Этот костюм был заказан в 1620 г. для свадьбы короля Густава II. Адольфа Шведского. Детали были изготовлены в Гамбурге, а затем отправлены в Швецию, где они были собраны при дворе короля. В то время как кассок (полукафтан) и бриджи шерстяные, камзол сделан из шелкового атласа. Весь костюм вышит золотой вышивкой.
Выставлен в Livrustkammaren в Стокгольме, Швеция.
Свадебный наряд шведского короля Густава II Адольфа (1594-1632 гг. н.э.); в настоящее время хранится в Ливрусткаммарене в Стокгольме, Швеция. Также попона с седлом для лошади короля.
Кавалерийская атака является одним из важнейших элементов в изучении вопроса об использовании лошадей на войне в Новое время. Однако зачастую мы имеем о ней искажённое представление и ассоциируем кавалерийскую атаку исключительно с бешеным галопом, которым всадники, подобно вихрю, мчатся по полю битвы. Этим заблуждением мы во многом обязаны блистательной эпохе Наполеоновских войн, когда, согласно уставам того времени, французской кавалерии действительно надлежало атаковать на галопе. А насколько такая практика была актуальной для XVI–XVIII веков?
Аллюр боевой лошади
Алгоритм кавалерийской атаки зависит от множества факторов: это и физические кондиции лошади, и вес защитного вооружения на всаднике, и ориентация на огнестрельное или холодное оружие в атаке, выучка и лошади, и всадника, и множество иных обстоятельств. Изучение темпа атаки — это нечто большее, чем просто оценка скорости лошадей. Это попытка понять, насколько различные факторы влияли на тактику кавалерии в то или иное время, а также почему и каким образом эволюционировала тактика конного боя, почему одни доктрины сменяли другие.
Традиционно принято делить аллюр лошади на три естественных темпа: шаг, рысь и галоп. Каждый из этих темпов может быть увеличен, плавно перетекая в другой, более быстрый. Однако ключевая проблема здесь состоит в том, что мы не можем точно высчитать скорость, с которой двигалась лошадь XVI века, нёсшая вооружённого всадника.
Караколирующие кирасиры
Более или менее точные цифры, соотносящиеся со скоростью движения французской конницы, стали появляться только в работах Жака Амабля д’Оверня, главного инструктора по верховой езде Королевской военной школы в Париже, занимавшего эту должность с 1756 по 1788 год. Приблизительная скорость движения эскадрона французской конницы во второй половине XVIII века равнялась 5,8–7,7 км/ч при шаге, 7,8–14 км/ч при рыси и 13,3–19 км/ч при галопе. Эти цифры могут показаться заниженными, однако нужно понимать, что необходимость слитного движения целого эскадрона (французский эскадрон в XVIII веке по регламенту должен был насчитывать 150–160 человек) с сохранением строя накладывала ограничения на скорость движения. Также определённую лепту вносил характер ландшафта. Поэтому даже эти данные, собранные д’Овернем путём экспериментов, можно считать условными. И всё же они очень близки к тем, которые французская кавалерия демонстрировала в середине XIX века — 18–21 км/ч для галопа.
Рейтары и караколь
Иоганн Якоби фон Вальхаузен в своём трактате о кавалерии, изданном в 1616 году (когда в реальности на полях сражений копейная конница практически исчезла), писал:
«Копейщик начинает медленно ускоряться, затем переходит на галоп и, наконец, на нужном расстоянии, которое составляет около 60 шагов, он пускает лошадь в карьер».
Такое последовательное наращивание темпа было обусловлено названными выше ограничениями, действовавшими и на лошадь, и на всадника. Кавалерия в пересчёте на деньги и трудозатраты, связанные с выучкой, стоила на несколько порядков больше, чем пехота, поэтому забота о здоровье лошади была важной задачей для всадника и его командира. Резкий переход на галоп также негативно сказывался на плотности порядков, в то время как согласованность и слитность действий кавалерийского эскадрона была краеугольным камнем его боевой эффективности.
Анн де Батарне, барон д’Арк, герцог де Жуайёз
Действенность этого правила наглядно продемонстрировало сражение при Кутра 20 октября 1587 года, в котором войска Генриха Наваррского разбили армию герцога де Жуайёза. Герцог легкомысленно проигнорировал возможные последствия и бросил свою конницу в атаку на бешеной скорости. Из-за этого к моменту сшибки с кавалерией Наваррского кони воинов де Жуайёза устали и нарушили порядки. Таким образом, кавалерия герцога не могла действовать эффективно и была разбита конницей Генриха.
С середины XVI века, в связи с ростом доли огнестрельного оружия на полях сражений (у конницы это были преимущественно пистолеты с колесцовым замком), появился новый вид тяжёлой кавалерии, существенно повлиявший на общепринятый темп атаки. В отличие от копейной конницы, вооружённые пистолетами рейтары и кирасиры больше не обязаны были вести бой на галопе, поскольку используемое ими оружие накладывало на них определённые ограничения. Огнестрельное оружие того времени не отличалось особой точностью, а произвести меткий выстрел на скаку было ещё сложнее.
Для того, чтобы максимально реализовать огневой потенциал подобной кавалерии, военачальники стали использовать тактику караколя. Она заключалась в том, что всадники, сменяя ряды, разряжали оба своих пистолета в сторону солдат противника, держась от него на расстоянии. В этих условиях снижался спрос к качеству и выучке лошадей. Да и в целом рейтар или кирасир в пересчёте на деньги и трудозатраты стоил существенно меньше, чем обученный конник с копьём. В результате рейтары и кирасиры ездили порой чуть ли не на водовозных клячах.
Использование пистолетов, более простых в обращении, нежели копья, и более низкая стоимость лошадей позволили существенно увеличивать численность рейтар по сравнению с копейной конницей прошлого. Естественным минусом при подобном подходе была неспособность эскадрона слитно идти на галопе: кони были очень разного качества, а выучка всадников порой оставляла желать много лучшего. Поэтому офицеры зачастую предпочитали вести эскадроны рысью, не переходя на галоп, даже если строй эскадрона окончательно не рассыпался.
Пистолеты с колесцовым замком
К началу Тридцатилетней войны (1618–1648) копейная конница практически исчезла из западноевропейских армий. Движение рысью, которое предпочитали рейтары, было самым распространённым темпом для кавалерии на полях сражений. Вероятно, к тому моменту, когда в конфликт вступила Швеция, возглавляемая решительным королём Густавом II Адольфом, это была доминирующая доктрина кавалерийской тактики.
Шведская кавалерийская атака
Шведская армия не сразу ступила на путь реформ. Например, в начале войны с Речью Посполитой (1620–1629) шведские кавалеристы, атаковавшие на своих низкорослых лошадках, всё ещё применяли тактику караколя. Однако столкновения со знаменитыми польскими «крылатыми» гусарами быстро показали королю предел эффективности данной тактики, заставив задуматься о необходимости сделать конницу более скоростной и мобильной. Густав решил отныне меньше полагаться на огнестрельное оружие, отдав приоритет рукопашной схватке. В свою очередь, это могло поспособствовать увеличению скорости атаки. Ускорение темпа движения на завершающей стадии атаки сокращало время пребывания кавалерии под огнём неприятеля. С другой стороны, такое ускорение увеличивало ударный эффект конницы, давая ей преимущество в рукопашном столкновении. Этому аспекту придавал особое значение шведский король Густав II Адольф. Наконец, выбор более быстрых темпов атаки стал также возможен благодаря сокращению числа рядов в эскадроне в ходе осуществлённой Густавом глобальной реорганизации шведской армии.
Тем не менее сложно утверждать, что шведская конница в годы Тридцатилетней войны атаковала исключительно на галопе. Например, король ввёл практику, согласно которой между эскадронами кавалерии чуть впереди могли располагаться отряды мушкетёров. Такой комбинированный строй должен был синхронно выдвигаться во фронт противнику, а это, естественно, кардинально ограничивало кавалерию в скорости движения — фактически ей приходилось подстраиваться под темп движения пехоты. Мушкетёры прикрывали конницу, являвшуюся в то время наиболее ценным родом войск. Затем, когда пехота оказывалась в диапазоне неприятельского огня, кавалерия резко взвинчивала темп и устремлялась на неприятеля. Шотландский наёмник в армии Густава II Адольфа генерал Роберт Монро, участник битвы при Брейтенфельде (1631 год), вспоминал, что шведским кавалеристам разрешалось атаковать, когда они оказывались от противника на расстоянии примерно в 50 м. Таким образом, мы можем задаться вопросом, атаковала ли вообще конница Густава на галопе, как это принято считать? Ведь на таком коротком расстоянии лошадь может просто не успеть набрать нужный темп.
Густав II Адольф
Начнём с того, что начав атаковать рысью с расстояния в 50 м, всадники теоретически могли перейти на галоп за считанные метры от неприятельских порядков. К тому же конница далеко не всегда действовала совместно с пехотой, и в этом случае отсутствие преграды и ограничителя в виде мушкетёров делало набор нужного темпа атаки более лёгким. Очевидно, тактика шведской конной атаки при совместном действии с мушкетёрами заключалась в следующем. Конница атаковала рысью из-под прикрытия пехоты, затем делала залп из пистолетов на скаку, после чего резко взвинчивала темп, переходя на что-то подобное слегка замедленному галопу на последних метрах перед неприятелем, сокрушая его, уже потрёпанного пистолетным огнём. Такой темп, безусловно, нельзя считать галопом в полном смысле этого слова, поскольку предельно ограниченное расстояние не позволяло развить нужную скорость.
В других европейских армиях
К концу Тридцатилетней войны увеличение темпа кавалерийских атак можно было наблюдать практически во всех сражающихся армиях. Однако сложно сказать, насколько оно приблизилось к шведской модели, подразумевавшей внезапный рывок. В битве при Рокруа 19 мая 1643 года сошлись бывшие союзники и противники шведов: эскадроны эльзасской кавалерии на испанской службе и французская конница маршала Гассиона, бывшего офицера Густава Адольфа. Современники оставили нам упоминание как минимум об одной атаке на галопе со стороны левого крыла французской армии. Граф Анри де ла Ферте-Сеннтерр решил проявить инициативу и повёл свои эскадроны в атаку, однако, как и Жуайёз почти столетием ранее, сделал это слишком поспешно. К моменту сшибки порыв французской кавалерии иссяк, лошади заметно устали. Вступившие с ними в схватку эскадроны из Эльзаса, напротив, проявили выдержку и успешно отразили атаку.
В сражении при Лансе в 1648 году, когда кавалерией на правом крыле командовал уже сам принц Конде, имел место такой эпизод. Французские эскадроны и сражавшиеся на испанской стороне лотарингские эскадроны Линивиля оказались друг напротив друга на расстоянии пистолетного выстрела. В итоге массы конницы сначала обменялись залпами, после чего уже последовала яростная рубка. Однако на таком расстоянии, безусловно, ни одна из сторон не могла атаковать на галопе.
Граф Жан де Гассион, маршал Франции, участник сражений при Рокруа и Лансе
Что касается Англии, где в это же время полыхала гражданская война, то там тоже прослеживалась определённая эволюция темпов кавалерийских атак. Доктрина, актуальная для английской кавалерии накануне гражданской войны, во многом походила на традиции армий континентальной Европы начала XVII века, в особенности на голландскую школу. Голландская тактика опиралась преимущественно на огнестрельное оружие и сравнительно медленный темп движения.
Одним из главных инициаторов перемен был, несомненно, принц Руперт, обладавший значительным военным опытом, полученным во время Тридцатилетней войны, где он сражался на стороне протестантов. В ходе первых же стычек с войсками Парламента принц отметил, что атаки его конницы, шедшей на большой скорости, деморализовали противника. Армии Парламента и, в первую очередь, войска Оливера Кромвеля довольно быстро переняли эту тактику кавалерийских атак.
Об этом свидетельствовал, например, кавалерийский офицер в парламентской армии Джон Вернон. В своём трактате «Молодой кавалерист», изданном в 1644 году, он рекомендовал атаковать врага на «полном карьере». Тем не менее Вернон всё же советовал всадникам сначала стрелять из пистолетов, а уже затем браться за палаши. Учитывая небольшой радиус огня пистолета, у всадника для ускорения в запасе была сравнительно маленькая дистанция.
Принц Руперт в бою
В целом пример Густава Адольфа показывал, что облегчение брони у всадников и ориентация на холодное оружие позволяли коннице наращивать темп атаки относительно тактики, принятой в армиях Западной Европы в начале Тридцатилетней войны. Тем не менее использование галопа в атаке оказалось сложным делом, поэтому эффективно действовать подобным образом могли только самые опытные и обученные подразделения.
Век галопа
В конце XVIII века с началом Революционных войн галоп являлся самым распространённым темпом атаки в кавалерийских полках по всей Западной Европе. Эта эволюция была сопряжена со значительными качественными переменами: в эскадронах увеличилось количество офицеров, была улучшена процедура выучки кавалеристов, которые действовали теперь с опорой на подробные тактические инструкции. Как же проходила данная эволюция?
На начало XVIII века галоп всё ещё использовался в европейских армиях очень вариативно. Например, из всей кавалерии Людовика XIV в ходе Войны за испанское наследство атаковать на галопе предпочитали только эскадроны Мэзон дю Руа (гвардии королевского дома) и жандармы — элитные конные части с первоклассными лошадьми. Для других подразделений, вероятно, наиболее актуальной была рекомендация маршала Виллара, который в 1701 году советовал кавалерии атаковать «рысью, чуть ускоряясь за тридцать шагов от неприятеля». Подобный подход, вероятно, являлся наиболее распространённым в Западной Европе. Герцог Мальборо, который в конной схватке призывал полагаться исключительно на холодное оружие, разрешал двигаться только быстрой рысью. Таким образом, скорость движения приносилась в жертву сплочённости строя и слитности действий внутри эскадронов.
Карл XII
Горячим приверженцем кавалерийских атак на галопе в начале XVIII века был шведский король Карл XII. Начав ускоряться с шага, шведские эскадроны спешно переходили на быструю рысь. Затем, когда до неприятеля оставалось примерно 150 шагов, они пускались в галоп. Возможность реализации такой атаки была обусловлена хорошей выучкой шведской кавалерии. Свою лепту вносила и личность короля, который был буквально одержим рыцарским духом прошедших столетий. Карл придавал большое значение моральному духу своей армии, и шведов перед каждым сражением напутствовали капелланы. Таким образом, атака слитной массы конницы, «колено к колену» (во французской традиции такое построение называлось «botte à botte» — сапог к сапогу) на галопе имела ещё и мощнейший психологический эффект — не только для неприятеля, но и для самих шведов, убеждённых в собственной неуязвимости.
После гибели шведского короля его дело продолжало жить. На протяжении XVIII века командующие европейских армий всё чаще стремились использовать галоп в действиях кавалерии. Нередко это были частные инициативы, которые не совпадали с общепризнанным мнением, но фактически они приводили к трансформации военной доктрины. Сторонником атак на галопе был французский фельдмаршал Мориц Саксонский, однако его взгляды не находили отклика у высшего командования. Кавалерийские инструкции, изданные во Франции в 1732 году, предусматривали только атаку рысью, в то время как галоп был отвергнут, чтобы не рисковать целостностью эскадронного построения. Таким образом, до Войны за австрийское наследство существенных изменений в тактике кавалерии не наблюдалось.
Прусский реформатор
Реформы пришли оттуда, откуда не ждали — из Пруссии. Фридрих II, пока ещё не Великий, унаследовал от своего отца конницу, более привычную к парадам, нежели к войне. Разгром его кавалерии при Мольвице в 1741 году (само сражение пруссаки всё же смогли выиграть) убедил короля в необходимости радикальных перемен. Фридрих, изучавший историю походов Карла XII, пришёл к выводу, что успеха можно будет достигнуть, только отказавшись от ставки на огнестрельное оружие в конном бою и перейдя на галоп.
Фридрих Великий
Естественно, залогом эффективной атаки на галопе была хорошая выучка и слаженность действий эскадронов — только так формация не рассыпалась бы при движении, и конница сохранила бы свои ударные качества. Поэтому Фридрих II был так озабочен обучением своих войск. Король считал, что атака рысью оказывает негативное влияние на мораль солдат, у которых появляется время подумать, представить себе все возможные последствия кавалерийской сшибки и подсознательно начать избегать её. Движение должно было быть молниеносным, чтобы солдаты не успевали задуматься о своей судьбе и, как следствие, упасть духом. Король впоследствии писал:
«Я водил свои эскадроны на быстром галопе, потому что в этом случае страх держит трусов с остальными — они знают, что если начнут колебаться во время атаки, то будут раздавлены остальной частью эскадрона».
Прогресс прусской кавалерии был очень быстрым. Вскоре она уже переходила на галоп на расстоянии в 30 шагов от врага. В июле 1744 года расстояние галопирующей атаки было увеличено до 200 шагов, и в завершающей стадии атаки прусские эскадроны должны были врезаться во вражеские порядки на полной скорости. В 1756 году это расстояние достигло астрономических 1,6 км, причём последние 500 м нужно было преодолевать на полной скорости.
Головокружительный успех прусской кавалерии не оставил равнодушными ни противников Фридриха, ни его союзников. Австрийцы, которым больше всего доставалось от прусского короля, в 1751 году издали специальный регламент, также предписывавший кавалерии атаковать на галопе. Однако на практике им потребовалось ещё несколько лет на апробацию и эффективное внедрение этой тактики. У французов дела обстояли ненамного лучше: накануне Семилетней войны (1756–1763) общепринятым темпом кавалерийской атаки была рысь. Только тяжёлые поражения на полях сражений в итоге подтолкнули правящие круги Франции к глобальному пересмотру военной доктрины. Результатом стал изданный в 1766 году ордонанс, который рекомендовал кавалерии переходить на галоп на расстоянии в сто шагов от неприятеля.
Галоп практически не использовался на протяжении XVII века и стал основным темпом атаки европейской кавалерии только во второй половине XVIII столетия. Человеком, оказавшим решающее влияние на возвращение этого темпа атаки на поля сражений, можно считать именно Фридриха II, хотя ощутимую лепту внёс и Карл XII. Безусловно, существовала тенденция к ускорению кавалерийских атак, и переход на галоп неизбежно рано или поздно произошёл бы. Фридрих резко форсировал этот процесс, путём регулярной муштры решив одну из главных проблем, возникавших перед любым военачальником, использовавшим эту тактику. Обученные сохранять строй даже на бешеной скорости, с тренированными выносливыми конями, прусские всадники стали моделью, на которую в последующие десятилетия ровнялись все европейские стратеги.
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
Польша когда-то была суровой морской державой. Центром её морской истории и мифологии по сей день является сражение под Оливой осенью 1627 года, которое называют не иначе как «польским Трафальгаром». Как же поляки воевали на море — в нашей статье.
Предыстория
Путь к морю для поляков проторил король Казимир IV Ягеллончик, в ходе Тринадцатилетней войны 1454–1466 годов разбивший Тевтонский орден, который по условиям мирного соглашения стал вассалом польской короны.
Получив выход к морю, поляки озаботились созданием собственного флота, дабы впредь не полагаться на одних лишь наёмных каперов. Первые попытки в этом направлении в начале 60-х годов XVI века сделал король Сигизмунд Август.
К 1572 году, когда наконец на воду удалось спустить первый галеон королевского флота, расстановка сил на балтийском морском театре поменялась, и опытные датские корсары уже два года подряд драли на лоскуты своих польских визави и торговцев, захватив в общей сложности 45 кораблей.
В том же 1572 году преставился и «отец» польского флота король Сигизмунд Август — вместе с ним на тридцать с лишним лет пришлось похоронить и мечту поляков о море. Лишь в 1606 году в Гданьске организовали небольшую эскадру кораблей под флагами с белоснежным орлом для защиты этого стратегически важного порта от шведских кораблей.
При чём здесь Тридцатилетняя война?
В 1611 году Карлу IХ Шведскому наследовал его сын Густав II Адольф, отличавшийся воинственностью и огромными политическими амбициями. Он активно воевал с Речью Посполитой, в ходе этой борьбы периодически предпринимая попытки захватить Гданьск.
В 20-е годы в центре Европы развернулись поистине эпохальные дела, которые во многом обусловили логику дальнейших событий, а именно — шла Тридцатилетняя война. Истовый лютеранин, Густав Адольф практически с самого начала данного конфликта всерьёз рассматривал возможность участия в нём Швеции. Более того, король-воин планировал убить двух зайцев одним выстрелом и попутно решить и польский вопрос. Чтобы попасть в Германию, где находился основной театр Тридцатилетней войны, Густав хотел высадиться в Пруссии, которая тогда находилась в ленной зависимости от Речи Посполитой, попутно ликвидировав гданьский порт.
С лета 1626 года шведы с переменным успехом пытались блокировать Гданьск с суши и с моря. Двадцать второго мая 1627 года их эскадра вновь подошла к городу — шесть их кораблей задействовали в прямой блокаде, а ещё десять встали на якорь у Геля.
Силы сторон
Состав шведской блокирующей эскадры из шести кораблей под началом адмирала Нильса Стёрнхольда был следующим:
Tigern — галеон, 22 орудия, 320 тонн.
Solen — галеон, 38 орудий, 300 тонн.
Pelikanen — галеон, 20 орудий, 200 тонн.
Manem — галеон, 26 орудий, 300 тонн.
Enhörningen — галеон, 18 орудий, 240 тонн.
Papegojan — пинас, 16 орудий, 180 тонн.
Итого: шесть кораблей, 140 орудий, 700 солдат и матросов.
Польский флот, базировавшийся у Гданьска, насчитывал десять кораблей и был разбит на две эскадры.
Первая эскадра:
Święty Jerzy — галеон, 31 орудие, 400 тонн.
Latający Jeleń — галеон, 20 орудий, 300 тонн.
Panna Wodna — пинка, 12 орудий, 160 тонн.
Czarny Kruk — флейт, 16 орудий, 260 тонн.
Żółty Lew — пинка, 10 орудий, 120 тонн.
Вторая эскадра:
Wodnik — галеон, 17 орудий, 200 тонн.
Król Dawid — галеон, 31 орудие, 400 тонн.
Arka Noego — пинка, 16 орудий, 180 тонн.
Biały Lew — флейт, 8 орудий, 200 тонн.
Płomień — флейт, 18 орудий, 240 тонн.
Итого: десять кораблей, 179 орудий, 1160 солдат и матросов.
На одном из двух крупнейших кораблей коронного флота, Król Dawid, из 31 орудия лишь пять можно назвать крупными: одну 22-фунтовую укороченную кулеврину, две 12-фунтовки и две 9-фунтовки. У шведов, за исключением 38-пушечного Solen, дела обстояли не лучше. На флагманском Tigern, например, из 22 орудий тяжёлыми можно назвать лишь две 12-фунтовки, остальные были по пять фунтов.
Да, на шведских кораблях, в среднем, имелось больше орудий, однако суммарный перевес в огневой мощи был всё же на стороне моряков Речи Посполитой. Также нередко встречается мнение, что шведские корабли, принимавшие участие в Оливском сражении, были существенно крупнее польских.
Это утверждение ошибочно, однако появилось оно не на пустом месте. В шведском флоте имелись и крупные корабли — водоизмещением от 400 до 900 тонн, а весной того же 1627 года, то есть до Оливского сражения, был заложен корабль-гигант Vasa, тоннаж которого преодолел барьер в тысячу.
Некоторые историки принимают соотношение польского и шведского флотов как 1:8. Однако у Гданьска стоял далеко не весь шведский флот, и даже не лучшая его часть.
В описываемой битве ни один из подобных кораблей участия не принимал. В польском коронном флоте, который находился у Гданьска в полном составе, таких больших кораблей не имелось, и как раз это и заложило фундамент описанного выше заблуждения.
Шведский флот обладал существенным количеством малотоннажных судов не только в виду экономических причин, но и из-за особенностей рельефа побережья этой страны, где было много шхер и мелководных участков.Кадры решают всё
Также бытует мнение, что шведы были настоящими морскими волками Балтики. Такое суждение во многом породила российская и советская историография применительно к Великой Северной войне.
В действительности же шведы ни при Карле XII, ни при Густаве Адольфе записными мореходами не были, и самые яркие свои победы неизменно одерживали на суше. Их соседи и вечные противники датчане даже дали им весьма хлёсткое прозвище — «свинопасы, лишь по прихоти судьбы узнавшие море».
В Швеции армейская служба считалась более престижной, к тому же она предполагала повышенное жалование.Адмирала Стёрнхольда тоже нельзя назвать опытным мореходом. Это был сухопутный офицер, сделавший неплохую военную карьеру, в недавнем прошлом — губернатор Дерпта, но, увы, не моряк. Это вполне типичная ситуация тех времён для шведского флота, где высокие назначения давались за преданность, знатность и другие заслуги людям, порой имевшим весьма условное отношение к морю.
Поляки в этом смысле поступили умнее. Номинально морскими силами Речи Посполитой командовал адмирал Вильгельм Аппельманн, однако на момент описываемых событий он не мог исполнять свои обязанности ввиду тяжёлой болезни, поэтому королевские комиссары назначили адмиралом Аренда Дикманна, которому в качестве советников должны были ассистировать командир морской пехоты Ян Шторх и главный артиллерист Герман Витте.
Портрет Аренда Дикманна на юбилейной медали, посвящённой битве
Ни один из них не являлся ни поляком, ни литовцем. Насчёт Аппельманна и Дикманна доподлинно известно, что это были голландцы; Шторх и Витте, судя по всему, тоже. Правда, Аппельманн существенную часть жизни также прослужил в качестве сухопутного офицера, однако Дикманн был опытным моряком и судовладельцем. Таким образом, польские власти сделали ставку на наёмных офицеров из Голландии, признанной «морской» державы того времени.
Корабельные экипажи польского флота можно было назвать «сборной Северной Европы» — там легко было встретить датчан, голландцев, немцев и даже шотландцев. Густав Адольф тоже прибегал к услугам наёмников, но при этом предпринимал различные меры, направленные на формирование национальных команд. Получалось, впрочем, с переменным успехом.
Корабли выходят в море
Шведское командование, упорно верившее в успех затеи с блокадой, планировало держать её до декабря, а затем увести корабли в порты Швеции. При этом дела у скандинавов шли едва ли не хуже, чем у польских «блокадников», — пути снабжения то и дело перерезались, продукты питания поставлялись с перебоями. Доходило даже до того, что шведским морякам порой приходилось пить морскую воду, когда польские войска на суше перехватывали инициативу и не позволяли скандинавам высаживаться и пополнять запасы.
Последствия всего этого не замедлили проявиться — по эскадре начали гулять различные болезни, самой страшной из которых была цинга. Поляки, прекрасно знавшие о том, что творится на неприятельских кораблях, решили воспользоваться ситуацией, и 23 ноября на военном совете в Гданьске Дикманн и его помощники приняли решение прорываться с боем. Сам Дикманн в статусе адмирала поднял свой штандарт на Święty Jerzy, а Герман Витте, вице-адмирал и командир второй эскадры, расположил свой вымпел на Wodnik.
Утром 28 ноября гданьские дозорные увидели с берега шесть шведских вымпелов, идущих со стороны Геля. Шведы шли против ветра и были вынуждены маневрировать, выполняя частые повороты. При этом адмиральский Tigern и Pelikanen существенно оторвались от других кораблей. Видя, что погода играет ему на руку, Дикманн начал выводить свои корабли навстречу неприятелю.
Первым шёл Król Dawid, за ним — Święty Jerzy и остальные корабли, однако Król Dawid постепенно сбавлял скорость, позволяя флагману выйти вперёд. За ними шли галеон Latający Jeleń и пинка Panna Wodna. Вторую эскадру возглавил Wodnik, за которым следовали Płomień, Arka Noego и Biały Lew.
Бой
Шведы явно не ожидали этого, однако вскоре между Święty Jerzy и Tigern, которые возглавляли свои эскадры и сблизились раньше других, завязалась перестрелка. Первым выстрелил польский флагман, и «швед» не замедлил с ответом, разворотив польскому кораблю нос.
Поляки, прекрасно осознававшие своё численное превосходство, стремились свести бой к абордажу, и команде Tigern, несмотря на попытки манёвров, не удалось уклониться. Корабли встали практически борт к борту, и теперь уже «заговорили» мушкеты. Одна из пуль, выпущенных с польского корабля, угодила Стёрнхольду в шею, ещё одна — в спину.
Польские морские пехотинцы, превосходившие шведов числом, своим огнём вынудили тех прятаться за корабельным бортом и под верхней палубой. К этому времени к корме шведского флагмана подошла Panna Wodna, и Tigern удалось взять в два огня.
В морскую пехоту частенько набирали моряков с каперских судов и просто разбойников по принципу «война всё спишет». Что-что, а стрелять и рубить эти молодцы умели. Другим важным моментом было то, что во время базирования корабля в порту морские пехотинцы, в сущности, являвшиеся теми же солдатами, только приписанными к кораблю, в отличие от моряков размещались на берегу. Они грузились на борт только перед самой отправкой. Шведским же морпехам попросту некуда было сойти на отдых, что не могло не сказаться на их боевых качествах.
Наконец, абордажная партия со Święty Jerzy под началом боцмана Якоба Отто поднялась на борт вражеского корабля и в ходе жестокой, но короткой схватки захватила его. Смертельно раненому Стёрнхольду не оставалось ничего другого, кроме как официально сдать судно. При этом имел место довольно курьёзный инцидент — пока поляки и шведы рубились на шканцах Tigern, с другой стороны к шведскому флагману подошёл Latający Jeleń, на котором знать не знали, что бой практически выигран, и успели дать залп по уже сдавшемуся кораблю.
Разобравшись с флагманом, польские галеоны дружно встретили огнём подошедший Pelikanen, команда которого, понеся большой урон, поспешно выбросила белый флаг. Впрочем, прихоти погоды не дали полякам прибрать к рукам этот трофей — как только подул благоприятный ветер, шведский корабль поспешно обратился в бегство, не дожидаясь польской «призовой команды».
Пока разбирались с Pelikanen, внезапно выяснилось, что адмирал Дикманн погиб — ядро, вероятно, выпущенное с Latający Jeleń, который по ошибке обстрелял своих, оторвало ему обе ноги. Погиб также командир польских морпехов Ян Шторх.
В это время другая польская эскадра во главе с Wodnik сражалась против шведского галеона Solen. Вновь поляки сумели навязать абордаж, но едва боцман водрузил на корме захваченного корабля знамя с белым орлом, как корпус «шведа» потряс чудовищной силы взрыв, буквально расколовший его изнутри. Это шведский шкипер, не пожелавший, чтобы корабль достался врагу, подпалил крюйт-камеру, где хранился порох. Спасти удалось лишь 46 шведских моряков и солдат, при этом погибли или утонули 22 польских морпеха.
При виде случившегося остальные шведские корабли предпочли повторить манёвр Pelikanen и поспешно ретировались. Поляки попытались было преследовать их, однако всё было тщетно. Święty Jerzy и Wodnik получили серьёзные повреждения, а из-за досадных ошибок потери в живой силе оказались выше, чем могли бы быть при ином стечении обстоятельств. И тем не менее, это была победа — морскую блокаду Гданьска удалось снять, а захваченный в бою Tigern после ремонта включили в состав коронного флота под именем Tygrys.
Могли ли шведы победить?
Узнав о таком исходе сражения, Густав Адольф пришёл в ярость — он не допускал и мысли, что его флот проиграет сухопутной, в общем-то, державе. Но был ли вообще у шведского флота шанс? Сравним шансы на победу, руководствуясь несколькими критериями.
Численность эскадр: десять против шести — Польша стронк!
Вооружение: преимущество, как в количестве орудий, так и в калибрах — на стороне поляков.
Погодные условия: шведы, в отличие от своих противников, были вынуждены идти против ветра, так что и здесь ставим плюсик коронному флоту.
Командирские кадры: опытные голландские офицеры против «сухопутного» шведского адмирала явно смотрелись предпочтительнее.
Рядовой состав: приблизительно равный по качеству, однако поляков было больше, и, кроме того, шведские экипажи страдали от болезней, вызванных долгим пребыванием в море.
Итого — 5:0 в пользу Польши. Если рассматривать картину в целом, то шведский флот, без сомнения, был существенно сильнее. Но 28 ноября в одном конкретном месте перевес оказался на стороне поляков, которые, однако, умудрились обстрелять собственные корабли. Таким образом, для флота Речи Посполитой (но не для польской пропаганды) это была скорее ожидаемая победа при явном преимуществе.
Впрочем, мало кто тогда предполагал, что реальные плоды этой победы окажутся крохотными. Даже одно столкновение потребовало колоссального напряжения сил маленького коронного флота и доказало, что на море поляки для шведов всё-таки не соперники. В последующие годы моряки Густава Адольфа вновь заблокировали Гданьск. Польский флот перевели на базирование в Висмар, где он тихонько сгнил, а вместе с ним пошли прахом и все морские «прожекты» Сигизмунда III.
Но всё же битва при Оливе осенью 1627 года вошла в историю как беспрецедентный эпизод «золотого века» польской истории — времени, когда Речь Посполитая не только была «от можа до можа», но и умела на этом море воевать.
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
Небольшое и не очень богатое королевство на задворках Европы. Страна, живущая войной — и воюющая, чтобы жить. Швеция стала феноменом военного искусства XVII века, и, хотя момент её славы был не таким уж долгим, мир навсегда запомнил угрюмых северян в синих мундирах, ставших одной из визитных карточек Нового времени.
Истоки армии
В 1523 году шведского дворянина-сепаратиста Густава Ваза короновали под именем короля Густава I, что де-факто похоронило Кальмарскую унию и вывело Швецию из подчинения датской короне. На дворе давно стоял прогрессивный XVI век, и старая шведская система феодального ополчения никак не могла соответствовать требованиям времени.
Первоначально Густав полагался на немецких ландскнехтов, однако наёмники постоянно требовали денег, систематически забивали на дисциплину, а в конечном счёте обнаружили полную профнепригодность, не сумев подавить восстание в Смоланде и получив по рогам от тамошних крестьян. Вопрос о реорганизации военной системы королевства встал естественным образом, и в 1544 году на риксдаге (сейме) в Вестеросе приняли закон о постоянной национальной армии, субсидии на которую выделял сам риксдаг.
Первоначально набор в новую королевскую армию был делом добровольным, однако под конец царствования, в 1560 году, Густав сделал службу обязательной повинностью. Формирование новых частей строилось по территориальному признаку — все пригодные к службе мужчины в возрасте от 15 до 40 лет из сельских общин формировали особые территориальные объединения — «роты» (rota, или rote в Швеции и ruotu в Финляндии). Из каждой «роты» случайным образом выбирались будущие солдаты для формировавшегося в округе или провинции полка — из расчёта 1:10. Принцип случайного выбора такого «десятого» буквально назывался «выписыванием» (utskrivning).
Номинально такая система должна была обеспечить равные права для всех, однако на деле права одних всё равно оказывались «равнее». Так, например, применительно к слугам дворян и издольщикам (крестьянам-арендаторам, отдававшим часть урожая владельцу земли) применялось соотношение 1:20, а старатели стратегически важного рудного региона Бергслаген вообще были освобождены от участия в подобной лотерее.
С конницей дела обстояли немного сложнее. Согласно принципу rusthåll (буквально — «вооружённое домовладение»), помещики должны были выставлять на войну экипированных за свой счет всадников исходя из размеров собственной земли. Согласно первой редакции закона, утверждённой самим Вазой ещё в 1536 году, с каждых 400 марок наследственной земли дворянин обязан был вооружить шестерых всадников. Шведский бомонд поднял возмущённый вой, и в 1562 году, уже после кончины Густава, закон отредактировали. Теперь по одному всаднику надлежало выставлять с 300 марок наследственной земли или с 200 марок земли, пожалованной за службу короной.
Но даже после этого дела шли ни шатко ни валко, и первый конный отряд новой шведской армии был собран лишь в 1569 году.
В итоге сложилась забавная ситуация. Швеция, будучи аграрной и не очень-то богатой страной, попросту не могла полностью покрывать вознаграждения для солдат и офицеров деньгами, поэтому практически сразу короли династии Ваза перешли на принцип частичной или полной натуральной отоварки. Однако это была полумера, и монархи, начиная ещё с Густава I, ввели практику награждать солдат и офицеров землёй из королевского домена, которая передавалась им без права наследственного владения. В то же время гвардия по-прежнему состояла из немецких наёмников (которых впоследствии заменили свои же шведы), и им всегда платили чеканной монетой — в отличие от всех остальных войск.
Сын и наследник Густава Эрик XIV был большим любителем классических философских трудов, фанател от Макиавелли и Вегеция и подумывал реорганизовать шведскую армию по типу древнеримской. Он, конечно, не зашёл в своих изысканиях так далеко, как это чуть позже сделали братья Оранские, и ограничился тем, что чуть менее чем полностью спионерил у римлян принцип когортной организации.
Аналогом римской когорты стала «фаника» (иногда называвшаяся «компанией») — подразделение численностью около 500 пехотинцев, которое делилось на 25 рот по 21 человеку в каждой. И да, в этом контексте термином «рота» обозначали уже тактическую единицу в армии. Впрочем, все эти градации были очень условными, некоторые роты могли насчитывать и по десять человек, фаники — по 200-300, а к началу XVII века их номинальную численность редуцировали до 150 человек. Король также очень много занимался артиллерией, вполне справедливо осознавая потенциал этого рода войск.
Будучи по натуре реформатором, Эрик вполне мог стать кем-то вроде Густава II Адольфа задолго до рождения последнего, однако король обладал слишком уж крутым нравом, отчасти вызванным тяжёлыми болезнями, спал и видел как бы прижать дворянство и укрепить свою личную власть — и в какой-то момент оказался вынужден воевать на два фронта: с датчанами снаружи и с оппозицией внутри страны. Борьбу эту Эрик проиграл, и в 1568 году его низложили.
Следующий король, его младший брат Юхан (Юхан III), делал ставку на наёмников, которых массово реквестировал из Шотландии и Германии, чтобы затем так же массово сбрасывать в «чёрную дыру» Ливонии — без особого результата.
Сигизмунд III хоть и числился шведским королём несколько лет, по большей части в Швеции отсутствовал, из-за чего (а также из-за его католической веры) местный риксдаг осуществил переворот и провозгласил регентом его дядю — герцога Карла Сёдерманландского, в 1604 году ставшего Карлом IX. К тому моменту шведская армия представляла собой печальное зрелище. Остатки наследия Эрика XIV испарились, наёмники не стоили денег, которые просили, а в полках элементарно не хватало оружия.
В то же время за бугром только-только прогремела битва при Ньивпорте, в ходе которой реорганизованная голландская армия победила испанцев. О Морице и Вильгельме-Людвиге Оранских теперь говорила вся Европа, и Карл захотел воспользоваться услугами голландских реформаторов. Выписать в промозглую заштатную Швецию кого-то из легендарных братьев он, конечно, не мог, так что пришлось ограничиться кем-то поплоше, и в итоге в Скандинавию за длинной кроной покатил один из младших графов Оранского дома. Однако то ли времени не хватило, то ли сказалась «бюджетность» данного Оранского, но уже в 1605 году поляки под Кирхгольмом укатали новую-старую шведскую армию в тонкий блин.
На этом реформы Карла кончились.
Enter the lion
Заключив в 1617 году Столбовский мир с Москвой, молодой король Густав II Адольф принялся реорганизовывать то, что к тому моменту называлось шведской армией. Для пехоты утвердили тридцатилетний срок службы, владельцы хуторов теперь могли вместо себя выставлять в рекруты батраков, под ружьё насильно ставили не имевших увечий бродяг. Исключения составляли лишь сыновья вдов и преступники.
Фанику сменила рота со строго обозначенной численностью — 150 человек. Четыре роты формировали батальон, три батальона — бригаду. По плану от 1623 года было предусмотрено создание девяти территориальных полков, включая Финляндию и Карелию. Всего (плюс наёмный полк короля) должно было быть развёрнуто 240 рот, которые суммарно насчитывали бы 36 тысяч человек.
Контролировать сбор и вести учёт рекрутов должны были пасторы региональных приходов, а также местные крестьянские советы. Они вели списки членов ополчения и передавали их королевским комиссарам и офицерам, а те в свою очередь отбирали новобранцев, основываясь на их физических кондициях.
XVII век называют «малым ледниковым периодом» — для него было характерно среднее сезонное понижение температуры. Для Скандинавии это несло особенно ощутимые последствия — дефицит продуктов и даже недоедание стали вполне обычными явлениями, что негативно сказывалось на антропометрии местного населения, где рослые люди встречались реже, чем в странах с более благоприятным климатом.
В 1626 году по призыву набрали около восьми тысяч человек, в 1627 году — 13 500, в 1628 — 11 тысяч, в 1629 — восемь тысяч, в 1630 — девять тысяч человек. Итого — около 50 тысяч человек.
Что касается платы для солдат в мирное время, то она составляла 1/8 от дохода фермерских хозяйств «роты», к которой он относился. Если он сам был фермером, то получал разрешение вычесть эквивалентную сумму из налога, который он платил короне. А если на хуторе размещался офицер, то средства, потраченные на его квартирование, также разрешалось компенсировать за счёт налога. Хозяйства, содержавшие всадников, полностью или практически полностью освобождались от налогов — таким образом, всадник обходился в восемь раз дороже пехотинца.
К коннице, в отличие от пехоты, принцип обязательной мобилизации не применялся: предполагалось, что это должны были быть добровольцы — люди, снаряжённые на войну за счёт дворянства, — и иностранные наёмники. Отслужив, всадники получали земельные наделы, которые могли передавать по наследству, — это должно было стать весомым мотивом для потенциальных добровольцев. С другой стороны, дворяне, пренебрегавшие своей обязанностью выставлять экипированных всадников, рисковали лишиться налоговых льгот.
Практика «принудиловки» время от времени служила поводом для крестьянских волнений — так, например, набранные в регионе Даларна солдаты в 1613–1614 годах массово дезертировали из Финляндии, где несли службу, и убежали домой. Когда же представители короля попытались учинить репрессии, в нескольких уездах Даларны начались вооружённые выступления крестьян.
В 1624 году в провинции Кальмар вспыхнул солдатский мятеж, который тут же поддержали местные крестьяне, и в итоге восстание пришлось подавлять. В качестве «профилактических» мер корона порой выселяла крестьян из неспокойных районов в отдалённые провинции вроде Ингрии.
Отдельным геморроем для шведских властей была Финляндия, где соседствовавшие этносы не всегда любили друг друга — так, например, вражда между тавастами и саволаксами стала настоящей притчей во языцех. Как-то в погоню за сбежавшими рекрутами из Тавастеланда был отправлен отряд финских солдат из другого региона — в итоге они устроили в землях тавастов такой погром, что те обратились напрямую к местному губернатору, угрожая поднять восстание, если он не разберётся.
Численность и состав
Но большая континентальная война, в которую вскоре ввязалась Швеция, внесла свои коррективы. Франко-шведский договор, заключённый 23 января в Бервальде, предполагал, что Париж выделит скандинавам субсидии, а Густав взамен выставит армию численностью 30 тысяч пехоты и шесть тысяч конницы. Однако война, полыхавшая в Германии, оказалась настоящей чёрной дырой, с аппетитом поглощавшей ресурсы всех без исключения сторон конфликта, и, чтобы добиться решающего перевеса, требовалось повышать численность войск.
К середине 30-х годов, уже после гибели Густава II Адольфа, суммарная численность шведских сил на фронтах Тридцатилетней войны составляла около 130 тысяч человек.
Естественно, прежняя ставка на национальный элемент в армии вылетела в трубу, войско разбухло за счёт наёмников: теперь шведы брали всех, у кого было по две руки и ноги — ирландцев, англичан, шотландцев и, конечно, немцев.
Более того, существенная часть этой весёлой компании исповедовала католичество, лишний раз подчёркивая, что примерно с начала 30-х годов конфликт утратил конфессиональную основу.
И если при Густаве иностранные наёмники составляли лишь до трети шведской армии, то на момент его гибели в 1632 году из 120 тысяч солдат, которыми располагала шведская корона, шведы и финны составляли лишь 12 процентов — или около 15 тысяч человек. Даже шведский штаб наводнили иностранцы — в первую очередь беглые чешские офицеры, которые после разгрома Богемского восстания перманентно нанимались на службу к государям из антигабсбургской коалиции.
К концу 30-х годов шведская армия балансировала на грани кризиса, тяжёлое поражение при Нордлингене в 1634 году сильно ударило по её престижу. Содержание огромных армий давалось казне всё сложнее, их приходилось сокращать, и в 1637 году под знамёнами с золотым львом стояли всего 45 тысяч солдат, 15 тысяч из которых сидели по крепостям и не могли помочь товарищам в поле.
О тяжести ситуации говорит тот факт, что солдаты шведских гарнизонов в Германии, не имевшие возможности дезертировать, были вынуждены нести службу просто за еду. Не будет преувеличением сказать, что во многом от катастрофы шведов уберегли лидерские таланты их военачальников, таких как Юхан Банер и Леннарт Торстенссон, а также активное вступление в войну союзной им Франции.
Вооружение
Реформы Густава затронули и вооружение армии. В целом оно стало более лёгким, пехотинцы распрощались с тяжёлыми кирасами, были облегчены пики и мушкеты, а также введён бумажный патрон. В кавалерии кирасу сохранили только кирасиры, однако и они, и драгуны имели примерно одинаковое вооружение — палаш, пистолеты в ольстрах и карабин с колесцовым замком. Также на вооружение приняли лёгкие батальонные пушки из железа — каждое такое орудие могли тащить два человека, что придавало артиллерии невиданную мобильность на поле боя, где она могла следовать за пехотой.
«Отцом» шведской артиллерии можно считать валлонского эмигранта-металлурга Луи де Геера, который, пользуясь покровительством шведской короны, открыл на территории королевства большой литейный завод. Получив от короля монополию на торговлю медью и железом, он вывел шведскую металлургию на новый уровень, что, естественно, сказалось и на качестве шведских пушек, в годы Тридцатилетней войны являвшихся едва ли не лучшими в Европе.Кроме того, для придания пехоте большей мобильности и для повышения её огневой мощи Густав увеличил среднее количество мушкетёров в роте — теперь их в среднем было 75 на 59 пикинёров. Однако это были только зачатки военной организации Нового времени в том виде, в каком мы её себе представляем, поэтому реальное количество солдат и рот в полку могло различаться. Встречались полки из 11 рот (1533 человека), 12 (1787 человек), 13 (1914 человек) — и так далее. С вооружением всё обстояло примерно так же.
Дисциплина
Стремясь создать национальное ядро армии, Густав установил довольно жёсткие порядки. Жалованье солдатам выплачивалось в срок, в три подхода — 11-го, 21-го числа и в последний день каждого месяца. В обмен на своевременность и чёткий регламент выплат король требовал от солдат строжайшей дисциплины, что нашло отражение в «Параграфах войны», опубликованных в 1621 году. Ежемесячно один раз статьи из этого кодекса зачитывались перед каждым полком, полковник и старшие офицеры составляли полковой суд. Высшим органом являлся Krigsrätt, или Военный суд, под председательством Якоба Понтуссона Делагарди, которого в 1620 году возвели в чин лорда-констебля королевства.
Богохульства и нецензурная брань строго запрещались, нарушителей ожидало суровое наказание. Игнорирование утренних и вечерних молитв грозило денежными штрафами. Грабёж местного населения на марше карался смертью. За более лёгкие правонарушения солдата могли лишить жалованья, которое шло в пользу увечных, могли пороть розгами или заковать в кандалы. Дуэли между офицерами также карались смертью.
Наказание могло распространяться на всё подразделение: его имели право выгнать за пределы квартир фактически в чистое поле, лишить знамени и даже подвергнуть децимации — то есть казнить каждого десятого посредством виселицы или расстрела. Женщины в военный лагерь не допускались, что для того времени было редкостью.
Однако постепенно армия росла, шведов в ней становилось меньше, зато наёмников, не особо отягощённых лютеранской моралью, — сколько угодно. Держать в узде разношёрстное войско становилось всё сложнее, а в 1632 году при Лютцене «закончился» и сам Густав II Адольф, на котором всё это и держалось.
Ко второй половине 30-х годов шведская армия уже мало чем отличалась от других сторон конфликта — солдаты грабили, жгли и насиловали.
Автор: Александр Свистунов
Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!
Паблик в ВК
Салют, друзья мои! Хотите историю про самодурство? Есть такая…
Это случилось 10 августа 1628 года. Аккурат в период Тридцатилетней войны. В городе Стокгольм на воду был спущен новенький, с иголочки, грозный боевой красавец «Ваза». Новоиспечённый флагман шведского флота, должен был быть невероятно скоростным и вооружённым до зубов. Шутка ли, 64 бронзовых орудия, торчали тремя рядами с каждого борта! Очень большой, очень красивый, очень свежий. По этому поводу в порту Стокгольма собралась огромная толпа, которая орала «Виват!» и «Да здравствует король!» У всех было приподнятое и праздничное настроение.
Установлено, что конструкторы неоднократно предупреждали короля, что при подобных размерах и при подобной конструкции, центр тяжести корабля получится слишком высоким. Но король Густав II Адольф мечтал о быстрокрылом боевом красавце, а вот более широкий корабль, будет значительно медленнее. Кроме того, корабль будет выглядеть не элегантно, а как чёрте что. Поэтому, несмотря на предупреждения своих конструкторов, он приказал строить корабль в соответствии со своими замыслами. Нет, конечно же, всё могут короли, но вот проклятая геометрия и дурацкая физика никак не хотели подчиняться. Поэтому при первом же крене, и усугубившем положение залпе, корабль попросту завалился набок, и вода хлынула в открытые орудийные порты. Конечно, четыреста человек погибло в тот день, однако корабль и вправду вышел на редкость элегантным.
Немного музыки...
"Морально отвратительная, экономически разрушительная, социально губительная, преследовавшая малопонятные цели, бесчестная и фактически безрезультатная, эта война вошла в историю Европы как выдающийся пример бессмысленного кровопролития"
«Тридцатилетняя война» Сесили Вероника Веджвуд
Древний мир, Эллада, Древний Рим, Древний Рим-2, Византия, Ранее Средневековье, Классическое Средневековье, Позднее Средневековье, Древняя Русь, Татаро-монголы, Эпоха огнестрельного оружия, рейтары.
К началу Тридцатилетней войны в Западной Европе более чётко проявилось разделение конницы на тяжёлую и лёгкую. Вальгаузен различает кирасир — тяжеловооружённых всадников; аркебузеров и драгун — легковооружённых. Если раньше всех их ставили в единый строй: тяжёлых в первые шеренги, а лёгких — в задние, то теперь они составляли отдельные подразделения. Но вооружение кавалеристов всё равно оставалось неоднородным. Кирасирская рота состояла из 100—120 человек. Если командир считал нужным оставить копья своим воинам, то ими обычно вооружались кирасиры первой шеренги и фланговые ряды. Кроме копья, эти конники имели по одному-два пистолета, шпагу или палаш. По своему усмотрению, кирасиры (да и все остальные солдаты) могли вооружаться дополнительными средствами защиты и нападения: топориками, кончарами, кинжалами и т. д. Конская броня вышла из употребления, доспехами снабжался только сам всадник. Сзади стоящие конники, хотя и назывались кирасирами, но, по сути своей, мало чем отличались от легковооружённых. Их экипировка не имела строгой регламентации. Определялся лишь основной вид оружия: пистолет, карабин или аркебуза.
В задачу задних шеренг кирасир входило прикрытие тяжеловооружённых, то есть, что до них выполняли лёгкие конники.
Ротмистр кирасирского полка графа Поппенгейма
Австрийский кирасир
Роты аркебузеров (или карабинеров) были несколько меньшей численности — от 60 до 100 коней. Легковооружённые первой шеренги иногда имели каски и кирасы, а по желанию командира — ещё и копья. В этом случае аркебузы либо карабины им не были нужны. Сзади стоящие конники не нуждались в доспехах и зачастую сражались в шляпах и куртках. Основным оружием этих кавалеристов были карабины или аркебузы, и пистолеты. Качество и количество вооружения целиком зависело от поставок в полк или роту; оно никогда не было однородным. При наличии пикинёров, которых всегда старались оставлять в тесном строю, их использовали в качестве прикрытия, а все остальные всадники шли в атаку рассыпным строем. Выстрелив из карабина, конник затем разряжал пистолеты и уходили из зоны боя для перезарядку. Часто применялся метод караколирования. В целом же, тактика и лёгкой и тяжёлой конницы были похожи, но преимущество первой было в быстроте, а второй — в надёжности вооружения. В каких обстоятельствах применять тех или иных конников, зависело от полководца.
Австрийский аркебузир
Драгунская рота, в среднем, состояла из 100—120 пикинёров и 100—160 мушкетёров. Их по-прежнему снабжали самыми никудышными лошадками и использовали только для пешего боя. Вооружение и снаряжение драгун были идентичны пехотным, пистолетов им не давали.
Количество конников в ротах постоянно варьировалось. Например Валенштейн установил его в 1621 г. в 110 коней, а в 1632 г. — в 100. Каждый полк должен был состоять из 10 рот, хотя были также 5-, 7- и 8-ротные. В 1647 г. все кирасирские полки должны были включать в себя 5 эскадронов из 10 рот, что составляло 1000 всадников.
Глубина строя также была самой разной, но обычно не менее 3 и не более 10 шеренг.
Конница сражалась отдельными ротами, или собиралась большими массами по образцу немецких рейтар. Интервалы между конными отрядами могли равняться длине фронта роты или эскадрона, а могли быть и меньше, скажем, в половину. Поэтому интервалы назывались «полные», «половинные» или «минимальные».
Оберст драгунского полка, Речь Посполитая, XVII век
Драгуны были своеобразным родом войск: они приближались к противнику верхом на лошадях, а затем спешивались и вели бой как пехота.
Слово "драгун" происходит от флажков с изображением дракона (Dragon по-французски), которые присутствовали у первых "конных пехотинцев".
Большая часть драгун коронного и литовского войска вместо привычных в Западной Европе шляп носили шапки, в вместо колет — жупаны и плащи.
Грудь изображенного оберста драгунского полка защищает стальная кираса.
1 — Западноевропейский шлем "папенгаймер" с назальной пластиной для защиты лица.
2 — Кожаные перчатки — обязательный элемент экипировки драгуна.
3 — Кожаные штаны.
4 — Бандолет — укороченный карабин.
Польский драгун
Кроме регулярной конницы, страны — участницы Тридцатилетней войны широко использовали наёмников из природных всадников. Имперцы — поляков, казаков и татар (1625—1632 гг.), французы и испанцы — венгров, албанцев, сербов, валахов…
Хорватский легкий кавалерист
Офицер хорватской кавалерии
Король Швеции Густав II Адольф
Шведская кавалерия Густава II Адольфа (1611—1632 гг.) разнилась по вооружению.
Всадники делились на рейтарские и драгунские полки. Первые шеренги рейтарских корнетов составляли кавалеристы, снабжённые кирасами и касками, а потому их часто называли ещё кирасирами. Вооружались они одним или двумя пистолетами и клинковым оружием. Пики официально были отменены, но во время боевых действий могли, по-видимому, использоваться по усмотрению командиров отдельных отрядов. Задние ряды состояли из рейтар, не имевших кирас и вооружённых карабинами, пистолетами и коротким холодным оружием.
Драгуны, вероятно, исполняли роль легковооружённой конницы. Их построение состояло из кирасир — в первой шеренге — (снабжённых, по желанию капитана эскадрона, кирасами и касками) и драгун, вооружённых так же, как и рейтары.
Драгуны в шведской армии не использовались как пехота, поэтому пик у них на вооружение не было.
Полк шведской конницы состоял примерно из 500 коней. Он делился на 4 эскадрона (или роты), по 125 всадников; каждый эскадрон — на 2 корнета по 62 кавалериста. Корнет считался минимальной тактической единицей. Но это деление было относительным.
Строй шведской конницы состоял из 3—4 шеренг. Уменьшенный состав корнетов и небольшая глубина построений говорят о хорошей подготовке всадников и выездке коней. Менее обученным кавалеристам позволялись более глубокие построения.
Преимущество шведских конников заключалось в их слаженности, маневренности и быстроте. Густав Адольф приказывал атаковать противника холодным оружием, и только первая и, иногда, вторая шеренги имели право разряжать пистолеты на ходу. Филипп Богуслав Хемниц так характеризует тактику шведов:
«Его принципом в отношении кавалерии было не допускать разных хитросплетений, не ведущих прямо к цели, заездов и караколе; он строил её в три шеренги, прямо устремлял на неприятеля, ударял на него и позволял стрелять не более, как двум первым шеренгам, лишь на таком расстоянии, когда они различали белки глаз противника; после чего должны были браться за палаши, а последняя шеренга должна была ударять на врага одними лишь палашами, приберегая оба пистолета (первая шеренга только один пистолет) про запас для рукопашной схватки».
В целом ряде сражений XVII в. мы можем наблюдать картину, когда кавалерия порой не только составляет значительную часть армии, но и превышает ее по численности. Так, при Брейтенфельде в 1631 г. доля кавалерии в армии Густава Адольфа составляла 1/3, а в противостоявшей ей имперской армии 30,5 %, при Люцене в 1632 г. – соответственно 31,3 и 28,8 %, а при Янкау в 1645 г. пехота вообще оказалась в меньшинстве (шведы имели 60 % кавалерии, а имперцы – 2/3 армии). В 1665 г. армия Х.Б. фон Галена, князя-епископа Мюнстерского, прозванного за свою воинственность «пушечным епископом» (Kanonenbischof), при вторжении в Голландию насчитывала на 20 тыс. пехоты 10 тыс. кавалерии. Спустя почти 40 лет, в 1704 г. при Гохштедте французы имели 36,2 % кавалерии, а противостоявшие им союзные англо-имперские войска – 41,7 %. И даже в первом крупном сражении войны за Австрийское наследство, в 1741 г. при Молльвице, австрийская армия имела на 9800 чел. пехоты 6800 чел. кавалерии.
Кавалерия стала играть чрезвычайно важную роль своего рода «кулаков» командующего армии – как писал, уже в 18 веке, Фридрих Великий, «…пусть пехота станет в средоточии, а новоустроенная конница по крыльям; плутонги, нанося неприятелю роковые удары, составят тело битвы, а всадники его руки; и с правой и с левой сторон они должны их простирать неослабно…».
Поэтому ее численность существенно выросла в сравнении с прежними временами, но, что примечательно, в составе полевых армий. Таким образом, нарушившийся было в 1-й половине XVI в. баланс между пехотой и конницей был восстановлен.
