Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

Часть 4. Окончание.

Две встречи с Кристиной.

Конец сентября. За плечами у меня целый месяц пребывания в Берлине. Ждал назначения. Видно, кадровики не очень торопились подыскать мне не столь уж высокую должность военного переводчика в одно из учреждений Советской Военной Администрации. <...>

Развалины, сплошные развалины в центре города. То тут, то там рушатся под порывами ветра насквозь прогоревшие стены домов. Но жизнь уже берет свое. Жизнь всегда торжествует над смертью. Город возрождается. В советском секторе работают заводы и фабрики. Мчат в мрачноватом метро вагоны «У-бана» — подземки. По перекинутым над и вдоль улиц путям грохочет «С-бан» — электричка. Работают некоторые театры, кино.

В западных секторах — американском, английском и французском — лихорадка ночной жизни. Появились бесчисленные кабаре, ночные ресторанчики.

В роскошно отделанном варьете «Новая скала» американизированные бурлески — сцены с почти полным раздеванием женщин. И все это приправляется куплетами на «злободневные» темы о «черном» рынке. В западных секторах он процветает. Поражаешься, глядя, как американские солдаты и офицеры торгуют и торгуются на этом рынке, продают немцам продукты, бензин, часы, сигареты. Право же, мягко выражаясь, странная картина.

Разговаривать в это время с немцами мне приходилось немало. На что же были направлены мысли рядовых, средних немцев этой первой мирной осенью?

Из разговоров вынес впечатление — у рядового немца был еще невообразимый сумбур в голове. Многие годы им вдалбливали миф о непобедимости Германии, о превосходстве арийцев, и теперь, после разгрома фашизма, наступило тяжелое похмелье. Рядовой немец, в своем большинстве стараясь уклониться от разговора на политические темы, вместе с тем жадно читал газеты, их уже много выходило в те дни, раздумывал, пробиваясь к правильному пониманию событий.

Подчеркиваю: я говорю не о прогрессивных, политически сознательных немцах, активных антифашистах, не о коммунистах и социал-демократах, шедших в Восточной Германии в те дни к единству партий. Нет, я говорю о рядовых бюргерах-мещанах, которых так много было в Германии.

Один из памятных разговоров произошел у меня в поезде Берлин — Галле. Поезд этот отправлялся из американского сектора Берлина, с Анхальтского вокзала. Был уже вечер, когда я приехал на вокзал. У костра, разложенного прямо на каменных плитах одной из лестниц разрушенного здания, грелись американские военные полицейские. В белых касках, таких же поясах, с резиновыми дубинками в руках, они — здоровенные гогочущие крепыши — резко отличались от робко обходивших их и плохо одетых немцев.

Быть может, это и покажется странным. Но теперь, после войны, я не испытывал ни малейшей неприязни, вражды к немцам, простым труженикам. Враг — это враг в бою, в поединке. А теперь здесь, на вокзале, это были просто очень несчастные, сорванные войной со своих мест люди. И было очень неприятно видеть, как американцы, «наводя порядок», орудовали дубинками, «организуя» посадку немцев на поезд.

Состав поезда Берлин — Галле был небольшой. На всех немцев мест не хватало. А в нашем купе с местами для сиденья, рассчитанном на десять человек, нас было только четверо.

Сидевший рядом со мной широкоплечий капитан-артиллерист с целым иконостасом орденов на груди и тремя ленточками нашивок о ранениях глянул на нас и проговорил:

— Что, хлопцы, местам, по-моему, пустовать ни к чему. А там люди под дождем стоят.

Он так и сказал: не немцы, а люди.

Капитан, видимо, и не ждал, что кто-либо из нас будет возражать против его предложения. Так оно и было. И тут же артиллерист вышел на перрон. Через стекло было видно, как он широким жестом пригласил в вагон нескольких немцев. Мы увидели и то, что детина из американской военной полиции пробовал возражать. Но артиллерист отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и «прикрыл» тыл немцев, спешивших к вагону.

В вагоне произошло размежевание. С одной стороны сидели мы, офицеры, с другой — два пожилых немца, болезненного вида молодой однорукий инвалид, старуха немка и миловидная женщина с худеньким мальчиком лет семи. Мальчику было тесно на сиденье. Он ерзал, мешал матери и соседям.

Капитан-артиллерист молча, но доброжелательно потянул мальчишку к себе и усадил его рядом на свободное место. Мать благодарно подняла глаза и чуть слышно проговорила:

— Данке! (Спасибо!) <...>

Немка рассказала мне свою нехитрую историю. Дочь ремесленника. Окончила гимназию. Полюбила. Вышла замуж. Через год мужа призвали. Это было в сорок первом. Еще через месяц уже воевал на Восточном фронте. Уже больше года от него никаких вестей. Городок на берегу Одера, где они жили до войны, полностью разрушен. Сейчас едет к сестре в Дессау. Знает, что Дессау тоже разрушен. Но дом сестры уцелел. Будет ждать мужа. Быть может, он вернется. И она, протягивая ко мне руки, спрашивает:

— Вернется мой муж, господин офицер? Вспоминаю нескончаемые колонны пленных в 1944 году, том самом году, когда без вести пропал муж Кристины — так звали мою спутницу.

— Очень может быть, что он вернется, фрау Кристина. В сорок четвертом многие солдаты к нам в плен попали.

— Плен, — задумчиво проговорила Кристина. — Пока я не увидела русских, таких, как этот офицер (в лунном свете я увидел, что немка с теплой улыбкой указала на артиллериста), да, до тех пор, пока я не увидела сегодня, как ваш офицер играет с моим мальчиком, я считала, что лучше бы мой Герберт был убит в бою. Ведь мы знали, что плен у нас в Германии для русских был страшен. И мы считали, что русские вправе отвечать нам тоже жестокостью. Я никогда не задумывалась над тем, кто и почему начал войну. Говорили по радио, что виноваты русские. Я верила. Что знает у нас простая женщина? Дети, кухня и церковь — вот удел женщины. Так нас учили. Говорили про русских — враги, враги, враги. Рисовали советских на плакатах с ножами в зубах. А на деле совсем не так. Герберт рассказывал, как наши солдаты при отступлении на фронте жгли деревни, про расстрелы, которые гестаповцы совершали. Выходит, вы нам мстить должны. А вы нас в вагон к себе позвали, а могли бы свободнее устроиться.

Кристина, закончив свою исповедь, замолчала.

И тогда я попросту рассказал молодой женщине о нескольких своих встречах с немцами во время войны, о впечатлениях, которые вынес из разговоров с ними.

Я говорил ей о генерале Трауте — убийце тысяч советских людей, о Наумане, который, рискуя своей жизнью, помог нашим войскам, о лейтенанте Костельском, добровольно сдавшемся в плен, о капитуляции форта Кведнау в Кенигсберге.

Кристина слушала с жадным вниманием.

Было видно, что особенно поразил ее мой рассказ о разговоре командира дивизии с немецким лейтенантом Костельским.

— Да, у вас совсем другие отношения между людьми. Человеческие, — в раздумье сказала Кристина. — А ведь у нас только и было слышно — жестокость. Солдат должен быть жестоким. О человеческом отношении к людям — об этом никто и думать не смел. А как же будет у нас теперь? Неужели по-другому? Неужели и мы, женщины, сможем увидеть дальше трех «К» — Kirche, Küche, Kinder (церковь, кухня, дети)? <...>

И, наверное, забыл бы об этой давней встрече, если бы не мой приезд в Дессау летом 1947 года. Был я в командировке на заводе медицинских препаратов. Здесь изготовлялся прививочный материал. Мне показали небольшие, уютные цехи, где женщины в белых халатах и масках, закрывавших, кроме глаз, все лицо, работали быстро и сосредоточенно над колбами, ретортами, пробирками.

Проходя по цеху, я заметил, что одна из женщин пристально смотрит в мою сторону. Быть может, мне это только показалось? Советский офицер нечасто появляется на заводе. Обыкновенное любопытство. Я вышел в коридор.

И вдруг позади мелодичный голос:

— Господин офицер!

Оглянулся. Сбросив маску, в дверях цеха стояла Кристина. Это была она и не она. То же лицо, но веселое, пополневшее, глаза искрятся. Разговорились. У Кристины было много новостей. Самое главное — муж из плена вернулся. На железной дороге машинистом работает. Он и Кристина своей работой довольны. Мальчик здоров, в школе учится. А девочка — Кристина чуть покраснела — совсем еще маленькая, в яслях. Муж Кристины член Социалистической единой партии Германии.

От всего сердца пожелал я Кристине Першке счастья. На прощание она крепко, по-мужски пожала мне руку и сказала:

— Помните наш ночной разговор? Тогда я еще совсем глупой была. Ровным счетом ничего не понимала. Теперь и я разобралась, что к чему. Где друзья и где враги. Я в партию тоже вступать собираюсь…

Такой была моя вторая встреча с Кристиной.

Ошибка доктора Крамера

А пока… Пока я ехал к новому месту службы. <...>

В феврале 1946 года меня назначили переводчиком в отдел здравоохранения. Такой тоже существовал в нашем управлении. Руководила им женщина — внешне замкнутая и суровая, требовательная и властная — подполковник медицинской службы Евгения Евстафьевна Серкова. А меня перевели в этот отдел, очевидно, на основании анкетных данных: все же оканчивал я во время войны медицинское училище и на фронте короткое время был фельдшером в стрелковом батальоне. <...>

Мне довелось быть переводчиком при разговоре начальника провинциального немецкого отдела здравоохранения доктора Крамера с подполковником Серковой. <...>

Беседа длилась долго. Логика Серковой была неопровержима. Оперируя цифрами, она доказывала Крамеру, что с помощью частных врачей не справиться с послевоенными заболеваниями, особенно с инфекционными, вспышки которых изредка наблюдались в некоторых районах провинции. С доводами Серковой нельзя было не согласиться. Кончился разговор тем, что Крамер согласился начать создание поликлиник, но все же оговорил, что в исходе этой работы не уверен, что она может закончиться, несмотря на все его, Крамера, старания, ничем, провалом.

Прихрамывая, опираясь на трость, Крамер ушел, унося и свое согласие, и свое неверие.

— Н-да, — сказала Серкова, когда дверь за Крамером закрылась, — выполнять он наше указание будет. Но он в успех не верит. <...>

В первые дни работы новых поликлиник мы побывали в некоторых из них. В сверкающих чистых коридорах было тихо и людно. Врачи не сидели без дела. Пациентов более чем достаточно. Немцы, привыкшие к частному врачу, бравшему высокие гонорары за прием, очень быстро привыкли к поликлиникам, бесплатному в них лечению.

Через несколько дней после того, как в Галле и в других городах провинции начали работать поликлиники, доктор Крамер позвонил мне и просил узнать, может ли фрау Серкова его принять. Подполковник в приеме никогда и никому не отказывала. Прошло полчаса, и я услышал в коридоре характерный стук трости начальника провинциального отдела здравоохранения. Крамер вошел в приемную, поздоровался со мной, смахнул платком пот со лба. Губы его нервно дергались.

«Что с ним?» — подумал я, проходя вслед за Крамером в небольшой кабинет Серковой.

Доктор Крамер не садился. Стоя, он сказал следующее:

— Я не верил в идею поликлиник. Это моя большая ошибка. Теперь, когда они начали работу, я вижу это особенно ясно. Раз я не понял сразу, что вы правы, значит, я — плохой администратор и не могу быть начальником отдела. Прошу поддержать мое заявление об отставке.

Подполковник Серкова, подняв удивленно брови, слушала краткую речь Крамера и мой поспешный перевод. Потом, мягко улыбнувшись, — это с ней нечасто бывало, — она предложила Крамеру кресло.

Доктор Крамер опустился в кресло и сидел прямо, не касаясь мягкой его спинки, ожидая ответа. Подполковник с минуту помолчала, а потом заговорила. Первые ее слова были обращены ко мне:

— Лейтенант, постарайтесь передать мои слова в теплой интонации. У меня голос огрубел. А надо, чтобы доктор понял не только мои мысли, но и мои чувства.

Серкова продолжала. И вот таков был смысл ее слов, обращенных к Крамеру:

— Мне очень приятно, что работают поликлиники. Я знала, что их трудно создать. Но теперь они созданы и работают. Вы эту задачу выполнили. Ну, скажем, с нашей помощью. Помогать вам — наш долг. Опыт народного здравоохранения у нас в СССР ведь немалый. А насчет вашей ошибки… Так я ведь тоже ошибалась. Не верила, что вы активно включитесь в эту работу. Нам одним не справиться бы было. Есть русская пословица: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Глаз, конечно, мы у вас не тронем, но и старое поминать не будем. Ну, а с вашей отставкой я категорически не согласна.

Дальше разговор перешел на другие темы, интересовавшие двух начальников медицинских отделов, и об отставке своей Крамер не сказал больше ни слова.

…Конец декабря 1946 года. Работники немецкого отдела здравоохранения пригласили нас к себе в гости на празднование Нового года.

Мне часто по делам службы приходилось бывать в тихом небольшом доме, стоявшем на далекой от городского центра улице. Там всегда слышался перестук пишущих машинок, шелест бумаг. Деловая атмосфера. Знал я и людей отдела. От доктора Крамера — начальника и до скромной телефонистки фрау Тиле.

Но в этот праздничный вечер я не узнал отдела. Светились огни елки, умело и броско были украшены комнаты, сервирован стол. Кушанья, правда, более чем скромные, но ведь нужно помнить, что это был 1946 год. Чудесным образом преобразились и люди. Казалось, они стряхнули с себя заботы повседневности. Все шутили, веселились. Кое-кто уже собирался у бара, который был «развернут» в одной из комнат отдела.

Доктор Крамер не казался сегодня озабоченным. Евгения Евстафьевна Серкова весело улыбалась — с ней это тоже нечасто бывало. Фрау Тиле казалась в своем ярком платье просто красавицей. А может быть, я этого раньше не замечал? Даже бывший петербургский аптекарь, а ныне переводчик Крамера Томпсон — жилистый приземистый старик — казался намного моложе. Таково уж волшебство праздника…

Много было в тот вечер произнесено тостов. Запомнился мне один. Его произнес доктор Крамер.

— Мне хочется поднять этот бокал вина, — сказал он, — за фрау Серкову и всех наших советских коллег — врачей, которые с большим тактом и с большой настойчивостью помогают нам, немцам, строить новое здравоохранение в новой Германии.

Что ж, это был очень хороший тост. С большим удовлетворением перевел я вполголоса его подполковнику Серковой.

С того новогоднего праздника прошло много лет, но, когда я разворачиваю свежий номер немецкого журнала, прибывшего в мою уральскую квартиру из Берлина, и читаю об успехах немецкого здравоохранения, всегда вспоминаю об очень правильном тосте доктора Крамера, о той нужной и большой работе, которую вели в Германии в первые годы после войны советские медики в военной форме.

Однажды я получил весточку о том, что доктор Крамер, несмотря на преклонный возраст, не ушел на пенсию, продолжает работать в городе Галле. Я был искренне рад этой весточке.

В Минске живет заслуженный врач БССР Е. Е. Серкова. С радостным волнением показывала она мне фотографию новой немецкой больницы. Этот снимок прислали ей немецкие друзья, которые хорошо помнят о плодотворной работе Евгении Евстафьевны в Германии.

Сложные страницы нашей истории в первой половине двадцатого века весьма интересно рассматривать не только через «общую канву событий», но и через судьбы отдельных, иногда не очень известных (но по-своему выдающихся) людей.

Три революции (1905, февраль и октябрь 1917), две Мировые войны, Гражданская война, индустриализация, борьба за власть в двадцатые годы, «большой террор», послевоенное восстановление страны...

В таком мире жил наш сегодняшний герой, Андрей Иосифович Соммер. Он родился в 1897 году, в Российской империи, в Полтавской губернии. Его отец — Юзеф-Юстиан Андреевич Соммер — был военным, затем полицейским. И обрусевшим немцем, коих в России было немало. Мама, Юзефа Андреевна, была дочкой царского генерала.

Андрей Иосифович Соммер на Первой мировой войне.

Отец Андрея Иосифовича был католиком, а потому изначально мальчик получил имя Флориан. Но будущий советский военачальник довольно рано сделал выбор в пользу имени «Андрей». Разумеется, происхождение во многом «решало»: внук генерала и сын полицейского выбрал военную карьеру, учился в кадетском корпусе. Затем — Киевское военное училище, ускоренные курсы.

Андрей Иосифович Соммер попал на Первую мировую в свои неполные восемнадцать лет, «зеленым» прапорщиком. Дрался, однако, храбро. Награжден тремя орденами. В период поражений Русской армии, в 1915 году, молодой прапорщик попадает в плен к немцам, получив ранение. С таким положением дел А. И. Соммер не смирился: несколько раз пытался бежать.

После окончания Первой мировой войны Соммер оказывается в горниле войны Гражданской. Начинал бывший прапорщик царской армии в РККА как простой красноармеец, но в 1919 году уже был командиром роты.

Сначала Соммер воевал с белогвардейцами А. И. Деникина, потом сражался с махновцами. К последним попал в плен, едва избежал расстрела. Дважды ранен, в 1920 году дрался с белогвардейцами П. Н. Врангеля, потом были бои с басмачами.

Андрей Иосифович Соммер в Красной Армии.

Интересно, что Соммер в партию большевиков вступил, но через пару лет... вышел из неё, из-за несогласия с политикой НЭПа.

Ему удалось уцелеть на Гражданской. Впереди была учеба: Тифлисская пехотная школа, затем — знаменитые курсы «Выстрел». А еще Андрей Иосифович в 1936 году заочно закончил Военную Академию имени Фрунзе.

Но в 1937 году Соммера арестовали. Приговор — «высшая мера». Обвинения суровые: шпионаж, диверсионная деятельность. Андрею Иосифовичу очень повезло: сперва расстрел заменили на пятнадцать лет лагерей. Больше двух лет А. И. Соммер провел в ИТЛ.

А потом на смену Н. И. Ежову пришел Л. П. Берия, многие дела были пересмотрены.

Соммера реабилитировали и восстановили в РККА (как и некоторых других командиров с похожими судьбами). Перед войной Андрей Иосифович стал военным преподавателем, притом одним из лучших. Он готовил танкистов, в Орловском бронетанковом училище. С 1940 года А. И. Соммер — подполковник Красной Армии, начальник огневой подготовки.

А. И. Соммер и танк в городе Калининграде, на Улице Генерала Соммера.

С началом Великой Отечественной войны А. И. Соммер занимался важным делом: эвакуацией бронетанкового училища на восток, подальше от наступающих немцев. Но ему самому хотелось на фронт, он «забрасывал» руководство рапортами.

На фронт Андрей Иосифович, в конце концов, попал. В 1943 году, после работы преподавателем и после дополнительной подготовки (Курсы усовершенствования комсостава при Бронетанковой академии имени Сталина).

Он стал командиром 89-й танковой бригады, полковником. Принимал активное участие во многих важных операциях: форсировал Днепр, воевал на Букринском плацдарме, освобождал Киев, форсировал Дунай и Прут.

Танковая бригада Соммера отличилась в Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишиневской, Восточно-Прусской операциях.

Характеристика А. И. Соммера, из приказа о награждении Орденом Красного Знамени.

Бригада Соммера в 1945 году устроила рейд по тылу противника. Огромную роль в этом сыграл сам командир: ему пригодилось немецкое происхождение и знание языка противника. При атаке на железнодорожную линию Андрей Иосифович прибег к военной хитрости: ночью Соммер подъехал к немцам и на чистом немецком объяснил: так и так, я генерал Рейха Соммер, скрытно выдвигаюсь со своими танками на позиции. Однако, танками оказались «Т-34», немцы очень удивились.

Полковник Соммер, после этого случая, стал настоящей легендой: про него рассказывали истории, будто офицер подъезжал к немцам в немецкой форме и приказывал: «сдавайтесь». И противник сдавался.

В любом случае, в апреле 1945 года Андрей Иосифович стал Героем Советского Союза. Награжден многими орденами и медалями, летом 1945 года стал генерал-майором. Правда, из армии вскоре ушел. Дожил до 1966 года, причем проживал буквально на месте своей воинской славы — в городе Калининграде (бывший Кенигсберг).

Андрей Иосифович Соммер.

И по сей день есть в городе Калининграде замечательная улица — Улица Генерала Соммера, человека с удивительной судьбой. Много раз он оказывался буквально «на краю», но полная трудностей жизнь Андрея Иосифовича все-таки сложилась благополучно.

На мой взгляд, историю полезно изучать и под таким углом — через биографии интересных людей, удивительная жизнь которых полностью отражала ту «эпоху перемен».

https://zen.yandex.ru/media/dark_historian/istoriia-sovetsko...&

Сейчас вокруг темы Великой Отечественной Войны «наросло» много мифов и неподтвержденных слухов. Одним из них является утверждение, будто советские солдаты сдавались фашистам в плен «пачками», чуть ли не сотнями за раз. На деле это было совсем не так.

Как красноармейцы сдавались в плен

В начале войны на территории СССР Вермахт часто использовал одну из самых результативных своих стратегий — танковую атаку. Тяжелая техника клиньями, врезалась в ряды противника, деморализуя и подавляя его.

Так за месяц гитлеровцы завоевали Польшу и за 44 дня — Францию. Таким же образом был взят Киев. Тогда Красная Армия была атакована мощными ударами фашистских танков и оказалась в окружении. Такая тактика на многих участках фронта приносила фашистам успех и вынуждала советских солдат сдаваться. Об этом рассказал исследователь сталинской эпохи, публицист Игорь Пыхалов в книге «Блокадные мифы».

Однако численность плененных красноармейцев вполне сопоставима с количеством фашистов и их союзников, взятых в плен советской армией. По свидетельствам историка Михаила Фролова (книга «Адольф Гитлер») и военного журналиста Юрия Кринова («Лужский рубеж»), наших в плену у немцев было порядка 4—6 миллионов. При этом на счету у Красной Армии — свыше 2,3 миллиона немцев, полмиллиона венгров, 180 тысяч румын, 150 тысяч австрийцев и пр.

Операция «Измена Родине» 

Для всех сдавшихся в плен красноармейцев на Родине существовал один приговор — смерть. Сталин был категоричен в этом отношении. В обстановке войны Советское правительство рассматривало сдачу в плен не как вынужденную попытку спасти свою жизнь, а как измену Родине. За это полагался расстрел (статья 58-1а, УК РСФСР).

Дабы уменьшить количество «перебежчиков» и лояльность Вермахта к сдающимся, сотрудники СМЕРШа придумали летом 1943-го операцию под кодовым названием «Измена Родине». Эта дерзкая идея могла прийти в голову только видавшим виды контрразведчикам.

Суть операции заключалась в том, чтобы подготовить небольшие группы по 4—5 человек подставных «перебежчиков». Те должны были подходить к окопам фашистов с поднятыми руками, якобы желая сдаться. Приблизившись на достаточное расстояние, фальшивые перебежчики забрасывали гитлеровцев гранатами и возвращались к своим. Отход таких групп поддерживался огнем советской артиллерии и пехоты.

Эта простая и гениальная идея требовала от исполнителей большого мужества. Не все после операции возвращались живыми, и добровольцы это прекрасно понимали. Будущих «перебежчиков» тщательно подбирали: исследовали личные дела, проверяли на моральную стойкость. Затем их особым образом готовили на местности, схожей с той, где будет проводиться операция.

Все началось на Брянском фронте 2-3 июля. В докладной записке начальнику Главного управления контрразведки СМЕРШ — Виктору Абакумову — указано, что в первые 2 группы подставных перебежчиков вошли контрразведчики и обстрелянные штрафники, «смелые, волевые и преданные». Операция прошла более чем успешно. К такому повороту событий фашисты оказались не готовы .

Результаты деятельности СМЕРШа

Операция «Измена Родине» проводилась на разных участках Брянского фронта. Сохранилось несколько секретных докладных записок Абакумову, из которых ясно, что вылазки советских контрразведчиков и штрафников имели успех. За одну вылазку уничтожалось до нескольких десятков солдат Вермахта. Но не это было самым важным моментом всей операции.

«Измена Родине» отлично воздействовала психологически как на колеблющихся красноармейцев, так и на фашистов. После нескольких обстрелов гранатами немцы перестали принимать подозрительные группы перебежчиков.

Они предупреждали желающих сдаться в плен, чтобы шли поодиночке. Группы военнослужащих с поднятыми вверх руками расстреливали на месте, не позволяя им приблизиться к окопам.

Очень уж не понравилась гитлеровцам собственная уязвимость перед теми, кто якобы хочет перейти на их сторону. Случаев добровольного перехода красноармейцев на сторону врага тоже заметно поубавилось.

Источник: Русская Семерка