Ребята, не знаю, что писать, жизнь рушится.
Мне 35, ей 33. Вместе почти 12 лет. Трое детей: 9, 6 и 3 года. Дом в ипотеке, машина, привычка пить чай вечерами и делить одеяло ночью — всё это как будто было всегда. И вот теперь — ничего. У разбитого корыта.
Началось, как, наверное, у многих. Тишина, раздражение, недосказанность. Сначала думал — просто устали. Работа, быт, дети — вечный цейтнот. Но однажды она сказала фразу, которую я не забуду никогда: «Я больше не чувствую себя живой рядом с тобой».
Я тогда не ответил. Взял куртку, вышел, сел в машину и просто сидел. Минут сорок. Вспоминал, как мы познакомились в электричке — я случайно пролил на неё кофе, она выругалась, но потом улыбнулась. Вспоминал, как родился наш старший — как мы тряслись от страха, как выбирали имя. Как строили этот дом — по кирпичику, по вечерам, после работы, когда уже не было сил, но было ощущение, что строим что-то важное.
А теперь она говорит, что всё это — не жизнь. Что это усталость, рутина, болото. Я не согласен. Для меня это и есть жизнь. Настоящая. Со швами, трещинами, но своя.
Я пытался говорить. Пытался понять. Предлагал сходить к семейному психологу. Она сходила одна. Сказала: «Он сказал, что мне надо уходить».
Сначала я думал, что это кто-то третий. Признаюсь, проверил телефон, ноутбук. Ничего. Ни переписок, ни подозрительных звонков. Только поиск в браузере: «Как понять, что ты разлюбил».
Она не злится, не орёт. Просто тихо собирает документы. Иногда берёт младшего на руки, нюхает макушку и плачет. Но меня — не обнимает. Не смотрит. Только говорит: «Я не хочу, чтобы дети росли в доме, где между родителями — пустота».
Парадокс в том, что я не чувствовал этой пустоты, пока она не сказала. Мы жили, как большинство. Может, не в восторге друг от друга каждый день, но мы были командой. Я думал, были.
Теперь у нас раздельные спальни. Она живёт как гость. И я тоже. Мы оба не кричим, не ссоримся. Просто ходим, как будто ждем какого-то решения сверху.
На днях я уехал на дачу. Просто не мог больше находиться в доме, где она смотрит сквозь меня. Посидел с другом, выпили, молчали больше, чем говорили. А потом он сказал: «Ты ведь её не потерял сейчас. Ты начал терять её давно. Просто не замечал».
Он прав. Я вспоминал, как в последние годы я почти не говорил ей, что она красивая. Как раздражался, когда она говорила, что устала. Как выкручивал на полную работу, чтобы не думать о том, что между нами трещина. Как говорил «потом» слишком часто.
Когда вернулся, она спросила: «Ты подумал?» Я сказал: «Давай попробуем ещё». Она сказала: «Я не могу больше притворяться».
Теперь мы обсуждаем, как делить дом. Машину она не хочет. Говорит — возьми себе, мне проще на такси. Дети, по её словам, останутся с ней. Я не спорю, хотя внутри всё клокочет. Я не хочу видеть их по выходным. Я хочу видеть их каждое утро. Хочу, чтобы младший звал меня ночью, когда приснится страшное. Хочу, чтобы средняя просила объяснить задачку, а старший рассказывал, что девочка в классе на него посмотрела.
Но я не знаю, что делать. Она не передумывает. Говорит спокойно, чётко, без истерик. Я молю — не уходи. Она говорит: «Я уже ушла. Просто ещё живу здесь».
Вчера пришёл юрист. Разложил бумаги. Говорил про алименты, раздел, режим общения с детьми. Я его почти не слышал. Смотрел на чайник. Он закипал. Как будто пытался напомнить, как мы когда-то с ней спорили, кто идёт ставить чай. Смех. Лень. Маленькое счастье.
Теперь у нас нет даже этого спора. Только факты. Только формулировки. Только дата в повестке в суд.
Если кто-то дочитал до этого места — спасибо. Просто, видимо, я хотел, чтобы хоть кто-то услышал, как звучит тишина, когда рушится всё.
Может, потом я напишу, как живу дальше. Если получится.
