Всё что я могу делать — это наблюдать.
Наблюдать безмолвно — потому что вырван язык, наблюдать без движений — потому что лишён туловища.
Покрытые копотью стены и потолок, невыносимый смрад разлагающихся останков в виде кусков, разбросанных по разным углам давно немытого пола, и грузное тело неизвестного мне мужика, бубнящего себе под нос мотив какой-то песни.
Да, я могу лишь наблюдать — к несчастью, глаза он мне оставил.
Этот мудак в грязном, некогда белом, халате неторопливо расхаживает по тесной кухне от стойки и разделочному столу и обратно, к плите, на которой в огромной кастрюле булькает и пузырится какое-то варево, и мимо меня — надменно, доказывая своё главенство над ситуацией.
А мне остаётся лишь наблюдать — абсолютно беспомощно и не понимая — почему мой мозг до сих пор живой.
Разделочная доска, на которой находится моя голова, давно пропиталась моей кровью. Я не знаю — зачем он это делает, зачем заставляет смотреть…
А мне остается лишь наблюдать.
Наблюдать за тем, как то и дело исчезают в кастрюле куски моего тела.
Несмотря на природную худобу, мне кажется, что меня слишком много.
Или это иллюзия, но я четко вижу, как остаточные куски он бережно заворачивает в полиэтиленовую плёнку и убирает в морозильную камеру.
Я не умер, я всё ещё живой и есть меня будут очень медленно.
Пока жив мой мозг, пока не сгниет моя физическая оболочка.
Я буду наблюдать сквозь тучу осадивших меня трупных мух, буду смотреть до тех пор, пока не закроются в изнеможении глаза.
