Creepy Reddit

Я мертв вот уже пять недель, но ощущения совсем иные, чем вы могли бы подумать.

Безусловно, я не умер на самом деле, если бы это было так, то я не смог бы написать эту историю о том, что со мной произошло. Тем не менее, юридически я был признан мертвым. После смерти доказать, что ты жив, на удивление сложно.

Событие, ставшее причиной моей «смерти», произошло три месяца назад. Я должен был успеть на поздний рейс из аэропорта округа Уильямсон в Сент-Луис. После увольнения из армии я работаю следователем по страховым случаям, и поэтому моя работа охватывает все Соединенные Штаты. В год я совершаю около 250 перелетов, из-за чего бываю в самых отдаленных и маленьких аэропортах. Уильямсон небольшой, но не самый маленький из тех, в которых мне приходилось бывать.

Я приехал в аэропорт в 18:00, чтобы успеть на рейс в 21:45. Перекусил сэндвичем в ресторане, сделал несколько звонков и занялся административными делами. В аэропорту было тихо, но вокруг было достаточно людей, чтобы происходящее казалось еще более странным.

Объявили, что мой рейс задерживается, и виной тому «технические проблемы». Поскольку мне не чужды задержки, я просто достал свой киндл и начал читать книгу. Должно быть вскоре я задремал.

– Извините, сэр.

– Что? – Я был застигнут врасплох. Надо мной стояла ярко накрашенная стюардесса, от нее исходил сладкий, липкий и навязчивый аромат.

– Простите за беспокойство, сэр, но началась посадка на рейс в Сент-Луис.

– Большое спасибо.

Я огляделся. Все остальные, должно быть, уже сели в самолет. Аэропорт был пустынным, свет погашен, жалюзи опущены, точно город-призрак. Наручные часы показывали 23:53, гораздо позже, чем я ожидал.

Поднявшись на борт самолета, я понял что он пуст. То есть совершенно пуст. Я уже много раз летал с одним или двумя попутчиками, но никогда не летал в одиночестве.

Стюардесса вежливо проводила меня до места, указанного на билете, несмотря на то, что я мог сесть где угодно, и это не имело бы значения. Я поспешно убрал куртку и ноутбук в отсек для ручной клади.

Пока я читал книгу, стюардесса провела демонстрационный инструктаж по технике безопасности.

Взлет прошел гладко, но когда мы набрали определенную высоту, я почувствовал знакомое нарастающее давление в ухе и сглотнул. Всем знакомо ощущение, когда закладывает уши, но это было одновременно и знакомо, и совершенно иначе.

– Сэр, вам нужно пристегнуть ремень безопасности. – Слова были четкими, но голос был глухим, похожим на шепот.

Я обернулся в сторону голоса, ожидая увидеть стюардессу позади себя. Но ее там не было. Наклонившись в проход я увидел ее в передней части самолета. Я находился всего в 6 рядах сзади, так что, наверное, мог бы услышать ее голос и отсюда. Но я был уверен, что он доносится именно позади меня.

Я решил, что это какой-то обман акустики, что мои собственные звуки отдаются эхом в пустом самолете, но когда я поднял голову, знак ремня безопасности не горел. Я пожал плечами и вернулся к книге.

Полет прошел без происшествий, фоновый гул кондиционера в сочетании с моей усталостью и заметным освещением салона создавали сонное настроение.

Когда вдруг начали снижаться, у меня снова заложило уши.

– Простите, мисс, что происходит? – На сей раз это был мужской голос, чистый, но в то же время словно неземной шепот.

Ситуация начинала казаться очень странной, я видел, что в самолете больше никого не было.

– Не о чем беспокоиться, сэр, просто сохраняйте спокойствие и пристегните ремень безопасности, это просто турбулентность.

Самолет действительно начало слегка потряхивать, когда он опускался сквозь облака.

Голоса стали звучать громче, к ним присоединились другие. Теперь они были шумными и нервными.

– Прошу всех сохранять спокойствие и сидеть на своих местах. – Стюардесса говорила громко, стараясь перекричать нарастающую какофонию панических вопросов.

Шепот перерос в крики и плач.

Позади меня слышалась яростная молитва, призывающая безжалостного, ничего не слышащего Бога не позволить Его верному слуге умереть таким молодым, не исполнив обещанного.

Мать плакала, пытаясь успокоить своего плачущего ребенка. Ее успокаивающие слова не могли скрыть ужаса в ее голосе.

По мере снижения самолета шум нарастал, превращаясь в водоворот ужасных звуков.

– Неееееет!

– Пожалуйста, не надо.

– Только не это!

Колеса коснулись земли, и голоса стихли. У меня началась гипервентиляция, пальцы больно впились в подлокотники. На лбу выступил пот.

Я поспешил покинуть самолет, затем прошел через пустынный аэропорт и в конце концов рухнул в постель в своем безымянном, и абсолютно безликом гостиничном номере. Лежа в тихой и спокойной темноте, я пытался объяснить себе случившееся. Видимо это был какой-то приступ паники, какой-то разовый приступ тревоги из-за посадки, которую я совершал десятки раз в месяц. Мне удалось убедить себя в этом, и я, поддавшись усталости, уснул.

Во сне я слышал стоны боли и страдания. Затем наступила тишина.

Утро принесло ощущение нормальности. Я спускался на лифте, чтобы поспеть к завтраку.

– Как холодно!

Я обернулся на слабый шепот, уже зная, что в лифте со мной никого нет.

Когда я ехал на следующую встречу, то услышал по радио в арендованной машине новости о крушении. Это был рейс «Кейп Эйр», утренний самолет из округа Уильямсон в Сент-Луис. Из двадцати семи пассажиров, находившихся на борту, никто не выжил.

– Где ты? – раздался призрачный голос, как будто он исходил не из радио, а с сиденья позади меня.

Я посмотрел в зеркало заднего вида - пусто, но меня это не убедило. Я чуть не свернул с дороги, перегнувшись через кресло, чтобы осмотреть заднюю часть машины.

Только вернувшись вечером в аэропорт Сент-Луиса, я понял, что потерял паспорт. Для внутреннего перелета он мне не понадобится, так как хватит и водительских прав, но потерять его было неприятно.

Вернувшись домой на следующий день, я позвонил в отель в Сент-Луисе. Они извинились, но паспорт не был найден сотрудниками службы уборки. Вспомнив, что я предъявил его при посадке на рейс до Уильямсона, понял что единственная альтернатива - я забыл его в самолете.

Прозвучал звук соединения.

– Здравствуйте, я думаю, что, возможно, оставил свой паспорт на борту самолета, вылетевшего два дня назад.

– Вы должны быть здесь, с нами. Здесь так холодно. – Послышался шепот в трубке.

– Что?

– Я просто перевожу вас на наш отдел потерянного имущества, сэр. – Повторила женщина.

– Здравствуйте, отдел потерянного имущества «Кейп Эйр». Чем я могу вам помочь?

– Здравствуйте, меня зовут капитан Лайонел Синклер. Я думаю, что мог оставить свой паспорт на одном из ваших рейсов два дня назад.

– Хорошо, сэр, какой это был рейс?

– Рейс 21:45 из Уильямсона в Сент-Луис, номер рейса 9K1114.

– Присоединяйтесь к нам.

– Простите?

– Я просто проверяю нашу базу данных, сэр.

Наступила долгая пауза, я слышал стук клавиатуры.

– Сэр, не могли бы вы еще раз подтвердить дату вашего рейса?

– Среда, 21 марта, 21:45, рейс Уилламсон - Сент-Луис, номер рейса 9K1114.

– Простите, сэр, не могли бы вы подождать.

– Здесь так холодно, а у вас так тепло.

– Алло, это мистер Синклер? – спросил новый голос.

– Капитан Синклер. – нетерпеливо поправил я.

– Извините, капитан Синклер. Могу я, пожалуйста, уточнить детали рейса, на котором, как вы думаете, вы потеряли свой паспорт?

– Конечно. – сказал я, едва пытаясь скрыть свое разочарование, пока повторял детали.

– Капитан Синклер, боюсь, этот рейс был отменен 21 марта из-за технической неисправности самолета. Невозможно, чтобы вы летели этим рейсом, может быть, это был другой день?

– Вы должны были быть с нами.

– Я не ошибаюсь. Я летел этим рейсом. Сейчас я смотрю на корешок своего посадочного талона. У меня есть чек из ресторана в аэропорту Уильямсона и чек из отеля, в котором я остановился в Сент-Луисе в ту же ночь. Этого не могло быть, если бы я не летел этим рейсом. – Раздосадованный и взвинченный последними днями, я выходил из себя из-за этой глупой женщины.

– Сэр, вечерний рейс был отменен, а самолет, который должен был совершить этот рейс, попал в аварию на следующее утро. Возможно, вы слышали об этом в новостях? Вы не могли лететь этим рейсом.

Разговор закончился после еще большего замешательства и вспышки гнева.

В тот же день мне домой позвонили из полиции. Чуть позже они приехали, чтобы рассказать моей жене, что, к сожалению, я был зарегистрирован как пассажир этого рейса, что на месте крушения были найдены обгоревшие остатки моего паспорта и что единственные неопознанные останки из двадцати семи пассажиров, находившихся на борту, скорее всего, принадлежат мне. Представьте себе их удивление, когда они увидели, что я нахожусь дома, в целости и сохранности.

– Они знают, что вы должны быть здесь, с нами. – сказал мне шепчущий голос, пока офицеры беседовали со мной.

Так началась путаница с тем, жив я или мертв.

Зубная карта неопознанной жертвы совпала с моей. Хотя у меня сохранились водительские права, фотография на них была старой и, по мнению полиции, ничего не доказывала.

Записи с камер наблюдения в аэропорту не помогли. Хорошо видно, как я вхожу в аэропорт, однако, когда объявляют об отмене рейса, нет четких кадров, на которых я выхожу из аэропорта.

Я совершил несколько поездок в местный полицейский участок, и меня попросили отправить корешок билета в Службу безопасности аэропорта для проверки. Там все были в недоумении: корешок вполне настоящий, но они настаивают, что рейс никогда не вылетал.

Через семь недель этой неразберихи было получено разрешение на проведение теста ДНК. Мой ДНК был в архиве благодаря программе, в которой я участвовал во время службы в армии. Я надеялся, что все быстро прояснится. К сожалению, все закончилось катастрофой. Анализы моего и неопознанного тела совпали с ДНК из военной базы. При этом моя собственная ДНК совпала на 95 %, а ДНК трупа - на 99 %.

Из-за этого «доказательства» во вторник, 15 мая 2018 года, я был признан юридически мертвым, и полиция немедленно начала расследование моей истинной личности.

С момента признания меня мертвым голоса стали более четкими, более частыми. Их тон изменился.

– Ты больше не нужен живым.

– Теперь ты можешь присоединиться к нам.

– Мы скоро придем за тобой.

– Нам нужно твое тепло, ведь здесь так холодно.

Я много смеюсь. Смеюсь для того, чтобы не разрыдаться и не сойти с ума. Мир считает меня мертвым, а в моей голове звучат голоса. Моя жена стала странно на меня смотреть. Я вижу недоверие в ее глазах.

Теперь это уже не просто голоса. Я вижу мелькающие тени и отражения в зеркалах, ужасные существа, обожженные, сломанные и дрожащие от холода.

Несколько вещей беспокоят меня не только с точки зрения здравомыслия. Кто этот таинственный обугленный труп, который генетически претендует на мою личность больше, чем я? Что мне нужно сделать, чтобы доказать, что я жив и что я тот, за кого себя выдаю?

Но больше всего меня беспокоит мой статус мертвеца. Если убить того, кто мертв по закону, преступление не может быть совершено или даже расследовано.

А голоса продолжают твердить, что скоро придут и заберут меня.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я уже собирался закрыть приложение, когда заметил, что они ведут себя странно, почти жутко. И когда я говорю «почти» жутко, я имею в виду чертовски жутко… Они сидели на кровати вместе и просто смотрели в камеру пустыми, безэмоциональными взглядами. Ночное изображение чёрно-белое, поэтому у них были белые, жуткие глаза. Они вообще не двигались, если не считать видимого дыхания, просто сидели и смотрели в камеру.

Я закрыл приложение и позвонил жене, чтобы убедиться, что всё в порядке. Обычно мне некогда звонить домой с работы, так что в каком-то смысле это было приятно.

Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем жена сняла трубку. Похоже, она крепко спала,  хотя на камере выглядела вполне бодрой.

— Привет, — сказал я. — Ребята, вы в порядке?

— А? Да. Бадди (так зовут нашего сына) пришёл ко мне минут 15 назад. Он выглядел напуганным, поэтому я сказала, что он может поспать с мамой.

Я пришел в замешательство, потому что минуту назад видел их обоих в его комнате. Прошло  не больше минуты с тех пор, как я закрыл приложение и начал звонить.

— Подождите, так вы, ребята, в постели?

— Да, я сразу же снова заснула. Все в порядке? Все продолжают меня будить, — проворчала она с ноткой раздражения.

— Подожди секунду. — Я включил громкую связь и открыл приложение, надеясь, что увижу пустую комнату.

Пока приложение загружалось, я, признаться, изрядно напрягся. Я не испытывал ничего подобного с тех пор, как учился в школе — сердце прямо подпрыгивало к горлу.

На экране смартфона моя жена и сын сидели на кровати и смотрели в камеру такими же бесстрастными взглядами.

— Алло? — переспросила жена.

— Вы, ребята, уже в постели, верно? — неуверенно спросил я.

— Да, мы пытаемся уснуть.

— Ну, я смотрю в его камеру и вижу, как вы вдвоём сидите на его кровати.

— А? Нет. Мы в нашей постели, — сонно ответила жена.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, но я смотрю на его кровать, а вы двое там.

— Подожди, — вздохнув, сказала она и замолчала на секунду — пока включала камеру на телефоне.

Я услышал ее шумный испуганный вздох. Как будто она втянула в себя весь воздух в комнате, заполнив им лёгкие до отказа. Я нечасто слышу такие вздохи от своей жены, обычно это случается, только когда она по-настоящему напугана, например, во время ужасных сцен в кино. Или однажды, когда мы буквально на секунду отвернулись от нашего сына, а он оказался у почтового ящика в нескольких сантиметрах от дороги.

После этого я услышал шорох простыней, и связь оборвалась.

Конечно, я был в ужасе, а поэтому немедленно перезвонил. Никто не ответил, и мне предложили оставить сообщение на голосовую почту. Я перезвонил снова. И снова, и снова! Но никто мне не отвечал. Наконец, примерно через четыре минуты, жена сама перезвонила мне. Я Уверяю, эти четыре минуты показались мне 40 годами!

— Эй, что происходит?! — заорал я.

Она плакала навзрыд, и я не понял ни слова из того, что она говорила.

— Остановись! Притормози хоть на секунду, — взмолился я.

Жена всхлипнула и, стараясь не плакать, выговорила, что они в машине и едут к её родителям. Посмотрев на камеру и увидев, что на ней, она схватила нашего сына и бросилась вниз по лестнице, выбежала за дверь и даже не закрыла гараж.

— Не беспокойся об этом, — сказал я. — Я подъеду, когда закончу работать, и закрою ее.

Мы живем в целом в безопасном районе, поэтому меня не слишком беспокоили незакрытая дверь в гараж.

— Ты туда не войдёшь! — испуганно вскрикнула она.

— Ладно, черт с ним, не войду, — согласился я, чтобы ее успокоить.

— Почему мы на камере? — спросила она. — Это запись?

— Я не знаю, — ответил я. — Я продолжу наблюдать и подумаю над этим. Передай Бадди наши кодовые слова.

У нас есть кодовые слова, потому что мы зануды. Мы видели слишком много фильмов про самозванцев, поэтому давным-давно решили придумать друг для друга кодовые слова, чтобы можно было понять, если кто-то попробует выдать себя за одного из нас. Конечно, мы считали это игрой. У нас есть несколько кодовых слов и история из трёх предложений, которую мы рассказываем вместе, поочерёдно произнося по одному предложению. Я услышал, как жена просит сына произнести то, чему мы его научили. Он хихикает, когда произносит эти слова (он делает это каждый раз, когда мы тренируемся) — думает, что это шутка.

По крайней мере мы убедились, что перед нами наш сын… Жена произнесла свою часть истории, чтобы я не сомневался: она это она. Мы придумали эти слова как шутку, как игру. Я и подумать не мог, что когда-нибудь нам это по-настоящему пригодится! Невероятно.

Жена благополучно добралась до родителей, но ей все равно не хотелось вешать трубку. Я сказал, что мы разберёмся с этим утром, что это, наверное, просто сбой камеры. Она ответила, что не очень-то в это верит. Когда она выбегала из дома, ей пришлось пробежать мимо комнаты Бадди, и дверь туда была открыта. На задней панели камеры есть маленький мигающий индикатор, который показывает, что она подключена к интернету. Он излучает совсем немного света, но все же в комнате не полностью темно. И когда жена пробегала мимо двери, то краем глаза увидела тёмный силуэт, который мог быть человеком, сидящим на кровати. От этих слов у меня по спине пробежали мурашки…

Успокаивало меня только то, что жены и сына нет дома, что они в безопасности — иначе я сбежал бы с работы в ту ночь. Это были долгие четыре часа, но я продолжал проверять камеру при каждом удобном случае. И действительно, они все еще сидели на кровати, уставившись в камеру бесстрастными взглядами.

Я изучал их, чтобы понять, есть ли какая-нибудь закономерность в их дыхании и моргании. Их дыхание было ровным и выглядело нормально, потому именно моргание подсказало бы мне, было ли это просто какое-то странное видео с зацикленным во времени изображением или нет. Я пристально смотрел на телефон и считал секунды между каждым миганием. Ведь если это цикл, то мигать они должны равномерно, каждый раз в одно и то же время.

В их моргании не обнаружилось никакой системы, оно было беспорядочным и случайным, как и должно быть у человека, когда он моргает. Проходящие часы окончательно убедили меня, что это не циклическое видео. Окно в комнате сына видно на камере, и к утру в нем стало светлее. Шторы там пропускают ровно столько света, чтобы камера не вышла из режима ночного видения, но вполне достаточно для того, чтобы можно было заметить восход солнца.

Я пытался понять, что, чёрт возьми, я могу сделать, прежде чем уйти с работы. На ум пришла мысль позвонить в полицию, но я от нее отказался. Во-первых, что я скажу? В моём доме сидит кто-то, похожий на мою жену, но это не моя жена? А если, хуже того, эти неизвестные сущности убьют приехавших полицейских? А отвечать за это придется моей жене?

Подумав, я решал рассказать об этом коллеге. Он твёрдо верил в паранормальное ия надеялся, что он сможет мне что-нибудь предложить. Я показал ему видео и рассказал о произошедшем. И первое, что он сказал, было:

— Это чертовски жутко!

К сожалению, эти слова не сильно мне помогли. И тогда он предложил пойти ко мне домой и все проверить. Он сказал, что мы оба должны посмотреть, будет ли Не-Моя-Жена пытаться вести себя как моя жена. Я ответил:

— Ни за что!

Но он сказал, что мы должны хотя бы подойти к дому, даже если не будем заходить внутрь. Я согласился только потому, что собирался закрыть гараж.

Мы добрались до моего дома и сначала обошли его по периметру. Не знаю, чего мы хотели этим добиться, но я почему-то был уверен: это минимум из того, что нам непременно надо сделать. Все шторы были задернуты, так как утром их никто не открывал, потому мы ничего не разглядели. Я пошел закрывать гараж, и внезапно у меня возникло непреодолимое желание зайти внутрь и разобраться, что же там все-таки происходит. Коллега меня поддержал.

И мы туда вошли.

Мы прокрались через кухню в коридор, где была лестница. В доме было так тихо, что можно было услышать, как падает булавка. Мы остановились у подножия лестницы и подождали несколько секунд. Я снова посмотрел на камеру —  они всё ещё сидели на кровати. Мне никогда в жизни не было так страшно. Мой коллега поставил ногу на первую ступеньку, а я вдруг громко сказал ему:

— Стой!

Он оглянулся и посмотрел на меня вопросительно.

— Забудь об этом, мы уходим, — ответил я на его взгляд и отступил назад, в сторону кухни.

Тогда мы и услышали громкий скрип половиц наверху, в спальне моего сына. У него очень громкая скрипучая половица прямо посереди комнаты, на нее почти невозможно не наступить. Мы с женой всё ещё решаем, стоит ли её чинить. Ведь в случае чего она предупредит нас, если сын, когда подрастет, задумает что-нибудь нехорошее. Например, попытается сбежать или что-нибудь еще в этом роде…

Мы с коллегой рванулись к выходу.

— Ну же, ну же, давай! — кричал я, жестом показывая коллеге, чтобы он шевелил задницей.

Мы выскочили из дома примерно через две секунды. На улице я проверил свой телефон: на кровати сидел только Не-Мой-Сын с таким же пустым взглядом. Не-Моя-Жена ушла.

— Срань господня! — выругался коллега.

— Это было чертовски глупо с нашей стороны, — кивнул я — Не говори моей жене, что мы заходили внутрь. Она ужасно разозлится, если об этом узнает.

Я закрыл дверь с помощью пульта дистанционного управления, который лежал у меня в машине. И, прежде чем уйти, снова посмотрел в камеру. Не-Моя-Жена снова сидела на кровати с Не-Моим-Сыном, они оба снова тупо смотрели в камеру, моргая каждые несколько секунд.

Это было четыре дня назад. Не-моя-жена и Не-мой-сын всё ещё сидят на кровати и смотрят в камеру. Они не сдвинулись ни на миллиметр. Мы, очевидно, не вернулись домой. Что нам делать?

Оригинал

Он один на холодном острове и надеется найти там людей, но находит только мертвецов, тайну смерти которых надо непременно разгадать… Моя книга «Мертвая зыбь»

— Эй! — крикнул я, но мальчишка меня не услышал.

Я ускорила шаг, но автобус тронулся, пыхнув черным дымом из выхлопной трубы.

— Эй! — снова закричала я, отчаянно размахивая руками.

Из бокового зеркала на меня глянул водитель автобуса — он всегда был суровым стариком, так что я не удивилась, когда он с укоризной пожал плечами, словно говоря: «Слишком поздно, деточка!». Автобус прибавил скорость, а я осталась позади, расстроенная, подавленная и обиженная.

Школа находилась примерно в двадцати минутах езды от автобусной остановки — путь не близкий. У меня не было денег, я никогда раньше не ездила на общественном транспорте, а потому от мысли, что придется ехать на рейсовом автобусе, меня охватывала паника. Я знала, что мама убьет меня, как только учительница позвонит ей и скажет, что я «прогуливаю» школу. Я села на бордюр, глубоко вздыхая.

До сих пор не могу объяснить, что в ту минуту показалось мне странным, но что-то явно было не так. Я чувствовала, как по спине бежит холодок, и это не имело никакого отношения к ветру, хотя в тот день он был ощутимым. Еще больше я забеспокоилась, когда в вое ветра мне почудились мучительные крики, будто доносившиеся издалека. Я подняла глаза и заметила потрепанный грязно-коричневый пикап, который медленно ехал по улице в мою сторону. Не знаю, почему я не убежала, увидев его. Я просто сидела и смотрела, как пикап подъехал прямо ко мне и остановился. Окно со стороны водителя было опущено, и я увидела морщинистого старика в грязной красной кепке, который смотрел на меня. Он улыбнулся мне беззубым ртом, прежде чем заговорить.

— Что случилось, малыш? — спросил он.

— Я опоздала на автобус, — ответила я упавшим голосом.

Мужчина еще мгновение смотрел на меня, прежде чем сказать:

— Тебя подвезти?

Да, меня учили никогда не разговаривать с незнакомцами и тем более не садиться в их машины. Тем не менее я была отчаявшимся десятилетним ребенком, оказавшемся в безвыходном положении.

— Ага, — кивнула я, схватила свой рюкзак и подошла к пассажирской двери. Не долго думая, запрыгнула внутрь и захлопнула за собой дверцу.

Внутри грузовика было грязно: на полу валялись банки и старые упаковки от еды, а запах был невыносимым. Я закашлялась и потянулась, чтобы опустить стекло.

— Извини, малыш. Это окно не работает, — сказал старик. — И дверь изнутри тоже не открывается.

Я посмотрела на него, а он пристально посмотрел на меня. В его темных глазах мелькнула улыбка, и я почувствовала себя очень неловко.

— В какую школу ты ходишь? — спросил старик, и я рассказала ему, куда ехать.

Он снова улыбнулся и тронулся с места. Я глянула в зеркало заднего вида и заметила, что с него свисает радужный браслет маленькой девочки. Накатил страх, который скрыть мне не удалось, и, хотя я быстро отвела взгляд, старик заметил, что я увидела браслет.

— Ах, это? — Он растянул губы в печальной улыбке. — Это принадлежало моей дочери Джессике. Я думаю о ней каждый день.

Он протянул руку и погладил браслет. Я нарочито уставилась в окно — и тут же увидела, что едем мы совсем не тем путем, которым обычно ехал школьный автобус.

— Что... что с ней случилось? — оцепенело спросила я, поборов страх и решив быть вежливой.

Старик молчал несколько долгих секунд, прежде чем ответить:

— Ну… Она погибла… хм… в автокатастрофе, — ответил он, запинаясь. — Дороги опасны, знаешь ли. Особенно в этом городе.

С каждой секундой сердце у меня стучало все чаще и громче. Я подумала с надеждой, что старик, возможно, соврал насчет неработающей двери, и собиралась потянуть за ручку.

— Сколько вам лет, юная леди? — снова заговорил он.

— Десять, — быстро ответила я, пытаясь скрыть свое беспокойство, но безуспешно. Старик ещё несколько минут молча смотрел только на дорогу впереди.

— Да... именно столько лет было моей Джессике, когда она погибла. — Он потянулся к моей ноге, и я инстинктивно ее отдернула.

И покраснела, когда поняла, что старик просто тянется к пачке чипсов, которая лежит на сиденье рядом со мной.

— Ты в порядке? — спросил он, отправляя чипсы в рот.

Я медленно кивнула, так же медленно опуская ногу на пол и отворачиваясь к окну. И тут! О чудо! Мы были совсем рядом с моей школой! Как же мы так быстро до нее добрались? Должно быть, старик ехал по прямой, а школьный автобус собирал детей с разных улиц.

Пикап остановился перед воротами школы, и старик выпрыгнул наружу. Обошел машину и открыл мне дверь — не соврал, изнутри дверь действительно не открывалась. Я выбралась на тротуар и посмотрела на морщинистое лицо старика.

— Спасибо, что подвезли, мистер, — не пряча радости, сказала я.

Старик кивнул и снова мне улыбнулся:

— Нет проблем, милая.

Он сел обратно в пикап и уехал. Я смотрела ему вслед, гадая, что, чёрт возьми, только что произошло. Что подсказывала мне моя десятилетняя интуиция? Этот человек оказался совершенно безобидным, иначе бы я сюда не добралась…

Я покачала головой и вошла в школьные двери.

И столкнулась с директрисой, спешившей мне навстречу — она смахивала слезы с бледного лица, в спешке задела мое плечо, но даже не заметила этого. У входа в раздевалку плакали две молодые учительницы, а рядом с ними стоял учитель физкультуры, сжимая кулаки и катая желваки по скулам. Лицо у него было беспомощным и, наверное, испуганным.

Я узнала, что произошло, немного позже. Школьный автобус, на который я опоздала, так и не доехал до школы. На виадуке на его полосу выехал встречный грузовик, водитель резко повернул, уходя от столкновения, автобус пробил ограждение и перевернулся вниз. Никто из детей не выжил.

Однако до сих пор мне не дают покоя слова старика «Дороги опасны, знаешь ли. Особенно в этом городе».

Оригинал

Мой собственный рассказ «Карачун» — о силе, укорачивающей день и ведающей безвременной смертью…

Мой сосед - Генри Джонсон уезжал из города на две недели. От него только что ушла жена, и нужно было проветрить голову. Так что он попросил меня последить за домом. Будучи безработной студенткой колледжа, я согласилась.

В мои обязанности входило ухаживать за 17-летним Африканским Серым попугаем Джонсонов по кличке Сникерс. Мои знания о птицах не самые обширные, но хозяин оставил подробные инструкции по уходу.

В первый вечер работы я решила остаться на несколько часов. Мне нужно было закончить проект, а большой и пустой дом Джонсонов казался идеальным местом для учебы. Накормив и напоив Сникерс, я устроилась на диване.

Но не прошло и нескольких минут, как она отвлекла меня.

– ОСТАНОВИСЬ!

Я обернулась. Сникерс стояла на своем шесте и смотрела на меня серым глазом.

– ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ! – повторила она.

Закатив глаза, я вернулась к сборнику задач. Дифференциальные уравнения. Почему я опять решила стать инженером? Постучав карандашом по странице, я задумалась, может, пора сделать еще один перерыв на перекус?

– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ!

Сникерс перепрыгивала с одной жердочки на другую, покачивая головой, так беззаботно. Но от того, как это было произнесено, по спине побежали мурашки. Она явно подражала кому-то, попавшему в беду. Наверное, просто повторяет слова из фильма, подумала я про себя.

Но как же я ошибалась.

– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ. ГЕНРИ, ОСТАНОВИСЬ!.

Генри.

Имя хозяина дома. Генри Джонсон.

Я повернулась и уставилась на попугая. Она посмотрела на меня в ответ и несколько раз свистнула. После чего продолжила.

– ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ, ГЕНРИ, ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ!

Кровь застыла в жилах. Я уставилась на попугая, сердце колотилось в груди. Что именно здесь произошло? Что она повторяет?

Набрала родителям. Но они, похоже, не разделяли моего беспокойства.

– У твоей тети Шейлы был попугай, - сказал папа. - Эта птица улавливала всевозможные безумные слова. Фильмы, телефонные разговоры... он кричал, произносил слова на букву «Х», да и не только. Я бы не волновался, Эбби. Особенно если учесть, что Ракель ушла от него и все такое... у них наверняка были серьезные ссоры, которые попугай и запомнил. Не удивлюсь, если он знает словечки и похуже.

И он был прав. В течение следующего часа Сникерс то и дело повторяла «остановись» и «Генри», а также произносила разные другие слова, от ругательств до любезностей и цитат из фильмов. “ИДИ НАХЕР”. “Я ВЕРНУСЬ”. “КАК ТЫ СЕГОДНЯ?”. “COMMENT ALLEZ-VOUS?”

Наконец, около десяти часов вечера, я собралась уходить. Закинула тетрадь в рюкзак, выключила свет и направилась к двери.

– Пока, Сникерс, - крикнул я в темноту и потянулась к дверной ручке...

– ПОЛОЖИ НОЖ.

Я застыла как вкопанная.

Сникерс не было видно, но я слышала, как она мечется по клетке. Когти клацали по металлическим перилам, крылья хлопали в тишине. Может быть, она просто цитирует другой фильм. Может, она...

– ПОЛОЖИ НОЖ, ГЕНРИ, - повторила птица.

Сердце екнуло.

– ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ, О БОЖЕ.

Сникерс была взволнована. Я слышала, как ее крылья бились о металлические прутья клетки. Она прыгала туда-сюда, с жердочки на жердочку, беспорядочно щелкала клювом.

– ОСТАНОВИСЬ, БОЖЕ, ОСТАНОВИСЬ.

Не знаю как долго я там простояла. Секунды превратились в минуты. Но она больше ничего не говорила. Только щелкала, свистела и металась по клетке.

Включив свет и бросив рюкзак на пол, я направилась в спальню Джонсонов.

Генри был предельно ясен в своих инструкциях. Мне нельзя было заходить ни в одну из спален и подвал. Следовало оставаться на первом этаже, несмотря ни на что.

Но я все равно поднялась по лестнице. Осмотревшись, я нашла хозяйскую спальню. Все выгдядело чисто и опрятно, бордовое покрывало ровно лежало на кровати. Я обошла ее, с замиранием сердца надеясь, что все, что я себе представляю, неправда.

Но это оказалось правдой.

Потому что в шкафу я нашла кое-что. Маленькую коробочку, в которой лежал бумажник Ракель Джонсон... и ее водительские права.

Спускаясь по лестнице, чувствовала как ноги предательски дрожали. Сникерс с любопытством смотрела на меня из клетки. Я выключила свет, заперла дверь и почти побежала по тротуару. Как только я вернусь домой, позвоню в полицию. Как только...

Дилинь

Достав телефон, увидела новое сообщение.

От Генри Джонсона.

“Я просил тебя не входить в спальню.”

Я обернулась. Но за спиной простирался только темный тротуар, совершенно пустой. Как он... Ааа. Камера. Конечно. Сорвавшись с места я побежала к дому родителей, стоявшему на углу. Почти добежала...

Дилинь

“Я знаю, что ты видела.”

Я побежала еще быстрее. Ноги громко шлепали по тротуару. Почти на месте...

Дилинь

На этот раз я не смотрела, что там и не останавливалась, пока не оказалась за запертой дверью в родительском доме. И вот тогда, наконец, я прочитала сообщение, которое он прислал.

“Если расскажешь кому-нибудь, пожалеешь.”

***

Я не послушалась и позвонила в полицию. После тщательного обыска в его доме они нашли нечто ужасное.

Тело Ракель в морозильной камере в подвале.

Генри хотел сбежать из города, сделал вид, что уезжает в отпуск. Но нанял меня. Не думаю, что он понимал, что Сникерс может повторить то, что услышала той ночью.

А иногда я думаю, не знала ли Сникерс больше, чем могла сказать. Потому что, судя по всему, она была любимицей Ракель. Еще до того, как они поженились.

Может, она не бездумно все это повторяла.

Может, она пыталась добиться справедливости для Ракель.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Четыре дня назад школьный автобус забрал моего ребенка. Когда он ушел, я просто занялась своими делами, как обычно. В конце учебного дня, стоя на подъездной дорожке, я ждала, но автобус в этот раз не завернул к нашему дому. Я позвонила в школу. Оказалось, что мой сын не появился на занятиях.

– Но он сел в автобус, – нервно сказала я.

Наступила тишина.

– Мы не сомневаемся, что он сел в автобус, – прозвучал ответ, – но это был не наш автобус.

Во мне начал закипать злоба. Голос на том конце провода поспешил заверить меня, что я не одна такая. То же самое произошло с 18 другими детьми сегодня утром, и полиция занимается этим вопросом. Все чего я смогла в итоге добиться это отговорки, мне просто повторяли: “Они работают над этим. В полиции обо всем знают”.

Я постоянно возвращаюсь к тому утру, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но не выходит ничего существенного. Автобус был желтым. Длинным. У него были колеса. Что, черт возьми, я вообще могу еще помнить об автобусе? Он подъезжает, ты целуешь своего ребенка, и все. Пять раз в неделю. Эта рутина въедается настолько, что к дому могла подъехать подводная лодка, и я бы это не заметила.

Три дня назад родители пропавших детей собрались в Центре развлечений, чтобы собраться с духом, поддержать друг друга и погоревать. Все плакали и пересказывали теории, которые вынашивали все это время. Некоторые из них были совершенно безумны. На самом деле между детьми не было никакой особой связи. Они учились в одной начальной школе, жили в одном районе, и все на этом. Некоторые считают, что школа что-то скрывает. Или, может быть, автобусная компания. Но все водители под контролем, а школе это ни к чему. Все местные жители уже знают об этом, и многие родители держат детей дома, пока все не прояснится.

Два дня назад родители обнаружили кое-что в почтовых ящиках. Что-то похожее на обычное почтовое отправление. В маленьком белом конверте лежал рисунок их ребенка. На каждом из них был изображен автобус, проезжающий по какому-нибудь необычному месту. Край скалы. Дно моря. Горящий сарай. Самый густой и мрачный лес. На обратной стороне рисунков курсивом был написан один и тот же текст: «Это всего лишь небольшое путешествие».

Вчера на полпути к Калифорнии полиция сообщила, что нашла поле с восемнадцатью чучелами. На всех была одежда пропавших детей, а на краю поля большими буквами в грязи были вытоптаны слова песни:

КОЛЕСА У АВТОБУСА КРУТЯТСЯ

КРУТЯТСЯ

КРУТЯТСЯ

КОЛЕСА У АВТОБУСА КРУТЯТСЯ И КРУТЯТСЯ ВСЮ ДОРОГУ... ?

Сегодня утром я стояла на обочине, держа в руках сигарету, и ждала, когда приедет автобус. Я делаю это каждый день, утром и после школы. Каждый день мне вдвойне страшнее, чем в предыдущий.

Из-за угла раздается звук мотора и следом выезжает автобус. Желтый. Длинный. У него есть колеса. В автобусе сидят дети.

Но среди них нет моего.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Мне было 25, ей 23. Мы были вместе шесть или восемь месяцев, смотря как считать. В то время я жил у своего дяди, владеющего пабом на окраине города, где я ему и помогал. Она же, переехав в Прагу примерно за полгода до этого, жила в центре в квартире, которая поначалу казалась милой, но оказалось, что в ней живут неадекваты.

В момент, когда напряженные отношения между ее соседями по квартире после пьяного разговора вылились в битье бокалов, она восприняла это как сигнал к переезду. “В жопу залог” - подумала она тогда.

Мы познакомились в то же лето на окраине города. Она была американкой, путешествующей по Европе и желающей открыть для себя аутентичные уголки Праги, а я был рад попрактиковаться в английском с носителем языка и пообщаться с кем-нибудь, кто не был ворчливым стариком. Изначально предполагалось, что она проведет три дня в Праге, затем переедет в Будапешт, проедет по Балканам и вернется домой через Прагу.

После первой ночи, которую мы провели вместе, она решила пропустить Будапешт. К концу недели Балканы стали для нее чисто гипотетическим местом. Когда пришло время лететь домой, она замешкалась и чуть не опоздала на рейс. Только когда мы потные и запыхавшиеся стояли на досмотре, она сказала мне, что кажется хочет переехать в Прагу.

Однако, ей не хотелось торопить события. Сразу после окончания школы она переехала к своему школьному парню, и раны от той ошибки были еще свежи. В течение двух месяцев ежедневных звонков, сообщений и фотографий мы улаживали детали наших отношений. Действовали не спеша. Когда ее сосед по комнате оказался кидающимся бутылками мудаком, дело немного ускорилось.

Мы съехались весной 2014 года.

Тогда я впервые увидел картину.

Сразу после переезда, на декор квартиры я не обращал особого внимания. Для меня было счастьем просто быть с ней. Чувствовать себя взрослым человеком в стабильных отношениях. И только когда одним ленивым воскресным вечером она заснула на диване после просмотра какого-то сериала, мой взор привлекла картина.

Пышное поле пшеницы в погожий летний день. Вдалеке виднелся скромный небольшой домик. На переднем плане отец и трое его детей работали в поле. Они стояли на задних лапах и обрабатывали пшеницу человеческими орудиями труда, но по виду эти существа были похожи на мышей.

Картина не вписывалась в остальную обстановку современной квартиры. Все остальное было прямо с витрины IKEA, но полотно, висевшее над нашим телевизором, было совершенно самобытным. Масляная краска, детализация до поразительной степени - мышиные люди в поле… Казалось будто они живые.

Помню момент, когда залюбовался картиной, пытаясь понять, что она означает или как художник передал такое реалистичное движение, но потом девушка начала тихонько похрапывать на моем плече, а я был слишком влюблен, чтобы не отвлечься на это.

Время от времени картина попадалась мне на глаза, когда я готовил или гладил белье. Когда мы смотрели сериал и вставал вопрос о том, смотреть ли следующую серию или идти спать, я переводил взгляд на мышат, как бы ища у них совета.

В те времена они казались счастливыми.

Картина меня занимала, но это был лишь мимолетный интерес. Жизнь в городе занимала большую часть моего внимания. Я устроился на новую работу, и это несколько напрягало, но я был вне себя от радости, вырвавшись из цементных оков окраины. Арт-нуво, бары, концерты под окнами - мое новое место жительства заставляло меня влюбиться в город так, как я и не думал. Я увидел Прагу с совершенно новой стороны, и девушка была рядом со мной, чтобы прочувствовать все до мелочей.

Пару раз мы заговаривали о свадьбе, чтобы облегчить процесс иммиграции. Это было как бы в шутку, но мы все равно говорили об этом с серьезным видом. Первые шесть месяцев, которые мы провели в этой маленькой квартире, были сплошным блаженством, но потом... Потом что-то пошло не так.

Возможно, это был запуск нового продукта на работе, который чуть не довел меня до нервного срыва. Возможно, закончился конфетно-букетный период. А может, она просто устала от Праги. Так или иначе, мы постепенно начали становиться чужими друг для друга.

Все это произошло почти десять лет назад, так что извините меня, если я забуду подробности. Я лишь смутно помню ощущение приближающегося расставания.

Картина - вот что я помню с болезненной остротой.

Это случилось, когда я впервые попытался серьезно поговорить о нашем будущем. В тот вечер я задал много вопросов и получил в ответ много грустных пожиманий плечами. Именно после одного из таких молчаливых уколов в сердце я обнаружил, что мои глаза рассеянно блуждают.

– Разве всегда было не три ребенка-мышки? – спросил я.

На мгновение ее лицо перестало быть печальным и сменилось растерянностью.

– Что?

– На картине всегда был папа-мышь и трое детей, верно? А теперь их лишь двое.

Но дело было не только в пропавшей мышке. Казалось, что небо на картине изменилось. Пшеница больше не сияла золотым оттенком летнего солнца. Вдалеке собирались грозовые тучи. Люди-мышки больше не казались счастливыми и, я был почти уверен в этом, один из них пропал.

– Не знаю. Никогда не обращала внимания на эту картину. Прости. – вздохнув, она вернула разговор к темам, которые никто из нас не хотел обсуждать.

Мы расстались примерно через неделю. Я переехал обратно к дяде. Она осталась жить в квартире. Большая часть моих вещей все еще находилась там, так что примерно раз в неделю я заезжал к ней, чтобы разобраться с вялотекущей задачей переезда на метро. При этом я всегда заходил, когда знал, что она на работе, и делал это как можно быстрее, чтобы не позволить себе задуматься о том, как проходит её жизнь без меня.

Через месяц моих периодических визитов в квартире остались только несколько кастрюль, две сковородки и пара книг в мягкой обложке. Я отправился за остальными вещами в День независимости Чехословакии, находя в этом приятную долю иронии. Я был так доволен своим драматичным планированием, что совсем забыл о том, что у нее тоже будет выходной.

К моему удивлению, она была в гораздо лучшем расположении духа, чем в прошлую нашу встречу. Мы заговорили о вещах, не имеющих к нам отношения, а потом взяли бутылку белого вина из винного магазинчика неподалеку. Через пару часов взяли вторую. Мои книги и кастрюли в тот вечер остались на месте.

В течение следующих нескольких недель мы вновь разжигали искру наших отношений. Как будто последние пара месяцев были вырезаны из киноленты нашей жизни. Мы вместе ездили в поездки за город. Проводили бесчисленные часы вместе, смеясь и обмениваясь малозначительными подробностями нашей жизни. Секс был таким же восхитительным, как и в то лето, когда мы только познакомились.

Во время нашего небольшого медового месяца после разрыва картина перестала меня беспокоить. Она по-прежнему была нарисована талантливо и продуманно, что превосходило все ожидания, и в поле по-прежнему было только два ребенка-мышонка, но пшеница снова сияла золотым благополучием.

Мы были счастливы. На какое-то время мы снова начали шутить о свадьбе. Но, как это обычно бывает в отношениях после разрыва, наш счастливый час закончился. Словно мольба о помощи азбукой Морзе, наше совместное времяпрепровождение стало сменяться пустым молчанием. В конце концов эта мольба погрузилась в кромешную тьму еще одной ночи долгих и сложных разговоров.

Пока мы сидели на диване и медленно шли к осознанию того, что у нас нет совместного будущего, мой взгляд в очередной раз метнулся к картине. Оттенок полей снова стал холодным. Вдалеке от домика мышиного народа я заметил небольшую насыпь с крестом, которого раньше там не было.

В ту ночь наши отношения испустили последний вздох. Этот конец был болезненным, но не настолько, как первый раз. Возможно, где-то глубоко внутри я знала, что нам не суждено быть вместе. Возможно, именно странность картины уменьшила тяжесть разрыва. Все это было больно, безусловно, но пока я ехал на своем Uber во втором часу ночи обратно на окраину со своей коллекцией книг, кастрюль и сковородки, я почти не думал о ней.

Я думал о людях-мышах.

Я думал о маленькой могиле рядом с домиком. Я был уверен, что раньше ее там не было. Я был уверен, что картина меняется на глазах.

Мы хранили радиомолчание около недели. Я забрался на окраину и залечивал свои раны среди бетонных башен. Я решил избегать района, в котором она жила, чтобы швы на моем сердце не разошлись, но вскоре это решение оказалось бессмысленным.

Прага оказалась для нее неподходящим местом. Она решила вернуться в Штаты. До окончания срока договора на квартиру оставалось еще шесть месяцев, и нужно было найти кого-то на это время.

Когда мы встречались в последний раз, изменения в картине были неоспоримы. Теплое летнее солнце заслонили темные грозовые тучи. Поля пшеницы, некогда изобиловавшие пшеницей, превратились в скудные и больные. Отец и двое его детей-мышей перестали работать и больше не улыбались. Мышиный народ стоял на дороге, ведущей к разрушенному домику, склонив головы в печали и потеряв надежду в глазах.

Ее чемоданы уже были собраны и стояли у двери. Ей не хотелось говорить о картине. Ей вообще было не до разговоров. Изменения, произошедшие в картине, не поддавались никакому объяснению и уводили мои мысли в сторону, где их не должно было быть. Я ненадолго задумался, не меняет ли она картины всякий раз, когда я ухожу из квартиры.

И я спросил.

У нее не было никаких мотивов пытаться свести меня с ума, и подобная злость была бы для нее совершенно не характерна, но я все равно задал вопрос.

Ответа не последовало. Просто посмотрела на меня так, словно я превратился в совершенно незнакомого ей человека.

Мы сидели молча, и наша общая история медленно стиралась, пока не сработало уведомление Uber. Я помог ей с чемоданами. После неловких объятий она села в машину.

Больше мы не виделись.

Мысль о том, что картина может быть частью какого-то странного розыгрыша, не казалась мне вероятной в тот день, когда я спросил об этом. К концу недели она стала просто немыслимой. Картина продолжала становиться все темнее и темнее. Пшеница с каждым днем болела все сильнее, и внимание мышиного семейства постепенно переключилось с их умирающих полей на мир за пределами картины.

Они смотрели на меня.

Уставились своими глазами-бусинками, полными печали, как будто я был виноват в их страданиях. Они смотрели на меня, и от их взгляда в животе зародилось глубокое чувство вины. Я хотел снять картину со стены еще тогда, но расставание лишило меня решимости. Мой рацион стал состоять исключительно из заказной еды, и я почти не заходил в гостиную или на кухню.

Картина все еще оставалась в глубине сознания. Время от времени я замечал ее постоянно ухудшающийся вид, но жизнь была достаточно насыщенной, чтобы она постепенно исчезла из моего поля видимости. У меня была работа, на которой нужно было сосредоточиться. У меня была жизнь, которую нужно было жить.

Лишь спустя несколько месяцев картина снова оказалась в центре моего внимания. Тогда я пришел на день рождения старого школьного одноклассника и познакомился с его кузиной до такой степени, что она захотела зайти ко мне домой после того, как все бары закрылись.

В тот вечер я не был готов к визиту гостей. В спальне царил ужасный беспорядок. Мою новую подругу не впечатлила бы разросшаяся коллекция коробок из-под еды, разбросанная вокруг кровати, поэтому, чтобы избежать неловкости, мы устроились на диване в гостиной.

Поначалу все шло гладко. Мы с новой подругой удобно расположились и с упоением исследовали тела друг друга. Но потом, неожиданно, я почувствовал, как ее тело напряглось под моими руками. Когда я спросил, в чем дело, она медленно кивнула в сторону картины.

Даже в слабом свете уличных фонарей их можно было разглядеть. Измученная мышиная семья стояла на переднем плане картины. Все они выглядели голодными. Очень голодными. При этом мышиные дети, казалось, балансировали на грани между жизнью и смертью. Отец крепко держал их своими костлявыми руками, не давая упасть. Все трое смотрели на мир за пределами картины измученными, запавшими глазами, умоляя избавить их от страданий.

Чтобы успокоить девушку, я снял картину со стены и положил ее лицом вниз в коридоре. Это не помогло. Секс улетучился из комнаты, как только она заметила голодных мышей. Вскоре Uber забрал ее домой.

Что ж, было уже поздно.

Когда она ушла, я скинул все коробки из под еды со своей кровати и попытался немного поспать. Мысли никак не хотели утихать, и я налил себе рюмку виски на ночь. Когда и это не помогло, я взял все коробки и отнес их в пункт приема вторсырья. Вместе с бесчисленными жирными бумажными пакетами я выбросил и картину.

Я надеялся, что изгнание картины из дома успокоит меня, но этого не произошло. Вместо того чтобы лечь спать, я обнаружил, что стою у окна и смотрю на мусорные контейнеры. Даже на расстоянии я чувствовал, как мышиный народ смотрит на меня. Я чувствовал, что они винят меня в своих страданиях.

Присутствие картины в моей квартире не давало мне покоя уже несколько месяцев, но вид ее на помойке почему-то казался еще хуже. Мысль о том, что она гниет на какой-нибудь свалке, вызывала тошноту. На мышиный народ было страшно смотреть, но я был уверен, что они живые. Они смотрели в мое окно из мусорных баков. Они молили о помощи. И я был в ответе за них.

Когда солнце начало подниматься над Прагой, а похмелье медленно накатывало, я в последний раз вышел из дома. Я не стал вешать картину обратно на стену. Вместо этого положил ее в шкаф, лицевой стороной к стене. Мысль о том, чтобы избавиться от картины, казалась мне откровенно жестокой, но я не собирался позволять ей снова отпугивать гостей.

Проснувшись поздно вечером, я обнаружил мокрые от пота простыни под собой, а сердце бешено колотилось. Мне снился мышиный народ, причем с неприятными подробностями. Вместе с ними я стоял на бесплодных полях. Они протягивали ко мне дрожащие пальцы, сожранные голодом. Они просили и умоляли меня на языке, которого я не мог понять. Я стоял в их разрушенном мире и боялся, что мне никогда не позволят уйти.

Сон был до ужаса ярким, и когда я проснулся, мне потребовалось немало усилий, чтобы взять себя в руки. Однако, как только ужас сна прошел и я выпила немного кофе, ленивый воскресный вечер успокоил мое сознание.

Спрятанная в шкафу, картина оставалась вне поля зрения. Когда я делал уборку в квартире, то, доставая пылесос, видел заднюю часть рамы. Я никогда не разворачивал ее. Я не бросал на нее ни единого взгляда. Я не смог смириться с тем, что картина окажется в мусорном ведре, но чем меньше я знал о ней, тем счастливее был.

Годы шли. Мне потребовалось время, чтобы избавиться от душевной боли и общего дискомфорта, который внушал мне прошедший год, но вскоре мысли о моем “американском романе” и картине улетучились.

Я встретил другую женщину - ту, которая вскоре стала моей женой. Мы жили вместе в квартире, а потом наша маленькая семья стала расти. Наша дочь не была запланирована, но мы ее полюбили. Пока она не умела ходить, скромная квартирка в центре города нас вполне устраивала, но со временем стало ясно, что для воспитания ребенка есть места и получше. В центре стоял смог, трамваи были шумными, а ближайший парк находился слишком далеко, чтобы быть ежедневным развлечением.

В конце концов наша семья вернулась на окраину.

Мы переехали в тихий пригород с семейными домами. Я ненадолго задумался о том, чтобы оставить картину, но мне показалось, что это неправильно. Не проверяя, изменился ли холст, я накрыл его брезентом и спрятал на новом чердаке.

Скрытая от посторонних глаз, картина совершенно вылетела у меня из головы. На долгие годы я совершенно забыл о своих прежних отношениях и о мышином народце. И только сегодня утром я снова обнаружил, что смотрю в эти затравленные глаза.

Я проснулся от крика с чердака. Сто раз было говорено дочери, что нельзя там играть, но она никогда не была особенно послушным ребенком. Услышав крики, я бросился вверх по лестнице так быстро, как только мог. В голову приходили мысли о какой-нибудь травме, но как только увидел брезент на полу, понял, что случилось нечто худшее.

С годами картина продолжала меняться. Поля превратились в мертвую пустошь. Скромный домик вдалеке превратился в прах. Отец-мышь держал своих детей на иссохших руках, но они уже не казались живыми. Его измученные глаза смотрели на мир. Налитые кровью, впалые и умоляющие. Отец-мышь смотрел на меня.

Дочь все еще всхлипывает. Жена настаивает на том, чтобы картину немедленно выбросили, но я не могу заставить себя сделать это. Я не могу вынести вида страдающего мышиного народа, выглядывающего из мусорного контейнера.

Что-то глубоко внутри меня не хочет избавляться от картины. От ее существования у меня мурашки по коже, но мысль о том, что ее придется выбросить, гораздо ужаснее. Какая-то часть меня чувствует ответственность за мышиный народ на холсте, но теперь я вижу в картине нечто гораздо более тревожное.

Одна из детей-мышек очень похожа на мою дочь.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

– Поторопись, нам скоро выезжать, - крикнула я мужу, направляясь в ванную. Каждый год, в преддверии Рождества, мы с друзьями семьями собираемся вместе. Мы уже начинали опаздывать, когда он вдруг осознал, что ему необходимо принять душ. Я аж позабыла куда положила серьги, беспокоясь, как бы мы не опоздали еще больше.

Проходя мимо ванной комнаты, я заметила, что дверь широко распахнута. Там стоял он, все еще обнаженный после душа. С накинутым на голову пастельно-оранжевым полотенцем, о котором я даже не знала. В тот момент я не придала этому значения – просто мимолетная мысль. Он плавно раскачивался из стороны в сторону, будто маятник.

– Прекрати глупить, ты же знаешь, что мы опаздываем! Ты не видел мои серьги? – сказала я хихикнув.

Войдя в спальню и я их сразу же заметила. Слабо поблескивая, серьги лежали на прикроватной тумбочке.

– Неважно, нашла! - с облегчением крикнула я.

Пока я вставляла первую серьгу, мой взгляд упал на картину с изображением маяка, висевшую на стене нашей спальни. Мой муж всегда был своим на местных блошиных рынках, я бы даже сказала, что у него имелся талант находить диковинные вещицы. Я уже привыкла к этому, но картина все же притягивала внимание. На ней был изображен маяк, внизу нарисован ряд нечетких разноцветных пятен - толпа людей, как я предполагала, а раме, в самом низу, был выгравирован какой-то заголовок, заметка или цитата: «Такие славные ребята».

Мои размышления прервались, когда я не смогла вставить вторую серьгу. Слегка порезавшись, я направилась в ванную к зеркалу.

Муж по-прежнему стоял там. Покачиваясь.

– Милый, нам действительно пора идти. Пожалуйста, собирайся.

Я подошла к зеркалу. Не увидев крови, вздохнула с облегчением и вставила вторую серьгу. Все это время краем глаза я видела, как муж покачивается. Полотенце закрывало его голову. Мое терпение иссякало – не похоже чтобы он был готов, чтобы так тратить время.

– Милый, перестань, – сказала я, убирая полотенце с его лица.

Под полотенцем я ожидала увидеть его дурашливую улыбку, но не это.

Его глаза были широко распахнуты. Лицо лишено эмоций. Он смотрел вперед, как будто в нескольких футах от него не было стены, как будто куда-то сквозь нее. Он перестал раскачиваться, как только с него соскользнуло полотенце, но остался как вкопанный стоять на месте.

Я осторожно взяла его руку.

– Пойдем со мной, давай присядем, – внутри зрело ощущение, что что-то не так.

Я подвела его к кровати и усадила, его рука казалась вялой, как будто мышцы полностью атрофировались.

– Давай оденемся, хорошо? Мы можем обсудить происходящее?

Я старалась говорить спокойно, роясь в шкафу. Начала задавать вопросы, пытаясь отвлечь его от происходящего. Хотя я все еще помнила о времени, сейчас все внимание было сосредоточено на самочувствии мужа.

Заметив отсутствие ответов и реакций, я повернулась к нему.

Приходилось ли вам когда-нибудь удивляться отсутствию чего-либо? Обычно мы прыгаем от внезапного появления того, чего не ожидали. Или внезапного движения предмета, который, как мы думали, неподвижен. Но когда я увидела, что мужа нет там, куда его посадила, меня вдруг сотрясла дрожь. Я не слышала движения и не почувствовала, как он прошел мимо. Он должен был все еще сидеть на кровати. Его отсутствие было достаточно сильным сюрпризом, чтобы шокировать меня.

– Милый? – негромко крикнула я, гадая куда он делся.

Пройдя мимо ванной я заметила знакомый силуэт. Оранжевое полотенце, накинуто на голову, слегка раскачивалосб в том же ритме, что и раньше.

– Если ты не ответишь, я вызову скорую.

В голову сразу же пришли мысли о возможной черепно-мозговой травме, возможно, он упал в душе. Я знала, что действовать быстро – единственный шанс свести ущерб к минимуму.

Муж молчал. Я убрала полотенце с его головы, набирая номер службы спасения. Он снова перестал раскачиваться. Разговаривая по телефону, я наблюдала, как муж опустился на колени, поднял полотенце и накинул его на голову. И продолжил раскачиваться.

Вскоре прибыли парамедики. Муж не сопротивлялся и позволил довезти себя до машины скорой помощи в коляске. Я все спрашивала, все ли с ним в порядке, из-за чего им пришлось заверить меня, что, хотя больница сделает все возможное, у них в данный момент нет необходимой информации. Мой бушующий разум не обращал на это внимания и бурлил вопросами.

По дороге в больницу муж все время пытался встать, но, когда его осторожно опускали обратно, подчинялся. Пока кто-то управлял им, он повиновался, но стоило расслабиться сразу же пытался уйти.

Сквозь вой сирен над головой, скрежет машины парамедиков и попытки сдержать слезы я услышала знакомую мелодию.

Муж, не проявлявший почти никаких признаков активности, тихонько напевал. Я наклонилась, чтобы прислушаться.

Это был очень низкий звук, каждая нота начиналась как гул, а заканчивалась как хриплое дыхание. Казалось, что каждая из них длится чуть дольше, чем положено. Но не смотря на это я узнала мелодию. Муж напевал «Ведь он такой славный парень».

Оставшийся путь до больницы прошел как в тумане. Все точно знали, куда идут, а мне оставалось только следовать за ними, совершенно потерявшись в этом лабиринте указателей и нарисованных линий.

– Мэм, не могли бы вы пройти в соседнюю комнату? Нам нужно, чтобы вы заполнили кое-какие формы.

– Нет, пока я не узнаю, все ли в порядке с моим мужем, – огрызнулась я.

– Мы все понимаем. Но если вы сможете предоставить полезную информацию, то шансы понять что происходит с вашим мужем увеличатся. Эти бумаги помогут нам во многом разобраться.

Они убедили меня, что врач скоро будет в палате и что муж в надежных руках. Мне не стоило полагаться на медиков, ведь они не слушали! Я объяснила, что муж все время пытается встать и уйти, но они явно недооценивали происходящее!

Я даже не успела помочь медсестре заполнить личные данные мужа, как нам сообщили, что он сбежал.

– Пациент не мог далеко уйти, проверьте все выходы, – нервно переговаривались сотрудники.

Меня просили сохранять спокойствие и продолжать заполнение бумаг, но мне уже было не до этого. Я хотела оббежать больницу, чтобы помочь в поисках, но меня остановили со словами, что я не имею права бродить здесь одна. Я могла бы легко наплевать на их правила, но не хотелось чтобы меня выпроводили из больницы и я запретили бы видеться с супругом.

Подождав немного, я вышла наружу. Сперва осмотрев парковку, затем близлежащие улицы, я потратила не менее полутора часов на поиски. Из больницы также не было вестей. Я отправилась в сторону дома. Идти было минут двадцать и мне было сложно представить, что он смог бы проделать этот путь в нынешнем состоянии. Не говоря уже о том, чтобы вообще найти путь домой. Но попытаться стоило.

Подойдя к дому, я обнаружила, что окно у входной двери разбито. Отсутствие стекла на тротуаре внизу подсказало мне, что кто-то проник внутрь. Возможно, мне следовало быть более осторожной, но я просто хотела узнать, дома ли муж.

Дрожащей рукой я не с первого раза попала ключом в замочную скважину, но после нескольких попыток мне это удалось. Повернув ручку и открыв дверь, я ворвалась внутрь.

– Милый? Ты здесь?

Не знаю, удивилась ли я тому, что увидела, или все таки ожидала этого…

Он был в ванной. Оранжевое полотенце, накинутое на голову, плавно раскачивалось.

На кафельном полу под ним собралась лужа крови, капающая с правой руки. Порезы на ногах и теле говорили сами за себя - он не чувствовал боли. Муж разбил окно, чтобы попасть внутрь и вернуться на это место. Повреждения ничего для него не значили. По какой-то причине его мысли были сосредоточены только на том, чтобы оставаться в ванной с почти невесомым полотенцем на голове.

Плача, я подошла к нему и слегка приподняла полотенце, даже не заметив что оно пропиталось кровью. Глаза мужа были красными - моргал ли он хоть раз с тех пор, как все это началось? Тихое пение продолжалось.

Мне следовало бы немедленно связаться со службой спасения, но вместо этого я просто встала рядом. Я смотрела в его глаза, представляя, что он смотрит в мои. Я хотела, чтобы он вернулся. Осторожно подняв руку, он снова натянул полотенце на лицо.

Не знаю, как долго я стояла и рыдала.

– Пожалуйста. Поговори со мной. Я люблю тебя.

Нежное жужжание могло бы успокоить, но легкое непостоянство ритма служило тонким напоминанием о том, что мой муж где-то не здесь.

Я вспомнила все наши недавние разговоры. Все, что мы когда-либо делали вместе.

В последнее время он увлекся океаном. Я никогда не могла этого понять - горизонт, поглощенный вечным покачиванием и грохотом волн, никогда не привлекал меня. Муж часто рассказывал мне разные факты. Один из них, который мне особенно запомнился, касался старой традиции, касающейся моряков, скончавшихся в море. Вернувшись на берег, нужно было накрыть полотенцем их лицо, ожидая, пока кто-нибудь прибудет с помощью или катафалком.

Любопытство не давало мне покоя, пока я оплакивала своего еще живого мужа, и я пошла в спальню, чтобы внимательно всмотреться в картину.

Кляксы у подножия маяка - я всегда считала, что это люди без лица, с небольшими деталями. Но я никогда не понимала, почему они такие разноцветные.

Только сейчас я поняла, что это была не толпа, собравшаяся у подножия маяка. Это были десятки тел, разложенных на берегу. Их лица были закрыты полотенцами пастельных тонов.

Возможно, мой муж сейчас там.

Вечно стоит у маяка и смотрит на горизонт, пока его поглощает океан.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны