских», «корабельных», на строительство Петербурга и других, общим числом около сорока.
Специальные люди – «прибыльщики» – придумывали, что бы еще обложить податью. В этом перечне оказались бани, дубовые гробы и серые глаза. За четверть века, с учетом падения стоимости денег, казенные доходы выросли в три раза, с реальной «души» поборы увеличились не менее чем в полтора раза.
При Петре I в армию были взяты 300 тысяч рекрутов – каждый десятый-двенадцатый мужик. Половина из них погибла в сражениях или от болезней, многие были ранены, искалечены. Дезертиры пополнили ряды нищих и разбойников. Даже царские указы признавали бессилие властей – сообщали, например, что в 1711 году в Тверском уезде пришлось приостановить сбор налогов и рекрутский набор по причине того, что там «ходят воры и разбойники великим собранием, и многие села и деревни разбили и пожгли, и посланных для сборов, а также в Санкт-Петербург отправленных мастеровых и градских, и уездных жителей, и проезжих разных чинов людей грабят и бьют, и мучают, и многих побивают до смерти. И которые уездные люди, приказчики и старосты выбирают из крестьян в рекруты, тех отбивают и берут с собой к разбою».

Оставшимся дома подданным предстояло содержать защитников отечества. Это в кино обыватели радуются входящему в городок полку. Бравые драгуны и гренадеры казарм не имели и жили на постое в частных домах, чьи хозяева испытывали сомнительное удовольствие терпеть «гостей» несколько месяцев, обеспечивая их дровами.
На большую дорогу выходили не только отчаявшиеся и обездоленные. Критика начавшихся преобразований могла сопровождаться как «социальным протестом», так и лихой уголовщиной.

Преображенский приказ еще не был специализированным ведомством; царь мог поручить конкретное расследование иному лицу – например, знаменитому «прибыльщику», изобретателю гербовой бумаги Алексею Курбатову.

После смещения царевны Софьи и утверждения Петра у власти в 1689 году «потешная изба» стала главной дворцовой канцелярией — появились новые царские хоромы и съезжий двор, который стал называться Генеральным двором. Здесь происходили заседания Боярской думы; здесь же комплектовалась, обучалась, снаряжалась новая армия. Потешный двор ведал гвардейскими полками, охраной порядка в Москве, царской охотой и зверинцем.

В штате Преображенского приказа состояли два дьяка и пять – восемь подьячих, дозорщик, два лекаря и лекарский ученик, заплечный мастер, четыре сторожа, четыре конюха и 16 рабочих: токари, плотники и кузнецы. К нему были прикомандированы несколько десятков офицеров и солдат гвардии, которые несли караульную службу, охраняли зверинец и ведали охотничьим хозяйством государя.

Князь Федор Юрьевич, в числе прочего, отстраивал Москву после пожара 1701 года, обеспечивал армию артиллерийскими орудиями и порохом, ведал одно время Аптекарским и Сибирским приказами, при этом иногда вторгаясь в юрисдикцию новоучрежденных коллегий. В 1719 году (уже после смерти Ромодановского старшего) президент Юстиц-коллегии граф А. А. Матвеев дважды жаловался Петру I, что Преображенский приказ разбирает дела, которые "подлежат» его ведению и при этом, пользуясь своим исключительным положением, на запросы из других учреждений не отвечает и никаких справок и документов не выдает".

Постепенно из аморфной структуры Преображенского приказа выделилась Главная канцелярия, которая со временем сосредоточила в своих руках следствие и суд по государственным делам. Указом от 25 сентября 1702 года судопроизводство по «государеву слову и делу» было изъято из подведомственности чиновников Судного приказа, судей других приказов, городовых воевод, а также монастырских властей и помещиков. Любое учреждение, в которое мог обратиться доносчик, обязано было под угрозой штрафа доставить его, не начиная следствия, в Преображенский приказ; его указы стали обязательными для всех центральных и местных учреждений.
В случае вмешательства в его компетенцию должностные лица могли быть привлечены к судебной и административной ответственности, как произошло в 1704 году с дьяком Ярославской приказной избы Угримовым, битым батогами «за то, что он роспрашивал в государевом деле колодников». Наказание грозило местным властям также за недостаточно оперативное выполнение распоряжений Ромодановского: с костромского воеводы в 1708 году были взысканы 100 рублей «за его ослушание, что он по тем грамотам не писал и колодников не присылал».
Даже после введения нового административно-территориального деления (губерний) Преображенский приказ продолжал сохранять свое значение, так как никакому из новых учреждений его функции переданы не были.
После одного инцидента в 1716 года, когда Ф. Ю. Ромодановский отказался принять арестованных «для того, что киевский губернатор колодниками розыскивал, а по указу теми колодниками не токмо розыскивать, а роспрашивать не велено», именным царским указом было подтверждено положение, когда местные власти (теперь не воеводы, а губернаторы), удостоверившись, что доносы касаются «государева здоровья и чести, и бунта и измены», обязаны были подозреваемых, «не роспрашивая, оковав им руки и ноги, присылать к Москве, в Преображенский приказ немедленно».

Епархию Ромодановского не удалось подчинить ни Юстиц-коллегии, ни даже высшему государственному органу – Сенату: он мог получать дела из Преображенского приказа лишь после именных царских указов.

Поначалу ведомство Ромодановского особой жестокостью не отличалось: до 1697 года через его застенок прошли 507 обвиняемых, но смертных приговоров было вынесено только 48; остальных ждали кнут и ссылка, иногда сопровождавшиеся «урезанием» языка.
Однако тяготы, вызванные началом крутых петровских преобразований, способствовали росту преступности. Люди испытывали настоящий шок от приказного внедрения иноземной культуры. Нижегородский посадский Александр Иванов специально приехал в Москву и заявил за собой «слово и дело» – для того, чтобы получить возможность объяснить царю, «что он, государь, разрушает веру христианскую, велит бороды брить, платье носить немецкое и
табак велит тянуть». Мужик искренне надеялся, что государь, выслушав его, отменит несообразные новшества. Естественно, эти ожидания были напрасны.
Возможно, поэтому самый талантливый из русских государей стал первым монархом, на чью жизнь его подданные считали возможным совершить покушение.
Об этом говорили и опальные бояре Соковнины в 1697 году, и участник Астраханского восстания Степан Москвитянин: «А буде бы он, государь, платье немецкое носить и бород и усов брить перестать не велел, и его б, государя, за то убить до смерти». Даже простой посадский Сергей Губин посмел в кабаке ответить на тост о царском здоровье: «Я государю вашему желаю смерти, как и сыну его, царевичу, учинилась смерть».

В конце XVII столетия в деятельности Преображенского приказа репрессии против любых противников преобразований вышли на первый план.
В 1697 году был раскрыт заговор, во главе которого стояли полковник «из кормовых иноземцев» Иван Цыклер и окольничий Алексей Прокофьевич Соковнин. Цыклер предлагал своему пятидесятнику Силину напасть на царя и «изрезать его ножей в пять». Заговорщики уже намечали «выборы» собственных кандидатов на престол (бояр А. С. Шеина и Б. П. Шереметева) и рассчитывали на поддержку стрельцов и казаков. Все виновные после пыток были публично
казнены.

Спустя год произошло стрелецкое восстание. Служилые люди «по прибору», недовольные переброской их полков на литовскую границу и задержкой жалованья, обратились в 1698 году к свергнутой царской сестре Софье и даже получили от нее ответные послания (хотя до сих пор неясно, писала она их сама или это сделали от ее имени стрелецкие вожаки) с призывом «бить челом» ей «иттить к Москве против прежнего на державство» и не пускать в город Петра. С помощью этих грамот предводители взбунтовали полки. В случае отказа Софьи от власти предполагалось использовать запасные кандидатуры – В частности, «обрать государя царевича».
Контакты с опальной царевной не получили развития (загадочное письмо на бумаге с «красной печатью» пятидесятник А. Маслов якобы отдал своему родственнику, а тот после поражения восставших его утопил), но дорого обошлись восставшим.
По приказанию Петра I, спешно вернувшегося из заграничного путешествия, в Преображенском были построены 14 пыточных камер, где двумя приказными дьяками и восемью подьячими параллельно велись допросы и происходили пытки. С сентября 1б98-го по февраль 1699 года после жестокого розыска были казнены 1182 стрельца – почти треть привлеченных к процессу; более 600 человек отправили в ссылку в Сибирь, еще две тысячи человек перевели из столицы в провинциальные полки.

Пытки и казни не усмирили подданных. Вскоре последовало «Азовское дело» – бунт стрельцов полка Кривцова. В 1706 году началось восстание в Астрахани. Даже принесение восставшими повинной им не помогло: шесть «пущих завотчиков» были колесованы перед зданием Преображенского приказа; всего из 365 «взятых в разработку» человек 320 были казнены, остальные же 45 умерли под пытками. Не успела закончиться расправа, как началось восстание в Башкирии, а затем – бунт на Дону под руководством Кондратия Булавина.
«Атаманы-молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в черны вершины самарские» – так поэтично звучала «программа» этого крестьянско-казацкого движения 1708 – 1709 годов.
Лихой русский бунт воплощал мечту о возвращении к патриархальному равенству, был попыткой защитить старое, простое общественное устройство от социальной розни, от «приказных людей» и «иноземных обычаев» с «бумагами», податями и солдатчиной.

А «интеллигенция» Московской Руси – духовное сословие – выдвигала из своей среды идеологов сопротивления, обосновывавших протест понятным народу языком.
Не случайно среди «клиентов» Преображенского приказа священнослужители и
клирошане составляли пятую часть – много больше, чем был их удельный вес в обществе.
К казни был приговорен в 1705 году книгописец Григорий Талицкий за то, что «писал письма плевальные и ложные о пришествии антихристове, с великою злобою и бунтовским коварством». Талицкий считал Петра I антихристом, а доказательство близкой кончины мира видел в тех новшествах, которые стал вводить царь: в перемене летосчисления и фасонов платья, в бритье бород и курении, а также в изменении нравов и образа жизни, что тревожило многих служителей церкви.
В 1707 году был казнен азовский священник Иван Федоров, проповедовавший: «В последние де времена восстанет воинство и един де царь всех победит, а после де и сам убиен будет. Ныне наш великий государь трех победил и седьми покорил, а опосле де он великий государь сам убиен будет».
«Великий государь ездил за море, возлюбил веру немецкую, будет де то, что станут по средам и по пятницам бельцы и старцы есть молоко, все до одново и всю полатынят веру», – делился опасениями с сотрапезниками старец одного из северодвинских монастырей Гелвасий.
Монах Вологодского монастыря Савин считал, что царь «лих»: «Как де он милостив, он де благоверную государыню царицу сослал в ссылку».
Фанатично настроенный монах Фролищевой пустыни Иван Нагой с медной цепью и крестом на шее явился в Москву «царя обличать, что бороды бреет и с немцами водится и вера стала немецкая».
Вероятно, из среды духовенства вышла легенда, что на самом деле Петр I – немец и не является сыном царя Алексея Михайловича: «Государь де не царь и не царскова поколения, а немецкова. Когда были у государыни царевны Натальи Кирилловны сряду дочери и тогда государь, царь Алексей Михайлович, на нее государыню царицу разгневался: буде де ты мне сына не родишь, тогда де я тебя постригу. А тогда де она, государыня царица, была чревата. И когда де приспел час ей родить дщерь и тогда она, государыня, убоясь его государя, взяла на обмен из немецкой слободы младенца, мужеска полу, из Лефортова двора».
Эту легенду монах Чудова монастыря Феофилакт услышал в 1702 году от своего дьякона Ионы Кирилловца, а затем она пошла гулять по просторам России.

Для царя-реформатора все эти «бредни» были всего лишь свидетельством «замерзелого упорства подданных, не желавших разделять с ним военные тяготы и посягавшие на воздвигаемое им строение «Регулярного государства».
Но оставить их без надлежащего внимания Петр не мог – он стал первым в Нашей истории царем, лично работавшим в застенке, рядом с которым выросли «колодничьи избы» для непрерывно поступавших подследственных.

С точки зрения царя, казнить было нужно – но только явных изменников; прочие же вместо бесполезной гибели должны искупать вину каторжной работой. Свидетельством подобного «гуманизма» явился «именной из Преображенского приказа» указ от 19 ноября 1703 года: «На Москве во всех приказах приводных всяких чинов людей, которые явятся по розыскным делам в государевых делах, в измене и в бунте, и в смертных умышленных убивствах, или кто кого каким смертным питием или отравою уморит: и тех людей за те их вины казнить смертью.
А которые люди явятся опричь вышеписанных вин в иных всяких воровствах: и тех, по прежнему своему великого государя указу, за их вины ссылать в Азов на каторгу».
В остальном Петр вполне полагался на Ромодановского – верного слугу и собрата по «всепьянейшему собору». К концу жизни князь уступил значительную часть былого влияния новым учреждениям и подросшим петровским «птенцам», но полностью
сохранил власть в своем ведомстве.

Заслуги старого товарища Петр ставил так высоко, что после его смерти в 1717 году передал по наследству Преображенский приказ вместе с титулом «князя-кесаря» сыну покойного.
Князь Иван Федорович Ромодановский жил широко: председательствовал на петровских застольях, устраивал ассамблеи; порой принимал гостей и в самом Преображенском приказе, где потчевал их «адски крепкой, дистиллированной дикой перцовкой», которую даже привычные к «шумству» современники употребляли с трудом.
Неумеренностью младший Ромодановский пошел в отца – однажды прямо на пиру затеял выяснение отношений с дипломатом и сенатором Г. Ф. Долгоруковым. Почтенные вельможи на глазах иностранных гостей «после многих гадких ругательств схватились за волоса и, по крайней мере, полчаса били друг друга кулаками, причем никто из других не вмешался между ними и не потрудился разнять их. Князь Ромодановский, страшно пьяный, оказался, как рассказывают, слабейшим; однако ж после того, в припадке гнева, велел своим караульным арестовать Долгорукого, который, в свою очередь, когда его опять освободили, не хотел из-под ареста ехать домой и говорил, что будет просить удовлетворения у императора».
Однако второй «князь-кесарь» сильным характером и выдающимися способностями не отличался и заметных следов в деятельности Преображенского приказа не оставил.
Отец же его не только с размаха рубил головы, но и разрабатывал юридические
основы следственно-пыточных процедур. Делать это ему пришлось потому, что состав подведомственных ему преступлений не был точно определен законодательством.

В 1718 году для ведения следствия по делу царевича Алексея Петровича была организована Тайная канцелярия, действовавшая некоторое время параллельно с Преображенским приказом.
Преображенский приказ был расформирован в 1729 году

Великий русский историк С. М. Соловьев тонко почувствовал влияние семейных неурядиц на формирование характера маленького Петра: «Спокойная, правильная обстановка во время младенчества способствует правильности развития, не ускоряет его в ребенке; напротив, печальная доля в младенчестве, гонения, бури способствуют раннему развитию в детях способных».

С пятилетнего возраста началось обучение Петра. Необходимо было подыскать подходящего учителя. Наталья Кирилловна просила царя Федора найти для этой цели человека «кроткого, смиренного, божественное писание ведущего». Присутствовавший при этом разговоре боярин Соковнин сказал: «Есть на примете муж кроткий и смиренный и всяких добродетелей исполнен, в грамоте и писании искусен, из приказных – Никита Моисеев сын Зотов».

Федор Алексеевич тут же отдал приказ представить ему Зотова. Когда тот явился, государь принял его милостиво, пожаловал к руке и «велел читать перед собой и писать». Присутствовавший при этом экзамене знаменитый ученый, архиерей Симеон Полоцкий одобрил кандидатуру Зотова на роль учителя.
Тогда Никиту отвели к Наталье Кирилловне, которая встретила пришедших, держа за руку маленького Петра.
– Известна я о тебе, – сказала она Зотову, – что ты жития благого и Божественное Писание знаешь; вручаю тебе единородного сына моего. Прими его и прилежи к научению божественной мудрости и страху Божию и благочинному житию и писанию.
Тот упал к ногам царицы и вне себя от страха проговорил: «Несмь достоин прияти в хранилище мое толикое сокровище…».
Наталья Кирилловна велела ему встать.
– Прими от рук моих, – настоятельно проговорила она, – не отрицайся принять; о добродетели и смирении твоем я известна.
Зотов остался лежать, «помышляя свое убожество». Тогда царица решительно повелела ему встать, пожаловала к руке и приказала явиться утром, чтобы начать обучение царевича.

На следующий день в присутствии царя Федора патриарх отпел молебен, окропил нового ученика святой водой, благословил его и вручил Зотову. Тот посадил царевича на стульчик, раскрыл букварь, дал ученику указку и, «сотворив ему земное поклонение», начал учение.

Никита Моисеевич оказался хорошим педагогом, учитывавшим особенности темперамента маленького Петра, которому трудно было усидеть на месте. Зная общую для всех детей любовь к книгам с картинками, он попросил Наталью Кирилловну дать указание о подборе соответствующей литературы. Царица повелела дьякам найти в домашней государевой библиотеке «книги с кунштами (от немецкого kunst - искусство), и книги многая знатных во вселенной городов». Были там и миниатюры, изображающие «грады, палаты, здания, дела военные, великие корабли и вообще истории лицевые с прописьми», то есть иллюстрированные с текстами.
Эти «куншты» Зотов развесил по стенам комнаты царевича, создав наглядную картину всемирной истории и современного состояния европейских стран. Когда мальчик «в учении книжном слишком утруждался», Никита «в увеселение» рассказывал ему «о блаженных делах родителя его, царя Алексея Михайловича, и царя Ивана Васильевича, храбрые их и военные дела, и дальние нужные походы, бои, взятие городов и колико претерпевали нужду и тяготу больше простого народу, и тем коликие благополучия государству приобрели, и государство Российское распространили». При этом учитель водил Петра из одной комнаты в другую, снимал с полок нужные книги, а попутно знакомил его не только с «историями», но и с азами других наук.

Разумеется, Зотов мог вести преподавание лишь в рамках собственных, не очень обширных, знаний, но для начального образования этого было вполне достаточно. Царевич быстро и легко научился читать «остро и памятью», то есть наизусть, Евангелие и Апостол, знал порядок церковной службы, умел петь на клиросе «по крюкам» (нотам). Правда, писал он неразборчиво; его почерк до сих пор служит предметом мучений специалистов по Петровской эпохе. Кроме того, Петр навсегда остался не в ладах с орфографией и допускал на письме ошибки, от которых был свободен любой грамотный канцелярист того времени.
В целом же, по оценке историка Н. И. Павленко, Петр получил образование «весьма скромное, если не скудное», не пройдя в годы обучения даже курса, который обычно преподавали царевнам. «Между тем, – отмечает историк, – в зрелые годы Петр обнаруживал глубокие познания и в истории, и в географии, артиллерии, фортификации. Этим он обязан собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда учиться».

Царь Федор, слабый здоровьем, умер 27 апреля 1682 года, за месяц с небольшим до того, как Петру исполнилось десять лет. Мальчик был провозглашен царем в обход другого старшего брата, Ивана (полнокровного брата умершего Фёдора, но бывшего недееспособным), что привело к стрелецкому бунту – страшному событию в жизни ребенка. На глазах маленького государя родственников и друзей его матери поднимали на пики, рубили на куски, били кнутом, жгли раскаленным железом.
Впоследствии приближенные к Петру люди рассказывали иностранцам, что во время ужасов мятежа юный царь сохранял удивительное спокойствие и даже нисколько не изменился в лице, наблюдая дикие кровавые сцены. Современники были склонны видеть в подобном самообладании «признак будущего величия».
Но если взглянуть на ситуацию с высоты современных представлений о детской психологии, то можно констатировать, что, по всей видимости, ребенок находился в шоковом состоянии, включилась защитная реакция организма, не позволяющая впасть в истерику или потерять сознание при виде зверских убийств. Ужас был загнан вглубь, что сказывалось впоследствии: проявлявшиеся на протяжении всей жизни Петра Великого нервные тики, частые пароксизмы эпилепсии (полного подтверждения у Петра этого недуга нет), внезапные приступы животной ярости – всё это возникло оттуда, с кремлевской площади. Можно не сомневаться, что нервный впечатлительный ребенок в кошмарах вновь и вновь переживал страшные сцены майского дня 1682 года: видел перекошенные от ненависти лица озверевших стрельцов, отрубленные части человеческих тел и лужи крови на мраморных плитах, слышал яростный вой толпы, предсмертные хрипы и вопли истязаемых. И он вырос таким, каким мы его знаем, – личностью с удивительным смешением пороков и добродетелей.

Итогом стрелецкого бунта стало провозглашение диумвирата царей Ивана и Петра при регентстве их сестры Софьи. Наталья Кирилловна была низведена до положения опальной царицы и сочла за благо держаться подальше от кремлевских палат. В 1683 году она вместе с сыном и маленьким двором переехала в Воробьево, а затем – в Преображенское; в этих подмосковных селах они жили преимущественно в теплое время года. С 1685 года Коломенское и Преображенское становятся основными местами их обитания. Здесь вдовствующая царица с сыном, по выражению современника, князя Бориса Ивановича Куракина, жила «тем, что давано было от рук царевны Софьи», постоянно нуждалась в средствах и вынуждена была тайком принимать денежную помощь от иерархов Русской церкви.

Тем не менее им приходилось бывать и в Кремле: юный Петр по положению царя был обязан принимать участие в придворных церемониях, которых насчитывалось великое множество. По установленной Алексеем Михайловичем традиции царская семья периодически отправлялась в Троице-Сергиев, Чудов (кремлёвский) и другие монастыри. Оба царя и правительница участвовали в крестных ходах в Кремле. Неукоснительно отмечались многочисленные семейные праздники и памятные даты: именины всех членов царствующего дома, годовщины смерти царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича.
Тяжелым испытанием для непоседливого Петра являлись пышные и величественные церемонии приема иностранных послов, где молодым царям отводилась декоративная роль. Для Ивана и Петра был изготовлен двойной трон из серебра с высокой и широкой спинкой; за ней скрывались русские дипломаты (а иногда и сама Софья Алексеевна) в роли своеобразных суфлеров, подсказывавших мальчикам, как надо себя вести и что говорить чужеземным гостям.

Одну из таких церемоний описал в 1683 году секретарь шведского посольства Кемпфер: «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил с своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: "Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?"».

Одиннадцатилетний Петр, по отзывам очевидцев, в то время более походил на шестнадцатилетнего юношу. Он был высок ростом, силен, отличался пытливостью ума, быстротой реакции и умением мгновенно оценить происходящее. В то же время в его характере сохранялись детские черты: непоседливость, непосредственность, нетерпеливость. Впрочем, они были свойственны Петру и в зрелые годы. Надоевшие в детстве пышные кремлевские ритуалы на всю жизнь определили ненависть царя к всякого рода церемониям, чопорности и представительности.

Мальчику было скучно и тяжко во дворце, он рвался на улицу – на простор, на воздух. Там он играл со сверстниками, не делая между ними никаких различий; его приятелями становились и княжата, и дети стольников и окольничих, и сыновья конюхов и поваров. Во всей этой пестрой компании юный Петр верховодил не только по положению царя, но и на правах прирожденного лидера – самого сильного, активного и заводного из мальчишек. Его удивительная харизма проявлялась уже в раннем возрасте, это был вождь от Бога.

Преобразовательная деятельность великого монарха выросла из игры, неукротимой тяги к познанию и разнообразным практическим занятиям. Постепенно забавы на просторах Преображенского и Воробьева приобрели настоящий воинский характер. Из Оружейной палаты и Воинского приказа по требованию царского величества стали привозить уже вовсе не игрушечные пищали, карабины и мушкеты. Вскоре для игры потребовались порох и свинец. В 1683 году, одиннадцати лет, Петр во главе целого отряда сверстников занимался стрельбой из мушкетов в цель.

Вскоре юный царь начал «верстать в свою службу» молодежь из числа спальников и дворовых конюхов, а потом из сокольников и кречетников. Так было образовано две роты «потешных» солдат, которые «прибором охотников» из молодых дворян и других «чинов», в том числе даже из боярских холопов, разрослись в два батальона, около трехсот человек в каждом. Это уже не были «игрушечные» солдатики: за свою «потешную» службу они получали жалованье.

В 1685 году «потешные» под барабанный бой промаршировали полковым строем через Москву из Преображенского в Воробьево. А в следующем году четырнадцатилетний царь завел при своем войске настоящую артиллерию под руководством «огнестрельного мастера» капитана Федора Зоммера.
Управляться с тяжелыми пушками Петр и его сверстники были еще не в состоянии, поэтому молодой царь взял из Конюшенного приказа «охочих к военному делу» стряпчих-конюхов Сергея и Василия Бухвостовых, Якима Воронина, Данилу Кортина, Ивана Нагибина, Ивана Иевлева и Сергея Черткова и назначил их «потешными» пушкарями. Когда окружавшая Петра молодежь подросла настолько, чтобы вместе с взрослыми образовать «регулярный» полк, все они оделись в мундиры европейского образца. Первым иноземный мундир надел Сергей Леонтьевич Бухвостов – самый ревностный среди «потешных» солдат. Впоследствии Петр заказал бронзовый бюст этого «первого русского солдата», как он называл Бухвостова. Ныне памятник ему поставлен возле станции метро «Преображенская площадь».

В числе «потешных» солдат рано появился Александр Меншиков, в 1687 году в офицеры одного из батальонов был зачислен 26-летний Иван Бутурлин. Чуть позже «потешный» полк стал называться Преображенским по месту расквартирования. Бутурлин получил в нем чин премьер-майора, а сам Петр в 1691 году был произведен в сержанты. Мать подарила ему сержантский кафтан из красного сукна (правда, он не соответствовал форме: Преображенские мундиры должны были быть темно-зеленого цвета, однобортные, с золотыми шнурами и серебряными пуговицами).

В селе Преображенском, на берегу Яузы, была построена маленькая крепость со стенами, башнями, рвами и бастионами. Это наполовину деревянное, наполовину земляное сооружение было воздвигнуто по всем правилам фортификационной науки под руководством капитана Зоммера. При постройке крепости Петр работал в поте лица: рубил бревна, возил в тачке землю, помогал устанавливать пушки. «Потешный городок» получил название Прешпурх по имени знаменитой в то время австрийской крепости Пресбург, изображение которой юный царь, вероятно, видел на одной из учебных картинок Никиты Зотова.

Крепость начали осаждать, разделив «потешные» войска на защитников и атакующих, а затем взяли ее приступом. Осады и штурмы повторялись не раз.

В 1686 году под Прешпурхом на Яузе появились первые «потешные» суда – большая шняка (лодка с парусом, что-то вроде баркаса) и струг с лодками. Для подъема воды Яуза при впадении в Москву-реку в том же году была запружена плотиной.

Преобразовательная деятельность Петра I с ориентацией на европейские культурные и технические достижения началась с одного случая. Отъезжавший во Францию в качестве посланника князь Яков Лукич Долгорукий явился в Преображенское откланяться молодому царю. Вероятно, Петр поделился с дипломатом проблемами, возникшими при устройстве своих военных лагерей, и посетовал на трудности определения расстояний при артиллерийской стрельбе. Долгорукий сказал, что у него был немецкий инструмент, с помощью которого можно узнавать расстояния до цели, не сходя с места, да только его украли. Царь очень заинтересовался диковинкой и приказал князю Якову купить ее за границей.

Долгорукий вернулся в Россию через два года и привез этот инструмент – астролябию. Впоследствии Петр I вспоминал: «Я, получа́ оный, не умел его употреблять. А инструменты были астролябия да кокор или готовальня с циркулями и прочим. Но потом объявил я его дохтуру Захару фон-дер-Гульсту, что не знает де ли он? который сказал, что он не знает, но сыщет такого, кто знает; о чем я с великою охотою велел его сыскать, и оной дохтур в скором времени сыскал голландца, именем Франца, прозванием Тиммермана, которому я вышеписанные инструменты показал, который, увидев их, сказал те же слова, что князь Яков говорил о них, и что он употреблять их умеет; к чему я гораздо с охотою пристал учиться геометрии и фортификации».

Обучение пришлось начать с азов математики: Никита Зотов этому Петра не учил. Тиммерман объяснял молодому царю правила аддиции (сложения), субстракции (вычитания), мултипликации (умножения), дивизии (деления). После постижения основ математической науки Петр смог заняться геометрией и фортификацией, к чему так стремился.

Тиммерман вошел в ближайшее окружение царя. «Сей Франц, – вспоминал Петр, – чрез сей случай стал при дворе быть безпрестанно и в компаниях с нами».
Однажды летом они гуляли по селу Измайлово. Петр заглянул в старый амбар и увидел там большую опрокинутую лодку необычной формы.
– Что это такое – спросил царь.
– Это английский бот, – ответил Тиммерман. – Он ходит на парусах не только по ветру, но и против.
Петр захотел немедленно увидеть это чудо в действии, благо Измайловский пруд находился тут же. Но у бота не оказалось необходимой оснастки. Тиммерман пообещал найти человека, который смог бы починить и отладить маленькое судно. Через несколько дней он представил Петру пожилого голландца Карштена Брандта, который в скором времени исправил бот, оснастил его и спустил на Яузу, а затем начал плавать на нем вниз и вверх по реке, маневрируя парусами, поворачивая судно вправо и влево. Царь наблюдал за этой картиной с берега. «И зело любо мне стало», – вспоминал он.
Петр закричал, приказывая Брандту причалить к берегу, вскочил на бот и принялся сейчас же учиться управлять парусами. В этот момент впереди обозначилось создание российского флота и превращение России в морскую державу.

Петру исполнилось 15 лет, возраст отрочества. Детство закончилось, впереди его ждала очень непростая, насыщенная самыми разными событиями жизнь.
Но об отрочестве и юности Петра, возможно, в следующий раз.

1045 г.  - Начало строительства храма Св. Софии в Новгороде.

1068-1072 гг.  - Народные восстания в Киеве, Новгороде, Ростово-Суздальской и Черниговской землях. Дополнение "Русской Правды" "Правдой" Ярославичей".
1097 г.  - Съезд русских князей в Лю́бече.

1113 г.  - Восстание горожан, смердов и закупов в Киеве. Дополнение "Русской Правды" "Уставом" князя Владимира.
1113-1117 гг.  - Написание "Повести временных лет".
1113-1125 гг.  - Княжение Владимира Мономаха в Киеве.
1125-1157 гг.  - Княжение Юрия Владимировича Долгорукого.
1136 г.  - Восстание в Новгороде. Отделение Новгорода от Киева.

1147 г.  - Первое летописное упоминание о Москве.

1153-1187 гг.  - Княжение Ярослава Осмомысла в Галиче.
1156 г.  - Строительство крепости в Москве.

1157-1174 гг.  - Княжение Андрея Юрьевича Боголюбского.

1170-1205 гг.  - Княжение Романа Мстиславича в Волынской и Галицкой землях.
1176-1212 гг.  - Княжение Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.

1185 г.  - Поход князя Игоря Новгород-Северского против половцев. "Слово о полку Игореве".

1199 г.  - Объединение Волынского и Галицкого княжеств.

1202 г.  - Образование Ордена меченосцев.

1206-1227 гг.  - Правление Чингисхана.

1219-1221 гг.  - Завоевание монголами Средней Азии.

1221-1264 гг.  - Княжение Даниила Романовича.

1223 г. 31 мая  - Сражение русских и половцев с монголами на р. Калка.

1227-1255 гг.  - Правление хана Батыя.

1235 г.  - Курултай в Каракоруме - принятие решения об организации общемонгольского похода на Запад.

1236 г.  - Разгром монголами Волжской Булгарии.

1237 г.  - Объединение Тевтонского ордена с Орденом меченосцев. Образование Ливонского ордена.

1237-1241 гг.  - Завоевание Руси монголами.

1238 г. 4 марта  - Сражение на реке Сить.

1240 г. 15 июля  -  Разгром князем Александром Ярославичем шведских рыцарей на р. Нева (Невская битва).

1240 г.  - Разгром монголами Киева.
1242 г. 5. 04.  -  Разгром князем Александром Ярославичем Невским крестоносцев на Чудском озере (Ледовое побоище).

1242 г.  - Образование государства Золотая Орда.

1252-1263 гг.  - Княжение великого князя Владимирского Александра Ярославича Невского.

1262 г.  - Восстания в Ростове, Владимире, Суздале и Ярославле против Золотой Орды.

1276-1303 гг.  - Княжение Даниила Александровича. Образование Московского княжества.

1299 г.  - Перенос митрополичьей кафедры из Киева во Владимир.

1312 г.  - Принятие Золотой Ордой мусульманства как государственной религии.

1313-1342 гг.  - Правление хана Узбека в Золотой Орде.

1325-1340 гг.  - Княжение Ивана Даниловича Калиты.

1326 г.  - Захоронение митрополита Петра в Москве. Перенос митрополичьей кафедры из Владимира в Москву.

1327 г.  - Восстание в Твери против золотоордынцев.
1359-1389 гг.  - Княжение Дмитрия Ивановича Донского.

1367 г.  - Строительство первого каменного Кремля в Москве.

1378 г.  - Разгром князем Дмитрием Ивановичем ордынцев на р. Вожа.

1380 г. 8. 09.  - Куликовская битва,

1382 г.  - Поход хана Тохтамыша на Москву. Сожжение Москвы.

1387 г.  - Принятие Литвой католичества как государственной религии.

1393 г.  - Присоединение Нижнего Новгорода к Москве.

1395 г.  - Разорение Тимуром Золотой Орды.

1410 г. 15 07.  - Разгром немецких рыцарей польско-литовско-русскими войсками (Грюнвальдская битва).

1425-1453 гг.  - Феодальная война на Руси. 1425-1462 гг. - Княжение Василия Второго Темного.

1442 г.  - Установление фактической независимости русской митрополии от Византии.

1462-1505 гг.  - Княжение Ивана III Васильевича.
1463 г.  - Присоединение к Москве Ярославля.

1469-1472 гг.  - Путешествие Афанасия Никитина в Индию.

1471 г .- Победа московского войска над новгородским на реке Шелонь.

1474 г.  - Присоединение к Москве Ростова Великого (Ростова Ярославского). В настоящее время снова Ростов Великий.

1475-1479 гг.  - Строительство Успенского собора в Московском Кремле.
1478 г.  - Присоединение Новгорода Великого к Москве.

1480 г.  - "Стояние" на реке Угра - освобождение русских земель от золотоордынского ига.

1484-1489 гг.  - Строительство Благовещенского собора в Московском Кремле.

1485 г.  - Присоединение Твери к Москве.

1487-1491 гг.  - Строительство Грановитой палаты в Московском Кремле.

1497 г.  - Принятие "Судебника" Ивана Ш Васильевича.

1503 г.  - Присоединение к Москве юго-западных русских земель.

1505-1509 гг.  - Строительство  Архангельского собора  в Московском Кремле.

1505-1533 гг.  - Княжение Василия III Ивановича.

1510 г.  - Присоединение Пскова к Москве.

1514 г.  - Присоединение к Москве Смоленска.

1521 г.  - Присоединение Рязани к Москве.

1533-1584 гг.  - Правление Ивана IV Васильевича Грозного.

1547 г.  - Восстание в Москве.

1547 г.  - Венчание на царство Ивана IV.

1549 г.  - Созыв первого Земского собора.

1550 г.  - Составление нового "Судебника".

1551 г.  - Проведение церковного собора и принятие "Стоглава".

1552 г.  - Присоединение Казанского ханства к России.

1555-1560 гг.  - Строительство Покровского собора в Москве (храма Василия Блаженного).

1556 г.  - Присоединение Астраханского ханства к России.

1556 г.  - Принятие "Уложения о службе".

1558-1583 гг.  - Ливонская война.

1561 г.  - Разгром Ливонского ордена.

1564 г.  - Издание Иваном Федоровым "Апостола" - первой печатной книги с установленной датой печати.

1565-1572 гг.  - Опричнина.

1581 г.  - Первое упоминание о "заповедных" годах. Начало составления писцовых книг.

1581 г.  - Начало похода Ермака в Сибирь.

1582 г.  - Подписание Ям-Запольского перемирия России с Польшей.

1583 г.  - Подписание Плюсского мира России со Швецией.

1584-1598 гг.  - Царствование Федора Иоанновича.

1589 г.  - Учреждение патриаршества в России.

1592 г.  - Составление писцовых книг.

1597 г.  - Издание указа о пятилетнем сыске беглых крестьян.

1598-1605 гг.  - Царствование Бориса Годунова.

1603 г.  - Восстание под предводительством Хлопка.

1604 г.  - Появление отрядов Лжедмитрия I в юго-западных русских землях.

1605-1606 гг.  - Правление Лжедмитрия I.

1606-1607 гг.  - Восстание под предводительством И.И. Болотникова.

1606-1610 гг.  - Царствование Василия Шуйского.

1607 г.  - Издание указа о пятнадцатилетнем сыске беглых крестьян.

1607-1610 гг.  - Попытка Лжедмитрия II захватить власть в России.

1610-1613 гг.  - "Семибоярщина".

1611 г. март  - Восстание в Москве против поляков.

1611  г. сентябрь - октябрь - Образование в Нижнем Новгороде второго ополчения под руководством Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского.

1612 г. 26.10.  - Освобождение Москвы от интервентов вторым ополчением.

1613 г.  - Избрание Земским собором Михаила Романова на царство.
1613-1645 г.  - Царствование Михаила Федоровича Романова.

При Людовиках XIV и XV Бастилия несколько "демократизировалась", но осталась тюрьмой для благородного сословия. Простолюдины попадали туда крайне редко. Условия содержания заключенных соответствовали аристократическому статусу тюрьмы. Узники получали довольствие соответственно своему званию и сословию. Так, на содержание принца выделялось 50 ливров в день (вспомним, что на эту сумму четверка знаменитых мушкетеров Дюма жила почти месяц, не зная печали), маршала - 36, генерал-лейтенанта - 16, советника парламента - 15, судьи и священника - 10, адвоката и прокурора - 5, буржуа - 4, лакея или ремесленника - 3 ливра.

Пища для заключенных делилась на два разряда: для высших сословий (из расчета от 10 ливров в день и выше) и для низших сословий (меньше 10 ливров). Например, обед первого разряда состоял в скоромные дни из супа, вареной говядины, жаркого, десерта, а в постные - из супа, рыбы, десерта. К обеду ежедневно полагалось вино. Обеды второго разряда состояли из такого же количества блюд, но были приготовлены из менее качественных продуктов. В праздничные дни (святого Мартина, святого Людовика и на Крещение - предусматривалось лишнее блюдо: полцыпленка или жареный голубь. К тому же заключенные имели право гулять в саду Арсенала и на башнях.

С воцарением Людовика XVI Бастилия потеряла характер государственной тюрьмы и превратилась в обычную, с той лишь разницей, что преступников содержали в ней в сравнительно лучших условиях. В Бастилии окончательно отменили пытки и запретили сажать заключенных в карцер.
11 сентября 1775 года министр Малесерб, много способствовавший смягчению тюремных правил, писал коменданту крепости: "Никогда не следует отказывать заключенным в занятиях чтением и письмом. Ввиду того, что они так строго содержатся, злоупотребление, которое они могли бы сделать при этих занятиях, не внушает опасений. Не следует также отказывать тем из них, которые пожелали бы заняться какого-либо другого рода работой. Надо только следить, чтобы в их руки не попадали такие инструменты, которые могут послужить им для бегства. Если кто-либо из них пожелает написать своим родным и друзьям, то это надо разрешать, а письма прочитывать. Равным образом надлежит разрешать им получать ответы и доставлять им таковые при предварительном прочтении. Во всем этом полагаюсь на ваше благоразумие и человечность".

Такое вот достаточно гуманное учреждение - прообраз современных тюрем цивилизованных стран - почему-то вызывало самую лютую ненависть французов.
Две другие тюрьмы, Бисетр и Шарантон, где умирали с голоду и копошились в грязи политзаключенные и уголовники из простолюдинов, никто и пальцем не тронул.

С величайшим энтузиазмом взяв и разрушив тюрьму для аристократов, французы скоро стали этих самых аристократов бросать не в одну, а во множество тюрем, резать и гильотинировать. Чисто революционная логика!

Тюрьма, которой уже не было
Нужно ли было разрушать Бастилию? С 1783 по 1789 год Бастилия стояла почти пустой, и если бы в нее иногда не помещали преступников, место которым было в обыкновенных тюрьмах, то крепость оказалась бы необитаемой. Уже в 1784 году за неимением государственных преступников пришлось закрыть Венсе́нскую тюрьму, которая служила своего рода филиалом Бастилии. Конечно, Бастилия обходилась казне очень дорого. Только ее комендант получал ежегодно 60 тысяч ливров жалованья, а если к этому добавить расходы на содержание гарнизона, тюремщиков, врача, аптекаря, священников, плюс деньги, выдаваемые на пропитание заключенных и их одежду (в одном 1784 году на это ушло 67 тысяч ливров), то сумма получалась громадная.

Исходя именно из этих соображений - "ради экономии", - министр финансов Неккер предложил упразднить Бастилию. И об этом говорил не он один. В 1784 году городской архитектор Парижа Курбе представил официальный план, предлагая открыть на месте крепости "площадь Людовика XVI". Есть сведения, что и другие художники разрабатывали проекты разнообразных сооружений и памятников на месте Бастилии. Особенно любопытен один их них, предлагавший срыть семь башен крепости и на их месте воздвигнуть памятник Людовику XVI. На пьедестале из груды цепей государственной тюрьмы должна была возвышаться фигура короля, который жестом освободителя протягивает руку по направлению к восьмой, сохраненной башне. (Возможно, теперь стоит пожалеть, что этот замысел остался неосуществленным).
А 8 июня 1789 года, уже после созыва Генеральных штатов, в Королевскую академию архитектуры поступил схожий проект Дави де Шавинье. Именно этим проектом Генеральные штаты хотели почтить Людовика XVI, "восстановителя народной свободы". Памятник так и не установили, но сохранились эстампы: король протягивает руку к высоким башням тюрьмы, разрушаемым рабочими.

В архиве Бастилии хранятся два рапорта, представленные в 1788 году Пюже, вторым лицом в крепости после коменданта. Он предлагал снести государственную тюрьму, а землю продать в пользу казны.

Все эти проекты вряд ли существовали бы и обсуждались, если бы не отражали настроение верховной власти: разрушение Бастилии было предрешено, и, не сделай это народ, сделало бы само правительство.

К 14 июля 1789 года все башни и бастионы Бастилии еще целы, но ее уже как бы не существует - она превратилась в призрак, в легенду. Как известно, взявшие крепость после долгих поисков нашли в этой "твердыне деспотизма" всего семь узников. Четверо из них оказались финансовыми мошенниками, пятый – распутник, заключенный в Бастилию по желанию своего отца, шестой проходил по делу о покушении на Людовика XV, седьмой насолил одной из фавориток короля (существует и другая версия, но все сидельцы никак не тянули на пребывание в таком знаменитом месте). За день до штурма из Бастилии в Шарантон был переведен еще один узник – небезызвестный маркиз де Сад, сидевший за свои многочисленные преступления и написавший в Бастилии свои «120 дней содома». Будь он в крепости 14 июля, то и он был бы освобожден народом как "жертва королевского произвола".

Штурм на бис
Взятие Бастилии - результат чисто французского легкомыслия. Верх легкомыслия проявила, прежде всего, власть. Хотя после созыва Генеральных штатов Париж с каждым днем все более революционизировался, Людовик XVI (недурной в общем-то человек, больше всего на свете обожавший охоту и столярное ремесло) упорно отказывался предпринять контрмеры. Надо отдать ему должное - он любил свой народ. На все предложения ввести в Париж войска и силой подавить мятеж король в ужасе восклицал: "Но ведь это значит пролить кровь!". В Версале старались не замечать, к чему идет дело.

13 июля город очутился во власти вооруженных шаек. Очевидец вспоминает, что в ночь на 14 июля "целое полчище оборванцев, вооруженных ружьями, вилами и кольями, заставляли открывать им двери домов, давать им пить, есть, деньги и оружие". Все городские заставы захвачены ими и сожжены. Среди бела дня пьяные "твари выдергивали серьги из ушей гражданок и снимали с них башмаки", нагло потешаясь над своими жертвами. Одна банда ворвалась в Лазаристский миссионерский дом, круша все на своем пути, и разграбила винный погреб. После их ухода в приюте осталось тридцать трупов, среди которых была беременная женщина.
"В течение этих двух суток, - пишет депутат Генеральных штатов Бальи, - Париж чуть ли не весь был разграблен; он спасен от разбойников только благодаря национальной гвардии".
Днем 14 июля разбойничьи шайки удалось обезоружить, нескольких бандитов повесили. Только с этого момента восстание приняло чисто политический характер.

Легкомысленно повели себя и парижане. Правда, на призыв Камила Демулена идти на Бастилию откликнулось человек восемьсот. (Вот строки из этой барабанно-революционной демагогии: "Раз животное попало в западню, его следует убить... Никогда еще такая богатая добыча не давалась победителям. Сорок тысяч дворцов, отелей, замков, две пятых имущества всей Франции будут наградой за храбрость... Нация будет очищена".)
Остальной Париж собрался в Сент-Антуанском предместье полюбоваться зрелищем. Площадь перед Бастилией была забита глазеющим народом, аристократия заняла места получше - на валах и возвышенностях, знатные дамы наблюдали за происходящим, сидя в специально захваченных с собой креслах. Аплодисменты "артистам с ружьями" не умолкали.
Ценой этого шикарного зрелища стали голод, террор, всеобщее озверение, двадцатипятилетние войны, гибель шести миллионов французов.

Победители инвалидов
Взятие Бастилии в военном отношении - дело более чем скромное. Успех штурма следует целиком отнести на счет численного превосходства восставших и испуга осажденных. 14 июля комендант Бастилии де Лоне имел в своем распоряжении лишь 32 швейцарцев Салис-Самадского полка, 82 инвалидов и 15 пушек. Но даже с этими ничтожными силами де Лоне сумел продержаться почти двенадцать часов.

Сигнал к началу штурма ранним утром подали двое молодых людей, Даван и Дассен. Они спустились по крыше парфюмерной лавки на крепостную стену, примыкавшую к гауптвахте, и спрыгнули во внешний (комендантский) двор Бастилии; Обер Бонмер и Луи Турне, бывшие солдаты, последовали за ними. Вчетвером они перерубили топорами цепи подъемного моста, который рухнул вниз с такой силой, что подпрыгнул от земли чуть ли не на два метра, - появились первые жертвы: один из горожан, толпившихся у ворот, был раздавлен, другой покалечен. Народ с криками торжества ринулся через комендантский двор ко второму подъемному мосту, непосредственно ведущему в крепость. Но здесь их встретил мушкетный залп. Толпа в замешательстве рассыпалась по двору, оставив на земле тела убитых и раненых. Большинство штурмующих не знали, каким образом были открыты первые ворота, и решили, что это сделал сам комендант, чтобы завлечь их в ловушку. Между тем комендант де Лоне, несмотря на постоянный обстрел крепости, до сих пор удерживал солдат от ответного огня.

Раненых понесли в город как доказательство "измены" коменданта Бастилии. Среди них был умирающий гвардеец, чей вид заставил его товарищей по оружию двинуться на помощь осаждавшим. Около двух тысяч гвардейцев провозгласили своим командиром Гюллена, директора королевской прачечной, и гренадера Лазара Гоша, будущего знаменитого революционного генерала.

Когда солдаты входили в комендантский двор, густой дым заволакивал крепость - то горели казармы и лавки. Перед вторым подъемным мостом штурмующие подожгли несколько телег с сеном, которые, однако, лишь мешали навести на ворота пушки. Гарнизон в свою очередь через бойницы у ворот наудачу осыпал осаждавших картечью из двух небольших орудий. Эли, офицер полка королевы, и купец Реоль бросились вперед, чтобы оттащить от ворот телеги. Как только место перед воротами удалось расчистить, подъемный мост стали обстреливать из пушек, надеясь перебить удерживающие его цепи. Одновременно по крепости стреляли из ружей со всех окрестных крыш, правда, не причиняя гарнизону ни малейшего вреда.

Ответный орудийный огонь из крепости только увеличивал ярость толпы, беспрестанно повторявшей кем-то брошенную яркую фразу: "Мы наполним своими трупами рвы!"

К воротам крепости приволокли девушку, обнаруженную в казармах. Поймавшие ее уверяли, что это дочь самого коменданта. Девушка объясняла: "Я дочь командира инвалидов Мансиньи", - как это и было на самом деле. Но ей не верили, толпа, окружившая ее, кричала: "Надо сжечь ее живьем, если комендант не сдаст крепость!". Мансиньи с высоты башни увидел свою дочь, лежавшую без чувств на земле, и бросился ей на помощь, но был убит двумя выстрелами. А девушку действительно стали обкладывать соломой, чтобы сжечь, но один из штурмующих, уже упоминавшийся Обер Бонмер вырвал ее из рук озверевшей толпы и отнес в безопасное место, после чего вернулся под стены Бастилии.

Шестой час шел штурм крепости, и надежды на его успешное завершение постепенно таяли. У восставших не было ни единого руководства, ни военного опыта (гвардейцы ограничивались огневой поддержкой, не участвуя непосредственно в штурме). За это время гарнизон потерял, за исключением Мансиньи, только одного защитника, инвалида, убитого ядром. Потери же осаждавших составили 83 убитых и 88 раненых.

В ход пошли самые несуразные проекты, с помощью которых хотели заставить гарнизон сложить оружие. Качали насосом воду в надежде залить пороховые ящики, расставленные на башнях возле орудий, но струя едва достигала середины башни. Какой-то пивовар предлагал сжечь "эту каменную глыбу", поливая ее лавандовым и гвоздичным маслом, смешанным с порохом. А некий молодой плотник, питавший, видимо, страсть к истории и археологии, носился с чертежом римской катапульты.

Бастилия, безусловно, устояла бы, не будь в числе ее защитников инвалидов, с большой неохотой стрелявших в соотечественников.
"Бастилия была взята не приступом, - свидетельствует один из участников штурма, - она сдалась еще до атаки, заручившись обещанием, что никому не будет сделано никакого зла. У гарнизона, обладавшего всеми средствами защиты, просто не хватало мужества стрелять по живым телам, с другой стороны, его сильно напугал вид огромной толпы. Осаждающих было всего восемьсот-девятьсот человек - рабочие и лавочники из ближайших мест, портные, каретники, виноторговцы, смешавшиеся с национальной гвардией. Но площадь Бастилии и все прилегающие улицы были переполнены любопытными, которые сбежались смотреть на зрелище".
Гарнизону же с высоты стен казалось, что на них идет весь миллионный Париж. И инвалиды, с самого начала штурма выражавшие недовольство комендантом, заставили де Лоне согласиться на капитуляцию.

Подъемный мост опустился. Бонмер, Эли, Гюллен и другие руководители штурма вошли в крепость. Между тем остальные, не зная о капитуляции крепости, продолжали стрельбу. Один из офицеров гвардии, Гумбер, взобрался на вал, чтобы подать народу знак о сдаче Бастилии, но его мундир ввел в заблуждение толпу, и он был убит несколькими выстрелами. Тогда гренадер Арне сорвал с головы шляпу, нацепил ее на ружье и замахал ею. Не прекращая стрелять, народ повалил к воротам.
В четыре часа сорок минут пополудни Бастилия пала.

Над комендантом Бастилии восставшие учинили зверскую расправу. Аббат Лефевр, очевидец этой расправы, свидетельствовал, что де Лоне "защищался, как лев". Желая избавиться от мук, он пнул одного из нападавших в пах и крикнул: - Пусть меня убьют!

Эти его слова прозвучали как последний приказ, его подняли на штыки и поволокли к канаве, вопя: "Это чудовище предало нас! Нация требует его головы!". Человеку, получившему пинок, было предоставлено право самому отсечь коменданту голову. Этот безработный повар, рассказывает историк Тэн, "пришедший в Бастилию просто, чтобы поглазеть на происходящее... рассудил, что если, по общему мнению, дело это такое "патриотическое", то за отсечение головы чудовищу его еще могут наградить медалью", и без лишних слов принялся за дело.

Расправу учинили почти над всеми офицерами гарнизона. Трупы убитых офицеров отнесли в морг, кроме тела де Лоне, которое не нашли. Только полгода спустя какой-то солдат принес семье коменданта его часы и другие драгоценные вещи, но категорически отказался объяснить, каким образом они попали к нему.

На следующий день в городе началось массовое избиение аристократов. Франция вступала в эпоху, о которой позже один депутат выразился так: "Престол Божий - и тот пошатнулся бы, если бы наши декреты дошли до него".

В Версале узнали о взятии Бастилии только в полночь (король в этот день отметил в дневнике: "Ничего"). Как известно, лишь один придворный - герцог де Лианкур - понял смысл случившегося. "Но ведь это бунт!" - удивленно воскликнул Людовик XVI, услышав новость. "Нет, ваше величество, это не бунт, это революция", - поправил его Лианкур.

А когда королю доложили о смерти де Лоне, он равнодушно отозвался: "Ну что ж! Он вполне заслужил свою участь!". (Интересно, думал ли он так о себе, всходя на эшафот три года спустя?) Людовик в тот же день надел трехцветную кокарду, увидев которую Мария- Антуанетта брезгливо поморщилась: "Я не думала, что выхожу замуж за мещанина".
Так отреагировал двор на событие, возвещавшее будущую гибель монархии.
Зато в обоих полушариях Земли взятие Бастилии произвело огромное впечатление. Всюду, особенно в Европе, люди поздравляли друг друга с падением знаменитой государственной тюрьмы и с торжеством свободы. В Петербурге героями дня стали братья Голицыны, участвовавшие в штурме Бастилии с фузеями в руках. Генерал Лафайет послал своему американскому другу, Вашингтону, ключи от ворот Бастилии - они до сих пор хранятся в загородном доме президента США. Из Сан-Доминго, Англии, Испании, Германии слали пожертвования в пользу семейств погибших при штурме. Кембриджский университет учредил премию за лучшую поэму на взятие Бастилии. Архитектор Палуа, один из участников штурма, из камней крепости изготовил копии Бастилии и разослал их в научные учреждения многих европейских стран. Камни из стен Бастилии шли нарасхват: оправленные в золото, они появились в ушах и на пальцах европейских дам.

В день взятия Бастилии, 14 июля, мэрия Парижа, приняв предложение Дантона, создала комиссию по разрушению крепости. Работы возглавил Палуа. Когда стены Бастилии снесли более чем наполовину, на ее руинах устроили народные гулянья и вывесили табличку: "Здесь танцуют". Окончательно крепость разрушили 21 мая 1791 года. Камни ее стен и башен были проданы с аукциона за 943 769 франков.

Взятие Бастилии со временем обросло разными версиями. Одна из них представляет начало череды событий, как требование Постоянного комитета получить порох, хранившийся в крепости и отвести пушки из амбразур. И комендант не возражал против этих требований. Но в силу различных причин штурм крепости всё-таки произошёл со всеми вытекающими последствиями.

Разрушение Бастилии вовсе не означало того, что новая власть больше не нуждалась в тюрьмах. Напротив, очень скоро наступили времена, когда о Бастилии, как, пожалуй, и обо всем старом режиме, многие французы стали вспоминать с ностальгией. Революционный произвол оставил далеко позади себя злоупотребления королевской власти, а каждый город обзавелся собственной якобинской Бастилией, которая, в отличие от Бастилии королевской, не пустовала.

Своих сил справиться с турецкой опасностью Византии не хватало. Только объединенные усилия всей Европы могли бы остановить турецкую экспансию. Но к такому объединению европейским политикам прийти не удавалось: камнем преткновения оставалась религиозная рознь между православной Византией и католическим Западом (как известно, раскол христианской церкви произошел в IX-XI веках). И тогда император Иоанн VII Палеолог предпринимает в 1438 году поистине историческую попытку сблизить церкви.
Византия в то время находилась в тяжелейшем положении: под ее властью оставались ближайшие пригороды Константинополя, несколько мелких островов да деспота́т Море́я, с которым не было сухопутного сообщения. Тонкая нить действующего перемирия с турками вот-вот должна была порваться.

Иоанн III договаривается с папой римским Евгением IV о созыве Вселенского собора с целью осуществить наконец объединение церквей. Византийцы проводят максимально возможную в тех обстоятельствах подготовку к собору, который, по их плану, должен принять общие для всего христианского мира церковные догматы. В ходе этой подготовки (факт очень важен) митрополитом Московским назначают известного церковного деятеля, дипломата, оратора и мыслителя Исидора (византийского грека), убежденного сторонника объединения церквей (именно он невольно сыграл большую роль в судьбе Софьи Палеолог и Ивана Васильевича).

В 1438 году из Константинополя в Италию выехала делегация во главе с императором и патриархом. Митрополит Исидор с делегацией из России прибыл отдельно. Больше года в Ферраре, а затем во Флоренции продолжались ожесточенные богословские споры. Они не привели к соглашению ни по одному пункту.
К концу собора на греческую сторону было оказано сильное давление, и византийцы подписали итоговый документ, так называемую Флорентийскую унию, в которой согласились с католиками по всем позициям. Однако в самой Византии уния разделила народ на ее сторонников и противников.

В конечном счёте слияния церквей не произошло. Византия осталась лицом к лицу с могущественным врагом. С легкой руки французских просветителей XVIII века, видевших в Византии оплот монархизма, о ней традиционно принято говорить как о стране загнивающей, застойной, дряхлеющей (такое отношение усиливалось неприязнью к православию). Наши мыслители Чаадаев и Герцен тоже ее не жаловали. У западных историков до сих пор в отношении к Византии сквозит легкое пренебрежение.

А между тем она стояла в самом важном стратегическом пункте, на границе Востока и Запада, владела проливами и держалась 1100 лет! Византия, пусть ослабевшая, не только героически боролась с многочисленными нашествиями, но и хранила колоссальный культурный потенциал, накопленный древними греками и римлянами. Когда в Европе царили церковное мракобесие и нетерпимость к любому отклонению от библейских канонов, в Константинопольском университете преподавалось римское право, все граждане Византии юридически были равны перед законом, грамотные люди зачитывались античными авторами, а в школах учили читать по поэмам Гомера! И еще не известно, когда бы появилось итальянское Возрождение, повернувшее человека от бесплодной схоластики к блеску античной культуры, если бы не постоянные культурные контакты европейцев с восточным соседом.

В апреле 1453 года Константинополь был осажден войсками турецкого султана Мехмеда II численностью, по разным оценкам, от 200 до 300 тысяч воинов (это далеко не точные оценки). Мощнейшая по тем временам артиллерия, огромное количество осадной техники, большой флот, прекрасные специалисты по проведению подкопов и взрывных работ - все было направлено против великого города.
Осада велась непрерывно и упорно. Чтобы лишить греков относительной безопасности их морских стен, во внутреннюю гавань – бухту Золотой Рог, защищаемую цепями, турки уже в ходе боев перевезли волоком по многокилометровому деревянному настилу 70 тяжелых боевых кораблей.

Что всей этой силе могли противопоставить византийцы? Мощные старинные каменные стены и башни, глубокие рвы, ловушки и другие оборонительные сооружения, построенные в разные времена прекрасными фортификационными инженерами. Город был неприступен для доогнестрельного оружия. Но на стенах почти не было артиллерии, и осажденные использовали в бою лишь камнеметные машины. Император смог выставить на стены только 7 тысяч воинов, в гавани находилось всего 25 кораблей. В самом городе шли непрекращающиеся религиозные споры между православными и католиками, спровоцированные принятием Флорентийской унии. Религиозная рознь сильно ослабила оборонный потенциал Константинополя. И это тоже учитывал Мехмед II.

Но, несмотря ни на что, боевой дух защитников оказался невероятно высоким. Героическая оборона Константинополя вошла в легенды. Оборону возглавлял и вдохновлял последний император Византии Константин XI Палеолог, мужественный и опытный воин с сильным и решительным характером. Полтора месяца отражаются все штурмы, все нападения с моря, разгадываются и ликвидируются подкопы.

Но 29 мая 1453 года во время последнего штурма под ударами ядер пушек чудовищного калибра обрушилась часть стены. В пролом ринулись отборные части янычар. Константин собирает вокруг себя оставшихся защитников и бросается в последнюю контратаку. Силы слишком неравны. Видя, что все кончено, он, потомок древних греков, ринулся с мечом в руках в гущу боя и геройски погиб. Великий город пал. Византия погибла, но погибла непобежденной. "Погибаю, но не сдаюсь!" – этот девиз пришёл к нам от ее героических защитников.

Падение Константинополя произвело оглушительное впечатление во всем тогдашнем мире. Европейцы словно бы верили в чудо и ждали, что город вновь устоит, как бывало не раз в прошлом.

Три дня завоеватели убивают, грабят, насилуют, угоняют жителей в рабство. В огне гибнут книги, произведения искусства. Немногие могли спастись на кораблях. Начался исход в Европу из еще свободных византийских земель.

Из ближайших родственников Константина в живых остались два брата - Димитрий и Фома, которые правили каждый своей частью деспотата Морея на полуострове Пелопоннес. Турки планомерно присоединяли к султанату оставшиеся земли Византии. Очередь Мореи наступила в 1460 году. Димитрий остался на службе у султана. Фома уехал в Рим с семьей. После его смерти два его сына, Андрей и Мануил, и дочь Софья оказались на попечении папы римского.

Софья своим обаянием, красотой (если верить описаниям очевидцев в Риме) и умом заслужила всеобщую любовь и уважение в Риме. Но годы шли, ей пора замуж. Папа Павел II предлагает высокородных женихов, однако всех она отвергает (даже короля Франции и герцога миланского) под предлогом, что они не ее веры.
Окончательное решение выдать Софью замуж за Московского великого князя Ивана III Васильевича, овдовевшего несколько лет назад, папа принял под влиянием кардинала Виссариона.
Виссарион Никейский, один из самых просвещенных людей своей эпохи, в прошлом православный митрополит - близкий друг и единомышленник Исидора московского в стремлении объединить церкви. Они вместе активно выступали на Флорентийском соборе, и, естественно, Виссарион много слышал и знал о России.

Великий князь Московский был в ту пору единственным православным монархом, независимым от турок. Опытные политики в Риме видели, что усиливающаяся Россия имеет будущее. Римская дипломатия постоянно искала способы противодействия османской экспансии на Запад, понимая, что после Византии может наступить черед Италии. Поэтому в будущем можно было бы рассчитывать и на военную помощь России против турок. И тут такой удобный случай: браком вовлечь Ивана Васильевича в сферу римской политики и попытаться подчинить католическому влиянию огромную и богатую страну.

Инициатива брака исходила от папы Павла II. В Москве обо всех тонкостях интриг в папском дворце и не подозревали, когда нагрянуло посольство из Италии с предложением династического брака. Иван, по своему обыкновению, советовался с боярами, с митрополитом, с матерью. Все дружно советовали принять предложение, и он согласился. Последовал обмен посольствами.
Затем были триумфальное путешествие невесты из Рима в Москву, торжественный въезд Софьи в Кремль, первое свидание молодых, знакомство невесты с матерью жениха и, наконец, свадьба.

А теперь посмотрим в исторической ретроспективе на некоторые важные события в жизни двух стран - Византии и России, - имеющие отношение к двуглавому орлу.
В 987 году великий князь Киевский Владимир I (Святой) заключил договор с византийским императором Василием II, по которому он помог императору подавить мятеж в Малой Азии, а взамен тот должен был отдать Владимиру в жены свою сестру Анну и прислать священников для крещения языческого населения.
Но принцесса не приехала. И тогда в 989 году великий князь захватывает византийскую колонию Херсонес в Тавриде. В последовавших переговорах пришли к соглашению: Владимир вернет город грекам, как только Анна приедет к жениху. Так все и получилось. Этот династический брак стал для того времени исключительным событием: Анна - сестра Василия II и дочь предыдущего императора Романа II. До этого момента ни одна порфирородная принцесса или царевна византийская не выходила замуж за иностранца.
Порфирородными считались дети императоров, рожденные в особом помещении женской половины императорского дворца в Константинополе - Порфи́ре. Императорами в Византии могли стать даже случайные люди, что, кстати, часто и происходило. Но порфирородными могли быть только дети правящих императоров. Вообще в раннем средневековье авторитет и престиж византийского двора в глазах европейцев были огромны. Королевские дома Европы почитали для себя за высшую честь иметь хоть какой-нибудь знак внимания от императора, не говоря уж о родственных связях. Поэтому женитьба Владимира на Анне имела большой резонанс в том мире и увеличила международный вес новой христианской державы в самом начале ее христианского пути. Заметим, что одним из детей Владимира и Анны был будущий Ярослав Мудрый.

И вот через пять веков последняя царевна уже погибшей Византии тоже выходит замуж за русского великого князя. В наследство она принесла в нашу страну древний герб Византийской империи - двуглавого орла. Погибшая некогда великая империя словно бы передавала эстафету стране тоже православной со складывающейся великорусской нацией.

Несколько слов о самых первых следствиях для России приезда Софьи с гербом ее предков. Высокообразованная по тем временам, она сама и ее греческие приближенные явно положительно повлияли на культурный уровень при дворе великого князя, на становление внешнеполитического ведомства, на увеличение престижа великокняжеской власти. Новая жена поддерживала Ивана III в его стремлении наладить отношения при великокняжеском дворе, упразднить уделы и установить порядок престолонаследия от отца к старшему сыну (прелюдию к майорату, при котором старший сын получал не только верховную власть, но и все активы государства, движимые и недвижимые). Софья с ее ореолом императорского величия Византии была для русского царя идеальной женой.

Это было великое княжение. Фигура Ивана III Васильевича, в основном завершившего объединение русских земель в единое государство, была для своего времени по масштабности деяний сравнима разве что с Петром I. Одно из самых славных дел Ивана III - бескровная победа России над татарами в 1480 году после знаменитого "стояния на реке Угре".
Полное юридическое освобождение от остатков ордынской зависимости ознаменовалось появлением на Спасской башне Кремля византийского, а теперь русского двуглавого орла.

Двуглавые орлы в гербах не такая уж редкость. С XIII века они появляются в гербах графов Савойских и Вюрцбургских, на баварских монетах, они известны в геральдике рыцарей Голландии и Балканских стран. В начале XV века император Сигизмунд I делает двуглавого орла гербом Священной Римской империи, а после ее распада в 1806 году двуглавый орел становится гербом Австрии (до 1919 года). И Сербия, и Албания имеют его в своих гербах. Он же в гербах потомков греческих императоров.

Как он появился в Византии? Известно, что в 326 году император Римской империи Константин Великий делает двуглавого орла своим символом. В 330 году он переносит столицу империи в Константинополь, и с этого времени двуглавый орел - государственный герб Римской (ещё единой) империи. Империя распадается на Западную и Восточную, а двуглавый орел делается гербом Византии.

В появлении двуглавого орла как символа еще много непонятного. Известно, например, что он изображался в Хеттском государстве, сопернике Египта, существовавшем в Малой Азии во втором тысячелетии до нашей эры.
В VI веке до н. э., как свидетельствуют археологи, двуглавый орел прослеживается в Мидии, восточнее бывшего Хеттского царства.

В 1497 году он впервые появляется как государственный герб на двусторонней восковой государственной печати России: на ее лицевой стороне изображен герб Московского княжества – всадник, поражающий дракона (в 1730 году всадник официально получил название Святого Георгия), а на оборотной - двуглавый орел.

Почти за пятисотлетнюю жизнь в России изображение орла на русском гербе неоднократно изменялось. На печатях двуглавый орел просуществовал до 1918 года. С Кремлевских башен орлов сняли в 1935 году.
30 ноября 1993 года Указом Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина двуглавый державный орел России вновь возвращен на российский герб. А в конце XX века Дума узаконила все атрибуты символики нашей страны, в том числе и двуглавого орла.

Византийская империя была евроазиатской державой. В ней жили греки, армяне, турки, славяне и другие народы. Орел в ее гербе с головами, смотрящими на Запад и на Восток, символизировал в том числе и единство этих двух начал.
Как нельзя более подходит это и для России, которая всегда была страной многонациональной, объединяющей под одним гербом народы Европы и Азии.
Державный орел России – не только символ ее государственности, но и символ тысячелетней истории, наших древних корней. Он - символ исторической преемственности культурных традиций - от погибшей великой империи, сумевшей сохранить для всего мира эллинскую и римскую культуры для молодой, растущей России.
Двуглавый орел - символ объединения и единства земель российских.