«„Сказание о Дракуле” я всегда нежно любил»
Я всегда был открыт предложениям, которые делает судьба, и никогда не был человеком одного замысла. Из университета я вышел на рубеже восьмидесятых-девяностых — замечательная эпоха научных возможностей и соблазнов. Именно тогда завязалось множество сюжетов, которым я верен на протяжении долгого времени. Моя основная специальность — древняя литература, и «Сказание о Дракуле» я всегда нежно любил, хотя этот памятник древнерусской литературы к романтическому мифу о вампирах не имеет почти никакого отношения. А потом в девяностых годах вышел фильм великого Копполы «Дракула Брэма Стокера». Я считаю, что он сыграл революционную роль в мировой массовой культуре. Мы с моим коллегой Анатолием Максимовым, сейчас очень известным продюсером, опубликовали об этом статью в «Искусстве кино», и тогда же начал выходить русский «Дракула». Сперва был перепечатан перевод начала ХХ века, достаточно безграмотный, потом меня привлекли, чтобы сверить его с оригиналом, и вот так я уже двадцать лет занимаюсь этой темой.
«Первые вампиры были социально непрезентабельными, грубыми, звероподобными тварями»
У вампиров довольно долгая история. В книге «Граф Дракула: опыт описания» я предложил такую классификацию: античный вампир, фольклорный вампир и светский. Если говорить о Европе, то переломным моментом в истории этого мифа стали события начала XVIII века — можно назвать их вампирологической революцией. Дело в том, что в Империи Габсбургов было зафиксировано несколько случаев вампиризма, документально описанных и затем мифологизированных. Вампиризм в данном случае был самым непосредственным, как в «Семье вурдалака» Толстого и в песнях Мериме, которые перевел Пушкин. Происходило все в крестьянской среде. Первые вампиры были социально непрезентабельными, грубыми, звероподобными тварями. Никакого обаятельного Белы Лугоши с его «I am Dracula» — нет, это жуткие создания. Но именно тогда заговорили о том, что вампир может быть источником эпидемии, что вампиризм заразен. Это было ново в сравнении с более архаическими представлениями о вампирах. Информация прошла повсюду, она есть в русских газетах 1730-х годов, на нее с иронией реагировал Вольтер. После этого довольно быстро вампиры попали в метафорический тезаурус, и до Марксова капитализма как вампира было уже недалеко.
На формирование вампирического мифа повлияло множество социальных и религиозных предрассудков. Показательна в этом отношении религиозная линия в вампиризме — в частности, иудейская. Что и говорить, кровавый навет. Хотя первоначально история с вампирами на евреев не выходила. На мой взгляд, в полную силу это заявило о себе, скорее, в нашем тысячелетии. Вышел фильм «Дракула 2000», и там, по законам мифологической аффилиации, выяснилось, почему вампиры и Дракула боятся осинового кола. Потому что Дракула — это Иуда, который повесился на осине. Но дальше вдумчивые зрители легко сделали следующий шаг: какой национальности был Иуда? Началось обсуждение в интернете — впрочем, это все недостойно того, чтобы помнить, но такой ход мысли был. Самое интересное, что при кажущейся очевидности раньше еврейский «мотив» не проскакивал. Вампиризм традиционно был связан с религиозно «неправильным» захоронением, поэтому он возникает в зонах типа Балкан: не в «ту» землю положили и т. п.
В одной из статей я пытался доказать, что в русском «Сказании о Дракуле» есть несколько фрагментов, которые не следует понимать буквально. Исторический Дракула — это XV век. Румынский народ считал одной из причин того, что человек становится вампиром, переход в католичество из православия. Румыны православные, поэтому ясно, что хорошо, а что плохо. Но какова ритуальная природа этой трансформации? Православные причащаются хлебом и вином, плотью и кровью. А католики только плотью. Значит, человек, ставший католиком, не имеет права причащаться кровью Христа. Согласно логичному православному мнению, он как-то должен это компенсировать. Чем еще отмечен XV век в европейской истории? Кстати, к этому семья Дракулы имела непосредственное отношение — гуситы. Их называли «чашниками», потому что католики-гуситы требовали причастия под двумя видами, то есть и хлебом, и вином. Если бы я писал малодоказательную, но эффектную статью, я бы сказал, что «Сказание о Дракуле» — русский рефлекс полемики о крови и двух видах причастия.
«Байрон сделал вампира светским человеком»
Таков был фон, на котором романтики начинают творить свой миф о вампире. Первый вампир появляется мельком в «Гяуре» Байрона, а потом он сделал вампира светским человеком, и, хотя посвятил ему всего две-три страницы, сконструировал новую версию вампирического мифа. Это была своего рода культурная революция. Наибольшую роль тут сыграл текст, приписываемый Байрону: автором в действительности был личный врач поэта, Джон Полидори, а Байрон в ответ на эту публикацию опубликовал несколько страничек своего текста, да еще и с довольно ехидными замечаниями о вампирах.
В версии Байрона-Полидори вампир получил новое обличье — сексуально привлекательного кровопийцы. «Вампира» Полидори написал во время пребывания с Шелли на вилле Диодати (помимо прочего, они принимали там наркотики). Интересно, что вся эта компания читала тогда немецкие страшные рассказы. Так что вампирская тема была актуальна весь XVIII век, но из сельских дебрей ее вывел Байрон.
Если говорить о времени ближе к Стокеру, то там была интересная и знаменитая повесть (думаю, сейчас ее помнят благодаря Стокеру) Шеридана Ле Фаню: он написал о женщине-вампире из Штирии, а в первоначальной версии действие романа Стокера должно было проходить именно там, то есть связь совершенно очевидна.
Стокер был работающим литератором, он не автор одной книги. «Заместитель по хозяйству, организационным вопросам» великого актера Генри Ирвинга, он работал в театре «Лицеум» и, кроме того, довольно много писал. А еще он был очень хорошим человеком, общительным, его знали весь Лондон, Америка. Среди его корреспондентов были Марк Твен, Уолт Уитмен. Все его любили, откликались на его тексты — правда, не считая их особо выдающимися. Надо сказать, что «Дракула» не произвел фурора, но понравился читателям. Например, его хвалил Конан Дойль — но, опять же, Стокер помогал Конан Дойлю. Еще хвалил Уильям Гладстон [английский политический деятель и писатель], а Стокер перед ним благоговел. Интересно, что лет через десять Стокер в плохих финансовых обстоятельствах попросил еще относительно молодого Черчилля дать интервью, и тот сказал, что автору «Дракулы» он не может отказать. То есть роман заметили, но он не сделал революции и ни в какой канон не вошел. Не изменил ситуации и экспрессионистский фильм Мурнау, хотя сейчас это классика.
Все поменялось после американского фильма «Дракула» и дальше пошло по нарастающей. Переворот в репутации Стокера произошел приблизительно в семидесятые годы. Появилась доска на доме, где он работал над этой книгой, роман стал издаваться в солидных сериях. Так что писателем с большой буквы Стокера сделал «Дракула», но не сразу, потребовалась помощь кино. Почему так получилось? У Андрея Белого в переписке с Томашевским есть очень интересная фраза о книге последнего «Пушкин и французская литература»: писать о французской литературе невозможно, а Пушкин хорош как фокус, как способ увидеть и выстроить французскую литературу относительно Пушкина. Роман Стокера в любом случае фокус: даже когда вы пишете о средневековых вампирах и средневековом Дракуле, его нельзя не держать в голове хотя бы для сопоставления. Таково значение книги Стокера — он с собой перетащил в современность такую гору информации, что напоминает этим Пушкина с его современниками, женщинами, родственниками и предками.
«Больше ври»
Был еще Дракула Барона Олшеври. Это очень интересная история, на данный момент оставшаяся неразгаданной, и, думаю, ее невозможно разгадать. Дело в том, что это русский автор. Он пишется «Б. Олшеври», то есть «больше ври». Это абсолютно русская шуточка, его роман «Вампиры» вышел примерно через пятнадцать лет после английского, в России были уже переводы — за рубежом Олшеври, естественно, не знают. Но его неведомый автор (при том что роман так себе) совершил фантастический прорыв в культуру ХХ века, потому что это, как сейчас говорят, приквел. В этом смысле он очень грамотный, не хуже других приквелов, но тогда это была не сильно распространенная практика. «Вампиры» вышли в 1897 году, а в 1914-м вдова Стокера выпустила сборник его рассказов, куда включила «Гостя Дракулы» — первоначально это была первая глава (видимо, сам Стокер успел переделать ее в рассказ, но не напечатал). Это тоже своего рода приквел, но на коротком дыхании, действие происходит за день до начала романа. А вот наш барон Олшеври рассказывает историю трех вампиресс, которые фигурируют в романе. Если читать спецкурс о мифе Дракулы, я бы обязательно познакомил читателя, особенно нерусского, с этим текстом — это культурологически очень интересно. Автора пытались дешифровать, но пока безрезультатно. Одна из версий — это дама, сделавшая перевод романа; другого возможного автора я упоминал в статьях. Не претендую на исчерпывающий просмотр периодики и изучение этого вопроса, но мне кажется, что авторство «Вампиров» едва ли будет установлено.
«Контекст русского вампиризма таков: Сомов, Пушкин, Толстой»
Для русской вампирической традиции, конечно, очень важен Алексей Константинович Толстой. У него с вампирской темой связано очень странное, но абсолютно гениальное произведение — «Семья вурдалака». Я его как боялся в десять лет, так и до сих пор читаю с ужасом. Это французскоязычный текст, что показательно: есть такой тип фантастических, сверхъестественных произведений, которые писались по-французски. У Толстого можно найти переклички и с замечательным романом Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе» — он тоже был по-французски написан (по крайней мере, сохранился в такой редакции). Потом «Упырь» стал его дебютом, это великолепное произведение. Толстой, кстати, придумал вампирическое причмокивание, которое будет потом у Варенухи в «Мастере и Маргарите».
А вообще контекст русского вампиризма таков: Сомов, Пушкин со своими «Песнями», Толстой — уже на закате романтизма. Еще был фольклорный рассказ Даля, опять же там дикие вампиры, это даже больше похоже на полевую запись. А потом, как и положено, в реалистической литературе эта тема утрачивает актуальность. Но важно вспомнить Тургенева и его повесть «Призраки», важное произведение. Его вампирическую ауру пытался проанализировать в прекрасной работе Лев Пумпянский, хотя и на коммунистическом языке. Он выявил интересные пересечения с «Сильфидой» Одоевского. В общем, там много чего, но, на мой взгляд, не до конца понятно, откуда все это взялось, причем в таком комплексе. Кажется, что эта вещь заимствованная, у Пумпянского четкие английские ассоциации, но источник не найден. И если держать в голове таких писателей, как Пушкин, Толстой, Тургенев, то говорить, что вампиризма в русской литературе нет, не приходится, хотя особенного влияния на нашу культуру эти тексты не оказали.
«Богданов считал, что идеи могут высасывать людей»
Тема вампиризма встречается и в русской литературе начала ХХ века. Отмечено, что принципиальнейшая статья Блока «Солнце над Россией» написана под впечатлением романа о Дракуле. Причем, как всегда у Блока, источники так перерабатываются, что восстановить их весьма трудно. Все-таки он был из тех авторов, кто прячет цитаты, а не подчеркивает. И если бы не прямое свидетельство в одном из его писем, то никто в жизни бы не подумал, что статья связана со Стокером.
Очень интересен Михаил Кузмин с его гениальной поэмой «Форель разбивает лед». Во-первых, там тоже встречаются вампирические мотивы. Но, кроме всего прочего, есть намек на Богданова: «Буквально вырази обмен, / — Базарный выйдет феномен». Кем был Александр Богданов? Нет нужды доказывать, что он был крупным политиком и оригинальным философом марксистского направления. Богданов — врач, прошедший через Первую мировую войну, а именно тогда активно начали переливать кровь. Этот опыт повлиял на создание концепции (кстати, он ее придумал до войны), что истинный коммунизм не возможен без коммунизма физиологического, основанного на переливании крови. Первоначально Богданов сформулировал ее в романах, в дореволюционной «Марсианской дилогии» («Красная звезда» и «Инженер Мэнни»). А после революции он выбил себе Институт переливания крови, некоторое время им руководил и погиб при одиннадцатом переливании. Сейчас этот Институт существует в Москве вне его идеологии (школа была разгромлена), но носит имя Богданова и стал очень этим гордиться в последнее время. На мой взгляд, можно доказать, что в романе «Инженер Мэнни», где не просто фигурирует идея переливания крови, но и есть важный персонаж — вампир, — присутствуют цитаты из «Дракулы». Что совсем пикантно, Богданов в полемической статье Ленина называл жертвой вампиризма, вампиризма идеи. Он считал, что идеи могут высасывать людей, и говорил, что мы уже потеряли Плеханова, теряем Ленина. Чем более влиятельный человек при жизни становится жертвой вампиризма идеи, тем страшнее он после смерти. Так вот за всем этим, по-моему, скрывается еще и Стокер.
Среди прочих проектов Богданова была наука тектология. Его сын, биолог, считал, что это предвидение кибернетики — организационная наука, с помощью которой можно решать любые задачи от политических до семейных. Некоторые его советы касательно семейной жизни я считаю гениальными, их надо помнить, как и политические рекомендации. В рамках этой науки Богданов сформулировал тезис: кровь — уникальный состав, потому что только кровь и сперма содержат огромное количество информации об организме. Поэтому если связать всех членов социума (идеальные пары — 20–60 лет) кровяными переливаниями, то наверняка и молодому точно не повредит (потому что кровь не вредит), а старику обязательно пригодится эта «информация»: организм сам способен отобрать для себя необходимое и, возможно, заблокировать ряд болезней. Не исключаю, что тут был некий партийный момент, Богданов не принимал Ленина (думаю, даже к Сталину относился лучше). Он мечтал о том, что старые большевики перельют кровь молодежи, и мы как-то перескочим период правления Ленина и Троцкого. Проект этот явно имеет марксистскую, оригинальную «богдановскую», еще какие-то составляющие, но, на мой взгляд, очень многое теряется, если мы не увидим здесь следов рецепции вампирической идеи в Серебряном веке.
«Вначале кино спровоцировало интерес к историческому Дракуле, а уже потом этот материал начали включать в фильмы»
Тема вампиризма в кино восходит по меньшей мере к началу 1920-х годов. Там много шедевров, однако настоящей революцией стал американский «Дракула» начала 1930-х, потому что великий фильм Мурнау «Носферату» фактически не вышел на экраны из-за финансового скандала с вдовой Стокера, а американский прогремел одновременно со «Свенгали» по роману Дюморье, «Кинг-Конгом» (реж. Мериан Купер, Эрнест Шодсак, 1933) и стал классикой ужасов. Как любая тема в литературе и кино, вампиризм переживал подъемы и упадки. Определенный скачок был даже не в 1990-е, а в начале 1970-х, но именно Коппола взорвал аудиторию. Прежде всего, это, на мой взгляд, последний шедевр великого режиссера. Я имею в виду, что его фильм вызвал широкий резонанс, начали выходить энциклопедии про вампиров и т. п. (не говоря уж о порноверсии). Это сразу вывело тему на другой уровень. Я знаю две энциклопедии о вампирах, опубликованные в то время, вполне неплохие. С середины 1990-х тема все ширится и ширится, и меня это, признаться, даже расстраивает. Когда я начал заниматься вампирами, они не были таким мейнстримом. И современные версии, какие-нибудь «Сумерки» (там, правда, нет самого Дракулы), это не очень хорошо. Вообще, интересный вопрос, на который, думаю, не найти ответа: Дракула, безусловно, «звезда» ХХ века, но почему популярность вампиров растет в последние тридцать лет?
Фрэнк Ланджелла в роли Дракулы в одноименном фильме Джон Бэдэма
В кино надо различать вампирические и дракулические фильмы (хотя мне кажется, что любой фильм про вампиров подразумевает Дракулу). Важную роль сыграл фильм «Дракула» режиссера Бэдхэма. Там играл Фрэнк Ланджелла, актер, который до сих пор сохранил большое обаяние. Поскольку он был «роковущим» образом красив, это интересный фильм в плане реабилитации вампира. И хотя Дракулу уничтожают в финале, его плащ, улетая, превращается в летучую мышь, и финал остается открытым. Доказательством тому, что Дракула стал мифом, — его присутствие в кино во всех регистрах: от подростковых сериалов до хорроров и т. д.
В 1970-е годы был важный момент: примерно с началом «канонизации» романа начали изучать и исторического воеводу-Дракулу — естественно, только из-за Стокера. Замечательный ученый Раду Флореску, румын, уехавший в Америку, в соавторстве с Макнелли, специалистом по Чаадаеву, занялся историей Дракулы, и это произвело фурор. Но вначале кино спровоцировало интерес к историческому Дракуле, а уже потом этот материал начали включать в фильмы (например, тот же Коппола).
«Комментировать Стокера — сплошное удовольствие»
В 2017 году мы с моей любимой коллегой Татьяной Андреевной Михайловой подготовили «Дракулу» для «Литпамятников». Издание включает в себя роман «Дракула», рассказ «Гость Дракулы» и пять средневековых повестей о Дракуле — для фона. Там есть потрясающие авторы: например, о Дракуле написал его современник, папа Пий II Пикколомини, гуманист и поэт. Он, правда, написал чепуху политического характера, но, тем не менее, Пий II — это будь здоров. Еще замечательный переводчик Владимир Микушевич перевел мейстерзингера XV века Бехайма. А мне попал в руки текст, который до сих пор не до конца выпущен, издает его по совету Никиты Ильича Толстого Анна Кречмер из Вены. Текст начала XVIII века — «Славяносербские хроники» графа Джордже Бранковича, написавшего свою версию истории Дракулы (пока вышли только два тома из пяти задуманных).
Мы с Татьяной Михайловой в 2009 году издали книгу о дракулическом мифе. Я думал, что закончил для себя эту историю, и вдруг такое лестное предложение — подготовить издание для «Литпамятников». Мне бы и в голову такое не пришло, но в «Литпамятниках» решили выпускать готику, были капитально изданы «Франкенштейн» и «Дракула».
Тексты Стокера снабжены пространным комментарием. На Западе подобные комментированные издания стали выходить где-то с 1970-х годов. Есть потрясающий проект, своего рода энциклопедия Лесли Клингера — там хорошо исследована текстология по архивам. Кроме того, у Стокера много «кружковых» аллюзий, намеков, упоминаний знакомых. Еще он старается быть «актуальным», обыгрывает технические новинки. Комментировать Стокера — сплошное удовольствие.
Автор текста: Мария Нестеренко
Источник: gorky.media
Другие материалы:
Первые русские фантасты и их идеи
«Хроники Амбера» — миры и отражения Роджера Желязны
10 культовых вещей из кино — часть 1, мужская
10 культовых вещей из кино — часть 2, женская
Адский холодильник, разумный лифт и одержимое пианино — 3 трэш-хоррор-фильма о хищных вещах
Я — Тарзан, ты — Джейн: История фильмов о воспитаннике обезьян
Не Фродо единым — что посмотреть с Элайджей Вудом, помимо «Властелина колец»
Что предсказывали советские антиутопии — 5 романов, написанных в эпоху СССР
Перфекционистка Марен Аде — европейский режиссер, которого стыдно не знать
Чулочные рейтузы и джинсы-варёнки — женская мода СССР
Как создавался образ Дарта Вейдера — главного кинозлодея в истории
Советские приключенческие романы — что читали дети Революции?
«Время» и «Стекло» — фильмы М.Найта Шьямалана от худшего к лучшему
«Пикачу, я выбираю тебя!» — за что мы полюбили покемонов
5 вестернов, срежиссированных женщинами
Чувак, это уже не мультик — история фильма «Черепашки-ниндзя» 1990 года
Слушая поступь памятников — про роман братьев Стругацких «Град обреченный»
Как война повлияла на творчество Дж. Д. Сэлинджера
«И так сойдет!» — Советские мультфильмы о хулиганах и двоечниках
7 сериалов, которые вы могли пропустить — а зря
«Битлджус-2» с Майклом Китоном и Дженной Ортегой — выйдет в мае 2024 года
Трэш и угар — 10 фильмов с самыми безумными животными концептами
7 безбашенных комедийных ужасов — Дракула-абьюзер, цветок-людоед и психозы Хоакина Феникса
Обойдемся без романтики — 8 хорроров, которые стоит посмотреть на первом свидании
