Исторический очерк отношений Англии к Афганистану. 1879-й год.
...Таким образом, и самое время восстания в Индии можно определить с достаточной точностью. Это восстание может быть произведено Россиею в то время, которое она сочтет для себя удобным, но только под одним условием, и именно: чтобы войну с Англией, если она вспыхнет, вести до конца с бесповоротным намерением продолжать ее до полного ее ослабления.
Но, может быть, Россия не пойдет к индийским границам? Что ей в самом деле до Индии? Мало-ли она проливала своей дорогой крови за немцев, греков, сербов, румын, болгар и т. д.? Кажется, с нас будет горьких опытов в прошлом? Конечно будет; конечно, Бог с ней, с Индией, которая, без всякого сомнения не может принадлежать России.
Все это так и верно, если предположить, что Англия, в своем полувековом желании во что бы то ни стало ослабить и расчленить Россию не вынудила нас бороться с ней. Во время же войны с нею, даже те лица, которые пугаются и закрывают глаза, когда им приходится делать что-либо действительно большое, – даже эти лица должны будут сознаться, что движение корпуса русских войск к Индии заставит Англию делать невероятные условия, чтобы отстаивать там свое владычество. При таком положении вещей Англия, всегда на всех нападающая, первый раз со времени Вильгельма Завоевателя станет в положение обороняющегося, и такого обороняющегося, которого судьба зависит от малейшей неудачи, от самого ничтожного промаха стратегического, тактического или политического. Не грозить нам придется тогда Англии, а перевозить полки из метрополии в Индию. Не разыгрывать роль решительницы европейских судеб, а спасать собственную шкуру. 50.000 русская армия у подножья Гинду-Куша гораздо ценнее для всего мира, чем 500.000 войск в Европе.
Но, может быть, в виду громадности такого мирового факта, как изгнание англичан из Индии, в виду великости предстоящей нами задачи, мы будем настолько ниже нашей задачи, что захотим установить возможный обеим сторонам modus vivendi? Может быть, мы пойдем с Англией на взаимные соглашения?
Полагаю, что ни Россия, ни Англия не могут остановиться на пути завоеваний в Азии, несмотря на нежелание как той, так и другой двигаться вперед. Если русские войска отступят за Сыр-дарью или английские – за Инд, они будут иметь у себя на спине всю Азию; они должны будут построить сотни крепостей, держать огромные, много более многочисленные, чем в настоящее время, армии, протянуть по границам кордоны для того, чтобы быть в состоянии охранять благосостояние, жизнь и имущество своих подданных.
Обеспечить культурное развитие на нашем Поволжье или в долинах Ганга и Инда можно только обузданием соседних азиатских орд. Еще не так давно восточная полоса России, от Перми до Астрахани, представляла почти пустыню, потому что ежечасно жила под опасением грабительских набегов из Средней Азии. Также недавно северная Индия постоянно грабилась и опустошалась выходцами из гор. Обуздать соседние орды в Азии нельзя одним наказанием их; для того нужно не только утвердиться в их территории, но поставить в непосредственное или вассальное к себе подчинение и все те государства, которые поощряют разбойничьи инстинкты грабителей.
Именно так поступили и Россия, и Англия; они окружили свои границы цепью вассальных владений; но между Бухарой и Хивой с одной стороны, Келатом, Кашмиром и Непалом – с другой – лежит Афганистан, не желавший признавать власти ни России, ни Англии. Покуда он был нейтрален, вся система России и Англии могла держаться еще кое-как; но всякий его враждебный шаг, против которой либо из двух империй, должен был заставить угрожаемую сторону атаковать его с тем, чтобы разорить страну, могущую стать центром союзов и враждебных действий, базой для грабежей и волнений внутри страны.

Мемуары о Польском восстании 1863—64 годов.
1864 год.
...Государь дал обещание, что он сохранит Польше права, данные ей до восстания. Следовательно, по усмирении мятежа он хочет приказать управлять страною путем мягкости и прогресса.
Но ведь и эта система была уже испытана. Что сделано Александром I-м после присоединения герцогства Варшавского? В первые годы все расходы Царства, изнуренного войнами, контрибуциями и континентальною системой, приняты были Россией на себя, тогда как все доходы были обращены на внутренние потребности Царства.
Земледелие, мануфактуры и торговля новоприобретенной страны были предметом самых серьезных попечений нашего правительства. Учреждены банки и кредитная касса, из которой было роздано от 72 до 106 миллионов русских рублей на поддержку польского земледелия; уменьшена до одного процента пошлина с привоза в Россию одних польских сукон, отчего таможенные сборы, бесполезно для нашей промышленности, потеряли в течении пятнадцати лет до 60.000.000 рублей.
Жалованье польских войск превышало вчетверо жалованье русских; оружие, порох и прочее привозилось для польской армии gratis из России. Польский солдат служил всего восемь лет и польская армия постоянно осыпалась наградами, равно как все служившие по гражданской администрации Царства.
Что же вышло изо всего этого?... Польша восстала, как только блеснула ей надежда освободиться из-под владычества России.
И так, обе правительственные системы, консервативная и либеральная, привели Польшу одинаково к революции, только первая с потрясением организма Империи.
Ясно, что причины революций заключаются не в дурной или хорошей системах управления Польшею, а в желании последней быть независимою. Требования волновавшихся поляков в обеих революциях были совершенно тождественны.
В 1830 году посланцы генерала Хлопицкого: Чарторижский, Любецкий, Островский и Лелевель говорили великому князю Константину Павловичу в Вержбне, что conditio sine qua non успокоения Польши есть присоединение к ней западно-русских губерний. В 1863 году тоже самое говорил Замойский; тоже самое, в марте, писал генерал Рыбинский Наполеону III; тоже самое говорит Танский в свое брошюре; тоже самое повторяет каждый повстанец.
Вот к чему стремились, стремятся и будут стремиться поляки; вот обо что разбивались все наши меры и обо что оне всегда и будут разбиваться.
То, что нация повторяет в разные времена, людьми всех политических оттенков, не может быть только плодом раздраженного воображения, мечтою нищего о прошлом богатстве, которого он ждет и в будущем. Такое упорство в требованиях должно иметь свое разумное основание.

...Весьма, следовательно, естественно, что поляки волнуются, как только почувствуют в себе силу. В течении своей столетней борьбы за независимость они приобрели много опыта. Им должно быть понятно, что на иностранную помощь Польша может смотреть только, как на средство второстепенное. Освободиться же собственными средствами из под владычества России она может в том только случае, если предварительно подчинит себе западно-русские провинции. Без Литвы, Подолии и Волыни, без их содействия, Польша не может достигнуть освобождения силой.
Вот где, мне кажется, разгадка того видимого неблагоразумия всех замечательных польских патриотов и их непомерных требований каждый раз, когда Польша обнаруживала конвульсивные признаки жизни.
И так, первое требование всякой польской революции есть присоединение западно-русских областей, как средство для достижения независимого политического существования. Следовательно, борьба России с Польшей происходит не в самой Польше, а в Литве, Волыни и Подолии. Если Россия подчинит их себе окончательно, польские революции будут иметь характер чисто местный и вредное влияние Польши на Россию прекратится.
Генерал Муравьев понял, где идет историческая битва между двумя врагами-соседями. Потому все его меры в Литве носят на себе отпечаток желания не только подавить восстание, но и уничтожить навсегда влияние поляков. Но достигнет ли он цели мерами, применяемыми к Литве в настоящее время? Я верю тому не безусловно.

...Польская национальность представляется в Литве ксендзами, помещиками и чиновниками; русская – православным духовенством и большею частью крестьян.
Я не люблю католицизм с его готовыми ответами на всякий религиозный вопрос, с его законченностью, окаменелостью в формах и подвижностью змеи там, где это нужно.
Католицизм похож на того клоуна, у которого одна половина лица плачет, а другая смеется. Но искусство гримироваться – великое искусство для толпы, неумеющей подчас отличить поддельное от настоящего, красноту румян от красоты. Католицизм верит слепо и в исключительную свою безошибочность и в святость своего прошлого и в величие будущего. Можно ужасаться его фанатизму, но нельзя не удивляться постоянству и твердости его убеждений; можно смеяться над магометанскою нетерпимостью католицизма, но нужно искать причину этой нетерпимости в обширном сравнительно богословском образовании католического духовенства. Вдобавок к этому, католицизм много жил и долго господствовал единодержавно и бесконтрольно. Из своего прошлого он получил все свои недостатки, но вынес и род аристократического noblesse oblige, и твердость воли, и уступчивость, где приложимо и то и другое, одним словом, – вынес привычку управлять.
Ссылка