Камень-на-оби

(22 марта 1924 г. – 9 марта 2010 г)

Тот бой длился всего около получаса. Шансы выжить у советских солдат были минимальны, но все-таки они были. Две трети личного состава бригады навсегда остались под Керчью. Одна треть – выжила и продолжила воевать, – люди. А вот боевая техника оказалась гораздо более уязвима, чем люди, – ни одного целого миномета после боя не осталось...

Фото М.Ф. Борисова находится в открытом доступе в интернете.

Мы сидим у моего Героя на кухне, в его холостяцкой, московской квартире. Разговариваем. Спешить нам некуда. И я опять  удивляюсь,  как устроена человеческая память. Как  хранит она, порой, детали, подробности ушедшей жизни.  Ну ладно события, а как можно помнить имена командиров, или боевых товарищей, которые погибают и меняются на войне практически каждый день, а то и не один раз?

Начало

Или как можно помнить какую то свою рукописную публикацию  в школьной стенгазете? А было это в 5-м классе, тогда, в очередном выпуске школьной стенгазеты было размещено его первое стихотворение... Жили они тогда в маленьком, , сибирском городке Камень-на-Оби.

Помнит, мой Герой, и как на городском смотре детских талантов присудили ему - совсем юному поэту, первое место за стихотворение «Смерть комиссара». Помнит, что чувствовал себя признанным поэтом, когда, прижимая к груди, нес домой маленький школьный глобус, полученный в качестве награды.

Позже уже, когда писать стихи для сибирского паренька стало делом обычным, даже то, что родился он в поселке с символическим названием Михайловское, казалось ему тогда неслучайным.

О том, что в старших классах он часами сидел в библиотеке, открывая для себя все новые и новые имена, говорил мне сам Михаил Федорович. А я слушала и с трудом верила.

Тут я хочу обратить внимание читателя на одну деталь. Довоенный Советский Союз. Кровавая Сталинская диктатура. Глухая провинция...А в городе проводится смотр детских талантов с вручением призов. А простой советский провинциальный ребенок часами сидит  в библиотеке, открывая для себя все новые и новые имена.

А ведь эти имена и сегодня, в 21- веке, здесь, в столице. знакомы далеко не всем школьникам. Что уж говорить о школьных программах и уроках литературы в провинции?

Но Михаил Федорович утверждал, что именно в детстве, в школе, зачитывался он произведениями Лермонтова и Байрона, и что потом, по жизни, близки ему были их романтические произведения... Он не раз возвращался к ним.Впрочем, и поэзией интересы провинциального советского школьника ограничивались. Однажды, случайно наткнувшись в библиотеке на работы Циолковского (!!!), юный романтик, буквально заболел космосом.

Сейчас Михаил Федорович говорит об этом с грустной улыбкой. Конец тридцатых годов, предвоенный Советский Союз, глубокая сибирская провинция, - о каком космосе вообще можно было тогда мечтать?

Годы спустя уже известный поэт Михаил Борисов напишет поэму «Дорога к звездам», где есть такие строчки:

Из века в век, заобский краснотал
Тянулся к небу, к просини рисковой,
Еще никто Гагарина не знал,
И слыхом не слыхал о Терешковой,
А я в свои, всего пятнадцать лет
Уже судьбу загадывал неробко
Мне грезилось кольцо чужих планет,
И первая, нехоженая тропка.

Всегда готов!

Смотреть на звезды и мечтать о полетах может каждый, а вот сделать шаг навстречу космосу, решаются немногие. Чтобы быть ближе к звездам, Миша Борисов решил поступать в летную школу. такое было время в стране советов. Если и не все, то очень многие мечтали летать... Это в перестроенной России летные училища закрывают одно за другим. В Советской России летные училища, аэроклубы и прочие клубы по интересам росли в стране, как грибы после дождя. На городском аэродроме днем и ночью гудели моторы, в городе учились летать курсанты Барнаульского летного училища. Михаил уже представлял, как пролетит над родным домом, как качнет крылом матери, и, когда-нибудь вернется сюда Героем…
В летной школе документы у мальчишки не приняли. Сказали: маловат, приходи через год, когда тебе исполнится 16. Шел 1940. А через год был уже 1941-й!

Если Родина в опасности…

А через год всем было уже не до космоса. Нужно было идти защищать отечество. Впрочем, к этому готовился Михаил с детства. Семья – казачья, в три года Мишу в первый раз посадили в седло, в 4 он уже сделал свой первый выстрел из дедовской берданки. Да и в школе к патриотическому воспитанию подрастающего поколения относились серьезно, – школьники регулярно сдавали спортивные нормы, готовясь к труду и обороне. Военная подготовка была у ребят любимым предметом, особенно после того, как в классе седьмом, пришел к ним новый учитель – солдат, участвовавший в боях на Хасане.
– Сегодня считается нормой вытаскивать и расписывать только черные стороны нашей прежней жизни. Но мы-то лучше знаем, как это было на самом деле. И эту историю уже не перепишешь. Любовь к Родине была у нас в крови, чтобы ни говорили сегодня новоявленные «историки». Уйти добровольцем на фронт для нас было нормально. Так поступило большинство моих сверстников. Я знаю это не по книжкам, ни с чьих-то слов… Никто не гнал нас на передовую под дулами автоматов, никто не стрелял в спину, как это сегодня пытаются изобразить – с горечью говорит Михаил Федорович, – мы сами рвались на фронт, понимая, что отечество в опасности, и только мы можем защитить его!

Если не мы, то кто?

А, правда, что было бы с нами, если бы довоенное поколение наших соотечественников решило пересидеть войну дома, не желая защищать Сталина? Или, если бы правдой была вся та чушь, которая льется сегодня на нас с телевизионных экранов, претендуя на историческую достоверность?
Военком долго не хотел отправлять настырного паренька на фронт. Наконец, сдался, – предложил Борисову ехать в Томское артиллерийское училище. А Михаил очень боялся, что пока он будет учиться, война закончится, и он не успеет внести свою долю в нашу будущую Победу. Разве Советский союз мог победить без него? Впрочем, особенного выбора у Михаила не было, сидеть дома, когда немцы уже подходили к Москве, было и вовсе невмоготу.

Так начались курсантские будни будущего Героя Советского союза Михаила Борисова: изучение материальной части, стрельбы... Вот, как вспоминает это время сам Михаил Федорович:
– Пушка наша была на конной тяге. И, чтобы учебные стрельбы, хоть как-то приблизить к боевым, стреляли мы по движущимся деревянным макетам. Конечно, результат зависел от многих факторов: слаженности действий боевого расчета, четкости команд, даже от погоды и направления ветра. Вот в один из таких дней, получилось так, что я с первого же выстрела подбил один фанерный «танк». С одной стороны хорошо, – попал, но с другой, – макет–то я испортил. А уж когда я следом за первым и второй деревянный танк «испортил», командир испугался, что я ему за один день весь инвентарь уничтожу.

Боевое крещение

Конечно, о стихах пришлось на время забыть. Войсковые части Сибирского Военного округа начали перебрасывать в столицу, а 20 лучших курсантов, среди которых был и наш герой, были направлены в Краснодар, в распоряжение начальника пехотного училища.
Пехотинец не обрадовался гостям. Проведя больше месяца в дороге, курсанты прибыли грязные, оборванные, заросшие, подошвы сапог подвязаны проводом. Зачем училищу лишние хлопоты?
На следующий день бывших курсантов - сибиряков разобрали по воинским частям. Так и попал Миша Борисов в Отдельную стрелковую бригаду, дислоцировавшуюся в Краснодаре, стал наводчиком 57-миллиметрового миномета.
С этим минометом принял Михаил свое первое боевое крещение, высадившись с морским десантом под Керчью, в районе селения Камыш-Бурун. Тот бой длился всего около получаса. Шансы выжить у советских солдат были минимальны, но все-таки они были. Две трети личного состава бригады навсегда остались под Керчью. Одна треть – выжила и продолжила воевать. Люди. А вот боевая техника оказалась гораздо более уязвима, чем люди, – ни одного целого миномета после боя не осталось. А после войны появились строки:

Забудусь чуть, а бой тот снова рядом
От прошлого, попробуй, отрешись!
И вот, хрипя, уходит чья-то жизнь,
Оборванная вражеским снарядом.
И как в артиллерийской панораме
Я вижу ощетинившийся дот,
К нему ничком припавший небосвод,
Прошитый перекрестными ветрами…

Жизнь в подарок

Оглядываясь назад, анализируя свою жизнь, Михаил Федорович убежден, – раз 20 он мог погибнуть. Однажды в двух шагах от него взорвалась мина-лягушка, а он даже царапины не получил. В другой раз мессер устроил на него охоту, и тоже обошлось. Таких эпизодов было немало. А вот 22-го марта, день рождения Михаила Борисова, стал для него роковым. Это была мистика. Начиная с марта 1942 года, когда ему исполнилось 18, и все годы войны, вплоть до 1945 года, Михаил неизменно оказывался в этот день на больничной койке, с ранением, и контузией.
Вот и как вынесли его с поля боя в тот роковой день 22 марта 1942 года, Михаил не помнит. Очнулся в трюме корабля, идущего в сторону кавказского побережья, и первой сознательной мыслью раненного бойца была мысль о том, что вот и на этот раз жизнь ему в качестве подарка ко дню рождения судьба все-таки сохранила. Такие «подарки» он получал на войне еще не один раз.

Маленькие радости большой войны

Ох, и нелегко же пришлось тогда медикам военного госпиталя в Ессентуках, куда доставили Михаила. За три месяца непрерывных боев, солдаты ни разу не были в бане, не меняли белье. Вши были везде: в гимнастерке, в нательном белье, в шинели, в шапке.

- «Все это, включая меня самого, пришлось обрабатывать дважды, зато, когда меня избавили от этой пытки, ощущение было, будто я заново родился», – вспоминает Михаил Федорович.
Стихов, написанных в этот период, не сохранилось. В первые дни после ранения обычно было не до стихов. Да и потом, когда немного отходил, особенно в начале войны, постоянно мучил голод. Пища даже в госпитале была скудная, – маленькая тарелочка манной каши, кусочек хлеба, да чай. Что это для молодого мужского организма? Когда раны затянулись, и весной 42 года Михаила выписали из госпиталя, на Кубани как раз формировался артиллерийский полк. Так и стал Михаил наводчиком «сорокапятки» 36-го артиллерийского полка 14-й гвардейской стрелковой дивизии.
– Нас называли «сталинскими гвардейцами», и мы, вопреки нынешним толкователям российской истории, очень гордились этим званием!

Кто с мечом придет…

Однажды, артиллеристы захватили целый арсенал немецких боеприпасов и несколько пушек. Это был праздник, свои боеприпасы выдавались по пять штук на сутки, воюй, как хочешь. Что делать с такими трофеями долго не думали. Развернули стволы немецких пушек в сторону противника, и, не дожидаясь приказа, можно сказать, отвели душу.

Огонь не прекращался, пока не были расстреляны все снаряды!

Может быть, именно за эту «самодеятельную войну» сибиряков вскоре раскидали по другим подразделениям. Михаила почему-то определили в разведку.

– Когда я думаю об этом эпизоде сегодня, – говорит сам Герой, – понимаю, что, скорее всего, ребята надо мною тогда просто подшутили. Не ходят разведчики по одному, и уж, конечно не бывает разведки без специальной подготовки, без прикрытия. Но на фронте и шутки соответствующие… По сей день не пойму, почему я пошел тогда один.. В тот день, на передовой был большой туман… Шел долго, в сумерках, практически вслепую. А когда расцвело, воздух стал прогреваться, туман у самой земли рассеялся…

– Я остановился, начал оглядываться. Смотрю – метрах в 150, во весь рост стоит молодой немец. Я махнул ему рукой, мол, давай сюда, немец махнул в ответ. Так и стоим, перемахиваемся, словно это не война, а игра такая. В детском азарте я даже реальной опасности не почувствовал. Первая моя мысль, помню, как здорово было бы вернуться к своим с живым немцем в качестве трофея! Но как это реально сделать, когда местность открытая, день ясный, я один, а немецкие позиции вот они, рядом…
Так и стояли они какое-то время напротив друг друга, обмениваясь приглашениями, враги, ровесники, почти дети. Постояли, посмотрели, и разошлись, каждый в свою сторону. Вернувшись в расположение своей части, Михаил, конечно, обо всем доложил командиру.

Но, то ли не глянулся Борисов разведке, то ли обиделись разведчики, что не привел с собой «языка», то ли кто-то наверху решил, что у орудия пользы от него будет больше, только вскоре, Михаил Борисов был снова назначен наводчиком батареи 82-миллиметровых минометов. Минометы эти были особенно эффективны для поражения вражеской пехоты, а наводчиком он был отличным, третий снаряд практически всегда ложился в цель.

Любовь первая, и единственная…

– Вообще-то я старый холостяк, – предупреждает все мои вопросы о личной жизни мой Герой.
– И однолюб. Ведь любить можно одного человека, а можно любить всех – Родину, и это тоже любовь.
Конечно, и мне, как всем нормальным мальчишкам, нравились девочки в школе, да и потом встречал в жизни своей интересных женщин. Только вот любовь чаще была без взаимности, поэтому продолжения не имела. Впрочем, хочу признаться, что чаще у меня была не одна любимая девушка, а сразу две нравились, и когда пришлось выбирать, я не смог решить, кто из них мне дороже. Поэтому, к сожалению, ничего серьезного из этого так и не получилось. И в этом плане мне ближе, пожалуй, семейные традиции мусульманам. Наверное, это уже в генах. Не зря видно погуляли когда-то по нашей земле татары. При этом я был и остаюсь православным христианином. А вот в отношении женщин, мне гораздо ближе ислам.
Впрочем, на фронте думать о любви не приходилось. Свободных девушек просто не было. Я вообще не хочу говорить на эту тему. А стихи о моей первой любви. конечно, есть. Я посвятил их России:

Говорю для друзей, на весь мир не трубя,
Что поныне влюблен я, Россия, в тебя.
В ширь родимых полей, да в небес синеву,
Каждой болью твоей, по-сыновьи живу.
Пусть давно на виски лег нетающий снег,
И подходит к концу беспокойный мой век,
А от этой любви не уйти никуда…

Прохоровка. Мне этот бой не забыть…

А как его забудешь, этот бой, когда он еще живет в тебе, в голове, в сердце? Когда по ночам ты еще слышишь во сне этот не прекращающийся грохот и просто физически ощущаешь запах раскаленного металла. Сама Прохоровка, как и все другие деревни вокруг, уже горели, когда на рассвете 11 июля 1943 года пришел в дивизион приказ прикрыть деревню со стороны автомагистрали. Черные дымовые хвосты плотно стелились по полям, их было много, поэтому немцы не сразу замелили, что на пути их танков разворачивается в боевом порядке противотанковый дивизион. Так, прямо с марша пушки спешно устанавливались, разворачивались в сторону прущих на них танков, подтаскивали снаряды…

Страшнее всего было ждать

Страшнее всего было ждать, пока тигры подойдут на убойное расстояние.
Командир батареи, Павел Джиппо, да и все они, знали что, если у кого-то не выдержат нервы, если какое-нибудь орудие выстрелит, хоть на секунду раньше срока, немцы уничтожат батарею, прежде чем она успеет сделать еще, хоть один выстрел. Отсчитывая эти последние секунды, каждый уже знал: тигров было ровно 19. Вот они все, то появляютя, то снова тонут в этом черном дыму…
Когда прозвучала, наконец, команда «Огонь!» до танков оставалось не более 500 метров.
От первого же залпа батареи загорелись две машины. И тут же по дивизиону ударили минометы противника. Укрыться негде, даже пушка на ровном поле скорее цель, чем укрытие.
Естественно, артиллеристы в первые же минуты боя понесли большие потери, но все, кто еще мог стрелять, оставались у пушек до последнего, подносили снаряды, заряжали, и снова стреляли, теперь уже в упор. Наконец, замолчала последняя пушка нашего дивизиона.
Солдат из расчета Борисова разметало по полю взрывом очередного снаряда. Придя в себя, Михаил осмотрелся вокруг. От батареи мало что осталось, людей нет, большинство убиты, часть ранены, кто стонет, кто кричит, и только одна пушка каким-то чудом еще цела. Михаил побежал к орудию. Убедившись, что пушка исправна и даже снаряд уже в стволе, выстрелил. Отметив для себя, что загорелся еще один танк, побежал за новым снарядом.
Он успел подбить еще два вражеских танка, когда к нему подбежали, что-то крича, Володя Красноносов и Павел Джиппо.
Втроем они управлялись с пушкой значительно быстрее. Один подносил снаряды, двое других заряжали и стреляли. Так они подожгли еще несколько машин. Оставшиеся танки продолжали стрелять по батарее, вокруг рвались мины и снаряды, вой, и грохот не стихал ни на секунду. Уцелеть в этой мясорубке было невозможно.
И Джиппо, и Красноносов вскоре были ранены, Михаил опять остался у пушки один. Он уже давно ничего не слышал, но хорошо видел, что один тигр подошел совсем близко, и уже разворачивает в его сторону орудие… Если тигр успеет выстрелить первым, бой закончится.
И вместе с этим боем закончится для солдата все, потому, что закончится жизнь.

Понимая, что этот выстрел – его последний шанс остановить врага, Михаил навел ствол прямо в лоб танку и выстрелил. В следующее мгновение немецкий снаряд разнес на куски и нашу пушку…

О том, что произошло потом, Михаилу рассказали уже в госпитале.
От неминуемой смерти его спас командир корпуса - генерал Попов. Попов, наблюдавший за действиями батареи с КП, видел, как самоотверженно, до последнего, сражались артиллеристы. Это он приказал еще в ходе боя вытаскивать раненых из-под огня.
За этот бой под Прохоровкой, Михаил Федорович Борисов был представлен к званию Героя Советского Союза.

Победа

А 1 мая 1945 года Михаил не отказал себе в удовольствии заплатить немцам по старым счетам. И, хотя сам он к тому времени уже не имел отношения к артиллерии, в Берлине примчался к стоявшим неподалеку от его части артиллеристам, по старой памяти сам встал к прицелу, и раз десять, сам лично выстрелил по рейхсканцелярии. Так он рассчитался с врагом за всех своих погибших товарищей, за лежащую в руинах Родину. А еще через день паренек из далекого сибирского городка оставил свой автограф на одной из колонн Рейхстага.
Миша написал тогда первое, что пришло ему в голову:

- «Мы из Сибири!» и подписался «Михаил Борисов».

Сегодня это кажется символичным. Как напоминание тем, у кого коротка память.

Герой Советского Союза Михаил Федорович Борисов был и оставался до последнего своего дня Солдатом Родины. Жил мой Герой в Москве. Вел активную общественную жизнь, писал книги, встречался с молодежью, рассказывал молодым Правду о подвиге Советского Народа.

Правду, которую знал не с чужих слов.

Я был и остался солдатом
Мне часто и мирной порой
Как будто на фронте когда-то
Случалось выдерживать бой,

Людей, извращающих, скажем,
Отцовскую славу и честь,
Хватает в Отечестве нашем.
Но тронутых спесью, не счесть!

Иной, как забралом закрытым
Прикрытый от горестных снов
Взирает с пресыщенным видом
На блеск боевых орденов.

И больше по этой причине
Бессменно, насколько могу,
Я светлую память поныне
О старых друзьях берегу.

О тех, кому только досталась,
Надежда на это, и пусть.
Отступит, коль надо усталость,
Заглохнет случайная грусть.

А стойкость победного года
Опорой послужит вполне,
Когда, хоть по дурости кто-то
Посмеет забыть о войне.