luka53

Предприниматель проникся сочувствием и с тех пор, время от времени, УАЗу то сцепление регулировали, то какую-то иную мелочь – делали бесплатно.

Через несколько месяцев занятий частным бизнесом мой знакомый почувствовал себя успешным человеком: клиенты шли чередой, появился доход, о котором в своем инженерном прошлом он и мечтать не мог. Но вот в один день случилось то, что во двор въехала просторная иномарка с четырьмя накачанными парнями. Предприниматель с трудом собирался с мыслями, слушая их возмущенные слова по поводу «беспредела и самоуправства» на подконтрольной им территории.

Все же у человека с высшим техническим образованием хватило и ума, и выдержки чтобы уклониться от немедленного согласия на предложенные условия «сотрудничества». Это выразилось в том, что предприниматель промямлил просьбу отложить решение вопроса и дать ему возможность подумать. Видимо, рэкетиры поняли эти слова по-своему, сообразно своему опыту, и согласились дать сутки на размышление. На следующий день, в это же время, они пообещали приехать за ответом.

Бывшему инженеру, недавно еще законопослушному советскому человеку, которому нечего было бояться в жизни кроме зубного врача и вытрезвителя, сделалось грустно, боязно и противно. В таком состоянии он удалился в свой кабинетик и, окутавшись сигаретным дымом, стал думать, что предпринять. Из рассказов других предпринимателей ему было известно, что от этой заразы нет лекарства. Разве что, обратиться к другим, таким же как эти. Но чем другие лучше? Некоторые предпочитали «крышу» госорганов. Но у него не было знакомых ментов, да и эта, ментовская крыша, часто бывала даже жестче, жаднее, чем бандитская. Он сделал два-три звонка знакомым, прося совета, но не услышал ничего утешительного. Достал из тумбочки бутылку коньяка, плеснул в стакан и собирался уже принять меры к одиозному способу поиска истины, когда в дверь постучали и в комнату бочком прошел щуплый прапорщик с обычным для него видом просителя.

«Буханка» в тот раз отказалась даже выезжать со двора – сел аккумулятор. Новый аккумулятор стоил почти треть прапорщиковой зарплаты. Хозяин сервиса слушал попрошайку невнимательно, даже отвернул от него лицо, уставившись в стену. И тут-то военнослужащий человек, высказав свою проблему, обратил внимание на не выпитый стакан с коньяком, на странное поведение обычно приветливого собеседника, и что-то в его голове сошлось в понимании. И он, проявив настойчивое участие, услышал рассказ о происшедшем. А после как-то приободрился и сказал:

- Не беспокойтесь! Завтра, в это время, я приду и все улажу!

Предпринимателю эти слова не принесли какого-то облегчения, уж слишком велик был диссонанс между задрипанным прапором и братками-мажорами. Но это были единственные ободряющие слова, которые он услышал за сутки мучительного ожидания.

Дав распоряжение ремонтникам подобрать рабочий аккумулятор из тех, что были сняты с разобранных машин, выпроводил просителя и, наконец, припал к золотистому нектару.

На следующий день у моего знакомого было готово правильное буржуазное решение: будь, что будет, но бизнес дороже самолюбия. Он был готов согласиться на условия рэкетиров.

В назначенное время, с похвальной точностью, во двор въехали две машины. Двое братков подошли к поджидавшему их хозяину автосервиса, еще четверо остались у машин, поводя глазами по двору.

- Ну, и где эти, твои? – услышал предприниматель вопрос и не понял его.

И, как раз в это время, как обычно, бочком, в ворота вошел прапорщик. Распрямившись, легкой походкой, он подошел к предпринимателю, встал с ним рядом и скомандовал:

- Всем кругом! Поднять головы и смотреть!

Вслед за братками мой знакомый поднял глаза в том направлении, куда указывал прапорщик. Над забором с проволокой был виден лишь верхний этаж дома и его плоская крыша. Все окна верхнего этажа были открыты и в каждом окне стояли по два человека. Несмотря на холодную осеннюю погоду, эти люди были одеты лишь в полосатые майки без рукавов, и каждый из них держал в руках по автомату. А на плоской крыше стояли еще двое в таких же майках. Один из них, огромного роста, держал в руках пулемет, из которого торчала лента патронов, второй держал в руках металлическую коробку.

- А теперь слушать! – продолжил было прапорщик.

Но слушатели уже запрыгнули в машины, и говорившего обдало пылью из-под бешено завращавшихся колес. В следующие годы, пока работал этот сервис, у него так и не случилось новых встреч с вымогателями. Хоть и заезжали порой такие персоны, но только как клиенты.

Построена в Финляндии на судостроительном заводе Лайватеоллисуус в 1952 году по заказу СССР на базе деревянной рыболовной шхуны. «Заря» построена из немагнитных материалов: деревянный корпус обшит латунными листами до ватерлинии. Крепления, такелаж, якорь и другие устройства выполнены из цветных металлов. Основной задачей судна была регистрация магнитного склонения, вертикальное зондирование ионосферы и обнаружение нейтронов в потоке космических лучей. Выведена из состава флота в 1992 году.

Набрали мы, малявки (младший отряд), лисичек. По чьей-то подсказке каждый из добытчиков нанизал свою добычу на нитки, и мы эти связки грибов развесили на спинках своих кроватей. Закончился день, прошла ночь, а после утренней линейки кто-то глянул на свою нитку – а там грибов-то поубавилось! Накануне нитка была под завязку полная, а теперь на ней зияли пустоты. Крик поднялся: кто мои грибы стырил?! Я на свою нитку глянул – тоже нехватка. Пострадали все! Быстро наша палата сбилась в банду и пошли мы выяснять отношения с соседней палатой. Но не дошли, потому что столкнулись с ними уже в коридоре. И, как выяснилось, они шли к нам с той же претензией. Тут на шум пришли вожатые. Разобрались они быстро, и самый умный из них стал нам объяснять, что такое усушка. Да так хорошо объяснил, что мы еще дня два экспериментировали: замеряли размер гриба и следили, как он уменьшается.

Голодно было в лагере. И по сю пору то и дело можно услышать, как бывшие пионеры жалуются на недоедание. Но после я побывал во многих лагерях. И вожатым бывал, и старшим вожатым. И вот что вам скажу: возможно, некоторые взрослые дети, действительно, могли не наедаться. А младшие – почти всегда. Потому что, оторванные от маминых кухонь, не могли есть непривычную пищу. Я, например, в детстве не ел рыбу и рыбные супы. Запах тушеной капусты, которую я сейчас люблю, вызывал у меня тошноту. Каши я даже дома ел из-под палки, а в лагере не ел вовсе. Отсюда и вечное чувство голода. Ведь выбора не было, одним компотом не насытишься.

Среди ребят постарше на почве голода возникла даже странная игра. Сложились две армии. Которые, враждуя между собой, стремились пробиться к кухне при лагерной столовой и выпросить у кухарок хлеба и еще чего-нибудь. Сшибались они по-детски яростно. В общем, примерно как в игре в разрывные цепи. Может, помните, была такая игра, в которой надо было прорваться сквозь цепь соперников. Противники следили друг за другом, перекрывали подступы к кухне, то и дело схватывались и боролись. Мы, малявки, завидовали им. Схватиться со старшими у нас силенок не было. Шли дни, и однажды я придумал.

- Две армии! – сказал я своим приятелям – Красные и белые. А ведь были еще зеленые!

- И партизаны! – догадался кто-то.

И назвались мы партизанами. Я придумал для нас тактику. Пока две армии «играли в регби» на подступах к столовой, мы ползком и перебежками мимо них прокрадывались к кухне и…

- Тёть, дай цыбулю! Тёть, а хлебушка?

Когда победители ворвались на кухню, тётки замахали на них полотенцами:

- Геть! На вас не напасешься!

А нас уже и след простыл.

Не сразу старшие узнали, почему им перестали давать подкормку. Кто-то из нас проговорился. И меня, как зачинщика, выдал. И вызвали меня старшие на расправу. Ну, как старшие, лет по 10-11 им было. Воспитаны мы тогда были на одних книгах и фильмах. Вроде Красных дьяволят (предтеча Неуловимых мстителей) и приключениях капитана Сорви Голова. Потому расправы не случилось, понятны стали ребятам мои действия и мой авторитет даже приподнялся. А набеги на кухню прекратились, долго играть в одну игру скучно.

После отбоя, в темной палате, львовскими ребятами рассказывались жуткие истории, которые вещались громким шёпотом. Про огромных собак, которые утаскивали одиноких прохожих в подземелья Высокого Замка, про Синий автобус, из которого нельзя было выйти, про змей, подкарауливавших свои жертвы прячась под потолком. Сейчас я уж не помню подробностей. Но позже, повзрослев, понял, что частью они были детским пересказом некоторых сюжетов Конан Дойля, а частью отголосками еврейских погромов.

Было в том лагере одно правило, которого я позже нигде больше не встречал. Раз в несколько дней отряд усаживался писать письма родителям. Вроде, подобие армейского правила. Нам выдавалась бумага и карандаши. А конвертов и марок не давалось. Но вожатый научил нас сворачивать исписанный лист треугольником. Как было принято во время войны, во фронтовых условиях. И эти письма, представьте себе, отдавались на почту и отправлялись по адресам. В те годы это еще было возможно. Просто получатель должен был оплатить такое отправление почтальону. Хотя, получалось дороже, чем с маркой, но ведь родители не скупились. Сохранилось у меня одно такое письмо от моего брата в Москву. В том же году отправленное. На нем стоит штамп «Доплатить».

Да, а пиво в Брюховичах было классное! Пришлось мне побывать там еще раз в начале 80-х на всесоюзных соревнованиях. Но пионерлагеря того я найти не смог. Многое изменилось.

Построено в Германии в 1921 г. под именем “Magdalene Vinnen II”. В 1936 получило новое имя - "Kommodore Johnsen". С 1945 года - в СССР, получило имя исследователя Арктики Г.Я. Седова.

Служило и как учебное, и как исследовательское судно. Позже служило в траловом флоте. С 1975 по 1981 год претерпело реставрацию. После этого "родным" у судна остался только корпус. Вновь стало учебным судном.

Дважды выигрывало океанскую регату The Cutty Sark Tall Ships’ Races. В 2012-2013 г.г. совершило кругосветное плавание.

Продолжение будет

Во время поездки я заметил, что, прежде чем завести двигатель, водитель бил ногой по маленькой педали, расположенной рядом с педалью газа. От удара по этой педали машина делала рывок вперед, а водитель быстро переносил ногу на педаль газа и, нажимая ее, запускал двигатель. И когда я ударил по педали стартера, машина тоже рванулась вперед. Но на газ я не жал, поэтому она, проехав пару метров, остановилась. Вздох восхищения достиг моих ушей. Чтобы закрепить успех, я повторил финт еще раз, прежде чем выйти из машины. А, выйдя, просто назвал свое имя. Дальнейшее происходило как у всех детей: посыпались вопросы на смеси украинского и русского языка, на которые я с удовольствием отвечал. А если не понимал вопроса, то это также вызывало восторг у моих новых приятелей и приятельниц.

Вернулись мама и водитель. За мной и за вещами. И очень удивились, что машина стояла под горячим солнцем, а не в тени. Водитель посмотрел на меня долгим взглядом, покачал головой…и уехал. А мы с мамой пошли в дом, обживаться.

Это теперь я знаю, чем село отличается от деревни. А тогда для нас с мамой место, в котором мы оказались, было деревней – и точка. Место же это было восхитительное. Недалеко, за огородом и полосой дикого поля с пахучими полевыми травами, текла быстрая, каменистая река – Тисса. Противоположного берега у реки не было, а сразу из воды поднимались скалы. Ниже по течению реки, за селом, был виден железнодорожный мост, упиравшийся в склон горы. Было забавно смотреть, как поезда исчезали внутри горы или как, наоборот, паровоз, весь в дыму, вырывался из тоннеля на простор горной долины.

Мои отношения с сельскими сверстниками сложились однажды и навсегда благополучно. Мы часами носились по поляне, гоняли мяч и играли во все то, во что в те годы играли дети. Появился у меня и дружок – ровесник, живший в соседнем доме. С ним мы проводили вечера за беседой обо всем на свете. Тогда я получил интересный опыт общения, о парадоксе которого много позже прочел в научных статьях. Представьте себе пацанчика, который родился и жил в том месте и никогда прежде не бывал где-либо дальше недлинного маршрута местного автобуса. Ему я рассказывал о Москве, о других местах, в которых уже успел побывать за свою недолгую жизнь. В чем парадокс? В том, что я так и не сумел объяснить моему дружку, что такое лифт и зачем он нужен. К этому вопросу мы с ним возвращались не один раз, но так он и не понял, зачем такое городить, если по приставной лестнице можно легко вспорхнуть даже на чердак! Социологи и этнографы различают подобный феномен: невозможность объяснить что-либо хорошо известное представителю одной цивилизации – представителю другой, имеющей иной опыт бытия. Мой дружок никогда не видел домов выше двух этажей.

Интересными для меня были поездки на рынок. Ездили туда на рейсовом автобусе, битком набитом людьми, гусями, курами и поросями. Нас с мамой смешило, что рынок – признак процветания, находился не в Большой Тиссе, а в Малой Тиссе. И что село это – Малая Тисса, было в несколько раз больше Большой. Народ местный, еще совсем недавно ставший «советским», хотя и был громкоголосый, но еще был лишен грубости и выглядел общительным и беззаботным.

Примерно в середине нашего отдыха произошло у меня новое знакомство. Мы, как всегда, играли во что-то на поляне, когда я заметил мальчика и девочку, наблюдавших за нашей игрой. Хотя они были одеты лучше, аккуратнее, чем остальные деревенские, у меня не появилось сомнения, что и они – местные. Через некоторое время меня заинтересовало, почему они не присоединяются к играющим и почему остальные дети будто не замечают их. Мой статус в деревенском обществе был достаточно высок. Ведь не только моему дружку, и другим детям тоже доставались мои рассказы о «большой жизни». Поэтому я взял на себя труд вовлечь в нашу игру новичков. Они с радостью присоединились. Хотя, не без удивления заметил я, что некоторые ребята сразу вслед за этим из игры вышли. Но я был не в том возрасте, чтобы о чем-то таком надолго задумываться.

На следующий день, когда я пришел на поляну, мальчик и девочка уже ждали меня. И, подойдя, пригласили меня к себе в гости. Я уже хорошо понимал тот язык, на котором они говорили, дети быстро учатся. Новые знакомые повели меня к высокому, глухому забору, из-за которого был виден лишь второй этаж большого деревянного дома. Все другие дома в селе имели вместо заборов плетни. И были одноэтажными.

Нам открыли высокую деревянную дверь сбоку от мощных ворот, и мы вошли во двор. Оказалось, за забором было не одно строение. Виден был за ними и фруктовый сад.  Меня поразила лестница, по которой можно было подняться на второй этаж большого дома. Такие лестницы я видел только на картинках из книжек сказок. Широкая, односкатная, она располагалась снаружи дома и имела собственную крышу, которую поддерживали резные деревянные колонны. Во дворе хлопотали несколько женщин. Одна из них была матерью моих новых знакомых. Они меня с ней познакомили. После чего мы были усажены за деревянный стол, стоявший во дворе. Первое время ничего особенного не происходило. Я быстро сориентировался, что в этом доме есть какие-то правила, отличные от деревенской улицы. Вспомнил, что я – «воспитанный городской мальчик» и решил, что в грязь лицом не ударю. Могу и сидя вести беседу, не держа руки в карманах и не сплевывая под ноги.

Мы разговаривали с ребятами о том, о сем. Кто-то из женщин принес нам фрукты. А позже женщины и мама ребят подсели за наш стол и завели между собой разговор. И разговор этот меня насторожил – я услышал слова, значения которых не понимал. Хотя женщины, до этого кудахтавшие на местной, специфической «мове», за столом заговорили по-русски.

- Какие  Симочка  получила  дары  на  именины?  –  спросила  одна  из них.

- Ладанку серебряную! - ответила мама Симочки - И крест нательный, золотой.

-  Это уже третий  у нее! – вступила другая женщина.

- А Якову что приготовили к его именинам?

Дети сидели молча, а я, не чуя беды, пытался понять, о чем идет речь. Не успел. Любопытная женщина обратилась ко мне:

- А у тебя какие есть дары?

Я молчал, не находя ответа. Мама детей пришла мне на помощь:

- Тебе ведь дарят что–то. Расскажи, что?

На прошлый день рождения тётя подарила мне альбом с марками, а подруга мамы клюшку для хоккея. О чем я и сообщил. За столом повисло молчание. Брат и сестра сидели, опустив глаза куда-то ниже крышки стола. Женщины поднялись из-за стола и отошли от нас по своим делам.

- Что такое дары? – спросил я у ребят.

Помню, что кто-то из них ответил:

- Дары – это такие святые подарки.

Чем поверг меня в еще большее недоумение. Я не знал, что бывают святые и несвятые, думал, все подарки – одинаковые.

В это время, по изменившимся голосам женщин я понял, что происходит что-то важное. Оглянулся в их сторону и увидел, что во двор с улицы вошел мужчина. Это был стройный человек, темноволосый, с аккуратной бородой. Он был необычно (для меня) одет в длинную одежду черного цвета. На его груди, на блестящей цепи, висел большой крест с цветными камнями. Женщины, все кроме мамы детей, стали целовать ему руку!  И дети, встав из-за стола, тоже подошли к мужчине и поцеловали ему руку. А он поцеловал их, совсем так же, как мой папа целовал меня.

Я сидел за столом и с интересом наблюдал за происходящим. Как мужчина, не спеша, пошел вверх по широкой лестнице в дом, как женщины, суетясь, заторопились за ним, но держались на расстоянии. Дети же вернулись ко мне, и мы еще недолгое время о чем-то говорили, когда мужчина вновь спустился во двор и подошел к столу. При его приближении я встал, вслед за детьми. И так мы, стоя, его приближение встретили. Положив руки на головы своих детей, мужчина стал смотреть на меня. Я же разглядывал его. Ничего он мне не сказал. Лишь велел детям следовать за ним, в дом.

Когда они шли вверх по лестнице, ко мне подошла одна из женщин, взяла за руку, вывела через дверь на улицу и шепнула на прощание:

- Не приходи сюда больше!

Ошеломленный, поплелся я по сельской улице, не понимая, что я такого сделал, что меня выставили вон. Ведь на родной, рабочей Пресне я, «мальчик из приличной семьи», был желанным гостем в квартирах всех моих приятелей. Не найдя объяснения, я вприпрыжку помчал к маме, чтобы рассказать о случившемся.

Выслушав меня, мама сказала только два слова: наплюй и забудь! Но, видите, не забылось. Позже я попросил объяснений еще и у своего дружка-соседа. Но и он был не многословен.

- Мы с ними не водимся – так, примерно, ответил мне пацанчик.

Больше я этих мальчика и девочку не видел, они не приходили на поляну. Через несколько дней тётя приехала забирать нас с мамой, потому что приняла решение, что дальнейшее оздоровление мне предстоит пройти в пионерском лагере.

Но это уже другая история.