Рассказ на одну остановку

Как у меня дела? Да не очень.

Каким-то чудом я ещё жив и последняя докуренная сигарета, возможно и не станет последней. Извини, мама, но курить хочется страшно. Всё бы отдал за сигарету.

Левый бок горит, и я горю. Кажется, у меня температура сорок пять или около того. Весь мокрый и вонючий. Может поэтому мне всё время лезет в голову этот красный галстук? Лежу в обшарпанной, холодной палате с заплёванным окном, на скрипучей койке и жутко хочу двух вещей: курить (А чего вы хотели? Да, только об этом и думаю!) и сдохнуть. Лучше в том порядке в каком перечислил. Пальцы на ногах, торчащие из-под тонкого застиранного одеяла замерзли. Задубели! На крик мой никто не прибегает, и я уже начинаю сомневаться, что выжил. Может это ад такой? Для бывших юнкеров и легионеров…

КАП! КАП! КАП! Твою мать! Закройте вы наконец эту воду или она сведёт меня с ума!

* * *

Прошло десять дней. Скажите Женечка переволновался и ударился в панику? Спорить не буду, момент слабости имел место, но в своё оправдание хочу сказать следующее - я реально чуть не дал дуба. На меня в «Больнице святого Климента» смотрят как на чудо господне. Вот прямо заглядывают в палату… только что пальцем не тычут. Впрочем, давайте обо всём по порядку.

Спасение моё вряд ли можно назвать чудом. Я бы скорее сказал, что это недоразумение. Ну а как можно назвать ситуацию, когда, возвращаясь в город после вызова на ферму машина скорой помощи завернула в кустики дабы один из фельдшеров мог в спокойной обстановку справить нужду, а нашла место кровавой перестрелки и пять с половиной трупов? Пять окончательно мёртвых и меня… уже почти отошедшего в мир иной. Вряд ли лучший. Но там хоть тепло было бы. Даже жарко.

Потом меня чудом довезли живым до больницы, осмотрели и поставили диагноз «БЕЗНАДЁЖЕН».

По иронии судьбы спас меня одесский еврей услышавший, что в бреду я ругаюсь по-русски. Все отказались оперировать, а этот взял ответственность на себя. Умница, надо его отблагодарить как-нибудь.

Моника – влюбившаяся в меня черноглазая, пышнотелая медсестра, пахнувшая корицей, рассказала, что доктор Раппопорт извлёк у меня из кишечника пулю чуть-чуть не повредившую мою селезёнку, а потом терпеливо ждал, когда организм справится с ранением каждые два часа лично меряя мне температуру. Я этого совсем не помнил, что и не удивительно. Лихорадка она такая.

Смотря в окно на раскачивающуюся на ветке зябнувшую от холода птицу думал о том, что нужно поскорее отсюда сваливать. Мафия — это мафия. Если они меня всё ещё не нашли (а это само по себе маленькое чудо), то вскоре разыщут.

Стукнув дверью палаты внутрь вошла Моника, удерживающая в руке бумажный свёрток вкусно пахнущий сдобой:

- Джерри, я принесла тебе много вкусного! Мой папа пекарь и…

С улыбкой разглядывая замершую возле кровати девушку я в который раз удивился тому как она краснеет от оказанного ей внимания.

- Милая, а мне разве можно мучное? С дыркой в желудке-то?

Девушка ойкнула и покраснела ещё сильнее стараясь спрятать под берет вьющиеся каштановые волосы.

Прости-прости, я глупая! Не подумала. Сейчас же сбегаю к доктору Раппопорту и узнаю…

- Стой! - остановил уже почти выскочившую в коридор девушку я. – Оставь сдобу. Очень вкусно пахнет. Я будто дома.

Моника вообще стала как помидор, да ещё и ручки собранные в кулачки к щёчкам прижала. Смешная, право слово.

- У меня будет к тебе просьба.

- Всё что угодно, - девчонка опустилась на колени возле меня схватив мою руку.

- Сходи завтра вот по этому адресу… это ателье, отдай хозяину записку и принеси сюда мой саквояж.

Свёрнутый вдвое листок оказался в нагрудном кармане куртки медсестры.

- Как скажешь… - щека девушки прижалась к моей ладони.

- Да и попроси, чтобы он продал тебе красный галстук.

- Красный? – отстранившись удивлённо уставилась на меня Моника.

- Да, именно красный. Ярко-красный. Никогда раньше такие не носил, но мне почему-то хочется.

- Хорошо.

* * *

- Папа, но мы же не успеем! У нас просто нет таких денег! – раздалось в коридоре. – Зачем только ты отказался от той работы?

Я развернулся на кровати поудобнее положив локоть под голову. Спросите, что же вызвало мой интерес?

Просто молодая женщина говорила по-русски.

- Потому что я врач, а не коновал, - этот голос был хорошо мне знаком и принадлежал моему спасителю.

- Мы потеряем дом! – в голосе женщины послышалась горечь. - Майкл такой маленький, часто болеет, ему нужно постоянно находится в тепле.

Подошва ботинка доктора раздражённо стукнула по полу.

- Не забывай, что ты говоришь о моём внуке. Если не успеем собрать деньги, вернёмся к бабушке в Нью-Йорк.

- Будто там лучше!

Спор прекратился, а спустя пара минут в палату бледный, но как всегда опрятный и пахнущий недорогим одеколоном вошёл Салли Раппопорт. Кстати, Василий странное имя для еврея не правда ли?

- Что неприятности доктор? – спросил я, когда осмотр закончился и повязка вернулась на место.

- Просто глупое решение которое имеет последствие, - ответил мужчина, спрятав руки в карманы брюк. - Наука для меня.

Я только кивнул и лезть в душу не стал. Мой доктор был не из тех кто обожал жаловаться и исповедоваться.

- Как мои дела?

- На удивление отлично, - улыбнулся Раппопорт. - Думаю дня через два вас можно будет выписывать. Желудок ведёт себя хорошо, но диета необходима. Да и никакой выпечки! С ума вы сошли что ли? Это пока слишком тяжело для вас. Ешьте фрукты. Хотите я принесу вам яблоки? Вот такие!

Из кармана халата доктор вытащил блестящее яблоко.

Ответить я не успел так как в палату буквально влетела Моника с чёрным кожаным саквояжем в руках.

- Доктор там какие-то люди! – волосы медсестры выбились из-под головного убора, глаза расширены от страха. - Они ударили охранника! Столько крови!

Раппопорт выскочил в коридор из которого раздавались крики. Я же сел на кровати.

- Милая, ты всё принесла?

Девушка словно очнулась от кошмара и попыталась растянуть губы в улыбке. Это сложно было сделать из-за подрагивающего от испуга подбородка.

- Да, вот только красного галстука у него нет. Прости.

- Ничего. Поможешь мне одеться?

* * *

Чёрные длинноносые туфли от "Амедио Тестони", шерстяной костюм-тройка с серебренными пуговицами сшитый в ателье Марко Бенутти, шляпа «Борсалини»… а итальяшки всегда умели одеваться. И на сладкое новенькое чёрное кашемировое пальто «Канали». Красавчик!

- Юнкер! – закричали позади и…

Дверь распахнулась и пистолет в моих руках дважды дёрнулся. Я не знал этого итальянского пижона с родинкой на левой щеке и в белом плаще, но красный галстук на его шее мне сразу приглянулся.

В коридоре снова закричали. Моника сжалась за раскрытой дверью, а в палату буквально влетел человек с дробовиком. Полные щёки его пылали гневом, губы плотно сжаты в прямую линию.

БАБАХ!

Выстрел дуплетом разнёс окно дробью наполнив палату пороховым дымом, но перехватив торопыгу за ствол я направил его в покрытую кафелем стену. Не успел он опомнится от удара мордой о твёрдую поверхность как в груди его уже торчал трофейный марокканский кинжал с костяной рукоятью.

БАМ! – кто-то выстрелил в меня из палаты напротив и присев я снова дважды нажал на спусковой крючок.

Первая пуля разнёсшая колено стрелка с револьвером заставила его рухнуть на пол, а вторая - в голову, снесла полчерепа забрызгав серыми ошмётками корзину с бельём.

БАХ! – новый выстрел разнёс горшок с цветами на тумбочке у кровати, принесёнными Моникой, и упав на живот я дважды выстрелил. Первая пуля загнала противника за угол, а вторая угодила в правое плечо, швырнув беднягу на пол.

В больнице наступила тишина. Ну если не считать, что кто-то всхлипывал в дальней палате и тонко стонал на первом этаже. Не торопясь, проследовав по коридору, я остановился над пытавшемся уползти юнцом в сером костюме в полоску от «Корнелиани». На мой вкус слишком узкие рукава и пуговицы на животе пришиты неудобно. Под таким даже наплечную кобуру не поносишь.

- Юнкер! Массерия тебя достанет! Слышишь достанет! – прокричал молодой мужчина, да ещё и плюнуть мне на ботинок попытался.

- Слышу-слышу, - сказал я, подхватив из рук замершего столпом в коридоре доктора яблоко.

Последняя пуля в магазине Кольта 45-каллибра поставила точку в схватке.

Вернувшись к себе в палату, я вытащил нож из мёртвого толстяка (спрятав его в ножны за спиной), снял с трупа типа в белом плаще красный галстук и к своему удовольствию смотря в зеркало убедился, что выглядит он на мне просто шикарно.

Поцеловав руки всё ещё замершей за дверью Моники, я одними губами сказал ей спасибо сунув в ладошку извлечённую из саквояжа пачку купюр. Вторую, побольше, я положил в белый халат Раппопорта.

- Я… я не могу, Джерри! – возмутился было тот и попытался вернуть мне деньги, но встретившись со мной взглядом передумал.

- Ещё как можете, - сказал я, напоследок вгрызаясь зубами в яблоко. - Помните Майклу нужно тепло!

Где-то верещали полицейские сирены, а я, покинув больницу свернул в малозаметной переулок наслаждаясь сыпавшимся на голову снегом. Ну прямо как дома! Мать, сестра, наверное, заждались…

Нащупав в кармане пальто пачку сигарет, я остановился. Нет, не подумайте, курить всё ещё хотелось, но… ведь дал слово. Покрутив туда-сюда упаковку, я зашвырнул её в мусорный бак и постукивая каблуками двинулся вперёд.

Как у меня дела? Да всё хорошо.

История из цикла "Юнкер"

Сумерки, туман, слякоть под ногами превращается на моих глазах в мутные ручейки и озерца, беснующиеся на мостовой улицы позади и впереди меня. Потоки воды бойко играли с мелким мусором, огрызками яблок, обрывками каких-то тряпок, плакатов с надписью "разыскивается». Застывшие бледные лица молодых парней в лужах собственной крови и судорожно стиснутые в их мёртвых пальцах рукояти мечей, пятеро матёрых преступников в дюжине шагов от меня - не много ли событий для одного маленького безымянного переулка? А ведь я мог пройти мимо, ну чего мне стоило просто отвести взгляд? К тому же я тороплюсь, и задерживаться никак не могу. Об этом мне напоминает свёрток под плащом.

- Убирайся Лис, иначе мы прирежем тебя так же как этих стражников.

Дождь перестал быть надоедливым мерзавцем и превратился в ливень. Тонкая струйка влаги уже проникла мне за шиворот и медленно ползла между лопаток. В столице всегда такая погода. Без хорошего плаща, крепкой обувки и шляпы быстренько подхватишь простуду и переберёшься на Куриный холм – кладбище для простолюдинов.

- Я не могу уйти, Горлорез, ты же знаешь.

Квадратное лицо налётчика пересекали многочисленные морщины и шрамы. Даже не понятно чего здесь было больше. Сколько ему? Тридцать пять-сорок? А выглядит на все пятьдесят. Вредные привычки, постоянное волнение, влажный климат. Тяжела жизнь преступника.

- Это не твоё дело! Ночная стража не отвечает за промахи Городской!

По сути да. Всё время конкурируем, делаем коллегам гадости и ябедничаем друг на друга канцлеру. Хотя идея Городской стражи на каждый день и Ночной, занимающейся бандами и серьёзными преступлениями которые и творятся под покровом тьмы, хороша.

- Ты был бы прав, если бы твои ребята не порезали маркиза, а он, как известно, возглавляет Банковский дом, который, во-первых, работает круглосуточно, во-вторых, относится к десяти важнейшим учреждениям города и страны. А значит… это дело и Ночной стражи тоже.

- Если бы не этот обрюзгший боров, то ты прошёл бы мимо?

- Нет.

- Проклятье, мы никогда с тобой не ссорились, но если ты не уйдёшь с дороги, я клянусь, что размозжу тебе голову вот этим кистенём, - преступник покраснел от гнева и даже льющиеся с неба потоки воды не могли охладить его недовольство. - Ребята, окружайте его!

Как же не вовремя всё произошло. Ну почему, почему со мной всегда так? Возись теперь с этими глупцами.

Несколько пар насквозь промокших ботинок переступая через трупы на мостовой, оказываются от меня справа и слева. Близко подходить пока боятся, смотрят настороженно. Видать понаслушались сказок обо мне. Местный фольклор та ещё гадость.

- Горлорез, менее чем через час мне нужно быть дома. Это очень важно, очень. Я дал слово. Давай решим вопрос миром. Прошу тебя.

- Вот и отойди в сторону. Хочешь, чтобы я тебе заплатил? На, возьми!

К моим ногам шлёпнулся увесистый кожаный мешочек с деньгами. Завязки разошлись в стороны, и на серый мокрый камень высыпалась серьёзная кучка золотых империалов.

Моя зарплата за три года, как минимум. Ишь как расщедрился. Видать тоже торопится.

- Ты же опытный вор и знаешь, что меня не купить.

- Не купить? Ахаха! Всех можно купить. Просто цена должна быть подходящая. Мало? Я добавлю ещё, только скажи.

Грабители поудобнее перехватив ножи, дубинки и обрывки цепей с устрашающего вида шипастыми шариками на концах, ещё на пару шагов приблизились ко мне.

- Горлорез, если вы сдадитесь, я даю слово, что не отдам вас Городской страже. Разместитесь в камерах Ночной. Всё будет по справедливости. До суда вам не будет ничего угрожать.

- Аха-ха-ха! Ты не в том положении, чтобы торговаться со мной Лис. Я, конечно, знаю, что ловок с клинком и хитрых приёмчиков знаешь немало, но в одиночку против пятерых тебе не справиться. Помощи не будет. Просто пропусти нас.

Время утекало словно вода. Вода, которой вокруг было в излишке. Крупные капли взрывали поверхность разлившейся по мостовой воды достававшей уже почти до щиколоток. Если я задержусь здесь ещё на пять минут, то опоздаю. Да и подарок может промокнуть.

- Я не могу. Вы убили сегодня шестерых человек, в том числе, главу Банковского дома. Ограбили казначейство. Если уйду с дороги, вы скроетесь из города.

- Конечно, скроемся, всенепременно. Возьми деньги, пропусти нас и беги домой. Кто там ожидает тебя в жарко натопленном домике? Она симпатичная? Купи ей что-нибудь.

Бла-бла-бла-бла. Сделал всё что мог. Время вышло. Из-за спины я достаю ручные кандалы и протягиваю их в сторону преступников.

- Она самая симпатичная, но наш разговор закончен Горлорез. Что ты выбираешь? Вспомни про Мясника и его людей. Им я также предлагал сдаться.

- Хм, слышал я эту байку, слышал. Их тоже, кажется было пятеро. Не верю! Мясник, старый пердун, наверное, болтал с тобой, пока стража не подоспела?! – перекрикивая раскат грома закричал главарь.

Короткий взмах рукой и люди Горлореза одновременно бросились на меня. Похвальная скорость, согласованность и реакция. Вот только я ждал этого и мне нужно торопиться.

Перестав удерживать на вытянутой руке ручные кандалы, я ловко, кончиком сапога отправил килограммовый подарочек прямо в лицо ближайшего ко мне преступника. Тот закричал и рухнул на колени, прижимая к лицу ладони, сквозь пальцы которых хлынули тёмные струйки.

- Взять его, взять! Порвать на части! – орал главарь, размахивая внушительным кистенём с кожаной петлёй на рукояти.

Второй налётчик даже не понял, от чего умер. Клинок моего меча сделал скупое движение, с хрустом пробив его рёбра под мышкой и разрубая пополам сердце. Обратное движение и третий рухнул с перерезанным горлом. Четвёртый, слишком разогнавшись, не сумел вовремя затормозить (с символической помощью конечно), и, подняв вихрь брызг, рухнул у моих ног, получив сокрушительный удар в основание черепа.

Сам Горлорез успел сделать только один взмах, выбив сноп искр из гранита, а затем, нелепо повалившись на бок, с удивлением уставился на торчащий из его груди кинжал. Губы преступника зашевелились, но слов не последовало, только предсмертный хрип. Мгновение и жизнь ушла из него, а взгляд остекленел.

Легенда преступного мира на поверку оказалась фальшивкой.

Подняв лежащие на мостовой кандалы, я ударом кулака в висок привёл оставшегося в живых налётчика в бессознательное состояние, а затем заковал его в наручники. Сюрпризы мне были не нужны.

Нащупав в кармане свисток, поглубже натянул треуголку на лоб и что есть силы засвистел – раз, другой, третий.

В закрытых ставнями окнах надо мной захлопали створки, в щелях засверкали любопытные взгляды. Ох уж эти горожане, всё-то они видят и слышат. Позади послышались тяжёлые шаги солдатских кованых сапог.

- Каково чёрта? Что случилось?- патруль Городской стражи замер передо мной разглядывая результаты побоища. Командовал у них пожилой убелённый сединами сержант, с упитанным брюшком, теснящим кожаный нагрудник под распахнутым плащом. Знакомое лицо, раньше уже встречались. Толковый. Кажется, у него было какое-то совиное прозвище.

- Старший инспектор Ночной стражи Эмиль Бюлов. Мною задержаны злоумышленники убившие сегодня маркиза Пихлера и ограбившие Казначейство.

Взглянув на распростёртые тела, сержант смахнул льющийся по лицу дождевые капли и улыбнулся в усы.

- Задержаны? По-моему они все мертвы.

- Не все. Впрочем, так вышло. Оказали сопротивление, - пожал я плечами, опустив к ногам сержанта два огромных кофра с похищенными деньгами, а сверху бросив кошель с монетами. – Я тороплюсь, рапорт о случившемся предоставлю вам завтра до обеда. Ценности, под вашу ответственность.

* * *

Провожая взглядом рвущего стену дождя и уносящегося по улице старшего инспектора, сержант, по прозвищу Филин, подумал, что забыл поблагодарить его за своих парней. Они хоть и мертвы, но отомщены, а это уже немало. Город живёт своей жизнью, и законы средневековья всё ещё действую здесь. Если не на бумаге, так в людских сердцах точно.

Погрузив, дико вращавшего от страха глазами преступника в карету (налётчик уже во всех красках представлял, что с ним будут творить городские стражники, мстя за мёртвых коллег), он захлопнул дверь.

- Кто это был сержант? – спросил молоденький паренёк с сияющей новизной бляхой стражника на груди.

- Бандиты, контрабандисты, да и свои, называют его Лисом. Старший инспектор Ночной стражи, кажется не из местных, прибыл к нам с Севера лет двенадцать назад. Говорят хороший мужик, вдовец.

- Ловко он их.

- Ловко? Ты не видел, как он на Рождество в одиночку успокоил дебоширов в таверне матушки Мозер. Вот там действительно было ловко. Дюжина здоровых парней пускавших слюни на деревянный заплёванный пол.

- Ничего себе.

- Надо бы нанести визит вежливости. Как-никак теперь мы ему должны, - закончил сержант, застёгиваясь на все пуговицы и поднимая воротник повыше.

* * *

Брусничка донесла меня до дома менее чем за четверть часа. Словно знала к кому я тороплюсь и зачем. Заведя лошадь в конюшню, я быстро протёр животное, насыпал ей овса, и заботливо накрыв попоной, бросился внутрь дома провожаемый дружеским ржанием.

Ммм. В комнатах пахло жареным гусём, шарлоткой с яблоками из слоёного теста и другими вкусностями. Пир не за горами. Сбросив мокрый плащ и зашвырнув на вешалку треуголку, я устремился в гостиную.

Фрау Хубер расчёсывала мою русоволосую красавицу на стульчике возле камина. Увидев меня, та заулыбалась и смешно заболтала ножками в маленьких праздничных туфельках расшитых узорами из стеклянных шариков и бусин. Заключив в крепкие объятия дочь, я подмигнул ей и протянул нисколько не промокший свёрток в яркой упаковке.

- Папа, а я думала, что ты опоздаешь, - шмыгнула носом моя кнопочка, разрывая крошечными пальчиками плотную бумагу. – Наверное, тебя задержало, что-то важное? Правда?

Поцеловав растрескавшимися губами её в щеку, я вдохнул аромат волос дочери, так напоминавший мне о жене, и ответил:

- Ничего важного рыбка моя. Просто дождь, туман и парочка грубиянов на дороге.

История из цикла "Туман"

Ну, вот и доигралась. Сама виновата, и нечего теперь лить слёзы, словно юная монашка, отдавшаяся в порыве страсти пареньку-садовнику!

Витой красно-золотистый шнур выглядывал из кулака и наполнял моё сердце такой тоской по прошлому, что всхлипывая, я продолжала рыдать на весь зал. Даже не ожидала от себя такого. В последний раз плакала совсем сопливой девчонкой, когда разбила в кровь коленку, гоняясь за котёнком по двору.

Могла ли я пару лет назад представить себе ситуацию в которой окажусь? Конечно, нет. Как сказала бы моя старая нянечка, любившая крепкие словечки: «Лизхен, ты глубоко увязла в анусе кракена». И с этим утверждением трудно поспорить, чёрт побери.

Во мне вовсю бушевала борьба между неистовой сорвиголовой, плюющей сквозь зубы на своих недоброжелателей и отличницей-аккуратисткой – ранимой и воспитанной. Первая черта моего характера мне досталась от моей яростной маменьки, а вот вторая … от моего загадочного отца.

Постепенно примерная девочка вытесняла задиру (так неизменно происходило, когда опасность отступала), ведь я всегда была папиной дочкой. Слёз становилось всё меньше, и они уже не так часто падали на деревянный паркет.

* * *

Я родилась семнадцать вёсен назад, наверное, в самой необычной семье Циммерии. Не верите? А зря.

Мать моя, Матильда фон Шлезвиг была капитаном курфюстской Пограничной стражи и одной из лучших фехтовальщиц государства. За глаза её называли Рыжей бестией и опасались тяжёлого характера и быстрой руки. Она происходила из древнего, но обедневшего аристократического рода. Своё положение, авторитет, выслужила не лестью и обманом, а обменяла на пару десятков шрамов и рубцов на бледно-молочной коже. Мама была справедлива, резка в суждениях и прямолинейна в поступках, впрочем, как и все настоящие солдаты. В детстве мне даже казалось, что она сразу родилась в мундире, ботфортах и в перевязи со шпагой.

Отец мой был … э-м-м-м, как бы это сказать получше … пришельцем из другого мира. Нет, мы с мамой никогда в это по-настоящему не верили, но мой папенька, кажется, не сильно переживал из-за этого. Хотя определённые странности за ним замечала даже я.

Нянечка рассказывала мне, что мама обнаружила отца в бессознательном состоянии во время патрулирования Королевского озера. Мол, папа, находился в ветхой лодке прибитой к берегу волной.

Придя в себя, мой родитель рассказал страже, что звать-величать его Алексей Верховской, он росс … русс.., чёрт не выговоришь, в общем, дворянин и гвардейский поручик. В его стране была попытка переворота, в котором он принимал активное участие вместе со своими товарищами и сослуживцами. Восстание с треском провалилось, большую часть заговорщиков схватили, но некоторым удалось сбежать. Всю весну и часть лета он скрывался в имении своего друга – поэта, а затем на его след напали императорские ищейки. На вопрос матери, что он делал в курфюрстском заповеднике, папенька пояснил, что убегал от жандармов, и когда скакун его пал от изнеможения, сумел добраться до реки, прыгнуть в лодку у пристани, и скрыться в тумане над поверхностью воды. Потом ему стало плохо, в глазах потемнело, и он потерял сознание.

Отца даже не смутило, что никакой империи и реки в округе вообще нет, так же как и то, что одет он был явно не по погоде. Ведь стояла поздняя осень, а тот щеголял в ярких панталонах, в облипочку, лёгком жилете и смешных танцевальных туфлях с пуговками. При себе у него была только шпага, больше похожая на рапиру.

Сначала мама хотела сдать странного дворянина в Тайную полицию (изрядно он со своими сказками и странным произношением походил на шпиона), но в последний момент передумала. Может быть, потому что Рыжая бестия терпеть не могла полицаев, а может и по другой причине. Уж больно мой папенька был хорош собой, вежлив и обходителен. В общем, Матильда фон Шлезвиг выкинула белый флаг.

Отец тоже был знатным фехтовальщиком. Правда, фехтовал он необычным клинком, всегда находившимся при нём. Да, да, тем самым про который, я уже упоминала. Узкая длинная полоска стали казалась игрушкой по сравнению с маминым паппенхеймером, но владел он ей мастерски.

Я не раз наблюдала их поединки, и это было сродни бою лесного пожара, сметающего всё на своём пути, и солнечного зайчика в зимний день, разившего без промаха. Мамина сила и напористость разбивались о кажущееся ленивым спокойствие отца. Пламя и лёд, ну право слово.

Родительница с лёгкостью расшвыривала в поединке своих солдат, вскрывая любые защиты, но папина манера фехтования долгое время была для неё непреодолима.

«Перед собой кто смерти не видал, тот полного веселья не вкушал», – было выведено на поверхности металла отцовской шпаги витиеватыми буквами на незнакомом языке.

– Эта строчка из стихотворения моего друга, – рассказывал мне отец, когда я разглядывала его оружие и полустёршуюся смешную двухголовую птичку похожую на крылана (разве что крылья поменьше) на навершии эфеса. – Александр тоже отлично владеет шпагой, но предпочитает разить словом.

Меня всегда так смешило как папа, замерев на улице с искренним удивлением, разглядывал парящие в небе цеппелины и проезжающие мимо нас паровые автомобили. А ещё, он словно ребёнок восхищался паровым отоплением в домах, радио и фотоаппаратами. Мог часами наблюдать за проплывающими по реке пароходиками и вздрагивал от телефонных звонков.

Мама была всё время на службе, и мы часто гуляли с папой за ручку по городу. Я делилась с ним всем-всем. Даже рассказывала ему про забавного соседского мальчишку частенько торчавшего, у нашей ограды, а также про то, что сильно завидовала дочери нашей соседке – маленькой кривляке Монике, из-за огненно-красного цвета её волос, точно таких же как у моей мамы. Меня бог наградил русыми, как у отца. Какие же мы маленькие глупые.

Мы с папой были добрыми друзьями и понимали друг друга с полуслова. Чтобы мы ни делали вместе, нам всегда было весело и хорошо. Он так смешно изображал нашу строгую фрекен Грезельду, что я покатывалась от хохота. Странно, но нянечка, вдова китобоя и вообще человек с тяжёлым характером, на него за это не обижалась, а наоборот относилась к отцу с подчёркнутым уважением.

К сожалению, он так и не смог занять подобающего места в высшем обществе Циммерии. Для маминых родственников и большинства знакомых, он, несмотря на свои манеры, был всего лишь бродягой без семьи, имения и средств к существованию. Даже обвенчать родителей священник отказался. И это несмотря на мамины угрозы, выпотрошить святого отца и скормить его внутренности свиньям.

Я родилась байстрючкой – незаконнорождённой, и хоть и не имела права на наследство, воспитывалась в счастливой семье любящих друг друга родителей. Мама так смотрела на папу, что никаких признаний в любви и не требовалось.

Именно отец начал заниматься со мной фехтованием. Да, вот так просто. В четыре года я попросила его научить меня обращаться со шпагой, и он выполнил мою просьбу.

Во время тренировок он рассказывал мне о своей родине и удивлялся, что у нас вроде бы всё как у него дома, только немного по-другому. Как я жалею сейчас, что не расспросила его обо всём поподробнее, не узнала его получше.

К десяти годам я уже довольно сносно владела клинком, а к двенадцати на мои успехи стала обращать внимание мама. Она даже стала со мной заниматься.

Только тогда я в полной мере оценила искусство отца и, дополняя его непробиваемую защиту яростными атаками матери, получала от тренировок ни с чём не сравнимое удовольствие.

Четыре года назад над нашей Циммерией сгустились тучи. Сродный брат нашего курфюрста Вилберта I – Бруно, заявил права на престол, воспользовавшись древним обычаем давно забытым живущими. Началась война. Кто-то остался верен своему правителю, другие поддержали дерзкого выскочку. Он, не задумываясь, применял силу, бросая в костёр войны тысячи невинных жизней. Их противостояние продолжалась целый год, сражения шли и на земле и в воздухе, но закончилось победой курфюрста. Во многом благодаря поддержке, таких как моя мать. Последние силы сепаратистов были взяты в окружение у деревеньки Пиннау, а их сторонники закованы в цепи и брошены в подвалы Башни милосердия.

Матильда фон Шлезвиг получила звание полковника и должность начальника Городской стражи столицы. У нас появился большой дом, много слуг и целая куча новых знакомых. Правда маменька так и не стала придворным шаркунишкой и только одним своим гневным взглядом распугивала столпившихся вокруг неё избалованных аристократов.

А потом … потом всё рухнуло. Оказывается, часть молодчиков с татуировками дроздов терзающих змею (тонкий намёк на гербы кузенов), смогла пробраться в Трир – главный город курфюрста. Пока армия пыталась добить основные силы Бруно, полк его головорезов, при поддержке всякого сброда, сумел уничтожить столичный гарнизон, и единственным препятствием, отделявшим Вилберта I от виселицы, стала моя мать. Она возглавила оборону Белого замка и трое суток с горсткой храбрецов сражалась против сепаратистов.

Цеппелины бороздили небо над городом, заунывно транслируя сигнал тревоги. На улице пахло пожаром, то там, то тут раздавались крики. Жители сбивались в отряды самообороны для защиты близких и своего имущества.

Всё это время мой отец не находил себе места. А затем, оставив меня с фрекен Гризельдой, ушёл. Я никогда не забуду нашего прощания. Крепко прижимая меня к себе, он словно извинялся за то, что оставляет меня, за то, что не увидит, как я вырасту, за то, что не поведёт меня к алтарю, и не будет нянчить внуков. Мы оба знали, что он не вернётся, но папа не мог по-другому.

Ему удалось добраться до мамы. Вместе спина к спине они сражались во дворе Белого замка с остатками «дроздов» и победили, расплатившись своими жизнями. Говорят, что они убили почти три десятка прорвавшихся за стены. А ещё я слышала, будто бы Вилберт I расплакался у тела моей маменьки. Врут, наверное.

Да, мои родители стали героями, но повосхищавшаяся страна вскоре успокоилась, и, проводив в последний путь мятежника Бруно (говорят верёвка, была ему к лицу), зажила своей обычной жизнью.

Матильду фон Шлезвиг, как национальную героиню, захоронили на территории Белого замка. Отца моего, словно бродягу без рода, без племени, увезли в родовое имение матери, где и закопали без всяких церемоний и помпы. Хорошо хоть не забросали землёй в общей могиле за городом. На похоронах присутствовали только мы с нянечкой, да наш старый садовник.

Так как официальных, законных наследников у Шлезвигов не было – земли, дом в столице, крестьян, казна забрала себе. Меня же, хоть и дочь спасительницы Циммерии, но байстрючку, облагодетельствовали, взяв после смерти фрекен Гризельды служанкой во дворец курфюрста.

Преисполненная «благодарности» я как проклятая начала осваивать новую для меня профессию. Мыть, стирать, гладить, сносно шить я научилась годика за два. Было невыносимо одиноко, так как друзей и подруг у меня среди прислуги не было. Не понимая моего положения, они держались от меня на расстоянии и в принципе это меня устраивало. Я очень скучала по родителям и особенно по нашим с папой тренировкам.

Как-то старший дворецкий приказал мне принести бутылку шампанского и фужеры в недавно выстроенный курфюрстом фехтовальный зал. Одноэтажное здание с великолепным паркетным полом, новомодным электрическим освещением и огромными окнами, сладили буквально за три-четыре месяца. Наш Вилберт I неожиданно стал ярым поклонником фехтования и каждый день, до завтрака, пару часиков скрещивал шпаги с лучшими мастерами столицы. То ли мои родители произвели на него такое впечатление, то ли почувствовал во время осады Белого замка себя беспомощным – слухи ходили разные.

В зале было много света и великолепно пахло свежим деревом. Поставив поднос на ажурный столик, я направилась к выходу. Подскакивания и кривлянья курфюрста, а также его попытки уколоть соперника, вряд ли можно было назвать фехтованием и я серьёзно опасалась, что не удержусь от смеха. Взгляд мой скользнул по нескольким портретам на противоположной стене и остановился на изображении матери. Матильда фон Шлезвиг была хороша. Вылитая героиня из средневековых баллад. Определённое сходство конечно имелось, вот только дома мама была совсем другой. Немного усталой, тихой, скромной и счастливой. Всё благодаря моему отцу.

Под картиной к стене была приделана подставка для холодного оружия, в которой рядышком замерли мамин паппенхеймер и папина шпага. Уж её-то я бы ни с чем не перепутала. На рукояти эфеса маминого клинка всё так же был привязан витой красно-золотистый шнур. Сердце моё ёкнуло и понеслось вскачь. Вместо темляка перед её уходом из дома, я лично прикрепила туда шнурочек с геральдическими цветами нашей семьи.

Меня прямо переклинило. Во что бы то ни стало, захотелось оставить этот шнур у себя и ещё разок ощутить рукоятку папиной шпаги в своей руке. Замерев посреди зала, словно соляной столп, я вызвала недовольство дворецкого и, обозвав меня нахалкой, он выгнал меня взашей. Уходя, я уже точно знала что вернусь.

* * *

Напросившись у тётки Марты (старшей распорядительницы дворца) на ночную глажку гвардейских мундиров, я обеспечила себе возможность пробраться ночью в фехтовальный зал.

Словно шпионка, накинув тёмный плащ, я, пригибаясь, пробежала через зелёный лужок, на котором катались на пони детишки курфюрста, и, обогнув небольшое озерцо, остановилась возле фехтовального зала. Окна были плотно прикрыты ставнями, и мне оставалось только надеется, что одна из них всё же будет не до конца захлопнута. Дергая по очереди деревянные створки, я по кругу огибала здание. Ночь была тёмной, хоть глаз выколи, и особо опасаться, что меня кто-то заметит, не приходилось.

– Тр-ы-ы-нь!

Повезло. Одна из досок поддалась, и ловко поднырнув под нее, я прижалась к оконному стеклу, нащупывая пальцами створки. Маленький канцелярский ножик в моей руке ловко проник в щель и окно приоткрылось. Еле-еле мне удалось втиснуться внутрь пожертвовав плащом застрявшим между ставнями и окном.

Здесь всё так же приятно пахло деревом и немножко потом. Глубоко вздохнув, я начала шарить по стенам зала руками ища выключатель и кляня себя за то, что не догадалась взять с собой обыкновенный фонарик.

Неожиданно мне показалось, что в зале ещё кто-то есть. Знаете, так бывает, ты не видишь и не слышишь человека, но ощущаешь его присутствие в тёмной комнате, будто находясь во мраке, он рвёт её тенёты. Вздрогнув, я прижалась спиной к стене и в тот же момент нашла рычажок выключателя.

– Кл-и-и-ик! – громкий щелчок и стеклянные лампы загудев вспыхнули, освещая всё вокруг.

Не сдержавшись, я вскрикнула. И было отчего. Кроме меня в зале находилось ещё пятеро мужчин, которые удивлённо уставились на нежданную гостью.

– Ты кто такая?

– Л-и-и-схен, – заикаясь, ответила я. – Служанка.

У каждого замершего передо мной солдата (короткие стрижки, развитая мускулатура и горделивая осанка говорили сами за себя), в руках была либо шпага, либо сабля. Чуть поодаль на полу была расстелена белая тряпица, на которой в рядок лежало несколько пистолетов и пару винтовок. Эти ребята явно прятались здесь, и никакого отношения к слугам курфюрста точно не имели.

– Она одна! Кончайте её по-тихому! И кто-нибудь вырубите свет! – зашипел плечистый лысый мужичок, пряча саблю в ножны.

Снова вскрикнув, я по стеночке попыталась вернуться к открытому окну, но от волнения не смогла найти его. В это время один из головорезов бросился ко мне, но я ловко увернувшись, отскочила в сторону. Детина всей своей массой врезался в картину в позолоченной раме. Чертыхнувшись, он сорвал со стены полотно и, достав нож, кинулся на меня.

Только тут я заметила, что на полу оказался портрет моей матери. Рукой, за спиной, я нащупала рукоятку папиной шпаги и, вытянув её из стойки, провела молниеносный батман. Клинком я ударила нападающего по лезвию ножа, отчего тот вылетел из его руки и воткнулся в пол. А затем, не давая противнику опомниться, сделала резкий выпад, вонзив остриё в шею. Всё произошло так быстро, что никто и опомниться не успел.

– Какого чёрта!

– Ты что натворила дура?!

– Чертовка!

Со всех сторон меня окружали вооружённые люди. Но вот что странно, испуг во мне сменялся холодной яростью. И это напрочь изгоняло из меня чувство одиночества.

– Ну, здравствуй мама, я по тебе скучала.

* * *

Доигралась. Слёзы высохли. Я всё ещё находилась в зале в окружении пятерых трупов и до сих пор не верила, что натворила это сама. Кое-как перевязала себя оторванными от платья кусками материи. Ничего серьёзного, переживу. Зато теперь мне стало абсолютно ясно, кем были нападавшие на меня люди. Татуировки чёрных птичек клюющих змею, говорили сами за себя. «Дрозды» хотели дождаться нашего Вилберта на утреннюю тренировку и, воспользовавшись тем, что в стенах дворца охраняло его всего пару человек, убить курфюрста.

Витой шнур с маминого клинка я забрала. Папину шпагу тоже. Не знаю как я её сохраню, но … сохраню. Почему-то именно сейчас я полностью поверила своему отцу. Да, он был из другого мира. Мира обаятельных и очаровательных женщин, не служащих в армии; романтичных, чувственных мужчин, сочиняющих стихи для своих возлюбленных и императоров-самодуров, с лёгкостью расправляющихся с лучшими своими гражданами. Там нет цеппелинов, паровых двигателей и телефонов, но если есть такие люди как отец … я бы очень хотела там побывать. Шпага поручика Алексея Верховского тоже не принадлежит нашему миру, а значит и здесь ей не место.

Прислонив портрет матери к стене, уж больно большой он был и самостоятельно мне бы его не повестить, я услышала позади голоса и звук открывающейся двери.

Спасение или опасность? Впрочем, не важно. Щёлкнув каблуками туфель, я улыбнулась сама себе и, приняв боевую стойку тихо произнесла:

– En guard!

Читаем, голосуем за продолжение...

Погожий июльский денёк только-только перевалил за середину. Голубые перистые облака весело мчались по небу над улицами Праги, мощёными улочками с запахом сдобы, ажурными мостами и мостиками, красными черепичными крышами.

- Папулечка, а этот шарик скоро сдуется? – из остановившейся во дворе однодверной «Z-6» наружу вылезли усатый чех с залысинами и девочка лет шести-семи в голубом сарафане и волосами цвета спелой пшеницы, с большим красным шариком на нитке. Даже непонятно было как он поместился внутри автомобиля.

- Не знаю Анета, - произнёс отец открывая багажник. - Может быть день, может быть два.

- Как жалко, - захлопала голубыми глазами дочка. - Так мало?

- А может и дольше, - осторожно чтобы не помять, отец вытащил из машины коробку с тортом и другими подарками.

- Шарик такой красивый. Хочу, чтобы он остался со мной навсегда.

Наблюдавший с четвёртого этажа за двором крепкий, широкоплечий мужчина в белой расстёгнутой на груди сорочке и подтяжках спрятал руки в карманы безукоризненно выглаженных брюк.

Лицо его было будто высечено из камня, маленькие серые глазки, посеребрённые сединой виски, только ещё больше дополняли строгий и одновременно чувственный облик.

Толстяк-садовник в комбинезоне поливающий газон из шланга, старушка в старомодной шляпке с кошкой на лавочке, отец с дочерью… и красным шаром (надо будет купить Урсуле такой же она давно просила) и мужчина в чёрном костюме-тройке и шляпе с букетом цветов. Смотрит на часы и беспрестанно поглядывает то на окна третьего этажа соседнего подъезда, то синюю бархатную коробочку. «Пылкий влюблённый», - подумал немец. Вроде бы всё спокойно.

Со стуком закрыв окно на улицу Бодин поправил кобуру под мышкой и обернулся к Дёберецу расплывшемуся тут же в улыбке.

Майор терпеть не мог этого гестаповца и не понимал почему должен перед ним отчитываться.

- Никто ничего не заметит, - капнув на руку кремом из баночки, тут же спрятанной в карман, регирунгсрат начал втирать косметическую мазь в кожу. - Русский атташе мёртв. Юнгханс провернул всё безупречно. Авария идеальная, документы будто бы сгорели вместе с портфелем свернувшего себе шею Фёдорова. Мы даже несколько обугленных бумаг для правдоподобности оставили.

- Значит осложнений не предвидится? – Бодин поморщился от запаха жасмина, наполнившего комнату.

- Уверенно заявляю, что нет, - длинные пальцы правой руки собеседника словно в подтверждении слов сделали манерный жест, напоминавший не то взрыв салюта, не то осьминога расставившего щупальца. - Сопроводишь посылку с ребятами до Вильгельмштрассе 77 и отправляйся в долгожданный отпуск. Поезд на Берлин отходит в шесть вечера Клаус. До встречи.

* * *

Дзинь! – в дверь квартиры позвонили.

- Кто там ещё? – недовольно крикнул майор из залы пряча похищенные у советских бумаги в папку с замком. - Клош посмотри!

Буквально протискиваясь между замершей в коридоре мебелью (чтобы не дай бог чего не сломать), квадратный ротеннфюрер, расстегнул пуговицу на пиджаке и выдохнув наклонился к дверному глазку.

- Да это девочка с красным шаром. Наверное, ошиблась… - буркнул здоровяк, берясь за дверную ручку.

- НЕ ОТКРЫВАЙ!

С щелчком раскрывшийся нож перерезал горло распахнувшему дверь Юргену. Элегантный мужчина в чёрном костюме-тройке и шляпе, бросил в руки захлёбывающемуся кровью немцу букет из четырёх белых цветков и прикрывшись его массивным телом трижды выстрелил в грудь из нагана снаряжённого брамитом в выскочившего в коридор Райнера.

- Конрад! Феликс! – скомандовал штурмбанфюрер безошибочно идентифицируя негромкие хлопки и хватая лежащий перед ним на письменном столе «Люгер».

«Бергманны» должны были дружно застучать в унисон, но Конрад рухнул на пороге комнаты получив пулю в лоб, а Феликс вынужден был спрятаться от разбивших в щепки косяк пуль незнакомца.

- Вилли, немедленно звони в посольство фон Илову! Скажи на нас напали!

МР-35 наконец-то загрохотал, превращая мебель в коридоре в кучу обломков и оставляя в стенах отверстия с грецкий орех из которых сыпалась растёртая в порошок извёстка и песок. Квартира наполнилась густым пороховым дымом, щипавшим глаза и горло. Опустошив магазин Феликс перезарядил пистолет-пулемёт и сдув промокшую от пота чёлку с глаз изготовился к стрельбе снова выглянув из комнаты.

Пуля угодила в плечо унтершарфюрера, тот вскрикнул от боли, но всё же сумел справится с собой и дал по невидимому Бодину и Вилли противнику новую длинную очередь.

Пам! - новая пуля, пробив доски косяка с противным шлепком угодила в живот автоматчика и тот буквально вывалился в коридор чтобы тут же получить два метких попадания в голову.

- Связи нет! – заорал Вилли отбрасывая телефонную трубку в сторону, и они вместе с Бодиным подняв оружие будто по команде разошлись в разные концы залы.

Штурбанфюрер был опытным воякой, но никогда не видел, чтобы человек сумел выжить после того как в него выпустили шесть пуль с близкого расстояния. Да они даже не попали в этого типа! Разбилась ваза у входа, радио на шкафу, самый большой слоник в веренице фигурок на трюмо, рухнуло изъеденное молью чучело оленя, висевшее на стене.

Оказавшись между противниками мужчина в чёрном костюме-тройке и шляпе (которая несмотря на его маневры не сбилась и почти полностью скрывала лицо) присел и почти не целясь сначала с левой руки дважды выстрелил из малыша «Боярда» в Вилли, а затем чудом увернувшись от выстрела Бодина, от которого под его ногами лопнул паркет, с правой - из «Браунинга M1903».

Тяжёлая пуля угодила прямо в солнечное сплетение. Немец мгновенно побледнев марая сорочку на груди выплюнул изо рта кровь и осел у окна.

- Кх… Тх… Шак!

Он так и не смог рассмотреть лицо убившего его русского. Только щегольские платиновые запонки на манжетах белоснежной рубахи и золотую печатку с зелёным изумрудом на мизинце

Штурбанфюрер попытался было что-то сказать, но судорога скрутившая его тело навсегда остановила сердце пруссака.

«Андре Парисс» выскользнул из пачки и вот уже весёлый огонёк облизал кончик сигареты. Взяв из рук мёртвого Бодина папку с документами, мужчина, не торопясь, осторожно переступая через замершие на полу трупы покинул разгромленную квартиру.

* * *

- Ну что за день сегодня! Сначала с утра этот висельник на Кармелитской, теперь эта бойня на Целетной… - разорялся инспектор криминальной полиции Новак всплеснув руками.

- А кровищи-то сколько! – расширил глаза от удивления его помощник, выглядывая из-за плеча капитана.

Без эмоций некоторое время разглядывая большой красный шар, повисший над головой под потолком подъезда, Новак переступил порог квартиры тут же вляпавшись ботинком в лужу крови натёкшую из распластанного горла здоровяка, лежащего на боку у двери.

- Что за цветы? Пикушь ты же у нас ботаник, - бросил он за спину.

- Я биохимик! – подпрыгнул от возмущения худой молодой человек в форме лейтенанта.

- Нет, ты теперь сотрудник полиции, - инспектор обшоркал носок замаранного ботинка о стену, покрытую обоями с бабочками. – Отвечай на вопрос уже.

- Это цикламен.

- Цик-ла… что?

- Цикламен - род растений подсемейства Мирсиновые семейства Первоцветные, - поправил очки на переносице лейтенант.

- Пикушь, избавь меня от ненужных подробностей, - Новак наклонился над рассыпанными на полу блестящими гильзами от пистолета-пулемёта. - Их можно купить где-то поблизости?

- Они любят тепло. Кажется, растут в Испании, Средиземноморье, Восточной Африке…

- Франтишек!

- У нас в цветочных ни разу не видел, господин капитан, - вытянулся по стойке смирно молодой человек.

- Плохо, лейтенант. Очень плохо. Ну и кому пришло в голову притащить сюда эти цветы?

- А может убийца просто знает язык цветов? – заглянув в залу и смешно зажмурившись от увиденного выпалил Пикушь мысленно ругая себя за слабость.

- А что есть такой?

- Конечно, - всё ещё не открывая глаза закивал паренёк.

- И что значит на языке цветов этот цикла…?

- Цикломен.

- Верно. Что он значит?

- Прощание, господин капитан. Они означают прощание.

Цикл "Племянники тётушки Марты"

Чтобы выглядеть солиднее товарищ Смородинин за столом, заваленным отпечатанными на машинке листами и другими бумагами с грифом «секретно» и «ДСП», нахмурился, насупился. Начальник уголовного розыска всего-навсего на три года был старше Галки. И он знал, что она об этом знала…

- Категорически запрещаю любую самодеятельность, - наконец произнёс хозяин кабинета строго взглянув на замершую перед ним девушку.

- Но надо же, что-то делать! - сняв с головы красную косынку Галя с мольбой в глазах взглянула на своего непосредственного начальника. - Я комсомолка и не могу сидеть без дела.

- Будешь коммунисткой, поговорим. И кто тебе сказал, что мы сидим без дела? Работаем, ищем этого Кондуктора. Ребята ночами не спят, – возразил Смородинин достав из серебряного портсигара, подаренного ему лично товарищем Дзержинским, папиросу.

- Я сотрудница уголовного розыска!

- Сластникова, ты в архиве работаешь.

- Да я между прочим Ворошиловский стрелок! – забывшись топнула подошвой ботинка девушка, сжав острые кулачки.

- Это довод, - согласился Смородинин размяв папиросу пальцами. - Но на живца мы этого гада уже ловили. Чем это закончилось помнишь?

- Раиса погибла, - опустила голову Галя еле-еле сдержав слёзы об воспоминании о подруге.

- Вот именно!

Вот уже несколько месяцев Ленинград (к названию которого питерцы всё никак не могли привыкнуть) наводняли слухи о таинственном убийце охотившемся на молодых девушек. Слухи слухами, о чём они только не ходят, тем более во времена больших перемен и только-только закончившейся Гражданской войны, но эти были абсолютно правдивы и даже более того. Кондуктор прозванный так за то прокалывал компостером мочки ушей своих жертв, убил уже шестерых девчонок. Сотрудники угро сбились с ног, «спали на ходу» как мрачно шутил заместитель Смородинина Букалевский начинавший службу ещё при старом режиме, а результата всё не было. Тот был словно призрак.

Вздохнув хозяин кабинета встал из-за стола и обойдя его подошёл к девушке. Папироса в его руках так и не была зажжена.

- Галина, ты пойми я не могу больше вами рисковать.

- Так я же доброволец! – щёки девчонки запылали ярче косынки в руках. - Я сама!

- Так и что ж! Помнишь, что сказал Феликс Эдмундович на XIII съезде ВКП(б)?

- Нет.

- Очень плохо, товарищ Сластникова! Он сказал, что нужно сначала воспитать молодые кадры и только потом бросать их в горнило борьбы. Сама знаешь потери среди наших сотрудников и так велики. Опыта никакого нет, один энтузиазм. Что конечно же не плохо, но иногда бесполезно…

- Знаю. Но Кондуктор!

- А его мы поймаем, - серная спичка вспыхнула огненным цветком. - Поймаем, не переживай. И за Раису, и за других жертв поквитаемся. Только по закону. В государстве живём не в банде! А ты сходи в отпуск на недельку. Нет лучше дней на десять. Знаю устала. Зинаида Ивановна пока без тебя в архиве справится.

Затянувшись табачным дымом Смородинин тут же раскашлялся. «Мальчишка. Совсем мальчишка. Как и все мы тут», - подумала Галя и кивнув покинула кабинет.

* * *

Ни в какой отпуск Галя конечно не пошла. То есть пошла, но не в отпуск. Она начала собственную охоту за Кондуктором. Раиса с перерезанным горлом на грязной, мокрой мостовой до сих пор снилась ей каждую ночь. Смотрела на неё как живая и молила… молила о возмездии. По крайней мере девушке именно так казалось.

Букалевский почёсывая заросшую седой щетиной щёку сказал, что объединяет жертв только возраст (девушки от восемнадцати до тридцати пяти), красные косынки (но эта примета тухлая - в таких половина страны ходила) и ярко-красные губы. Будто у всех девушек либо губы были подведены красной помадой, либо от природы (как у Раи) были красные и выделялись на лице.

- А ещё у всех жертв найдены при себе папиросы, - немного подумав добавил Яков Константинович.

- Но Рая же не курила!

- Тем не менее папиросы у неё при себе были. Возможно купила кому-то из товарищей или близкому человеку.

«Что ж», - решила Галя, разглядывая себя в треснутом зеркале своей комнаты в коммуналке. Раз этот урод клюёт на курящих шаболд с накрашенными губами пусть так и будет.

Уже восемь дней она слонялась по улочкам города в надежде столкнуться с Кондуктором. Задерживалась в подворотнях глотая ненавистный ей табачный дым (папиросы марки «Большевичка») от которого мутило и слезились глаза, прислушиваясь к шагам позади, но не со страхом, нет, с предвкушением.

Он всегда подходил со спины и острым как лезвие ножом перерезал горло жертвам. Галя мёрзла в своей короткой курточке, но упрямо шла вперёд. Иногда ей казалось, что она помешалась и её слишком сильно поразила смерть Раисы, выбила из-под неё почву, но затем она отбрасывала в сторону эти мысли до лучших времён. До того момента как она прострелит голову маньяку орудовавшему в подворотнях Северной Пальмиры.

Было ещё кое-что что она утаила от следствия, точнее не то чтобы утаила… просто не акцентировала на этом внимание. Умирающая на её руках подруга несмотря на перерезанное горло и пузыри воздуха взрывающиеся мелкими каплями крови, сумела произнести одно единственное слово «тухлятина».

- Да у неё просто ум за разум перед смертью зашёл, - махнул рукой на это Смородинин. – Такое бывает. Я видел.

«Ну бывает и бывает», - подумала тогда Галя, но про себя решила, что от убийцы должно неприятно пахнуть. Запах тухлятины чаще всего ассоциируют с запахом испорченных яиц, а так может пахнуть неочищенное дизельное топливо. Отец до смерти работал в гараже и вонь от выхлопа грузовика она помнила очень хорошо. Такой аромат захочешь, а из одежды не выведешь. Носишь его за собой.

Сумерки опустились на город и ноябрьские ветра загуляли туда-сюда по подворотням поднимая в воздух обрывки газет и другой мусор. Попытавшись спрятать руки в рукава короткой куртки, девушка, шмыгнув носом не торопясь зашла в арку, ведущую в один из дворов. Папироса в её зубах шаила красным огоньком нисколько не освещая туннель впереди.

Шаг, другой, третий и Галя погрузилась в густую как кисель тьму. Словно в ответ на её мольбы позади раздались негромкие шаги, а затем сквозняк, подувший в спину, да так что мурашки по спине толпой пробежали, принёс с собой запах тухлятины. Чуть не замерев на месте от радости, девушка буквально заставила себя идти вперёд с прежней скоростью. Голова лихорадочно соображала пока сердце казалось билось не только в грудной клетке, но и в ушах.

«Надо остановиться», - вдруг ясно поняла она. Остановиться и облегчить ему задачу. Почему-то Сластникова не сомневалась, что позади именно он.

Где-то впереди протяжно, тревожно завыла собака, но шаги за спиной не замерли, а наоборот становились всё более отчётливыми.

Папироса потухла, и Галя погромче ругнувшись, зачиркала спичкой по коробку. И правда одну зажгла, а потом бросила под ноги. Пусть и убийца почувствует запах и успокоится.

За спиной послышалось чьё-то дыхание, запах усилился и несколько раз лязгнуло что-то металлическое. Совсем тихо, будто билетик в трамвае пробивали. ЭТО ОН!

Собака снова завыла на этот раз ещё более жалобно, но девушка не услышала животное. Она была готова. Готова к смерти, готова к мести, готова к шагу в пропасть.

Позади словно змея зашипела, её накрыла ещё более тёмная тень и…

«Конец тебе сволочь», - с улыбкой подумала Галина, взводя курок нагана. Сегодня я твой кондуктор и с удовольствием пробью тебе билетик в ад, хотя я комсомолка и в него не верю.

«Услуга за услугу» - сказал Коулман. Суперинтендант избавил от серьёзных хлопот одного моего старого армейского приятеля сломавшего нос графу Йоркширскому, а я взамен должен был помочь полицейскому начальнику разобраться с делом, которое по его выражению «сидело у него в печёнках» с прошлого Рождества.

«Два барабана» - располагался в Поудере и был когда-то пабом средней руки у хозяина которого дела пошли в гору, что позволило превратить забегаловку в кабаре. Вкусная и дешёвая еда, выпивка из-за которой ты не окажешься в морге дядюшки Литтла, симпатичные девчонки на сцене и двухметровые вышибалы на корню пресекающие любые конфликты, делали заведение соблазнительным даже для аристократов. Не то чтобы они бывали тут часто, но иногда за столиками можно было встретить пару-тройку мужчин в дорогих шерстяных костюмах с нафабренными усиками и с портмоне набитыми фунтами и шиллингами. Веселье царившее здесь, в трущобах, притягивало скучающую знать словно магнит гвозди. Только тут они чувствовали себя по-настоящему живыми.

На улице, перед электрической вывеской на стене изображающей пару армейских барабанов и палочки, поглазеть на которую с наступлением темноты собиралась все окрестные жители (правда держались они на почтительном расстоянии чтобы не получить тумаков от гориллоподобных охранников), собралась целая очередь. Все хотели попасть внутрь кабаре, да только не всех пускали. Цилиндр, щёгольский чёрный фрак, белоснежную накрахмаленную сорочку, сшитые на заказ остроносые кожаные туфли и шёлковый шарф я оставил в номере «Метрополии». Сейчас на мне был тёплый и не сковывающий движение песочного цвета сюртук и брюки из иранской шерсти, серая фланелевая рубашка со стойкой, крепкие тупоносые замшевые ботинки, какие носили грузчики в Линд-Харборе и кашне в красно-коричневую полоску закрывающее горло и нижнюю часть лица. В руке я держал дешёвую трость с круглым поцарапанным металлическим набалдашником.

- Пошёл вон отсюда! Сегодня мест нет! – рявкнул широкоплечий охранник в засаленной кепке, благодаря своему росту возвышавшийся над толпой, на худощавого франта с сигарой в сером пальто и с размалёванной рыжей девкой под ручку, от которой за версту разило дорогими духами и алкоголем. Судя по всему шлюха, и не из дешёвых.

- Но позвольте! Как вы смеете?! – мужчина лицо которого наливалось гневом медленно, демонстративно, снял руку спутницы со своего локтя и попытался неожиданно ударить нахамившего ему громилу прямым ударом в челюсть. Не то чтобы он промахнулся или удар был плох, удар-то как раз попал в цель, только с таким же успехом можно было колотить по гранитной статуе с отколотым носом Уильяма Питта Младшего на площади за углом.

Хищно оскалившись и продемонстрировав приличного размера клыки, громила сверкнул карими глазами и схватив хлыща за грудки нанёс ему удар лбом в лицо после чего словно тряпичную куклу бросил обмякшее тело в мусорные баки, выстроившиеся в рядок на другой стороне улицы. Его напарник замерший у стены – квадратный крепыш чуть пониже ростом с руками оканчивающимися кулаками-ядрами отпихнул от двери испуганно пискнувшую подружку незадачливого боксёра.

Замершие в очереди люди дружно посмеялись (кто-то со страхом, а кто-то с восторгом) и начали расходиться. Нахохлившаяся пьяная красотка остановилась возле лежащего на грязной мостовой кавалера и быстро присев на корточки вытащила что-то у него из кармана тут же спрятав находку в рукав и застучав каблучками по улице в сторону площади.

И всё-таки поудобнее перехватив трость я направился ко входу в кабаре. Громила-охранник сначала было хотел заорать на меня, но сощурив глаза и присмотревшись, вздрогнул и быстро-быстро, трясущимися руками снял с бритой макушки кепку. Комкая её в здоровенных ручищах, он прижал головной убор к груди и заикающимся тоном произнёс:

- М-мистер Фицкларенс, сэр. Рад приветствовать вас в нашем кабаре. Проходите, любой столик по вашему выбору, - глянув на выпучившего от удивления глаза напарника в руках которого дымилась сигарета, он рявкнул: - Питц, распорядись усадить дорого гостя на то место которое он укажет! Быстро!

- Мерсер, ты чего с дуба рухнул? – бросил Питц не замечая, что папироса уже жжёт ему кожу на руках. – Хозяин же нам головы отор…

- Заткни рот и выполняй приказ! Хозяину я всё объясню! - сказал как отрезал Мерсер.

- Благодарю, - кивнул я провожавшему меня тревожным взглядом громиле, которого раньше я никогда не встречал, последовав за его напарником, ругавшемся сквозь зубы из-за обожжённых сигаретой пальцев.

- Сэр, - вдруг остановил меня Мерсер сглотнув комок в горле. - Вы к нам по работе или просто пропустить стаканчик-другой?

- Пока не знаю, - бросил через плечо я, переступая через порог «Двух барабанов».

* * *

Место я выбрал такое чтобы видеть весь зал. Сидевшего за столиком пузатого лавочника в кашемировой жилетке с растительным орнаментом с несколькими кармашками на груди и с измазанными чернилами пальцами, выпроводили восвояси сменив на столике и без того чистую скатерть. Всего через три-четыре минуты ко мне почти подбежал сам хозяин кабаре Генри Отис по прозвищу Жердь. В руках он держал бутылку дорогого шампанского. Кажется, «Оле Лукойе 1799 года». Настоящее сокровище.

- Мистер Фицкларенс что ж, вы не предупредили меня что придёте? Мы бы встретили вас как подобает!

Уже начав изучать утопающий в сумерках зал освещаемый только десятком наполненных газом стеклянных шаров под потолком и залитую ярким светом сцену на которой поднимая ноги выше головы плясал с десяток ладных девчонок в юбках, я, напустив во взгляд толику раздражения посмотрел на Отиса:

- Если бы я хотел выпить и поглазеть на твоих цыпочек, то обязательно поставил бы тебя в известность. А сейчас исчезни и накажи своему персоналу не мозолить мне глаза.

Генри только мелко закивал и хотел поставить бутылку с жутко дорогим вином на стол, но встретив мой взгляд передумал.

- Но может быть всё-таки что-то принести? – с каким-то отчаянием произнёс он из-за чего правая щека Отиса с давним рваным шрамом задёргалась.

- Три стакана воды…нет лучше светлого пива, - передумал я, провожая взглядом холостяка с сальными волосами волочившегося за симпатичной дамой в чёрном облегающем платье курившей сигарету в длинном мундштуке.

- Может быть три кружки? Есть «Румберг», Салливан», «Красный ячмень», «Синяя гора»…

- НЕТ, именно стакана, - жёстко произнёс я, одновременно подумав будто что-то забыл сделать перед приходом сюда. - Если есть возможность пусть оно будет без пены. Можно даже старое, то что вы уже готовы вылить.

Не то чтобы Жердь сильно удивился, но вопросы задавать не стал и выполнил указания. Спустя какое-то время молоденькая девушка-официантка в кружевном фартуке поставила передо мной три низких широких стакана для виски из толстого стекла наполненные золотистым напитком.

«Отлично», - подумал я, радуясь, что рана Отиса на лице неплохо зажила. В конце концов восемь из десяти человек укушенных феями погибают. Даже я остановил кровь с большим трудом.

На сцене заиграло что-то бодрое похожее на военный марш и девчонки щедро даря окружающим горячие взгляды дружно замаршировали словно солдаты на плацу. Мужчины за столиками расставленными вокруг сцены засвистели от восторга.

Запустив руку во внутренний карман пиджака, я вытащил портмоне на замочке-молнии со множеством отделений каждое из которых было занято пробирками с жидкостями разного цвета.

Найдя ярко-синюю, я вылил её в первый стакан пива. Ячменный напиток отлично абсорбировал смесь и усиливал её действие. Опрокинув отвратительный на вкус коктейль в рот, закрыл глаза и минуту-другую сидел неподвижно пока не почувствовал покалывание в области переносицы.

Распахнув глаза, я теперь рассматривал зал кабаре словно сквозь синее стекло. Нет, в темноте я и так видел лучше кошки и искусственный сумрак зала мне не мешал. Предназначение смеси было иное. Сейчас я подмечал всё сверхъестественное творящиеся в зале.

Так… что тут у нас? Пара гремлинов внутри ржавых труб, невесть каким чудом залетевшая на чердак райская птица алконаст, трусливый убор мечтающий о человеческой крови, но жрущий мышиное дерьмо и дохлых крыс в подвале, у двоих посетителей в часах и зажигалке аями – проклятие постепенно поедающее душу и вызывающее болезни (наверняка подарок завистников или давнего тайного врага), дубовик заглядывающий чёрными птичьими глазками в окно кабаре (недавно здесь неподалёку срубили древний дуб расколотый молнией в непогоду и тот страшно злился на это, но отомстить по-настоящему не решался так как пугался города и его обитателей), сикигами вселившаяся в кошку сидевшую на коленях у старика (он растёт и становится сильнее надеясь вселиться в хозяина животного – зря старается тот на днях умрёт от инфаркта и планам злопакостного духа не суждено будет сбыться), никем не виденная идущая по залу обнажённая золотоволосая гиана (когда-то безусловно опасная, но с возрастом привыкшая к людям, полюбившая их и впавшая в депрессию), баг притаившийся под сценой – детский кошмар только на словах, а на самом деле безобидное существо только внешним обликом способное напугать и то не всегда и не каждого).

«Это всё не то!» – подумал с лёгким раздражением я, снова почувствовав, что забыл сделать нечто важное перед приходом сюда. Коулман был уверен, что убийца, кем бы он ни был, выбирал жертву именно здесь, в кабаре Отиса. Уже обнаружено четыре обескровленных, иссохших трупа с одинаковыми отверстиями в виде треугольника на груди, полицейские сбились с ног, а результата нет. Хм, но никто из этих существ не способен был на такое убийство. В этом я был уверен.

Мимо процокала каблуками скуластая высокая женщина-блондинка с лихо подведёнными тушью синими глазами в тёмно-зелёном платье с тюрнюром на пояснице в виде сборчатой накладки-банта, располагавшейся чуть ниже талии, что придавало её силуэту соблазнительный вид. То и дело мужчины бросали взгляд ей в спину, впрочем, немалой долей привлекательности наделяла её и высокая, пышная грудь, еле умещавшаяся в откровенное декольте. За незнакомкой следовал шмыгающий носом невзрачный подросток лет десяти-одиннадцати в тёмно-коричневой короткой курточке который тащил огромную корзину заполненную маленькими букетиками лаванды, плитками с шоколадом и мерзавчиками скотча – маленькими бутылочками алкоголя с этикетками изображающими два барабана и палочки. Всё это активно продавалось захмелевшим уже мужчинам, а внешний вид блондинки этому только способствовал.

Перевернув первый стакан дном вверх, я решил, что быть может суперинтендант ошибся или монстр (присутствие которого я совсем не чувствовал) взял сегодня выходной. И все же во второй стакан пролилась ядовито-малиновая жидкость - смесь показывающая истинную суть вещей.

Жжение в горле и рвущийся наружу кашель говорили о том, что зелье подействовало. Синее стекло исчезло ему на замену пришла пульсирующая в голове боль заставлявшая в унисон пульсировать тёплые тела в зале. Поначалу я ничего не заметил, а затем даже привстал от удивления. Вместо молодой женщины-блондинки мимо меня проследовал истощённый скелет – искусанные бледные губы, свисавшая складками жёлтая пергаментная кожа, торчащие ключицы, худые пальцы с неухоженными ногтями, болезненно сверкавшие исподлобья глаза. Иллюзия? Мальчишка с корзинкой в опасности? Вот она подошла к столику, заставленному бутылками из-под вина, пустыми тарелками и игриво улыбаясь взяла за руку молодого человека в цилиндре и фраке. Сопровождавший её мальчишка с корзинкой послушно семенил рядом.

В третий, последний стакан я выплеснул пробирку с противоядием без цвета и запаха. Надо было торопиться пока принятая ранее отрава не убило меня. Выпив содержимое, я не спускал глаз с направлявшейся к выходу из зала троице. Вот они свернули в едва заметный коридор решив покинуть здание через переулок, которым пользовался только персонал кабаре.

Я не чувствовал исходившей от неё угрозы, а это означало только одно женщина — приманка. Тогда почему её защищает такая прочная, терпеливо сотканная иллюзия? В чём смысл? Напрягая до боли зрение, всего на секунду я увидел тонкую золотистую нить между маленьким носильщиком и женщиной.

- Всё дело в мальчике! – прошептал я, метнувшись к выходу.

* * *

«Хитро! Очень хитро! – думал ваш покорный слуга, лавируя между вскочившими на ноги мужчинами разгорячёнными разыгравшемся на сцене представлением. Белые кружевные панталоны танцовщиц то и дело мелькали при очередном па. Монстр постоянно подпитывается жизненными силами через переброшенный между ним и жертвой канал словно опустив в неё трубочку для коктейля. Кажется, я понял с кем имею дело. Наш город посетил очень редкий гость с Востока».

Делаю шире шаг, почти бегу и вот дверь со скрипом открывается выпуская меня в переулок освещённый жёлтым пятном фонаря. Вонь переполненных мусорных баков на время оглушает обоняние, а капли начинающегося дождя на лице холодят кожу. Времени на принятие решения у меня было в обрез и поэтому пьяный аристократ впереди просто получает набалдашником трости по затылку и теряя сознание падает на землю. Рука его всё ещё в руке измождённой блондинки. С удивлением и каким-то облегчением она сначала смотрит на распростёршегося у ног аристократа, а затем (слёзы будто по команде прочертили дорожки по её впалым щекам) на меня. Бедняжка её уже не спасти. Слишком долго паук-оборотень пил из неё.

Подпрыгивая по неровным камням мостовой под ноги женщине летит овальная питарда заполненная горкой морской солью – лучший способ разорвать любую сверхъестественную связь между монстром и жертвой.

Блондинка схватившись за сердце замертво падает рядом с погрузившимся в царство морфея аристократом, а мальчишка бросив корзину ме-е-едленно поворачивается ко мне. Глаза горят красным огнём, секунда-другая и поверхность его кожи словно начинает кипеть превращаясь во что-то иное, он растёт в размерах и вот уже с меня ростом. Дюжина налитых кровью глазок, жвалы паука размером с садовые ножницы и целая куча мелькавших передо мной лапок увенчанных острыми жалами.

Переулок затопил звук напоминающий мелодию трещотки. Звук от которого у людей мурашки бегут по спине и их парализует страх. Но для меня он не страшен, я только хмурюсь услышав его.

Выстрелив из левого рукава стальной нитью в небо, я зацепился ею за балку, переброшенную с крыши на крышу трубочистами и подтянулся вверх, избежав острых жал на лапках и выплюнутого из пасти треугольного языка предназначенного пронзать жертву. И тут не ко времени вспомнил, что забыл выключить свет в номере перед уходом и оставил перчатки на столике у раковины в уборной. Улыбка впервые за вечер растянула мои губы. Для кого-то это мелочи, а для меня очередное приятное напоминание, что я всё ещё человек.

Кумо - паук-оборотень развернул чёрно-золотистое тело вокруг своей оси раз, другой и только потом сообразил, что я могу быть над ним. Голова, лязгающая жвалами, поднялась к небу, переулок снова наполняет треск трещотки из-за которого с крыши замертво рухнула кошка и тут я, подгадав момент вонзил в источающую вонь, усеянную мириадами мелких зубов пасть клинок, спрятанный ранее внутри трости, а затем продолжая движение рукой вверх с хрустом разрубил ему череп.

Хищное стремительное тело в судорогах билось между стенок переулка, расплющив мусорные баки и забрызгав густой оранжевой кровью стены и мостовую. Дождавшись когда она перестанет выплёскиваться наружу я смотал нить плавно коснувшись земли.

Аристократ всё ещё был без сознания, но дышал ровно и спокойно. Шишка на затылке пройдёт, не беда. Главное жизнь цела.

«И чего только не привезут купцы из Японии».

Вернув на место клинок некоторое время, я раздумывал свистнуть ли в свисток, дабы вызвать верных клевретов, но в последний момент передумал. Во-первых, те не любят насекомых, а во-вторых, суперинтендант должен увидеть монстра и убедится, что я не сыграл с ним шутку.

Перепрыгнув через зелёную зловонную лужу, я направился к выходу из переулка поймав себя на мысли о том, что сейчас с удовольствием бы выпил чашечку крепкого чая и съел заварное пирожное с нежным сливочным кремом, одно из тех, что я видел утром в кулинарии напротив гостиницы.

Цикл "Ткач"