Попробую поделиться своей влюблённостью в Индию и Калькутту не только с помощью всратых метафор (Антиквар, Мансун), но и всратых фотографий.

Здесь представлена бытовая зарисовка из жизни ночного рынка на проезжей части. В индийских городах, в принципе, размыты привычные для нас понятия улицы/дома/рынка. Многие живут на улице. И это не бомжи в понятном нам смысле. Такие люди обустраивают свой быт прямо на тротуарах, сооружают подобие шалаша из коробок и старых рекламных плакатов, организуют из кирпичей очаг. Утром бедняки выстраиваются в очередь к колонке, чтобы помыться и почистить зубы, днём оттирают песком нагар с котлов, подметают "свой" участок тротуара. Улица - их дом. Взятка полицейскому или десятина старшине общины - налоги. Некоторые из таких бедняков развиваются до торговцев и начинают выставлять нехитрые товары, сделанные своими руками, найденные и отсортированные на помойках, слепленные на глинистом берегу Хугли, также прямо на тротуарах. Со временем, если повезёт, уличный торговец сможет купить навес, прижатый к стене и получит лавку-дом. Утром - прилавок, ночью - кровать. По сравнению с тротуаром уровень комфорта зашкаливает.

Так что выложить товары на газеты на асфальте, а самому сидеть на бордюре, пить сладкий масала-ти и болтать с соседом - вполне обычная картина для вечерней Калькутты.

- Хелен Рой, менеджер по персоналу.

Британский английский, изящное построение фраз. Моего словарного запаса едва хватает понимать ее, но поддержать диалог на таком же уровне не могу, несмотря на то, что изрядно пьян. Решаю сдобрить свою куцую речь комплиментом:

- У вас совсем не индийское произношение. Вы изучали язык в Великобритании?

- Нет, здесь. Английский - мой родной язык.

Девушка говорит "mother tongue", и я представляю чопорную mother, вбивающую в чернявую головку маленькой Хелен всё эти THE и R и four o'clock tea, пока смуглый папа в белом дхоти моет во дворе украшенного оранжевыми гирляндами цветов слона. Картинка исчезает, когда сквозь односолодовый туман до меня доходит значение фразы.

Вот оно что. Ясно-понятно. Хелен - представительница очень малочисленной группы калькутян - англо-индийцев. В большинстве своем это полукровки, которые приняли религию и культуру пришедших с запада бледных завоевателей. Отвергнувшие собственное традиционалистское общество и не воспринимаемые на равных белыми джентльменами, на которых так хотели походить, англо-индийцы неприкаянно болтаются между двух цивилизаций. Местом их компактного проживания в Калькутте является обветшалые бараки Боубаракс в районе Боубазар. Осыпающиеся на Боу-стрит и Роберт-стрит трехэтажные здания из красного кирпича в ливерпульском стиле построили во время второй мировой войны для американских военнослужащих. Солдаты так и не приехали и дома были заняты англо-индийцами. В восьмидесятых годах коммунальные службы признали строения ветхими и взяли на баланс для расселения, но 100 семей уперлись и не съехали. Из-за бюрократических особенностей жители Боубаракс с тех пор не платят за аренду, что только укрепляет их упрямство. В общем, доживают свой век на тающих осколках колониального величия.

Все это я узнал из мрачного, как значительная часть авторского калькуттского кинематографа, фильма "Боубаракс навсегда", о чем не преминул сообщить Хелен. Та незамедлительно отреагировала.

- Гадкий фильм, все в нем ложь.

Девушка заметно задета упоминанием картины, где некоторые герои представлены в неприглядном виде, и с жаром начинает рассказывать про выдающихся англо-индийцев, их вклад в развитие страны и мировую культуру. Вполуха слушаю мелодию её прекрасного произношения, всё больше погружаясь в журчащий над столом увлекательный рассказ бизнесмена и авантюриста мистера Сана. На этот раз вниманию публики представлена абсолютно правдивая выдуманная история о поездке в далёкие от цивилизации районы штата Нагаленд, наводненные полуголыми партизанами-нагами и закрытые от иностранцев, но не от полного, лысого, круглоголового проныры.

Вечеринка закончилась около девяти, гости разъехались кто куда, а я решил прогуляться до отеля "Гранд Оберой" - послушать джаз, а по дороге проветрить голову. Лёгкий вечерний променад уже через двадцать минут превратился в серьезное испытание. Сначала порывы ветра сдули прохожих и редкие такси. Сорвавшийся с постамента рекламный щит ветром протащило по тротуару на противоположной стороне дороги и швырнуло в лопнувшую миллиардом осколков витрину аптеки. Потом резко, как будто включили душ, начался тропический ливень с громом и молниями. Кафе и магазины давно закрылись, так что возможности переждать дождь в сухом месте не предвиделось. Да и кто может всерьёз рассчитывать переждать дождь в сезон дождей - мансун? Вода может без перерыва извергаться сутками. Были мысли добраться-таки до "Гранд Обероя", но вскоре расхотелось появляться там в столь плачевном виде. Да и настроение продолжать вечер прошло, ни в какой бар, ни на какой джаз уже не хотелось. Хотелось забраться под теплое одеяло, выпить горячего чая с медом и слушать дождь за окном. Пришлось перебегать от укрытия к укрытию в сторону Нью-Маркета, где такси можно найти даже ночью.

***

Под широким навесом лавки торговцев рисом пьют вечерний чай трое индийцев и мокрый белый - я. Улица похожа на горную реку, бурлящую и извилистую. Допив свой чай, паренёк лет шестнадцати с едва пробивающимися усами, одетый в белую майку и красно-белую клетчатую юбку лунги, плотно повязанную вокруг бёдер на бенгальский манер, белозубо улыбается до ушей, говорит, что поможет найти такси и убегает в дождь. Это Индия, сэр. Скорее всего парень не рассчитывает на рупии с моей стороны, вернее, может оскорбиться, если я их ему предложу при всех. Открытый народ. Несмотря на свою бедность, или благодаря ей, среди простых индийцев встречается искренняя готовность протянуть руку помощи. Тем более, если в помощи нуждается редкий в ночи белый. Думаю, что потом это будет одной из популярных тем разговоров лавочников за стаканом чая. Сказ о том, как белого на такси сажал. Парень возвращается через несколько минут и улыбается еще шире - нашёл.

Иду за ним по щиколотку в воде сначала вдоль улицы, потом резко сворачиваем в узкий, в одного человека, проход между зданиями. Я не чувствую опасности. В другой ситуации вряд ли пошел бы за незнакомцем ночью по этому району. Но не сегодня. Выходим на параллельную улицу и оказываемся на перекрестке. По моим прикидкам, мы где-то в районе Талтала. Два желтых амбассадора под единственным в пределах видимости работающим фонарем. Желтые амбассадоры - фирменный транспорт калькуттских таксистов. Эти машины, модельный ряд которых не менялся с пятидесятых годов прошлого века, уверенно чувствуют себя на подтопленных улицах и могут спокойно передвигаться по мелководью, песку и сугробам.

Водитель ближнего такси - бихарец в темно-сером сафари-сьют - корпоративной одежде таксистов - завидев белого, громко зовет и обещает молнией доставить куда надо. Останавливаюсь возле него, называю адрес. Тот тут же выпаливает:

- Хандред бакс.

Брат, да в такую ночь хоть за сто пятьдесят, только довези. Но улыбчивый парень, который меня сюда привел, тащит за рукав к соседней машине. Похоже, у него договоренность с другим таксистом. Соседняя, так соседняя, какая разница?

Второй водитель - старый сикх в тюрбане и при серьезных седых усах. Молча выслушивает адрес, кивком предлагает забраться в машину, заводит мотор и включает счетчик. Пожимаю руку парню, приведшему меня сюда. От денег он отказывается. Улыбается и смотрит, как машина выруливает, поднимая волны, вверх по улице против потока вспененной дождем воды. Таксист едет молча. Время от времени перекладывает пальцем гутку за щекой. Вот это норм. Не люблю балаболов, а этот, похоже, человек серьезный, не первый десяток лет за рулём.

Оказавшись в машине, первым делом проверяю телефон. Нет. Мансун не забрал свою добычу. Спасли нежную электронику несколько слоев пакетов. Но сигнала все-равно нет. Одежда мокрая, обувь мокрая, документы и кошелёк в пакете сухие. Зонта с собой не взял, да он бы и не помог от капель, несущихся по всем плоскостям над поверхностью земли. Слушаю джазовую импровизацию из убаюкивающего урчания мотора и барабанной дроби капель по крыше, наслаждаюсь наполненным запахами Индии теплом салона. В мыслях я уже дома, после горячего душа и горячего ужина пью горячий чай с пироженкой из бакалеи "Кукиджар". Той самой, с арахисом и карамелью, которая осталась со вчерашнего вечера. Погруженный в грëзы о горячем чае, не сразу замечаю, что мы стоим возле остановки общественного транспорта на улице без фонарей. Вглядываюсь в темноту, пытаюсь разобрать, где мы и зачем. Водитель общается с кем-то, стоящим под навесом остановки. Слышу слово "Алипур" - название нужного мне района. Сквозь грохот грома и шум дождя до меня доходит, что таксист спрашивает дорогу. Обычная ситуация, учитывая, что значительная часть местных таксистов - беженцы из соседнего штата Бихар. Однако старый сикх выглядел достаточно по-калькуттски, чтобы заподозрить его в незнании маршрутов. Обменявшись парой фраз с малоразличимым в мутной мгле за окном собеседником, таксист поворачивается ко мне и говорит, что не поедет до Алипура, потому что далеко и в другую сторону.

Понимаю, что он говорит серьезно. Не паникую. Предлагаю все-таки доехать за повышенную плату:

- Бхайсаб, до соу бакс.

Использую общепринятую в Индии форму обращения к незнакомому равного со мной социального уровня. Что-то среднее между "уважаемый" и "брат". Одновременно обозначив 200 рупий, повышаю ожидаемую цену поездки почти в три раза. Режущее слух "бакс" - всего лишь название местной валюты на жаргоне таксистов. Со всеми накрутками за ночь, дождь и мою белую кожу старый сикх может рассчитывать максимум на 80 рупий.

Надежда на пробуждение интереса водителя к поездке не оправдывается, старик ни в какую не намерен меня возить. Похоже, таксист прямо сейчас пересек крайнюю черту хронического недосыпа и вошел в режим автопилота с заданным маршрутом до дома. Зато упоминание денег запустило в его программе затухшую ранее функцию. Таксист стучит пальцем по счетчику и чеканит:

- Твенти фор рупис.

Впав на мгновение в ступор от непосредственности старого сикха, завёзшего меня неизвестно куда, тянусь к кошельку, но быстро себя одергиваю и ныряю из такси в водоворот калькуттских улиц.

***

Человек из-под навеса на автобусной остановке, оказавшийся полуголым нищим стариком с безумным взглядом, был не особо разговорчив с белым, так что идти пришлось наугад, выбирая самые широкие улицы на перекрестках.

Дождь немного унялся, ушли в сторону от города грозовые тучи, и раскаты грома доносились приглушенно откуда-то слева по ходу движения. Несмотря на липнущие к ногам мокрые штаны, я рад именно такой погоде. Окажись белый турист здесь ясной ночью - наверняка нарвался бы на банду местных гопников на мотоциклах. А так - всего лишь промок. А гопники, попив на ночь сладкого масала ти с буйволиным маслом гхи, уже давно спят и видят сны, в которых они танцуют с Шахрукханом и красотками в ярких сари под песню Катрины Каиф. Единственное, что заботит меня, шагающего по щиколотку в мутной воде - перспективы не заметить водоворота и окунуться в колодец коллектора. А в калькуттских коллекторах есть вещи пострашнее гопников.

Дождь стих настолько, что я могу слышать собственные шаги. Могу даже ориентироваться по вывескам магазинов с написанными на них адресами - зачастую единственный способ понять, где ты находишься в городе, не признающем дорожные указатели. Иду на запад и юг. В крайнем случае упрусь в реку Хугли - она гарантированно выведет к Даймонд Харбор-роад, а по ней до дома рукой подать. Вышел из района Талтала, прошел мимо полицейского участка Боубазар. Позади остались и упоминавшиеся в разговоре с Хелен англо-индийские бараки. Производят мрачное впечатление. Говорят, что здесь самая красивая в городе уличная иллюминация и самые яркие гуляния на Рождество. Может быть и так, но без разноцветных лампочек и гирлянд в слабом свете редких фонарей от жилого комплекса веет безысходностью. Случайно замеченные в окнах первых этажей картины небогатого быта только усиливают гнетущее впечатление.

Ночной Нью-маркет появился после очередного поворота неожиданно и сразу весь, в переливающемся убранстве фонарей и их отражений в лужах. Двигаюсь в сторону Майдана по южному краю мимо закрытой лавки портного Джагги, потом в переулок менял. Пришлось быстро пройти через огрызок трущоб с нищими беженцами из Бихара, оставив армянскую церковь по правую руку, выйти к Индийскому музею. А там, чуть южнее, где Парк-стрит сливается с ЭйДжиСиБосс-роад, под эстакадой круглосуточная стоянка такси и дорогу до Алипура я смогу показать сам.

PS

Из китайского ресторана расходились около девяти часов вечера. Часть гостей, включая виновника торжества, во главе с мистером Саном, набившись в два такси, поехали играть в бильярд в пивной паб "Биг-бен" на Шекспир-сарани. Я, устав от шума и поддавшись волшебству ночного города, решил прогуляться до отеля "Гранд Оберой", чтобы выпить пива и угостить шотландским виски Карлтона Кито - старейшего местного джазмена, устраивающего импровизации на небольшой сцене бара "Чоуринги" по четвергам. Кито - легенда индийского джаза, оставшийся в Калькутте в семидесятых, когда большая часть музыкантов переехала в Бомбей, соблазненные болливудскими контрактами. Кито выбрал этот город и стал ярчайшим представителем феномена калькуттского джаза и почетным гостем ежегодного фестиваля. После многолитрового знакомства с русскими, еще в восьмидесятых, Кито выучил "Подмосковные вечера" и каждый раз играет эту мелодию при появлении кого-либо из наших в баре. В общем, вечер обещает быть томным. Идти, по моим прикидкам, около часа. Как раз китайская еда немного уляжется, освободится место для пары стаканов пива с орешками. Легкий ветер, разгоняющий запахи и звуки засыпающего города, подталкивает в спину и приглашает окунуться в незабываемую атмосферу ночной Калькутты.

Одна сторона двора храмового комплекса Дакшинешвара состоит из ряда храмов в честь Шивы с порталом в середине. Другие три стороны представляют собой кельи, двери которых выходят на колоннады. Это помещения для администрации храмового комплекса, гостевые комнаты, кладовки и кухни, где готовится пища для храмового почитания. В северо-западном углу двора, окнами на реку, комната, в которой Рамакришна провел почти все зрелые годы жизни. Естественно, что теперь она составляет центр интереса и почитания всех, кто посещает Дакшинешвар. Это большая, приятная комната, безусловно, лучшая во всем дворе. Здесь относительно прохладно, потому что она одной стороной выходит на колоннаду, другой же — на реку. Недавно в ней заново облицевали пол, о чем каждый почитатель Рамакришны должен пожалеть — теперь уже никто не пройдет по плиткам, по которым ступала нога Рамакришны. За исключением пола, в комнате мало что изменилось. Две кровати Рамакришны стоят на своем месте, рядом, как стояли всегда, на одной кровати он сидел днем, на другой спал. Вид из его окна едва ли мог измениться.

К северу от двора, почти на самом берегу, видна одна из двух музыкальных башен, именуемых нахабат. Она очень важна для нашего повествования. К западу река бурно катит свои коричневые волны. Невысокие пальмы на противоположном берегу не в силах скрыть приметы индустриализации Калькутты — там и сям торчат заводские трубы. Но на закате и на восходе Ганга обретает прекрасную таинственность и течет вне времени, приметы которого по ее берегам тают в тускло-золотой дымке. Старинной постройки лодки с высоко задранными носами, на каких наверняка часто путешествовал и Рамакришна, скользят по воде и растворяются во мгле. Их силуэты смутно напоминают гондолы, да и волшебная золотистая полумгла многим людям Запада должна напомнить закаты на лагунах Венеции.

Кристофер Ишервуд

Рамакришна и его ученики

В  1847 году Рани купила двадцать акров земли в Дакшинешваре, деревне примерно в четырех милях к северу от Калькутты.  Там она разбила храмовый сад и построила несколько храмов. Ее Иштой, или Избранным Идеалом, была Божественная Мать - Кали.

Храмовый  сад  расположен возле самой  Ганги,  на  восточном берегу.  Всю  северную и часть восточной стороны  этого  участка занимают  посадки  фруктовых деревьев,  цветочные клумбы  и  два небольших пруда.  Южная сторона вымощена кирпичом на известковом растворе. Посетитель, приплывающий на лодке по реке, поднимается по ступеням внушительного гхата, который ведет к чандни – крытой террасе,  по  обеим сторонам которой стоят в ряд вдоль берега по шесть храмов Шивы.  К востоку от террасы и храмов Шивы находится обширный мощеный прямоугольный двор,  протянувшийся с севера  на юг.  Посреди двора стоят два храма: больший, расположенный ближе к  югу  и обращенный фасадом на юг,  посвящен Кали,  а  меньший, обращенный к Ганге - Радхаканте,  то есть Кришне, Супругу Радхи. Девять  куполов  со шпилями увенчивают храм Кали,  а  перед  ним стоит просторный натмандир или музыкальный зал  - терраса,  поддерживаемая величественными колоннами.  В северо-западном и юго-западном  углах этого храмового комплекса находятся два нахабата или музыкальных башен,  с которых разносится музыка в определенные часы,  особенно на рассвете,  на закате и в полдень, когда в храмах идут службы.  Три стороны вымощенного двора - все,  кроме западной - окружены рядом помещений,  отведенных под кухни, кладовые, столовые, а также квартиры для персонала и гостей. Комната  в северо-западном углу,  как раз около последнего из  храмов Шивы,  представляет  особый  интерес для нас,  - ибо  здесь  Шри Рамакришне  суждено было провести большую часть своей  жизни.  С западной  стороны  этой комнаты  пристроен  полукруглый  портик, смотрящий  на реку.  Перед портиком с севера на юг проходит тропинка,  за которой - большой сад,  а ниже сада - Ганга.  В саду к северу  от этих строений находятся Панчавати,  баньян  и  дерево бильва,  связанные  с  духовной практикой Шри Рамакришны.  Также  к северу от храмового ансамбля располагается кутхи или одноэтажная дача, где останавливались члены семьи Рани Рашмони при посещении храмового сада.  И дальше к северу, отделенный высокой стеной от храмового  сада  - пороховой  склад,  принадлежащий  Британскому Правительству.

Свами Никхилананда

Биография Шри Рамакришны Парамахамсы