Дядя Жора был человеком конкретным и никогда ничего не делал наполовину. Если он забивал гвоздь — то с первого раза и навсегда. Единственное, что могло пойти не так — мог не выдержать молоток. Так же, как в книге Джерома, он стоял на стремянке и примерял раму картины на стене.
— Ровно?! — спрашивал он у мамы так, что ответить «нет» было невозможно.
Он карандашиком пометил на обоях точки на верхних углах картины и слез. Дальше были поиски середины полотна и потенциальное расположение гвоздя в стене. Когда всё было размечено, дядя Жора взял молоток в руки, гвоздь зажал губами и полез снова покорять стремянку. Учесть хлипкость стен в тех квартирах было невозможно, и дядя Жора вместе с гвоздём вогнал треть молотка в стену.
А он родом был из карельской глубинки, и мама мне в этот момент плотно зажала уши. Если бы в тот момент рядом стоял прораб стройки, у которого были пустоты в стенах, дядя Жора бы ему молоток в голову загнал наполовину. Тем более что в голове у прораба пустоты явно имели место. Это мы потом уже выяснили, что стена между комнатами была сделана из говна и палок — в прямом смысле этого словосочетания. Там был сколочен строительный мусор: ящики какие-то, поддоны, ломаные доски… На всё это дело наложили гипсовую плиту и закрасили.
Ещё из экстремального мне запомнилось, как ему надуло спину на работе в порту. Ну, там немудрено — море же. Он пришёл домой в форме вертолётной лопасти. Я вообще не представляю, как он дошёл, потому что он прям стонал, а значит — было очень больно. В такие моменты он уходил к себе в берлогу в общагу и побеждал свои хвори традиционными карельскими методами. Когда он отходил, он подходил к нашему окну со стороны улицы и докладывал маме:
— Наташа, я всё!
Это означало, что даже запаха перегара уже не было. Так он ходил дня три обычно — и просил прощения у окна. Мама слышала его, конечно, но не отвечала.
Но тут спина, и алкоголь при всём желании не поможет. В те времена были журналы «Работница» и «Крестьянка». Сейчас всякую херню вам советует интернет, а тогда этим официально занимались эти два уважающих себя издания. Там какой-то пчеловод-любитель рассказывал в статье о чудодейственности пчёл и об их уникальной способности лечить любую болезнь — раз и навсегда. И это «навсегда» чуть не случилось.
Чтоб два раза не вставать (тем более что вставать ему было больно), дядя Жора достал пчёл из банки руками и всех их единовременно приложил к своей пояснице. Пасечник ещё спрашивал у него — зачем так много? — но, как я уже говорил, дядя Жора был конкретный и брал с запасом, чтоб наверняка. А то мало ли — самая целебная пчела улетит.
Его везли в скорой, и его температурой тела можно было отапливать Подмосковье. Как-то там всё на одно наложилось: и простуженный нерв в пояснице, и аллергия на пчёл, и их количество. Когда мы пришли к нему в больницу, он лежал на койке по стойке «смирно» и не шевелился. Это у него с армии осталось — выполнять приказы руководства беспрекословно. А врач в больнице и есть руководство. Он сказал, что надо лежать смирно и не ворочаться, и дядя Жора выполнял приказ.
Самое сложное было — как он потом рассказывал — не шевелить глазами и не моргать. А он же деревенский — эти раз в десять лет бывают сентиментальными — и он переживал за судьбу приложенных к спине пчёл.
— Сильно, — говорит, — придавил, видать, могли не выжить.
Ну, это капельница давала какие-то побочные эффекты. Обычно он никогда не плакал, а тут — пчёлку жалко, и слёзы из неморгающих глаз.
Он по лесу ходил как лось — обходил деревья, конечно, но ветки и сучья трещали. Он наш латвийский лес парком называл, потому что лес у них там, в Карелии, где даже на танке не проедешь. Чем он был хорош в лесу — ему какую ёмкость ни дай, он её насобирает под завязку — раньше не вернётся. Хорошо, что мама не могла с собой в лес взять двухсотлитровую бочку — он и её бы черникой до краёв забил. Ну, такой он был человек — полумеры не для него.
Мама его использовала как овощерезку. Ему нужно было только задать параметры — и капуста была нашинкована идеально одинаковыми кусочками. Борщ у нас всегда был образцово-показательным, хоть на выставку отправляй. Мама сто раз думала, прежде чем о чём-то его попросить, потому что он иногда перебарщивал со своей конкретикой — пчёлы не дадут соврать. Знал бы о его существовании Зощенко, написал бы трилогию о нём, в трёх томах. Картину так и не повесили, потому что, по его мнению, стена была недостойна полотна великого художника.
Как и многие дети, я в детстве экспериментировал и получал свой, ничем не заменимый жизненный опыт. И током меня било, и ножом я резался, и стрижку себе сам делал. На семейном совете было принято эпохальное решение — брить наголо. Ну, я там так наэкспериментировал с волосами, что других вариантов не было. У меня голова аж блестела после парикмахерского салона дяди Жоры. В 90-е годы я в садике был бы самым модным, а в семидесятые я всех шокировал своей новой причёской. Трёхлетний лысый ребёнок с блеском в те времена — дело редкое, а я думаю, что я был единственным. Голова липла к подушке — как сейчас помню.
А после развала Союза он вернулся к себе в Карелию, и больше мы о нём ничего не слышали. Абсолютно шукшинский персонаж был.
Фото из сети - просто похож.
