Киберпанк

Я уселся на пол и, выбрав книгу пошире (Ветхий Завет), бросил её себе на мокрое колено, сверху лёг массив.

Сканер мягко проплыл над матовой плоскостью, оставляя за собой быстро гаснущий шлейф:

Проект Синус 2039 г, собственность Синерджикорп.

Только для внутреннего внесетевого аудита.

Категория FD 1.1А

не подлежит: утилизации/перемещению/копированию/реактивации/


– Тео, предмет в твоих руках – корпоративная собственность. Предупреждаю: хранение, использование и распространение корпоративной информации лицами категории допуска ниже Альфа* незаконно и наказывается в соответствии с седьмой статьёй кодекса Бренна. Допуск пользователя: Эпсилон 1, общий бытовой. Уведомление о находке сформировано и направлено в отдел охраны интеллектуальной собственности Юнион-Сити.

/сеть не найдена/повторить/сеть недоступна.

– Лив? Кажется, впервые ты не спрашиваешь моего подтверждения… Это так… волнует…

– Тео, предмет в твоих…

– Заглушить интерактивный ассет[1], вывести таймер на локальный интерфейс.

Цифры вспыхнули синим на фаланге большого пальца. Оставалось пятьдесят четыре минуты.

Две тысячи тридцать девятый. Это же ещё до войны. До Коллапса. Почти двести лет. Что же ты откопал, дружище Кристоф? И стоит ли это ポンコツ (ponkotsu)[2] наших жизней?

Порта нет, а значит, придётся использовать шунт.

Герметичный пакет, чтобы не повредить сканер, рву зубами. Запах сероводорода с размаху бьёт в нос.

Тухлый, твою мать. Убью Мику.

Второй оказался посвежее.

Розовая склизкая дрянь, больше всего похожая на слабо извивающийся полуметровый кусок прямой кишки с металлическим джеком на конце, выскользнула из вакуумного пакета. Как же он не любил дешёвые шунты, полуорганическая субстанция в реакции с кислородом обильно выделяет слизь – контактную смазку, норовит присосаться к любой поверхности и при инициализации дарит ни с чем несравнимое чувство омерзения, которому Кристоф, пока ещё не сгнил линк, выдал неплохое определение – гадгазм.

Шунт присосался к гладкой поверхности массива и принялся елозить в поисках контактной площадки. Где-то в глубине затылка появилось ощущение нестерпимого зуда.

И внезапно падение…

Назад, сквозь ледяные плиты.

В пронизанный бледными всполохами огня мрак.


Камера тихонько гудела. Подвешенная к потолку на подвижном кронштейне, она была единственным свидетельством того, что мы пока ещё в старом добром Нью-Йорке, а не где-то в долбаном Токио периода Эдо, и что в следующий момент на меня не выпрыгнет хренов самурай с грёбаной катаной наголо и не отрубит мою сраную голову.

Бумажные перегородки, циновки, расписанные чернилами свитки на стенах. Дьявольски болели колени, хотелось суши и нажраться в стельку. Но не всё сразу. Если дело выгорит, только тогда, да и то аккуратно. Нужно было произвести нормальное впечатление.

Знать бы ещё, на кого.

– Даниэль Блокер? – вошли двое. Низкий прощелыга в модном костюме и очень высокая японка в самом настоящем долбаном кимоно. Иисус и Мария, в какой из кругов я угодил? Он протянул мне руку. Она улыбнулась одними уголками тонких губ и слегка наклонила голову.

– Спасибо, что быстро откликнулись на наше предложение.

– У меня тут как раз выдалась свободная неделька, я и подумал – почему нет? В конце концов, никогда не поздно попробовать что-то новое, так?

… м-да, дерьмовый из меня лжец. Хмырь явно не купился. Виду не подал, значит, уже знает, что я больше месяца как ужаленный ношусь по кабинетам. Это хорошо? Или очень плохо?

– Моё имя Сатоси Иши. Я выступаю в роли переводчика и консультанта леди Аяно и совета директоров консорциума Синерджи.

Женщина подняла на меня глаза, и предательская дрожь пробежала по взмокшей от долгого ожидания спине. «Вот с кем точно не стоит играть в покер», – пронеслось в голове. Серые глаза, холодные, как у дохлой рыбы, на ослепительно красивом лице.

Она слегка улыбнулась, оголив на миг мелкие жемчужины зубов, и произнесла что-то по-японски высоким приятным голосом.

– Леди Айяно Игараси говорит, что рада вашей встрече.

– Передайте леди…– начал я, снимая с рано полысевшей головы кепку, – что я тоже рад её видеть.

– Что ж, перейдём к собеседованию? – хлопнул в ладоши Хмырь… Сатоши, кажется.

– Да, конечно… В конце концов, время – деньги… – пробормотал я, чувствуя, что начинаю злиться.

Переводчик откашлялся и положил на стол небольшой кожаный кейс.

– Мистер Даниэль?

– Можно просто Блокер.

– Разумеется, – быстрая фальшивая улыбка. Щелкнули застёжки кейса.

– Мистер Блокер, – меня передёрнуло,

– Вам будет предложено ответить на ряд вопросов, связанных с профессиональной квалификацией, опытом работы и, если потребуется, специфическими подробностями вашей личной жизни, – моя левая бровь невольно поползла в вверх.

– Разумеется, вы вправе не отвечать, но это может отразиться на финальном решении…

– Хотите узнать, с кем я сплю, в какой позе и как такому мудаку, как я, это удаётся? – оба лица остались абсолютно серьёзными, словно каменные изваяния. Я глубоко вздохнул, – Валяйте. Надо, так надо.

– Отлично. В ходе собеседования вам предстоит решить небольшую головоломку… – Хмырь повернул ко мне кейс. На чёрном бархате лежало нечто, состоящее из множества колец и штанг. Весила игрушка прилично. Никогда не видел ничего подобного. Похоже было на серебро.

Кейс захлопнулся и исчез под низким деревянным столиком.

– Вам нужно разделить конструкт на две детали, затратив минимально возможное количество времени. Вопросы будут задаваться параллельно, постарайтесь отвечать честно – от этого зависит ваше будущее в компании.

– Ясненько… – пробормотал я, положив перед собой изящную конструкцию.

Десять колец нанизаны на общую направляющую. От каждого из них через петлю вниз идёт неразъёмная штанга. Всё было бы просто, если бы не последнее десятое кольцо. Неправильное кольцо. Невыполнимое задание.

Честность… В жопу вашу честность.

Извлечённый из внутреннего кармана пиджака, между нами лёг старомодный плёночный диктофон. Катушки медленно завертелись.

– Ваше полное имя и дата рождения.

– Даниэль-Льюис Блокер. Второе февраля две тысячи первый год. Водолей.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста.

– Замётано, босс…

– Полных лет?

– Сорок восемь, – первые два кольца повисли на штангах.

– Последнее место работы и должность?

– Юниойл индастрис. Месторождение Уару, Кооперативная Республика Гайана, плавучий комплекс по добыче подготовке и первичной переработке сырья – Афина. Оператор центрального пульта управления, старший смены.

– Причина увольнения? – серые глаза внимательно и жадно сверлят мои пальцы.

– Язык. Он у меня слишком длинный. И знаете, шершавый такой, как у сраного кота.

– Мистер Блокер, я бы попросил …

– Хорошо, – третье кольцо, звякнув, падает. – Официальная причина увольнения – сокращение штата в связи с повсеместным внедрением искусственного интеллекта и нейросетей нового поколения.

– Вас это задело? Ваше увольнение?

– Я проработал на этих уёб... замечательных людей почти двадцать лет, оставил компании зрение, две трети волос и половину печени, а меня выкинули на улицу, как вчерашнюю газету. Но уходя, я прихватил с собой любимую кофеварку мудака начальника, так что нет, меня это совсем не задело…

– В расчёте.

Сатоби, или как его там, деловито кивнул, посмотрел на часы и черканул что-то на листе, прикрепленном к планшету.

– Правда ли, что за последние пять лет вы предотвратили сорок восемь потенциально крупных аварий, связанных с износом оборудования и ошибками в работе программного обеспечения низкого уровня.

– Я не считал, – четвёртое кольцо свободно скользит вниз. – Когда по полгода безвылазно торчишь в море за двадцать миль от ближайшего бара, такие вещи становятся банальной необходимостью. А я очень люблю дерьмовый арахис, тёплое пиво и возвращаться живым.

Ручка безостановочно марает бумагу.

– Вы женаты? Семья? Дети?

– Нет, босс. Ничего похожего.

– Почему?

– Много причин. Дерьмовый характер. Дерьмовая работа. Маленький член.

Он кивает. Кивает и продолжает писать. Говнюк.

– После «Раскола» почему вы так и не вернулись в народную республику Техас? Ваш отец, кажется, входил в состав совета директоров Петролеумтек?

– Мы с ним, как бы это правильно выразиться, – темпераментом не сошлись… Я, знаете ли, холерик, он мудак. Так бывает.

Пятое кольцо.

– Что вы знаете о международном банковском делопроизводстве и корректировке финансовых потоков?

– Знаю, что это говно существует. И то, что я к нему, мягко говоря, непричастен. Оттого особенно странно было увидеть открытую вакансию полевого специалиста в самом сердце банковского вертепа.

Я почувствовал озадаченный взгляд, после чего Затоичи снова переключился на японский.

Леди Рыбка резко бросила что-то, не отрываясь от игрушки в моих руках.

– Госпожа Айяно говорит, что между управлением потоками информации и вашей прошлой работой разница лишь в незначительных деталях. Умение верно расставлять приоритеты, скорость реакции и способность предвидеть последствия принятых решений играют решающую роль в обоих случаях.

– И всё это она уместила в паре словосочетаний?

– Не совсем так… – парнишка отчаянно покраснел.

– Леди Айяно назвала вас умным сукиным сыном.

Шестое кольцо.

– Могу я продолжить?

Я кивнул. Скуластая дочь Востока, похоже, начинала мне нравиться.

– Известно ли вам о подтверждённых случаях заболеваний среди ваших прямых родственников синдромом Лея, спинальной мышечной атрофией, болезнями Хантингтона и Баттена? Любыми прочими дегенеративными наследственными заболеваниями нервной системы?

– Насколько знаю – ничего кроме сволочизма и гемороя в семье по наследству не передаётся. Отец в полном здравии, чинит развалившиеся штаты и свою карму. Дед в свои восемьдесят семь недавно похоронил бабулю и со спокойной совестью щупает сиделок за всё, до чего сможет дотянуться. Но вам всё это уже известно, не так ли?

Снова быстрый взгляд в сторону хозяйки.

– Госпожа говорит, что, покупая коня, в первую очередь смотрят на зубы и копыта.

– Я не лошадь.

Седьмое кольцо.

– И вы меня ещё не купили. Может, наконец, поговорим честно? Эти ваши вопросы – ширма, так ведь? Отвлечение.

Восьмое кольцо.

– Всё, что вас интересует – эта штука и то, как быстро я сдамся и/или попрошу ещё один шанс. Но по двум причинам этого не произойдёт… Первая – я понял, что мне здесь не место. Вы знаете обо мне куда больше, чем должны.

Девятое кольцо.

У Хирохито расширяются и без того явно подработанные пластикой глазки.

– И вторая…

Десятое кольцо – кольцо, которое было намеренно установлено так, чтобы остаться на месте, легко скользит вниз, оставляя в моих руках две раздельные детальки.

– Я слишком тупой, чтобы сдаться.

Спустя секунду потрясённого молчания Леди-Рыбка откидывается назад и непристойно громко хохочет. До слёз, вытирая ладонью потёкшую тушь. Шесть – сосчитал про себя Блокер. У Сучки шесть пальцев.

– Как же хорошо сказано! – ни малейшего акцента, могла бы и подучить на досуге беднягу Хатико.

– Но… Это же невозможно – осмий четыре… – потрясённо шепчет липовый переводчик. – Семь с половиной по Моосу…

Он тянется к игрушке. Но Рыбка, холодно глядя мне в глаза, мягко отводит его трясущуюся конечность короткой деревянной тростью.

– Иши, похоже, аллергия у него всё же проявилась…

– Мне что-то не…

– Да, но не очень сильная, – поправляет плоские очки, – вопрос легко решается гетеробивалентными ингибиторами, – она задумчиво кивает.

Плохо дело. Перед глазами всё плывёт. Игрушка, мелодично звякнув колечками, падает на стол.

– Видишь ли, дружок, – вкрадчиво произносит она, мерно постукивая тросточкой по столу и обходя его, – ты нам подходишь,

– Сука дырява… – мямлю, язык будто обложен ватой. Дышать трудно. Пытаюсь встать, но ноги уже не слушаются.

– Хотя и не весь… – Мир взрывается острой болью. Кровь багровым плевком заливает стол, изящную серебряную побрякушку, диктофон и озарившееся гадливой брезгливостью лицо долбаного Харуки.

– Разве это действительно было так уж необходимо, госпожа?

– У тебя пять минут, Иши. Не напортачь.

И кто-то сильно тянет меня за руку,

на свет, ослепительно яркий,

пахнущий сыростью, ржавчиной и сгоревшими проводами.


Джек тренькнул и с натугой выскользнул из сокета. Чумазая девчушка с зарёванным лицом неуклюже бухнулась на тощую задницу. В грязных руках корчился хорошенько прожаренный шунт.

Придя в себя, я захрипел и отполз в сторону. В затылке пульсировала адская боль. Зверски саднило горло. Неудивительно. Кажется, меня только что почти обезглавили. Что за хрень сейчас произошла? И почему так светло?

Поднял к глазам левую руку – перчатка-сканнер показала два зелёных ноля.

Ловушка. Долбаная западня. Как же глупо…

Лив? Лив, ответь мне! Лив? – тишина, комм мёртв, меня закоротило. Конец.

– Лив… – бормотал я вслух, сглатывая соль. – Лив … Не бросай меня…

– С кем ты базаришь? – пропищал кто-то сверху из алого тумана.

Я стёр кровавую пелену обратной стороной ладони, сломанный мизинец, не покрытый больше нейронным мостом, огрызнулся режущей болью. Худющая оборванная соплюха лет десяти с неопределённого цвета колтуном на голове стояла передо мной, сжимая в кулаке мёртвый шунт. Внимательно и настороженно глядя вниз, она откусила хороший кусок и принялась задумчиво жевать.

Я сглотнул кровь…

…и истерично заржал.

Она испуганно дёрнулась, быстро зажала мне рот грязной ладошкой.

– Дерьмоед $%&хнутый, хочешь, чтобы уроды сюда сбежались?

Девочка шмыгнула носом и уселась рядом.

– Она тебя жрала, да? – махнула девчушка поеденным шунтом. – Пиявка сраная. Я когда споткнулась о тебя в темноте, она дёргалась и всасывала, и красным светилась. А ты был как мёртвый. Я и подумала, что ты жмурик. Потом как застонешь – я чуть не обосралась.

Девочка снова откусила от шунта, сплёвывая жесткие полусинтетические протоволокна.

– А когда наступил день – Девчушка кивнула вверх на тусклые лампы - я её вырвала. Она зажарилась. Хочешь?

Я улыбнулся:

– Там в палатке? В зале прибытия? Это ты была?

Она отвернулась и снова всхлипнула:

– Не твое дело, дерьмила сраный, – девочка обхватила худые исцарапанные коленки. – Ты ведь совсем сверху, да? – спросила она, помолчав пару секунд.

– Ага. С неба упал, дурында. Как драный ангел.

– Я не дура… И ангелов не бывает… И деревьёв. И бога. Есть только уроды, – выплюнула она и беззвучно разревелась.


Закат был великолепен. Горели оранжевым и красным громады, облицованные полупрозрачными солнечными панелями. Выросшие из вечного тумана, сковывающего корни мира, они утверждали величие человека, бесконечно монументальным рукотворным лесом протягиваясь к горизонту. Тонули в нём. Прекрасный мир, идеальный мир — мир, в котором не осталось пустоты. Мир, который так долго создавали Его руками.

Но сегодня он вернётся в жизнь, окунётся в ее запахи, звуки. И снова почувствует всю сладость борьбы. Жестокую прелесть погони. Чужой голод, чужую жажду.

И чужой страх.

Единственное воистину пустое место в этом чарующе прекрасном мире теперь глядело в разбитое светом отражение и поправляло галстук.

Сегодня он спустится вниз, чтобы найти то, что целую вечность назад потерял.

Двери лифта плавно отрезали серые глаза от горизонта, в котором отчаянно ярко тонуло солнце.


– Залезай сюда и ни звука.

Приглушённые водой голоса приближались.

Он открыл ячейку, вытряхнул всё говно, которое там скопил Крест: несколько книг, сигареты и журналы. Распинал подальше от ячейки сокровища старого друга, хотя мусора тут и без того было достаточно.

Девчушка затравленно огляделась и нервно облизнула пересохшие искусанные губы.

– Я вернусь, – он поднял её и посадил в ячейку.

– Не ђиздишь?

– Ангелы не п$%дят.

Дверь закрылась, тренькнул замок. Он схватил сумку и направился к выходу. Остановился, поднял с пола пару журналов и, усмехнувшись, запихнул во внутренний карман.

Выход на перрон только один. Их там трое, судя по голосам. Сетка на входе срезана, а значит – мимо не пройдут. Драться не умел и в лучшие времена, а сейчас с мёртвым коммом и ноющей болью во всём теле – он точно труп. Точно сожрут.

– Что же мне делать, Лив… Скажи, что я болван. Процитируй что-нибудь бесполезное, скажи, что всё это незаконно. Дай знать, что ты тут… Не молчи...

Туалет. Сломанная дверь справа от выхода. Он проскользнул внутрь и уставился на потолок. Две лампы, и обе слишком высоко. Проводов не видно.

– Чёрт. Думай! Думай.

Голоса приближались, послышалось металлическое дрожание отгибаемой сетки.

Он вытащил журналы и бросил их в конце длинного коридора, а сам быстро встал за дверью и затаил дыхание.

– Щёлка точно где-то здесь. Я её чую.

– Чует он. Не@ер было отпускать. Не пришлось бы носиться по ссаным углам.

– Пошёл на*&й – отпустил. Говорил же, сучара поводок пережевала, пока я спал. Она как её мамашка – зубастая.

– Была… – насмешливо добавил третий голос из коридора.

Заскрипел под подошвами мелкий сор.

– Кабинки проверь.

– Сам и проверяй, мудло, ты её потерял.

– Ого…

– Чего там? Чего застыл?

Шуршание.

– Что ты там в угол запнул, брухля?

– Ничо, мусор, всякий.

– Да ты кого пытаешься… – звуки возни, злобное пыхтение, удары.

– Эй... Вы там $€#улись что ли? – третий поспешил внутрь.

Молясь открытому эфиру о том, чтобы дверь не заскрипела, он выскользнул из укрытия и юркнул к выходу. Секунда, и он уже на перроне. Холодный поток обжёг ноги. Сто метров до распахнутого зева тоннеля, а там в глубине у перевёрнутого гниющего состава ржавая лестница, ведущая в технические помещения наверху, и добряк Склера, подпирающий собой турникеты, через которые никто и никогда не поднимается наверх.

Он побрёл по тёмному перрону туда, где оглушительно ревела вода.

– Прощай, мелкая...

И застыл, сжимая в руках сумку, на дне которой валялся сгоревший массив – его личный билет в нормальную жизнь, где он навсегда забудет, что такое голод и дождь. Он поднимется наверх и лоб его как в далёком детстве поцелует 太陽 (taiyō)[3]. Он прооперирует комм и снова услышит её голос. И вывалит всё это говно, всё разом, умоляя его простить… И она, как всегда, простит… Конечно же, простит…

Отчаянный детский крик перекрыл рокот потока

Часть 3
Поводок Гелиоса Часть 3

Звенит и мерцает лента,
Растянутая над бездной.
Всё надвое делит время.
Что было на до и после.
История мажет красным.
В огне исчезают листья.
Привычные рек русла
Меняются невозвратно.
Мы те, кто остались в прошлом.
Мы те, кто проснулись утром.
Забывшие о деталях.
Отринувшие возможность.
Танцует над ямой дева,
Струна режет в кровь ноги.
Застывшая улыбка
Пришита к лицу воем.

Стареем в чужих постелях.

(Твоя Лив)


В комнате воняло сыростью, затхлостью и безумием. Проходя интернатуру в благотворительном госпитале, он слишком часто слышал этот запах, чтобы теперь его не узнать. «Отторженцев» привозили обычно из беднейших южных районов города с мета-органическим повреждением нервных тканей, рассеянным склерозом четвёртого типа, под завязку накачанных кустарным наркотиком, дававшим лишь небольшую передышку, ради которой, впрочем, бедняги были готовы на всё.
На грязном полу у стены прикрытая драным пледом девушка распахнула глаза. Воздух в его груди, казалось, закончился. Нашёл. Он наконец-то её нашёл.
– Привет, Листик.
– Братик.
Тонкие сухие пальцы скользнули по его щеке.
– Прости… я, похоже, снова заставила тебя плакать.
Он рассмеялся, вытер локтем слезы и поцеловал пахнущую растворителем ладонь:
– Это всё дождь.
Жуткая судорога скрутила разбитое тело, зрачки сузились.
– Ты всегда его… ненавидел, – девушка повернула голову к высаженному окну, за которым гулко барабанили капли. На его коленях осталась ломкая седая прядь.
– Я не знал, Листик. Он мне ничего не сказал.
Она снова улыбнулась, на короткий миг став той, прежней Лив, которую он потерял. Девушка попыталась поднять испачканную в краске ладонь:
– Посмотри… это для те...
Затем в последний раз дёрнулась, выгнулась и обмякла, исполнившись страшной, торжественной тишины.
А сквозь дальнюю стену из бездонного голубого моря только что рожденное, но уже беспощадно прекрасное, в его прогнивший мирок вторгалось солнце.

Тринадцать лет спустя
Дождь. Он проникал в сознание, минуя непрекращающийся поток таргет-рекламы, гнусавое лопотание чинки, заполонивших узкие улочки своими вонючими прилавками, сквозь вездесущий мат и гудение кондиционеров, через завесу неонового тумана, запах скисшей лапши и выкрученный на максимум фильтр, шум скользил по краю сознания робко, но беспрестанно, настигал тебя, в какую бы щель ты ни забился. Кап. Кап. Кап.
– Сука, – не сдержался я, раскусывая очередную капсулу Неолаксена , сегодня, похоже, со вкусом «свежей травы». Этот мудак опаздывал. Сколько уже я говорил себе, что всё, это будет в последний раз?
– Четырнадцать с 13 июля 2233 года, – заботливо сообщил голос внутри гудящего раскаленного черепа.
А сколько раз я говорил, чтобы ты заткнулась?
– На текущий момент одна тысяча пятьсот шестьдесят восемь с даты последней прошивки.
– Познавательно… – выплюнул я в призывно улыбающееся лицо чинки, который тут же принялся поочерёдно доставать наружные водители ритма и подкожные инсулиновые дозаторы из бездонной сумки-холодильника, висящей на облезлых жёлтых плечах.
– Нет, убери, мне ничего не надо. Во бу шияо ни дэ гоу ши, баичи конг джели , – ломая язык, повторил я за мягким голосом в голове. Чинки сплюнул коричневым, пробормотал нечто такое, что переводчик не сумел распознать, и показал, как полагается, средний палец с отсутствующей третьей фалангой, ну никакой фантазии, после чего, нетрезво покачиваясь, растворился в толпе, влажно лоснящейся во всполохах рекламы.
– И твоей матери много любви, дружище, – произнес я, извлекая из кармана плаща измятую пачку сигарет. Голову, похоже, начинало отпускать.

– Оно того стоит, 兄き (aniki) , – нервно почёсывая припухший линк на левом запястье, убеждал Крис.
– До слияния с Сатори они занимались делами похлеще бытовой химии. Если пороемся, наверняка найдём что-нибудь интересное.
– Пороемся? – сигарета пшикнула в пластиковой тарелке, где уже набралась изрядная лужа.
– Нет, если не хочешь, я найду человека – массив отойдёт Тойохаровцам . Даром почти, но, может, на раз курсонуться супрессорами и хватит.
Зрачки-точки в мутно-красном тумане – явно под синтом , значит, дело плохо и отторжение уже спать не даёт. Гамма-блокаторы не помогут, а в нормальную больницу Креста никогда не пустят.
Похоже, уже слишком поздно, и он об этом знает, и знает, что я знаю. Во что же ты меня втягиваешь, старина?
– Где ты взял массив? Ясно, что не на свалке, корпоративная собственность бытовой утилизации не подлежит… Говори, иначе уйду. Прямо сейчас. Братишка…
– Нет, никуда ты не уйдёшь… Уже нет. – Он вздрогнул и попытался отвести глаза. – Ты всегда был говном, но говном умным. Это мой единственный шанс, Тео… Ты мой самый последний шанс.
Внезапно его обожгла догадка.
– 畜生 (chikushyo) … – Я стиснул зубы и свернул набок мизинец. Гул обрушился со всех сторон, вопила реклама, орали люди, шипело масло на большой сковороде и запахи едва ли не валили с ног, старенький комм шустро перенаправил фоновые функции на блокаду нервного моста, вернув обратно все прелести нефильтрованного мира. Грубо, но эффективно. Три минуты сорок шесть секунд полной анонимности. И ослепительной боли.
Левой рукой я схватил за ворот глупо ухмыляющегося Креста и потащил его вперед, распихивая стоящих в очереди толстых бензопалов .
– Сам иди, придурок, – прошипел я, не оборачиваясь и не обращая внимания на пылкие выкрики в адрес моей задницы, и скрылся в проулке. Крис споткнулся и рухнул на кучу мокрого мусора.
– Это ты залез в архив Гинзо, мудак вгашенный!
– А что мне оставалось? – произнёс он, лениво привалившись к стенке. – Мы с тобой годами выгребали дерьмо из подвалов Хинду-Сатори, чтобы живущие над облаками не задохнулись от собственной вони. Я не смог залогиниться утром, а вечером они меня вышвырнули, как... как мусор. Как 拉屎 (lā shǐ) , которое я всю жизнь за ними убирал! И что в итоге? У меня мёртвый комм и гниющий порт, Тео… Потому что мои мамочка с папочкой, в отличие от твоих, сэкономили. Вот и решил урвать хоть что-то, раз уж всё равно в яму. Допуск есть, а старую крысу в оранжевом комбезе не замечали всю жизнь. Грех не воспользоваться. В последний разок.
– В последний разок?! Ты хоть понимаешь, что убил нас обоих, Кристоф? Теперь не будет…
Размалёванный чинки лет тринадцати появился из смрадного тумана. Пустым взглядом окинул нас обоих и уставился на меня, в полутьме размахивающего сломанным мизинцем перед татуированным слабо фосфоресцирующим лицом лысого карлика, барахтающегося в мусоре, затем, похоже, не найдя в этом ничего необычного, проворковал:
– Си-Си?
Должно быть, увидев недоумение на моём лице (переводчик был мёртв из-за блока), мальчишка добавил характерное движение сжатым кулаком, потыкав измаранную крупными блёстками щёку изнутри языком. По криво татуированной скуле снизу вверх пробежали цифры. Так и не встретив должного интереса, сопляк пожал выбеленными химией плечами и скрылся на тонущей в людях улице.
– Где массив, Крест? Хочу увидеть, ради чего пиджаки разберут меня на органы. Надеюсь, не притащил с собой?
– Я не… такой уж дурак, Тео… Он в обесточенной ячейке, ты знаешь где. Ключик… тут… – мягкое похлопывание по карману моего плаща. – Вскрой, а я… – Кашель надрывный, дрянной, булькающий. – Я найду кому продать. Любая информация чего-то стоит, главное, – Крест медленно поднялся по мокрой кирпичной стенке, – знать, что продаёшь.
Он улыбнулся и побрёл во тьму. Выбора мне «братишка», похоже, не оставил. Либо я успеваю продать кота в мешке и купить на вырученное белый лист, либо меня находят бывшие работодатели Криса и устраивают очередной
– Очаровательный @%№ть вечер, – с хрустом вправляя палец, констатировал я.


Старый эскалатор был скользким от дождя. Света тут практически не было. Только впереди за наглухо заклеенным агитками КосКо / CosKo вертикально ориентированная международная аэрокосмическая корпорация основана 7 августа 2025 на базе китайско-французской CNES. Дата фактического банкротства: 19 июля 2048 смотреть крах проекта века: Ark 3 на Neoflix/ поворотом оранжевым пламенем подрагивал живой огонь. Должно быть, у плесени пока ночь – огни над входом потушены.
– Я закончила. Первая фаланга правого мизинца сломана, Тео, степень повреждения третья – незначительная, признаков инфекции нет, лечение полностью покрывается полисом 34367678UMI, немедленное медицинское вмешательство не требуется. Надпочечники простимулированы, норма выработки увеличена на 0,7 процента, локализован участок нейронных…
– Слишком много слов 姉さん (nēsan) , – раздражённо пробормотал я.
– Не за что, Тео… Будь осторожней.
Возле турникета, закутанный в пару слоёв клеёнчатой упаковки, у горящей урны сидел Склера и шмыгал впечатляющего размера носом.
– Драная сырость… Кто здесь? А ну подай голос? – Шаг навстречу, громкий, шаркающий, вежливый. Старик принюхался, и грязное лицо расколола желтая щербатая улыбка. – А… Всего лишь ты… – руки у него дрожат, он делает глоток из уголка пакета, дрянь льётся на бороду. – Какого ты тут шляешься, дырявый?.. Никак решился? Давно пора, в тебе всегда было что-то такое… У всех, кто туда уходит в конечном счете есть кое-что общее – глаза мёртвые. Мертвее моих, – булькающе хохотнув, он протягивает мне воняющий сивухой пакет, в котором перекатывается что-то маслянисто-жёлтое. Я качаю головой.
– Не дождёшься, #ер старый, сегодня я там не останусь…
– А зачем тогда? Заблудишься – утопнешь – всплывёшь, где, а со Склеры потом спрос, мне в участке пайку после не выдадут.
Достаю из сумки стеклянную бутылку Сойки /этил; вода средней очистки; краситель синий пищевой «индиго 677»/ метанол – 1,75%/.
– Пропусти, Склера, я сегодня совсем не в настроении.
– Прижало?
– А есть другие причины спускаться?
Со скрежетом он отполз вбок, оставляя на полу бурый след /сукровица; продукты разложения органики; гидравлическое масло – синтетика/.
Протез он так и не заменил.
– Я ведь вытряс тебе страховку, Склера. Месяц назад…
Он улыбнулся и извлёк откуда-то из вонючих глубин потрёпанную книгу/ Дейл Карнеги: “Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей”/ и, вырвав с десяток страниц, зашвырнул их в огонь.
– Мне не светит «долго и счастливо», дырявый. Под ноги смотри. Скользко.


Книга старая, из настоящей бумаги – выставь он ее на аукционе, вырученные средства могли бы обеспечить старику пару лет беспечной жизни, но он её продать всё равно не сумеет.
Ты всегда знал, как делать правильные подарки, старина Крис.


– Тео?
– Да.
– Связь с сервером нестабильна, подтверди переход в локальный режим?
– Валяй.
– Локальный режим активен, объём буфера записи семь часов сорок восемь минут и шесть секунд. Освободить место?
– Нет, мы ненадолго... Я надеюсь.


Шумела вода, по тоннелям внизу нёсся целый поток. Точил бетон. Вокруг разливалась темнота и сладковатый запах гнили.
Рука скользит по мокрой стене, стена плавно изгибается.
– Лив, ты тут?
– Да, Тео, я всегда рядом.
– Знаешь, что несколько лет назад здесь ещё ходил состав – пустой, конечно. Какой-то сбой в старом железе. Поезд проносился по кольцу каждые пять часов безостановочно. Пока не сгнили под водой рельсы…
– Я этого не знала, Тео. Мне следует добавить правки в библиотеку?
– Иногда во сне я всё ещё вижу это. Вижу, как составы гнилого железа, создавая перед собой огромную волну, прошитую электричеством, затапливают станции плесени, смывая всю грязь, что мы сюда притащили, и с бешеным скрежетом уходят во тьму. И я просыпаюсь, чувствуя, что стал чище. Так, будто всё в мире правильно. Всё на своих местах.
– Как думаешь 姉さん (nēsan) это хоть что-то значит?
– Я… Я не знаю... Тео /Сеть недоступна. Запрос сохранён/

– Удалить запрос.


Впереди замаячил рассеянный свет. Шум воды стал ближе. Я и забыл, как много их тут. Палатки, бесформенные, грязные. Запах множества тел, крови, дерьма и сырости, запертый, почти неподвижный, если бы не поток воды внизу. Фильтр не спасал.
Плесень, к счастью, спала. Они вообще много спят.
Вскрытая оплётка магистрального кабеля свисает со стены, куча оплавленных проводов сгоревшими венами тянется куда-то вниз, к потухшему сердцу.
– Раньше их постоянно отрезали от сетей, но с тех пор, как тоннели затопило окончательно, сюда больше никто не суётся. И жилы срослись вновь.
– Кража электроэнергии подпадает под статью 7/17 свода правонарушений Юнион-Сити и преследуется в установленном порядке. Я должна сообщить в отделение неправомерного расходования частных ресурсов.
– Ну раз должна…
Я улыбнулся тьме.
– Сеть недоступна. Запрос сохранён.
Ископаемые ртутные лампы неровно мерцали, выхватывая из тьмы опухшие ноги, кучи тряпья и пластика. Испуганные глаза на грязном лице за дырявым пологом.
Подношу к губам палец. Зелёные огоньки исчезают. Иду аккуратно, переступая через тела.
Верхний ярус, бывший когда-то центральным транспортным хабом старого города, теперь полностью забит палатками. Высокий сводчатый купол тонет в кромешной тьме. Откуда-то доносятся стоны, где-то раздаётся тихий кашляющий смех. Глухая возня. Плесень сегодня спит беспокойно.
– Скоро, очень скоро они проснутся. И нам бы убраться отсюда до этого. Лив, отрежь пару часов.
– Хорошо, Тео.
Спускаемся.
От воды пахнет свежестью, воздухом. Холод ломит колени. Приходится идти быстро и шумно, но поток бешено ревёт, заглушая шаги. Дальше в тоннеле три года назад застрял состав. Вода через месяц-другой уйдёт, плесень сползёт вниз, забросает дерьмом всё, до чего дотянется, а оттуда хлынет и на другие станции, вытесняя еще глубже под землю тех, кто не сможет сопротивляться – больных, стариков и калек. Когда вода остановится, это место превратится в тухлое болото. Охотничьи угодья – однажды нарочито небрежно обронил старый шутник Склера, хищно облизывая губы.
Здесь и находились старые камеры хранения. Хорошее место, чтобы что-то спрятать.
И худшее из возможных, чтобы что-то найти.
Я споткнулся, едва не окунувшись с головой в стылую муть. И упал бы, если бы не борд, с которого на меня уставился выцветший портрет – бледная чинки держала перед лицом руку с огромным уродливым линком . Шестой модели, кажется. Из тех, что неожиданно и стремительно отторгались на десятый-одиннадцатый год, породив целое поколение одноруких калек с остро прогрессирующей нейродегенерацией.
«F-link – Завтра делает нас лучше» – гласила надпись.
Отчаянный вопль разбился о стены и эхом пронёсся по тёмному перрону. Я вздрогнул и ускорил шаг.
– Надеюсь, это не ты, зелёные глазки. Лив, время?
– Час сорок два, Тео. Адреналин вдвое выше нормы, применить ингибитор?
– Не надо, побереги на случай проблем. У меня всё нормально. Наверху просто ранний завтрак.
– Замечательно, Тео. Может, тогда сделаем заказ? /сеть недоступна/
Ржавая рабица перекрывала небольшой подъём. Он ощупал сетку и нашёл стяжки, похоже, Крест расстарался – как попало замотал всё толстенной проволокой.
Тут было сухо, вода лишь недавно начала опускаться – на нижних ячейках остался характерный след. Длинные ряды уходили во тьму, широкое низкое помещение воняло сыростью и железом. ИК-фонарик выхватывал из темноты бледные цифры. 23229, 23230, 23231, 23232. Крест и тут в своём репертуаре – любит симметрию. Дело осталось за малым – посмотреть, что же именно притащил на хвосте этот любитель палиндромов. И почему вот уже пару недель так лихорадит отдел инбезовцев Гинзокорп. Наверное, надо было сдать идиота и забрать свои чейны , но слишком велик риск, что вместо обладания приличным счётом, а может и вместе с ним, меня внезапно и необъяснимо коротнёт во время одной из прогулок по сети. Потом по запаху найдут сидящим в кресле посиневший раздувшийся овощ с мёртвой ЦНС и со слюнями на брюхе. В бесконечных архивах Гинзо-Саттори скопилось слишком много чужих секретов, чтобы так рисковать.
Он ещё раз нащупал в кармане игральную карту. На рубашке в уголке мелкой иглой были набиты цифры. Пять знаков. Остроумно – осязание, в отличие от зрительного паттерна, неинформативно – нейрокоммы нашего с Крисом поколения считывают мелкие тактильные импульсы через раз, а где нет риска – там нет проблем. С номером ячейки ясно. Теперь код.
– Дама треф? Значит, будем гадать.
3333 – Щёлк. Мимо.
Может... если так.
Щёлк. Серьёзно, Крис? Дважды очко? В каком месте я должен смеяться?
Из ячейки на пол посыпались рассохшиеся книги, пахнуло давно забытым – старой отцовской библиотекой, в которой мы с Лив вечно пропадали в поисках чего-то неуловимого. И где среди уютных осколков старого мира нашли когда-то прибежище.
В дальнем углу завернутый в свинцовый фартук лежал чёрный кирпич.
– И что это за たわごと (tawagoto) , по-твоему?
– Я… /сеть недоступна; запрос отклонён/ Я не знаю, Тео, прости. В локальном архиве нет ничего подходящего под описание.
Чёрная коробка, увесистая, со смещённым центром тяжести. Без разъёмов, без маркировки. Без подсказок. Тёплая. Он вздрогнул.
– Лив? Время?
– Час ноль пять.
Странный массив. Может, что-то военное. Во что же ты снова вляпался, Тео?
Руки задрожали. Перчатка упала, пронзительно звякнув большим позолоченным джеком по грязной плитке.
Я прислушался.
Тихо. Лишь шум воды вдалеке.
-くそー (Kuso ̄) Придётся теперь обработать.
Нет, чёрт с ним. Лучше заражение и антибиотики, чем чаепитие с плесенью. Джек с мягким щелчком входит в порт на запястье. Ультрафиолетовая волна пробегает по контуру пальцев.
– Пощупаем.

Часть 2
Поводок Гелиоса Часть 2

Часть 3
Поводок Гелиоса Часть 3