Andant

Пост, в котором я рассказал про свой проект, нашёл неожиданно большой отклик. Помните его заголовок - “Я продал машину, чтобы сделать эту игру!” ? Но что же это была за машина? Мне кажется, она достойна отдельного поста…

Это - Форд Кастом 1977 года, который (судя по номерам) трудился в швейцарском посольстве СССР. Почти шесть метров в длину, больше двух в ширину – настоящий стальной дредноут из эпохи “таких-больше-не-делают…”. Подобные машины приковывают к себе внимание даже равнодушных к автопрому, сворачивают шеи прохожих и заставляют по поводу и без цитировать “Бригаду”.

Однако эта фотокарточка была сделана в лучшие годы жизни данного Форда – и, подозреваю, задолго до моего рождения. Тогда он ещё не был ни Старым, ни тем более ПроклЯтым. Но обо всём по порядку.

Моё увлечение старыми автомобилями зародилось в глубоком детстве, с дедушкиной 21ой Волги. Я до сих пор с нежностью вспоминаю, как мы ездили на дачу, где я провёл самый счастливые годы своей жизни. Признаюсь честно, тогда я дедову Волгу не воспринимал даже как машину - настолько она отличалась внешне, да и по ощущениям от других, более молодых авто. Для меня это был настоящий линкор, плавно покачивающийся на волнах, Техника с большой буквы. Прочие машины оставляли меня совершенно равнодушным. А вот дедову Волгу я просто обожал.

К сожалению, семейные архивы не сохранили фото той-самой-волги, поэтому картинка из интернета.

Минули годы. Дедушка переместился в лучший мир, где шкворневую подвеску не нужно шприцевать после каждого дождя. Волга, к сожалению, сгинула при делёжке наследства ещё до того, как я получил право голоса. Но семена любви к ретро-автомобилям уже были брошены в моё сердце и ждали своего часа.

Пропустим промежуточные этапы, в которых я закончил школу, институт, нашёл работу - история не про меня. Так сложилась судьба, что часть моей деятельности была плотно связана с ремонтно-восстановительными работами. Я разыскивал донора для одной машины (которая достойна отдельного поста), и в один прекрасный день мне написал знакомый из Рязани.

“У нас тут неподалёку продают какой-то рыдван - похож на тот, что ты разыскиваешь… фоток мало, состояние не очень. Но, может, получится с него что-то снять впрок?”

На нескольких фотокарточках паршивого качества был виден укрытый дерюгой огромный седан, врастающий в приусадебное хозяйство. Из-под грязной холстины торчал бесконечный капот и тускло поблёскивали круглые выпученные фары. Пульс участился.

Мы с друзьями уже были готовы седлать коней, но общение с продавцом затянулось на целый месяц. Он то был занят, то в командировке, то ждал какого-то друга (?), без которого отказывался даже показать машину. Признаться честно, в какой-то момент я перестал верить в её существование и выкинул из головы, но спустя несколько недель хозяин форда сам позвонил мне и сказал, что готов встретиться у капота - благо тот позволял хоть конференцию ООН провести.

Значит, экспедиции по поиску останков редкого вымершего вида Ferrum Monstrum - быть. Для нас это был больше повод прокатиться в новое место, ведь путешествия с близкими по духу людьми, по моему скромному мнению, одна из лучших форм досуга.

Поплутав немного по узким улочкам небольшого уездного городка, мы оказались в частном секторе и, наконец, нашли нужный дом. Сомнения в этом растворились полностью, как только нашим взглядам открылся полотняный саркофаг, не сильно уступающий размерам самому строению.

Когда мы откинули полог, перед нами было зрелище одновременно впечатляющее и удручающее. С одной стороны, 20 лет в огороде с разбитым лобовым стеклом, любовно прикрытым тряпкой (чтобы влага просачивалась внутрь и не могла испаряться наружу), не пошли на пользу этому павшему титану. С другой стороны, даже ржавые руины этого чудовища вызывали трепет.

Мы заглянули в салон - вернее, в то, что от него осталось. Пола не было - сквозь остатки сгнившего ковра пробивался другой, зелёный. На гигантской торпеде лежал слой земли. Передний диван, ткань которого расползлась по швам,висел на центральном туннеле, словно качели. В замке покрытой паутиной рулевой колонки торчал забытый там две декады назад ключ.

Не без труда мы подняли гигантский капот. Нашему взору предстал Его Величество Мотор - огромный восьмицилиндровый алтарь, заснувший в прошлом веке. Это был родной* Виндзор объёмом почти шесть литров* - легендарный американский двигатель старой школы, который поглощал бензин вёдрами, перерабатывая его в КРУТЯЩИЙ МОМЕНТ и НЕНАВИСТЬ.

*(Для зануд - 5.8 )

Мы попытались поднять машину найденным в багажнике родным(!) домкратом, вставив его клык в специальное отверстие на бампере… и подняли только сам бампер. Его крепления (и у заднего, и у переднего) отгнили от рамы. Это было фиаско.

На удивление, машина была комплектна и не уколхожена. Всё было подёрнуто тленом и разъедено ржавчиной, но было родным - от силового агрегата и радио* до найденных в багажнике родных колпаков и американской резины 1974 года выпуска!

**Первое, что выбрасывают, когда машина оказывается в СССР/России - старые американские радиоприёмники работают в другом диапазоне.

Меня терзали смутные сомнения. Сказать, что машина была в состоянии трупа – обидеть большинство усопших. Как донор она была бесполезна: взять с неё было почти нечего, да и платформа оказалась неподходящей. Но что-то защемило в моём сердце при первом же взгляде на это вросшее в землю чудовище. Понимаю, что меня посчитают сумасшедшим (кто-то не без причины вспомнит фильм “Кристина”), но даже в таком состоянии я считаю эту машину красивой. Или, возможно, особенно в таком состоянии…

Всем своим видом древний форд показывал, что ему плевать на всё и на всех. На коленвале он вертел 40 лет развития мирового автопрома, лакокрасочное покрытие, условия хранения, гламурные тачки мажоров. Он был стар уже тогда, когда я под стол пешком ходил. Он сгнил на половину - и всё равно металла в нём оставалось больше, чем в свежем логане. Форд вперился в меня своими круглыми фарами, ощетинился радиаторной решёткой - и ждал. “Кто этот маленький человечек? Пройдёт мимо, как остальные? Что ему от меня нужно?”

Я понял, что просто не могу бросить здесь догнивать эту колымагу. Меня одолела обида за Форд, за совершенно бесславную смерть в огороде под Рязанью. Поэтому, истерически хихикая, я подозвал участвующих в осмотре товарищей, и заявил:

“Ну что же, господа! Давайте попробуем спасти этот трижды никому не нужный, аха-ха-ха, рыдван!”

Так как друзей я выбираю подстать себе - слегка умалишённых - решение было принято единогласно.

План был таков: отвезти Проклятый Старый Форд в мастерскую, провести осмотр с пристрастием и решить - есть ли среди этой гнили и ржавчины хотя бы крохотная искорка жизни. Коли нет - машине отдадут последние почести и отправят в распил. Если же где-то между цилиндрами ещё сохранилась тень надежды… впрочем, этот вариант я сразу отбросил. Не нужно было быть экспертом-автомехаником, чтобы понимать: перед нами настоящий труп.

Вытащить из огорода автомобиль, который находился там пару последних десятилетией - задача нетривиальная. Во-первых, вокруг него уже успели построить забор (ещё немного - и возвели бы и пиццерию). Во-вторых, он буквально врос по ступицы в землю, а двери и раму крепко держал плющ.

Дед, обрадовавшийся тому, что полезная площадь участка увеличится втрое, сам разобрал ограждение, освободив Форду путь к эвакуатору. Мы без особой надежды накачали колёса - и почти полувековая резина расправилась, приподнимая старинный седан над землёй. Однако попытки сдвинуть гнилобан с места усилиями четырёх взрослых мужиков полностью провалились. Древнее чудовище не спешило покидать свою уютную лежанку, едва не ставшую могилой. Хорошо, что на эвакуаторе была мощная лебёдка. Не без труда зацепив трос за поперечину рамы, мы стронули ПСФ с места.

Форд Кастом решил проявить норов своего родственника, Мустанга, и буквально упирался: у него заклинило правое заднее колесо. Но редуктор лебёдки был неумолим, и медленно, но верно тащил две тонны норовистого фордолита на платформу. Когда форд начал подниматься на неё, у нас появилось небеспричинное опасение… что гигантский фуллсайз на неё просто не влезет.

Нам повезло - несмотря на то, что изрядная часть багажника гнилобана свисала с подиума, все четыре колеса оказались на площадке и были надёжно зафиксированы. Нам предстоял неблизкий путь в несколько сотен километров по не самым лучшим дорогам - с не самым простым грузом. Водитель эвакуатора, понимая возложенную на него ответственность, решил “тише едешь - дальше будешь”, поэтому мы оказались в мастерской на несколько часов раньше ПСФ.

Когда эвакуатор с Фордом повернул к воротам мастерской, мы осознали, что решение потренироваться в шибари и перевязать его со всех сторон тросом, было не блажью и извращением, а сэкономило нам задний бампер, а едущим сзади людям - скорее всего, жизни. На ухабах отгнившая тридцатикилограммовая балка*** почти отвалилась и держалась, по сути, только на верёвках. Нервно сглотнув, мы затащили машину на подъёмник.

*** Если вы думаете, что штампованный из трёхмиллиметровой стали, покрытый хромом элемент - бампер, вы ошибаетесь - это всего лишь декоративная накладка на рельсоподобном куске металла.

Осмотр развеял все иллюзии - нам грозила статья за надругательство над захоронениями, так как мы привезли в мастерскую эксгумированное тело. Внешние элементы - крылья, капот, с некоторыми допущениями крыша - были в относительно неплохом состоянии, но всё, что было ниже рулевой колонки полностью превратилось в труху. Исключение составляла только рама седана, которая за счёт своей толщины ещё держала на себе кузов, да чугунный задний мост, основательности которого позавидовали бы питерские.

Осмотр машины мы продолжали в духе всё того же доктора Ливси:

“Ахаха что это у нас тут… магистрали сгнили, замечательно, коробка передач и кардан в багажнике, великолепно, а это что такое? Да это же АХАХАХА провалившаяся в моторный отсек педаль газа!”

Было решено сменить подход к дефектовке, записывая не что у Форда сломано, а то немногое, что ещё способно выполнять свои функции. Например - не заклинившее колесо, а три вращающихся остальных!

Вердикт был вынесен - эта древняя рухлядь своё отжила и мертва давно и бесповоротно. Это не автомобиль, но просто совокупность гнили и тлена, по забавному стечению обстоятельств напоминающее культовую американскую классику. Тень отца Гамлета по сравнению с ней покажется живее всех живых.

Длинный день, начавшийся в другом городе, уже подошёл к концу. Сумерки плавно перетекли в ночную мглу. Просто шутки ради, без всяких надежд, мы почистили щёткой позеленевшие клеммы и накинули их на аккумулятор.

У машины вспыхнули фары и задние фонари. Тусклым зелёным призрачным огнём загорелась приборка. Вырванный из небытия Форд с удивлением вперил в нас свои горящие хрустальные глаза - а мы с не меньшим удивлением уставились на него. Ладно, хорошо, давайте дадим этому рыдвану последний шанс.

Быстро соорудив из обрезка резинового шланга и бутылки с бензином новую систему питания, мы подсоединили её к тому, что более всего напоминало карбюратор. Заменили свечи, подлили свежего масла, поставили на место АКПП, и чтобы стартеру (если он вообще работает) было попроще провернуть шестилитровый мотор, накинули силовую массу сразу на него.

Я повернул ключ в замке зажигания до упора. Спавший двадцать лет в огороде Форд завёлся.

---

PS: Ещё одна причина, по которой я просто не мог не вытащить этот форд из огорода, заключается в том, что за полгода-год до описываемых событий мы с друзьями записали свою версию легендарной песни Короля и Шута, сюжет которой оказался буквально дословно пророческим. Впоследствии фото и видео с Фордом легло в основу нашего любительского клипа ниже.

Не знаю, будет ли кто-нибудь читать это всё (уверен, что нет), но хочется поделиться с кем-нибудь.

В общем, сегодня знаковый для меня день.

Далеко-далеко на Урале есть крошечный кусочек очень дорогой моему сердцу земли. Именно эти 400 квадратных метров я считаю своей настоящей Родиной. От меня его сейчас отделяет около полутора тысяч километров.

Я не могу сказать, что я прямо-таки вырос на даче у бабушки и дедушки. Возможно, если подвести сухой итог, я провёл там суммарно даже не большую часть детства. Но вы сами знаете, как в юном возрасте причудливо работает память, и что время течёт совершенно иначе. Так, по моим ощущениям, львиная доля жизни до переезда в другой город прошла именно там. И это была самая счастливая её часть.

Я никогда не был особо социальным ребёнком, но это не было для меня проблемой. Дача, куда я отправлялся летом, была для меня целым миром, наполненным загадками, приключениями, путешествиями и всем остальным, что жизненно необходимо растущему организму.

Маленький участок, состоящий из двух терасок, домик и того меньше (как я понимаю сейчас, а тогда он мне казался вполне себе поместьем). Я не знаю, как охарактеризовать этот тип ландшафтного дизайна — особенно с учётом того, что слов таких в нежном возрасте я и не знал — но зелёные насаждения вокруг дома скорее были ближе к саду, нежели к огороду. Нет, там росло некоторое количество овощей, были две теплицы, но всё вокруг утопало в зелени и цветах, не было ни намёка на перепаханные поля грядок и картошки. Вернее, оно всё было, но в 20 километрах, на отдельном участке, который взрослые называли незнакомым словом «фазенда». Но речь не о ней.

Дача сильно обветшала, заросла, но при этом почти все плодовые деревья кем-то уже вырублены.

Когда я говорил, что дом утопал в зелени, я нисколько не преувеличивал: добрая половина дома, а то и бОльшая часть была оплетена диким виноградом. Самая высокая стена дома (он, в силу ландшафта, имел специфической формы фундамент) была натуральной живой изгородью, и заросли ползли дальше, до самого конька крыши. Из винограда была живая арка-навес над лестницей, спускающийся к нижней терррасе участка, им было укутано крыльцо... Это не только выделяло зелёный домик среди остальных вокруг, но и делало его просто сказочно уютным.

Слева - как раз заросшая виноградом стена дома. Справа - поросшая бурьяном банька.

Внизу, словно в каньоне между более высоких соседних участков, раскинулась банька, поленница, малинник, отделённая гнивка. Был здесь небольшой загончик, в котором летом жили черепашки, большая и малая теплицы... Перечисляя сейчас эти угодья, я просто диву даюсь, как это всё уместилось на столь крошечном участке! Но оно настолько было органично вписано в окружающую местность, что даже помыслить об иной планировке невозможно.

Когда-то здесь была та самая арка из винограда. Теперь от неё остались лишь две оглобли.

Чем ещё этот участочек выделялся среди прочих — у него была очень необычная карта высот. Нижняя терраска отнюдь не была ровной, а шла под уклон и имела несколько возвышений, площадок и троп. Не знаю, было ли это удобно, но крутым мне это кажется до сих пор.

Дом, несмотря на размер, тоже таил в себе много секретов и локаций. Во-первых, он был, считая мансарду, 2,5 этажным: из-за того, что он стоял под уклон, часть фундамента имела высоту полноценного этажа, и там был очень интересный подпол. Там дед хранил вёсла и всякий скарб. А в самом углу подпола был отдельный вход, крошечная скрытая дверца, замаскированная под облицовочную доску вокруг, где была Яма. Меня туда никогда не пускали, чтобы я не сломал себе ненароком шею, но даже знание про существование Тайной Дверцы многого стоило в возрасте 7 лет.

На крыльце, рядом с дверью, была будка Динары — небольшого, но очень доблестного пушистого двортерьера, охранявшего наш покой. Пожалуй, единственная собака, которую я вспоминаю с теплотой в сердце. Небольшой белый комок шерсти, единственным тёмным пятном которого был чёрный нос, глаза всегда закрыты длинной чёлкой, я язык тёпл и шершав. Она бесконечно любила бабушку, дедушку, меня и, внезапно, нашего кота. Я запомнил её исключительно добрым и верным другом.

Сразу за входной дверью — длинный коридор вдоль всего дома, дальняя часть которой была кухней. Несмотря на то, что окна были на протяжении всей стены, здесь всегда царил лёгкий полумрак , так как именно эту стену закрывал дикий виноград. Особенно здорово было то, что сквозь стекло и листья можно было, хоть не без труда, разглядеть, что происходило внизу, на улице, а вот снаружи стена выглядела изумрудно-растительным монолитом.

Нынче там бардак, всё словно выпотрошенно, чего никогда не было при жизни дедушки и бабушки.

Слева, посередине коридора — дверь в жилую часть. Сразу справа от неё — резка лестница на второй этаж, о котором расскажу отдельно, шкаф-под-летницей (нечто вроде гардероба) и печка, разделяющая помещение на две небольшие комнаты.

Справа была комната дедушки, слева — бабушки (и, по совместительству, моя). Рядом со входом, напротив печки, находился старый телевизор, расположенный так, что его можно было комфортно смотреть с кроватей любой комнаты. Под телевизором стоял какой-то самодельный блок управления напряжением, трансформатор или стабилизатор, который нужно было включить перед тем, как оживить телевизор. После щелчка тумблера стрелка напряжения на деревянном приборе делала скачок вбок, а он начинал тихонько гудеть.

Именно на этой кровати... хотя, теперь я понимаю, что это скорее был разложенный диванчик, я спал. На тумбочке слева, где валяется спас-жилет, раньше стоял телевизор.

Я до сих пор помню, как сначала был слышен звук, а затем на выцветшем экране появлялась картинка. Прекрасно помню и то, что мы смотрели... комиссар Рекс, Лэсси, Флиппер, классическую и не очень научную фантастику, Дисней-клуб по выходным, Подводную одиссею команды Кусто... а заглавная тема «в мире животных» в то время вгоняла меня в экстаз! Как, впрочем, и сама передача.

Но кроме телевизора я отчётливо помню и радио Маяк, которое в те времена часто играло фоном. Размеренный голос диктора, рассказывающего какие-то истории, успокаивал, даже убаюкивал. Радио добавляло какую-то фоновую уютность. Хотя отчётливо помню, как поздно вечером я услышал из радиоприёмника страшную историю про какую-то королеву, которую казнили, подняли её голову над эшафотом — и она открыла глаза. Живое детское воображение моментально нарисовало эту картину, которая и спустя 20 лет не идёт из головы... и ровно в тот момент дед дал мне наказ дойти до соседей и что-то им передать. Идти было всего ничего, но в каждом кусте, за каждым забором мне виделась отрубленная голова с выпученными на меня глазами!

Впрочем, я отвлекаюсь.

Моя комната состояла из двух кроватей, расположенных друг напротив друга, и небольшого стола перед выходящим во двор окном. На стенках висело нечто вроде ковров, но не тех, к которые обычно приходят на ум, а другого рода, нечто вроде тканых, с каким-то причудливым геометрическим узором. За этим столом я играл в конструктор (впрочем, это я делал везде), читал, писал, придумывал истории. Но бабушкина лежанка, находящаяся как будто в нише между стеной дома и печкой, с тёплой надкроватной лампой, лекарственной шкафом-полкой, вкусно пахнущей валерьянкой и прополисом, была просто ультимативно уютным местом.

Дедушкина комната хоть и выполняла функции столовой, была целиком его царством. Дед был самым ярким примером настоящего Патриарха семейства (без примеси религиозного, конечно). В изголовье массивной кровати, которую ночью закрывали марлевым пологом от комаров и мух, стояло Ружьё — двустволка Иж-58М, которая определила мою любовь к оружию. В лихие 90ые наличие ружья в доме, особенно за городом, было не блажью, а необходимостью, и однажды на моей памяти дед его использовал, накормив солью (без хлеба) незваных гостей. Я, конечно, и пальцем не смел тогда прикасаться к Ружью, хотя не помню прямых на то запретов — авторитет деда был абсолютен и не подвергался сомнению. Я вообще не помню, чтобы дедушка или бабушка меня ругали, что-то запрещали... просто были некоторые правила, которые работали получше библейских заповедей. Одно из таких правил было не трогать дедушкины вещи, по крайней мере без спроса, и тем более Ружьё. Пытаясь осознать это сейчас, я не понимаю, как оно работало, но, тем не менее, работало оно без сучка и задоринки.

Репродукция "трёх охотников" висела в той комнате, сколько себя помнил. Она и до сих пор там висит, что меня очень радует.

Деда я хоть и побаивался, но очень сильно любил; он, несмотря на то, что, в общем-то, не был склонен к сентиментальности и проявлению чувств, отвечал мне взаимностью. Тогда это казалось само собой разумеющимся, но уже много позже смерти деда я узнал, что дедушкиной любовью не могли похвастаться остальные многочисленные отпрыски семейства Павленко, в том числе и Большая часть его собственных. В вопросах семейных дед был очень суров, непреклонен и далеко не всегда справедлив. Но меня это всё минуло стороной - не знаю, чем заслужил его лояльность, но для меня этот немногословный человек стал одним из ориентиров по жизни. Вернее, не совсем ориентиров — мне никогда не хотелось быть похожим на него, но мало к кому в своей жизни я испытывал такое огромное уважение.

С бабушкой же у нас было абсолютно взаимное обожание. Она довольно прохладно относилась ко всем моим многочисленным двоюродным и троюродным сёстрам, но во мне просто души не чаяла. Мне не хватает слов нежности и признательности для того, чтобы выразить свои чувства к бабушке Вере. Без преувеличения, это вторая главная женщина в моей жизни после мамы и третий человек вообще, после отца. Она оказала колоссальное влияние на формирование моей личности, никогда не ограничивала полёт моей детской безудержной фантазии и всегда помогала словом и делом. Мне очень не хватает её и дедушки. Я бы с радостью написал про них нечто отдельное, но когда я пытаюсь подобрать слова, ком подступает к горлу, и мне остаётся лишь глупо молчать. Это слишком личное и глубокое, чтобы облекать в текст. Поэтому я вернусь к даче.

Помните, я упоминал лестницу на второй этаж? Самое время к ней вернуться. Ведь мансарда была моей любимейшей частью дома, моим крошечным царством.

Вы поднимаетесь по лестнице, делаете резкий поворот, пытаясь не сшибить умывальник и висящие над ним шляпы-котелки, после чего снова резкий подъём наверх... массивный деревянный люк открыт, и в нос бьёт вкусный запах старых опилок.

Здесь хранятся инструменты, удочки, снасти, разложенные по полкам вдоль стен. Вернее, это не совсем полки, это и есть сами стены, нижняя часть которых значительно шире верхней в силу наклона четырёхскатной крыши. А для 6-7 летнего ребёнка это ещё и лабиринт из коробок, ящиков и банок в недрах дома, тайные ходы и укромные места... да о чём ещё тогда можно мечтать?!

Среди всего этого бесценного хлама постоянно находились различного рода артефакты, карты... Но самое главное сокровище, которое я там обнаружил, были подшивки старых советских журналов: Знание — Сила 70-80хх, послевоенная Техника Молодёжи, Крокодил 58-59го года, Вокруг Света до начала 90хх и, самое главное, приложение к последнему, небольшой литературный журнал «Искатель», где публиковали наши и зарубежные фантастические рассказы.

Там, наверху, я зачитывался всеми этими изданиями дотемна, пока бабушка не загоняла меня в кровать. Это были мои окна не только в другие страны, но и в другую эпоху, в светлый мир коммунистического ретрофутуризма, который так никогда и не был построен. Я слишком мало прожил под красным флагом, чтобы иметь даже субъективное мнение о настоящей советской власти, но тогда, в детстве, СССР представлялось мне какой-то далёкой и бесконечно светлой страной, люди в которой живут исключительно ради прогресса и общего блага. Я с одинаковым упоением читал про строительство принципиально новых комбайнов (не отдавая себе отчёт, что на момент чтения они морально устарели на полвека), про освоение космоса и про самый разгар холодной войны. Я очень переживал за Европу, в доме которой коварное НАТО с торчащим из кармана американским флагом развешивало на люстре атомные бомбы.

Но, что удивительно, даже в тех карикатурах и статьях я не видел лютой ненависти и яда, который сочится сейчас со страниц любого СМИ. Я рос на сатирических журналах времён разгара холодной войны, но у меня не зародилась даже искорка нелюбви к американцам. Я до сих пор помню общую канву того идейного противостояния: разность политических строев, разность идей элиты и сочувствие к простому народу капиталистических стран, всяческая поддержка и уважение к людям. И, что удивительно, даже несмотря на идейное противостояние, были статьи об успехах американских учёных, о потенциальном сотрудничестве и немало — о дружбе народов. В конце концов, был какой-то этический ценз, который не позволял писать откровенную грязь даже тогда, когда тема к этому располагала. Я скучаю по этой школе журналистики, которая, боюсь, утрачена навсегда. Статьи в тех журналах приятно читать даже спустя полвека после их написания, в то время как современная, даже профильная периодика часто не стоит бумаги, на которой напечатана.

Но я опять отвлекаюсь, да и не хочу лезть в политику, тем более в таких светлых воспоминаниях. Что ещё нужно обязательно добавить про Второй Этаж? Одно из окон выходило на реку. Нет, не так. На Реку.

Сейчас разросшиеся деревья частично скрывают вид, но реку всё ещё видно.

Главное достоинство дачи было в том, что она построена на самом берегу полноводной Сылвы, да ещё и на крутой излучине, недалеко от места, где в неё впадает Чусовая. Именно после Сылвы я не могу больше считать за полноценные реки водяные артерии, шириной менее полукилометра.

~20 метров от Дачи.

Представьте себе могучую судоходную реку, скалистые берега которой поросли смешанным, преимущественно сосновым лесом. Полтора километра водной глади отделяют тебя от абсолютно дикой природы, вечной и чистой природы, настоящей чащи. А чуть левее, где река изгибается, так и все пять километров — другой берег едва-едва виднеется. Береговая линия благодаря изгибу просматривается очень далеко. И где-то там, в нескольких километрах от деревни, стоит выброшенный на мель заброшенный многопалубный теплоход с огромными гребными колёсами, корабль-призрак.

Ещё раз. Вам — семь лет. Недалеко от дачи, где вы живёте, грёбанный. Заброшенный. ТЕПЛОХОД. Желание добраться до него и раскрыть его тайны было просто непреодолимым, но это уже совсем другая история.

А кроме него время от времени попадаются полузатонувшие кораблики поменьше...

Но вернёмся обратно к месту, на котором стоит дача. Узкая тропинка-лесенка от неё ведёт вниз, вдоль обрыва, к которому вплотную подходит вода. Волны лениво разбиваются о бетонные кольца, которые не дают им размывать берег, на воде покачивается несколько понтонов.

На понтоны можно добраться по доскам-мосткам, а с них уже можно купаться, удить рыбу или отправиться плавать на лодке. Мы часто удили с дедом рыбу и с понтонов, и с лодки, а иногда даже переплывали на другой берег.

Собственно, плавать я научился именно на даче, когда деда выкинул меня с понтона. А так как глубина там была несколько больше моего тогдашнего роста, я очень оперативно научился держаться на воде, а чуть позже и плыть к берегу. При этом какой-то нелюбви к воде у меня не возникло — с тех пор из речки меня выгнать могла только лютая непогода.

Впрочем, даже её я любил на даче. Сидеть на втором этаже во время шторма, слушать шелест дождя по шиферу и смотреть на скачущих по волнам барашков, чувствовать этот запах грозы и дождя, под доносящиеся издалека раскаты грома...

Я очень долго могу рассказывать про то место и время, но общий лейтмотив вы, пожалуй что, уловили — та дача для меня бесконечно дорога. Один мой знакомый очень верно подметил, чем она является для меня. Это моё Место Силы. У каждого оно своё. Мне даже не обязательно быть там постоянно, чтобы подпитываться от него, достаточно знать, что оно где-то есть.

К сожалению, очень мало родственников разделяет мои чувства. Даже несмотря на то, что львиная доля живых наследников участвовала в её строительстве вместе с отцом (как раз моим дедушкой), для них это всё равно не более чем далеко расположенный земельный участок. Отец согласился расстаться со своей долей в мою пользу, но до сих пор не понимает, зачем мне развалившийся дом в полутора тысячах километров от места жительства; да и для почти всех Пермских родственников участок дорог лишь как материальная ценность.

Дедушкина лодка. Вернее то, что от неё осталось...

Я очень долгое время пытался собрать наследство бабушки и дедушки воедино, собрав доли всех наследников. В силу характера нашего семейства, юридических препон и разных других нюансов двигалось это медленно, с частыми и долгими затыками. Но в конце концов я победил. Спустя многие-многие годы я собрал паззл, выкупил все доли и, наконец-то, оформил всё на себя. Теперь я обладаю не просто домом и участком, а кусочком своего прошлого. В нём нет абсолютно никакого практического смысла, навещать я это место смогу от силы раз в год, и то на неделю-две, но всё это меня волнует в последнюю очередь. Хотя нет, вру. Меня это вообще не волнует.

У меня. Есть. Та-Самая-Дача.