Ниже читателям предлагается семь писем, вернее, выдержек из писем Фридриха Энгельса к Николаю Францевичу Даниельсону - русскому экономисту конца XIX начала XX века, публицисту, одного из теоретиков либерального народничества. С конца 60-х годов Даниельсон служил сначала бухгалтером, затем главным контролёром в Петербургском обществе взаимного кредита. Был связан с кружками революционной разночинной молодёжи (60-70-е гг.). Завершил начатый Г. А. Лопатиным перевод на русский язык 1-го тома «Капитала» К. Маркса (1872), перевёл 2-й (1885) и 3-й (1896) тома. Вёл обширную переписку с К. Марксом и Ф. Энгельсом.
Маркс и Энгельс высоко ценили русские переводы «Капитала» Даниельсона за их высокое качество, а самого переводчика за работоспособность и самоотверженность делать точные переводы оригинального текста, не боясь царской цензуры и возможных преследований. Нижеследующие письма Энгельса направлены к товарищу, сознание которого он пытался поднять до научного понимания истории и политэкономии.
Удалось ли это Фридриху Энгельсу? Ответ по традиции будет дан только в конце. А нетерпеливые читатели могут найти его сами в книге «Письма о Капитале». Умолкаю и передаю слово Ф.Энгельсу.
Письмо от 22 сентября 1892 г.
Итак, мы согласны пока в этом одном пункте: что Россия в 1892 г. не могла бы существовать как чисто сельскохозяйственная страна, что ее сельскохозяйственное производство должно быть дополнено производством промышленным. Так вот я утверждаю, что промышленное производство в наше время означает крупную промышленность, пар, электричество, сельфакторы, механические ткацкие станки и, наконец, машины для производства машинного оборудования. С того дня, когда Россия ввела у себя железные дороги, введение этих современных средств производства было предрешено. Вы должны быть в состоянии ремонтировать ваши собственные паровозы, вагоны, железные дороги, а это можно сделать дешево только в том случае, если вы в состоянии строить у себя в стране все то, что вы намереваетесь ремонтировать. С того момента как военное дело стало одной из отраслей крупной промышленности (броненосные суда, нарезная артиллерия, скорострельные орудия, магазинные винтовки, пули со стальной оболочкой, бездымный порох и т. д.), крупная промышленность, без которой все это не может быть изготовлено, стала политической необходимостью. Все это нельзя производить без высокоразвитой металлообрабатывающей промышленности, а эта промышленность не может существовать без соответствующего развития всех других отраслей промышленности, особенно текстильной.
Я совершенно согласен с Вами, что начало новой промышленной эры для вашей страны следует отнести приблизительно к 1861 году. Крымскую войну характеризовала именно безнадежная борьба нации с примитивными формами производства против наций с современным производством. Русский народ прекрасно понял это, и отсюда его переход к современным формам, — переход, ставший окончательным после акта об освобождении 1861 года. Раз уж признана эта необходимость перехода от примитивных методов производства, преобладавших в 1854 г., к современным методам, начинающим преобладать теперь, то становится второстепенным вопрос, был ли этот тепличный процесс поощрения промышленной революции путем покровительственных и запретительных пошлин выгодным, или даже необходимым, или наоборот. Эта тепличная атмосфера в области промышленности убыстряет процесс, который в противном случае мог бы носить более затяжной характер. Она втискивает в какие-нибудь двадцать лет процесс, который при других условиях занял бы шестьдесят лет или более. Но это не влияет на самую природу этого процесса, который, как Вы сами говорите, ведет свое начало с 1861 года.
Несомненно одно: если Россия действительно нуждалась в своей собственной крупной промышленности и решила иметь ее, то она не могла создать ее иначе, как посредством хотя бы известной степени протекционизма, — и это Вы допускаете. В таком случае с этой точки зрения и вопрос о протекционизме становится только вопросом степени, а не принципа; самый же принцип был неизбежен. И еще одно несомненно: если Россия после Крымской войны нуждалась в своей собственной крупной промышленности, то она могла иметь ее лишь в одной форме: в капиталистической форме. Ну, а вместе с этой формой она должна была принять и все те последствия, которые сопровождают капиталистическую крупную промышленность во всех других странах.
Но я не вижу, чтобы результаты промышленной революции, совершающейся на наших глазах в России, отличались чем-нибудь от того, что происходит или происходило в Англии, Германии, Америке. В Америке условия сельского хозяйства и земельной собственности иные, и это создает некоторое различие. Вы сетуете на медленный рост числа рабочих, занятых в текстильной промышленности, по сравнению с ростом продукции. Но то же самое имеет место повсюду. В противном случае откуда бы взялась наша многочисленная «промышленная резервная армия»? («Капитал», гл. 23, разделы 3 и 4). Вы доказываете постепенную замену мужского труда трудом женщин и детей («Капитал», гл. 13, раздел 3). Вы сетуете, что изделия машинного производства вытесняют продукты домашней промышленности и таким образом разрушают подсобное производство, без которого крестьянин не может жить. Но здесь мы имеем дело с совершенно неизбежным последствием капиталистической крупной промышленности: созданием внутреннего рынка («Капитал», гл. 24, раздел 5),— явлением, которое произошло в Германии в мое время и на моих глазах. Даже то, что Вы говорите о вторжении изделий хлопчатобумажной промышленности, разрушающем не только домашнее прядильное и ткацкое производство крестьян, но также и крестьянскую культуру льна, — и это уже наблюдалось в Германии между 1820 г. и нынешним временем.
Вообще, что касается этой стороны вопроса, то есть разрушения домашней промышленности и связанных с ней отраслей сельского хозяйства, то мне кажется, что в действительности вопрос для вас заключается в следующем: русским надо было решить — будет ли их домашняя промышленность уничтожена их собственной крупной промышленностью, или это будет совершено путем ввоза английских товаров. При протекционизме это сделают русские, без протекционизма — англичане. Мне все это кажется совершенно очевидным.
Ваш подсчет, что общий объем текстильной продукции крупной и домашней промышленности не возрастает, а остается неизменным или даже сокращается, — не только совершенно правилен, но было бы неправильным, если бы Вы пришли к другому результату. Пока русская промышленность ограничена своим внутренним рынком, ее продукты могут только покрывать внутреннее потребление. А последнее может возрастать лишь медленно и, как мне кажется, при нынешних условиях в России скорее должно было бы сокращаться. Ведь одно из необходимых последствий крупной промышленности заключается в том, что она разрушает свой собственный внутренний рынок в ходе того самого процесса, посредством которого она его создает. Она создает рынок, разрушая основу крестьянской домашней промышленности. Но без домашней промышленности крестьяне не могут существовать. Они разоряются как крестьяне; их покупательная способность сводится к минимуму, и пока они, как пролетарии, не освоятся с новыми условиями существования, они будут представлять весьма скудный рынок для вновь возникших промышленных предприятий.
Капиталистическое производство, будучи преходящей экономической фазой, преисполнено внутренних противоречий, которые развиваются и становятся явными по мере его развития. Эта тенденция — разрушать свой собственный рынок одновременно с его созданием — представляет как раз одно из таких противоречий. Другое противоречие это — то безвыходное положение (словосочетание написано Энгельсом по-русски, прим. авт.), к которому приводит капиталистическое производство и которое в стране без внешнего рынка, как Россия, наступает скорее, чем в странах, более или менее способных к конкуренции на открытом мировом рынке. В этих последних странах такое, казалось бы, безвыходное положение находит себе выход в сильнейших изменениях в торговле, в насильственном открытии новых рынков. Однако и в этих случаях бросается в глаза, что они попали в тупик.
Взгляните на Англию. Последний новый рынок, открытие которого для английской торговли могло бы привести к временному возрождению процветания, это — Китай. Поэтому английский капитал и настаивает на постройке китайских железных дорог. Но китайские железные дороги означают разрушение всей основы мелкого китайского сельского хозяйства и домашней промышленности; а так как там даже не будет противовеса в виде китайской крупной промышленности, то сотни миллионов населения будут поставлены в условия, невозможные для жизни. Последствием этого будет такая массовая эмиграция, какой свет еще не видывал, — она затопит Америку, Азию и Европу ненавистными китайцами, которые начнут конкурировать на рынке труда с американским, австралийским и европейским рабочим на основе китайского уровня жизни, самого низкого из всех; и если к тому времени вся система производства еще не будет изменена в Европе, то тогда ее необходимо будет изменить.
Капиталистическое производство готовит свою собственную гибель, и Вы можете быть уверены, что так будет и в России. Оно может вызвать, и если просуществует достаточно долго, то непременно вызовет коренную аграрную революцию, — я имею в виду революцию в условиях земельной собственности, которая разорит и помещика (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.), и мужика (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) и заменит их новым классом крупных земельных собственников, вышедших из деревенских кулаков (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) и из городских буржуа-спекулянтов.
Во всяком случае, я убежден, что консерваторы, насаждавшие в России капитализм, будут в один прекрасный день потрясены последствиями своих собственных дел.
Ф.Энгельс
Письмо от 24 февраля 1893 г.
Мы, по-видимому, согласны друг с другом во всех пунктах, за исключением одного вопроса, который Вы пытаетесь решить в обоих своих письмах, от 3 октября и 27 января, хотя в каждом из них с разной точки зрения. В первом письме Вы спрашиваете: должны ли были те экономические изменения, которые с 1854 г. стали неизбежными в силу самой природы вещей, вместо того чтобы содействовать дальнейшему развитию исторически сложившихся в России институтов, наоборот, подрывать их в самом корне? Иными словами, не могла ли сельская община послужить основой нового экономического развития? А 27 января Вы выражаете ту же мысль в такой форме: крупная промышленность стала необходимостью для России, но было ли неизбежным ее развитие в капиталистической форме?
Так вот: в 1854 г., или около того, для России отправными пунктами были: с одной стороны, наличие общины, с другой — необходимость создать, крупную промышленность. Если Вы примете во внимание все состояние вашей страны в целом, каким оно было тогда, увидите ли Вы там хоть малейшую возможность привить крупную промышленность крестьянской общине, и притом в такой форме, которая, с одной стороны, делала бы возможным развитие крупной промышленности, а с другой, подняла бы эту первобытную общину до уровня социального института, далеко превосходящего все то, что мир видел до сих пор? И это в то время, когда весь Запад продолжал существовать при капиталистическом режиме? Мне кажется, что такая эволюция, превосходящая все известное в истории, требовала бы совершенно иных экономических, политических и интеллектуальных условий, чем те, которые имелись в то время в России.
Нет сомнения в том, что община и, в известной степени, артель (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) заключали в себе некоторые зародыши, которые при определенных условиях могли бы развиться и спасти Россию от необходимости пройти через муки капиталистического режима. Я вполне присоединяюсь к письму нашего автора по поводу Жуковского. Но и по его мнению, и по моему первым необходимым для этого условием был толчок извне — изменение экономической системы Западной Европы, уничтожение капиталистической системы в тех странах, где она впервые возникла.
Наш автор в известном предисловии к известному старому «Манифесту», написанном в январе 1882 г., на вопрос о том — не могла ли русская община послужить отправным пунктом для более высокого социального развития — отвечал так: если изменение экономической системы в России совпадет с изменением экономической системы на Западе «так, что обе они пополнят друг друга, то современное русское землевладение может явиться исходным пунктом нового общественного развития».
Если бы мы на Западе в свое время продвинулись быстрее в своем экономическом развитии, если бы мы оказались способными свергнуть капиталистический режим еще лет десять или двадцать тому назад, то тогда Россия, быть может, имела бы еще время остановить тенденцию своей собственной эволюции в направлении к капитализму. К несчастью, мы движемся слишком медленно, и те экономические последствия капиталистической системы, которые должны привести ее к критическому пункту, в настоящее время только начинают развиваться в различных окружающих нас странах; в то время как Англия быстро утрачивает свою промышленную монополию, Франция и Германия приближаются к промышленному уровню Англии, а Америка грозит вытеснить их всех с мирового рынка как по промышленным продуктам, так и по продуктам сельского хозяйства. Введение в Америке хотя бы отчасти фритредерской политики несомненно довершит гибель английской промышленной монополии и подорвет в то же время промышленный экспорт Германии и Франции; а затем должен наступить кризис, который как нельзя лучше ознаменует конец века.
Между тем община у вас все больше сходит на нет, и нам остается только надеяться, что переход к лучшей системе совершится у нас на Западе достаточно скоро, чтобы спасти — по крайней мере в некоторых наиболее отдаленных местностях вашей страны — те институты, которые при этих новых обстоятельствах могут оказаться призванными осуществить великое будущее. Но факты остаются фактами, и мы не должны забывать, что шансов такого рода с каждым годом становится все меньше и меньше. В остальном я готов согласиться с Вами, что, поскольку Россия — последняя страна, захваченная развитием крупной капиталистической промышленности и в то же время страна с весьма многочисленным крестьянским населением, потрясение, произведенное этим экономическим переворотом, может оказаться здесь гораздо более сильным и острым, чем где бы то ни было. Процесс замещения около 500 000 помещиков (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) и около 80 миллионов крестьян новым классом буржуазных земельных собственников может быть осуществлен лишь ценой страшных страданий и потрясений. Но история, пожалуй, самая жестокая из всех богинь, влекущая свою триумфальную колесницу через горы трупов не только во время войны, но и в периоды «мирного» экономического развития. А мы, люди, к несчастью, так глупы, что никак не можем найти в себе мужества осуществить действительный прогресс, если нас к этому не принудят страдания, которые представляются почти непомерными.
Ф.Энгельс
Письмо от 17 октября 1893 г.
Очень Вам благодарен за присланные экземпляры «Очерков»; три из них я отправил друзьям, способным их оценить. Книга произвела, как я с удовольствием заметил, значительное впечатление и даже вызвала сенсацию, и вполне заслуженно. Среди русских, с которыми я встречался, она была главной темой разговора. Не далее как вчера один из них писал мне: у нас на Руси идет спор о «судьбах капитализма в России». В берлинском «Sozialpolitisches Centralblatt» некий г-н П. фон Струве опубликовал о Вашей книге большую статью; я должен согласиться с ним в одном пункте: что и для меня современная капиталистическая фаза развития в России представляется неизбежным следствием тех исторических условий, которые были созданы Крымской войной, того способа, каким было осуществлено изменение аграрных отношений в 1861 г., и, наконец, неизбежным следствием общего политического застоя во всей Европе.
Но Струве решительно не прав, когда, желая опровергнуть то, что он называет Вашим пессимистическим взглядом на будущее, сравнивает современное положение России с таковым в Соединенных Штатах. Он говорит, что пагубные последствия современного капитализма в России будут преодолены так же легко, как и в Соединенных Штатах. При этом он совершенно забывает, что Соединенные Штаты современны, буржуазны уже с самого их зарождения; что они были основаны мелкими буржуа и крестьянами, бежавшими от европейского феодализма с целью учредить чисто буржуазное общество. Между тем в России мы имеем фундамент первобытно-коммунистического характера, родовое общество, предшествующее эпохе цивилизации, правда рассыпающееся теперь в прах, но все еще служащее тем фундаментом, тем материалом, которым оперирует и действует капиталистическая революция (ибо для России это настоящая социальная революция). В Америке денежное хозяйство вполне установилось более ста лет тому назад, тогда как в России натуральное хозяйство было общим правилом, почти без всякого исключения. Поэтому ясно, что в России эта перемена должна носить гораздо более насильственный и резкий характер и сопровождаться несравненно большими страданиями, чем в Америке. Но при всем этом мне все же кажется, что Вы смотрите на дело более мрачно, чем это может быть оправдано фактами.
Несомненно, что переход от первобытного, аграрного коммунизма к капиталистическому индустриализму не может произойти без ужасной ломки общества, без исчезновения целых классов и превращения их в другие классы; а какие огромные страдания, какую растрату человеческих жизней и производительных сил это неизбежно влечет за собой, мы видели уже, хотя и в меньшем масштабе, в Западной Европе. Но от этого до полной гибели великого и высокоодаренного народа еще очень далеко. Быстрый прирост населения, к которому вы привыкли, может приостановиться. Безрассудное истребление лесов в сочетании с экспроприацией старых помещиков (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.), как и крестьян, может вызвать колоссальную растрату производительных сил; и все же более чем стомиллионное население составит в конце концов очень большой внутренний рынок для весьма значительной крупной промышленности; и у вас, как и в других странах, все придет в свою норму, — конечно, если капитализм в Западной Европе продержится достаточно долго.
Вы сами признаете, что «социальные условия в России после Крымской войны не были благоприятны для развития той формы производства, которую мы унаследовали из нашей прошлой истории». Я пойду еще дальше и скажу, что в России развитие из первобытного аграрного коммунизма более высокой социальной формы могло бы стать возможным не больше, чем во всяком другом месте, если бы только эта более высокая форма не существовала уже в какой-либо другой стране и не служила бы в качестве образца. Эта более высокая форма — всюду, где она исторически возможна, — является необходимым следствием капиталистической формы производства и создаваемого ею социального дуалистического антагонизма, она не может развиться непосредственно из земельной общины иначе, как в виде подражания примеру, уже где-либо существующему. Будь Западная Европа в 1860—1870 гг. созревшей для такой трансформации, будь эта трансформация проделана тогда Англией, Францией и т. д., — в этом случае русские действительно были бы призваны показать, что могло быть сделано из их общины, в то время еще более или менее нетронутой. Но Запад пребывал в застое, не пытался произвести такую трансформацию, а капитализм развивался все быстрее и быстрее.
Итак, у России не было иного выбора, кроме следующего: либо развить общину в такую форму производства, от которой ее отделял еще ряд промежуточных исторических ступеней и для осуществления которой условия еще не созрели тогда даже на Западе — задача, очевидно, невозможная, — либо развиваться в направлении капитализма. Спрашивается, что оставалось еще, кроме этого последнего шанса?
Что касается общины, то она возможна лишь до тех пор, пока имущественные различия между ее членами ничтожны. Как только эти различия становятся значительными, как только некоторые ее члены становятся должниками-рабами других, более богатых членов, — так ее дальнейшее существование невозможно. Афинские кулаки (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) и мироеды (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) до Солона разрушили афинский род с той же неумолимостью, с какой кулаки и мироеды вашей страны разрушают общину. Боюсь, что этот институт осужден на гибель. Но, с другой стороны, капитализм открывает новые перспективы и новые надежды. Посмотрите на то, что он сделал и делает на Западе. Великая нация, подобная вашей, переживет любой кризис. Нет такого великого исторического бедствия, которое бы не возмещалось каким-либо историческим прогрессом. Лишь modus operandi [образ действия] изменяется. Да свершится предначертанное! Всегда Ваш.
Ф.Энгельс
***
А вот и обещанная в начале характеристика Даниельсона данная Фридрихом Энгельсом следующему поколению русских революционеров.
Письмо Плеханову от 26 февраля 1895 г.
Что касается Даниельсона, боюсь, что с ним ничего не поделаешь. Я переслал ему письмом материалы о русских делах из сборника «Статьи на международные темы из газеты «Volksstaat»», и особенно приложение 1894 г., отчасти направленное прямо в его адрес. Он их получил, но, как видите, это не подействовало. Совершенно невозможно полемизировать с тем поколением русских, к которому он принадлежит и которое все еще верит в стихийно коммунистическую миссию, якобы отличающую Россию, истинную Святую Русь (словосочетание написано Энгельсом по-русски, прим. авт.), от других неверных народов. Впрочем, в такой стране, как ваша, где современная крупная промышленность привита к первобытной крестьянской общине и одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же в интеллектуальном отношении окруженной более или менее эффективной китайской стеной, которая возведена деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей. Возьмите хотя бы беднягу Флеровского, который воображает, что столы и кровати мыслят, но не имеют памяти.
Это стадия, через которую страна должна пройти. Постепенно, с ростом городов изолированность талантливых людей исчезнет, а с ней исчезнут и эти идейные заблуждения, вызванные одиночеством, бессистемностью случайных знаний этих чудаков-мыслителей, а отчасти также — у народников (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.) — отчаянием при виде крушения их надежд. В самом деле, народник (слово написано Энгельсом по-русски, прим. авт.), бывший террорист, вполне может кончить тем, что станет приверженцем царизма.
Ф.Энгельс
***
Безусловно, все «предсказания» ученого и революционера Фридриха Энгельса высказанные теоретику народничества Даниельсону сбылись. Интересно, удивило бы классика марксизма победа социалистической революции именно в России? Кто знает. Те потрясения, о которых предупреждал Энгельс, произошли и усугубились во время Первой Мировой войны. Ленин позже напишет, что отсюда та "легкость" (по сравнению со старыми капиталистическими странами) социалистической революции и та "трудность" удержать власть пролетариата, довести революцию до конца в отсталой, малограмотной, аграрной стране.
Снова актуальны сегодня слова Энгельса о крупной современной промышленности, без которой ни одна страна не может называться великой, и его обратный довод о том, что нельзя оставаться великой страной, торгуя ресурсами (зерном, нефтью), а остальные промышленные товары покупать на Западе.
В общем, говорить о дельных мыслях классиков марксизма в их трудах и эпистолярном наследии можно бесконечно долго. Цель данной публикации - познакомить читателя с царской Россией, какие экономические и политические противоречия в стране имелись, и как понимал их один из основоположников диалектико-материалистического метода Ф.Энгельс. Думаю, поставленная цель в общих чертах выполнена.
В заключение хочется лишь возвратиться к еще одной мысли Энгельса, что…
«…история, пожалуй, самая жестокая из всех богинь, влекущая свою триумфальную колесницу через горы трупов не только во время войны, но и в периоды «мирного» экономического развития. А мы, люди, к несчастью, так глупы, что никак не можем найти в себе мужества осуществить действительный прогресс, если нас к этому не принудят страдания, которые представляются почти непомерными».
Дело коммунистов – максимально сократить человеческие страдания. Нет, не бегать по хосписам, давать приют бомжам и сажать деревья в парках, а найти в себе мужество и всемерно ускорить действительный прогресс, т.е. покончить с капиталистической формацией - источником экономической и социальной заразы, как можно быстрее и передать власть в руки трудящихся.
К.Поляков
ИСТОЧНИК
