Proigrivatel

Мишка закатил глаза:

— И сдалось им всем попы морозить.

Славка снял шапку, скомкал в руке:

— Ничего ты не понимаешь! С отцом лунку сделать, ждать поклевку пока светает, — мальчик прикрыл глаза, представляя, как вытаскивает удочку с большой рыбёхой.

Мама вилкой размазала кубик масла по блину:

— Бог с вами, только туда и обратно, сейчас чай попьете и вперёд. Я бабушке тоже соберу гостинцев, передашь, — мама посмотрела на часы. — Славка, поезд в 11:30 вроде?

— Да, по расписанию.

— Ну, значит, успеваете.

Мама собрала гостинцы для бабушки в пакет. Мальчишки наспех смели несколько блинов с чаем, оделись, Мишка поцеловал маму в щёку и сказал, что вернётся к заходу солнца.

Через дорогу между домов посёлка до станции можно было добраться минут за десять. Ребята по пути перекидывались снежками и дурачились. Славка толкнул друга в огромный сугроб.

— Вот дурак! — Мишка провалился глубоко, зачерпнув рукавом снег. — Не успеем же! Нам еще билеты купить надо.

Славка остановился:

— Я тут подумал, Миш, а что, если мы билеты покупать не будем и зайцами проедем? А на деньги с билетов, как вернемся, выкупим у Митьки тетрис! Если будешь молчать, то играть будем через день. — Глаза у Славика заблестели, он был неимоверно горд своей идеей.

— А если нас поймают?

— Да кто поймает? Нам ехать-то пятнадцать минут, прыгнем в крайний вагон. Пока контролер до нашего вагона доковыляет, мы уж сойдём.

Мишка тетрис очень хотел: видел, как городской Митька днями напролет в него играет. Да и зимой развлечений в поселке не было от слова совсем. Ненавистная рыбалка, горка и коньки. Коньки, правда, были только у Филатовых в конце поселка, и то сорок третьего размера. Сердце требовало адреналина, а попа, видимо, отцовского ремня.

— Ладно, Славка, уговорил.

Мальчишки ускорили шаг, до отправления было пять минут.

На перроне мерзко и зловеще скрипела полуразвалившаяся доска объявлений, которую раскачивал ветер. Кроме неё и ребят, на станции никого не было.

Мальчишки вглядывались в горизонт в ожидании гудка состава.

— Странно, — никогда ещё поезд не задерживался.

— Может, замело где? Мало ли, — Мишка ногой сгреб снег в маленькую кучку, а потом наступил сверху.

— Давай так, полчаса ждём, если не приедет — вернёмся домой, поеду завтра с отцом.

Мишка кивнул. Чтобы скоротать время, ребята налепили армию маленьких снеговиков.

Наконец, вдалеке раздался долгожданный гудок. Состав не спеша подъехал к перрону. Мальчишки подошли поближе, дождались, когда двери вагона откроются, и нырнули внутрь.

В вагоне было холодно — так, что мурашки забрались под воротник. Несколько старушек нахохлившись сидели на лавках.

Славик дернул Мишу за рукав:

— Пойдём до восьмого, там притаимся.

Мишка перехватил пакет с гостинцами и пошёл за Славиком. Мальчишки добрались до пустого вагона и сели друг напротив друга. Вслед за ними зашёл мужчина в потертой кепке с редкими черными усами.

Мужчина остановился около ребят:

— Молодые люди, билетики предъявите.

Мишка от неожиданности схватил воздуха с излишком и запёрхал, Славка актёрски начал искать по карманам несуществующие билеты.

— Щас, дядь, щас, тут же были.

Вывернул сумку, потряс шапку, сделал испуганное лицо.

— Кажись, потерял. Дядь, что делать-то? Нам ехать пару станций всего.

Мишка затаил дыхание и наблюдал за происходящим.

— Зайчики, значит, у нас завелись. А зайчики шустрые, они и сами добегут куда им надо.

Мишка шикнул, шепнул:

— Предложи денег.

Славка покачал головой.

— Мы к бабушке едем, наверное, в спешке билеты выронили, простите!

Мужчина неприятно улыбнулся.

— Не люблю зайчиков, — контролер щелкнул пальцами — и Славка завалился на бок с закрытыми глазами. Мишка оцепенел от ужаса, посмотрел на мужчину, хотел броситься на помощь другу, но в глазах потемнело и он рухнул на холодный пол между сидений.

На следующей станции контролер ловким движением выкинул в поле двух белых зайцев. Двери вагона громко захлопнулись, и поезд продолжил свой путь.

***

Мишка очнулся первым, глаза ослепили уставшие лучи заходящего солнца; он по привычке хотел прикрыть лицо рукой, да только вместо руки увидел пушистую лапу, завизжал.

Славка среагировал на шум, открыл чёрные глаза. Хотел что-то сказать, но вместо слов изнутри вырвался тихий писк. Славка поднялся, осмотрелся и попробовал попрыгать. Кивнул Мише. Решил, что нужно бежать обратно вдоль железной дороги до дома. Как там мужик сказал — зайчики добегут куда им надо. Дома взрослые их узнают и что-нибудь придумают. Славка донести мысль до Мишки не мог, поэтому активнее начал кивать головой в сторону железной дороги.

У Мишки тряслись лапы, бешено стучало маленькое сердце, он не мог понять, почему его друг такой спокойный, как-будто по пять раз на дню его в зайца превращают. Держаться нужно было вместе, поэтому Мишка побежал следом.

Бежали зайцы слаженно, быстро, легко преодолевали сугробы и мелкий щебень, разбросанный вдоль рельс. Славка всё искал знакомые вывески с названием деревень: он так часто катался к бабушке, что выучил их все наизусть и быстро бы смог определить, сколько километров до дома. Бабушкина деревня Коряево, потом Столпцы, потом Ижевское. Если мужик их выкинул на середине пути, скоро должна быть вывеска Коленцево, а там пару деревень — и дома. Судя по положению солнца, провалялись они в отключке пару часов, хорошо, что в заячьих шубах, а то замерзли бы насмерть.

Пока Славка искал глазами столбы с обозначениями, Мишка обречённо смотрел на задние лапы друга и прислушивался к дороге. В голове был только один вопрос — как такое вообще могло произойти? Они бежали долго, солнце угасало и медленно пряталось за горизонт, а знакомых вывесок всё не было. Славка не падал духом: сейчас, ещё чуть-чуть — и он точно увидит. Стемнело.

Ребята почувствовали ужасную усталость. Славка остановился, прикинул, где можно найти место для отдыха. Около дороги не вариант, в лесу тоже. Хоть папа и говорил, что волки и лисы давно в их области носы не показывали, всё равно было страшно. Славка присмотрел небольшую посадку около деревни, ребята спрятались за поваленной берёзой, прижались пушистыми боками друг к другу и провалилась в сон.

Славка проснулся первым, до рассвета, толкнул друга, чтобы продолжить путь. Ребята снова побежали. Солнце прикасалось первыми лучами к белым спинкам, мимо проехал очередной поезд. Славка смекнул, что, скорее всего, это первый, утренний, и значит он неправильно рассчитал время в отключке. Вдалеке показалась вывеска.

Славка прищурился, белые буквы соединились в название «Власово». Славка запрыгал от радости, от Власово до бабушки две деревни, а там уж и до дома рукой подать, сегодня точно вернутся. Он побежал ещё быстрее к вывеске, чтобы Мишка обратил на него внимание. Мишка сначала не понял, к чему такая спешка, а затем тоже увидел табличку. Он хотел догнать друга, как вдруг его опередила огромная тень.

Миша посмотрел наверх и застыл в ужасе. Могучие крылья разрезали небо, стремились вперед. Он хотел крикнуть Славке об опасности, но не мог. Друг увлеченно продолжал бежать. Огромные лапы схватили маленькую белую тушку и пронзили её когтями, ястреб взмыл в небо, оставив на снегу красные следы. Славка обмяк в лапах хищника и не шевелился.

Мишу схватил ужас. Он замер, слезы стекали по мохнатым щекам. Мишка даже понадеялся, что сейчас его тоже утащит ястреб, а потом он проснется на печке, потный от кошмарного сна, мама нальет молока и всё снова станет хорошо. Миша зажмурился, открыл глаза, но никакой ястреб не прилетел, вывеска всё так же маячила впереди.

Мишка побежал изо всех сил, мокрые глаза обжигало ветром. Несколько раз он запинался и падал, царапая лапы о камни на дороге. Наконец, через пару часов он увидел родной поселок. Испуганный заяц прижал уши и старался обходить дома с уличными сторожевыми псами. Он боялся поднять шум, да и вообще попасться кому-нибудь на глаза.

Калитка у дома, как всегда, была открыта, Мишка услышал голоса старших братьев во дворе и обрадовался. Казалось, этот кошмар скоро закончится. Теперь он дома и всё станет хорошо. Братья рубили дрова для бани. Заяц вышел к ним навстречу.

Вася заприметил беляка первым, толкнул Колю в плечо.

— Ты погляди! Видел когда-нибудь таких в поселке?

— Ты чё, они ж дикие! Я и в полях-то таких не видел.

Заяц подошел поближе. Старшие переглянулись.

— И не боится ведь, может, он чумной?

— Да ну, выглядит здоровым. Может, отца позовем?

— У меня идея получше появилась.

Мишка встал на задние лапы и вглядывался в окна, пытаясь увидеть родителей.

Коля в этот момент резким движением схватил зайца за уши.

Вася засуетился:

— Ты что придумал? Заяц странный.

— Папке скажем, что поймали сами, сюприз, мамка рагу наготовит, а то рыба эта поперек горла уже стоит.

Вася неуверенно пожал плечами. Коля оттащил беляка в пристройку, взял топор, замахнулся, но струсил.

— Твоя взяла, пойдем отцу отнесем. Покажет, как разделывать правильно, а то не хочется пачкаться.

***

Братья зашли в дом, шмыгая красными носами.

Коля гордо выставил руку с беляком перед собой:

— Гляньте, какая добыча!

Отец удивился:

— И что, сами поймали? Молодцы! Мать, пируем, значит? Рагу своё фирменное сделаешь?

Мама хлопотала, разбирала посуду в шкафах:

— Сделаю, ты мне тушку только подготовь.

Отец взял точильный камень и несколько разделочных ножей.

— Мишка-то где?

— Да, наверное, бабке Славкиной остались по хозяйству помочь, к ужину должен вернуться.

***

Новый контролер ходил по вагонам и напевал:

— Зайчики, зайчики, покажите пальчики. Спрятались под лавку девочки и мальчики.

Таня в ответ цокнула языком, как цокала всегда, когда ей что-то не нравилось. И цокала она всегда по-разному, смотря на каком языке говорила за секунду до этого. Сейчас она цокнула по-японски, и Ира представила этот звук в виде причудливого иероглифа из манги.

— Вы с мамой похожи всегда были, — продолжала Таня, не обращая внимания на плетущихся за ними людей. — Что она крестик носила и в суеверия верила, что ты. А ведь это взаимоисключающие вещи, понимаешь?

Таня иногда так быстро говорила, что вся её речь превращалась в кашу. А, может, это было просто из-за сестринской надоедливости, проявляющейся всегда, когда она рядом. Несмотря на разные полюса, Ира и Таня никогда не имели между собой хоть каплю притяжения. И тем не менее, они обе в Японии, на горе самоубийц. В именитом фольклорном месте и, по совместительству, в главном источнике ужасающих местных кайданов.

Таня остановилась у небольшого алтаря, вокруг которого были расставлены фарфоровые и тряпичные куклы, и начала увлечённо о них рассказывать.

На английском.

Наверняка история была невероятно интересная, ведь никто из присутствующих даже на миг не мог оторвать взгляд, и наверняка в ней было много пугающего. Всего того, что Иру не очень привлекало, ведь, в отличие от Тани, она прилетела в Японию не за мифами и легендами, а за…

Покемонами.

Звучало странно. Возможно, стыдно. Зато честно и от всего сердца. Она давно мечтала прогуляться по большому городу, по какому-нибудь району вроде Акихабары, где продаётся куча техники, приставок, и игр. Пройтись по магазину манги, аниме, и всякого прикольного мерча, чтобы затарить им полную сумку, обнять и никому никогда не показывать.

Это был приемлемый план. В отличие от экскурсии, в которой ни слова не понятно.

Ира громко вздохнула и отошла от группы. С горы открывался приличный вид на город, а в воздухе замаячила влажная едва заметная нотка дождя. На небе собирались тучи. На смену летнему зною должен был вот-вот прийти ливень, и Ире показалось это неплохой отговоркой, чтобы скорее спуститься с горы, и переждать непогоду под крышей.

Она подумала, что это странно, отпрашиваться у старшей сестры, словно у мамы, но ей были ни к чему лишние дрязги и недопонимания. Ей просто хотелось отдохнуть. И, желательно так, как хочется ей, несмотря на обязательную сестринскую программу, без которой в городе можно совсем заплутать среди иероглифов, незнакомых улиц и потока одинаковых лиц.

С обрыва была хорошо видна серпантиновая тропинка, по ней они шли около часа, и где-то там, среди зелёных кустов выглянуло нечто красное. Ира пригляделась и обомлела: среди листьев отчётливо виднелось красное лицо с неестественно длинным носом.

И неестественно длинной улыбкой.

Резко закружилась голова: из затылка ко лбу словно перекатился металлический шарик. Земля ушла из под ног, Ира подалась вперёд, и ей хватило бы пол шага, чтобы сойти в пропасть, но из оцепенения вывела капля дождя, упавшая ровно на кончик носа.

Ира набрала в грудь побольше воздуха и схватилась за крестик на шее. Обернулась к сестре: та продолжала рассказывать о горе самоубийц, несмотря на лёгкий дождь, а слушатели продолжали внимательно слушать.

Но прочувствовать удалось только Ире.

*

— Ты чего такая бледная? — весело спросила Таня, когда они зашли домой. — Снова испугалась моей комнаты?

Говорила она не о беспорядке, а о предельной нехватке места: тяжело было ужиться не только вдвоём, даже одной. Комнатка объединяла в себе и кухню и спальню, и гардероб — всё сразу, как в общежитии, только квартира. Слева, как заходишь, был холодильник, подвесные шкафчики и раковина. Сразу после — мини-столик (есть за ним можно только на полу), а потом кровать, застеленная розовым бельём. Справа небольшой телевизор и шкаф для одежды.

Стены голые. Ира обязательно подумала бы о том, как завесить всё постерами с Сэйлор Мун, но не могла прогнать из головы мысль о злом духе и о крестике, который так и не сняла. И о глупых суевериях.

— Ты не видела ничего странного, пока мы шли домой? — напрямую спросила Ира, бегая глазами по стенам. Постеры бы действительно не помешали.

— А что? Поклонника себе уже завела?

— Нет, я… Поклонника?

— На тебя там заглядывались местные. Но ты не волнуйся так, это же не преступление.

— Я не об этом. Понимаешь, я кажется видела…

— Так, стоп.

Таня развела руками и посмотрела в потолок. Она делала так всегда, когда пыталась что-то вспомнить. Обычно вспоминала. И обычно это “что-то” оказывалось чем-то важным.

— Блин, я забыла, что у меня ещё несколько экскурсий.

— Куда ещё-то? — вздохнула Ира. У неё ужасно болели ноги.

— Да я обещала кое-кого подменить на вечерней по городу. Но ты не переживай, я тебя могу с собой не таскать. Вот, — она протянула ключ от квартиры, — дом, дверь, этаж запомнила?

— Ага-а, — Ира неуверенно взяла ключи и уставилась на брелок с котиком.

— Вот, карточку ещё возьми. Если захочешь прогуляться, купить себе что-нибудь.

С этими словами она сделала шаг к выходу:

— Еды в холодильнике нет, но через дорогу есть неплохая лапшичная. Ни в чём себе не отказывай. Гудба-ай!

С этими словами она скрылась за дверью.

Всё произошло слишком быстро, и ладно.

Ира присела на кровать. Ноги дрожали то ли от страха, то ли от напряжения. Хотелось улечься прямо в одежде и забыться во сне.

Вдруг скрипнула дверца шкафа. Открылась ровно на ширину ладони. А в приоткрытой щели, во мраке, проявилось оно. Стоило лишь приглядеться. Встать и подойти ближе. Схватиться за ручку, и открыть шкаф, чтобы увидеть.

Но Ира и так видела. И ей не показалось. Маска или лицо. Красное. С улыбкой или без. С чёрным густыми бровями и длинным носом. Оно застыло в моменте. Выглядело жутко и неправильно.

Оно выглянуло из шкафа.

А потом Ира закричала.

*

Вместо лапшичной через дорогу Ира забрела в парк, где можно было подышать и посмотреть на цветущую сакуру.

Злой дух в шкафу… Всё оказалось не мифами и не россказнями. Только кто теперь поверит. Кто вообще хотя бы поймёт. Тут и с родной сестрой-то общего языка не найти, а уж с японцами и подавно.

В тысячный раз за день она тяжело вздохнула. Села на скамейку и заплакала. Хорошо поплакать никогда не бывало лишним и надёжно работало как бесплатный антидепрессант.

— Ладно, Ира, ты справишься. Как мама говорила? Нет ничего невозможного, пока сердце бьётся, ага?

Мимо неё прошли несколько местных и посмотрели словно на дурочку. Зашептались. Хотя, откуда им вообще было знать, о чём она сейчас говорила.

— Ир, ты чего тут? — прозвучал знакомый голос из-за плеча.

Таня стояла над ней, словно мама, готовая отчитать нашкодившего ребёнка.

— Откуда ты так быстро? — испугалась Ира.

— Быстро? Меня вообще-то три часа не было. А ты так и сидишь здесь всё время? Надулась на меня что-ли?

— Нет, я…

— Да пойдём мы твоих покемонов смотреть, не переживай. Просто у меня работа, ты же сама должна понимать.

— Я не об этом, — Ира моментально прикинула в голове, насколько бредово это может звучать, и тут же выпалила: — я видела привидение!

— Да? — Таня ни капли не удивилась. — И как оно выглядело?

— Красное и с длинным носом. Сначала на горе, потом в шкафу.

Таня приложила палец к подбородку и задумалась:

— Ёкай…

— Ё… Кто?

— Я же рассказывала на экскурсии, ты не слушала что-ли?

Ира с нескрываемым раздражением фыркнула. Таня засмеялась:

— Да ладно тебе, — похлопала её по плечу, — я же шучу. Ёкай это существо такое мифическое. Понравилась ты ему, наверное.

— И что нужно сделать, чтобы он отстал?

— Ну, есть одна идея.

*

Таня объяснила, что ёкая нужно попросту обмануть. Чтобы знал, с кем связался, и больше не приходил. Но для этого следовало выдумать хитрость.

— Тэнгу, зараза, так просто не обдурить. Здесь нужен кто-то более опытный.

Ира не думала, что они пойдут так далеко на окраину города. Ноги ужасно болели, но она старалась не жаловаться, ведь не часто выпадало какое-никакое приключение с сестрой, где они будут только вдвоём. Она представила как запечатывает своё нытьё в огромный сундук и закапывает его в глубинах сознания.

— Так, мы на месте, — указала Таня, на небольшой домик возле ручья. — Здесь святой источник, и дедушка-медиум, который всё знает.

Она постучала в дверь, а Ира прислушалась к журчанию у дома. Потрогала прохладную воду, вдохнула полной грудью. Природа рядом с городом была совсем не тронута, будто границы обложены длиннющим заповедником.

Дверь приоткрылась. Ира подошла к Тане:

— И где?

Дома никого не было. Только большой рыжий кот, свернувшийся возле свитка на стене, на котором был нарисован такой же рыжий кот. Возможно, это он и был.

— Ушёл в магазин, — сказал кот.

— А когда вернётся, не сказал? — спросила Таня.

Ира громко вздохнула. Это был вздох человека, уставшего удивляться:

— Теперь ты ещё и на кошачьем разговариваешь?

— Этот Нэкомата знает все языки.

— Это правда, — подтвердил Нэкомата, и потёрся об Ирину ногу. Она не удержалась и погладила его за ушком. — А зачем вы пришли? — муркал он. — Кто-то задирает?

— Да прицепился тут один. С горы самоубийц.

— О-о-о.

Ира не могла понять почему кот вдруг “заокал”. Потому что призраки на горе самоубийц такие опасные, или потому что она так приятно гладила ему шею?

— Таких можно святой водой изгнать. Вам повезло, что мы у ручья живём.

Кот зашагал к низкому деревянному столику, на котором лежала белая керамическая бутылка, расписанная синими узорами, похожими на гжель.

— Так и быть, разрешу вам набрать.

После этих слов он прикрыл глаза и громко засопел.

Таня взяла бутылку, сходила за водой, вернулась.

— И что теперь? — спросила Ира.

— Не знаю, может, пойдём?

— Постойте, — вдруг проснулся кот. — Положите на стол.

Таня послушно опустила бутылку, а кот вытащил бокалы.

— Хорошо, очень хорошо. А теперь налейте мне.

— Что происходит? — спросила она, но послушно выполнила указания. — Хотя, дай угадаю, ты превращаешь воду в вино?

— В сакэ, — уточнил кот, и вода под его лапами приобрела зеленоватый оттенок.

— А можно нам тоже? — спросила Таня, у которой, видимо, созрел первый росток плана против тэнгу.

— Только если твоя подружка сможет меня перепить.

Таня тут же посмотрела на Иру.

— Нет, — коротко отрезала она, — даже не проси.

— Да расслабься ты. Это всего лишь сакэ.

— Как мне расслабиться? Ты предлагаешь мне забухать с призрачным говорящим котом!

— Ну откуда в тебе столько неприятных слов? Разве мы тебя с мамой этому учили?

— Мне пофиг. Я не буду пить!

— Надо, Ира, надо.

Сестра лишь мотала головой.

— Давай, — смеялась Таня, — через не хочу.

Ира никогда не пробовала алкоголь, поэтому первый глоток сакэ показался ей очень горьким и лишь слегка виноградным. Это было не так плохо, как она ожидала, поэтому, когда кот уснул буквально после половины бокала, она даже разочаровалась. А потом резко вздрогнула.

Ведь кот превратился в подсвечник.

*

Фарфорового котика в целости донесли до дома. Ира воображала себя пьяной, поэтому подсвечник и воду несла Таня, приговаривая про себя, что ей снова нужно делать всё самой.

— Вообще-то это я всё сделала! — кричала вслед сестра.

— О, гляди-ка, даже язык не заплетается.

По дороге домой было прохладно и хорошо, если не считать пары моментов, когда Ире захотелось начать пить хоть из лужи — настолько горело горло.

Зашли в комнату, включили свет. Ира откопала из подсознания свой сундук с нытьём, и наконец-то вылила его наружу:

— Я устала, у меня болят ноги, я хочу есть, хочу пить, хочу спать и не хочу больше никаких привидений, ёкаев, или как их там.

Скрипнула дверь. Ира обернулась и наконец замолчала.

Красное лицо, длинный нос, густые брови. Она ещё ни разу не видела его так близко.

“Вот оно.”

Она схватилась за крестик и прошептала, что не хочет умирать. Не здесь. Иначе будет вечно прозябать в чужой стране среди чужих лиц.

— Не надо бояться, — заговорила Таня, наливая в бокал воду, и чиркая спичкой. — Просто вспомни, что ты не одна, — зажгла подсвечник в форме котика. — А остальное решится само собой.

Вода приобрела зеленоватый оттенок. Таня обернулась вслед за Ирой и увидела ёкая. Тот тяжёлым шагом ступил ближе к ним, подобравшись почти вплотную.

— Ты откуда здесь, дружище? — не теряя оптимизма спросила Таня. — Почему без стука?

Ёкай что-то прохрипел в ответ и свирепо посмотрел на Иру. Она испуганно прижалась плотнее к сестре.

— Ты не стесняйся, выпей с нами.

Таня сунула ему в руку бокал, и тут же чокнулась.

— Ну, на здоровье! — весело объявила она.

Красное лицо сделало пару глотков. Громко хлюпало и, кажется, восторженно цокало языком. Ира представила, как он так же будет хлюпать её кровью. Ладони вспотели, дрожь в ногах было не унять. Дождавшись, когда ёкай полностью выпьет сакэ, она задула свечу на подсвечнике.

Сакэ обратилось в святую воду.

Красное лицо треснуло и рассыпалось в пыль.

*

— Ну как тебе первый день в Японии? — спросила Таня, подметая останки призрака.

— Даже не знаю, — Ира поглаживала ожившего рыжего кота. — Очень на любителя.

— Завтра будет интереснее.

— Не хочу интереснее, — устало произнесла Ира. — Хочу обычный день.

Обычный скучный день.

И с разбегу нырнула в его объятия, поджав ноги. Он неловко закружил ее, такую невесомую, хрупкую, свежую. Не переставая смеяться, она потянулась к его губам, и он отпрянул. Осторожно, на вытянутых руках, поставил на землю и прокашлялся:

– Пойдем в дом. Я ужин приготовил.

Она будто и не заметила неловкости, схватила его под руку, прижалась, и они еле протиснулись вместе в дверной проем.

Он замешивал овощной салат из живых, не синтезированных овощей с Земли и смотрел на Нору, которая уткнулась носом в духовку, втягивая сочный аромат жареной курицы, и не переставала охать: «Неужели настоящая, вот это да…». Звенькнула печка, Карл на автомате дотянулся до дверцы стальным щупальцем, встроенным в левый ручной протез, и поставил на стол пышный хрустящий хлеб из пшеничной муки. И тут же тихо выругался под Нориным быстрым взглядом – сам же и нарушает свои правила! – но та уже вовсю плясала вокруг каравая и шумно дышала солодовым ароматом. Отключил на всякий случай часть систем, чтобы больше не было проколов. Сегодня он обычный человек. Насколько это возможно.

Потом они ели. Нора – хрустко, жадно, жмурясь и облизывая кончики пальцев. Карл – сдержанно и старательно. Искусственные вкусовые рецепторы имели свои ограничения, и такие деликатесы, как пища с Земли, не были предусмотрены для них. И все же огурцы хрустели и холодили, мякоть помидоров растекалась по языку, курица была упругой и сочной, а хлеб крошился и чуть царапал небо. И это были приятные ощущения. А еще была память о том, как много лет назад, еще до переезда на Ганимед, на старушке Земле они так же сидели с Норой в кухне своей фермы и ужинали. Эти вечера сливались песчинками в одну картину: вот они едят и разговаривают под тихую музыку. Потом танцуют, потом занимаются любовью на цветастой тахте. Он склонил взгляд на низкий пестрый диванчик в гостиной – кажется, вполне похожий. Понял, что совсем забыл про музыку, и поспешил включить джаз.

Нора с набитым ртом восторженно замычала и закачалась в такт. Вытерла салфеткой блестящие от жира губы и пальцы и вскочила:

– Ну что, потанцуем?

Карл не шелохнулся, а лишь спросил:

– Как там твоя новая картина? Закончила?

Нора, чуть покраснев, плюхнулась обратно и улыбнулась:

– Почти… Осталось чуть-чуть. Но давай лучше поговорим о тебе. Много сегодня преступников поймал?

– Не люблю о работе.

– Ну конечно, я знаю. М-м-м… А что вообще нового?

Карл смотрел тяжело и молчал. Нора заерзала.

– Я опять что-то не то спросила? Ну ладно… А вина у тебя случайно нет?

Он мотнул головой. На миг ее брови недовольно дернулись. Но голос, когда заговорила, был вкрадчивым и нежным:

– Как рано нынче темнеет, да? Уже сумерки, а ведь нет и девяти. Но хорошо, что на улице тепло и не дует этот проклятый ветер. У кого ты купил курицу? Весьма недурна. Я бы добавила чуть больше перца, но очень вкусно, ты божественно готовишь…

Она все ворковала, а Карл чувствовал, как мышцы левой стороны лица, его последние живые мышцы на теле, расслабляются. На миг он даже прикрыл глаза и позволил запахам и звукам унести себя. Ведь все ради этого и затевалось, да?

Заиграла Fly me to the Moon, и он поднялся. Нора не закончила фразу – так и сидела с чуть приоткрытым ртом. Он протянул ей руку, и она влетела в его объятия.

Карл глубоко вдохнул, сосредоточился и погрузился в последовательность четко отработанных движений. Было непросто обучить механическое тело танцевать босанову, но у него получилось. А вот Нора запиналась, сбивалась и все время норовила танцевать что-то свое. В конце концов она неловко засмеялась, отстранилась, коснулась кончиками пальцев его живота и легкими царапающими движениями заскользила ниже. Импульсы были слабыми, но память помогала, а потому ощущения в кибертеле оказались яркими. Нора небрежно запустила пальцы ему за ремень и нарочито лениво повела из стороны в сторону.

Карл вздохнул. Бережно вытянул ее руки, которые приближались к ширинке, взял ее за бедра, там, где был подол, потянул платье вверх – Нора прикрыла глаза и чуть разомкнула губы – и медленно стянул его. Белья под платьем не было. Карл посмотрел на маленькую грудь с бледными сосками, чистый белый живот и гладкую персиковую плоть, что терялась между бедрами. Коснулся рукой ее шеи и спросил:

– Кто ты?

И сжал пальцы. Нора хрипела, лицо ее покраснело, глаза стали огромными.

– Отп-пуст-ти... П-псих!

Он чуть ослабил хватку и повторил:

– Кто. Ты. Такая.

– Я Нора! Нора!

– Нет.

– Конечно, нет! Я проститутка, кретин! Черт, отпусти, придурок! Дренго это так не оставит!

– Тебя отправил не Дренго.

– Ну да, я случайно прилетела на этот забытый богом астероид!

– У Дренго были четкие инструкции и два месяца на подготовку.

Она перестала брыкаться и посмотрела ему в глаза:

– И я подготовилась.

– Нет. Двигаешься слишком резко, говоришь слишком громко, забыла про беседу, не знала, что Нора не пьет и под какую песню мы танцуем, ты не умеешь танцевать босанову. И главное – у Норы другие соски, родинка слева от пупка и волосы… там.

Карл выдохся. Ослабло только что-то внутри. Напряжение последних недель, решимость, ожидание – все перегорело и взметнулось пеплом.

А девушка улыбнулась:

– Если ты хотел, чтоб все было идеально, то почему не заказал андроида? Или еще проще – подключил бы нужный интерфейс к мозгу.

Неожиданно для себя он ответил честно:

– Мне хотелось чувствовать живого человека.

– Ковбой, а ты вообще помнишь, что такое человек? Это спонтанность, страсть, переменчивость, настроение. Я та Нора, что соскучилась, радуется и хочет тебя сразу без этих разговоров! Соски, родинка – черт, да это все легко меняется, убирается и переделывается. Это было твое требование, прости, но я та Нора, что чисто по-женски решила удивить и тебя, и себя. Можешь потом стрясти за это у Дренго скидку, но, если что, он и правда не в курсе. Видишь ли, я люблю удивлять. Ты хотел женщину. А женщины полны сюрпризов.

Не отрывая взгляда, она заскользила по его плечам. И Карл словно очнулся. Да, получился не идеальный вечер, но зато похожий на настоящую встречу, непредсказуемую и живую. И внутри, прямо в глубине механизмов, забилось что-то живое.

Он улыбнулся и поддался этой волне и ее уверенным жарким движениям. В какой-то миг дернулся, но она произнесла с хриплым смешком:

– Эй, ковбой, один из моих клиентов – ихтинг. Меня железками не испугаешь.

– Нора бы так не сказала…

– Считай это ремаркой.

И она припала губами к его левому уху, к его живому уху, и зашептала горячо, влажно, чуть постанывая, и вскоре все растворилось в страстном дыхании джаза и танце теней по стене.

***

– Тс-с... Тихо, тихо, мужик, не дергайся.

Дергаться Карл не собирался, чтобы не сбивать восстановление системы, и лишь фиксировал киберглазом происходящее. Четверо. Пятый снаружи около космолета. Видимо, пилот. Вооружены. Надо же, впервые в жизни скрутил настройки – и сразу попался.

– Мля, да тут целый Железный дровосек! – присвистнул одноглазый. – Это ж на сколько протезов можно разобрать!

Возобновление работы всех функций проходило медленно. Еще и чертов парализатор, хоть и был слабоват для механического тела, но тормозил процессы и реакции. Карл прикинул, что потребуется еще минут пятнадцать. Убить за это время его явно не убьют, раз не сделали этого до сих пор. Тем хуже для них.

– Где баба? – спросил одноглазый.

А вот это было даже внезапнее, чем вторжение. Зачем им шлюха?

– Не скажешь, отпилим руку. Шутка. Все равно отпилим. И не только руку. А девку и без тебя найдем.

Карл точно знал, что она еще в доме: запах тела был совсем свежим. Но датчики молчали, хотя бандиты обошли дом дважды. Они тихо переругивались, а Карл наблюдал с любопытством.

Одноглазый склонился к нему.

– Где она?

В живой глаз Карла уперлось острие ножа. Он вздохнул. Зачем ему глаз? Низачем. Но сдохнуть просто потому, что кто-то искал в его доме проститутку, не хотелось. Слишком глупо.

Карл усмехнулся:

– Подумай мозгами, кретин, где тут теплоизоляция?

– Я те щас…

– Хэй! – воскликнул азиат. – Я понял! Печь!

Одноглазый, не отводя взгляда от Карла, произнес:

– Эббот, проверь.

Печи в Солнечной системе можно было встретить разве что у высокопоставленных шишек на Марсе, так что не удивительно, что эти идиоты не додумались сразу. Но это единственное место в доме, которое не смог бы считать тепловизор. Жарочная камера узковата, но гибкость у девчонки, как Карл успел убедиться, была впечатляющая.

Длинный бандит в дурацкой ковбойской шляпе подошел к печи и достал бластер.

– Не промажь, идиот, – глухо сказал одноглазый.

А потом все смазалось.

Длинный дернул дверцу, вскрикнул и отлетел в сторону. Бахнуло сразу с нескольких сторон, но тонкое тело уже скользнуло под стол. Крик. Выстрелы. Треск мебели. Ее стремительные движения.

«Нора» по-прежнему была голой и безоружной. И недосягаемой для пуль.

Азиат резким движением спрятал пушку и, не отталкиваясь, прыгнул вперед. Через всю комнату.

Модифицированный боец, понял Карл.

Она пыталась сопротивляться, но он выкрутил ей руки и дважды с силой ударил в живот. Бой закончился.

– С-с-сука. Эббот, ты как?

Хрип. Тишина.

– Эб? Вот черт! Ах ты дрянь!

Девчонка болталась в руках азиата с неестественно вывернутыми руками. Спутанные черные волосы налипли на потное тело. Изо рта на грудь текла кровь.

Карл крикнул:

– Эй, ребята, а как же я?

Тело все еще реагировало плохо, но тем громче получился грохот от его попытки подняться.

Выстрелы.

Он упал на бок и попытался откатиться, но несколько пуль все равно догнало.

Через тридцать секунд он узнает, насколько это критично для системы. Если не сдохнет. Всего один выстрел в упор – и конец.

И тут завизжал азиат. С той стороны слышались удары, но Карл не мог ничего увидеть.

Двадцать.

Грохот, выстрел, крик.

Пятнадцать.

Бах-бах-бах!

Десять.

Девять.

Ее визг.

Семь.

Шесть.

Пять.

Нож вонзился в пол прямо перед его лицом.

Три.

Два.

Один.

Все системы восстановлены, повреждения двадцать процентов, рекомендации по восстановлению…

Все это пронеслось в голове за доли секунды. Тело работало стремительно и слаженно. Короткий импульс – не убивать. Три удара, две подсечки – и три тела лежат рядом с трупом Эббота. Дыхание у всех троих, хоть и слабое, но присутствует.

Девчонка скривилась на полу и смотрела большими глазами.

– Цела?

Она попыталась встать и выматерилась смачно и гнусно.

– Погоди, не шевелись.

Он аккуратно перевернул ее на спину. Почти все тело – сплошной кровоподтек. Вывихнуты оба запястья. Сломано ребро, растяжение на правой лодыжке. И все. Судя по беглому осмотру, бандитам досталось крепче.

Карл нахмурился.

– Так кто же ты?

Около головы щелкнуло, он дернулся, и тут же получил парализующий заряд в спину.

Только не снова, подумал Карл, рухнув лицом вниз. И еще: вот идиот – как он мог забыть про пилота.

А сзади присвистнули:

– Ого, кто это у нас вздумал на старости лет защищать самую опасную преступницу в Солнечной системе. Ну здравствуй, Шериф, давно не виделись. Неужто чертова баба смогла достучаться и до твоих ржавых шестеренок?

Карл застонал бы, если бы мог. Он сразу узнал этот мерзкий гнусавый голосок. Йохан Берге. Главарь синдиката «Смертельный дракон» собственной персоной. Карл не обновлял базу с тех пор, как завязал с охотой за головами, но и по устаревшим данным за Берге давали восемь миллионов. А ведь когда-то он его уже ловил…

Кто эта клятая девка, раз Берге явился за ней лично?

– Что ж, мадам Блуберри, вы, как всегда, превзошли мои ожидания.

Глухой стук, шипение, слабая возня – Карл улавливал это как фон, а в голове билась дикая и нелепая мысль: сегодня ночью он занимался сексом с Эвелиной Блуберри, которая притворялась его Норой. Страшно хотелось смеяться и курить.

Эвелины Блуберри в базе обычных охотников за головами не было – за ней охотились правительственные организации. Но истории о ней он слышал даже в трущобах Каллисто. И плох был тот охотник, что не стремился ее когда-нибудь поймать.

Карл вспомнил ее прыгающие груди перед своим лицом и хмыкнул. Повернул голову на бок и увидел, что она опутана лазерной сетью. Берге подпнул одного из подельников и удовлетворенно кивнул:

– Хорошая привычка сохранять жизни, да, Шериф?

– Издержки профессии. Мертвые вы ничего не стоите, – прохрипел Карл.

– Жаль не смогу отплатить тем же. Зато смогу отплатить за многое другое, раз уж так повезло нам встретиться. Надеюсь, дама не против немного подождать? До вас очередь обязательно дойдет. Впрочем, могу пока развлечь вас картинками.

И он вывел голограмму прямо над ними. Карл уже видел жертв Берге и знал, чего ждать. Он поднял взгляд и

ухнул сквозь толщу земли в пустой космос без звуков и воздуха.

Там, на белом полу, распласталась его Нора – такая, какой он ее помнил: темноволосая, тонкая, с круглой темной родинкой слева от пупка, с темными, четко очерченными сосками, темными волосками на лобке, темными, почти черными глазами, распахнутыми в никуда. Ее голова аккуратно лежала на расстоянии ровно десяти сантиметров от тела – скрупулезность Берге вошла в легенды. На том же расстоянии от тела лежали руки и ноги. И отдельно от них – пальцы.

Эвелина Блуберри шумно втянула воздух.

– Лея…

И Карла вбило обратно в тело – это не Нора.

– Красивая женщина, – вздохнул Берге. – И сразу ответила на все мои вопросы. Приятно иметь дело с такими. Надеюсь, мадам Блуберри, однажды и вы пополните мою коллекцию. Впрочем, думаю, никто не будет против, если я сдам вас без одного пальца. Или без двух. Да и соски моим нанимателям явно ни к чему.

Она не отвечала и не двигалась. Берге достал черный чехол и вытянул тонкое складное лезвие. Пила из ксантия, который добывали в колониях Плутона. Самый прочный и острый материал.

Улыбнулся почти нежно:

– Моя красотка. И с кого же мы начнем?

Карл отмечал все это краем сознания. Он смотрел и смотрел на молодую женщину с голограммы. Это не его Нора. И одновременно его. Не с этим образом перед глазами хотел он уйти из жизни…

Железка, которая столько лет была его телом, которую он неустанно улучшал и совершенствовал, валялась бесполезной грудой металла и тратила последние ресурсы на восстановление. Этих ресурсов не хватило бы на смертельный удар. А вот на то, чтобы достать хлеб из печи – вполне.

– Нора, – сказал он.

Она скосила взгляд. Берге нахмурился. Карл выпустил из левого протеза щупальце, и оно, дергаясь и почти падая, зацепило лазерную сеть.

В следующий миг Карла вырубило сильным разрядом, и он успел подумать: обидно будет не узнать, получилось ли.

***

Женский голос напевал Fly me to the Moon, не попадая в ноты и отчаянно фальшивя. Карл скривился. И в следующий миг понял, что все не так. Он не слышал и не чувствовал системы, не ощущал тела. Зато левый глаз зудел и чесался, как будто весь Карл и был этим крохотным надоедливым глазом.

Карл сжал веки, а потом резко распахнул.

Эвелина в серебристом костюме пилота сидела на полу около журнального столика и делала пометки в планшете. Проводки от планшета шли к его телу.

– Доброе утро, ковбой! Ой, Шериф, я хотела сказать.

Он хотел ответить, но рта не было. И все же откуда-то изнутри донесся его голос:

– Что со мной?

От неожиданности Карл ругнулся – и вновь слова прозвучали словно из воздуха.

– Не бойся, ковбой, я решила не отключать тебя полностью, так что слышать и говорить ты можешь. Просто ты со своим чересчур умным кибертелом слишком опасный котичек. А я пока не в форме и не хочу снова драк, суеты, крови.

Карл хмыкнул. Внешнее вмешательство в системы считалось невозможным. Но он помнил, что перед ним не хрупкая девушка, а один из самых опасных хакеров Солнечной системы. И весьма модифицированный хакер, судя по тому, что двигалась она уже уверенно, а на лице не было и следа синяков.

– Где Берге? – Слышать свой голос из пустоты было странно.

Эвелина перестала жеманничать. Лицо ее стало жестким.

– Там, где ему и место. Пришлось запачкать твой милый домик кровью, но извиняться не буду.

Карл подумал, что это хорошо. И что, хотя все пошло наперекосяк, он все равно доволен этой вечеринкой.

– Так почему я до сих пор жив?

– Вообще, убивать – не в моих правилах. Но мне кое-что надо от тебя. – Она улыбнулась той самой вчерашней улыбкой. – Хочу, чтобы ты купил меня у Дренго.

Карл вытаращил глаз.

– Так ты на самом деле шлюха?

– Во-первых, куртизанка. Во-вторых, тебя это не касается. Просто набери этого жадного козла и предложи ему сумму, от которой он не сможет отказаться. На твоем счете как раз достаточно, и даже останется.

– Так ты меня взломала? – Карл был впечатлен.

– Мне не нужны твои деньги. Просто раз случайно попались, почему бы не забрать. Впервые вижу идиота, который хранит все базы и счета в одном месте.

Карл засмеялся – этот смех, зависший в пустоте, прозвучал жутко.

– Я уже два года не охочусь, мои базы устарели.

– Не прибедняйся, котичек, там хватает полезного.

– То есть ты забрала мои базы, деньги и теперь хочешь, чтобы я помог тебе освободиться от Дренго?

– Именно. В обмен на жизнь. Все честно.

– Ты не просто дорогая, ты самая дорогая шлюха в моей жизни. Что ж, я согласен, но только если ответишь на один вопрос.

Она нахмурилась, и Карл проговорил почти нежно:

– Ты могла сразу отключить меня и заставить сделать все, что нужно, и забрать базы и деньги, но ты решила сначала со мной потрахаться. Зачем?

– Эй! – Она хлопнула по столу. – Если бы не Лея, хрен бы тебе что перепало!

Образ девушки с голограммы кольнул изнутри. Карл вздохнул:

– Она и правда была очень похожа на Нору.

Эвелина посмотрела зло.

– Потому что два месяца готовилась к этому заказу. А я успела прочитать только одну десятую твоего долбанутого ТЗ, пока летела сюда. Еще повезло, что у меня свои волосы темные и длинные.

– Повезло…

– Слушай, – она подошла к нему и села рядом, – чтобы ты не придумывал себе… Короче, я сильно встряла на Ио. Меня зажали. На всех выходах в порталы были досмотры… А с Леей мы дружили давно, я помогла ей когда-то стать элитной куртизанкой. Вот она и дала мне свой пропуск и официальный заказ.

– Ты могла просто улететь.

– Чтобы ты потом разнес контору этого козла Дренго? А он ее уволил или того хуже?

Карл мысленно кивнул. Что ж, свою часть сделки Эвелина Блуберри выполнила на отлично. Если бы Лея была жива, про подлог никто бы не узнал. Впрочем, о нем могут не узнать и теперь.

– А если ее тело найдут?

– Берге его уничтожил, чтобы конкуренты не догадались, где меня искать.

Карл равнодушно подумал, что все к лучшему, и сказал:

– Хорошо, набери Дренго по моему личному каналу, он встроен в правую руку. Сможешь подключить?

Дренго матерился и безбожно торговался, но Карл очень убедительно говорил о поздней любви. В итоге Эвелина перевела сутенеру почти все, что было на карте. Минуту позлилась по этому поводу, а потом расцеловала Карла:

– Спасибо, ковбой!

– Что ж, а теперь делай, что должна. Я слишком много знаю и должен умереть.

Хлопнул холодильник, зашуршало, запахло колбасой. Она ответила с набитым ртом:

– Мог бы и промолчать, вот без этого пафоса.

– Чтобы облегчить твою совесть, уточню, – сказал Карл с тихим достоинством, – я и сам планировал сдохнуть. После того, как Нора, то есть ты улетела бы сегодня. Так что даже лучше, если это сделаешь ты.

Какое-то время было слышно только, как Эвелина жует бутерброд. Наконец она промурлыкала почти в ухо:

– Ну вот, а я зачем-то пыталась сохранить тебе жизнь. Даже Нору эту твою нашла, чтобы купить твое молчание… Кто ж знал, что вы двадцать лет не виделись.

Карл дернулся – во всяком случае, ему показалось, что дернулся.

– Откуда… Что ты знаешь про Нору?

– Все! – Она бухнулась рядом и закинула на него ноги. – Кстати, три года назад она зачем-то вернула твою фамилию. Нора Шеферович, ужас… Зачем ей это, как думаешь?

– Ты знаешь, где она?

– Ну разумеется. Не такая уж Солнечная система и большая, как многие привыкли думать.

Карл почувствовал, что задыхается. Он попытался поймать ее взгляд.

– Где она? Что с ней? Какого хрена! Как ты ее нашла?!

Эвелина перевернулась на живот, и ее палец мухой пробежался по щеке Карла.

– Котик, ты сам составил подробнейшее досье почти на двадцать страниц. Да, я про ТЗ для куртизанки. Где родилась, что любит, какие импланты стоят, где жила… Конечно, пришлось попотеть. Впрочем, за это время наш друг Берге как раз успел истечь кровью, так что я совместила приятное с полезным.

– Значит, она выжила тогда.

К его удивлению, по щеке поползла глупая, неуместная слеза. Эвелина поймала ее пальцем и слизнула.

– Мне правда жаль, ковбой. Ты спас мне жизнь, я это помню. Потому напоследок знай, что они не добрались до нее. На те деньги, что ты успел переслать, она купила новую ферму там же на Ганимеде. И стала довольно успешной заводчицей юготок.

– А картины? – прошептал Карл.

– Продолжает писать, и они прекрасны. Я даже отвлеклась на время – засмотрелась. Эх, Шериф-Шериф. Такую женщину упустил. Что ж, мне пора убираться подальше. – Она легко вскочила и сделала колесо. – Как раз и тело восстановилось.

Сквозь стук в голове Карл слышал, как Эвелина чем-то звенькнула, что-то уронила, перетащила что-то тяжелое по полу – остро пахнуло кровью, – пошуршала бумагами, присвистнула. А потом с грохотом поставила на журнальный столик кружку, а к ней прислонила цветное фото.

– Это чтобы ты не уходил один. Еще раз прости и… Аривидерчи, ковбой!

Она чмокнула его и протопала прочь.

***

Глаза стали светлее, а кожа смуглее. Морщины тонкие и веселые. В черных волосах белые пряди. Спина ровная, подбородок высокий, взгляд ясный. Улыбка открытая и счастливая.

Вот такая ты стала – Нора.

Карл не знал, сколько ему осталось, потому что системы угасали молча. Он боялся, что ему не хватит времени насмотреться на свою смеющуюся жену на фотографии.

Много ли мужчин было у нее? Есть ли дети? Как звучит ее голос? Пьет ли она теперь вино?

Он и она – чужие и далекие люди, которые прожили разные долгие жизни. Он стал железкой, а она – сильной и взрослой женщиной. И все же перед смертью ему было важно только одно: побыть с ней еще раз. И вчера, и сейчас. А она – почему осталась на Ганимеде, хотя знала, насколько это опасно? Почему вернула свое имя и его фамилию?

Их не связывает ничего, кроме общих воспоминаний, но так ли этого мало, чтобы уйти, не повидавшись напоследок? Карл понимал – не мало. Настолько не мало, что ему впервые за долгое время захотелось жить.

А значит, он должен постараться увидеть ее еще раз.

Все это огромная ошибка, но даже если и так, он имеет на нее право. Все ошибаются. Даже великолепная Эвелина Блуберри, которая забыла отключить канал связи на его правом протезе.

Он набрал скаутов. И тут же дал сигнал отбоя. Гильдия – снова нет. Черт, эта баба бросила его умирать, но разве он на ее месте поступил бы иначе? К тому же Карл помнил, как она самозабвенно отдавалась ему этой ночью, и был искренне благодарен за это воспоминание.

Нет, он не хотел подставлять эту дурочку.

Но он хотел жить. И во внезапном озарении вызвал Джейкоба Смитсона.

– Какого черта, Шериф…

– У меня мало времени. Помнишь, что ты говорил насчет Берге?

– Конечно. Плачу двойную плату за голову этого ублюдка.

– Его голова у меня. Но у меня проблемы. Я сейчас перекину координаты, прилетай срочно.

– Что? Как?..

– Джейкоб, голова Берге в любом случае здесь. И если ты прилетишь поздно, тебе не придется за нее платить, потому что я сдохну. Но мне не нужны твои деньги, а вот остаться в живых очень надо. Потому ради памяти Сэма… Прихвати с собой надежного техника.

Какое-то время доносился лишь треск, и Карл подумал: как это глупо – позвонить человеку спустя семь лет и просить его о помощи. Так же глупо, как лететь к давно оставленной жене. Но из передатчика донеслось твердое:

– Я отплачу тому, кто помог отомстить за сына. Жди. Скоро буду.

Карл прикрыл глаза и выдохнул. Из-за двух разрядов парализатора системы работают плохо, потому и самоуничтожение должно затянуться. Смитсону хватит денег, чтобы оплатить самый скоростной портал, и совести, чтобы сдержать обещание. А значит, шанс есть. Как всегда.

(Хоть бы он был)

Домашний таймер оповестил:

– Девятнадцать-часов-двадцать-девять-минут. Напоминаю: вам пора умирать.

И Карл ответил:

– Нет, пожалуйста, не пора.

— Ну, а как ты искать предлагаешь? Скажи спасибо, она нас не сдала.

— Сдала бы она, ага. Она нас потому не сдала, что ей самой за такие фокусы с книгой прилетит. Её после такого на километр к библиотекам не подпустят.

— Подпустят, куда она денется. Это ж баба Женя, она ещё до Хлопка жила. Это её Ноль.

Демьян бросил недокуренную папиросу на землю и затушил её ботинком. Для него они были слишком крепкими, а Евгения Захаровна не знала вкуса сигарет. Ей незнакомы были «Винстоны», «Честерфилды» и прочие популярные в других Нулях марки. Говорили, что она в юности пробовала только трубки и папиросы, поэтому тут только они и водились. А Демьян по работе много где был, и, как шутил Григорий, «вкусил запретный плод разнообразия». Самое обидное, что даже привезти и показать Евгении Захаровне другие сигареты не получалось – всё сразу превращалось в папиросы, едва пересекало границу. Пробовал он привезти по частям, и сделать сигареты уже здесь, в библиотеке, да только всё равно получались папиросы. Не выходило у старушки представить то, с чем она не была знакома в молодости.

— Так что, лезем под Купол? – Григорий кивнул головой, указывая вверх.

— До девяти вечера не успеем. Там же хлама куча.

— И что ты предлагаешь?

Демьян потёр ладони и подошёл к напарнику поближе.

— Мы ж библиотекари-стажёры, верно?

— Ну.

— Так может, ну… Сами напишем?

Писать рунные книги было нетрудно. Берёшь абсолютно чистую тетрадь, блокнот, стопку листов. Берёшь карандаш, а лучше ручку, но не гелевую, а шариковую. Садишься и… пишешь. Пишешь обо всём, о чём знаешь. Дом, природа, машины, телевизор, курица-гриль, палатка с фруктами и улыбчивым продавцом-кавказцем. Затем относишь всю эту писанину в библиотеку и говоришь, что хочешь сдать свою рунную книгу. Библиотекарь берёт её и в течение нескольких дней изучает. Если книга подходит – он отсылает её в главный архив, где книгу ещё раз читают, затем дублируют рунами, а оригинал возвращают владельцу. И вуаля – у вас есть заверенная рунная книга, которая может быть использована в любом Нуле. Любом Абсолютном Нуле.

— Ты думаешь, никто не заметит разницы между дилетантским сырым неофициальным Нулём и проверенным Нулём Евгении Захаровны? — Григорий спросил это скорее для приличия, нежели для того, чтобы образумить Демьяна. Он давно сам хотел попробовать свои силы на бумаге. Давно продумывал свой идеальный мир, который соберёт всё лучшее от всех тех миров, где он был. Он не ошибётся. Особенно, когда на его стороне Демьян — отличник курса.

— Так а кто будет проверять? Это же местечковая библиотека. От Первого Нуля по старым картам тут несколько дней пути. Даже если они заметят что-то — ну, на нас не выйдут. Формуляр же чистый будет, а Нуль — не Евгении Захаровны. Только главное не увлекаться. Согласен?

Григорий молча пожал протянутую руку.

***

— …после Второго Хлопка увеличилось количество Абсолютных Нулей. Наша группа приняла решение открыть главный архив, чтобы увеличить число освоенных Нулей.

— Извините, а как быть с природой Хлопков? Мы десять лет потратили на изучение первого, затем внезапно грянул второй, разрушив сдерживающий Купол. Все существовавшие технологии перемещения между Нулями рухнули. Мы потратили три года на создание новых, но вдруг и они рухнут? Люди требуют определённости.

Демьян посмотрел в зал и поморщился от увиденного лица. Как бы он не хотел, но вопрос бывшего друга он при всём желании не мог проигнорировать.

— Спасибо за вопрос, Григорий…

— Олегович.

— Да, спасибо, Григорий Олегович. Я рад, что в управлении ещё сидят такие дот… внимательные к мелочам сотрудники, — Демьян довольно улыбнулся, когда увидел, как Григорий нахмурился. Его выпад попал в цель. — Что касается природы Хлопков, то научное сообщество до сих пор считает её загадкой. Нет никаких логически и научно обоснованных причин возникновения такого феномена, и…

— Вы хотите сказать, что почти пятнадцать лет исследовательские институты считают главную катастрофу человечества магией? — Демьян практически видел, как каждое слово Григория сочилось ядом.

— Тринадцать.

— Что?

— Тринадцать лет, Григорий Иванович, — Демьян намеренно ошибся, дважды ударив Григория под дых. — Изучение явления, которое заставило гравитацию нашей планеты выкидывать нас всех в космос, началось тринадцать лет назад. И на вашем месте я был бы осторожнее с высказываниями про магию. Напомните, какая основная доктрина Управления по Освоению Нулей? «Использование возможностей человеческого воображения для преобразования Абсолютных Нулей в пригодные для жизни территории»? Вы буквально из ничего получаете всё, и вы хотите упрекнуть научное сообщество в отсутствии ответов?

— А мы не взваливали на себя ношу поиска объяснений! — Григорий вскочил со своего места. — Весь мир помнит первое заявление Академии Аномальной Активности: «Сделаем необъяснимое объяснимым!» Ну и как, объяснили? Да чёрта с два! За всё это время и бесчисленные вливания ресурсов вы сделали только одно — Купол, который и то работает за счёт методик Управления!

— Коллеги, прошу порядка! — раздался бас с первого ряда, где сидели почтенные профессора, но было уже поздно: Демьян буквально спрыгнул со сцены и помчался вглубь зала, где ему навстречу уже выбирался со своего места Григорий.

Они катались по полу, яростно колотя друг друга, и заставляя окружающих вжиматься в свои кресла. Несколько учёных попытались их разнять, но лишь получили свою порцию тумаков. С задних рядов, где сидели стажёры-библиотекари, раздавалось заливистое улюлюкание, слышались выкрики про ставки и что-то про бойцовский клуб. Коллеги Григория из Управления снисходительно смотрели на драку, не обращая внимая на кричащих, и всё ещё пытающихся разнять оппонентов, умов Академии.

— Закопать меня решил, да?! — выкрикнул Демьян, когда их наконец растащила вызванная охрана. — Закапывай, давай! На дно пойдёшь вместе со мной! Ты её не нашёл же, да?! Не нашёл, сука! Не нашёл!

Демьян зашёлся в смехе, а Григорий лишь сплюнул кровью на ковролин и одёрнул остатки пиджака. «Управленцы» практически сразу отбили своего у охраны, и с триумфальным видом шли к выходу. Демьян, постепенно успокаиваясь, тоже выкрутился из державших его рук и окинул взглядом зал. В их глазах читались самые разные эмоции. Кто-то смотрел с отвращением, кто-то с жалостью, кто-то с весельем и неким… одобрением? (Григорий ушёл гораздо более помятым, чем сейчас выглядел Демьян, и свои, «академские», этим гордились).

— Ещё есть вопросы к докладчику? — тот же бас с первого ряда на этот раз сумел перекрыть нестройный гул голосов.

Ответом послужила тишина.

— В таком случае, спасибо за доклад, Демьян Витальевич!

Демьян поклонился в сторону первого ряда и в полной тишине покинул зал. Лишь у самого выхода, его шёпотом окликнули несколько стажёров-библиотекарей, и показали ему большой палец. Странные симпатии, учитывая, что в Управление берут только бывших библиотекарей.

В холле было на удивление оживлённо. Новость о драке быстро облетела весь научный комплекс, и к конференц-залу подтянулись скучающие аспиранты, учёные, и просто студенты. Демьян чувствовал на себе их взгляды, некоторые из них ему показались даже знакомыми, но у него не было ни сил, ни желания разговаривать с кем бы то ни было. Он молча дошёл до корпуса общежития, молча поднялся на этаж, молча зашёл в свою комнату и молча рухнул на кровать.

Ему хотелось просто лежать и смотреть в потолок, обдумывая всё произошедшее. И снова он сорвался. Да и не только он — Григорий вполне активно двигался ему навстречу. Он охотно шёл на конфликт, бил со всей силы и, возможно, нешуточно хотел его убить.

Естественно, он её не нашёл.

Демьян сел на кровати и посмотрел на свои руки. Все в крови, как и костюм. Как и…

— Демьян Витальевич, откройте, пожалуйста.

Ни шагов, ни стука. Просто голос из-за двери. Спокойный, но твёрдый. Демьян сталкивался уже с таким, когда устраивался сюда.

— Не заперто.

— Извольте открыть сами.

Справедливо. Демьян поднялся с кровати и открыл дверь. Костюм, ботинки, галстук бабочка, чуть полная фигура. Так выглядело большинство здешних профессоров. Только взгляд был твёрже. Намного.

Они сели друг напротив друга. Избитый, окровавленный учёный и аккуратный, утончённый сотрудник… чего? Явно не Академии. Похожий человек допрашивал его в далёком прошлом, а потом – при приёме в Академию.

— Демьян Витальевич, начните сначала.

— Почти два десятка лет назад Землю потряс загадочный катаклизм, именуемый Хлопок, который разом отправил два миллиарда людей болтаться в космосе, и ещё полмиллиарда…

Собеседник нахмурил брови. Демьян осёкся.

— Что, не это начало? Ну, тогда может начнём с Нулей? Это особые зоны, где осталась типичная гравитация, но отсутствует типичное понятие верха, низа и вообще всего, что вы можете представить. Абсолютный Ноль. Впервые эти зоны…

— Демьян Витальевич, мы с вами взрослые люди. Вы прекрасно понимаете, за каким началом я пришёл.

— Разве не за лекцией о том, как мы оказались в такой… ситуации?

— Именно об этом, разве что ситуация несколько локальнее. Демьян Витальевич, мне известно о том, почему вы работаете в Академии, а ваш бывший одногруппник – в Управлении. Мне так же известно, что вы остались без диплома с отличием, а ваш одногруппник отделался лишь дисциплинарным взысканием, которое было одним из многих и сильно ему не помешало. Поэтому вопрос — где та незарегистрированная рунная книга? Ведь именно её Григорий Олегович «не нашёл»?

Демьян потупился, как в тот день, в библиотеке. Только теперь перед ним не было спины Григория, за которой можно было просто спрятаться, а собеседником была не мягкая Евгения Захаровна.

— Демьян Витальевич, сколько человек живёт в том Нуле?

— Двести тысяч. Ни больше, ни меньше.

— И вы знаете, как они живут?

— Да.

— В таком случае, не мне вам объяснять, что от того, что вы сейчас мне расскажете, зависит судьба этих двухсот тысяч.

Двести тысяч человек. Идеально рассчитанное число. Каждому в меру пространства, ресурсов, развлечений. Было.

— Мы… Тогда мы должны были освоить новый Ноль. Как обычно: открыть книгу, создать верх, низ, окружение, затем подать знак и ждать ответственного библиотекаря. Нам дали книгу, отправили к нужной зоне. Я до сих пор не знаю, где и как мы её потеряли. За эти годы я столько раз облазил Купол, столько раз его ремонтировал, работал на сортировочных станциях по всей поверхности, размещал объявления во всех Нулях, где был, и даже в интернете, где он существует. Безрезультатно. Так что, по сути, ничего не поменялось бы, не подделай мы тогда книгу. Мы бы и не смогли найти её. А тогда отчисление из числа библиотекарей казалось нам страшнее всего.

— И чья это была идея?

Демьян на секунду задумался. Его начала снова охватывать ненависть. «Сейчас, вот сейчас, сдай его, сдай! Он не отмоется, никогда не отмоется, он…»

— Моя. Я предложил. Мне казалось, что это легко. Просто пишешь о том, что знаешь. Прописываешь то, что любишь и не любишь, что хочешь и не хочешь в этом мире. Главное, чётко это представлять и понимать, как всё это работает. Но чем дальше, тем было труднее. Каждый из нас видел мир по-разному, поэтому ещё в процессе написания были проблемы. Мы как дураки писали сразу начисто, поэтому там было полно противоречий. Я хотел оставить всё как на нашем родном Нуле, Григорий — создать идеальный Ноль. И в итоге…

— Получился мир насилия, где каждый человек, поселившийся там, со временем хочет жить идеальнее соседа, что в конечном счёте приводит к кровавым расправам, — безымянный собеседник кивнул. — Я читал доклады оттуда.

— Мы хотели исправить! — Демьян засуетился. — Я сразу отправился на Купол, а Григорий  — в тот Ноль, чтобы найти и забрать книгу. Только моя вылазка закончилась обвинением в попытке диверсии, которое кое-как замяли, а его…

— Он забил библиотекаря Нуля насмерть, после чего сам с трудом выбрался, так и не найдя самопальную рунную книгу. Его инцидент замяли успешнее, так как библиотекарь напал первым, и Григорий смог доучиться, чтобы затем перейти работать в Управление. Есть догадки, зачем?

— Он всё ещё её ищет, — в глазах Демьяна горела уверенность, хоть и выговорил он это сквозь зубы. Снова начало накатывать. — Он роет главный архив, он ездит в экспедиции в соседние Нули, он хочет это закончить.

— Что «это»?

— Нашу… ненависть. Она же из-за этого, да?

Собеседник в бабочке ухмыльнулся.

— В превращении Абсолютного Нуля в обычный, жилой Ноль, есть свои нюансы. Один из них — характер Нуля всегда оставляет след на характерах автора, и наоборот. Мы давно обнаружили незарегистрированный Ноль, однако не могли найти его создателей. Лишь ваши с «коллегой» стычки, мелькающие в новостных заголовках, позволили нам выйти на след. Ваша платоническая, необъяснимая ненависть стала зацепкой, которой нам так не хватало.

Собеседник встал и наклонился к сидящему Демьяну, глядя ему в глаза.

— Это ведь вы, Демьян Витальевич, спрятали книгу? Вы хотели дописать её позже, когда ваш товарищ не будет вам мешать? Продолжить перекраивать мир по-своему, верно?

Демьян кивнул.

— Так где она, Демьян Витальевич?

Тёмное пятно лишайной штукатурки. Хороший ориентир для тайника.

— Библиотека. В главном зале. Ищите плохо покрашенный потолок.

— Девятый, это Седьмой, — собеседник быстро потерял интерес к Демьяну, и направился к выходу, передавая информацию в снятую с пояса рацию. — Здание библиотеки, главный зал, пятно на потолке. Ищите и вывозите эту книгу к чертям!

— Подождите! — Демьян вскочил и бросился следом. — Её нельзя изымать, там же нет библиотекаря, весь Ноль просто…

Он не успел обернуться от удара по голове. Тут же нахлынул такой знакомый приступ ненависти.

— Получай!

Григорий вернулся. Вернулся с оружием — чем-то, что в этом Нуле называют битой. Вернулся и лупил его до одури, пока где-то там профессионалы с боем прорываются в библиотеку. Вернулся и ломал ему кости, пока их поддельную книгу выносили из тайника. Вернулся и добивал бывшее человеком мясо, пока специальный транспорт покидал злополучный Ноль. Вернулся и остановился, когда бывший населённый Ноль снова стал Абсолютным.

— И зачем вы тогда наблюдали за мной из-за прилавка?

Замечание срабатывает как хлёсткая пощёчина. От былого смеха не остаётся и следа.

— А вы наблюдательная.

Из её уст вырывается ехидное “ха!”

— Зрение у меня гораздо лучше обоняния, — переступает с ноги на ногу. — Так вы мне хотели что-то посоветовать?

— Теперь даже не знаю. — Настаёт моя очередь краснеть. — Мне немного неловко.

— Ну вы же не просто так подошли?

— Просто вы были очень растеряны. И я решил помочь.

Несколько долгих секунд мы просто стоим в тишине. Она смотрит в пол, я в потолок.

— Спасибо, — наконец соображает она. — Я очень ценю, когда мне кто-то предлагает…

Вдруг из ниоткуда возникает работник магазина.

— Извините, вам помочь? — спрашивает он с дежурной улыбкой.

— Нет, — грубо отрезает незнакомка. Ей явно не нравится когда кто-то сбивает с мысли. — Вот приставучие.

Он чуть ошарашенный уходит, а мы всё стоим возле стойки с духами. Молчаливые и неловкие.

— Наверное, вы уже можете почувствовать запах.

— Думаете?

— Можно попробовать.

Она поднимает пробник Ганимеда к носу, но я вовремя останавливаю её руку.

— Аккуратнее, — предупреждаю. — Не коснитесь носа. Иначе все следующие ароматы могут перемешаться.

Она кивает и нюхает пробник. Потом передаёт карточку мне. Я тоже нюхаю.

— Всё ещё непонятно, — говорит. — Запах бинтов и какой-то сырости. Не знаю, как объяснить. — Она прищуривается и потирает указательным и большим пальцем правой руки, словно хочет посолить невидимое блюдо. — Что-то металлическое ещё, вроде…

Я чувствую этот до боли знакомый классический аромат.

— Прислушайтесь, — шепчу. — И вы услышите.

Она даже наклоняется ближе ко мне, будто из пробника действительно сейчас заиграет музыка. Я продолжаю:

— Чувствуете первые ноты? Это что-то холодное и неживое.

— Говорю же, металл!

— Или дерево. Зависит от конкретно твоих ассоциаций. — Я сам не замечаю как перехожу на “ты”. — А следующие ноты? Чувствуешь?

— Нет. Всё ещё только металл.

— Дальше духи будут раскрываться и покажутся ноты ма…

— Подожди-подожди, я что-то слышу. Мандарин, да?

— Ага, — неуверенно киваю. Обычно эти ноты раскрываются гораздо позже. — А теперь закрой глаза. Что ты видишь?

— Даже не знаю, — говорит она, послушно зажмурившись. — Я в каком-то металлическом коконе. Нет, это завод. Или лесопилка. Что-то давно заброшенное. Я иду по нему и вижу… — Она разводит руками перед собой, будто нащупывает очертания сундука. — И вижу ящик. Он полон свежих мандаринов. Я трогаю их и не могу понять, как они оказались в таком холодном, брошенном месте. Это…

Она открывает глаза:

— Это прекрасно.

Мне трудно что-либо добавить.

Я вижу по лицу, как ей будто удаётся уложить в голове каждый аккорд, хоть это практически невозможно за столь короткий срок. Тем более новичку.

Она протягивает руку:

— Меня зовут Юля, кстати.

Я жму руку, словно старому знакомому, и тоже представляюсь. Наслаждаюсь моментом. Такие эмоции — редкость, особенно на исходе юности.

— Может, кофе? — предлагаю я, боясь, что вот-вот упущу её.

Она задумывается. Я буквально чувствую, как надрывается едва возникшая между нами невидимая нить.

— Так мы обнулим запахи? — спрашивает она.

— Скорее наоборот. Для свежего понимания новых духов нужно пить зелёный чай. Или воду. А ты хочешь продолжить?

— Да. Если у тебя есть время.

— Я не занят. Можно будет как раз зайти в новый парфюмерный, что открылся в конце улицы.

— Здорово, конечно, зайдём. Я себя теперь так по новому ощущаю. Будто мне открылся целый новый мир полный образов и ассоциаций. Это безумно интересно.

Мы выходим из магазина под недоверчивый взгляд отшитого ранее сотрудника и вдыхаем свежий воздух.

— А с чем у тебя ассоциируется Ганимед? — спрашивает Юля.

— Ну, — мы останавливаемся у светофора, — ассоциация у меня непосредственно с названием. Ганимед это же спутник Юпитера. Снаружи он холодный и весь покрыт льдом. А внутри ведь там целый океан. То есть, в чём-то очень холодном и неживом скрывается нечто тёплое и… живое. Понимаешь?

— Буквально я, — невзначай бросает Юля.

— Считаешь себя холодной?

— Ага. Как кукла фарфоровая.

На фонарном столбе рядом со светофором расклеены объявления о пропаже. Много девушек в последнее время затерялось в городе, но никому нет до этого…

Загорается зелёный. Мы переходим дорогу, проходим сквозь серых людей, внутри которых, возможно, тоже теплится жизнь.

Она смотрит наверх:

— Небо такое красивое сегодня. Интересно, а есть духи с запахом дождя?

— Ты даже не представляешь, сколько их. Есть запах прогулки по сырому лесу, по мокрому пляжу…

— А как ты вообще всем этим увлёкся? Я думала, мужчины подбирают первое, что им нравится, а потом до конца жизни пользуются этим.

— Я просто потерял запахи во время пандемии, а когда они вернулись, задышал с новой силой. Мне нравилось после этого нюхать всё подряд, — усмехаюсь, — даже траву обычную. И старые запахи заиграли по новому: какая-нибудь чашечка кофе с ореховым сиропом отныне стала для меня произведением искусства. Мне вдруг захотелось, чтобы подобный аромат был со мной всегда, и я даже нашёл похожие духи. Они больше отдавали печеньем, но мне, в целом, нравились. Правда, я потом узнал, что это был женский аромат. Тебе бы тоже понравились. Любишь печенье?

— У меня расстройство вкуса… Тоже после пандемии, — отвечает она, пока я открываю перед ней дверь в кафе. — Я мало от чего получаю удовольствие.

— Печально слышать.

Она кивает, проходит мимо, и я чувствую терпкий шлейф Ганимеда. Значит она успела брызнуть его?

— Смелый аромат для девушки, — замечаю я, когда мы садимся за столик.

— Мне показалось, что он хорошо отражает мои переживания.

Мы сидим за панорамным окном, по которому стучат мелкие капли дождя. Небо в тучах. Скоро пойдёт ливень.

— Хочешь заказать что-нибудь, кроме зелёного чая? — Руки тянутся к меню.

— Говорю же, я редко ем…

— Но чем-то же ты питаешься?

— Вроде того. — Она отворачивается в сторону и облизывает губы. Они влажно блестят на свету. — О чём думаешь?

Губы её сильно изрезаны. Шрамы расходятся как вдоль, так и поперёк рта.

— О том, какой может быть на вкус твоя гигиеничка.

Она, ни разу не смутившись, достаёт из сумочки полупрозрачный карандаш и протягивает мне:

— Попробуй.

Я лишь качаю головой:

— Так не интересно.

Она прищуривается и смешно морщит нос:

— Интересный ты человек, — протягивает Юля.

— Неправда, — отрезаю я.

— Правда-правда, — кивает, и косится на внезапные тучи за окном. — Ты же всё видишь прекрасно.

— Что вижу?

— Что я некрасивая, как эта долбанная грязь за окном. Ты же видишь все эти шрамы, видишь? И что? Приятно общаться с такой?

— Общаться с тобой, как и говорить правду, легко и приятно.

Она рада это слышать. Я вижу.

— Уже решили, что будете?

Официантка стоит прямо над нами, и я удивляюсь, с каких пор люди научились так тихо ходить.

— Зелёный чай, — говорю, бросив взгляд на Юлю.

— И всё, — добавляет она.

Девушка покорно кивает и уносит меню. От неё остаётся след дорогого сладкого парфюма с оттенками фиалки, лаванды и чего-то ещё.

— Чувствуешь? — спрашивает Юля. — Это похоже на запах волнения и тревоги. Мне почему-то рисуется огромная лужа крови.

“Ничего себе ассоциации", — думаю я.

— Даже не знаю. Я уловил только слабый цветочный аккорд и ещё что-то. Что-то необычное.

За окном гремит гром. Ветер гонит засохшие листья. Пить горячий чай всегда приятнее, когда на улице пасмурно.

Словно в ответ на мои мысли, нам приносят чайник и кружки.

— Мама обычно в такую погоду начинает сразу искать меня. — Юля наливает чай. — А когда не может мне дозвониться, то обзванивает морги.

— Категоричные у неё поиски.

— Просто люди в городе пропадать начали. Может, слышал? А так она у меня просто сама в морге работает. Может, это профдеформация или вроде того.

Она делает глоток чая. Губы блестят ещё сильнее.

— А сейчас ты чувствуешь вкус? — спрашиваю.

— У чая и кофе только. Знаешь, говорят, вместе с отсутствием вкуса у некоторых людей начались мутации. Слышал о таких?

— Читал что-то в интернете про падальщиков. Некоторые люди после вируса якобы не могут есть ничего, кроме трупов. А услышав их запах сразу превращаются в хищных гиен.

— Звучит как средненький рассказ из интернета, да?

— Не знаю. На фоне пропажи людей и не в такое верить начнут.

Я смотрю в кружку чая и думаю о другом: каково это, когда каждый глоток отзывается в тебе как обычный кипяток? Каково открыть коробку любимого печенья и понять, что во рту оно размазывается безвкусной серой массой? Жизнь после этого точно изменится. Даже без поедания трупов.

Повисает молчание.

И мы с Юлей с ним в одной петле.

Я думаю, как было бы здорово иметь на себе аромат чего-то неизбежного. Духи с запахом конца света, смерти и перерождения. Такая мысль часто посещает меня, когда я думаю, что происходит нечто важное.

А встреча с Юлей это важно. Родные души в большом городе находятся редко. Встреча с ней — словно мантра, побеждающая одиночество.

Мы допиваем чай и выходим на улицу — стало заметно прохладнее. Я поднимаю воротник пальто и надеюсь, что у Юли есть зонт в сумке. Ветер чуть утих, но дождь всё ещё накрапывает, рискуя перейти в ливень.

— Боишься? — улыбается Юля.

— Есть такое, — поднимаю плечи, стараясь не подставлять шею холодному ветру, — но ничего. Скоро придём уже. Тут недалеко.

Как я и сказал, мы довольно быстро выходим к маленькому парфюмерному магазинчику с вывеской, на которой изображена лежащая девушка с кричащей надписью: “СТАНЬ СЛЕДУЮЩЕЙ”.

— Ужас, — заявляет Юля. — Неужели никто не замечает, как это отвратительно?

Выглядит и правда странно. Будто неприличная обложка дешёвого романа. Да и само место в конце улицы тоже не внушает доверия, несмотря на изрядную заполненность магазина.

— Не знаю почему, но он стал довольно популярным в узких кругах.

По бокам от магазина я вижу клумбы: подмечаю фиалку и лаванду — волна ассоциаций приводит к официантке из кафе, а вместе с ней и к зелёному чаю.

Мы заходим внутрь, и первое, что бросается в глаза, это гнетуще-чёрный маслянистый цвет, в который окрашено всё от пола до потолка.

Чай в моих мыслях растворяется чёрной жижей. Люди, словно зомби, бродят между прилавками и нюхают духи из одинаковых чёрных флаконов, на которых нет даже коробки или этикетки.

— Это магазин одного аромата? — спрашивает Юля и берёт с полки длинный флакон, похожий больше на мензурку.

Она нюхает пробник, и взгляд её стремительно меняется. Глаза наливаются кровью. Я пугаюсь.

— Что с тобой, Юль? — в одночасье покрываюсь потом. — Всё нормально?

Она молчит и смотрит в одну точку, а потом отворачивается.

Громкое биение сердца перебивает чей-то голос:

— Ну как вам? — спрашивает худощавый парень в тёмных очках. — Это наш собственный аромат, вы такого больше нигде не найдёте.

Юля ничего не отвечает. Она совсем бледная, и, кажется, её вот-вот стошнит.

— Попробуйте тоже, — сотрудник тыкает пробником мне в лицо. — Я очень старался, выводя эту формулу.

Я беру пробник и вдыхаю аромат, не сводя глаз с побелевшей Юли.

— Ну как? — Широкая улыбка парфюмера так и лезет в поле зрения.

Считываю верхние ноты: фиалка и лаванда. Вроде, не примечательный аромат, но есть в нём что-то ещё, вроде запаха сгоревшей киноплёнки.

— Уловили? — спрашивает он. — Это единственный в мире кинематографичный парфюм. Сначала я пытался повторить те духи, что носили на себе все девушки Бонда. Но потом вспомнил, что почти каждая из них неизбежно умирала, и решил добавить эту изюминку.

После его слов в голове рисуется образ. Я вижу девушку в вечернем платье. Она пахнет цветами, у неё насквозь пробита грудь. Очередная девушка Бонда мертва, и запах её трупа витает в спёртом воздухе.

Поэтому Юле стало плохо? Как она смогла с первого раза почувствовать столь неочевидный аккорд?

— А вам как? — Парфюмер обращается уже к ней. — О, вы же сама вылитая девушка Бонда! Прекрасно, прекрасно.

Голос его искрится любезностью, но лицо не выражает почти ничего. Мертвая улыбка, инородным телом прилипшая к лицу, выглядит чересчур искусственно. Я это вижу. И Юля видит.

— Я хочу уйти, — говорит она. — Мне нехорошо.

— Вам не понравились духи? — Парфюмер не собирается отлипать. — А хотите, я вам новые покажу? Которые ещё никому не показывал, а?

Он говорит громко, на весь магазин, но никто ничего не замечает.

— Простите, — как можно вежливее говорю я, — нас это не интересует.

— Почему же? Я ведь не каждому предлагаю такой шанс.

— Пойдём отсюда. — Юля берёт меня под руку и тащит к выходу.

— Постойте-постойте, ну разве так можно? — Он одергивает её за рукав.

— Руки убери!

— Ладно, ладно. — Он застывает, словно пойман с поличным. — Вот они, ручки мои, чего вы так кипятитесь?

Никто из посетителей не обращает на нас внимания. Я не знаю что и думать: парфюмер похож на психопата. Будь я немного посмелее я бы…

— Брось, — твердит Юля, когда мы выходим на улицу и вдыхаем полной грудью. — Он просто ненормальный. А духи его это самый настоящий ужас. Неужели никто не понимает, из чего он их делает?

— Ну не из трупов же?

— А из чего ещё?! — восклицает она. — Запах разложения такой едкий.

Мы бредём по улице и оборачиваемся на вывеску с лежащей девушкой. Клумбы по бокам здания. Фиалка и лаванда соседствуют в аромате. А посередине…

— Труп, — кивает Юля. — Мне хорошо знаком этот запах.

А для меня аромат покрывается туманом. Я даже начинаю сомневаться, было ли в нём на самом деле что-то необычное.

— Ты была напугана, — говорю. — Сильно напугана. Ты будто видела что-то, да?

— Я… — Она стойко выдерживает мой взгляд. — Я не была с тобой достаточно честна.

Мы уходим всё дальше от магазина, куда-то ближе к гаражной зоне, за которой просматривается заброшенный завод.

— После того, как я переболела вирусом, у меня не только потерялся вкус, но и сильно обострилось обоняние. Я теперь будто не только вдыхаю аромат, но и вижу его. То есть, не воображаю, как ты, а именно вижу. Например, когда мы пили зелёный чай в кафе, я видела весь его путь с плантации до моей кружки. А разные духи из торгового центра я пробовала, потому что вдруг осознала, какие истории они способны рассказывать.

— Понятно, — выдыхаю я с легкой усмешкой, — а я уже успел подумать всякое.

— Что именно? — бросает подозрительный взгляд. — Что мои вкусы мутировали, и я теперь трупы ем, а?

— Ну, — у меня резко зачесался затылок, — если честно, то да. Просто ты так странно себя вела из-за этого запаха.

— Ты так и не понял?! — взрывается она. — Говорю же, я увидела, как те духи были сделаны.

Юля чуть мешкает, а потом закрывает глаза, полностью отдаваясь миру запахов:

— Я их ещё чувствую. Картинка немного блёклая, но она есть. Трава, деревья, бетон. Жжёная пластмасса. Это завод посреди поля. Давно заброшенный. Земля, сырость, плесень. Формалин. Где-то под землёй покоятся люди. В лаборатории под заброшенным строением. Я вижу её.

Юля открывает глаза, и во взгляде её читается твёрдая решимость:

— Не хочешь прогуляться подольше?

И вновь нотки тревоги в голосе. Они словно электризуют воздух вокруг нас и мешают думать логичным образом.

— По твоему описанию есть одно здание, — говорю я. — Но нам лучше поспешить, если не хотим промокнуть.

Мы оставляем парфюмерный магазинчик вместе с жилым кварталом далеко позади. Дальше только гаражи и заброшки, в которые я никогда за свою жизнь не рисковал залезать. Даже в детстве.

Начинается ливень. Мы скорее бежим под крышу полуразрушенного огромного здания, в котором раньше перерабатывали пластик. Юля бежит быстрее меня, я пытаюсь её догнать, но она отрывается всё дальше и дальше. Я влетаю за порог на последнем дыхании, а Юля, кажется, почти не запыхалась.

Гремит гром.

— Успели, — выдыхает Юля и превращается в ищейку. — Сейчас найдём это место.

Я до сих пор не понимаю, как она может так взять и что-то найти по одному лишь запаху. На обострение чувств это никак не похоже, скорее на что-то совсем новое и никем не изученное.

Мысль, что мы реально можем найти здесь доказательства убийств приводит меня в ступор. В голове невольно рисуется улыбка парфюмера.

— Кажется, здесь, — подзывает меня.

Вход в подвал с угла здания. Оттуда и правда пахнет чем-то нетипичным для заброшки: то-ли формалином, то-ли аромамаслами, то-ли…

Фиалкой?

— Пойдём? — спрашивает Юля, включив фонарик на телефоне. Она немного дрожит и явно хочет, чтобы я шёл первый.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — пытаюсь улизнуть. — Ведь если там действительно есть что-то важное, то оно наверняка за закрытыми дверями.

— Нужно проверить, — говорит она, то и дело осматриваясь по сторонам. — Вот, возьми эту фомку.

“Эта фомка”, одиноко лежащая на треснувшей плитке, оказывается куском погнутой арматуры. Беру его в руку: вроде ничего — кажется прочным. Однако смелости от этого почти не прибавляется.

Густая темнота медленно увлекает за собой. В узком туннеле мрачного подвала разливается липкий запах плесени.

Шорох.

Юля направляет фонарик и вздрагивает: вдоль покорёженной стены бежит крыса.

— О боже! — кричит она и утыкается мне в шею.

— Может… — пожимаю плечами. — Наверху подождёшь?

— Нет, ты чего? — страх сменяет угрюмость. — Я тебя тут одного не брошу. Просто не люблю всяких… Заразных.

Проходим ещё несколько метров сквозь промозглую сырость. Свет фонаря падает на металлическую дверь, затем на ручку с навесным замком. Я вставляю арматуру в дужку замка и, на удивление быстро, ломаю его.

Тяну дверь на себя. В туннеле эхом отзывается скрип ржавых петель. Внутри совершенно ничего не видно.

— Юль, посвети здесь.

Луч света лишь на миг задевает внутреннюю сторону двери, но я успеваю увидеть на ней царапины, измазанные то ли бурой краской, то ли запекшейся кровью.

Я делаю осторожный шаг в тёмную комнату и вдруг слышу редкие шаги. Они сменяются на более частые.

— Кто здесь?

Слабого фонарика телефона не хватает, чтобы добить до конца комнаты. Шаг, тем временем, переходит в бег.

Юля подаётся назад, свет полностью исчезает. Я слышу, как нечто бежит на меня, держу оружие как можно крепче.

Размахиваюсь, бью наотмашь.

Хлёсткий звук. Я бросаю арматурину, и отхожу назад, пока не упираюсь в стену.

Выключатель. Тут должен быть выключатель, свет…

— Юля, ты здесь?

Слышу щёлканье.

На потолке загораются лампочки.

На миг меня ослепляет яркое свечение. Перед глазами солнечные зайчики, я пытаюсь моргать. Вижу…

Незнакомая девушка, исхудавшая до состояния скелета, трясётся в диких конвульсиях. Из головы выглядывает кусок арматуры. Из треснувшего черепа хлещет тёмная кровь.

— Боже, это я сделал? — В ужасе смотрю на свои руки. — Я не хотел… О Боже, я…

Поднимаю взгляд выше: вдоль пыльной лаборатории выстроен ряд огромных цилиндров с желтоватой жидкостью, в которых застыли мёртвые девушки.

— Нужно уходить, — шепчет Юля, — уходить, уходить…

Я оборачиваюсь: в дверях зависает силуэт.

Вспышка. Взрыв в животе и груди. Давлюсь кровью.

Сквозь нестерпимый звон в ушах слышу Юлины крики. Парфюмер валит её ударом по голове и прижимает ногой к полу.

— Вы что тут… — свирепеет он, поглядывая на мертвую девушку. — Это же… Мой лучший экземпляр. Мой шедевр… Я собирался сделать её последней девушкой в этой формуле…

Юля кричит и беспомощно молотит руками.

Я, чудом оставаясь на ногах, облокачиваюсь на стол с кучей бумаг, формул и стеклянных мензурок. В животе сильная режущая боль, будто внутри меня крутится металлический зазубренный диск. Кишки скручивает, я что есть мочи сжимаю зубы и хватаю со стола чёрный флакон, надеясь, что в нём готовые духи со стойким запахом трупов. Иначе не получится.

Передо мной дрожит веер воспоминаний: рассказы о хищных гиенах в обличиях людей и непонятное поведение Юли, когда она чувствует запах чёрных духов.

— Кажется, теперь ты последняя девушка Бонда, — вкрадчиво твердит парфюмер. — Ну же, не сопротивляйся. Это ведь большая честь: стать главным ингредиентом.

Я собираюсь с силами и, оттолкнувшись от стола, бросаю своё тело в сторону ослабевшей Юли. В падении ловлю бешеный взгляд парфюмера и выливаю на него весь флакон его отвратительных духов.

Он убирает руки от Юли и удивлённо осматривает себя. Затем удостаивает нас жалостливым взглядом и смеётся:

— И зачем ты это сделал?! — Его ещё больше раззадоривает наша беспомощность. — Может, ты подумал, что это кислота? Не хочу тебя расстраивать, но это всего лишь духи.

Я понимаю, что больше не смогу встать. Лежу, истекаю кровью. Смотрю на Юлю, сходящую с ума от фирменного запаха трупов.

Её крик постепенно переходит в волчий вой, перемешанный со старческим кряхтением. Шрамы на лице деформируются, образуя швы для превращения.

Парфюмер оглядывается на неё, ещё не до конца осознав себя добычей.

Нижняя челюсть Юли переламывается, становясь всё больше, а верхняя удлиняется, давая прорасти острым клыкам. Маленький девичий рот превращается в пасть.

— Что за…

Парфюмер бросается наутёк, но, будто споткнувшись о невидимое препятствие, падает головой о бетон. Юля вгрызается ему в ногу, и он, обезумев от боли, пытается вырваться: ползёт к выходу, судорожно перебирая руками. У него уже отсутствует правая голень, а коленная чашечка выразительно хруститв зубах Юли, но вряд ли он уже что-либо чувствует.

Юля вгрызается ему в позвоночник, и новая волна криков и боли заполняет подвал.

Чувствует.

Я почти теряю сознание. Встречаю глазами остекленевшей взгляд тощей девушки с дырой в голове. Минуты кажутся вечностью. Я зависаю над её пропастью под нескончаемое чавканье падальщика. В воздухе разлит аромат фиалки и лаванды.

— Прости, — слышу её прежний человеческий голос, — что не сказала тебе.

Она вся скользкая, измазанная в крови. Подползает ближе ко мне и ложится рядом.

— Пожалуйста, — с мольбой в голосе шепчет она, — не умирай.

Я чувствую её запах — те духи из супермаркета.

Не парю в облаках, не возношусь на небеса.

Лишь иду по заброшенному заводу, где нахожу ящик свежих мандаринов.

Ганимед — спутник Юпитера: бурлящий океан за коркой безжизненного льда. Космос и звёзды. Они такие большие, а я маленький-маленький и не хочу становится большим. Мне не нужны ни звёзды, ни космос. Только океан, в котором можно утонуть и навсегда стать его частью. Бесследно раствориться.

Почему мы просто не можем быть счастливы? Неужели и правда судьба? Психи, вирусы, дожди — всё что угодно, лишь бы мы не были вместе. Всё что угодно, лишь бы одиночество длилось вечно.

Меня трясёт, со лба градом идёт пот.

Назло всему на свете я улыбаюсь и шепчу:

— Эти духи…

Вижу тепло её серых глаз. И холодный, весь в крови, израненный рот.

— …тебе очень идут.

Слышу биение сердца.

Чувствую последнюю ноту, которой так не хватало.

Соль её слёз.