Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Я хочу получать рассылки с лучшими постами за неделю
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
Создавая аккаунт, я соглашаюсь с правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр
Станьте Детективом! Решайте логические головоломки, чтобы найти преступника! 
Множество уровней и интересных историй! События и задачи дня!

Тебе предстоит раскрывать массу разных дел, в этом тебе поможет известный всем сыщикам метод дедукции.

Детектив - логические головоломки

Головоломки, Казуальные, Логическая

Играть

Топ прошлой недели

  • Oskanov Oskanov 8 постов
  • alekseyJHL alekseyJHL 6 постов
  • XpyMy XpyMy 1 пост
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая кнопку «Подписаться на рассылку», я соглашаюсь с Правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Новости Пикабу Помощь Кодекс Пикабу Реклама О компании
Команда Пикабу Награды Контакты О проекте Зал славы
Промокоды Скидки Работа Курсы Блоги
Купоны Biggeek Купоны AliExpress Купоны М.Видео Купоны YandexTravel Купоны Lamoda
Мобильное приложение

На ночь

С этим тегом используют

Крипота Страшные истории Девушки Ночь Музыка Авторский рассказ Сиськи Все
811 постов сначала свежее
3
user9765720
user9765720
15 дней назад

Ну вот чё-то вот задумался⁠⁠

Интересно, а знает ли история случай, когда человек которому сказали " иди ты на хуй" просто взял и ушел. Без продолжения так сказать. Вот я не помню такого и поэтому мне кажется что эта фраза имеет скрытый смысл далеко не означающий " просто иди отсюда добрый человек".

Мысли На ночь Вопрос Спроси Пикабу Мат Текст
10
2
GreenAS
19 дней назад

"Последний удар"⁠⁠

"Последний удар"

Он никогда не понимал, зачем люди гоняются за маленьким белым шариком по огромному полю. Но однажды всё изменилось.

Это произошло весной 1992-го, когда он случайно наткнулся на старую клюшку в гараже у дяди. Деревянная, с потертой рукоятью и едва заметными царапинами на головке — она выглядела так, будто её уже списали со счетов. Но для него это стало началом.

Поначалу он просто махал ею на заднем дворе, представляя, как мяч летит по идеальной траектории. Потом начал читать книги, смотреть записи турниров, изучать технику. Гольф захватил его с той же неумолимостью, с какой осенний ветер срывает последние листья с деревьев.

Но, как и в любой хорошей истории, на пути стояли деньги.

Клюшка дяди была старой, мячи он находил на заброшенном поле за городом, а тренироваться приходилось в одиночестве, потому что ни у кого из знакомых не было ни малейшего интереса к этой «игре для богатых».

Прошли годы. Он сменил работу, обзавелся семьей, но мысль о том, чтобы однажды выйти на настоящее поле, не оставляла его. Иногда он представлял, как замахивается, чувствует удар, слышит тихий щелчок — и мяч, описывая дугу, падает прямо в лунку. С первого раза.

Но жизнь редко даёт то, чего хочешь.

Однажды, уже в нулевых, он узнал, что старый гольф-клуб, где когда-то в юности мечтал сыграть, закрывают. Землю продавали под застройку. Последний турнир должен был стать прощальным — и он решил, что это его шанс.

Договорился с охранником, пробрался на поле ночью. Луна освещала идеально подстриженную траву, лунки казались черными дырами в зеленом ковре. Он достал мяч, встал в стойку, замер.

Удар.

Мяч взмыл в воздух, исчез в темноте. Он так и не увидел, куда тот упал.

Утром рабочие нашли его на восемнадцатом лунке. Лежал лицом вниз, сжимая в руках ту самую старую клюшку. Врачи сказали — сердце.

А мяч так и остался где-то в траве. Может, даже попал в лунку.

Но кто теперь проверит?


Спокойной ночи и удачи. (с)

Показать полностью
[моё] Рассказ Писательство На ночь Не писатель
1
448
DoCerberus
DoCerberus
29 дней назад
CreepyStory

Папочка, прости⁠⁠

Папа сказал, что будет не больно, поэтому она согласилась.

Роща за домом пахнет сыростью, мхом и пылью. Местные гордо называют ее лесом, но куда там — всего лишь жиденькая поросль корявых берез, что начинается сразу за частным сектором. Она тянется на полтора часа ходьбы, перерастает в невзрачное болото, а за ним раскидывается бесконечный пустырь с недостройками.

И папа уводит Соню в глубь этого “леса”, чтобы никто их не заметил, хотя оба прекрасно понимают: здесь любой как на ладони. Потемневшие от времени домики с покосившимся заборами вполне различимы сквозь деревья — значит, и из окон этих домов тоже все видно. Но папа упорно шагает вперед, а Соня послушно поспевает следом, придерживая у шеи расстегивающийся ворот курточки. Щеки и нос раскраснелись от прохлады, длинные русые волосы вьются по ветру тонкими прядями. Мама бы в обморок упала, увидев, что дочь вышла без шапки в начале апреля, вот только мама сбежала, бросила их, поэтому теперь ей, наверное, все равно.

Под подошвами хрустят сухие ветки, в голых кронах посвистывает ветер. Папа хмурится, желваки проступают под запущенной щетиной на скулах, как если бы там копошились подкожные черви. Сгорбившийся, будто на плечи взвалили целую гору. Последний раз Соня видела его таким два года назад, когда потерялась собака Вакса — сорвалась с цепи и след простыл. Соня смутно помнит то время, ей тогда только исполнилось шесть, но угрюмое папино лицо засело в голове прочно.

Вздохнув, он наконец останавливается и бросает безнадежный взгляд в сторону домов. Словно принимает осознание, что в лесу не спрятаться. Соня замирает рядом и греет в карманах замерзшие ладошки. Ворот куртки распахивается, обнажая голую шею и пижамную футболку с маленькими лимончиками.

Папа долго молчит, мысленно что-то взвешивая, а потом все же снимает с плеча висящее на ремне ружье и берет Соню на прицел. Вскрикивает где-то далеко ворона, доносится хлопанье крыльев. Ветер мгновенно делается холоднее, даже полуденное весеннее солнце будто теряет яркость.

Закусив губу, Соня с любопытством заглядывает в черную пропасть дула. Заметно, как дрожит папин палец на спусковом крючке, как трясутся колени под тканью грязных садовых джинсов. Папа смотрит то на Сонину макушку, то на резиновые сапожки, то на плечо — куда угодно, лишь бы не в глаза.

Раньше они разводили кур, и резала их всегда только мама, потому что папа и мухи не обидит. Соня помнит, поэтому смертоносное дуло ничуть не страшит. Папе и ружье-то это досталось в наследство от дедушки вместе с домом, вообще ни разу из него не стрелял, сам рассказывал.

Солнце успевает выйти из зенита, когда папа все же опускает ствол. Дышит так тяжело, будто бегал по огороду, отгоняя соседскую кошку от грядок с рассадой. Соня хватает его за штанину и улыбается:

— Пошли домой?

***

Допотопный пузатый телевизор на тумбочке транслирует некачественную картинку: какое-то балетное выступление с легкими как перышки балеринами и картонными декорациями. Заунывная мелодия напоминает вой, а помехи похожи на разряды молний. Мама копила на новый плоский телевизор в половину стены, мечтала смотреть на своих любимых турецких актеров в хорошем качестве, но потом стало не до телевизора.

С блаженной улыбкой Соня порхает по комнате, крутясь в неумелых попытках повторить движения балерин. Босые ступни отрываются от ковра, взмывают к потолку тонкие ручки, рябят маленькие лимончики на пижаме. Волосы спутались и растрепались, щеки налились румянцем, в глазах плещется безмятежность.

Папа развалился на диване и наблюдает, прижимая к груди давно опустевшую пивную банку. Оранжевые закатные лучи сочатся сквозь занавески, подсвечивая потревоженные вихрящиеся пылинки, и на минуту Соня впрямь делается похожей на артистку под светом софитов.

На верхней полке серванта у нее за спиной равнодушно осматривает комнату ее, Сонина, фотография в рамочке, перечеркнутая в углу черной траурной полоской.

Папа подносит ко рту банку, чтобы вытряхнуть на язык остатки пива, но там ни капли. Вязкая кислая слюна обволакивает нёбо, пробуждая тошноту.

— Ты куда? — спрашивает Соня, глядя, как папа сползает с дивана и шаркает в прихожую.

— До магазина, — говорит он сухим голосом.

— Ты сказал, больше не будешь покупать! — Соня капризно морщит носик, тыча пальцем в пивную банку на диване.

Не отвечая, папа накидывает куртку и вываливается в вечернюю прохладу.

Дорога до продуктового киоска занимает меньше пятнадцати минут, там сочувствующая продавщица, которую все знают, но никто не помнит по имени, записывает папе в долг еще два пива, а на обратном пути соседская старушка теть Лида машет из-за забора, чтобы привлечь внимание.

— Че ты травишься этим пойлом? — кивает на злосчастные банки, когда папа подходит ближе. — Пойдем, настоечки дам, все натуральное, тебе вот прям тут же полегчает!

— Денег нет.

В отличие от продавщицы из киоска, теть Лида в долг не отпускает.

— Ну вот че ты, — она бегает глазками, ища варианты, но почти сразу сдается: — Да тогда бросай лучше! Ну нельзя же так, честное слово, сам скоро туда же себя сведешь, в могилу то есть. Этого хочешь, что ли? Зачем крест на себе ставить, не старый же еще, столько впереди, а ты не…

Осененный неожиданной идеей, папа перебивает:

— Теть Лид, а можете ко мне зайти ненадолго?

— Для чего? — удивляется.

— Показать вам хочу что-то.

В теть Лидиных глазах расцветают подозрительность и любопытство. После минуты внутренних метаний второе берет верх.

— Ну пошли, чего там у тебя.

Гостиная пуста, только балерины в телевизоре так и скачут, двигаясь по-нечеловечески отточенно, будто не балерины то вовсе, а дешевые спецэффекты. Солнце почти зашло, и сумрак заполняет дом, уплотняя тени в углах, лишая все красок.

Постояв рядом с застывшим папой, тетя Лида осторожно подает голос:

— На что смотреть-то?

— Тут, — папа неопределенно машет рукой на ковер. — Она была.

— Кто?

— Сонька моя.

Теть Лида охает, склонив голову набок. Даже в потемках видно, как собираются сострадательные морщины в уголках глаз и губ, делая лицо еще старее. Прижав кулаки к груди, она с жаром произносит:

— Ко мне мой Васька тоже приходил! Мы ж с ним тридцать два года прожили, душа в душу, не мог он меня вот так взять и оставить. Я даже не удивилась, знаешь — на следующий же день после похорон лежу вечером, смотрю: стоит, родненький, в дверях спальни, как будто не помирал! Я ему: “Вась, ты, что ли?”, а он стоит себе и молчит, — она всхлипывает. — Это во сне было, конечно, но я же точно знаю, что Васька это так со мной прощаться ходил. Несколько раз!

Поникнув, папа сжимает в руках теплое пиво и кивает. Не надо было никому рассказывать, особенно брехливой соседке.

— Перестал только на сорок дней, вот аккурат, знаешь, — не утихает. — Не видела его с тех пор, да оно и к лучшему — нечего за мертвых всю жизнь цепляться. Так что нормально это, у тебя же вообще дочка — ой, никому не пожелаешь такого. Даже хорошо, что приходит, тебе же так проще отпустить будет, легче это вот все пережить. Она ж для этого к тебе и ходит, видит, как папка мается, вот и пытается раны залечить, дети ж чувствуют боль родителей, все мы с ними связаны.

Когда папа почти уже закипает до той степени, чтобы вытолкать теть Лиду, та вдруг меняет тон:

— А знаешь что? Притащу тебе сейчас настоечки, вот поллитра аж, и ниче мне не будешь должен! Ты только не убивайся так, молодой же, успеешь еще детишек вырастить!

И, прослезившись от собственного великодушия, она семенит к выходу.

***

Ночью кто-то тормошит папу за плечо, и он с трудом размыкает веки. В грязной садовой одежде, на незастеленном диване в гостиной, с тяжелой от ядреной настойки головой, папа не сразу понимает, что именно вытолкнуло из сна. Шторы не задернуты, и полумесяц заглядывает в форточку, заполняя все зыбким белым светом.

Соня замерла рядом, так и не убрав руку с папиного плеча.

— Уходи, — хрипит он, перекатываясь на другой бок. — Тебя нету.

Она смеется шепотом, точно шуршит крылышками в спичечном коробке пойманная бабочка.

— Ну как же нету, — говорит. — Вот же я!

Приподнявшись на локтях, он снова разворачивается к ней. Улыбающаяся, подвижная, совершенно живая Соня выглядит настоящим издевательством, застрявшим меж ребер осколком. Как будто мама рыдала над гробиком в шутку, как будто вереница скорбных родственников и кладбищенских оградок просто приснилась.

— Прочь, — шипит папа, отмахиваясь как от назойливого комара.

Соня мнется у дивана, глядя любопытно.

Она вернулась на третий день после похорон, когда мама уже собрала вещи и уехала. Дочь — единственное, что держало их вместе, связывало тонкой леской обломки развалившегося брака. Несколько раз папа даже допускал мысль, будто в глубине души мама, пусть и совсем немного, но все же радовалась случившемуся. Это позволило ей наконец оторваться.

Папа не решился позвонить ей, чтобы рассказать о Соне, не стал упрашивать приехать. Поначалу он, пьяный вусмерть, вовсе решил, что привиделось, что добралась до него пресловутая белочка. Вот только папа знает: белочка приходит к завязавшим, а ему такое не светит.

Протрезвев наутро, он уже не смог заставить себя испугаться. Соня играла в куклы в комнате и привычно заулыбалась, когда папа зашел.

Соня не выглядела как выкарабкавшаяся из-под земли, не напоминала очнувшуюся из комы или летаргического сна. Она просто явилась в том же виде, что раньше, и это казалось самым неправильным. Это казалось чересчур неестественным, это выдавало галлюцинацию, порожденную скорбящим родительским разумом. Терзающую, мучительную галлюцинацию.

За минувшие дни папа порывался избавиться от галлюцинации — и подбирался с ножом, и замахивался топором, и целился из ружья, но ни разу не довел начатое до конца. Приняв образ любимой дочери, галлюцинация с нескрываемым удовольствием пользовалась неприкосновенностью.

— Папочка, когда ты снова станешь нормальным? — спрашивает Соня, забираясь на диван.

— Я нормальный, это ты ненормальная, — огрызается он. — Никто тебя не видит. Кроме меня никто тебя не видит.

Она наивно хлопает ресницами:

— Разве нужно, чтобы видел кто-то еще?

Стиснув зубы, он выбрасывает руку вперед и хватает ее за шею. Тонкая, точно куриная, она пульсирует под пальцами, маня и пугая уязвимостью. Соня попала под машину, когда они всей семьей ездили в город за покупками, и эта самая шея сломалась, щелкнула, как ветка, вместе с десятком других костей. Врачи сказали, смерть наступила мгновенно.

Соня не вырывается, не истерит, только смиренно выжидает. Широко распахнутые глазищи ловят отражение месяца и отблескивают в сумраке словно лужицы.

— Это не ты, — выговаривает папа, тщась убедить самого себя.

И все же разжимает пальцы, отталкивая наваждение. Стены кружатся и покачиваются, глубоко в пищеводе копошится изжога. Игнорируя дочь, папа спускается с дивана и на четвереньках подползает к настойке. Мутная жижа звонко плещется, когда он хватает бутылку — тут на пару глотков, не больше.

Несколько минут папа не двигается, слушая, как сопит за спиной притихшая Соня, а потом также на четвереньках плетется в сторону кухни. Звенят и перестукиваются склянки, когда он открывает ящик под раковиной. Шуршит пакет с пакетами, расплывается едкий запах бытовой химии.

Вот он — маленький бутылек с полупрозрачным голубым гелем, на этикетке перечеркнутая крестом крыса. Папа отщелкивает колпачок и выдавливает гель в бутылку с настойкой. В потемках получается не с первого раза, и густые потеки расползаются по стеклу, холодя дрожащие ладони.

Соня уже здесь — неподвижный силуэт в дверном проеме. Растрепанные волосы, босые ступни, скрытое мраком личико. Избегая смотреть на нее, папа болтает бутылкой, чтобы размешать ядовитое пойло. Пахнет почему-то конфетами и травами, терпкая спиртовая нотка почти неразличима.

Снаружи тревожно гавкает соседский пес, будто почуял нехорошее. Папа подносит горлышко к губам. Череп переполнен похмельной болью и тягучей тоской. Непонимание, злость, горечь — все разъедает изнутри жидким пламенем, и есть только один выход, всего один путь к спасению. Вот он, на дне бутылки, просто открой рот.

Но проходит минута, папа ставит бутылку на пол и сворачивается рядом в позе эмбриона. Горячие слезы щекочут переносицу, горло сжимается от беззвучных рыданий.

Соня делает шаг вперед, и он шепчет:

— Дай мне уснуть.

***

По полу ползет холодок — распахнулась входная дверь. Папа с трудом открывает глаза, пытаясь пошевелиться, но руки и ноги затекли намертво. Кухня залита ярким солнцем, будто за окном самое настоящее лето, люстра с прозрачными висюльками разбрасывает по стенам разноцветных зайчиков.

Кто-то шаркает ступнями по полу, и папа скашивает глаза, все еще не в состоянии шевельнуться, как бывает при сонном параличе. В дверном проеме застывает сосед Андрей: драные спортивки, такая же драная фуфайка, дурацкая шапка с козырьком. Отекшее лицо с мешками под глазами кажется стариковским, хотя Андрею нет и тридцати пяти. Папа равнодушно осознает, что сам выглядит не лучше.

— Ты че? — сипит Андрей, глядя изумленно.

— Ниче, — отвечает папа, совладав наконец с конечностями и принимая сидячее положение. — Спал просто.

Утирает со щеки вязкую слюну. Мозг скован каменной болью, шустрые мурашки пережевывают затекшие мышцы. Папа вращает запястьями, разгоняя кровь.

— Чего тебе? — спрашивает.

Андрей не ходит вокруг да около:

— Угостишь чем?

И косится на бутылку с настойкой в углу.

— Нет ничего, — говорит папа, передвигаясь по полу так, чтобы закрыть ее собой.

— Теть Лидина, что ли? Делись?

— Там на донышке, это только мне.

Андрей переминается с ноги на ногу и пялится, сосредоточенно раздумывая. Либо начнет клянчить, либо заберет силой, а папа дать отпор сейчас точно не сможет.

— Там, в зале, — мотает головой. — Пива две банки, рядом с тумбочкой под телеком. Вот их бери.

Андрей довольно шмыгает носом и скрывается. Слышно уверенную поступь по ковру, сиплое прокуренное дыхание, шорох фуфайки. Он почти уходит, но тут возвращается, чтобы сунуть голову в проем:

— Кстати, а с кем ты вчера в лес ходил?

Папа вскидывает глаза:

— В смысле?

— Ну, с девчонкой какой-то мелкой, я только со спины видел, на Соньку твою похожа издалека.

Дыхание сбивается, сердце сжимается в тугой комок. Папа недоверчиво разглядывает Андрея, будто ждет, что тот вот-вот захохочет, обратив все в шутку, но Андрей серьезен и выжидателен.

— Сонька это и была, — наконец хрипит папа.

Андрей хмуро вздыхает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но только отмахивается. Голова в проеме исчезает, хлопает дверь, по полу прокатывается новая волна прохлады. Папа прячет лицо в ладони, недоверчиво переваривая услышанное.

***

Тусклое весеннее солнце клонится к горизонту, обретая оранжевый оттенок. Гранитные монолиты и ощетинившиеся пиками оградки отбрасывают тени на черную землю, голые березки корчатся над могилами, будто вчитываясь в эпитафии на памятниках. Пахнет влажной почвой и талым снегом, ветер налетает ледяными недружелюбными порывами.

Папа на дне ямы, прямо перед лицом клонится деревянный крест с Сониным именем. Кругом венки, ленты с золотистыми буквами и куча искусственных цветов — так много, что можно полностью завалить вырытую могилу, если придет в голову. Тяжело дыша, папа рассматривает кровавые мозоли на ладонях. Натрудившаяся лопата валяется у ног рядом с приоткрытым голубым гробиком.

Внутри только атласная обивка.

Соня была там, когда закрывали крышку. Была там, когда все бросали горсти земли и когда началось погребение. В тот день папа не отводил взгляд, ни разу не посмотрел ни на что другое. Даже если кто-то додумался бы устроить такой чудовищный розыгрыш, папа точно не проморгал бы момент, когда из гроба вытащили тело, будь оно живым или мертвым.

Он садится на крышку и кусает себя за руку. Боль осязаема и остра — это не затянувшийся ночной кошмар, а реальность, что нуждается в объяснениях. Туман в голове прикрывает ее, выставляет сном или выдумкой, но уже ясно, что все происходит взаправду. Больше не утешить себя горячкой и галлюцинациями.

— Папочка, ты весь измарался! — доносится сверху.

Он поднимает голову. Соня сидит на краю ямы, легкомысленно болтая босыми ногами. Ветер теребит распущенные волосы, пижама с лимонами совсем не защищает от холода, но Соне, судя по всему, вполне комфортно.

— Почему ты не здесь? — спрашивает папа, указывая на гроб.

Она кривится с наигранной плаксивостью:

— Там же тесно!

Звучит как издевательство, какая-то злая насмешка. Раньше Соня никогда не допускала такого тона в разговоре с родителями. Подавив вспышку гнева, папа качает головой. Нужно расставить все по местам, выстроить из хаоса что-то понятное и логичное.

— Ты умерла, — медленно говорит он. — Ты умерла, и мы тебя похоронили. Ты должна лежать здесь.

— Я не могла умереть, папочка, потому что никогда не была живой, — она улыбается. — Но ты ведь и сам знаешь.

Чудится, будто хрустнула ледяная корка где-то в голове, и в трещину просочились образы, мысли и воспоминания. Нечто запретное, запертое, спрятанное в дальней комнате от греха подальше.

— У тебя же не может быть детей, папочка. Твои головастики, — Соня шевелит указательным пальчиком, изображая червячка, — совсем медленные, почти дохлые. Такие не смогут добраться куда надо, чтобы появился ребеночек. Без вариантов. Вы же столько раз пытались.

Ее лицо теряет пластичность, делаясь похожим на маску. Фарфоровая кожа, неестественно белые зубки, расширенные зрачки.

— Вы молились, ставили свечки, ходили по храмам, кланялись батюшкам и иконам, — перечисляет Соня, все меньше напоминая человека. — Но если наверху решили, что у вас не будет потомка, то переубедить их не получится. И вы в конце концов это поняли.

Папа хлопает ртом. Перед глазами мельтешат равнодушные святые лики, высокие своды, кандила, черные рясы. Это было всегда, хранилось в голове как в шкатулке, но почему-то нашлось только сейчас. Всплыло, вспыхнуло, расцвело.

Соня продолжает:

— Тогда вы стали искать другие пути. Все эти знахарки, гадалки, зелья, карты, заговоры и заклинания. Ложись спать головой на рассвет, закопай во дворе вилку с тремя зубцами, не выплевывай косточки когда ешь яблоко. Состриженные кошачьи когти в перчатках, куриные перья под воротником, менструальная кровь в супе. Вы столько перепробовали, все без толку.

Голос у нее тоже меняется: просаживается, грубеет, теряет человечность. Ни детский, ни взрослый, ни мужской, ни женский. Глухой, как будто исходит из глубокого колодца.

— Вы потеряли надежду и просто кричали в пустоту, выпрашивали помощи хоть у кого-то. Были готовы принять подачку любого, кто услышит. Открылись, подставились. Тогда я и смог предложить сделку.

Новый порыв ветра сметает Сонины волосы как пух с одуванчика, остается только гладкая черепушка. По лицу разбегается сеточка трещин, сухой синий язык облизывает неподвижные губы. С упавшим сердцем папа глядит на то, что считал дочерью, и картина внутри раскрывается, проступает, окрашивается всеми красками.

— Я попросил твою душу, и ты сразу согласился. Разрешил мне вырасти в чреве твоей жены, дал сыграть роль любимой доченьки.

Почти беззвучно, одними губами, папа спрашивает:

— Почему я не помню?

— Одно из условий сделки. Ты просил, чтобы вы забыли о ней, хотел безмятежную семейную жизнь. Только счастье, никаких мыслей о расплате.

Соня наклоняется, мелкие частички кожи осыпаются со щек едкой пудрой. Под кожей черная тьма.

— И ты мог быть счастливым до самой своей смерти. Я был бы твоей дочерью, пока ты жив, я бы рос и радовал тебя до самого гроба, а потом забрал бы твою душу себе. Но ты все испортил, не уследил, допустил ту сраную аварию на глазах у всех. Даже тогда еще было не поздно, но ты решил портить все до конца. Вы могли просто отвезти меня домой, и я бы продолжил быть вашей живой доченькой, но ты покатил в больницу, чтобы все видели, ты устроил все это, вам нужны были похороны, чтобы все узнали, что ваша дочь мертва. Как мне теперь притворяться?

Она поднимается на ноги, и становится заметно, что под пижамой только тонкие палки вместо рук и ног. Живот впал, кожа посерела, пальцы иссохли и истончились, ногти отпадают хрупкими лепестками. Глаза безумно распахнуты, лицо сыплется и сыплется, обнажая кромешную бездну.

— Но сделка в силе, и я должен быть с тобой, пока ты жив. Хочешь этого, папочка? Будешь прятать меня ото всех и бояться, что увидят? Что ты им скажешь? Как объяснишь? Все испорчено, все испорчено, все испорчено!

То, что было Соней, по-детски топочет ножками, изображая злость. Папа глядит снизу вверх, парализованный ужасом. Все детали встали на места, ясность впилась скальпелем в самый мозг и застряла, не позволяя мыслям течь по привычным руслам.

— Ч-что… что теперь делать? — спрашивает папа.

— О, ты знаешь! Ты все уже понял, просто боишься! — с готовностью отзывается Соня.

— Что?

Жестом фокусника она вынимает из рукава знакомую бутылку с голубоватыми потеками на горлышке. Плещется густое месиво, отблескивают на стеклянных боках последние закатные лучи. Соня опускается на колени и протягивает бутылку папе:

— Так мы оба перестанем мучиться.

Небо выцветает — значит, солнце зашло. Яма заполняется промозглым могильным холодом, и папа чувствует, как коченеют пальцы. Бутылка висит над головой занесенным мечом, достаточно одного движения, чтобы все оборвалось.

— Ты можешь не пить, — говорит Соня. — Вернись домой, живи себе дальше. И я буду с тобой, пока не издохнешь по естественным причинам. Врачи напишут про сердечную недостаточность или какой-нибудь тромб. Ты можешь прожить еще долго, вот только я буду рядом каждую минуту. Что скажешь? Или мы просто освободимся друг от друга, вот и все.

Неподвижные губы размыкаются, точно рот деревянной марионетки, изо рта веет запахом мокрой собачьей шерсти. На лбу и щеках неровные провалы, внутри вихрится густая темнота. Глаза как у дохлой рыбы — выпученные, засохшие и бесцветные. Только пижама с лимонами силится сохранить образ прежней Сони, напомнить, как хорошо было раньше.

Папа тяжело сглатывает. Вернуться домой — значит, созерцать пустоту, оставшуюся после ухода мамы. Значит, симулировать жизнь, пытаться воссоздать все таким, каким оно было до злосчастной аварии. И жить бок о бок с существом, что прикидывалось дорогой дочерью и прилежно впитывало искреннюю родительскую любовь. Раньше все было обманом, но в неведении обман казался счастьем, а теперь неведения не осталось.

Теперь не осталось вообще ничего.

Затаив дыхание как перед нырком, папа резко выхватывает бутылку и прикладывается. Горькая гадость обжигает горло, на глазах выступают слезы. Всего три глотка, и он отбрасывает пустую бутылку, зажмуриваясь, позволяя отраве проникнуть как можно глубже.

— Я старался, — бесполый Сонин голос доносится как через бетонную толщу. — Надеюсь, все эти годы ты был доволен.

Внутри образовывается пустота, словно прямо в груди закрутился водоворот, и теперь весь папа с хлюпаньем всасывается туда без возможности выплыть. Ледяной холод пропитывает до самых костей, дыхание сбивается, мышцы каменеют и обездвиживаются.

Из последних сил открыв глаза, он видит, как прямо перед лицом распахивается голодная безграничная пасть.

Автор: Игорь Шанин

Показать полностью
[моё] Крипота Страшные истории Проза На ночь CreepyStory Авторский рассказ Текст Длиннопост
22
2
mrYodaa
mrYodaa
1 месяц назад
Серия Мысли в слух

Мысль в слух⁠⁠

Предположим, ребенок каким-то образом выжил и вырос с животными на необитаемом острове. Тогда насколько бы он был «человеком» без влияния общества и культуры?

Мысль в слух Психология, Цивилизация, Сознание, Логика, Комментарии на Пикабу, Мысли, На ночь
Показать полностью 1
Психология Цивилизация Сознание Логика Комментарии на Пикабу Мысли На ночь
6
8
EmpirV
EmpirV
2 месяца назад

Рыба и кот⁠⁠

Рыба Кот Юмор На ночь Видео Вертикальное видео Короткие видео
0
daniel123526
2 месяца назад

Страшные истории⁠⁠

[моё] Страшные истории YouTube Страшно Ужас Сверхъестественное Истории из жизни На ночь Крипота Маньяк Видео
5
daniel123526
2 месяца назад

Страшные истории⁠⁠

[моё] Страшные истории Страшно Ужас Сверхъестественное Истории из жизни На ночь Крипота Маньяк Видео YouTube
1
FacelessDelirium
FacelessDelirium
3 месяца назад

Я проснулся в больнице, но что-то было не так...⁠⁠

Я проснулся в больнице, но что-то было не так... Страшные истории, Мистика, Больница, Рассказ, Авторский рассказ, Сверхъестественное, Крипота, CreepyStory, На ночь, Мат, Длиннопост

Паста на 3 тыщи слов, поэтому всяк сюда входящий - ты предупреждён.

Я открыл глаза и увидел свет. Честно говоря, я хотел закрыть их обратно и, сделав вид, будто так и не проснулся – продолжить лежать… но что–то в глубине души говорило мне, что это неправильно. Я не хотел подчиняться этому внутреннему ощущению, но, тем не менее – протёр веки и попытался сориентироваться. Кто я? Где я нахожусь? Что происходит? Голова отдавала лёгкой давящей болью, а глаза с трудом приспосабливались к окружающей меня светлой обстановке… будто это было для них крайне неестественно… Мне понадобилось даже придержать голову правой рукой…

Это была палата… Обычная палата. Я лежал в самой обыкновенной советской кровати, казалось – при желании можно даже прочувствовать железную сеть под матрасом. Но это уже точно был самообман восприятия, верно ведь? Напротив меня, всего через метр пространства – находилась точно такая же кровать, на которой расположился молодой мужчина, даже не обративший на меня внимания. Первое ощущение, которое о нём представлялось – это небрежность. Трудно сказать, чем оно было вызвано: Его весьма заросшей щетиной, или тем, что он уткнулся в смартфон, совершено отстранившись от всего вокруг.

Стоило направить взгляд чуть левее – и моему взору предстало ещё шесть спальных мест. Некоторые впрочем, так и не были заняты. А в самом конце комнаты – находилось широкое окно, через которое беспощадно пробивалось обилие жаркого и томного солнечного света. Так же, спустя пару мгновений я заметил весьма характерные тумбочки, находившиеся подле кроватей: ну точно палата! Только почему я здесь оказался? Я точно не жаловался на здоровье. Да, у меня были некоторые болячки, но они были недостаточно весомым аргументом, что бы я по собственному желанию согласился лечь в подобное место. Кажется, я что–то вспомнил… но для того, что бы убедиться – я наклонился к своей тумбочке, и отыскал среди ничем не выделяющихся скудных вещей – кошелёк. И открыв его, убедился: Моё имя Марк. Вот и студенческий лежит прямо возле паспорта, студент второго курса медицинского университета, Марк Шехов. И оказался в палате… вот ведь ирония…

Я встал с кровати, и будто это было чем–то обыденным и естественным – направился к выходу. Я не помню этой больницы, но стоило мне решить, что я хочу умыться – мой мозг построил абсолютно простой и верный путь в уборную. Я никогда там не был, но петлял среди коридоров и поворотов с хирургической точностью. Всего чуть более минуты, и я уже был на месте.  Это совершенно точно была мужская уборная, и я был уверен, что могу сюда войти. Без задней мысли я проник в помещение и тут же направился к умывальнику. Меня не покидали мысли о том, что для больницы – здешние коридоры имеют уж очень много поворотов, но что–то внутри очень уверенно гнало подобные мысли прочь. Я открыл кран: и я точно знал, что открываю кран именно с холодной водой. Вентили не имели никаких обозначений, по которым можно бы было об этом догадаться – но я даже не допускал мысли, о том, что мог выбрать не тот. Всё это меня до жути беспокоило. Может быть даже отдалённо пугало. Нет, определённо именно беспокоило, может я ещё не до конца проснулся?

Я плеснул холодной водой себе по лицу, и принялся его растирать. В этот раз, открыв глаза, я чувствовал себя ещё более ясно. Но вместе с тем, и отступившая головная боль – вернулось, казалось бы, став ещё более сильной и отчётливой. Что ж, это объясняет моё первое желание вообще не просыпаться. Как мне теперь следует поступить? Если я обращусь к медперсоналу с вопросом о том, что же со мной произошло, и как я к ним поступил – меня вряд ли отпустят в ближайшее время. Я попытался нащупать в кармане штанов свой мобильный, но тот предательски отсутствовал. Если вспомнить – его ведь не было и в тумбочке. Связан ли он с тем, как я попал сюда? Я поднял свой взгляд на зеркало: Оно было слегка треснуто, недостаточно сильно, чтоб назвать эту трещину критической, но достаточно сильно, чтоб она невольно притягивала внимание. В отражении же я увидел молодое лицо, лет семнадцати–двадцати, выглядело оно чуть старше изображенного на паспорте и студенческом. Бритое, со стрижкой, явно укорачивающей волосы по бокам: Не настолько, чтоб я выглядел как какой–то фрик, выглядело вполне адекватно. Но я в жизни не поверю, чтоб я хоть раз просил парикмахера сделать мне нечто подобное.

Ладно, сейчас меня всё равно не это волнует. Я закрыл кран, и направился обратно. Не нравится мне здесь, не могу объяснить: Просто не нравится! К своему удивлению, я будто бы рефлекторно, подошёл не к своей палате, а к столу, за которым, судя по всему, находилась дежурная сестра.

–Извините! – не растерявшись, сказал я, когда та обратила на меня внимание. – Когда я смогу выписаться? – продолжил я свой вопрос!

–Конечно, как вас зовут?… – указала на меня медсестра ручкой, на край которой был одет колпачок, будто бы ожидая, что я продолжу фразу.

–Шехов. Марк Шехов! Палата номер...- на мгновение я запнулся, поняв, что понятия не имею, в какой палате я был. Но столь же спонтанно и обыденно продолжил:

–Палата номер семь. – Будто это лишь на мгновение вылетело у меня из головы.

Девушка, услышав моё уточнение – ринулась копаться в каких–то бумагах на столе, и затем, что–то прочитав, всё так же естественно вернулась к диалогу:

–Марк, вас же выписывают уже сегодня, после полудня вам занесут результаты обследования. Будьте добры освободить палату сегодня вечером, либо же завтра утром.

–А, да, простите. – Ответил я. – просто как проснулся, всё будто вылетело из головы.

–Эт-то… спасибо. – Добавил я, глядя на девушку, на лице которой было изображено лёгкое непонимание происходящего, и удалился в палату.

Сказанное меня немного успокоило. Не знаю почему, но мне явно не хотелось задерживаться здесь хоть на день больше нужного. Вернувшись, я обнаружил, что в палате ничего особо и не изменилось, небрежный мужчина втыкающий в смартфон, пара детей разглядывающих что–то в окне, попутно болтая о чём-то своём, девушка читающая книгу, да медсестра копошащаяся над одной из кроватей. Слегка вздохнув, я направился к своему месту, и ещё раз проверил свои вещи: Немного сменной одежды, бутылка воды, пара яблок, да кошель, который я забрал ранее. Никаким телефоном и в помине не пахло. Отчасти я задумался о том, что бы попросить у мужчины его смартфон для звонка, но понимание того, что ни один номер не всплывает в моей памяти – отгоняло сию мысль.

Солнечный свет, казалось, стал менее ярким, но почему–то проникал в палату ещё сильнее и напористее. Ещё больше заполняя каждый уголок. Каждый миллиметр и без того светлых стен. Будто это было естественно, обыденно. Я поймал себя на мысли, что возможно, придаю всему этому очень много внимания. Встал не с той ноги, с кем не бывает?

К слову, а какой сейчас месяц? Исходя из тёплого освещения, посмею предположить, что лето, либо конец весны… Но разве зима едва не закончилась? Холода ещё не должны были отступить. Сколько я здесь пробыл? Мне определённо стоит будет взглянуть в те результаты обследования, которые мне принесут, в частности на даты, указанные в них.

Только вот, что мне делать сейчас? Хоть убей – не могу представить, как я здесь коротал время. У меня же нет ни мобильника, ни книги, ни собеседника, как у остальных людей в палате. Это… неестественно?

Я, было, хотел встать с кровати, и направиться к одному из окон, но нахлынувшая усталость не позволила мне этого сделать. Я же совсем недавно проснулся, и ощущал себя весьма бодро, разве нет? По крайней мере, головная боль отступила. Я перевёл себя из сидячего положения, в лежачее – и решил, что немного вздремнуть, будет не таким уж расточительством… Тем более то, что и заняться то кроме ожидания – нечем.

"ЗВУК ОСЫПАЮЩЕЙСЯ ШТУКАТУРКИ"

Звук… Я готов поклясться, что меня разбудил какой–то звук. Неестественный звук. Слишком неестественный звук! Слишком тревожный!

Я открыл глаза, и осмотрелся: Я всё так же находился в тёплой палате, которую окружала умиротворяющая атмосфера. Только вот в палате больше никого не было. Я был один. Второе, что сразу же бросилось в глаза – освещение. Оно было более… белым? Напоминающим хирургическое отделение? Благо я быстро сообразил, что дело было в том, что подобное освещение было вызвано лампами. Прежде чем понять и без того очевидный вывод – я перевёл взгляд к окну: На улице была ночь. Непроглядная тёмная бесшумная ночь.

Я встал с кровати, и ещё раз беглым взглядом пронёсся по палате – ничего другого не изменилось. И ожидаемо – никаких результатов обследования на моей тумбочке не лежало. Но… как так? Ко мне же должны были прийти после полудня. Да и где остальные пациенты? Меня одолевало чувство тревоги! Оно росло в геометрической прогрессии! И я понимал, что если останусь здесь, в этой палате, и если не дай боже погаснет свет – оно рано или поздно превратится в страх, и съест меня изнутри. В результате было принято решение наспех отправиться на выход из палаты. В коридоре горело столь же яркое освещение, и какое бы чувство тревоги оно не вызывало – это явно было лучше, чем если бы его вообще не было.

Но оказавшись в коридоре, я резко понял, что в нём больше нет множества поворотов, на которые я обращал внимание днём. Вот тут–то паника и начала превращаться в страх. Дикий, первобытный страх. Не тот, который испытывает жертва при виде хищника. Более древний и необузданный. Тот, который испытывает как жертва, так и хищник. Страх перед тем, чего ты не понимаешь. Перед тем, что ты никогда не видел, да и вероятно никогда не должен был видеть.

Может быть, я ещё сплю? Это бы всё объяснило. Нет, это должно всё объяснить. Должно – потому что ничего другое больше не сможет! Но нарастающая мигрень быстро опровергла мою надежду на подобный исход. Почему это всё происходит? Мне нужно бежать, покинуть эту больницу, это уже были не рассуждения – это были инстинкты. Я направился быстрым шагом вдоль коридора. Палата за палатой, каждая из оных освещалась всё тем же ярким белым светом. Каждая всё так же полностью, бездушно пустая. Пока вдруг, одна из них не оказалась вообще без освещения. Вот совсем. Давящая и отторгающая тьма. Я проходил мимо лишь пару секунд, но этого было достаточно, дабы понять – что я не хочу останавливаться рядом с ней, и проверять что с ней не так, и чем она отличается от других. Это было очень неестественно. До жути неестественно. Я ускорил шаг и в конце концов,  вышел в холл! И что важно – я вновь был заранее уверен, что холл находится в центре здания. Достаточно спуститься по ступеням, пройти ещё несколько десяток шагов по холлу первого этажа, и вот он – заветный выход. Отсюда уже было видно, что освещение работает и на первом этаже. А освещение, несмотря на всю тревогу, изначально вызванную им же – сейчас было единственным, что хоть как–то отгоняло страх. Особенно после прохождения мимо той стрёсмной тёмной палаты!

Я миновал первый пролёт ступеней и, повернув на площадке – резко остановился. Там, на втором пролёте, стояла девушка. Или девочка. Со спины трудно было сказать. Это явно был подросток.

Я определённо давал себе отчёт о том, что это нехороший знак. Здесь даже думать не надо, чтоб почувствовать исходящую от неё угрозу. Будь она хоть манекеном, в данной ситуации ей вообще не нужно быть чем–то воодушевлённым, чтоб вызвать ощущение страха. И я готов поклясться, что только что видел, как она дышала – а это значит, что это определённо что–то воодушевлённое, чем бы она ни была.

Конечно, была вероятность того, что это такой же пациент, как и я, оказавшийся сейчас в точно такой же ситуации, и это казалось самым логичным выводом – но у меня не было ни малейшего желания спрашивать её об этом. Про себя я уже проецировал план действий: Обойти её, и направиться к выходу. Чёрт возьми, побежать, если она сдвинется с места, но во что бы то ни было – не подпускать её к себе.

Ох блин... Вот и лестничный пролёт стал казаться предательски узким. Боже, да у меня даже пот на лбу выступил от волнения. Чёрт возьми, как можно было оказаться в такой ситуации?

Но тем не менее, она ведь смотрит в одну точку… Прямо на выход из больницы… И осторожно ступив на одну ступеньку – я понял всю суть происходящего. Там, за стеклянной дверью больницы… Была та самая темнота… Непроглядная, полная, и абсолютная. Ни единого фонаря, света фар, окна, луны, или звёзд… Просто пустое… абсолютное ничего?

Девушка, похоже, почувствовав моё приближение – спустилась ещё на две ступени, и обернулась. Её взгляд был полон тревоги и испуга.

Я поднял руки в знак безобидных намерений:

–Хэй, всё в порядке. Я такой же!

Девушка же, после подобных слов, слегка изменилась в лице, став чуть более спокойной. Я подошёл на пару шагов ближе, уже сам.

–Ты… понимаешь, что кругом происходит?

Девушка отрицательно кивнула, а её взгляд, теперь уже выражал больше недоверия, нежели испуга. Я и сам стал более спокойным после увиденного. Всё–таки в подобной ситуации оказаться не одним в лодке – будет намного спокойнее. Как бы эгоистично это не звучало. И ещё, в конце концов, если бы она не испытывала беспокойства – это вызывало бы вопросы уже у меня. Её реакция, казалось, была той самой единственной, которая могла вызвать доверие в этой ситуации.

–Я Марк, мы можем помочь друг другу. – Вымолвил я, протягивая руку, в качестве дружелюбного жеста. Я понимал, что не могу сейчас встать в ступор, и рассуждать о том, можно ли верить этой девушке. В конце концов – всегда можно будет начать действовать просто “по обстоятельствам”.

–Т–ты.. поможешь мне? – неуверенно спросила девочка, взявшись за мою руку.

Я слегка промедлил из–за… явной неготовности к подобной ситуации, но ответил:

–Да, конечно. Я помогу тебе. Давно ты здесь находишься? – спросил я, уже более внимательно изучив её лицо. Оно было весьма миловидным и приятным глазу.

–Да… давно… – тихо ответила девочка. Должен отметить, что ответ пусть и слегка, но удивил меня.

–Насколько давно? – решил уточнить я.

Девушка подняла на меня взгляд, теперь её миловидное лицо было ещё более ярко выражено, кто–то мог бы назвать его даже кукольным:

–Очень давно…

–…

–…

–…

Думаю, не стоит комментировать, что подобный ответ посеял во мне тревогу. Во всех смыслах. Я с лёгким сомнений смотрел на неё, вообще не представляя, как мне стоит реагировать. А ранее упомянутое “кукольное лицо” казалось ещё более неестественным и лишь усиливало желание просто оттолкнуть её и побежать к вых... Да куда угодно если честно. Хоть в ту тёмную палату. Но ступор мой был не долгим. Первое, что я уже реально ощутил неладное – было руками. Холодными руками. Хотел бы я сказать, что её руки, державшиеся за мою ладонь, были холодны как у мертвеца, но нет. Они были ещё холоднее. Как могильный камень в зимнюю ночь. В очень длинную, снежную, зимнюю ночь. Руки, крепко державшие меня за ладонь, не дающие и шанса высвободиться. Словно хищник вцепившийся зубами в шею жертвы. И в какой момент её лицо оказалось так близко к моему? Я смотрел ей в глаза, и пытался сообразить, что мне сказать! Нет, что мне вообще сделать? Мне стоит вырваться силой? А получится? И что если это наоборот, только спровоцирует её? Что она вообще такое? Разве это был не другой пациент?

Ещё секунда, и её кукольные карие глаза стали впадать, образуя вокруг себя потемнения на коже. Зрачки же неотрывно следили за моим взглядом, казалось, прожигая насквозь и подмечая любую деталь. Любую мысль, которая могла взбрести ко мне в голову.  Поначалу потемнения можно было принять за фингалы, но ещё мгновение, и глаза стали впадать очень глубоко. До абсурда глубоко. Даже чисто теоретически человеческий глаз не мог бы так сделать. Она открыла рот, очень широко, очень неестественно широко для человека. Там было слишком много зубов для человека. Слишком острых, будто акульих, но точно не человечьих. Слишком неестественное их расположение, будто... Да чёрт возьми – нет в природе такого зверя. Этого просто не должно существовать. А это что? Ах, понял – это язык. Просто слишком длинный и тонкий. С раздвоением на окончании, будто у змеи. Хах... Кажется я уже знаю, что будет дальше...

Ещё секунда, и это вгрызлось мне в шею? В плечо? И туда и туда одновременно? От ударившего адреналина я не мог понять, куда пришёлся укус. Боли не было, но кости определённо отдавали сигналы о соприкосновении с этими зубами.

Ещё секунда, и в мозг стали поступать уже болевые сигналы, всё–таки она задела и плечо, и шею. Боль была очень слабой, чтоб адекватно оценить ситуацию. Я попробовал поднять руку, или попытаться оттолкнуть её – но будто это уже было решено кем-то вместо меня, не получилось даже дёрнуться. Черт побери, я не могу даже моргнуть. Не могу даже изменить направление взгляда! Тело вообще не слушается.

Ещё секунда, и шея начала отдавать невероятно сильным жжением. Нарастающим и неприятным. Понимание ситуации уже пришло в голову, адреналин, как казалось, начал улетучиваться. А на смену ему приходил только страх. Тот самый, который был, когда я покидал палату. Инстинктивный, первобытный страх, доставшийся нам ещё от предков.

Ещё секунда, и боль начала становиться невыносимой. Мгновения будто бы застыли, время между одним стуком сердца и другим – казалось бесконечно длинным. Сколько, это будет длиться? Это ведь точно не конец, оно не человек, это какой-то абсурд. Я не хочу умирать ТАК!

Ещё секунда, и вместе с нарастающей, уже нестерпимой болью – я услышал хруст. Это  блять мой хруст? Это было плечо? Шея? Хребет? Что? Чувство страха и паники и так было нестерпимо возросшим – но этот хруст будто сработал как прорвашаяся плотина.

Ещё секунда, и боль. Просто невыносимая боль. Болит всё. Особенно голова. Невыносимо болит. Намного отчётливее, чем всё остальное. Настолько сильно, что даже вывалившееся чувство страха и отчаяние притупилось.

Все, что было дальше – лишь мрак, заглушивший всё, абсолютно. Начиная от сознания, и заканчивая болью.

___________________________________________________________
Upd: Не кибербубьте пожалумста. Я очень закомплексованный дурачок, и не имею никакого опыта в работе с публикой. Я давно уже хотел показать хоть что-то из написанных мною высеров хоть где-то. Ну и собственно это мой первый пост. Если кому-то вот действительно это понравится - я могу повкидывать и другие свои наработки(У этой пасты так же есть идейное продолжение), прислушаться к советам, просьбам, замечаниями, и вот это вот всё... И... Кем бы ты ни был... Спасибо, что дочитал до этого момента... ._.

Показать полностью
[моё] Страшные истории Мистика Больница Рассказ Авторский рассказ Сверхъестественное Крипота CreepyStory На ночь Мат Длиннопост
0
Посты не найдены
О Нас
О Пикабу
Контакты
Реклама
Сообщить об ошибке
Сообщить о нарушении законодательства
Отзывы и предложения
Новости Пикабу
RSS
Информация
Помощь
Кодекс Пикабу
Награды
Команда Пикабу
Бан-лист
Конфиденциальность
Правила соцсети
О рекомендациях
Наши проекты
Блоги
Работа
Промокоды
Игры
Скидки
Курсы
Зал славы
Mobile
Мобильное приложение
Партнёры
Промокоды Biggeek
Промокоды Маркет Деливери
Промокоды Яндекс Путешествия
Промокоды М.Видео
Промокоды в Ленте Онлайн
Промокоды Тефаль
Промокоды Сбермаркет
Промокоды Спортмастер
Постила
Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии