Лига авторов

Улицу заливает солнце, монитор ещё не адаптировался к быстрым сменам яркости, и Момо узнаёт маленького пришельца не сразу: в первый миг кажется, будто это зурк. Но это не зурк.

Момо всплёскивает руками и подхватывает кота. В Трущобах уже знают, что у Маленького Аутсайдера и B/12 всё получилось: открылась крыша, в Город заглянуло солнце и уничтожило зурков. Все говорили только об этом в последние часы. Но ни от Клементины, ни от Маленького Аутсайдера не было никаких вестей. Збалтазар провёл последние сутки, медитируя у себя, и тоже не знал ничего о судьбе кота и дрона — сказал только, что они и правда были в Робовейнике, кот столкнул несколько вёдер с краской, раскидал фишки для игры в маджонг, а потом они отправились в Мидтаун.

Сейчас кот мало похож на то пушистое создание, что явилось к ним из Мёртвого города. Шерсть потемнела, морда покрыта царапинами, глаз заплыл. Он держит в зубах B/12, который почему-то не пищит и не светится, как обычно.

— Маленький Аутсайдер! — восклицает Док. — Что с тобой?

Момо прижимает кота к себе и пытается забрать B/12. Кот рычит и не отдаёт.

— Это же я, Момо, — обескураженно говорит Момо, осторожно гладя кота по шерсти. — Что с тобой случилось? Что с B/12?

Кот закрывает глаза.

— Кажется, ему больно, — неуверенно предполагает Док. — И, кажется, B/12 вышел из строя.

— Ты совсем уставший и грязный, Маленький Аутсайдер, — тихо говорит Момо. — Пойдём, я дам тебе воды.

— Ему нужна еда, — добавляет Док. Вздыхает: — А ещё он перестал понимать нас. Без B/12.

— Что с B/12? — Момо спрашивает это и у кота, и у Дока одновременно. Но отвечает ему подошедший Эллиот:

— Выглядит так, словно перегорели схемы. Как будто он попал под высокое напряжение, и оно, возможно, уничтожило ПО.

— Наверное, это случилось, когда он открыл крышу! Это ведь он открыл крышу? — возбуждённо вставляет Шеймус.

— Дружок, дай мне посмотреть B/12, — просит Эллиот, и кот наконец выпускает робота — Момо кажется, не столько от доверия, сколько от усталости и безысходности. О безысходности он когда-то узнал от Александра — тот часто вставлял это слово в свои стихи, грустно глядя на Клементину.

Момо широкими шагами идёт в дом, прижимая к себе кота, но Маленький Аутсайдер вырывается, царапает его металлическую грудь и рвёт цветную рубашку:

— Мау! Мау!

— Эллиот! — зовёт Момо. — Не уноси B/12. Видишь, Маленький Аутсайдер переживает.

Эллиот ничего не говорит, но соглашается: идёт следом за Момо, неся B/12.

— Сначала накормим кота, а потом пойдём посмотрим, что с B/12.

Добравшись до дома, Момо впускает внутрь Эллиота с B/12 и Шеймуса с Доком. Он кладёт Маленького Аутсайдера на стол рядом с широким тазом, в который капает конденсат из системы вентиляции; другой воды, увы, не найти.

В комнате нет привычного полумрака. Шеймус одёргивает штору и с удивлённой улыбкой смотрит на небо.

— Как красиво всё-таки.

— Мау, — слабо откликается Маленький Аутсайдер. Пока Момо ищет чистые тряпки, Эллиот аккуратно опускает B/12 на стол.

Несколько минут Момо в молчании промокает царапины и раны органика — бережно и неловко. Корпус кота горячий и гибкий, Маленький Аутсайдер устало мяукает, лёжа с закрытыми глазами, и временами вздрагивает от прикосновений.

— Прости, Маленький Аутсайдер, — с сожалением говорит Момо. — Тебе, наверное, больно.

— Надо найти антибиотик и антисептик, — хмурится Док. — Может быть, осталось в аптечке в прачечной?

Момо и Эллиот переглядываются. Шеймус и Док отправляются за аптечкой.

— Зайдите ко мне, захватите лупу и набор инструментов, — просит Эллиот. Объясняет коту и Момо: — Посмотрю, что с B/12, прямо тут.

Момо заканчивает стирать с лап кота слизь, похожую на секрет зурков. Гладит его по голове металлической ладонью. Маленький Аутсайдер мягкий и тёплый; как жаль, что это единственное, что Момо может ощутить с помощью датчиков. От людей он слышал, что коты обладают ещё какими-то свойствами, которые не понять Компаньонам.

Маленький Аутсайдер, кажется, засыпает.

— Его надо накормить, — с сомнением говорит Момо. — Может быть, газированный напиток? Горячее масло?

— Это не еда для органика, — качает головой Эллиот. — Надо поискать в автоматах с напитками или в кладовых. Где-то наверняка осталось сухое молоко, оно долго хранится. Можно будет развести порошок водой. — Он поправляет пончо, добавляет задумчиво: — Коты пьют молоко. И едят куриные сердца.

— Что такое куриные сердца? — спрашивает Момо.

— Что-то из органиков, — отмахивается Эллиот, вертя в руках B/12. — Да… похоже на сильный разряд. И как он умудрился?

— Органики едят органиков?.. — недоумённо, в пустоту спрашивает Момо.

Возвращаются Док и Шеймус — они отыскали влажные антисептические салфетки и три пачки антибиотика, которым люди пытались лечить чуму. Салфетки оказываются совсем сухими, но Док говорит, их  всё равно можно приложить к ранам. Момо перебинтовывает коту лапу, Шеймус уходит искать молоко в Трущобах, Эллиот с упоением развинчивает корпус B/12. Хорошо, что Маленький Аутсайдер дремлет и не видит этого.

В ожидании Шеймуса двое Компаньонов молча смотрят то на кота, то в окно, то друг на друга. Обоим понятно: что-то изменилось. Совсем скоро всё станет иначе, и, может быть, это последние дни или даже часы их прежней трущобной жизни. Никто не знает, что будет дальше. Они могут попробовать предсказать это, опираясь на загруженный объём данных и мощные интерпретаторы, но нет никаких гарантий, что это окажется правдой. Кто знает, что будет дальше? Никакой интерпретатор не смог бы предугадать, что в Трущобах появится кот и откроет Город.

Эллиот ковыряется в потрохах B/12, напевая «Балладу об одиноком роботе». Лёгкий ветер покачивает шторы. Это красиво. Момо отмечает, что поток воздуха от кондиционеров никогда не был столь плотным, чтобы заставить ткань двигаться. Наверняка это ветер из Аутсайда. Момо подходит к окну, высовываясь по пояс. Его дом — один из самых высоких в Трущобах, и теперь, при свете, отсюда можно различить крыши Мидтауна. Вот это да. А там, вверху, небо… Момо едва не вываливается из окна, засмотревшись.

Возвращается Шеймус: ему и правда удалось добыть пакет с надписью «Молоко» и сухим порошком внутри. Ещё он принёс коробку маленьких шариков.

— Это мясо, — не совсем уверенно говорит он.

— Оно давно испортилось. Это же органика, — говорит Эллиот, откладывая лупу и берясь за отвёртку.

— Смотрите, тут указан срок годности. — Док вертит пакет, подносит экрану, затем к сканеру. — Годен до 17 января xx25 года.

— А какой год сегодня? — в один голос спрашивают Эллиот, Момо и Шеймус.

Док растерянно пожимает плечами. Волосы у него сбились. Пакет поблёскивает в лучах солнца.

— Молоко, — говорит Момо. Он находит в шкафу чашку, наливает воду и высыпает порошок. Размешивает — сначала пальцем, потом, спохватившись, ложкой. Вода превращается в белую и густую жидкость. Док крошит туда антибиотик.

— Маленький Аутсайдер, — обращается Момо к коту, осторожно трогая его бок, — проснись. Это молоко. Люди говорят, котам нравится молоко.

Кот поднимается на лапы, ковыляет к чашке и трогает молоко языком; язык у него длинный и розовый. Потом Маленький Аутсайдер начинает лакать — быстро и жадно. Он урчит, и этот гармоничный, сбалансированный звук неожиданно настраивает интерпретатор на радость. Момо не один чувствует это; даже Эллиот отвлекается от своего занятия. Четверо Компаньонов смотрят, как кот пьёт молоко.

— Мау, — сонно звучит Маленький Аутсайдер и оглядывается на B/12. — Мау! — повторяет жалобно и тоскливо.

— Не волнуйся, Маленький Аутсайдер, — успокаивает его Эллиот. — Ешь своё молоко. А я починю твоего друга.

Кот лакает молоко до тех пор, пока чашка не пустеет. Потом устраивается рядом с Эллиотом, прямо среди инструментов. Смотрит на B/12. В его выпуклых чёрных окулярах отражается, как пальцы Эллиота ловко управляются с сенсорами и панелями внутри робота.

Потом Маленький Аутсайдер закрывает глаза и засыпает. Компаньоны снова слышат урчание. Никто не хочет нарушать этот звук, и всё-таки Эллиот говорит:

— Нужна паяльная станция и новые микросхемы. Придётся отнести B/12 ко мне.

Момо шепчет:

— Иди. Мы придём с Маленьким Аутсайдером, когда он проснётся.

Эллиот и Док заворачивают корпус и внутренности дрона в старый халат Дока. Шеймус забирает пустой пакет из-под молока. Они уходят. Момо перекладывает Маленького Аутсайдера на кровать и накрывает пледом. Кот мурлычет во сне.

— Мау! Мау!

B/12 падает на пол. Кот трогает его лапой. B/12 лежит, не шевелясь. Кот трогает ещё раз, осторожно, потом всё сильней, продолжая мяукать. Раньше это всегда помогало: когда B/12 только вывалился на него в заброшенной квартире Трущоб, когда упал, сломав дефлюксор, по пути к Робовейнику, когда они с Клементиной выручили его из тюрьмы. Хватало двух или трёх касаний лапой, и B/12 взлетал, шипя, кувыркаясь в воздухе, и говорил: привет, Маленький Аутсайдер. В этот раз B/12 молчит.

Кот трётся о тёплый железный корпус мордой. Пахнет раскалённым металлом — как за прилавком в Трущобах, где Компаньонам предлагают плошку горячего масла. Кот не думает о словах B/12, не хочет в них верить.

— Ма-ау…

B/12 не отвечает.

Кот сворачивается вокруг B/12 клубком. Так было уже много раз: на пыльных диванах в бесчисленных квартирах, на мягких подушках в доме у Клементины, рядом с медитирующим Збалтазаром в Робовейнике. Кот вспоминает, как уютно они сворачивались на лежанке возле Моруска каждый раз, когда приносили ему новые ноты. Больше всего коту нравилась первая мелодия — B/12 сказал, она называлась «Вечерние вычисления». Коту нравилось слушать, как Моруск играет на громоздком квадратном инструменте — B/12 сказал, это «гитара», — изредка, в полудрёме, мяукать. Поток воздуха от внешних блоков кондиционеров шевелил листья растений, Азуз под навесом напротив звенел кабелем о жестянки, в переулке переговаривались Компаньоны, и горели гирлянды. B/12 прятался в рюкзаке, и спине было тепло от его нагретого корпуса.

Но в этот раз B/12 не в рюкзаке. Рюкзака больше нет. B/12 тоже. Осталась только металлическая оболочка. Кот не хочет верить в это, но ничего другого не остаётся. Он жмурится, закрывает глаза, касаясь B/12 хвостом и мордой. Ему хочется, чтобы Моруск снова начал играть «Вечерние вычисления», но тот слишком далеко отсюда. Кот чувствует что-то неясное, что-то, чего не припомнит раньше; что-то внутри растёт, нагревается, неприятно толкает его, тревожа. Коту не больно, он лежит, укрывая B/12, лапы расслаблены, подёргиваются усы. Ему тепло, что-то глухо рокочет за стеклом позади, и нет ни стражей, ни зурков. Ему почти хорошо, ведь никуда не надо бежать. Ему не больно. Но почему-то больно — больней, чем когда он упал с трубы и подвернул лапу, чем когда его грызли зурки, чем когда в него стреляли стражи.

Кот лежит, слушая гул позади. Впереди по Центру управления бродят Помощники: красят стены, щёлкают ножницами, машут метлой — как ни в чём не бывало. Всё кругом осталось таким, словно ничего не произошло. Хотя нет, что-то всё-таки изменилось. Свет. Тёплый, всё более яркий свет заливает зал. Кот жмурится, поднимает голову. Свет яркий, но не колючий, не едкий, как вывески в Мидтауне. Свет мягкий и словно гладит уши и спину. Совсем как тот Компаньон со странным символом на мониторе.

— Мау.

Кот встаёт, вспрыгивает на стол у окна и смотрит, как сверху уходит последний слой крыши, а над городом плывут огромные, пушистые, сливочные и творожные облака. Кот не уверен, что значит «сливочный» и «творожный», но что-то из глубины памяти подсказывает: это приятно.

Кот смотрит вниз, на Город. Мидтаун, Трущобы и даже Мёртвый район выглядят совсем иначе. Погасли неоновые вывески, и кругом одни бетонные стены, но зато куда зеленей стали почему-то деревья. Кот замечает, что в Мидтауне их куда больше, чем в Трущобах. Внизу, кажется, копошатся какие-то точки; наверное, это Компаньоны, но отсюда не разобрать. Кот разглядывает громадные серые паутины, окутавшие стройку. С ними что-то не так… Чего-то словно бы не хватает. Оранжевых светящихся яиц. Яйца зурков пропали! Может быть, потому что их сожгло солнцем — совсем как B/12 сжигал их дефлюксором Дока?

B/12.

Кот спрыгивает со стола и возвращается к роботу. Тот по-прежнему молчаливо и неподвижно лежит на полу. Корпус не искрит, и окуляры не светятся. Кот снова сворачивается вокруг B/12.

— Мау.

Несколько секунд, а может, минут или даже лет он лежит так, тихо и молча. Солнца становится так много, что кажется, будто они плывут в океане света. Затем кот встаёт и, не оглядываясь, идёт к дверям Центра. Немного болит лапа, тянет спину, и ноет царапина на морде. Кот размораживается; ему кажется, что с ледяной улицы он попал в тёплый дом. Он старается позабыть B/12.

Это не так-то легко.

Бездумный Помощник у дверей почтительно разводит руками. Тяжёлые оранжевые створки открываются перед котом. Из щели доносится густой, кислый и горький запах земли и плесени. Кот отшатывается. Запах знаком, но почти забыт.

Кот думает о Клементине, которая говорила, что кто-то из Аутсайдеров должен попасть в Аутсайд любой ценой.

— Мау.

Он не считает себя Аутсайдером, несмотря на значок. Просто так вышло, что он упал с трубы, попал в Мёртвый город, освободил B/12, нашёл Момо, Дока и Збалтазара, а потом выручил Клементину и сумел запустить поезд.

…Это не так-то легко забыть. Не так-то легко избавиться от боли. Куда сложней, чем от рюкзака.

Кот осторожно ныряет в щель между створками. Светлый и тихий Центр управления Самого Защищённого Города остаётся позади. Кот взбирается по ступеням, отбегает от стен. Под лапами пружинит мох и скользит влажный бетон. Кот вдыхает запахи травы и почвы. Свет, прорываясь сквозь заросли, бьёт в глаза. На ухо садится бабочка.

Аутсайд.

Кот дёргает ухом и жмурится на солнце. Где-то журчит вода, что-то стрекочет. Над головой, высоко-высоко, плывут те же облака, что он видел из Центра управления. Солнце гладит его по шерсти. Кот жмурится, щурится, дышит прохладным, сладким и звонким воздухом Аутсайда.

Открыв глаза, он различает на заросшей стене странный символ — снова тот самый. Видимо, для людей и для Компаньонов это действительно что-то значит. Кот подходит ближе, рассматривая. Снова вспоминает Компаньона в шляпе из Мидтауна и Бабушку, связавшую пончо для Эллиота. На мониторе Бабушки он видел тот же символ.

Эллиот, вдруг думает кот. Эллиот может починить B/12.

— Мау!

Он разворачивается и стремительными прыжками возвращается в Город. Центр управления кажется сумрачным и пустым после Аутсайда, полного звуков, запахов, света и ощущений.

Кот вбегает в комнату к огромным окнам. За ними по-прежнему стоит залитый солнцем Город. Кот бросается к B/12. B/12 по-прежнему неподвижен и молчалив. Кот вспоминает, что это называется «мёртв».

Кот подхватывает B/12, как уже делал в том коридоре с зурками, и в тюрьме, и даже тут, в этой самой комнате, — и бежит к поезду. К счастью, ключ на месте, и батарея исправна. Загораются огни приборной панели, и гаснут лампы, поезд вздрагивает и начинает движение. Внутри очень шумно. Коту страшно в этой железной банке, мчащейся в пустоту. В прошлый раз с ним был B/12…

Кот кладёт B/12 на сиденье, устраивается рядом. Поезд, грохоча, едет в Мидтаун. Кот думает, что, возможно, в канализации, по пути из Робовейника в Трущобы, остались зурки — ведь туда не попало солнце. А ещё эти огромные красные глаза… И теперь у них нет дефлюксора. Но ему не раз говорили: он маленький и быстрый, храбрый и юркий. Он сумеет добраться.

Кот закрывает глаза и засыпает под стук поезда в холодном вагоне, кончиком хвоста касаясь остывшего корпуса B/12.

Последней из их компании закурила Вичка. Нинка и Люба Быкова, курили с первого курса, а она всегда отбрыкивалась от ненавязчиво предложенных ей сигарет, чуть краснея, похихикивая в кулачок. Роман отлично помнил это свойственное ей движение, так же как отлично помнил тот момент, когда она всё таки попробовала сигарету. Это случилось на третьем курсе и забегая вперёд заметим, что к окончанию ВУЗа она уже полностью втянулась в процесс, навсегда став заядлой курильщицей. Постепенно, потихонечку, выходя покурить за компанию с подругами, всё чаще и чаще.

Да, в то время можно было открыто курить прямо на крыльце учебного заведения. В этом нет ничего удивительного – в сытые 2000-е курение в женской среде, было очень модным занятием. Огромные рекламные баннеры вдоль дорог, яркая реклама на целые развороты в бьюти журналах. В кино и сериалах, герои на которых хотелось быть похожими, повально курили. Ну взять хоть туже Каменскую или героев сериала "Театр обречённых"...

Интересное было время середина двухтысячных годов. Тут, что ни говори. Ещё жив был Миша Горшенёв, и ему ещё только предстояло уйти с головой в театр и создать свою гениальную зонг-оперу ТОДД, да и Шевчук ещё не скис в политоте. Во всю цвёл в Крыму рейв-фестиваль Казантип. Он тогда ещё был настоящим, а не тем гламурно-прилизанным действом, каким стал в начале следующего десятилетия, незадолго до своего конца. Курить сигареты в то время можно было почти везде и не было на сигаретных пачках этих дурацких уродливых страшилок, никого не пугающих и вызывающих у большинства курильщиков, лишь брезгливое недоумение.

Роман шёл в универ через летний зелёный бульвар, наполненный солнечными бликами и пушистым тополиным пухом. Народу в нём, обычно многолюдном, почти не было. Пенсионер на лавке, да крупный мужчина с пикинесом, неспеша прогуливался вдоль густо засаженных какими-то незамысловатыми цветами, клумб. В воздухе стоял сухой дух прогретого летним солнцем асфальта. Студота тоже, видимо уже разъехалась – экзамен как с час назад закончился. Однако, возле одной из лавок, он сходу заметил компанию знакомых девчонок. Выделялась среди них Вичка. Высокая девица, с крашеными ярко рыжими волосами, в стильном джинсовом костюме, выгодно облегающем её грудь и шикарный мажорный зад.

Она стояла в пол оборота и держала в руках зажжённую сигарету. Держала она её как-то странно – сильно сдавливая фильтр большим и указательным пальцем правой руки, а указательным левой что-то ковыряла в нём. Вид у неё был такой, будто она изучает диковинное и очень красивое насекомое. Веки с длиннющими ресницами опущены, рот приоткрыт. Напротив стояли Люба и Нинка, уверенно затягиваясь и запивая каждую затяжку модным энергетиком из серебристо-синих баночек. Роман подошёл к компании подруг. Поздоровался. Увидев его, Вичка тут же прекратила свои ковыряния, белозубо ему оскалилась бросив «Привет», опустила руку с сигаретой.

- Мы Вичку курить учим. – пояснила Быкова.

Вичка рассыпалась искристым напускным смехом, в возбуждённых глазах замелькал озорной и вместе с тем стыдливый огонёк. Видимо Рому она стеснялась. Под ободряющие возгласы подруг Вичка поднесла сигарету к губам, но тут же отстранила руку, снова рассыпавшись глуповатым смехом. Отвернулась от них в сторону.

- Да не бойся ты…

Взглянув на Романа с не покидающей лицо улыбкой, иронически кивая в сторону курящих подруг – «Вот дурочки пристали», Вичка медленно произвела второй, более успешный подход к дымному снаряду. Обхватив колечком губ фильтр она мелко всосала дым в рот и тут же выпустила его прочь. Знакомство с сигаретой состоялось. Подруги заржали, как прованские кобылы. Заржала и Вичка, встав в эффектную раскрепощённую позу фотомодели, при этом держа сигарету на уровне рта. Засмеялся и Роман. Вичка снова набрала дым в рот и снова выдула его в окружающую атмосферу.

- Ты в себя втягивай. Курить надо в затяг, а то рак губы будет. – прокомментировала Нинка первые шаги Вички к никотиновой зависимости, наглядно демонстрируя подруге, как надо курить в затяг.

На счёт рака губы – в то время было очень расхожим мнением, и Роман точно не знал, правда это или миф. Следующий же момент он запомнил отчётливо и в деталях – Вичка втягивает в себя порцию дыма и чуть приоткрыв рот, проталкивает его тёплым июньским воздухом в свои лёгкие. Авария случилась на выдохе. Из-за попытки в очередной раз заржать, дым видимо стал колом у неё в бронхах и Вичка, сморщившись, закашлялась, выпуская его из своих дыхательных недр неопрятными белёсыми клоками. Прокашлявшись она снова заулыбалась, на сей раз уже как-то расслабленно и пьяновато. Наверное энергетик в тандеме с никотином так странно на неё подействовал.

- Как самочувствие? – не сводя глаз с Вички, поинтересовалась Люба.

- Класс! – ответила та.

- Ну так ещё раз попробуй затянуться. Не спеша.

Вичка покорно сделала новую затяжку. На этот раз у неё получилось лучше. Она достаточно надолго задержала дыхание, позволив никотину щедро вторгнуться в её, ещё совсем непривычный к этому веществу, организм. Выдохнула дым живописной струёй и тут же отдала недокуренную сигарету Нинке. Теперь её уже явно сморило, кривая улыбка не сходила с лица. Похохатывая, она присела на лавку, рядом с сумками, банками энергетика и початым здоровенным пакетом чипсов.

Ну а далее… они обсудили завершающуюся сессию, планы на лето, девчонки остались на лавке в сквере, а Роман двинулся к корпусу универа. Совсем как в песне Макаревича – «И каждый пошёл своею дорогой, а поезд пошёл своей.»

* * *

Вичка начала выходить на перекуры вместе с Любой и Нинкой. Роман заметил это уже после летних каникул, на следующем курсе. Сначала она просто стояла с ними в курилке за углом универа, окутанная сизовато-серыми слоями табачного дыма. Однако пассивной курильщицей оставалась недолго. Очень скоро во рту у неё снова появилась сигарета и естественно этому поспособствовали те самые закадычные подруги. Ну не могла она сопротивляться напору этих крутых и авторитетных студенток, заботливо убедивших её в том, что бросить это занятие Вичка сможет в любой момент. Всю зиму, во время перерывов, у Вички шла совсем другая учёба, предметом которой было постижение курительных нюансов. Преподавателями естественно выступали Нинка и Люба.

Наступила весна.

- Пошли курить. - словно подводя черту под тематикой прошедшего занятия по психологии, сказала Нинка. – Ромик пойдёшь с нами? Вон погода какая, чего тут в духоте сидеть?

- Ага! Пойдёмте в сквер! – восторженно воскликнула Вичка, её большие, глупые глаза, окантованные длинными лепесткам-ресницами, живо светились предвкушением скорого удовольствия.

Роману стало любопытно и он отправился вместе с ними.

Снег пористыми грязными сугробами лежал на аллеях в сквере, и казалось, почти осязаемо таял под весенними лучами солнца, стекая в ручейки на чёрный, жирно лоснящийся асфальт. Город сбил ледяные оковы зимы, как цитромон сбивает приступы головной боли сковавшей затылок. Они шли, раскалывая каблуками рыхлый серый наст, улыбаясь ощутимо греющему весеннему солнцу и возбуждённо чирикающим воробьям, суетливо мельтешащим в кустистой живой изгороди.

- Будешь? – Люба протянула Роману длинную сигарету «Вог». – Пора и тебя посвятить в наше тайно-явное общество. Место-то историческое!

Компания остановилась возле той самой лавки, где прошлым летом Люба и Нинка, учили курить Вичку. Только сейчас на лавке вместо сумочек и огромной пачки чипсов, лежал рыхлый пласт снега, на манер ежа истыканный сигаретными бычками.

- Да нет. Спасибо, пока не хочу. Может потом… - отмазался Рома, украдкой наблюдая за Вичкой.

Та достала собственную пачку слимок, уверенно закурила, шустро стравив изо рта дым, сразу сделала глубокую равномерную затяжку. Затем вульгарно оттопырив нижнюю губу, паровозно зачадила серо-сизым кумаром в сторону унылой, красно-кирпичной громады универа. На белоснежном фильтре тонкой сигареты остался розовый след её губной помады.

Роман чувствовал запах табачного дыма, и он казался ему неприятным. Каким-то тяжёлым, лишним и чужим запахом, вторгшимся из параллельного мира в эту весеннюю городскую вселенную.

Он смотрел на Вичку – возбуждение и предвкушение в её глазах-васильках странно сменило ублаготворение, растущее с каждым движением сигареты к губам, с каждым последующим вдохом табачного дыма в лёгкие.

В машине Машку подташнивало. Тяжко болела голова — сказывались последствия вчерашней угарной вечеринки. Бурных возлияний и плясок на даче одной из подруг, куда они с мужем Вадиком, были приглашены на выходные. Выходные и все прелести зимнего загородного отдыха остались позади, а похмелье и общая усталость, не слишком юного организма, давали о себе знать. Вадик чувствовал себя так же скверно: молчаливо-хмуро глядел на дорогу с гулявшей снежной позёмкой. Изредка вяло подруливал. Скопление машин впереди заметили ещё издалека, задолго до того, как уткнулись в хвост растянувшегося на заснеженные километры автомобильного затора.

- Как же достали эти пробки! Ну ладно ещё летом... А сейчас чего? - Машка расстегнула шубку, аккуратно стянула и бросила в бардачок тонкие кожаные перчатки.

- Там авария через пару километров. Два дебила разложились. Дорога то вон какая.

- И до дома уроды не дадут доехать. Голова раскалывается, просто мечтаю о горячей ванне. - от запаха незамерзайки, Машку замутило ещё больше.

- Бухать надо меньше. - мрачно сказал Вадим. - И потом... на хера ты вчера столько курила с Танькой?

- За компанию! Подумаешь. Уже и побаловаться нельзя?

- Смотри, а то втянешься. Баловница, блин.

Металлическое, коптящее выхлопами и гудящее моторами тело пробки, замерло. На рыхлую обочину, начали выскакивать торопыги - «обочечники». В основном на внедорожниках «премиум» класса, катафалкообразных «Геликах», «Крузаках», «Рейнджах»...

- Вон и долбоёбы попёрли. Ну на хрена? Там дальше сужение, обочина в снегу...

- Ага, дебилы. Убавь печку, мне душно.

Обочечники быстро образовали глухую пробку. Впереди показалось сужение дороги и они предсказуемо нагло полезли обратно в крайний ряд. Пред капотом Вадима начал влезать огромный, старый «Крузак».

- Вот утырок. И чего мне так везёт на эти «Крузаки»? - возмутился Вадик.

- Урод. - коротко согласилась Машка.

- А вот хрен, он у меня пролезет. - Вадик резко дал газу, закрыв пред собой «окно» в ряду и чуть не влетев в зад впереди ползущего «Соляриса». Машка нервно заягозила в кресле.

- Ха! Что схавал?! - весело гаркнул Вадим.

- Да не связывайся ты с этим козлом...

Водила Крузака тоже решил пойти на принцип и всенепременно влезть в ряд именно перед Вадимом, хотя на несколько машин далее, образовался приглашающе большой просвет в полосе.

- Вот упёртый баран. И почему все всегда стараются влезть перед нами? Ну видишь не пускают тебя. Езжай дальше. Я не пропущу.

- Давай осторожнее... Он опять.

Крузак снова полез в щель. Вадим снова ударил по газам, не пуская его в ряд. Другие "обочечники" злобно засигналили водителю Крузака, мол проезжай дальше, там пропустят, но тот, лишь извинительно моргнул им аварийкой и продолжил свои рисковые манёвры.

- Вот пидор! Ну теперь ты точно, хрен у меня пролезешь. Вплоть до контакта! - взъярился Вадик, сжав зубы на манер пилота-камикадзе.

- Прекрати! Ты чего? - испуганно заголосила Машка.

Раздался сухой хруст промёрзшего пластика. Машина заглохла.

- Блин! Ну вот и приехали...

Крайний ряд и обочина полностью заблокировались. Из Крузака вывалился здоровенный Бык, в кожанке и трениках. С пассажирского сиденья показалась его подружка - Свиноматка, в фиолетовом спортивном костюме.

- Ты чего мудак? Пропустить сложно? Мы спешим? - сходу зарычал Бык.

- А ты? Ехал по обочине и ехай, раз такой умный! Чё ты сюда полез? Пропускать? Я тебе ничего не должен.

- Урод! - выкрикнула Свиноматка, вставляя свои обязательные пять копеек.

- На себя посмотрите! - кутаясь в шубку, жеманно ответила выбравшаяся из автомобиля Машка.

- Ты попутал чертило! Кто платить будет? Ещё и полосу закрыл! - продолжал наступление Бык.

Вадим уловил алкогольное амбре исходящее от оппонента. Видимо и для этих двоих, выходные прошли замечательно. Ответил ему с издёвкой:

– Хочешь ментов вызывай, хочешь европротокол...

Вадик упустил из виду тот факт, что и от него за версту разило перегаром.

Бык как-то сник, но вдруг, без замаха, выбросил сжатый кулак вперёд, прямиком в нос Вадиму. Тот упал на дорогу, в грязную снежную слякоть.

- Вот тебе европротокол, бл..дь!

- Не надо! Пожалуйста! - в страхе заверещал поверженный Вадик. Из разбитого носа на куртку потекла струйка крови.

- Что вы делаете?! Люди помогите! - вскричала Машка и бросилась к машине. Свиноматка прытко перехватила её. С садистским удовольствием вцепилась в волосы, причиняя Машке боль.

- Пустите... Мне больно! Больно! - по-кошачьи вскричала та, пытаясь разжать жестокие сильные пальцы у себя на голове.

- Да что ты орёшь, лярва? - глумливо ухмылялась Свиноматка. - Куда бежать-то собралась? Твой баран в грязи валяется, а ты? Эх...

Внезапно, позади них, возник крупный мужчина в шикарной дублёнке. Он словно материализовался из грязного снега, вони выхлопных газов, отблесков ходовых огней, проползающих мимо машин.

- Что тут происходит? Прекратите немедленно! - властно произнёс он, а затем быстро освободил плачущую Машку из цепких лап Свиноматки. Запихнул пострадавшую в машину.

- Вы что тут устроили кретины? - обратился он к Быку и Вадиму, отводя как-то сразу ставшую послушной подругу Быка в сторону.

- Ты кто такой? - раздражённо осведомился Бык.

- Допустим я юрист, к примеру, адвокат. - спокойно ответил мужчина, подымая на ноги Вадима.

- Какой к херам собачьим адвокат?

Не обращая внимания на тупые реплики Быка, Адвокат спокойно продолжил:

- Итак, господа объясняю вам реалии. Полицию ждать нет никакого смысла, сами видите, «доблестная честная», при такой пробке прибудет сюда не менее чем через три часа. От вас обоих основательно разит перегаром - могут докапаться. И думаю не без последствий. В лучшем, самом лучшем случае, вам напишут обоюдку. В худшем оба останетесь без прав. Так что коммерс, сейчас приходишь в себя, и вы вместе пишете расписочку об отсутствии взаимных претензий. Ваш творческий союз будет прекрасен. Затем, ты платишь этому терпиле деньги на ремонт бампера и носа. Из-за твоих обочечных понтов он в этот блудняк влетел, тебе и приговор оплачивать. Ну а дальше, вы быстро разбежитесь по своим колымагам и потеряетесь отсюда, освободив проезд. Расклад понятен?

- Да ты хмырь, вообще попутал! - взвился Бык. - Не буду я ничего писать. И ваще он мне должен. В ряд меня не пускал!

Адвокат вздохнул, страдальчески воздел очи к пасмурному небу и ловко двинул ногой Быку по яйцам. Стало очевидно, что этот мужчина, может поставить на место собеседника, не только словом. Бык с отрывистым воплем опустился на колени в снежную жижу. Туда где ещё недавно валялся Вадик. Застонал, прикрывая руками пах и согнувшись буквой "зю".

- Ты чего вытворяешь старый!? - вытаращив глаза Свиноматка резво кинулась к своему Быку, запричитала вполголоса. - Андрюшенька... Андрюшенька...

- Думаю теперь всё понятно? - как ни в чём не бывало продолжил Адвокат. - В противном случае я сделаю звонок и твоя понторезка окажется в кювете. Ну ехал ты пьяный, вылез на скользкую обочину, и угодил в кювет... Нормальный расклад? Всё понял?

- Всё... Понял... - кривясь от боли прохрипел Бык. - По яйцам то зачем?

- Отлично! Не будем терять времени.

Сзади подрулил «Рейндж Ровер», но вместо того что бы объехать ДТП, замер ровно за машиной Вадима. На дорогу высыпали несколько крепких молодцов.

- Евгений Николаевич?...

- Всё в порядке Артур. Сейчас поедем. - успокоил охранника Адвокат.

...Пробка рассосалась так же неожиданно, как и началась.

Евгений Николаевич, загадочно улыбался. Потягивая коньяк из никелированной фляжки рассматривал проносящиеся за тонированным стеклом заснеженные сосны.

- Зачем вам это Евгений Николаевич? - недоуменно вопросил Артур. - Одно ваше слово и мы бы этих фраеров мигом размотали.

- Ну это было бы как-то не интеллигентно. Людям помогать надо! Тем более, чего зря в пробке стоять, штаны протирать. Бездействие угнетает, друг мой.

В другой машине, во всю давил на гашетку Вадик. Его переносицу бестолково заклеили белым лейкопластырем, отыскавшимся в автомобильной аптечке. Благо перелома не было.

- Наверное этот бычара, какой-то спецназовец. Похоже специально так ударил, что бы нос мне не сломать. Просто проучить хотел. Видна сноровка. - взволнованно вещал Вадик. - А этот Адвокат... Да какой он в жопу Адвокат? Бандит! Точно бандит. По любому наш местный авторитет областной...

Машка слушала в пол уха, поднося к губам трясущуюся руку с тонкой ванильной сигаретой, которой на прощанье угостил её Адвокат. - «Куришь? На покури, успокойся». Голова болеть перестала. Она всё вспоминала Адвоката и думала, что вот он то, настоящий мужчина. Породистый! Кажется она тайно в него влюбилась.

В грузинском ресторане «Чикунети», несмотря на вечер выходного дня, было малолюдно. Только компания кавказцев шумно выпивала за сдвинутыми столами у дальней стены зала, расположившись под огромным полотном Пиросмани, гротескно, но в сдержанных тонах, иллюстрирующем их душевные посиделки.

Саша аккуратно отломил потянувшийся сыром румяный кусочек хачапури, отправил его в рот и хлебнув вина, поднял глаза на сидящую подле него супругу. Хачапури был замечательный. Сдобный, жирно-творожный, щедро умощённый расплавленным в печи сыром сулугуни, он идеально сочетался с соломенным Цинандали, поданным в запотевших бокалах.

Супруга, с методичностью стервятницы, ковыряла вилкой салат "Тбилиси", отправляя маленькие кусочки в рот, в промежутках делая несколько мелких глотков вина. Она и внешне была похожа на хищную птицу - треугольное лицо с маленькими подведëнными глазками, узкий длинный нос, острый подбородок.

«Алчная, пустая женщина, одержимая личным комфортом, шмотками и деньгами.» - мысленно констатировал Александр, а сам лицемерно улыбнувшись, заговорил с благоверной о чём-то пространном, обтекаемом, легковесном... о дивном вечере, божественно освежающем ледяном вине, тушащем пожар кавказских специй во рту.

Мила украдкой наблюдала за своей ненавистной соперницей, вкушавшей салат за столиком с Сашей. Они сидели в стороне и Миле всё время приходилось неудобно косить проницательные серые глаза, делая ментальный выстрел глазами по сисястой фигуре в кургузом клетчатом костюме. К удовольствию Милы, Александр тоже довольно часто, с теплотой посматривал в её сторону. Саша безусловно её, Милин вариант, не то что очкастый хлюст Серёженька. Правда очень мешает эта клетчатая гадина…

Всë таки здорово Мила придумала, пойти парами в ресторан, что бы тайно понаблюдать за своей соперницей. Врага надо знать в лицо! Да и как пикантно устроить перекрёстный огонь влюблёнными взглядами с Саней.

За одним столом с Милой, умно поблёскивая очками, поглощал хинкали её давно опостылевший муж Серёжа. «Слабак!» - вынес свой вердикт Александр, бегло взглянув на Милиного рогоносца, одетого в серый шерстяной джемпер, с торчащим у горла пухлым узлом галстука. «Вывести бы тебя на улицу и отделать как следует!» - подумал он. Подумал, и тут же любезно сделал заказ на порцию шашлыка для себя и жареную дорадо для своей «клетчатой хищницы». Почему-то не к месту вспомнилось, как эта стерва отказалась принимать его пожилую маму, выписанную из больницы после инсульта. «И что меня вообще держит с ней рядом?» - подумал он, глядя как из другого конца зала к ним уже шествовал официант с подносом.

Гарсон-генацвале чинно приближался и Саше почудилось, что он улавливает источаемый шампурами чесночный запах сочного жаренного мяса.

Вдруг мгновенно, разом, с безумным дьявольским хлопком, осыпалось на тысячи мелких осколков панорамное окно и смертоносным злым роем в зал влетели пули коротких автоматных очередей. Уронив поднос, плашмя рухнул убитый официант. Александр инстинктивно упал со стула, пригнулся у стенки. Это было слабое, но хоть какое-то укрытие от нежданно обрушившегося свинцового града. А вот его супруженица, с пронзительным взвизгом вскочившая со своего места, тут же получила пулю в правый бок и клетчатым мешком свалилась на пол рядом со столиком.

«Что за чёрт? Что происходит?… Палят, как сумасшедшие! Танька? Дура! Похоже в печень…» - бешено металось в голове у Александра. - «Милка… молодец, спряталась в выемке…эх… от рикошета не защитит… Кажется ранена, за руку держится.»

Стрельба велась с улицы по пировавшим в глубине ресторана кавказцам и по мере того, как те выхватив стволы, начали палить в ответ, её темп и плотность стали ослабевать. Двое кавказцев были убиты сразу и теперь лежали в лужах крови среди осколков бутылок, крошева тарелок, посыпанные сбитой пулями штукатуркой и зеленью, будто блюда экзотической кухни. Картина грузинского художника, вся чудовищно изрешечённая, печально ловила всё новые порции свинца.

Александр заметил, как бросив сжавшуюся в комок Милку, пополз в сторону спасительной подсобки рогоносец-очкарик. И тут же безумный порыв сорвал Сашу с места. Это был шанс! Он в несколько прыжков пересёк зал, сильно рискуя быть тут же подстреленным и настиг мужа Милы в момент, когда тот выпрямившись уже сбегал вниз по лестнице. Выхватив пистолет из скрюченной руки толстого, мёртвого грузина, Александр выпустил оставшиеся в обойме пули, прямиком в бегущую спину труса. Две неопрятные буроватые дыры, хаотичной гирляндой украсили серый джемпер. Одна из пуль пробила сердце, вторая желудок, где ещё не успели перевариться хинкали. Очкарик споткнулся и покатился кубарем. Щёку Саши тут же ожгла мстительная ответная боль – из узкого коридорчика прилетел опасный рикошет… Он вытер отпечатки с рукояти пистолета рубашкой и вернул его в мёртвую ладонь хозяина.

Мила подползла к лежащей на спине сопернице. Та учащённо дышала ртом, выпучив пустые глаза в потолок, пальцами тщетно зажимая кровоточащую рану в правом боку. Застёгнутый, тесный жакет, удушающе сковывал еë грудную клетку. «С этой кажется всё…» - решила Мила в затуманенном болевым шоком полузабытьи, и словно в подтверждение Милиным мыслям, соперница заперхала влажно горлом, тёмно-бордовая струйка потекла с уголка её рта на коричневую плитку пола и она расслабленно вытянувшись, безжизненно замерла.

«Перекрёстный огонь влюблёнными взглядами… Перекрёстный огонь…» - дятлом стучало в виске теряющей сознание Милы. - "Перекрëстный огонь... "

Всех с Новым годом!

Сразу прошу прощения, если кому-то покажется, что сегодня к познавательному компоненту в посте присутствует ещё и так называемое нытьё. Да, да, вам не показалось, это оно именно и есть. Бывают такие моменты, когда настолько тяжело, что невозможно не поныть. Так что извините. Пост будет об одном из новогодних дежурств в больнице. Больница большая, принимает население со всей области, в которой проживает около 1 миллиона человек. Поскольку реформы по оптимизации у нас идут вовсю, то на местах (в городах, деревнях, сёлах и т.п.) области закрываются ФАПы, больницы, поликлиники, травмпункты и т.п. А людей и болезней меньше не становится. Куда же будут обращаться за помощью все эти люди? Нетрудно догадаться. То есть теперь их будем обслуживать мы. То есть к нам будет ехать больше людей, и у нас будет больше работы. Пока всё правильно, всё логично. Итак, у нас будет больше работы (большая интенсивность, большее число пациентов, больше ответственности, мы будем сильнее уставать). Но будет ли при этом у нас больше зарплата? Ответ: нет. Зарплата не зависит от интенсивности, от количества операций и количества времени, затраченного непосредственно на работу в операционной (по крайней мере, у медсестёр). То есть, грубо говоря, если медсестра на дежурстве, например, 12 часов ночь (с 8 вечера до 8 утра) не стояла на срочной операции или она стояла всю ночь на нескольких операциях, оплата будет одна и та же. А количество операций по дежурству зависят от того, сколько людей вызвали скорую помощь и приехали в больницу (с острыми аппендицитами, перфорациями кишки, кишечной непроходимостью, острым холециститом и пр., если говорить о хирургии). Я дежурю по травме, поэтому для меня важно, чтобы не случались ДТП, люди не ломали ноги, не выпрыгивали из окон, не дрались, не рвали себе сухожилия и связки. Ко мне на срочную операцию могут приехать повреждения позвоночника, травмы черепа (и тогда мне придётся стоять на не очень любимой операции — трепанации черепа), перелом бедра, костей голени, лодыжек, разрыв Ахиллова сухожилия, перелом надколенника — в общем, разнообразие травматологических переломов и повреждений велико: закрытые, открытые переломы, переломы из-за падения с высоты или в результате ДТП. Дежурит по травме в операционной одна операционная сестра на всю больницу. То есть, как вы понимаете, друзья, если в новогодние праздники люди начнут выпивать от радости и творить всякую дичь, мне деваться некуда. А как вы думаете, очень ли мне хочется работать на износ, помогая лечить полученные в ходе нетрезвых приключений травмы? Тем более, что все мы люди, все мы устаём, ждём наступления Нового года, как чуда, хотим немного окунуться в праздничную атмосферу, насладиться покоем и уютом... Тем более, что мне не заплатят больше за интенсивность...

Повторюсь, ко мне могут приехать переломы костей рук и ног, разрывы сухожилий и другие необычайно разнообразные травмы.

Да, это было дежурство, после которого хочется уволиться. У меня были сутки. Сутки, которые длились, кажется, бесконечно. Поэтому последующий день был потерян полностью. Домой приходишь, как овощ. Ни есть, ни пить. Просто упасть и лежать... Лицо (если это можно назвать лицом после всего случившегося дерьма, конечно) опухшее, отёчное, заломы и замятины, мешки под глазами, кожа очень медленно восстанавливается и разглаживается, и я очень боюсь, что в один "прекрасный день" полосы, похожие на морщины, на лице так и останутся. В общем, здесь для понимания нужно вставить картинку:

Так вот: в это дежурство с самого утра началось. Первым было бедро (перелом шейки бедра со смещением). Операция небыстрая. В лучшем случае - час. Может быть, полтора, два и более (зависит от сложности перелома). Там сначала ещё подготовка инструментов, укладка пациента и пр. Не скажу точно, но по ощущениям где-то часа полтора (когда стоишь, не замечаешь, как идёт время, только что ноги начинают болеть в определённый момент, ведь всё время операции ты стоишь, да ещё и в "бронежилете" (защитный фартук, вся операция под ЭОПом, об этом писала в предыдущих постах)).

Потом был надколенник. Интересная операция. В следующем посте расскажу о ней поподробнее. Тоже часа полтора, может, два - два с половиной. Зависит от перелома, цела ли капсула сустава и пр. Нам повезло, капсула была цела. Но 1,5 часа примерно работали.

Третьим было ещё одно бедро. Оба бедра были у женщин, достаточно пожилых, старше 80 лет.

"Святые бёдра", так мы их называем. Наверное, это самая распространенная операция по дежурству.

Между операциями отдыхать некогда. Повторюсь, я одна медсестра по травме. Поэтому никто за меня инструменты не помоет и не соберёт. На это уходит много времени. Даже с моечной машинкой, которая помогает, (она как посудомойка, только для инструментов). Владельцы посудомоечных машин знают, что там для хорошего результата нужно правильно расположить инструменты, ой, посуду. Если расположить абы как, результат будет не очень. Здесь то же самое. Раскладывать надо отпределенным образом, иначе ничего не промоется.

Поэтому ставим на специальную эндоскопическую стойку (стойку для полых канюлированных или трубчатых инструментов). Пока расставишь - уже 15 минут минимум потратишь, ещё надо предварительно ополоснуть, щёточкой пошоркать, а то не отмоется. В общем, всё, как с посудомойкой - никакой присохшей еды, ой, крови и плоти, никаких кусочков, а то машина засорится. Да ещё машина у нас на другом этаже, не на моём. Инструменты нужно привести, расположить, запустить машину, она примерно час моет. Потом нужно опять прийти и забрать их, увести обратно.

Близился вечер... За плечами 2 "святых бедра" и один надколенник. В сумме часов чистого стояния в операционной примерно 5 часов (1,5+2+1,5). Может, и чуть больше. Но примерно так. Из них 3 часа стояния в свинцовом фартуке.

Спина ноет, ноги хотят убежать домой на диван... Время между операциями потрачено на подготовку к ним, помывку инструментов, сборку и упаковку наборов. Упаковано: 3 дрели, один набор римеров, 3 перевязки, 3 мешка белья (бельё упаковывает санитарка), 2 больших набора на бедро, куча пакетов инструментов, которые "закатаны" по отдельности: костодержатель цапка, проводник для римеров, отсосная трубка, наконечник отсоса, Крампоны, кусачки, пассатижи, спицы и многое-многое другое.

Между операциями выпито 3 чашки чая с баранками, съеден один роллтон.

У меня ещё, кстати, что-то пошло не так с машинкой, и после второго бедра инструменты очень плохо помылись (кровь, которая должна была отмыться, будто прикипела к металлу, пришлось всё вручную перемывать). Не успела ополоснуть инструменты, думала, и так отмоются — не прокатило...

С травматологами "сбегали" в перевязочный кабинет, наложили гипс женщине. Она недавно родила, и у неё перелом лодыжек. Новорожденный с мужем. Бедный муж! Один с младенцем на руках. Скорее бы мамочка вернулась в семью! Пожелали скорейшего выздоровления! Как так получилось, не уточняли. Наложили гипс и побежали на непослушных уже ногах в операционную.

Разрыв Ахилла целый день ждал. А это срочная операция, её кровь из носу нужно сделать сегодня (открытая рана, парень пнул ножкой стекло, вот сухожилие и порвалось, ровненько так, как лезвием разрезали на 2 части; ещё повезло, что разрезанные концы друг от друга недалеко ушли, а то ищи-свищи, долго можно провозиться). Ещё и закрытых несколько Ахиллов ждут, но уже не сегодня... Спасибо коллегам, сестрам, дежурящим по хирургии, что мой череп (приехала травма головы, когда я на втором бедре стояла), взяли на себя. Так бы мне пришлось ещё и череп... Между бедром и Ахиллом...

Ахилл сделали. В следующем посте расскажу поподробнее. Зашили всё очень красиво. Мои врачи перфекционисты и очень хорошие профессионалы! Было приятно наблюдать за красивой качественной работой. Единственный приятный момент за это изматывающее дежурство. Перед Ахиллом был ещё палец... Пока анестезиологов на Ахилла ждали, палец сделали под местной анестезией.

Это, видимо, ещё до праздников, женщина поступила. У неё был травматический разрыв разгибателя 4 пальца. Нашли и воссоединили сочкучившиеся друг по другу части, провели спицу. Эх, ещё одну дрель мыть и закатывать на стерилизацию! Наборы, наборы, наборы! А с пальцем у женщины будет всё в порядке. Нужно только немного подождать, пока рана заживёт.

Перед пальцем и перед Ахиллом ещё выпила по чашке крепкого чая с сахаром. Несложно представить, какие отёки утром будут на лице!

Когда же кончится это треклятое дежурство?!!! Ещё не все инструменты собраны. Коллеги по хирургии зашиваются. И это не в том смысле, что уже конец операции, а в том, что у них реально захлёб. Ножевое, перфорация кишки, острая кишечная непроходимость. Пациенты всё поступают и поступают... На очереди ещё несколько операций. Это значит, что работать, скорее всего, будут всю ночь... Их двое. Дежурят две сестры по хирургии.

Ночью пришлось ещё на несложную (но от этого не менее ненавистную!) операцию по хирургии сходить, чуть разгрузить коллег.

В 4 утра сердце наполнилось тоской. Хотелось выть, но сил на это не было. Скорей бы домой! Скорей бы домой! Скорей бы домой!

Кажется, что спать совсем не хочется. Но... Мы-то знаем, что стоит только прийти домой, как усталость навалиться сразу всей своей массой.

День после дежурства будет потерян, выброшен их жизни. Делать что-то активное и полезное не получится. Овощи на это не способны...

Вот такие вот, ребята, пирожки с переломами. Дежурство, после которого хочется уволиться или умереть. Лежу, пишу, восстанавливаю потихоньку мотивацию снова пойти на работу.

Маленькая просьба. Берегите себя! Очень вас просим, ну пожалуйста! Вместе с Леонидом Каневским просим!!!

На этом все. Берегите себя и своих близких!

По традиции благодарю @MamaLada, которую все знают (она фельдшер, пишет книги, вяжет и много еще чем занимается), и благодаря поддержке которой родилась эта серия постов.