Сообщество - Лига Писателей

Лига Писателей

4 598 постов 6 759 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

4

Хроник - Пролог

История мира – это холст, на котором бесчисленное количество творцов пишут свои шедевры позволяя себе перекрывать картину иного художника своим видением мира. В погоне за властью, богатством, признанием, иногда стремясь сохранить свои жизни, и в более редких случаях, преследуя высокие цели, они смешивают краски, пытаются смыть некоторую их часть или вовсе высекают часть полотна, безвозвратно его уничтожив.

Огромное количество свитков, манускриптов, архивных книг, летописей и иных исторических произведений, сохранившихся до наших дней и сотворенных еще на заре письменности, лишь подтверждают этот тезис своим противоречием. А сколько их было уничтожено? Какие тайны хранили их строки? О чем мы еще незнаем? Большинство этих вопросов, пожалуй, так и останутся не раскрытыми.

Но как бы не старались скрыть правды власть имущие, какие бы силы они не прикладывали, и сколько бы жизней они не сгубили, им все равно не удастся скрыть истины. Потому как настоящая история пишется не придворными хронистами, она творится самим миром на его задворках. Она врезается в память людей преображаясь в сказки и легенды, она въедается чернилами в дневники и письма представителей самых разных сословий и происхождений. Она оставляет свой след в самом мире, навечно похоронив в его недрах различные артефакты и покоит на его поверхности последствия жизни его обитателей.

Наш долг – написать истинную историю мира. Без прикрас и приуменьшений. Ведь сотворить прекрасное завтра возможно лишь помня то, что даровал и чего нас лишил ушедший день.

Цеса́рий Верми́ний

Создатель и первый глава «Конклава истиной летописи»

-Теперь ты летописец истины. – Седой старец встал из-за стола и подошел к своему ученику, сидящему на противоположной его стороне. – Ты всегда больше других интересовался моими трудами, и единственный задавал неудобные вопросы. Я раскрыл тебе главную свою тайну. Тайну моей службы. Теперь на тебя возложена непростая задача. Читая текст этого свитка, ты фактически дал клятву передо мной и конклавом. Среди всех моих учеников именно твоя страсть к познанию мира не могла оставить меня равнодушным. И именно тебя я посчитал достойным войти в наши ряды.

В кабинете, больше походившем на просторную келью нежели на рабочее место, повисла тишина. Лишь ветер, врывающийся в открытое окно, шелестел страницами открытых книг перелистывая их как вздумается. Обычно светлое помещение, в котором можно было спокойно работать, ныне давило стенами на юного собеседника, погружая его в пучину растерянности.

-Учитель… - голос еще совсем молодого парня слегка дрогнул, - вопросов стало лишь еще больше. Всё моё обучение, каждый ваш урок я внимал вашему слову как не рушимой заповеди. Я с упоением наслаждался вашими рассказами о правителях, войнах и мироздании. А теперь вы говорите мне об истинной истории. О чем же тогда были ваши уроки?

-Гене́й, дорогой мой ученик. Я никогда тебя не обманывал. Ни тебя ни других моих воспитанников. Но то, что ты знаешь о нашем мире — это лишь однобокий взгляд, привитый нам королевскими интригами, политическими разногласиями и религиозными устоями. Реальность же многогранна. Это как смотреть на монету с разных сторон. – Старец достал из кармана золотую монету и на вытянутой руке показал одну из ее сторон своему ученику. – Ты видишь изображение с королем, а я с королевой. Но разве кто-то из нас будет не прав сказав, что мы оба смотрим на золотой?

-Но учитель, тогда как мне узнать о другой стороне мира? Вы мне расскажете? – наивная страсть к познанию мира пылала в глазах Генея.

-Конечно я расскажу тебе, что знаю и что смогу, однако и мне известны отнюдь не все тайны.

-То есть как? – явно недоумевая спросил Геней. – Как вы можете чего-то не знать? На любой мой вопрос именно вы давали мне ответы приоткрывая тайны мира. Вы знаете всё!

-Мой дорогой ученик, - рассмеялся старец, расходясь в широкой улыбке. – Ни одному человеку и жизни не хватит чтобы постичь все секреты мироздания! Я понимаю, в твоем видении мира вся его история и все его секреты описаны в книгах Храмовой библиотеки, но уверяю тебя - это лишь небольшая частица того, что тебе предстоит узнать. И ты, дорогой Геней, еще в самом начале пути.

Юноша сидел словно завороженный. Он ощущал себя также, как и в те дни, когда впервые внимал рассказам старца. Как и тогда, его мир вновь перевернулся. Устои, сформировавшиеся за ещё совсем недолгую жизнь, пошатнулись. Единственный в мире человек, которого он считал всезнающим, только что самолично опровергнул сей факт.

-Учитель, я ведь правильно вас понял? Конклав летописцев — это секретная гильдия? Кому он служит? А самое главное, чего вы хотите от меня?

-Конклав истиной летописи. – Старец поправил своего воспитанника. – Это не гильдия, а скорее закрытое общество, но да, о нем знают немногие. – Речь старца была медленной. Он растягивал некоторые слова, будто выделяя их особую значимость. - И так должно быть и впредь, поэтому держи язык за зубами. Мы служим не кому, а скорее чему. Высокой цели – сохранению знаний. Будь то исторические или научные факты, все то, что меняло мир и его обитателей должно быть сохранено. Также, мы восстанавливаем утраченные знания – те, что пытаются скрыть или уничтожить. Иными словами, мы служим идеи, в которой мы сами уходим на второй план.

Лицо Генея омрачилось. Желание к познанию мира было велико, но желание прокормить себя и свою семью было больше. Бремя заботы о родственниках, лежавшее на его плечах, возвращало в реальный мир, напоминая о необходимости заработать денег. Он надеялся получить хорошую работу при храме, а теперь его вербуют на тайную и не понятную службу, да еще и служащую высокой цели.

-Еще на рассвете я думал, что вы пригласили меня для того, чтобы взять меня вашим помощником в храмовой академии. Я думал, что буду и дальше познавать мир, а главное надеялся, что, попав к вам на службу, я наконец то смогу достойно заботиться о своей семье. – Взор его устремился к полу, а в голосе с каждым словом угасала надежда. – Учитель, как я смогу позаботиться о родственниках вступив в ваше общество? Поймите, я безмерно благодарен вам за все ваши уроки, и ваше приглашение для меня много значит, но я не могу их подвести.

-Мальчик мой, неужели ты думал, что я, зная всю твою жизнь, могу предложить тебе меньше, чем та помощь, которую ты получал от меня до сего дня? Ты мне как сын! С самого первого дня твоего обучения я помогал тебе и твоей семье. Теперь я даю тебе нечто большее. Во всех смыслах. - Учитель опустил руку в карман, из которого ранее достал золотую монету, и трясущейся рукой достал плотно набитый небольшой кошель протягивая его в сторону ученика. – Наше общество закрытое, и как правильно ты догадался доходы, получаемые нами, идут нам не из казны. Но у нас есть иные источники заработка. И есть люди, заинтересованные в нашей работе. Я не могу сказать тебе большего. Пока что. Но в этом кошельке та сумма, которую ты будешь получать постоянно в качестве жалования. От тебя мне нужно лишь одно. Доверие. Как и все эти года. Я выбрал тебя не спроста. Тебя ждет удивительный путь, о котором ты не пожалеешь.

-Учитель… - Геней растерянно взял в руки довольно увесистый кошель. - Спасибо вам. За всё. И простите, что сомневался в вас. Просто…

-Просто летописанием сыт не будешь, - рассмеялся учитель, - я все понимаю, деньги нужны всем. Как бы я не любил свою работу, я тоже должен есть и пить. Как и все члены нашего общества. А теперь пойдём.

Старец медленно подошел к двери и распахнул ее. Встав возле неё, он пропустил своего ученика вперёд и когда тот отошёл на несколько шагов, стукнул себя по лбу раскрытой ладонью.

-Ступай в библиотеку, Геней, я догоню тебя. Кое-что забыл в кабинете.

Юноша кивнул и быстрым шагом ушёл прочь, а старец, постаяв несколько мгновений возле открытой двери, сделал вид будто ушёл в глубь комнаты. Выждав, за стеной возле входа, когда Геней уйдет достаточно далеко и убедившись в отсутствии иных свидетелей, он наконец вышел из кабинета, и закрыл его.

-Всё хорошо, - негромко произнес он будто разговаривая сам с собой, - мальчишка с нами. Спрячь подальше свой кинжал. В нём нет необходимости.

Едва заметная тонкая фигура, сливающаяся с тенью в углу, который только что был сокрыт распахнутой дверью, быстрым и почти бесшумным шагом скользнула вдоль стены за угол, скрываясь в тёмных проходах храма.

Ступая по едва освещённым коридорам храма, старец вспоминал свою жизнь и события, предшествующие началу его пути в конклаве. Будучи ребёнком с весьма скверным здоровьем, он почти никогда не покидал родного дома из-за опеки матери. Единственной его отрадой, скрашивающей его однообразные дни, стали книги, коих в доме, благодаря отцу, занимающемуся торговлей, было в избытке. Так же как и Геней он поглощал знания, впитывал их в своё сознание или даже втирал их в свою голову вместе с книжной пылью, потирая заспанные глаза, засиживаясь за любимыми книжками до поздней ночи. Дни сменяли ночи, листва опадала с ветвей и вырастала вновь, и вот наконец ему, как старшему ребенку, пришлось осваивать торговое ремесло. Семейное дело и без того шло неплохо, а с новым взглядом на сделки и договры, со знаниями который он приобрел изучаю различные науки, ему удалось приумножить успехи главы семейства.

Дела шли в гору. Дни сменяли друг друга один за другим. Старели его родители, взрослел он сам, здоровье все также подводило и все чаще ему приходилось проводить дни в своей постели. Неизменным оставалась лишь одно - его страсть к чтению и поглощению все новых и новых знаний. Успехи в торговле, новые знакомства и подарки судьбы лишь способствовали ему в этом. Он не стеснялся тратить баснословные деньги на самые редкие и ценные книги. И чем чаще болезнь давала о себе знать, тем более его интересовали книги посвященные медицине, травничеству, знахарству, аптекарскому делу и лекарскому ремеслу. Понимая все мрачные перспективы постоянно ухудшающегося самочувствия, он пытался найти способ если не излечиться, то хотя бы замедлить развитие своей болезни. И ему удалось. Хворь не покинула его тело, но перешла в «дремлющую форму», как позже поясняли разномастные врачеватели. Остались боль, слабость, кашель, но состояние больше не ухудшалось. Да и силы более не покидали его за несколько ударов сердца. Теперь он доживал отведенный ему срок без страха слишком рано оставить сей мир.

В погоне за собственным исцелением, он не заметил, как медленно подкашивалось здоровье его родителей и как смерть подкралась к ним. Упустил он и тот момент, когда его младшие братья сговорились против него и, подделав завещание отца, лишили его всякого наследства. Единственной ценностью, оставшейся при нем, были книги, о стоимости которых его родня и не догадывались.

Оставшись наедине с миром, он решил и дальше посвятить всего себя своему любимому делу. Продав свой дом, и те немногие драгоценности, доставшиеся ему в качестве подарков от старых партнеров, он снарядил повозку, и со всем своим книжным скрабом отправился в путь. Весьма недолгий. На выезде из города ему повстречался давний друг и партнер отца. Приятная встреча была не случайной. Старый приятель оказался послом Конклава истиной летописи. Приняв из рук в руки письмо и прочитав его, он тут же отверг план жизни, еще недавно намеченный на остаток его дней, и не раздумывая сразу ответил согласием на предложение стать летописцем. Лишь позже он узнал, что в тот момент выбор его был не велик. Вернее, его не было вовсе. Либо согласие, либо смерть от кинжала, спрятанного под плащом посла.

Члены конклава быстро убедились в правильности своего выбора. А через пару лет, когда любые сомнения о его верности их делу были окончательно развеяны, они поручили ему открыть новое отделение в стенах храма первых богов. В нем же он разместил и свою библиотеку. Здесь же он обрел новый дом и новое дело – обучение детей истории, политики, мирозданию и иным наукам.

Окунувшись в мысленные потоки своего прошлого, он и не заметил, как дошел до библиотеки. В мерцании огней свечей, тени мелькали по стенам будто вырисовывая сцены древних легенд словно в театре света и тени. Огромные стеллажи стояли по обоим сторонам от входа вдоль стен, а посреди зала располагались столы, выставленные вокруг антропоморфной статуи, символизирующей зарождение мира и первых богов. Геней стоял возле одного из стеллажей перебирая книги.

-Оставь их здесь. Вряд ли они будут вновь вызывать у тебя интерес. Нам туда. – Старец указал в сторону закрытых дверей, подле которых стояло двое стражников, явно не служащих при храме.

-Закрытая секция? – слегка воскликнул Геней, - Я слышал, там хранятся важные королевские документы.

-Спокойнее, мой мальчик, скоро ты все увидишь своими глазами.

Подойдя к указанному месту, старый учитель обратился к стражнику, стоящему рядом с закрытыми большими дверями, протягивая ему ключ, извлеченный из-за пазухи.

-Вы мне не поможете?

Охранник достал из кармана другой ключ, взял тот, что передал ему старец, покрутил их в руках, и ловким движением объединил их в единую конструкция. Вставляя ключ в замочную скважину, он промолвил:

-А это кто с вами?

-Ах да, это мой новый помощник - Геней, я выдам ему свой ключ, и впредь он может проходить сюда без меня.

-Понятно, - стражник несколько раз повернул ключ, и потянул дверь на себя. - Как прикажете господин.

Страж с усилием потянул на себя тяжелую дверь. Скрипя петлями и разрывая тишину, она медленно отворилась, открывая взору летописцев широкую винтовую лестницу ведущую в низ, едва освещённую редкими и слабыми факелами и уходящую в глубины храма. Старец и его ученик медленно ступали по ступеням. Основание лестницы выводило в просторный и хорошо освещенный зал. Свет исходил из люменитов – в основном прозрачных, но все же слегка мутных минералов, накапливающих энергию при нагреве и испускающих белый или желтый свет в процессе остывания. Всюду стояли каменные колоны, удерживающие свод помещения, вокруг которых располагались шкафы и полки с различными книгами и свитками. Между ними передвигались несколько человек перенося письмена от одного шкафа к другому, складывали их на столах, за которыми другие служители вели какие-то записи.

-Сколько здесь всего…  - тихо и задумчиво произнес юноша, - Я и не думал, что здесь есть столь большое помещение. Но, учитель, разве оно достаточно безопасно для…

-Для зала, в котором хранятся некоторые королевские бумаги, и для пристанища особо ценных экземпляров книг – вполне. – Оборвал старец своего ученика. – Я покажу тебе свое небольшое собрание.

Геней молча следовал за старцем. Он начал понимать степень ответственности, взвалившейся на его плечи. Раз его наставник столь осторожен в упоминания конклава, то и он должен делать вид, что его не существует.

В дальнем краю зала, строгий и красивый порядок шкафов нарушался и скорее представлял из себя некое нагромождение из стеллажей, полок, шкафов и сундуков разных размеров, больше походившее на лабиринт. Следую между ними, юноша успевал лишь выхватывать обрывки названий с некоторых из них. На полке одного из шкафов слева стояла «…биография…», а на следующей «Хроника королевства…». С другой стороны расположились «… о магической энергии» и «Небесная наука». На некоторых свитках он успел разглядеть печати богатых и известных родов. Одним словом, уже увиденные им образцы обладали большой ценностью.

Наконец дойдя до самого дальнего угла зала, они подошли к нескольким комнатам, одна из которых, в отличии от других, скорее была похожа на тюремную камеру с решеткой вместо одной из стен, внутри которой стояло несколько высоких шкафов. Отварив ключом дверь, старец подвел своего ученика к полкам, и взяв в руки одну из книг, обратился к Генею:

-Это — моя библиотека. Моё сокровище и наследие. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь и брать любую из этих книг. А чтобы не было трудностей с проходом, вот возьми, - Старец протянул руку в глубь одной из полок, и достал оттуда два ключа. – первый, это своего рода пропуск в закрытый зал, такой же я передал стражнику у дверей. А второй от двери этой библиотеке.

Старый учитель прислушался и перейдя на шепот добавил:

-Сама же библиотека — это вход в зал конклава. Большинство негодяев, желающих проникнуть в закрытый зал, будут стремится выкрасть ценные документы или же просто поживится чем то, что можно продать. Для большинства из них книги сами по себе мусор. Именно поэтому, дабы не привлекать много внимания к этой части зала, она ограждена всего лишь решеткой. Ведь не может лежать что-то ценное за столь простой защитой…

Прервав свой монолог, наставник вновь прислушался, и убедившись, что рядом никого нет, продолжил:

-На первый взгляд это просто небольшая комната с несколькими книжными шкафами, однако, толкнув их в определенно последовательности, тебе на несколько мгновений откроется скрытый проход.

С этими словами, он толкнул сначала левый шкаф, затем правый, а после тот который стоял напротив входа. После каждого толчка где-то из-за стен раздавался едва уловимый звук похожий на щелчок или тихий удар камня о камень. Звук был столь тих, что услышать его можно было лишь находясь в этой комнате. С последним щелчком медленно сдвинулся шкаф, стоящий у левой стены, так будто бы он парил в воздухе. Только сейчас Геней обратил внимание, что все они не стояли на полу, а были подвешены на стены. Таким образом шкаф не оставлял следов на камне от трения основания по полу.

Учитель махнул рукой и скрылся во мраке за приоткрытой дверью. Шкаф также медленно пополз назад, как и открылся несколькими мгновениями ранее. Геней успел юркнуть в закрывающийся проход, едва не оказавшись зажатым шкафом в проеме. Как только дверь закрылась, на стенах тускло загорелись алхимические светильники. Раньше юноша видел такие только у богачей. Похожие на песочные часы, они начинали светится после переворота, пока две жидкости, находящиеся в разных частях лампы, менялись местами вступая в реакцию в узком канале в середины устройства.

Как только лампы вошли в свой апогей свечения, глаза, уже привыкшее к слабому свету, наконец смогли различить в темноте прямую лестницу ведущую вниз. Медленно нащупывая под ногами ступени, Геней двигался вперед вслед за своим учителем. Стоило им дойти до последней ступени и упереться в тяжелую дверь, как светильники тут же погасли.

-Прежде чем тянуть дверь, надави на ручку вниз. Всем весом. Иначе засов с обратной стороны не позволит открыть дверь. Попробуй.

Юноша надавил на ручку и потянул дверь. Затем еще и еще. Наконец, когда он почти повис на ней, за дверью раздался лязг металла и она поддалась. В сравнении с первым залом, который охраняли двое стражников, этот был значительно меньше, однако складывалось впечатление, что книг, свитков и прочих рукописей, здесь в разы больше. Шкафы и полки были повсюду. По правую и левую сторону от входа, шкафы стояли перпендикулярно стенам вплотную друг к другу. Они фиксировались на специальных направляющих желобах на полу и потолке таким образом, что могли перемещаться по ним так, чтобы между любыми из двух шкафов мог образоваться проем достаточный для передвижения в нем человека. Между ними, по середине зала, под потолком свисало множество других полок, на которых также лежали книги. А в конце, у дальней стены стоял самый большой шкаф, подле которого были расположены несколько столов, за которыми сидели два человека. Зал конклава также освещался люменитами, однако здесь их было значительно меньше.

-Вот, мой дорогой Геней. Обитель истинных знаний. Здесь собраны самые значимые и ценные труды различных мастеров, запрещенные в тех или иных городах и народах, - старец указал на комплекс шкафов слева от входа, - а также достоверные архивы, описывающие истинные события происходившие в мире, - рука показала на правый комплекс, - а здесь, - старый учитель посмотрел на самый большой шкаф, - здесь все то, в чем нам еще предстоит разобраться.

-Здесь столько всего… Даже в храмовой библиотеке книг меньше! – почти воскликнул Геней.

-Держи себя в руках, - одернул его учитель. Хоть мы и достаточно глубоко, но все же мы должны вести себя максимально скрытно. Никогда не знаешь у какой стены выросли уши…

-Простите учитель, я буду осторожен, - перешел на шёпот Геней, - а кто эти люди?

-Пойдем, я представлю тебя.

Они подошли к столам, за которыми работали двое склонившись над бумагами.

-Биа́та – некогда храмовая послушница. И Корне́лий – в прошлом сержант при королевском штурмовом корпусе, - старец повернулся лицом к своему ученику и продолжил, - а это Геней, наш новый соратник и лучший ученик храмовой академии этого года.

Биата, молодая девушка немногим старше Генея, поднялась из-за стола. Её тонкая фигура, не длинные светлые волосы и глаза в полумраке кажущиеся темно серыми, тут же покорили сердце новоиспечённого летописца. Она подошла и протянула руку.

-Рада знакомству, - промолвила она вполне обычным тоном, однако Генею показалось будто он слышал пение диковинных птиц. – Если будут какие-то вопросы – обращайся. Я всегда рада помочь. Мастер, - обратилась она к старцу, - чем он будет заниматься?

-Для начала он ознакомится с биографией Цесария Верминия, а после начнет исследования, как и вы.

-Раньше до исследований допускались только старшие летописцы, - пробурчал Корнелий, однако слова его звучали четко, будто он отдавал приказ - а теперь это поручают всем кому не попадя.

-Тебе ли не знать, что творится в мире. Работы становится все больше, а людей как видишь сильно не прибавляется. Прошу тебя, не ворчи, - старец подошел к большому шкафу, - документов присылают все больше. Твои усилия, Корнелий, приносят невероятные плоды. Нас слишком мало чтобы обработать все это. А Геней обладает исключительными аналитическими способностями и навыками структурирования. Поверь, ты быстро поймешь, что он достоин этой работы.

-Поживём увидим, - промолвил бывший сержант, не отвлекаясь от письма, несколько неестественно сжимая перо рукой, на которой не было одного пальца.

Юноша пытался разглядеть его лицо, однако из под черных прядей спадающих с его лба, он смог разглядеть лишь шрам, пересекающий его глаз на левой щеке.

-Геней, пойдем, я покажу тебе с чего начать.

Учитель подвел его к одному из шкафов, на полках которого стояли книги внешне абсолютно одинаковые. Качество их изготовления говорило само за себя, знаменуя значимость текста, прописанного на их странницах.

-Здесь собраны биографии и личные дневники каждого руководителя конклава, точнее их копии. Все что написано в этих книгах является самым точным описанием событий ушедших дней. Конечно и в них записано далеко не все. Но самые важные события, открытия, решения и достижения, все то, что глобально влияло на судьбы людей, ты сможешь найти здесь. Таким образом, этот шкаф, есть отправная точка нашей деятельности, то, что позволит тебе отделить ложь от истины, сопоставить факты, и наконец восстановить события, канувшие в забвение множества дней.

Геней окинул взглядом стоящие перед ним книги. Оказавшись в этом подземелье, в этой полутьме, в месте куда имеют доступ лишь немногие избранные, он наконец ощутил всю значимость момента и миссии, которую на него возложили. От волнения его обдало холодом, а по спине пробежали мурашки. Проведя рукой по корешкам книг, он взял в руки самую первую на верхней полке.

-«Цесарий Верминий. Истинная летопись. Книга первая», - Геней прочел название в теснение на металлической обложке книги, а затем посмотрел на старца – я не подведу вас, учитель.

Усевшись за стол, за которым работали Биата и Корнелей, он начал читать биографию первого истинного летописца, открывая для себя новую ветвь знаний, истинную историю, о которой не знал до сего дня.

Старый учитель прошелся по залу, а после направился к некоему подобию алтаря, стоявшему в правом углу от входа в зал. Подойдя к нему, старец поставил на него небольшую свечку и, взяв с алтаря две тонкие палочки со специальным рельефом на них, высек искру, резко проведя одной палочкой по другой. Свеча загорелась слабым пламенем. Но его было достаточно для освещения этого небольшого угла. Алтарь был посвящен двум первым богам – жизни и смерти. Он был представлен в виде сплетения ветвей двух деревьев: живого - покрытого листвой и мертвого – с осыпавшимися листьями. Символ вечного влияния одного на другое.

Над алтарем висели каменные таблички, на которых были высечены имена. Мудрец склонился над алтарем, и начал молиться, проговаривая их по памяти. Он молился за упокоение их душ. Молился о том, чтобы те, кто отдали себя высокой цели простили его за те мучения, через которые им пришлось пройти из-за него. Старец был убежден, что ответственность за смерть любого летописца, приведенного им в конклав, лежит прежде всего на нем самом. Он умолял о том, чтобы ныне живые его подопечные были осторожнее, и смогли избежать незавидной участи тех, кто когда-то писал истинную летопись.

Отдавшись своим воспоминаниям, он вспомнил как вербовал первого подконтрольного себе летописца -А́дрена, храмового библиотекаря, имевшего доступ к королевским родословным книгам – казнен за преступления против короны. Он вспомнил – Матрэ́на – торговца, имевшего связи с личностями весьма сомнительными, но обладающими полезной информацией – схвачен и заключен в тюрьму за шпионаж и замучен до смерти множественными пытками. Вспомнил об Альбии́ – первой соей ученице, примкнувшей к летописцам. Бесследно пропала при выполнении своего последнего задания. Старец помнил имена всех и каждого, кого когда-либо привел в стены этого зала.

Закончив молитву, он покинул убежище конклава, оставляя в нем своих летописцев. Старец шел в свой кабинет, размышляя о том каких результатов он достиг вместе со своими последователями. Все книги, свитки, все записи, хранящиеся в зале летописцев, наполнили некогда пустые полки. Все они теперь являлись огромной работой, и частью огромной истории, сокрытой королями, князьями, ханами и другими титулоносцами. Все это он считал главным трудом своей жизни, который был готов оберегать даже ценой человеческой жизни. Чувствуя свой скорый конец, он был преисполнен чувством гордости, за проделанную работу, и беспокоился лишь об одном. Ему оставалось определить наследника. Того, кто также, как и он сам сможет руководить храмовым отделением, после его смерти. Впрочем, после событий прошедшего дня, уже и это не было нерешенной задачей.

Ступая по едва освещенным коридором храма и оглядываясь на свое прошлое, сквозь завесу завтрашнего дня он также взирал и на будущее точно зная то, кому и какое наследие он оставит.


Спасибо, что дочитал до конца. Меня нельзя назвать писателем, но в моей голове есть целый мир о котором я хочу рассказать. Буду рад услышать твое мнение в комментариях как о самом произведении, так и о том как сделать его лучше. Надеюсь тебе было интересно.

Показать полностью
5

Когда Семью выбирают. Глеби Дибернин. Часть 43 (2)

Когда Семью выбирают. Глеби Дибернин. Часть 43 (2) Криминал, ОПГ, ОПС, Преступление, Россия, Длиннопост, Негатив

***

… Летом 2006 года по всем московским каналам уже с утра показывали четыре мужских обугленных трупа. Ольга Павловна Нерсесянц, преподаватель филологического факультета МГУ, ехала по трассе Ростов – Москва. Она была беременна, и ей стало плохо. Остановившись у рекламного щита, Нерсесянц сначала увидела груду мусора, но, присмотревшись, различила неестественную согнутую под прямым углом ногу. Она подумала, что на обочину выбросили манекены. Однако Ольга Павловна обратила внимание, что у всех, без исключения, манекенов руки были неестественно заведены за спину и связаны. Любопытство взяло вверх, и, подойдя ближе, она различила человеческие тела. Это были трупы, в том числе одни из тех, которые не давали Старому спать спокойно.

… В 1998 году Таймураз Нифаев работал в городе Ухте генеральным директором управления рабочего снабжения «Коминефть». В его управлении были крупные базы, на которые поступала мука и различные крупы. Одним из поставщиков был Кирилл Джусоев, работающий в то время директором совхоза в Тульской области. В начале года из Краснодарского края на одну из баз пришла крупа, которая не прошла проверку качества по линии «хлебной инспекции». Она была заражена червем. Также на крупу не было договора поставки. Нифаев начал слать телеграммы Джусоеву К., чтобы выяснить, кто являлся поставщиком, и отправить ее обратно. Некондиционная продукция не была оплачена и осталась лежать на складах невостребованной, так как на нее не было никаких документов. Джусоев К., в свою очередь, отвечал, что не знает происхождения крупы. В результате крупа так и осталась на хранении на базе. В марте того же года Нифаев уволился и переехал жить в Москву. Осенью в его доме раздался телефонный звонок. Интеллигентный, но настойчивый голос предложил Нифаеву встретиться, чтобы обсудить один взаимовыгодный бизнес-вопрос.

В тот же вечер Нифаев приехал на встречу в фойе гостиницы «Украина» около 19 часов. Он был один, так как не подозревал, чем может закончиться эта встреча и по поводу чего она состоится. С другой стороны на встречу пришли пять человек. Все они были осетинами. Однако ни с одним из них Нифаев раньше не встречался. В отличии от него, вторая договаривающаяся сторона выглядела как переодетая в костюмы и кожаные куртки сборная по вольной борьбе. Осетины сразу начали предъявлять претензии к Нифаеву. Якобы он не оплатил поставленную в адрес предприятия крупу. Нифаев, в свою очередь, объяснил, что на крупу не было договора и она пришла от Джусоева К. Кроме того, она была некачественной, о чем телеграммой был уведомлен отправитель. Однако ни Джусоев К., ни кто бы то было еще крупу так и не забрал. В ответ «борцы» заявили, что Джусоев К. обещал им, что Нифаев оплатит поставку крупы и все издержки. Все это было сказано в ультимативной форме. Там же, в гостинице, при них Нифаев позвонил Джусоеву на мобильный, и тот пояснил, что предупреждал, чтобы они не отгружали эту крупу. Один из осетин взял трубку у Нифаева и начал недвусмысленно угрожать Джусоеву. Нифаев хотел уехать из гостиницы, но его не отпускали, пока вопрос не будет решен, иначе они угрожали убить Джусоева. Чем дольше затягивались «переговоры», тем сильнее Нифаев убеждался в том, что это не пустые угрозы. Ситуация накалялась. Видя это, Нифаев сказал, что он ни при чем, но готов заплатить за Джусоева. Причина такого поступка была в том, что они были друзьями с первого класса и продолжали дружить семьями. Кроме того, у Джусоева было четверо детей. «Борцов» такой «расклад» устроил. В тот вечер было решено, что Нифаев и Джусоев встретятся с ними еще раз, а пока через два дня Нифаев заплатит им 150000 рублей. Всего же крупа была оценена в 800000 рублей. Через три месяца, зимой 1999 года, в гостинице «Россия» они встретились снова. На этот раз на встрече присутствовал Джусоев, а также со стороны Нифаева к разговору присоединились Хубециев Андрей и Санакоев Владислав. Они являлись представителями некоего симбиоза. Хубециев А. профессионально занимался карате, а Санакоев В., несмотря на свой молодой возраст, уже успел отсидеть за разбой и хранение оружия. Они сразу взяли разговор в «свои руки» и стали отстаивать интересы Нифаева, так как были приглашены им в качестве своей «крыши». Идти в милицию в то время было бесполезно. Во время разговора Нифаев и Джусоев К. находились в другом номере гостиницы, их только вызывали для подтверждения слов. Джусоев К. до встречи и с начала встречи говорил, что Нифаев невиновен в произошедшем и ничего не знал про крупу, пока ее не привезли к нему на базу и не поставили перед фактом.

В какой-то момент, почувствовав, что от участников противоположной стороны все чаще раздаются звуки металла в голосе, он заявил, что так как Нифаев поручился за него, то тоже должен платить. «Авторитетными» людьми сложившаяся ситуация была разобрана до мельчайших деталей. В конце концов, Нифаев сам вызвался помочь Джусоеву К., хотя и не признавал себя виноватым. В связи с чем было решено, что он должен заплатить 50% стоимости крупы, дабы сдержать слово мужчины. Этого не пришлось долго ждать, так как он рад был быстрей забыть обо всей этой истории. В течение недели он заплатил 300 000 рублей. С тех пор отношений с Джусоевым К. он не поддерживал, посчитав, что сполна расплатился с ним за их дружбу.

Спустя несколько недель после этой встречи Хубециева Андрея и Санакоева Владислава взорвали в машине во Владикавказе, в тот момент когда они отъезжали от ресторана. Хубециеву оторвало ногу взрывом, а Санакоев В. не получил травм, его только контузило. По чистой случайности никто из присутствующих рядом в момент взрыва не пострадал. Хубециева самолетом привезли в Москву, где Нифаев помогал ему в лечении. Через полгода, «зализав раны» и осмотревшись, они предположили, что взорвали их именно из-за той встречи в гостинице «Россия». Так как иных конфликтов у них в последнее время ни с кем не происходило. Все это предвещало развязывание очередной войны группировок. Так оно и произошло. Периодически то там, то здесь в средствах массовой информации стали появляться репортажи о перестрелках с участием осетин в Москве. Только в 2004 году Санакоев В. сказал Нифаеву при личной встрече, что с разборками покончено. Он, Хубециев и борцы, которые были на встрече, ходили вместе в церковь, где помирились и поклялись не мстить друг другу. Как пояснил Санакоев В., настоятель церкви лично благословил их и назвал братьями. Нифаев был искренне рад услышать, что все кончено. Однако его радость продлилась недолго.

С тех пор Санакоев В. начал время от времени звонить Нифаеву. Как правило, он звонил с разных мобильных телефонов, поясняя, что они часто у него разбиваются. С 2004 года он начал периодически обращаться к Нифаеву за помощью, а именно: просил по 5-10 тысяч долларов «взаймы». Своими просьбами он не особо докучал, делая это примерно раз в три месяца. Нифаев не отказывал, так как у него были на это причины. Во-первых, Санакоев В. каждый раз напоминал, что защитил его, и интересовался, нет ли у него еще проблем с бизнес-партнерами. Во-вторых, он говорил, что хочет заняться бизнесом, стать на правильный путь и завязать с криминалом. При этом постоянно рассказывал о своих различных бизнес-проектах, от мойки и автосервиса до постройки ликероводочных заводов. Также Санакоев В. говорил, что у него в Санкт-Петербурге жена и ребенок и их надо кормить. Нифаев убеждал себя, что это не такая большая плата за спокойствие своей семьи, так как та история с крупой вполне могла закончиться его убийством. Многие из дельцов, с которыми Нифаев начинал, не успели насладиться плодами своих бизнесов. Он надеялся, что Санакоев В. «встанет на ноги» и перестанет просить у него деньги.

Так все продолжалось вплоть до 2006 года. В январе после праздников Нифаев встретился с Санакоевым в кафе Ярославского вокзала. Тот, как всегда, долго говорил о своих бизнес-планах и даже показал бумаги на тендер: организация пассажирских перевозок по маршруту «Санкт-Петербург – Выборг». Он попросил у Нифаева 30 000 долларов под это проект. Эта встреча была итоговой. До этого Санакоев в течение месяца звонил и объяснял суть бизнес-идеи. Нифаев подготовился, и у него с собой было 30 000 долларов США, которые он в конце встречи передал Санакоеву. Не дождавшись мартовских праздников, Санакоев вновь начал одолевать его звонками. Он сообщил Нифаеву, что с тендером у него не получилось, его «кинули», но обещали вернуть деньги в конце года, а сейчас ему нужно немного денег. В марте возле метро «Университет», в пивном баре под названием «01», Санакоев заявил, что для того, чтобы реализовать свои последние начинания и обогатить их обоих, ему нужны всего «какие-то 60 000 долларов». Нифаев сказал, что таких денег у него нет, и пообещал собрать требуемую сумму в конце сентября, после уборки урожая. С тех пор Санакоев В. начал постоянно ему названивать и просить деньги не в сентябре, а сейчас. Становясь с каждым разом все более навязчивым.

Последний раз Санакоев попросил денег для переезда. Они с друзьями хотели уехать в Санкт-Петербург. Нифаев в надежде, что оттуда будет видеть Санакоева реже, позвонил своему исполнительному директору и попросил выдать ему 50000 рублей. Однако эта сумма оказалась не той, на которую рассчитывал Санакоев. Ему было мало и он опять начал звонить Нифаеву. Тот стал объяснять, что у него сейчас нет денег, так как бизнес идет плохо и много трат. Тогда Санакоев перешел от настойчивых просьб к прямым и бескомпромиссным угрозам. Все сводилось к тому, что он спас его жизнь в 90-е и теперь смысл жизни Нифаева платить столько и тогда как он, Санакоев, посчитает нужным. Последней фразой, которая сработала как запал, была: «И это твоя работа как гребаного коммерсанта – платить! Не забывай об этом!».

К тому времени Нифаеву уже порядком надоели постоянные требования денег. Он чувствовал себя виноватым перед Хубециевым, который потерял ногу в войне, начавшейся из-за него. Однако тот, в свою очередь, был благодарен за помощь, которую Нифаев предложил сам, и более с требованиями денег к нему не обращался. Понимая, что аппетиты Санакоева как минимум не уменьшатся, он решил обратиться к Брату за защитой. К тому времени о нем знала вся Москва, не исключая приезжих осетин, как справедливого, помогавшего справиться с различными неприятностями человека. Нифаев записал последний разговор с Санакоевым и дал его послушать Джаве, прокомментировав, как уже на протяжении нескольких лет снабжал его деньгами.

Алихану не составило труда навести справки и выяснить, что из себя представлял Санакоев. На очередную встречу на дачу к Нифаеву было решено ехать бригадой. Все, кроме Джавы, переоделись в форму СОБРа. Когда Санакоев с тремя своими друзьями приехали на дачу, они сразу, по-хозяйски, вошли в дом. Двери были открыты, но свет нигде не горел. Первым желанием Санакоева В. было набрать Нифаеву на мобильный. Он решил, что его обманули и на даче никого нет. Он не исключал, что Нифаев может сорваться в бега. Однако, к своему удивлению у разожженного камина на первом этаже он увидел одиноко сидящего незнакомца. Огонь наполнял комнату мрачными тенями. Алихан радушно встретил их. Поздоровался и предложил подойти ближе к огню, погреться. Со стороны все выглядело как встреча дальних родственников. В то же время невозмутимость Брата сильно действовала на гостей психологически, хотя они изо всех сил старались сдержать свое волнение. На их лицах легко читалось замешательство. Они явно рассчитывали на другой прием. От их обычной развязности не осталось и следа.

- Присаживайся, Владислав, поговорим, – с этими словами Джава подвинул к Санакоеву кресло, стоящее рядом с ним.

Санакоев бесцеремонно занял кресло, развалившись на мягкой подушке.

- А нам разве есть о чем?

- Настоящим деловым мужчинам всегда есть о чем поговорить.

- А ты что, деловой?

Брат посмотрел на Санакоева, потом перевел взгляд на остальных и скривил губы, как будто у него заболели зубы.

- Не без этого. Меня зовут Алихан Галуев.

- Мне это ни о чем не говорит.

- Разве? Ты никогда не слышал про меня?

- Осетия это деревня. Все друг про друга говорят. Только то, что я про тебя слышал, никоим образом меня не касается. Поэтому я реально не въезжаю, почему тебя здесь вижу? И почему ты лезешь в мои дела?

- Хитришь Владислав. Вроде осетин, а разговариваешь как еврей.

- Слышь ты, встретились, пути дороги свели, значит, очень рад познакомиться. Дальше-то что?

- Ну, я бы на твоем месте не стал торопиться с выводами.

- Это почему? И где Нифаев? Здесь? И, вообще, что здесь происходит? Я че-то не вкурю никак реально…

- Нифаева здесь нет. Только я здесь.

- Это наезд, что ли?

- С какой стороны посмотреть. Я думаю, что сейчас это беспредел с твоей стороны. Тебе любой обрисует, хоть по понятиям, хоть по правде жизни. За что ты требуешь у Нифаева деньги?

- Он мне должен, потому что должен, – ультимативно заявил Санакоев, не утруждая себя приводить аргументы.

- О какой сумме идет речь?

- Нифаев будет платить мне, пока я буду считать нужным. Я защитил его. Из-за чего, кстати, меня чуть не убили, а мой лучший друг остался без ноги. Так что я с него по закону имею. Ты знаешь, где его искать? Или он и тебе должен, а теперь в ноль слился? А ты хватился, да поздно? Так я не жадный. Давай вместе его щемить, только, чур, я первый с него получаю.

- Нет, он мне ничего не должен. И тебе, я думаю, тоже.

- Хорош порожняк гнать. Ты за него впрягаешься, что ли? Что-то я раньше про его новую крышу не слышал?

- Что у тебя с речью? Мы же не на зоне. Два земляка, ведем интеллигентный разговор о судьбе третьего. Разве тебе не стыдно просто так требовать деньги с человека, который старше тебя? Где твое воспитание? Уважение к старшим?

- Да в порядке у меня речь. В школе по литературе пятерка была, но в жизни это не пригодилось. Хватит мне нравоучения читать. Клал я на них с прибором. Не для того я сюда среди ночи тащился. Давай, братан, поговорим, где гарантии твои, что коммерс за базар теперь ответит? Я тебе так скажу, раз ты за него вписался, не разобравшись, что и как, ты мне теперь реально должен. Я без бабок отсюда не уеду.

- Ты даже не представляешь, как мне жаль, что твой отец упустил тебя. Скажу так, чтобы тебе понятней было. Ты гонишь пургу всякую, а я реальные вещи говорю. Нифаев достаточно заплатил, и больше он никому не должен. У тебя есть, – Брат поднял руку и посмотрел на наручные часы, – минут десять, чтобы уехать отсюда. Это очень щедро, поверь мне. Многим хватало и минуты.

- Только я буду решать, кто и сколько будет мне платить. Картошке выколупывают глазки, чтобы они не прорастали, вот и я снимаю лишнее с таких, как Нифаев, чтобы они не забывались! – закричал Санакоев, рассвирепев. На лицах его друзей мелькнула тревога. Руки инстинктивно дернулись под куртки.

Брат снова посмотрел на часы. Секундная стрелка делала последний оборот. Алихан встал и тихо сказал, глядя на затухающий огонь в камине:

- Ты сам выбрал свою судьбу. Теперь решать буду я.

В этот момент со всех сторон появились «братья», одетые в форму СОБРа. Все это время они прятались в комнате в тени. Они мгновенно скрутили всех, положили на пол и надели наручники. Никто даже не успел понять, что произошло. Санакоев и его друзья, немного отойдя от шока, начали кричать и обзывать «братьев», уже оказавшись на полу.

- Заклейте им рты скотчем. Зачем тревожить покой дачников, – сказал Брат, постукивая кочергой по уголькам. – Залейте камин, когда будем уходить. Огонь – дело опасное.

- Пи…расы! Мусора! – кричал Санакоев, когда ему заклеивали рот. Он беспомощно дергал скованными наручниками руками.

- Я же тебя предупреждал, нельзя быть грубияном, да еще и с малознакомыми людьми. Такие, как ты, позорят Осетию. И все думают, что на Кавказе живут дикие, необразованные люди, способные только воевать, воровать людей и заниматься вымогательством.

Всех погрузили в микроавтобус. На часах было три часа ночи. Дачный поселок мирно спал в преддверии выходных. В то время как в ночной темноте свершалось возмездие.

Советник, поигрывая «стечкиным», спросил Джаву:

- Что будем делать с ними? Мы же не такси – катать их туда-сюда. Нужно что-то решать.

Спустя пятнадцать минут кортеж выехал на шоссе. Они успели проехать пару километров, когда Брат немного подумал и приказал остановиться на обочине. «Братья» поволокли тела в сторону лесополосы. Санакоева и троих его друзей поставили на колени недалеко от дороги. Идти вглубь рощи не было времени. Задержанные вели себя намного спокойнее. Первые приступы героизма прошли. Во-первых, пока они ехали в автобусе, «братья» немного «помяли» их ногами. Во-вторых, страх за свою жизнь начинал брать свое. Злость уступила место инстинкту самосохранения.

Солдат стал обильно поливать их бензином. Жидкость, льющаяся на головы, сразу привела их в чувство. Они были дерзкими, решив, что их задержала милиция. Но прогулка в лес ночью не предвещала ничего хорошего. Они смиренно стояли на коленях. Один лишь Санакоев продолжал дергаться, пытался встать на ноги, что-то мычал, дергал скованными руками.

- В конце концов, каждый имеет право на последнее слово, – сказал Брат, подошел ближе и резко сорвал скотч с его рта.

- Что, мусора! – закричал Санакоев. – Думаете, напугаете нас?! Я все ваши мусорские ходы знаю. Кого вы запугать решили! Я вас всех убью, найду и убью. Падлы! Слышишь, ты! Я тебе горло перегрызу лично! Я, я, я… – он не успел договорить, Алихан вернул скотч на место.

- Ты так ничего и не понял, тупой кретин. Тебе понравилось качать деньги с Нифаева, просто так, ни за что. Ты решил, что он вечно будет кормить тебя и твоих щенков. Что ж, будем надеяться, твой пример станет уроком другим. Отойдите все, – огласил Брат приговор.

Все отошли метров на пять. На Санакоева, сжавшегося и уменьшившегося за секунду в размерах, было жалко смотреть. Его лицо исказил ужас. Он все понял в последний момент.

- Поджигай – сказал Алихан, и Советник кинул зажженную спичку. Тела моментально вспыхнули как факела. От яркой вспышки все попятились назад. Огонь мгновенно покрыл тела. Они стали кататься по земле, пытаясь сбить пламя. Рты были завязаны скотчем, но даже через него был слышен нечеловеческий вой. Одежда сгорела быстро. Люди метались по земле как змеи. Пальцы скованных наручниками рук дергались. Одному из них по виду не было и 25 лет, совсем еще молодой пацан. Он вертелся как уж на горячей сковородке. У одного из приговоренных сгорел скотч, и он стал кричать от боли во весь голос. Было слышно, как лопалась от перегрева обгорающая кожа. Глаза всех присутствующих были устремлены на эту страшную, но в то же время притягивающую картину.

- Пора ехать. Добейте их и вылейте на них остатки бензина, – приказал Брат, – а то разбудим всех вокруг.

Начали стрелять в катающиеся от адских мучений на земле фигуры. После того как они замерли и бензин на телах окончательно выгорел, Солдат обыденно сделал контрольные выстрелы в затылки. Крепыш вылил остатки бензина и вновь чиркнул спичкой. Брат, глядя на языки огня, вновь охватившие тела на земле, проговорил:

- Чувствуете запах? Похоже на жареную баранину. Баран только и живет для того, чтобы из него сделали шашлык или срезали шерсть. Поэтому не стоит переживать из-за четырех баранов. Они могли жить как люди, но захотели изображать из себя волков., но оказались всего лишь баранами.

Кортеж уже набрал скорость в 100 километров в час, двигаясь в сторону Москвы, когда около лесополосы догорал костер, сложенный из обугленных человеческих тел.

- Брат все-таки очень добрый, – обратился Солдат к Старому. Они ехали вдвоем в машине.

- В смысле?

- Понимаешь, такая человечность на фоне, казалось бы, беспросветного зверства уже достойна уважения. Он ведь мог так, и оставить их догорать заживо. А мы их пристрелили, облегчили, так сказать, судьбу.

- Я к таким вещам отношусь стоически.

- Как?

- Ну, по-твоему, это будет: прошло, и х.р бы с ним. Лишь бы не со мной.

- Беспредел, он того требует, – фыркнул Солдат, — Порядок должен быть.

- Он самый. Так ты за такие меры. В плане, одобряешь?

- Пока не выберемся из этого дурдома, называемого родиной. Там видно будет.

- И каков твой план?

- Все зависит от того, как хорошо мы будем бить таких вот уродов, – усмехнулся Солдат. – Жалко времени не было. Я бы им кишки размотал. Голыми руками бы задушил.

- Жаль только, что таким же образом нельзя избавиться от дурных воспоминаний. Обычно они преследуют тебя до самой смерти.

- Любишь ты пофилософствовать, Старый. Это все возраст. Рули, а я подремлю. Что-то у меня на воздухе этот запах жареного мяса такой аппетит вызвал. Ладно, посплю, дотерплю до дома.

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 1

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 2

Когда Семью Выбирают. Часть 3

Когда Семью Выбирают. Часть 4

Когда Семью выбирают. часть 5

Когда Семью выбирают. часть 6

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 7

Когда Семью выбирают. Часть 8

Когда Семью выбирают. Часть 9

Когда Семью выбирают. Часть 10

Когда Семью выбирают. Часть 11

Когда Семью выбирают. Часть 12

Когда Семью выбирают. Часть 13

Когда Семью выбирают. Часть 13 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 14

Когда Семью выбирают. Часть 14 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 15

Когда Семью выбирают. Часть 16

Когда Семью выбирают. Часть 16 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 17

Когда Семью выбирают. Часть 17 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 18

Когда Семью выбирают. Часть 18 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 19

Когда Семью выбирают. Часть 20

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 1)

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 2)

Когда Семь выбирают. Часть 22

Когда Семью выбирают. Часть 23

Когда Семью выбирают. Часть 24 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 24 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 25

Когда Семью выбирают. Часть 26 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 26 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 28

Когда Семью выбирают. Часть 29

Когда Семью выбирают. Часть 30

Когда Семью выбирают. Часть 31 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 31 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 32

Когда Семью выбирают. Часть 33

Когда Семью выбирают. Часть 34

Когда Семью выбирают (Часть 34 (2))

Когда Семью выбирают. Часть 34 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 35

Когда Семью выбирают. Часть 35 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 36

Когда Семью выбирают. Часть 36 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (2)

Когда Семью выбирают. Часть (41)

Когда Семь выбирают. Часть 42

Когда Семью выбирают. Часть 43 (1)


Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин (Вся книга)

Показать полностью 1
5

Когда Семью выбирают. Часть 43 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 43 (1) Криминал, ОПГ, ОПС, Преступление, Уголовное дело, Убийство, Длиннопост

Все персонажи и описываемые события являются вымышленными.

Любое совпадение с реальными людьми или событиями, является случайностью.

Глава 38. Жадность – это плохо

Деньги находят подчинение чаще всего среди людей.

Рубен Багаутдинов

Владу приходилось общаться почти со всеми «братьями». Периодически он узнавал о тех или иных событиях в Семье, о которых даже понятия не имел. В Семье было не принято спрашивать о том, во что тебя не посвятили. Братья, часто оставаясь наедине, нет-нет да начинали рассказывать о том или ином случае. Жить с этим было сложно, а держать все внутри себя было еще сложнее.

Однажды Старый попросил Владислава отвезти его в госпиталь. Там ему надо было пройти медобследование. Мирхоев пытался отговорить его, так как представлял, сколько ему придется помучиться, проходя бесчисленные анализы и осмотры. Гораздо лучше было обратиться в частную клинику. Однако Старый настоял на своем. Ехать пришлось на другой край Москвы в госпиталь МВД.

Они встретились рано утром. Старый, как всегда, был одет с иголочки. Выглаженный строгий костюм и пальто. Утренняя Москва – это всегда одна большая пробка. Они курили в приоткрытые окна и разговаривали, изредка прерываясь, чтобы послушать очередной выпуск новостей.

- Одни ужасы по новостям передают, – сказал со вздохом Старый. – Хоть бы что хорошее передали. Неужели нет хороших новостей? Только и слышно: там взорвалось, там сгорело, там изнасиловали, тут рухнуло.

- Люди хотят слушать и смотреть только «жареное».

- Эх, скучаю я по тем временам, когда в кинотеатрах минутка политинформации была. Там про колхозы, ГРЭС, заводы разные рассказывали. Нам, молодым, это тогда сильно не нравилось. Мы на детектив пришли, а нам тут про закончившуюся в три года пятилетку втирают.

- Что имеем, не ценим, потом все сожалеем.- Как вчера день прошел? Как у Джавы настроение?

- Вчера Пастор приезжал. С Братом встречался. Не сулит это ничего хорошего. Опять что-то затевается. Они полдня с ним общались.

- Пастор, говоришь. Никаких эмоций, скрытный. Насколько он мудрый, настолько и опасный.

Влад боролся с утренним движением. Старый, молча, искал что-то в мобильном.

- В интернете те же новости. Ничего хорошего. Даже погода, и та швах.

- Знаешь, что он мне вчера сказал? – спросил Влад.

- Кто?

- Ну, Пастор?

- А ну-ка?

- «Никогда не спорьте с идиотами, вы опуститесь до их уровня. Где они задавят вас своим опытом». Представляешь? Скоро надо будет записывать его высказывания.

- Это он так оправдывает свою «работу». Философский подход ко всему. Брат его только для таких дел и держит. Он же, несмотря на свою начитанность, на стрелке только замочить всех сможет. Не тот он типаж.

- Каждый должен заниматься своим делом. Что делать, если негодяев развелось столько.

- В свете последних событий мне кажется, Брат сильно заигрался в эти «самосуды». В конце концов, он же не господь Бог, – сказал Старый, продолжая выпускать дым в приоткрытое окно.

Влад посмотрел на Старого, но ничего не ответил. Это могло быть и провокацией, и случайно оброненной фразой. Так или иначе, промолчать в этой ситуации было самым лучшим решением. Минут пять они ехали в тишине.

- Ты моложе, Влад, и что я вижу, что похожие мысли появляются и у тебя, и у других братьев. Вы не говорите это вслух, но все видно по вашим глазам. Я старая собака и все понимаю без слов. Когда это все началось для меня, я думал, ну один, ну второй раз, а потом пошел счет на 10, 11, 12. Каждый раз я надеялся, что это «в последний». А сейчас… сейчас я уже сбился со счета.

- Старый, если ты не хочешь говорить об этом, то…

- Я хочу об этом поговорить. Мы не должны спрашивать друг друга об этих вещах, не должны обсуждать. Мне этого в армии хватило, потом в милиции. Там рот не открывай, здесь рот не открывай. А знаешь, что может статься, если все время рот не открывать?

- Что?

- Задохнуться можно. Кровь людская не вода, и напиться ею нельзя. Это значит, что трупов будет все больше и больше. Может, это прозвучит крамольно, если хочешь, можешь объявить меня Джаве или Советнику, но Крепыш в одном был прав. Все это не к деньгам.

Влад резко нажал на тормоз при этих словах и остановил машину в потоке, не обращая внимания на недовольные сигналы других участников движения. Повернувшись к Старому, Владислав готов был заорать, но Старый смотрел на него спокойным, холодным взглядом. С усилием сдерживая себя и подбирая слова, Мирхоев сказал:

- Ты меня с кем-то путаешь. Я не из таких. Я никогда никого и никому не сдавал и не сдам! – повысил Влад на него голос.

- Извини, я не в обиду тебе. Возрастное это у меня. Странно, лезет в голову всякая хрень. Я ведь в детстве космонавтом хотел стать.

- Да ладно? – саркастически, успокоившись, хмыкнул Влад и включил передачу.

- Серьезно тебе говорю, как на духу. Тогда все космосом вокруг болели. Кто в инженеры хотел пойти ракеты строить, кто сплавы разрабатывать, а я вот летать хотел. Жили мы небогато, но игрушки у меня были. Только вот в одно лето я у дедушки был. И там мне очень понравилась старая железная бочка. Я залазил внутрь нее и представлял себя космонавтом, который летит к далеким планетам.

- Ну и как, получилось?

- Что?

- К планетам слетать?

- Какой там. Все мечты рухнули. В конце лета мой звездолет наполнили навозом. Вот такая трагедия. Первый удар судьбы, можно сказать.

- И на этом все?

- Ну почему же. Болел небом до последнего. Даже в летное пошел поступать. Не прошел медкомиссию. Перегородка кривая оказалась, поэтому пошел в десант. Тоже к небу близко.

- Короче, мечта о небе накрылась медным тазом?

- Типа того, но ты знаешь, я не жалею. Ничуть не жалею. Я там такую школу жизни прошел, ни в каком институте не научат. А вот по поводу того, что сейчас стало происходить в Семье, непонятно мне много. Я о том, что все постепенно превращается просто в мочилово ради мочилова. Плохие люди – все это понятно. Где-то заказы проскакивали, я же не дурак. Все вижу, где и как. Сейчас и пацанов куча в розыске, нам бы затихнуть, а мы одного за одним валим людей. И я вижу, что не к деньгам это валево, ой не к деньгам. Я сам в это все влез из-за денег, нужны были для лечения. Потом уж поздно было что-то менять, увяз по шею. Только много трупов на мой век уже. – Старый замолчал и стал переключать радиостанции на магнитоле.

Владислав не хотел поддерживать этот разговор. В любом случае сейчас было не время и не место. В машине мог быть «жучок». Кто знает, что мог сделать Советник, будучи в плену своей маниакальной подозрительности?..

- Старый, я тебе, знаешь, что скажу. Раз уж ты по-чистому на базар пошел, а это не каждый из нас себе сейчас позволить может. Чего ты сам здесь делаешь, если понимаешь все и не в кайф тебе это все?

- Потому что старый, это, во-первых. Менять беговую дорожку мне уже поздно. Привык я к шорам на глазах. В них легче. Прешь по прямой, пока не добежишь до конца своей дорожки или не сдохнешь.

- А во-вторых?

- Во-вторых, мне жутко интересно, чем все это закончится. И я искренне хотел бы ошибиться в финале, который уже сейчас вижу. Так продаются души дьяволу. Так что думай, Влад. У тебя еще все впереди.

- Ты же сам говоришь, что бежать некуда?

- Ты молодой, захочешь – найдешь выход. И еще запомни: тяга к свободе, независимости и «над законности» всегда ведет к утрате свободы.

Старый посмотрел на меня и добавил улыбнувшись:

- Ладно, не слушай психа. Я же псих. Мне и карточку вон скоро дадут. Две контузии, знаешь, любого дураком сделают, а я еще ничего, кроссворды могу разгадывать, – рассмеялся неожиданно Старый. – Мне и врач говорит, что подсознание у меня хреновое, демоны там живут, мне самому неизвестные. Ну что, пойдем сдавать анализы!

Скорее всего, Старый не захотел рассказывать, но одним из самых страшных убийств, в котором он участвовал, оказалось другое.

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 1

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 2

Когда Семью Выбирают. Часть 3

Когда Семью Выбирают. Часть 4

Когда Семью выбирают. часть 5

Когда Семью выбирают. часть 6

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 7

Когда Семью выбирают. Часть 8

Когда Семью выбирают. Часть 9

Когда Семью выбирают. Часть 10

Когда Семью выбирают. Часть 11

Когда Семью выбирают. Часть 12

Когда Семью выбирают. Часть 13

Когда Семью выбирают. Часть 13 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 14

Когда Семью выбирают. Часть 14 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 15

Когда Семью выбирают. Часть 16

Когда Семью выбирают. Часть 16 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 17

Когда Семью выбирают. Часть 17 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 18

Когда Семью выбирают. Часть 18 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 19

Когда Семью выбирают. Часть 20

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 1)

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 2)

Когда Семь выбирают. Часть 22

Когда Семью выбирают. Часть 23

Когда Семью выбирают. Часть 24 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 24 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 25

Когда Семью выбирают. Часть 26 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 26 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 28

Когда Семью выбирают. Часть 29

Когда Семью выбирают. Часть 30

Когда Семью выбирают. Часть 31 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 31 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 32

Когда Семью выбирают. Часть 33

Когда Семью выбирают. Часть 34

Когда Семью выбирают (Часть 34 (2))

Когда Семью выбирают. Часть 34 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 35

Когда Семью выбирают. Часть 35 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 36

Когда Семью выбирают. Часть 36 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (2)

Когда Семью выбирают. Часть (41)

Когда Семь выбирают. Часть 42


Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин (Вся книга)

Показать полностью 1
3

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 42

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 42 Криминал, ОПГ, ОПС, Россия, Преступление, Коррупция, Длиннопост, Негатив

Глава 37. Брат за брата

За новую жизнь расплачиваются старой жизнью.

Братья Стругацкие «Гадкие лебеди»

Год шел спокойно, пока на горизонте не появился Челкаев. Началось все с убийства Шрама и заканчиваться им не собиралось. Оно прошло практически незамеченным. За исключением одного вечера, когда Семья находилась на даче. В этот день Джава в ходе беседы с «братьями» как-то невзначай сказал:

- Брат помог Шраму во всем, в том числе финансово, а он обманул Брата. Деньги не стоят того... Теперь Шрам наказан за это… Запомните.

Видимо Джава хотел подвести этими словами черту. В общем, очередное показательное убийство, к которым Влад уже привык. В нем боролось несколько чувств. Убитый человек, хоть и изменился за последнее время, был кумиром из его юности. Факт кражи денег не был известен Владу в деталях, а расспрашивать об этом Джаву почему-то не хотелось.

Владислав захотел побыть один, прошел на кухню и стал готовить себе чай. В этот момент на кухню зашел Ара.

- Здравствуй, братан. Ты подъехал только?

- Да, продукты привез. А ты где был?

- Мы с Рухой тренировались в спортзале. Разминались. Не слышали, как вы подъехали.

- Да я на пять минут. Брата привез с Советником. Они здесь сегодня останутся, а завтра уедут. Мне уже тоже пора.

- Вот так всегда, и с другом не поговоришь, – обиделся Ара.

- Какие проблемы. Давай поболтаем. Что ты про Тимура думаешь?

- Какого? Шрама?

- Его самого.

- Думал как повести себя. Короче, пришел к выводу – просто молчать. Неосторожным словом подставить себя можно, а молчание – золото.

- А что, проблемы? Кто-то плотно уши стал греть? – оглянулся Влад по сторонам. Они были вдвоем на кухне. – Может, выйдем, воздухом подышим? Где сигареты хранишь-то?

- Ты что, Влад? Какие, нафиг, сигареты? Брат почувствует запах табака – башку открутит.

- Да ладно тебе. Он сегодня в хорошем настроении, – сказал Мирхоев, не таясь, доставая сигарету из пачки.

- Во, во и я не стану его портить, братан. А что про Шрама… Не уберегли его ни авторитет, ни дружба с Братом. Что тут говорить.

- Не уберегли, – сказал Влад, разминая сигарету пальцами.

- Братва в Осетии говорит, что он в Чехию собирался уехать насовсем. Вот только с могилой отца проститься хотел. Только это его и держало.

- Думаешь, он бы смог уйти?

- Не знаю. Связей у него много было.

- Ты правда думаешь, Брат бы его отпустил? И не стал его запрессовывать в деревянный макинтош, если бы он просто уехал? Советник сказал – за Китаевым долг был с шестью нулями в баксах.

- Что ты от меня то хочешь? Не буду я на такие темы с тобой говорить, да и вообще ни с кем не буду. Не моего это ума дело.

- Да? А тебе есть с кем еще говорить, кроме меня? Вы тут, наверно, друг на друга уже волками смотрите? Столько времени в четырех стенах.

- Влад, тебе сто пудов лучше, когда ты бухой. Ты тогда веселый и беззаботный. Сам не грузишься и людей не грузишь.

- Всю жизнь бухим не прожить. Даже если Брат прав, разве ты забыл, как мы ходили с ним в дозоры вместе с остальными казачками? Это ведь он покупал нам одежду, оружие и прочее. Сколько детей выменял у террористов? Ты это забыл?

- Вот ты заладил. Грохнули его, значит, было за что. Крысятничество не прощают, несмотря ни на какие заслуги.

- Он понимал, куда идет по жизни. Только, если по мне, заслужил он, чтоб его как мужчину валили, а не как зайца бешеного по дворам гоняли. Хоть и сдал он в конце, так бывает. Или, того лучше, надо было ствол с одной пулей дать на выбор. Как офицеру дают, когда тупик.

- Ты что, п..данулся, что ли? Ты теперь по каждому мокрому делу будешь в депресняк впадать? Чего ты по нему убиваешься? Туда ему и дорога.

- Не говори такого... Он сам по себе по жизни шел. Свободно шел, не то что мы с тобой. Ни ты, ни я так не сможем. У Брата к нему свой счет был, личный. Теперь кто жив остался, тот и рассказывает, как дело было.

- Ну и что ты хочешь, чтобы я делал теперь? Слезы по нему лил?

- Да нет. Он мне интересные слова сказал, незадолго до смерти. Делай так, как тебе удобно. Только живи, как ты хочешь, а не как надо. Тогда умирать нестрашно. За свое умирать, а не за картинку в журнале.

- Это он тебе мозги в вашу последнюю встречу так прополоскал?

- При чем тут это. Я с ним наши старые навороты помню все. Потом-то он другой стал, скрытный такой. Сам в себе. Сказал мне, что хочет делать поступки, которые сам хочет, и отвечать за них сам. И, в общем-то, знаешь, я думаю, он в чем-то был прав.

- В чем он был прав? Как он тебе мозги промыл. Вот Иуда. С чего верить-то ему? Он столько народу перекидал за последнее время, что ему уже ни в чем веры не было. За то и грохнули.

- Да нет. Нормально все. Я люблю, когда люди свой стержень держат, а не ерзают как шлюхи. Это достойно уважения, даже если человек в конце жизни в говно превратился. Не могу его судить, не моего это ума дело. Я же не про бабки. По-человечески жалко его, вот и все.

- По мне, так все слова его как труха рассыпались, когда с делом расходиться стали.

- Может, и так. Только, думаю я, вот, не дай бог конечно, завалят завтра меня и скажут, что крысой был и стукачом. Ты в это поверишь?

- Влад, ты меня знаешь. Мне, в общем, по хрену, кто там, что и так далее. Пусть живут, как знают. Ты для меня другое дело. Ты мне реально первый брат мой, даром что не родной. Поэтому я тебя прошу, соберись.

- Да, я последнее время только и думаю. И знаешь, я стал переживать, что не делал этого раньше.

- Ты о чем?

- Многим нужно научиться уважать окружающих. А для этого нужно думать о своих, чужих поступках и словах.

- Объясни мне, зачем нагружать себя? Что с этого изменится? Смотри. Все воруют. Вся страна ворует и живет. А я что, терпила? Вон депутаты миллионы воруют, и им ничего.

- Потому и воруют, никто не задумывается. А когда и задумывается, то или у порога камеры, или могилы. И делать это надо не для кого-то, а чтобы самому жить как человек, чтобы самому за себя стыдно не было. Вот зачем в первую очередь стоит начать с себя, начать думать.

- Да ладно. Все дело в количестве.

- Количестве чего?

- Стыренного, естественно. Стыришь тонну зерна – отдашь здоровье на нарах, стыришь состав с зерном – уважаемый человек.

- Ты действительно так думаешь? Веришь в это?

- Не мои слова. В одном фильме подсмотрел. Да и что может сделать один человек? Когда остальные только будут крутить пальцем у виска, глядя на твои «благие деяния». Самая лживая фраза в мире: «Начни с себя». Ну вот, например, я отказался от использования огнестрельного оружия. И что? В мире разом перестали производить автоматы Калашникова? Я не говорю уже о том, что я всю сознательную жизнь выкидываю мусор в урну. И хоть бы одна падла последовала моему примеру. Или, к примеру, пересяду я с автомобиля на велосипед. И что? В мире прекратится производство автомобилей? Все равно все будут дышать этими выхлопными газами, и дети мои будут ими дышать, и внуки.

- Ладно. Может, ты и прав. Кто мы с тобой такие, чтобы что-то менять в этой забытой своими правителями стране?..

- Слышь, тебя так по политической статье скоро в розыск объявят, а не как меня – за убой.

- Это я так, о правде жизни задумался. Не выспался что-то, вот и накатило. Поеду я. Пойду с Братом попрощаюсь, – сказал Влад и выкинул измятую сигарету в мусорное ведро, так ее и не прикурив.

Владислав снова с головой окунулся в дела. Встречался со своими бизнес-партнерами по проекту, выполнял поручения Джавы, пытался в очередной раз наладить свою личную жизнь. Прошло полтора месяца с последнего убийства. Мирхоев начал привыкать к размеренной жизни, в которой не было трупов и больших полиэтиленовых пакетов, перевязанных скотчем. Владу хотелось совершать добрые дела, но все, что он мог придумать, это была банальная благотворительность. Только в этом случае Владислав не мог увидеть результат своей помощи, а хотелось иного. Проезжая с такими мыслями по грязному, мокрому проспекту Мирхоев заметил двух бабушек, божьих одуванчиков, которые прятались от дождя под навесом небольшого кафе. Влад остановился и предложил их подвезти. Номер здания, до которого их нужно было подвезти, был ему незнаком, навигатор его тоже не знал, и Владислав уточнил у них, где это место находится.

- Это с площадкой там рядом. Где 37-й номер маршрутки останавливается. Там его конечная остановка. А там за углом есть церковь Свидетелей Иеговы. Вот туда нам надо.

Добрые дела они такие. Мирхоеву пришлось остановиться у таксистов и уточнить адрес. Оказалось, практически по пути. В ходе поездки бабушки на заднем сиденье стали разговаривать о своих религиозных делах. Но деваться было некуда, сам предложил. Влад не особо любил разговоры о религиях, тем более о разных сектах, поэтому прибавил музыку. Негромко, чтоб не мешало им общаться, а Владу не слушать их стенания. Он ехал, слушал группу «Агата Кристи» и думал о своем. Прогнав несколько треков, магнитола сменила репертуар и включила «Арию». Видимо, бабушкам не особо понравились песни об антихристе и Мирхоев услышал голос сзади:

- А можно выключить музыку? Бесовщина какая!

Вступать в полемику по поводу предпочтений Влад не счел нужным. Тем более до конечной точки оставалось не более десяти минут. Поэтому он просто включил радио.

- Молодой человек, а не желаете поговорить о пользе Библии и роли Господа нашего Иисуса Христа в жизни нашей?

Сказать честно, подсознательно Мирхоев ждал этого.

- Я читал Библию несколько раз. Читал Старый, Новый завет. Даже Коран с сурами несколько раз пробегал глазами. Так вот когда я в очередной раз прочел Библию, я ее понял.

Глаза бабок загорелись воодушевлением и алчным огнем. Думаю, они по достоинству оценили стоимость машины и уже рассчитывали на приличное пожертвование со стороны Влада.

- И к чему же вы пришли? – ринулась одна из них в бой. – Не правда ли, вера – самое главное в жизни каждого?

- Я ни во что не верю. В моем лексиконе нет такого слова, как «вера». Я агностик и принимаю на веру только то, что получило убедительные доказательства. Религия, не имея никаких фактов и доказательств, требует слепой веры в то, что есть бог и душа. Атеизм, также не имея никаких фактов и доказательств, требует противоположной веры. Но если мы не можем проверить, существует ли иной мир, то зато можем проверить истинность или лживость той, или иной религии. Для этого нам достаточно проанализировать ее догматы и сопоставить их друг с другом. Почти во всех религиях при таковом анализе возникают вопиющие противоречия, которые обессмысливают эти религии. Значит, религии не несут Истины.

- То есть вы ни во что не верите?

- Почему же, познание Библии является первой ступенью для осмысления Библии Сатаны. Поэтому я пришел к выводу, что я сатанист, – выдал Владислав на полном серьезе, не моргнув и глазом. В машине повисла пауза. Было слышно, как у бабушек что-то шевелится в голове. Мирхоев добился эффекта, которого хотел. Ему хотелось проверить, насколько хороша их подготовка в опровержении подобных тезисов.

- Но ведь это тяжкий грех! – спустя почти минуту тишины пробормотала одна из них.

- Отнюдь! Князь Мира сего так же угоден Богу, как и мы с вами. Ведь Бог сам поставил его властителем Ада и повелел отправлять туда грешников. Вспомните Евангелие от Луки в Ветхом завете. Там сказано… – честно говоря, Влад понятия не имел, о чем там сказано. Он на ходу придумывал изречения.

Видимо, за свою сектантскую деятельность бабушки привыкли, что их либо сразу посылают, либо им удается втянуть человека в свои сети. Однако нарвавшись на дикого профессионала – Евангелиста, по памяти читавшего им несуществующие отрывки из писания, они сидели молча, с ужасом тараща на него глаза.

- Вот смотрите, – не мог остановиться Влад, – если человек грешит, он же попадает за это в ад? Правильно?

- Да, конечно, – как-то неуверенно проговорила одна из бабушек, обрадовавшись тому, что стала нащупывать почву под ногами после его тирад.

- И это воля Божья? Так?

- Ну да…

- Отсюда вывод. Ад угоден Богу! Так?

- Ну конечно, – еще больше оживились сектантки.

- Вот видите, мои взгляды никак не противоречат божьему умыслу. Значит, слава Сатане, – сказал Влад и сделал «Арию» громче.

Бабушки попросили его высадить их, не доехав ста метров до церкви. Жаль, а у Владислава еще было столько предложений по новым божествам, как то – «всемогущий кофейный аппарат» и «преподобный автомат Калашникова».

***

В мае 2012 года ему позвонил Советник и попросил подъехать к автомобильной заправке «Би Пи», расположенной в районе Рублевского шоссе, чтобы забрать Руху. Он приехал из Осетии, куда ездил по поручению Джавы по поддельному паспорту. Влад через знакомую «красотку» в ФМС выправил ему все возможные документы. За основу брался неходячий инвалид из дальнего горного селения, как правило, Чечни или Дагестана, и оформлялась выдача нового паспорта. Руха лично слетал в Грозный и получил новый, настоящий паспорт на имя Саида Збраилова. Ему сделали права, пенсионный полис, полис медицинского страхования и «в подарок» – лицензию на гладкоствольное оружие.

Подъехав, кроме Рухи Влад обнаружил там Челкаева. Встреча прошла «в теплой, дружеской обстановке». Какое-то время они стояли около заправки и делились накопившимися новостями. Руха и Вадим рассказали ему новости из Осетии, Владислав поделился разными историями и байками из Москвы. Челкаев был слишком доволен собой. Все это проявлялось в его поведении, манере общаться. Раньше ЧК общался с Мирхоевым на равных. Теперь перед ним стоял второй Удав. Те же властные манеры и предвзятое отношение. Потом они с Рухой поехали на дачу. Несмотря на «ломовые» документы, Джава настоял, чтобы Руха жил с «братьями». Так было безопасней и для него, и для Семьи. ЧК поехал по своим делам на своей новой машине. Это был новенький Range Rover. Который никак не вязался с его возмущениями всего пару месяцев назад по поводу дорогостоящих «тачек» Шрама. Влад в шутку отметил, где удалось оторвать такую машинку, цена которой, между прочим, была не меньше 5 миллионов. К слову сказать, перед приходом в Семью, он ездил на старом «Мерседесе», с достаточно «туманным» прошлым. ЧК неуверенно отшутился, что взял ее у одной своей подруги покататься.

На даче Влад пробыл недолго. Не было ни желания, ни возможности оставаться дольше. «Братья» разрывали Руху на части, стараясь выспросить у него последние осетинские новости. Куда входило: кто кого украл, чтобы жениться, кого он видел из «братвы», за кого вышли замуж первые красотки Владикавказа, так ли хороши пироги в старых кафе и тому подобное. Владислав выпил чай, попробовал домашних пирогов, поговорил с «братьями», а потом, сославшись на усталость, уехал домой.

Через три дня Мирхоев снова приехал. Нужно было привести еды и новую одежду. Там, на первый взгляд, все было как всегда. Все обрадовались его приезду. Только Ара был не такой, как всегда. Это могут замечать друг в друге только очень близкие люди, какими они и были с ним. Улучив момент, они пошли с ним вдвоем наверх, в спортзал, под предлогом размяться и побоксировать «по лапам».

- Что случилось? – спросил Влад первым, прикрыв дверь плотней. – Почему такой задумчивый?

- А как ты думаешь?

- Наверно, ты обеспокоен повышением индекса никкей на азиатской бирже или тебя волнует излишнее уменьшение озонового слоя за последний год?

- Что ты несешь?

- Просто так шучу я, шучу. Знаешь, юмор жить помогает. Так какие новости?

- Знаешь, зачем Руха ездил в Осетию?

- Навестить родных, за пирогами, нет?

- Еще раз съязвишь, и я дам тебе в морду.

- Все, все. Мне мое лицо еще нужно. Да и зубы нынче очень дороги. Как я на Первом канале буду в шоу выступать, с поломанным носом и без зубов? У меня большие планы в шоу-бизнесе. Выкладывай. Мне еще в Москву тащиться несколько часов.

- Руха ездил во Владикавказ мочить Андрея, брата Эрика Генуева.

- А его-то за что? – выпал Влад в осадок от неожиданности.

- Джава опасался мести с его стороны за убийство Эрика.

- К тому были основания?

- Еще какие! Андрей Генуев готовил похищение детей Бабая.

- А как он догадался, что это мы? Кто-то слил?

- Не знаю. Сам знаешь, в Осетии все и все знают, только громко молчат об этом.

- А что такой невеселый? По-твоему, выходит, Андрюха этот гадом был как братик? Так туда ему и дорога.

- Да мне на него положить, в общем. Что на него, что на его брата. Оба подарками не были. Видишь тут, разные со мной парни были по жизни…

- Короче давай. Без полемики.

- С Андреем в машине еще два парня были. С одним из них, Валерой Сохиевым, я на тренировку ходил, в зал боксерский. Хороший парень был, перспективный. Его в Америку звали боксировать, только денег у него не было, чтобы туда переехать. Из бедной семьи он. Короче, тренером пошел в спортшколу. С блатными дел не имел, я это точно знаю. Никогда, понимаешь?.. Андрей Генуев его другом был. Вот они и тусовались вместе. Валера случайно под Руху с Пастором попал. Машина в дуршлаг.

- А я и не знал, что в тебе что-то человеческое осталось… Как ты меня пару дней назад упрекал, помнишь?

- Только с тех пор что-то крутится в голове. Думал, привыкну к этому. А Валеру жалко, сильно жалко почему-то.

- Тоскливые вещи. Если невмоготу, выпей и поспи.

- Сон я вижу последнее время. Беспокоит он меня сильно.

- Какой?

- Я в нем с гранатой сижу и ради хохмы чеку то выдергиваю, то вставляю.

- Хорошая игра, – улыбнулся Влад. – А главное, интеллектуальная.

- Хватит ржать. Я тебе серьезные вещи говорю.

- Все, все, слушаю.

- Вот так сижу и то вытащу, то вставлю. И последнее время я не могу вставить ее назад. Как будто кто-то запаивает эту дырку. И я сижу с гранатой в руке в закрытой комнате. Там нет ни окон, ни дверей, ни крыши. Такой каменный мешок. Некуда ее выкинуть. И я сижу с этой гранатой и сжимаю ее рукой. А в голове только одно: сколько я еще смогу ее продержать, пока рука не разожмется?

- Ну и как? Пока держишь?

- Пока да. Только просыпаюсь весь мокрый ночами, потому что руку судорогой сводит, в которой я гранату держу.

- Ничего так сон.

- Мне от всех этих разговоров про сны не по себе. Мистика какая-то.

- Ты не бойся, все пройдет, пройдет и это. Попей успокоительного. Я тебе привезу в следующий раз.

- Зачем?

- Как говорят евреи: «Во всяком случае, не помешает». А за твой сон ты не беспокойся. Опять же, вдруг граната учебная? И, вообще, мы же на стороне добра, так? – Я встал и стал собираться.

- А ты знаешь, где оно, добро, Влад? Я вот теперь и не знаю.

Владислав махнул рукой на прощание и, ничего не ответив, вышел из спортзала.

Чтобы скоротать путь до Москвы, Мирхоев стал сопоставлять разные известные ему факты. Все его догадки уже на следующий день подтвердил словоохотливый Советник.

Руха с Пастором выехали в Осетию по указанию Брата. Олег Тернаев уже был там чуть больше недели и следил за передвижением цели, изучая его расписание. Со дня на день Генуев планировал похитить детей Бабая. Появление охраны или внезапная перемена их местожительства могли вызвать у него подозрения, и он мог «залечь на дно». Непосредственной подготовкой к операции руководил Пастор. ЧК должен был обеспечивать их всем необходимым. В течение недели силами группы велась слежка за «объектом». Генуев каждый вечер объезжал свои залы игровых автоматов, после чего ехал домой. Последний зал находился в достаточно удаленном месте. В день исполнения все трое специально переоделись так, чтобы можно было быстро сменить одежду. Поверх спортивных костюмов были надеты черные куртки и брюки военного образца. Пастор и Руха спрятались в заброшенном ларьке, который стоял на перекрестке. Когда-то там шла бойкая торговля газетами и журналами, но со временем интерес к прессе иссяк. Перед этим ларьком дорога была сильно разбита, и Андрей, вынужден был притормозить в этом месте.

В тот момент, когда Генуев подъехал к ларьку, Тернаев, стоявший на остановке автобуса, выхватил «Микро-Узи» из полиэтиленового пакета и открыл огонь по лобовому стеклу. Скорострельное оружие в секунды превратило его в сито. Машина, проехав еще несколько метров, остановилась напротив ларька. В этот момент Пастор и Руха открыли огонь из двух автоматов по левому боку. Отстрелявшись, Пастор с Рухой выбежали из своего укрытия и произвели несколько очередей по машине в упор, дабы исключить не нужных повторов. Случай с Шехинаевым помнили все. Через разбитые стекла они увидели, что в машине кроме Генуева было еще два парня. Все трое, судя по их позам, были мертвы. Никто не мог предугадать, что именно сегодня Андрей встретит двух своих друзей и те попросят его подвезти их в центр города. Из вечерних новостей они узнали, что Андрей Генуев с двумя своими знакомыми был убит сегодня в ходе нападения неизвестных. Дело было сделано. Со смертью Генуева группа похитителей прекратила свое существование. Двое других парней сами сделали выбор, сев не в ту машину, и не в тот день…

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 1

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 2

Когда Семью Выбирают. Часть 3

Когда Семью Выбирают. Часть 4

Когда Семью выбирают. часть 5

Когда Семью выбирают. часть 6

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 7

Когда Семью выбирают. Часть 8

Когда Семью выбирают. Часть 9

Когда Семью выбирают. Часть 10

Когда Семью выбирают. Часть 11

Когда Семью выбирают. Часть 12

Когда Семью выбирают. Часть 13

Когда Семью выбирают. Часть 13 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 14

Когда Семью выбирают. Часть 14 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 15

Когда Семью выбирают. Часть 16

Когда Семью выбирают. Часть 16 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 17

Когда Семью выбирают. Часть 17 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 18

Когда Семью выбирают. Часть 18 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 19

Когда Семью выбирают. Часть 20

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 1)

Когда Семью выбирают. Часть 21 (Часть 2)

Когда Семь выбирают. Часть 22

Когда Семью выбирают. Часть 23

Когда Семью выбирают. Часть 24 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 24 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 25

Когда Семью выбирают. Часть 26 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 26 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 27 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 28

Когда Семью выбирают. Часть 29

Когда Семью выбирают. Часть 30

Когда Семью выбирают. Часть 31 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 31 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 32

Когда Семью выбирают. Часть 33

Когда Семью выбирают. Часть 34

Когда Семью выбирают (Часть 34 (2))

Когда Семью выбирают. Часть 34 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 35

Когда Семью выбирают. Часть 35 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 36

Когда Семью выбирают. Часть 36 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 37 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 38 (3)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 39 (2)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (1)

Когда Семью выбирают. Часть 40 (2)

Когда Семью выбирают. Часть (41)

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин

Показать полностью 1
4

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 20)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 20) Любовь, Чувства, Разговор, Мужчины и женщины, Отношения, Мат, Длиннопост

Глава 20. Мы не сильные. Мы просто однажды не умерли.

Они не собирались превращать этот вечер во что-то особенное. Просто остались у Юли — потому что на улице шёл дождь, потому что никто не хотел домой, и потому что иногда душа просит не зрелищ, а пледа.

На столе — чай с мятой, остывший, как все их бывшие. В углу — коробка зефира, которую Ася притащила «на случай нервного срыва». А на всех — носки, как у детей: один выше, другой потерянный, третий вообще Юлин.

— Девочки… — начала Юля и положила руки на стол, как будто вела спиритический сеанс. — У меня идея. Маленький эксперимент.

— Если ты сейчас скажешь «поиграем в откровенность», я уйду, — сразу буркнула Ольга, обняв подушку.

— Почти, — не сдалась Юля. — Только не игра. Серьёзно. Давайте — каждый говорит что-то. Что обычно прячет. Без шуток. Без «у меня всё норм». Без иронии. Просто. Как есть. Хоть одно. Настоящее.

Катя приподняла бровь.

— С чего вдруг эти посиделки превращаются в «Судьбу человека»?

— Потому что мы всегда сильные. Даже здесь. Даже между собой. А мне кажется — уже пора признать: мы не сильные. Мы просто живы. Всё ещё.

Ася потянулась за подушкой, села по-турецки.

— А если станет страшно?

— Тогда обнимем, — ответила Ольга, глядя в чашку. — Погнали, ведьмы?

Юля вздохнула. Посмотрела на них всех. И вдруг стала тише. Ни одной шутки. Ни одной маски. Только голос, чуть дрожащий от честности.

— Я психолог. Учу людей принимать себя. А сама ненавижу свои бёдра.

Никто не хихикнул. Никто не вставил «ну и дурра». Они просто слушали.

— Боюсь, что меня любят только за мозги. Что, если вдруг я не «глубокая», а просто… женщина, просто тело — меня бросят. Я сама себя иногда бросаю, когда в зеркале вижу живот. Бёдра. Складки. Я не даю себе быть телом. Даже в сексе. Даже в оргазме я анализирую. И если честно — это уже не возбуждает. Это изматывает.

Ольга кивнула. Ася потянулась к ней ближе, как будто теплом можно закрыть чужую боль.

— Иногда я мечтаю, чтобы кто-то просто налил чай и сказал: «Не думай. Просто поспи». Без анализа. Без чакр. Без «проговори это вслух».

Ася выдохнула:

— А ты красивая, когда просто дышишь. Без смысла. Без философии. Просто — живая.

Юля впервые за долгое время не ответила словами. Только опустила глаза. И позволила себе — промолчать.

***

— Ну охуеть теперь, — сказала Ольга, почесав затылок. — Я, значит, пришла нажраться и обсудить, как мой бывший завёл фитоняшку, а вы тут в «Глубинные воды души» играете.

— Не хочешь — не говори, — спокойно сказала Юля.

— Да не в этом дело. Просто… — она замолчала. Протянула руку за остывшим чаем. Выпила, сморщилась. — Холодный, как моя личная жизнь.

Катя усмехнулась.

— Оль, ну ты можешь и не… — начала Ася, но Ольга её перебила.

— Нет. Давайте уж. Вы же просили. Без доспехов.

Она откинулась на спинку кресла, как будто собиралась лечь на операционный стол — не как врач, а как пациент.

— Я врач. Я видела смерть. Не одну. И не случайную. А ту, которая приходит после сотни попыток. Когда всё сделано, всё вычищено, всё спасено — а человек всё равно уходит.

Юля перестала дышать. Буквально.

— И после каждого ухода, — продолжала Ольга, — у меня внутри вырастает очередной «не спасла». Даже если я ничего не могла сделать. Даже если это не моя вина. Оно всё равно въедается, как запах в белый халат.

Она посмотрела на них — впервые без того бульдожьего взгляда.

— Я не сильная. Я просто… функциональная. Я научилась работать на фоне боли. На автомате. Я могу утешать родственников, шить тело, шутить с санитарками — и при этом внутри быть абсолютно пустой. Не потому что я монстр. А потому что я не могу позволить себе развалиться.

— А дома? — тихо спросила Ася.

— Дома? — Ольга усмехнулась. — Дома я плачу. Но не как в кино. Я плачу шёпотом. В душе. Между сменами. Чтобы никто не слышал. Даже я.

Катя молча положила руку ей на плечо. Ольга напряглась, будто от прикосновения к ожогу, но не отодвинулась.

— А ты когда-нибудь пробовала не быть сильной? Хоть на минуту? — спросила Катя.

— Никто не спрашивал, можно ли. Ни в больнице. Ни в жизни. Ни в постели. Всегда одно и то же: «Ольга, ну ты же справишься». Как будто у меня выбора нет. Справлюсь или не проснусь.

— А теперь слышишь, — шепнула Катя. — Ты не обязана.

На лице Ольги не дрогнул ни один мускул. Но по глазам стало понятно — это было первое «ты не обязана», которое она услышала за десять лет. И она его услышала.

Ася теребила край подушки, как будто выщипывала из неё слова, которые не хотели идти.

— Я, типа, «лёгкая», — начала она. Голос — как в начале спектакля, когда ещё не знаешь, сколько боли в роли. — Весёлая. Ироничная. Знаешь, та, которая «да ты офигенная, с тобой весело». Та, у которой сторис, смех и новый сериал, даже если внутри пожар. Или пепел.

Ольга кивнула. Медленно. Не как врач — как женщина, уставшая от чужих иллюзий.

— Я шучу, когда страшно. Флиртую, когда пусто. Снимаю видео, когда хочется исчезнуть. Я привыкла спасать себя интересностью. Потому что тишина... тишина — это место, где говорит мама.

— Что она говорит? — осторожно спросила Юля.

Ася усмехнулась. Горько.

— «Ты неудобная. Ты слишком громкая. Ты не для семьи. Кто тебя такую возьмёт?» Это было как утреннее радио — каждый день. Детство с этим голосом — как жить с комментатором, который постоянно говорит: «не та, не так, не туда».

Юля сдвинулась ближе, дотронулась до её плеча.

— Я не выбираю хороших мужчин, — продолжала Ася. — Я убегаю от них. Ухожу от тех, кто внимателен. Кто не орёт. Кто хочет узнать, как у меня дела на самом деле. Потому что думаю: «Он увидит, что за смехом — дыра. И бросит». А если бросит — значит, любил не меня. А маску. А без маски — я пустая.

Она замолчала. Потянулась за вином, потом передумала. Уперлась локтями в колени, лицо в ладони.

Юля прошептала:

— Ты настоящая даже в молчании. Твоя тишина — не дыра. Это место, куда можно лечь. Где можно дышать.

— Я боюсь дышать. — голос Аси дрожал. — Потому что если вдохну — могу разрыдаться. А если разрыдаюсь — не соберусь обратно.

Ольга протянула ей одеяло.

— Так и должно быть. Мы не пластик. Не обязаны быть обратноскладываемыми.

Катя, молча, поставила перед Асей чашку с чаем. Без слов. Без комментариев. Только чай. И тепло. И взгляд: «я с тобой».

Ася закрыла глаза. Не потому что устала. А потому что впервые за долгое время — можно было просто быть. Без кадра. Без текста. Без сторис.

Катя допила чай, как водку: с лёгкой гримасой, без удовольствия, но с ясным пониманием, что так надо. Поставила кружку на стол с резким звуком — почти как печать на судебном решении.

— Ну что, — сказала она. — Пора и мне.

Юля потянулась было приободрить, но Катя подняла руку: «не надо». Она была спокойна. Но это было то самое спокойствие, которое бывает у солдата за секунду до выхода из окопа.

— Я — закон. Контроль. Расчёт. Всё по плану. Всё под контролем. Мне всегда говорили: «Катя, ты надёжная. Ты собранная. Ты умная». И я стала такой. Как нужно. Чтобы не бросили. Чтобы не ушли. Чтобы не сказали: «С тобой сложно».

Она посмотрела в бок, туда, где никто не сидел. Как будто смотрела в прошлое.

— Но внутри… внутри — девочка. Которая ждала, что папа уйдёт. И однажды он ушёл. И больше не вернулся. Ни звонка, ни письма, ни «прости, дочь». Просто исчез. И я решила: больше никогда. Больше никто не уйдёт, потому что я не позволю себе зависеть.

Ася шмыгнула носом. Ольга опустила взгляд.

— Муж... — продолжила Катя, — никогда не спрашивал: «Ты в порядке?» Его волновало, есть ли еда, выглажены ли рубашки, и что скажут коллеги. Я даже в разводе всё делала сама. Он не боролся. И это было самое страшное — не что он ушёл, а что даже не заметил, что теряет.

Она вздохнула. Не театрально — как будто впервые разрешила себе воздух в полной груди.

— Я боюсь любви. Не потому что не умею. А потому что любовь — это зависимость. Это «держать за руку». Это «ждать ответа». Это быть уязвимой. А я построила себя как крепость. Неуязвимую. Но, чёрт возьми, одинокую.

Юля накрыла её ладонь своей. Катя не отдёрнула руку.

— Анатолий… он пришёл и не спасал. Не спрашивал: «Как тебе помочь?» Он просто был. Варил рагу. Ставил чай. Не требовал. Не оценивал. Не боялся, что я неидеальна. И я испугалась. Больше, чем всех криков, всех скандалов, всех угроз.

— Потому что он был настоящим, — прошептала Юля.

— Потому что он ничего не хотел. Он просто хотел меня. Не победителя. Не сильную. Не яркую. Просто — меня. Даже с трещинами. Даже с бетонной стеной вокруг.

Ольга встала, подошла, обняла сзади. Молча. Крепко.

Катя закрыла глаза.

— Я сильная не потому, что не падала. А потому что падала — и поднималась в одиночку. Без рук. Без плеч. Без помощи. Потому что тогда никто не был рядом.

— А теперь — мы рядом, — сказала Ольга. — Даже если снова упадёшь. Мы — подставим руки.

И это было не «мотивационный цитатник», не «бабская поддержка». Это было обещание. Из тех, которые не дают легко — и не нарушают.

Они сидели молча. Не потому что нечего было сказать — а потому что всё уже было сказано. И теперь каждое слово было бы лишним.

Плечо к плечу. Носки — разного цвета, вино — давно остыло, чай — давно выпит. Только свеча, что поставила Юля, всё ещё горела. Медленно. Упрямо. Как будто тоже держалась за тепло.

Ольга потянулась за одеялом. Укрыла всех, как могла. Потом плюхнулась рядом. Никто не возразил. Все только теснее придвинулись.

— Помните, — тихо сказала Ася, — как раньше мы говорили «я справлюсь»?

— Ага. А потом шли и не справлялись, — усмехнулась Катя.

— А теперь… — Юля села ровнее, посмотрела на них всех. — А теперь мы не обязаны. Не каждый день. Не в одиночку.

Ася потянулась за блокнотом. Открыла чистый лист. Взяла ручку.

— Письмо. Себе. Не той, что будет, не идеальной. А той, что уже есть. Чтобы запомнить.

Они писали вместе. Молча. По слову. По строчке.

Мы не сильные. Мы просто однажды не умерли. От предательства. От молчания. От секса, после которого не хотелось близости, а хотелось — одеяла и тишины. Мы не сломались. Хотя могли. Мы не сдались. Хотя устали. Мы не исчезли. Хотя было страшно. Мы — настоящие. Не идеальные. Не железные. Просто живые. И если завтра будет снова тяжело — у нас будет плед, чай и трое, кто скажет: «Я с тобой. Даже если молчишь».

Они отложили ручку. И снова — тишина.

Но это была другая тишина. Не та, в которой прячут обиду. Не та, в которой слышен голос матери, бывшего, начальника или внутреннего критика. Это была тишина, в которой впервые было… легко.

— Мы не сильные, — прошептала Юля.

— Мы просто не умерли, когда могли, — добавила Катя.

— И выстояли. Даже если внутри всё обуглилось, — сказала Ася.

— А теперь можно не держать спину ровной, — усмехнулась Ольга, укрывая их плотнее. — Можно лечь.

Они легли на пол. Все вместе. Как дети в летнем лагере. Как солдатки после боя. Как женщины, которые устали быть символами, и просто хотят быть собой.

Юля посмотрела на потолок.

— А знаете… иногда я думаю: если бы у нас был культ, я бы не отказалась.

— Только если без диет и манифестов, — хмыкнула Ольга.

— И с правом на слабость, — добавила Ася.

Катя улыбнулась, уже засыпая:

— И с подушками. Мягкими. Как мы внутри. Даже если снаружи бетон.

Ольга закрыла глаза. И подумала:

"Если я завтра проснусь и всё ещё буду чувствовать тепло от этих трёх женщин — я победила. Пусть не в бою. Пусть без героизма. Но по-настоящему."

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 1)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 2)
После Секса жизини нет. Глеб Дибернин (Глава 2)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 3)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 4)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 5)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 6)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 7)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 8)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 9)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 10)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 11)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 12)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 13)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 14)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 15)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 16)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 17)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 18)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 19)

Книга. После Секса жизни нет.

Показать полностью 1
2

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 19)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 19) Любовь, Чувства, Разговор, Мужчины и женщины, Отношения, Мат, Длиннопост

Глава 19. Мастер-класс: как не разрушить мужчину, который тебя любит.

Катя проснулась в холодном поту. Простыня прилипла к спине, как наклейка на чемодане, которую пытались оторвать слишком поспешно. Всё было как будто нормально — тишина, утро, привычный потолок, но тело дрожало, как будто в него воткнули тонкую розетку и включили ток тревоги.

Сон был с привкусом психотерапии и сарказма: Анатолий — в белой рубашке, серьёзный, без намёка на юмор — делал ей предложение. С кольцом, взглядом и этими его словами:

— А давай сначала обсудим условия совместного проживания?

И она, во сне, сказала:

— Это завещание или брачный контракт?

Когда она проснулась, её не трясло. Нет. Она была совершенно спокойна. Такого рода спокойствие бывает только у людей, которые вот-вот взорвутся.

Она села на кровати, потянулась к тумбочке, где лежала пачка мятой "Parliament" и зажигалка. Закурила прямо в комнате. Чай с дымом. Завтрак сильной независимой женщины, которая каждое утро выясняет, в каком именно месте она так элегантно просрала свою жизнь.

Телефон загорелся уведомлением. Два сообщения от Анатолия.

02:15 — "Ты спишь?"

03:00 — "Доброй ночи."

Катя смотрела на экран, будто он был загадкой на ЕГЭ: то ли проигнорировать, то ли сдать на пересдачу. Она выключила телефон. И включила кофемашину. И сразу забыла, что включила кофемашину. Кофе начал заливать стол, и это было очень поэтично.

В этот момент зазвонил телефон. Юля.

— Сука, шесть утра… — пробормотала Катя, отвечая.

— Ты опять снила Анатолия?

Катя выдохнула в трубку.

— Ты ведь не экстрасенс?

— Нет. Я просто знаю, как выглядит женщина, которая пугается здоровой любви.

— Он сделал мне предложение.

— Реальное?

— Во сне.

— И ты…

— Сказала: "А давай обсудим условия совместного проживания".

Пауза. Потом — короткий хрюк смеха.

— Господи, Катя.

— Я испугалась.

— Потому что любишь?

Катя потушила сигарету об край чашки и посмотрела в окно. Дождь. Ещё один. Ещё с ночи, наверное. Город — как похмелье.

— Потому что он нормальный, Юль. Он... он вообще без подвоха.

— Это подозрительно.

— Вот именно! Он просто рядом. Просто есть. Не проверяет. Не дергает. Не требует. Не кричит «ты слишком сильная». Просто говорит: «Я тебя люблю». Вот так. Просто. Без трепета. Без фанфар.

— И это тебя пугает?

— Это меня уничтожает.

— Катя, ты хочешь, чтобы он ушёл?

— Нет. Я просто… не понимаю, как это может быть так. Без подвоха. Без игры.

— Ты саботируешь.

— Может. Да.

— Ты ждёшь, что он окажется как все?

— Нет. Я жду, что он уйдёт, когда поймёт, что я не как все.

Юля на том конце выдохнула медленно, с опытом психотерапевта, который уже слышал такую фразу сто раз.

— Ты ждёшь подвоха.

Катя прикусила губу.

— А если подвох — это я?

Она сказала это почти шёпотом. И повисла тишина, настолько громкая, что её можно было ощупать. Только где-то на улице заорал клаксон. Москва всегда реагирует на честность.

— Катя… — мягко начала Юля. — Ты просто не умеешь быть не на передовой. У тебя всё или бой, или бег. А сейчас ты в чём? В настоящем.

Катя не ответила. Потому что вдруг — на долю секунды — поняла, что, может быть, она правда не умеет просто быть рядом. Без условий. Без миссии. Без защиты.

Катя не отвечала на сообщения. Ни с утра, ни после обеда, ни вечером.
Анатолий писал нечасто — взрослый мужчина, не склонный к истерикам. Никаких: "где ты была", "ты что, охуела", "я скучаю, сука". Только короткие, человеческие сообщения. Но именно это и раздражало.

Когда мужчина орёт — с ним можно спорить, воевать, защищаться. Когда молчит — приходится слушать себя. А внутри Кати было пусто. Даже не так — гулко.

Она закапывалась в работу как в спасательный траншею. Планёрки, три судебных процесса, консультация по онлайн-разводу, три кофе подряд, и всё это на фоне глухой, скребущей мысли: он не написал сегодня. А если и написал — не прочитаю. Назло себе.

Юля пришла вечером без звонка. Как мать-террорист, вооружённая кефиром и истиной.

— Ты выглядишь как женщина, которая тайно мечтает о разводе с мужчиной, за которого ещё не вышла, — сказала она, входя.

Катя села на подлокотник кресла, прищурилась:

— Ты не задолбалась быть зеркалом, Юль?

— Нет. Я кайфую. Особенно, когда отражение в нём — такая талантливая разрушительница, как ты.

— Я просто устала.

— Ты хочешь, чтобы он ушёл?

— Нет.

— Тогда зачем ты с ним разговариваешь, как с подрядчиком по вентиляции? "Добрый день. Всё по плану. Спасибо за сотрудничество."

Катя засмеялась. И тут же замолчала. Глаза предательски защипало.

— Я боюсь. Что всё это неправда. Что он придумает меня, полюбит, а потом столкнётся с настоящей мной и скажет: "Ой, ошибка вышла".

— Может, он уже столкнулся. И остался.

Катя посмотрела на Юлю. У той лицо было спокойное, как у человека, который не торопится давать советы, потому что знает — всё равно ты сделаешь наоборот.

— А если это я — подвох?

— Все мы — подвох. Просто одни заранее признаются, а другие делают вид, что они бонус к жизни. Вопрос в том, кто готов не убегать после первого столкновения.

Катя не ответила. Но в ту же ночь написала Анатолию:

«Ужин завтра у меня. Готовишь ты. Я — только пью»

Он ответил через пять минут:

«Рагу и вино. Красное. Я не знал, какое ты пьёшь, но красное красивее на столе»

Катя улыбнулась. Не потому, что было смешно. А потому, что её начало отпускать.

***

На следующее утро она даже не накрасилась. Ни грамма. Ни туши, ни пудры. Платье — серое. Ногти — обгрызены. Она решила: пусть видит. Настоящую. Если сбежит — хоть без обмана.

Анатолий пришёл вовремя. С двумя пакетами. В одном овощи, в другом бутылка. Он разулся, переоделся в футболку. Как будто пришёл домой. Не к женщине, которую боится потерять — а к той, с кем хочет быть.

— Надеюсь, ты ешь брокколи, — сказал он.

— Только если вино после.

Он готовил. Она сидела. Молча. Иногда наблюдала, как он режет морковь. Это было странно. Как смотреть кино, в котором ты — главная героиня, но не знаешь сценария.

Они ели молча. Вино пошло вторым бокалом. В третий она уже чуть приглушила голову. Меньше думать — лучше жить.

После ужина он убрал со стола. Сам. Без вопросов. Сел напротив. Посмотрел на неё. Как человек, который долго думал — и наконец решился.

— Можно я скажу одну вещь? Только не перебивай. И не шути.

Катя кивнула.

— Ты закрываешься. Не потому, что не любишь. А потому, что боишься. Больше всего на свете.

Она хотела что-то колкое. Но слова не шли.

— Ты ждёшь, что я уйду. Или предам. Или окажусь мудаком. Потому что так было. Всегда. И ты решила: раз все — значит и я. Так проще.

Он взял её за руку. Просто. Без давления.

— Я тебя люблю. Не твои победы. Не твои речи в суде. Не твой характер. Просто тебя. Даже когда ты ерепенишься. Даже когда ты злая. Даже когда ты молчишь. Особенно — когда молчишь.

Катя отвернулась. В горле — узел.

— Я не знаю, как это принимать…

— Это не ипотека. Это не сделка. Это подарок. Просто возьми. Без расписок.

Катя смотрела в пол. Долго. Потом шепнула:

— Я учусь.

Ольга открыла дверь в домашнем халате с надписью «ШИКА, БЛЯТЬ» на спине. В зубах — сигарета, в руке — бокал с остатками вчерашнего «Шардоне». Лицо — смесь похмелья, триумфа и вечной раздражённости.

— Добро пожаловать в преисподнюю, — сказала она и ушла внутрь, не дожидаясь, когда Катя снимет обувь.

На кухне уже сидела Ася с ноутбуком и немытой головой, от которой пахло либо хвоей, либо дешёвым шампунем из фикс-прайса. Юля раскладывала карты Таро рядом с колбасной нарезкой.

— Это что, ритуал или закуска? — спросила Катя, усаживаясь.

— Это психотерапия в стиле «разъеби себя сам», — сказала Юля.

— Девочки, — начала Катя и замолчала.

Юля не подняла глаз, продолжая тасовать карты.

— Он сказал что-то важное?

— Он сказал, что я боюсь. Что я жду, когда он уйдёт. Хотя он не собирается.

Ольга хмыкнула.

— Вот сукин сын. Не только нормальный, так ещё и интуитивный. Таких надо бить по почкам за дестабилизацию сильной женщины.

Ася захлопнула ноутбук.

— А ты?

— Я… — Катя посмотрела в окно. — Я захотела сбежать.

Молчание повисло густое, как сметана в холодильнике Ольги — недельной давности, но всё ещё живая.

Ольга первой нарушила тишину.

— Когда к тебе тянутся не потому, что ты «удобная», а потому что ты настоящая — это страшно. Потому что впервые ты не управляешь ситуацией. Ты — в ней.

Юля кивнула.

— Он не требует. И это пугает сильнее, чем тот, кто орёт. Потому что когда ты орёшь — ты контролируешь. А когда тебя любят молча — ты голая. Без щита.

Ася залезла в бокал Ольги и отпила. Та даже не посмотрела.

— Я всегда спасала, — сказала Катя. — Или терпела. Или боролась. А тут — меня просто держат. Не «за то что». А «вопреки». Я не знаю, что с этим делать.

Юля достала карту.

— Вот. «Влюблённые». Но вверх ногами.

Ольга посмотрела с презрением.

— Ты реально трактовала сейчас Кате любовный кризис по Таро, стоя в жиру и с чесноком на пальцах?

— Я трактовала душу. А не жир.

Катя улыбнулась. Не из вежливости. А по-настоящему.

— Я написала себе письмо, — сказала она.

— На почту или на жопе фломастером?

— На бумаге. От руки. Прямо ночью. Чтобы не забыть, пока не убежала сама от себя.

— И?

Катя вытащила лист, сложенный вчетверо, и прочла:

— «Катя, ты имеешь право быть любимой без причины. Ты имеешь право на мужчину, который не бросит, даже если ты будешь неправа. Ты имеешь право не разрушать того, кто хочет тебя построить. Ты имеешь право на любовь без условий. Не потому что ты идеальна. А потому что ты есть».

Ася прижала руки к груди.

— Господи. Это так по-человечески. Так… честно.

Ольга вздохнула.

— Это просто: взросление. В сорок лет, конечно, немного поздновато, но ладно.

— Мне тридцать семь, — фыркнула Катя.

— Тем более поздновато.

Юля накрыла её ладонь своей.

— Ты уже на другом уровне, Катя. Не в смысле «ты лучше нас». А в смысле — ты сдалась. В хорошем смысле. Перестала воевать с собой. Это уже путь.

Катя посмотрела на всех. Они — её люди. Они её держали, когда она падала, ржали, когда она ныла, и говорили матом, когда она молчала. Это был её штаб. Единственное безопасное место, где можно было сказать: «Мне страшно» — и тебя не упрекнут, не спасут, а просто посидят рядом.

— Спасибо, девочки, — выдохнула она. — Мне кажется, я начинаю понимать, что любовь — это не подвиг. Это место. Где тебя ждут. Даже если ты опоздаешь.

Катя стояла у его двери семь минут. Ровно. Посчитала по секундах на экране. Сначала собиралась позвонить. Потом — уйти. Потом — умереть от позора. В итоге нажала кнопку звонка, как будто стреляла в себя.

Анатолий открыл почти сразу. Был в домашней футболке и трениках. Без пафоса. Без вопроса в глазах. Просто… рад.

— Привет, — сказал он. И всё.

Катя прошла внутрь. Он не обнял. Не поцеловал. Дал пространство. И это выворачивало её сильнее любого объятия.

— Я… — начала она и сразу сбилась.

Он жестом пригласил на кухню. Поставил чайник. Без слов. Без ожидания великого объяснения. Он просто был. Рядом. Как будто умел быть рядом даже тогда, когда ты разваливаешься на запчасти.

— Ты был прав, — наконец сказала Катя, глядя в кружку, а не на него. — Я саботировала.

— Почему?

— Потому что не верила. Ни тебе, ни себе. Ни в то, что нормальные мужчины ещё существуют. Ни в то, что я могу быть с кем-то — не из страха, не из долга, не потому что «пора».

— А теперь?

Она выдохнула. Глубоко. Почти со стоном.

— Теперь я всё ещё не верю. Но хочу. Хочу попробовать. Хочу быть с тобой — не как адвокат, не как аналитик, не как полевой хирург. А как женщина. Живая. Сломанная, да. Но не закрытая.

Он кивнул. Ни улыбки, ни слёз, ни пафоса. Только тёплое молчание.

— Я не знаю, как быть, — продолжала Катя. — Я не умею «по любви». Я умею по сделке. По необходимости. Я умею быть нужной, незаменимой, но не умею быть любимой просто так.

— Это не экзамен, — сказал он.

— А если я опять убежу? Или укушу?

— Тогда я подожду, пока ты вернёшься. Или перевяжу палец.

Катя рассмеялась. Сквозь слёзы. Почти хрипло.

— Ты что, святой?

— Нет. Просто взрослый. И да — я люблю тебя. Не тебя идеальную. Тебя реальную. С нервами, заморочками и этой твоей дикой идеей, что любовь — это подвиг.

Он взял её за плечи. Мягко. Не собственнически. Не как «мужик в сериале». А как человек, который умеет держать.

— Просто сядь. И молчи. Я всё услышу сам.

Катя села. Рядом. И молчала. Долго. Он действительно ничего не спрашивал. Только налил чаю. Без сахара. Как она любит. И этого было достаточно.

Минут через десять она подняла голову.

— Мне страшно, Толя.

— Мне тоже.

— Я не хочу разрушать. Ни тебя, ни себя.

— Тогда не разрушай. Просто останься.

Она кивнула. И осталась.

На этот раз встреча была у Юли. Она жила на последнем этаже в доме, где вечно ломался лифт, но балкон смотрел прямо на крышу Третьяковки. Было что-то красивое в этой обветшалой романтике: бухать с подругами над культурным наследием.

На столе — греческий салат, креветки, сухое белое, в уголке — кадило, потому что Юля теперь «очищала пространство от тревоги». Ольга назвала это «бабским Вуду», но возражать не стала.

Катя пришла последней. Без макияжа, без кольчуги, без привычной бронебойной иронии.

— Ну? — сказала Ольга. — Ты с ним спала или молча пила чай?

— Молча пила чай, — сказала Катя. — Потом молча осталась.

Юля замерла.

— Осталась как — «на ночь» или «навсегда»?

— Пока что просто осталась. Не сбежала. Это уже победа.

Ася подняла бокал:

— За несбежавших.

— За терпящих, — добавила Юля.

— За идиоток, которые только в сорок догадываются, что быть любимой — это не угроза, — мрачно добавила Ольга и осушила бокал.

Катя села на пол, прислонилась к дивану.

— Я думала, что любовь — это война. Что нужно либо сражаться, либо капитулировать. Что всегда есть ставка, поле битвы, победитель.

— А оказалось? — спросила Ася.

— Оказалось — это просто место. Где тебя ждут. Даже если ты опоздаешь. Даже если ты сначала всё испортишь. Даже если ты сначала — себя.

Юля кивнула.

— Ты научилась принимать. Не просто другого. А себя в этом "другом".

Ольга встала, потянулась за пивом. Открыла зубами, как в старые добрые времена.

— Главное, — сказала она, — не разрушить того, кто тебя по-настоящему любит. Это тоже ответственность.

— А если ты разрушишь? — спросила Ася.

— Значит, ты была не готова. Или он был не тот. Или ты просто мудак. И это тоже не конец света.

Юля достала с подоконника свечу и зажгла. Потому что так было красиво. Потому что этот вечер был про честность, про женщин, которые умеют и плакать, и материться, и признавать, что боятся быть счастливыми.

Катя допила вино. Положила голову Юле на колени.

— Я больше не боюсь, — сказала она. — Я с ним. Не по расчёту. Не по логике. Не под условия. А просто. По любви.

Молчание было долгим. Ни одной шутки. Ни одной колкости. Только их четверо. И мир, где хотя бы на одну женщину стало меньше тех, кто путает страх с независимостью.

***

Иногда женщинам не надо объяснять, как разрушить мужчину. Они делают это вежливо, интеллектуально и из страха. Особенно, если он пришёл с чистым сердцем.

Но любовь — это не война. Это место, где тебя ждут. Даже если ты опоздаешь. Даже если ты испугаешься.

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 1)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 2)
После Секса жизини нет. Глеб Дибернин (Глава 2)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 3)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 4)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 5)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 6)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 7)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 8)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 9)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 10)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 11)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 12)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 13)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 14)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 15)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 16)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 17)
После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 18)

Книга. После Секса жизни нет.

Показать полностью 1

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 18)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 18) Любовь, Чувства, Разговор, Мужчины и женщины, Отношения, Длиннопост

Глава 18. Он был красивый, но я — не дурочка.

Ася снова влюбилась. Но в этот раз — не до потери дыхания. А до лёгкого покашливания, которое можно перепутать с аллергией.

Он был слишком красив. Настолько, что люди оборачивались. Женщины замедляли шаг. Мужчины... подозревали фотошоп. Он входил в комнаты, как будто уже был на обложке GQ. Даже ветер, казалось, знал, под каким углом развевать его шарф.

Именно поэтому Ася сразу напряглась.

— Красивые мужчины — как опасные блюда, — сказала она в штабе. — Фото красиво. Но потом — отравление.

Юля подняла бровь:

— А если он и вкусный, и сытный?

— Тогда точно с истекшим сроком годности, — фыркнула Ольга.

Катя кивнула с серьёзностью нотариуса:

— Красота — актив. Но в портфеле должна быть и репутация.

Ася слушала, глядя в экран, где на фото он смеялся — свободно, уверенно, как человек, которого никто никогда не бросал.

И вот, свидание. Кофейня на крыше. Ужин под гирляндами. Вино, которое он сам выбрал, назвав год урожая. Руки — безупречны. Манеры — из фильма, где у всех шёлковые простыни и кризис только в душе.
И он смотрел на неё. Так, будто она — новая загадка. Или хотя бы редкий сорт вина.

— Ты красивая, — сказал он.

— Ты банален, — ответила Ася, глядя в глаза.

Он засмеялся. И ей это понравилось.

Но внутри всё равно жужжало. Что-то знакомое. Слишком знакомое.

Потом — прогулки. Сообщения. Цветы. Он читал ей Бродского. Обнимал так, будто чувствовал её пульс.

— Это он? — спросила Юля.

— Возможно, — ответила Ася. — Но что-то во мне шепчет: «Не расслабляйся».

Ольга кивнула:

— Красивые знают, что ими платят. И чаще берут в долг.

А Катя добавила:

— Главное — не выдать кредит на доверие без залога.

И Ася смеялась.

Но ночью смотрела на телефон.

И ловила себя на мысли: «Я опять боюсь влюбиться. Потому что знаю: он может уйти. А я — остаться».

Свидание два: он был слишком гладкий

Ресторан с мягким светом, закуски с названиями, которые больше походили на пароли, чем на еду.
Он снова был идеален. И это раздражало.

— Ты такая интересная, — сказал он, когда Ася рассказывала про свою пьесу.

— Интересная — это что, вежливый способ не сказать «странная»?
Он улыбнулся. Как будто даже под её уколом было приятно оказаться.

— Я просто редко встречаю женщин, которые не боятся быть резкими.

— Я не резкая. Я просто перестала шептать, чтобы меня не перебивали.

Он кивнул. С уважением. С пониманием. С тем самым взглядом, который обычно обещает секс в красивой постели и исчезновение после.

Они дошли до его машины. Он открыл дверь. Положил ей руку на спину — слишком уверенно. Как будто она уже выбрала его, просто ещё не поняла.

— Поехали ко мне? — спросил.

Ася посмотрела в окно, где отражались неоновые буквы и её лицо — собранное, внимательное.

— Ты ожидаешь, что я скажу «да»?

— Я надеюсь.

— Надейся. А я пойду домой. У меня спектакль. Внутренний. Называется «Слишком красивая, чтобы снова разочароваться».

Он не обиделся. Он был из тех, кто привык к отказу. И к согласию.

А она — из тех, кто после «нет» проверяет сердце: не дрогнуло ли?

Штаб. Разбор идеального

— Он — безупречен, — сказала Ася, ставя чашку на стол. — Улыбка, стиль, запах...

— Проблема? — уточнила Катя.

— Да. Он как витрина. Всё красиво. Но не тронь.

Юля покачала головой:

— Или тронь — и осознаешь, что внутри пусто.

— Или дорого, — добавила Ольга. — И платить придётся собой.

Ася откинулась назад, сжав кулаки:

— Я просто чувствую, что если он меня поцелует — я не расплавлюсь. Я испарюсь. Потому что буду стараться быть «достаточно», «достойной», «в форме».

Катя серьёзно:

— Красивые часто не требуют, чтобы их любили. Они требуют, чтобы ими восхищались.

Ася прошептала:

— А я больше не хочу восхищаться. Я хочу расслабиться. С пивом. В худи. С «у тебя тут крошка». С человеком, а не экспозицией.

Они замолчали. Потому что каждая — знала, о чём она.

Старое имя. Новая дрожь

На следующий день пришло сообщение. Не от него. Не от нового.
От старого. Того, кого она любила, как обрыв — долго, ярко, с болью.
Того, кто ушёл в «не знаю, чего хочу» и оставил только: «ты слишком».

«Привет. Снилась ты. Ты там, как будто заново. И я вдруг понял, как скучаю».

Ася уставилась в экран. Как на шрам, который снова покраснел.

— Девочки, он снова пишет, — сказала она, заходя в штаб.

— Кто? — не отрываясь от ноутбука, буркнула Ольга.

— Паша. Тот Паша. Тот, после которого я месяц не пила кофе, потому что он его любил с корицей, а я не могла забыть вкус его «почти».

Катя подняла бровь:

— Он написал «скучаю»?

— «Снилась». Это хуже. Это значит: «я не отвечаю за себя, я просто тень, которая снова пришла».

— И? — Юля потянулась за вином.

— И я почувствовала, как внутри... не боль. Дрожь. Но не от желания. А как будто кто-то звонит в закрытую дверь, и ты боишься, что она откроется сама.

Внутренний суд

Ася лежала на диване. В руках — телефон. В голове — голоса.

«Он тогда тебя раздавил».

«Но ты всё равно смеялась. С ним».
«А теперь — ты смелая. Ты другая. Или только прикидываешься?»

— Что ты чувствуешь? — спросила Юля, сидя рядом, как психотерапевт без оплаты.

— Что я всё ещё думаю о нём, хотя он был разрушением.

— А может, ты просто не дала себе право до конца оплакать? И теперь дрожишь не от желания — а от того, что память снова хочет быть прожитой?

Ася молчала. Потому что это было ближе к истине, чем ей хотелось признавать.

— Я боюсь, что однажды снова открою ему дверь.

— А может, тебе просто стоит её заделать? Не потому что он чудовище. А потому что ты — уже не та, кто его ждала.

Ася закрыла глаза. И сказала:

— Я хочу один день без воспоминаний. Без «если бы». Только — «сейчас». Только — я.

Юля кивнула:

— Тогда начни с того, чтобы не отвечать.

Молчание как форма силы

Ася не ответила.

Не «привет», не «да пошёл ты», не даже холодное «и зачем ты это пишешь».

Просто оставила сообщение прочитанным. Пусть дрожит теперь он.

Она удалила чат. Не навсегда — просто из виду. Как убираешь фото, не сжигая: вдруг захочется понять, что именно больше не болит.

Сидела у окна, смотрела, как ветер крутит занавески, и впервые за много месяцев думала не о нём. А о себе.

— Я всё время была отражением, — сказала она себе вслух.

— Меня любили, когда я сияла, как витрина. А потом уставали от света.

— Но я — не витрина. Я — комната. Со светом, тенями, пледом и запахом чабреца. Кто не умеет быть в комнатах — пусть идёт на улицу.

Она записала это в блокнот. Как заклинание. Как защиту.

***

Разговор с мамой

— Мам, ты когда в последний раз целовалась по-настоящему? — спросила она, неожиданно для самой себя.

— Вчера, — ответила мама.

— Что?!

— С папой. На кухне. Мы поругались. Я психанула. А потом он подошёл, и мы... просто вспомнили, что умеем быть добрыми. Даже когда злимся.

Ася молчала.

— А как ты поняла, что его не надо отпускать?

— Он был не мой. Но я рядом с ним чувствовала себя собой. Даже в плохом настроении.

— Это и есть любовь?

— Нет. Это — дом. Любовь проходит. А в дом ты всё равно возвращаешься. Если он твой.

***

Сцена у зеркала

Она посмотрела на себя.

Без макияжа. Без позы. Без «сегодня нужно быть сильной».

— Я не то, кем он меня запомнил, — сказала она в отражение.

— Я тише. Но точнее. Я не взрываюсь — я держу.

— Я не ищу любви. Я строю отношения с собой.

С этой, новой Асей, у неё только зарождался роман.
Но это был самый перспективный роман за всю её жизнь.

***

Штаб

Ольга подлила вина. Катя резала сыр. Юля молча смотрела на свечу.

— Он писал ещё? — спросила Ася.

— Молчит, — ответила сама себе. — И правильно. Я дала ему ответ. Без слов.

Катя кивнула:

— Ответ без ответа — это тоже ответ. Особенно если ты наконец выбрала себя.

— Мне казалось, я буду страдать, — прошептала Ася. — А я... будто вышла из тумана. Без фанфар. Но с ясностью.

Юля улыбнулась:

— Ты просто поняла, что быть свободной — это не уход. Это когда ты не возвращаешься.

Возвратов не будет

На следующее утро Ася проснулась в семь, без будильника.

Не от тревоги.

Не от страха «а что, если он больше не напишет?»
А просто — от тишины внутри.

Такой, в которой наконец можно жить. Без анализа. Без перегруза. Без этой липкой паузы, где ты как бы дышишь, но всё ещё ждёшь чужого воздуха.

Она сварила кофе. Добавила корицу — просто потому что можно.
Никто не должен одобрять. Никто не должен спрашивать «зачем столько сахара».

Телефон лежал рядом. Молча.

«Не звони, бывший. Не пытайся. Я не злая. Я просто всё». — подумала Ася.

***

Новая встреча

Через три дня она пошла на спектакль. Совсем не про любовь. Совсем не ради кого-то. В фойе — смех, бокалы, разговоры. И вдруг — глаза. Новые. Теплые. Без желания вцепиться, доказать, спасти. Просто — внимательные.

— Простите, это ваш шарф? — он держал в руках её чёрный шарф, упавший с кресла.

— Мой. Спасибо.

— А вы... часто ходите на спектакли? Или это знак судьбы?

Она усмехнулась.

— Я хожу, потому что могу. А вы?

— Потому что научился быть одному. Но иногда хочется рядом того, кто не мешает. А согревает.

Она молчала. Это не был флирт. Это был контекст.
И впервые за долгое время ей не хотелось убежать.

***

Штаб. Вечер. Разговор

— Я познакомилась с мужчиной, — сказала Ася, роняя взгляд в чай.

— Он как «тот»? — спросила Юля.

— Нет. В нём нет огня. Но есть... тепло. Не пожар. А камин. И мне, кажется, в этом возрасте важнее не сгореть, а согреться.

Ольга подняла бровь:

— А «тот»?

— Всё. Я не злюсь. Я не надеюсь. Я даже не вспоминаю с дрожью. Просто — файл. Удалён. Без резервной копии.

Катя кивнула:

— Ты не избавилась от него. Ты выбрала себя вместо него. Это и есть взрослая любовь — к себе.

***

Сообщение (невысланное)

"А если ты вдруг прочитаешь это — знай:

Я тебя не ненавижу. Я тебя не люблю. Я просто наконец освободила место. И теперь здесь — я.

И кофе. И новый шарф. И дыхание. Своё. Свободное."

Ася удалила черновик. И пошла на улицу. Там был снег. И мужчина, с которым можно было не сражаться.

***

Финал главы

— Девочки, — сказала Ася. — Я впервые не хочу, чтобы он вернулся.

— Это и есть свобода, — сказала Катя.

— Это и есть исцеление, — кивнула Юля.

— Это и есть ты, — добавила Ольга.

И Ася улыбнулась. Не победно. Не в доказательство.
Просто — спокойно.

Потому что теперь, даже если кто-то снова скажет «прости, я понял», она уже не ответит: «я тоже».

Она ответит: «Пусть будет счастье. Но без меня».

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 1)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 2)

После Секса жизини нет. Глеб Дибернин (Глава 2)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 3)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 4)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 5)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 6)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 7)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 8)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 9)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 10)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 11)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 12)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 13)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 14)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 15)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 16)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 17)


Книга. После Секса жизни нет.

Показать полностью 1
2

Глава 17. Я тебя не люблю, просто не отпускаю

Глава 17. Я тебя не люблю, просто не отпускаю Любовь, Чувства, Разговор, Мужчины и женщины, Отношения, Длиннопост

Катя всегда считала себя человеком рациональным. Холодным, если нужно. Собранным — по необходимости. Словно ее душа была скреплена архивными скобами, а эмоции подшиты по алфавиту.

— Мне не больно, — сказала она как-то Юле. — Я просто хорошо организована.

Юля усмехнулась, не поверив.

И вот она сидела в своём кабинете, обмотанная пледом, как в броню. За окном шел мартовский дождь — ленивый, как бывший, обещавший начать новую жизнь в понедельник. Слово «переоценка» звучало в голове с таким звоном, будто это не об отчётности, а об отношениях.

Почта обновилась. Раз. Второй. Третий. И — «оно»:

«Привет. Это я. Не знаю, можно ли. Но хочу просто… поговорить. Если захочешь».

Алексей.

Тот самый Алексей, которого Катя когда-то не просто любила — она в него вложила ресурс. Она писала с ним совместный «документ» — не Google Docs, а что-то вроде проекта под названием «семья». Только он вышел раньше срока. Без уведомления. Без трека изменений.

Она не ответила сразу. Она пошла за кофе. Зажгла свечу. Взяла ручку — отложила. Посмотрела на экран. Дважды. И только тогда, с резкостью хирурга, написала:

«Когда?»

***

С этого момента Алексей снова вошёл в её пространство. Но теперь — не как часть. А как напоминание. Как «файл», который ты вроде удалил, но он всё ещё сидит в корзине, и ты его видишь каждый раз, когда хочешь очистить память.

Он предложил встретиться.

Кафе на Патриарших. Нейтральная территория.
Она согласилась. Без эмоций. Без макияжа. Только ровное лицо, как в суде.

Он сидел у окна. В том самом пальто. С тем же взглядом. Только теперь — без власти.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила она.

Он ничего не сказал про внешность. Не пытался шутить. И даже не заглядывал в глаза. Просто держал чашку и говорил, не мигая:

— Я понял, что хочу быть рядом. Не обязательно как раньше. Просто... рядом.

Катя сделала глоток кофе. Тихо. Медленно. Как будто проверяла вкус времени.

— А ты понимаешь, что мы уже не те?

— Я знаю. Но я скучаю. По тому, как ты слушала. По тому, как ты злилась. По тебе.

— Ты не по мне скучаешь. По ощущению, которое я тебе давала.

Он не ответил. И это молчание было самым честным его действием.

— Ты не по мне скучаешь. По ощущению, которое я тебе давала, — повторила Катя, глядя в сторону.

Он молчал. Даже дыхание его будто застыло.

— Тебе тепло со мной было, да? — продолжила она. — Тепло, но ты не остался. И теперь, когда опять холодно — ты вспомнил про меня.
— Это нечестно, — сказал он. — Ты упрощаешь.

— Я просто больше не обманываю себя.

Он сжал чашку сильнее. Заметно. Как будто это был единственный способ не развалиться.

— Я не знаю, как с тобой говорить теперь, — тихо.

— А я не знаю, зачем. Что ты хочешь? Вернуть меня? — она смотрела прямо. Без вызова. Без защиты.

— Нет... не вернуть. Просто не потерять.

Эти слова больно ударили. И не потому что были ложью. А потому что были… правдой. Странной. Тянущей. Примитивной.

— Алексей, ты уже потерял меня. Когда ушёл, не объяснив. Когда молчал. Когда не спросил: «Ты как?» — она говорила медленно, будто сшивала себя обратно словами. — Твоё «хочу быть рядом» — это не про меня. Это про тебя. Чтобы тебе не было одиноко. Чтобы ты снова стал кем-то, глядя в мои глаза. Я — больше не зеркало.

Он кивнул. Один раз. Но не ушёл. И это — бесило.

— Ты надеешься, что я снова согрею?

— Я надеюсь, ты снова впустишь.

— Впустить — значит поверить.

— А ты не можешь?

— Я могу. Но не в тебя.

Он тихо выдохнул. Посмотрел в окно. Потом снова на неё.

— Ты изменилась.

— Я выросла.

— А я остался?

Она чуть склонила голову.

— Ты тоже изменился. Но только не вовремя.

— У тебя кто-то есть? — наконец спросил он. Словно держал этот вопрос в кармане, как последний билет на поезд, который уже ушёл.

Катя не сразу ответила. Сделала глоток кофе. Подняла глаза.

— Да. Пауза. Он не вздрогнул. Но стало ясно: не ожидал.

— Это серьёзно?

— Это спокойно. — Она улыбнулась. — А это, поверь, намного важнее. Он не обещает «всё исправить», не говорит «никогда тебя не отпущу». Он просто рядом. И этого хватает.

Алексей сжал пальцы. Хрустнули суставы.

— Значит, я тебе не нужен?

— Нет, Алексей. Значит, ты мне больше не опасен.

Эти слова он переваривал долго. Как человек, у которого отобрали главную роль в пьесе. Но забыли сообщить — что спектакль уже закончился.

— Но почему? Почему ты так легко…

— Легко? — Катя рассмеялась. — Тебе рассказать, как было "легко", когда ты не писал на мой день рождения? Когда я говорила с потолком, потому что ты уходил посреди разговора? Когда я объясняла твоё молчание подругам, как будто адвокат? Ты думаешь, я забыла?

Он закрыл лицо руками. Но Катя не замолчала.

— Я не забыла. Я пережила. И это не одно и то же.

Он откинулся назад. Плечи опустились. Усталость села рядом.

— Ты знаешь, я ведь…

— Не говори, — она остановила. — Если это "жалею" — не надо. Если это "всё ещё люблю" — тем более. Если это просто боль — проживи её. Сам. Без меня.

И в этой секунде всё стало понятно. Никакие "прости" не могут спасти того, кто не пришёл вовремя. Алексей — не был её врагом.
Он просто стал человеком, которому уже нечего дать.

Он встал.

— Могу я тебя обнять?

Катя поднялась тоже. И впервые — не дрогнула. Обняла. Коротко. Без остатка.

— Береги себя, Катя.

— Я уже.

И он ушёл. Без пафоса. Без "пиши, если что". Без намёков. Просто ушёл.

А она осталась. Без слёз. Без побед. Просто — в себе.

Штаб встретил Катю запахом розмарина, мягким светом лампы и привычным:

— Ну? — хором.

Она сбросила пальто. Присела, будто вернулась после долгой зимы.

— Всё. Это было последнее свидание с моей иллюзией.

— Ты его послала? — уточнила Ольга.

— Я его отпустила. Себя — тоже.

Юля протянула кружку с чаем.

Ася обняла сзади, как будто хотела сказать: ты живая, а значит — уже победила.

— Было страшно? — спросила Юля.

— Нет. Было пусто.

— Пусто — это когда не тянет?

— Пусто — это когда понимаешь, что ты больше не заложник его решений.

Катя поставила чашку на стол.

— Девочки, я столько лет держалась за мужчину, который просто… не умел терять.

— Не любил? — прошептала Ася.

— Любовь — это «я рядом, даже если ты не удобна». А у нас была сделка: я — красивая и удобная, он — временами рядом.

— А ты была влюблена? — спросила Ольга.

— Я была на дне. И думала, что это — глубина.

Они замолчали. Все. Потому что каждая знала, о чём она говорит.
Каждая хотя бы раз держалась за того, кто уже держал кого-то другого.
Каждая когда-то думала, что «вернётся» — значит, «исправит».
А потом — взрослела.

— И всё? Больше он не появится? — спросила Юля.

— Он не исчезнет. Такие не исчезают. Они возвращаются, когда у них садится батарейка. Когда ночь слишком длинная. Когда ты больше не болеешь ими — и вдруг становишься вкусной.

Катя встала. Подошла к окну. Вдохнула.

— Но теперь я — не кафе. Не запаска. Не «если что».
Теперь я — свой дом. С ключами. Без гостей из прошлого.

Ольга подняла бокал:

— За женщин, которые не путают возврат с виной.

Юля:

— За тех, кто говорит «нет» без необходимости объяснять.

Ася:

— За Катю. За нас. За любовь, в которой можно остаться — даже одной.

Катя. Улыбнулась. Не с болью. Не с грустью. А с тем лёгким выражением, которое бывает у человека, впервые вернувшегося к себе.

— Вы знаете, — тихо сказала она, — он не хотел любви. Он просто не хотел потерять меня, пока не был уверен, что есть кто-то лучше.

— А теперь?

— Теперь я знаю: я — не запасной вариант. Я — главная глава. Даже если она без него.

Позже, когда ночь окончательно пролезла в окна, и свечи начали тихо потрескивать, они сидели на полу.

Чай — почти остывший. Пледы — как панцири, только мягкие.
Катя говорила не громко. Будто сама себе.

— Самое страшное — не когда тебя предают.

— А когда? — спросила Юля.

— Когда ты предаёшь себя, чтобы тебя не предали. Когда сама молчишь, чтобы не спровоцировать его «уход». Когда отменяешь свои желания, лишь бы не казаться «тяжёлой».

— Мы все так делали, — призналась Ольга.

— И каждый раз — не за любовь. За её имитацию.

Ася молча протянула ей одеяло.

Катя завернулась, как в защиту. И продолжила:

— Я помню, как он говорил «мне тяжело». И я тут же прятала свои чувства.

Он говорил «не сейчас», и я откладывала себя.

Он говорил «не знаю», и я предлагала ясность за двоих.

И знаешь, что я поняла?

— Что? — прошептала Ася.

— Я ему не нужна была. Я была просто той, кто всегда скажет «да» — пока он решает, кто ему «по-настоящему».

Юля потёрла пальцами лоб.

— Как ты отпустила?

Катя улыбнулась. Горько.

— Я написала себе письмо.

— Что в нём?

— Только одна строка: «Он не пришёл. Я пришла».

— И это было про...?

— Про зрелость. Про выход. Не громкий. Не победный. Просто... тихий. Как дверь, которую ты закрываешь изнутри.
Юля обняла её за плечи:

— Ты больше не хочешь, чтобы тебя выбирали, да?

— Нет. Я хочу быть выбором самой себе.
Я больше не буду рядом с тем, кто держит меня не из любви, а из страха остаться один.

Я — не чья-то пауза. Я — конец. Или начало. Но не промежуток.

Они помолчали. Долго. Без надобности говорить.

Потом Ася подняла бокал — давно пустой.

— За тех, кого не вернули, но кто сам решил больше не возвращаться.

— За тех, кто не мстит, — добавила Юля, — а просто... уходит.

— За женщин, которые не играют в «пусть вернётся» — потому что уже не ждут, — сказала Ольга.

Катя смотрела в окно.

Снег. Тихий. Как белое «сейчас».

Внутри не было страха.

Не было боли.

Только покой.

И её собственный голос — ровный, как уверенность:

— Я больше не нуждаюсь в объяснении, почему меня не выбрали.
Я выбрала себя. Этого достаточно.

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 1)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 2)

После Секса жизини нет. Глеб Дибернин (Глава 2)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 3)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 4)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 5)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 6)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 7)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 8)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 9)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 10)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 11)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 12)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 13)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 14)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 15)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 16)


Книга. После Секса жизни нет.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!