Proigrivatel

― Привет, Миша…

Мужчина дёрнулся, когда прозвучал механический голос в наушниках, инстинктивно взглянул на второй экран с чатом и увидел сообщение – это была Кристина.

― Как ты чувствуешь себя сегодня?

От игры он отвлёкся и тут же почувствовал резкую боль в животе.

― Ещё немного — и сдохну.

Речь отобразилась на втором мониторе текстом. В общем чате появилось «Печатает…».

Живот скрутило сильнее, и он взял со стола банку газировки — пустую. Вместе с болью из живота поднялась злость. Игру на паузу. Почему-то из общего амбре выделился запах мочи. Миша исказился в лице, бросил банку в сторону и ударил по столу кулаками, завалив монитор.

Механический голос прочитал сообщение:

― Если будешь заботиться о себе, не сдохнешь. Ты поел? Сделал разминку?

― Не грузи.

Миша вновь поднялся ― захрустели кости. Схватился за столик – закружилась голова. Надо бы поесть, подумал Миша и чуть не упал в обморок. Сердце заколотилось в висках. Ноги совсем перестали его слушаться, тонкие, белые, с широкими старческими суставами. А злость, точно он весь был сплетён из неё, рвалась наружу, пыталась разбить стены ослабшими руками хозяина, но захлёбывалась в страхе и отчаянии. Он таким раньше не был.

Миша вдруг дёрнулся, прислушался, быстро подскочил к подоконнику, поднял банку и замолотил ею по батарее.

― Хватит орать! Выруби музыку! ― истощённый внезапным порывом, закричал он в потолок и зло сплюнул на пол.

В комнату не проникал солнечный свет из-за толстых занавесок, развешанных в каждой комнате. В полумраке было легче. Из-за этого можно было и не заметить грязи и копошащихся в ней тараканов. Достаточно надеть обувь, чтобы не давить их голыми пятками, но на Мише были носки — тоже ничего страшного. Некоторых насекомых он вообще ловил руками, давал имена и игрался с ними до тех пор, пока не давил между пальцев.

Ещё полумрак не давал видеть лица на стенах. Фотографии жены и детей висели в коридоре. Когда-то он смотрел на фото и думал, что жить стоит только для них: для маленького тигра, для шепелявой принцессы-феи, которая звала его «Папа» либо «Миса». Стоит жить для любимой женщины, знающей, что, когда она обнимает его сзади, Миша тает и стекает к её ногам. А теперь что?

Миша рассмеялся. А там уже и непонятно, что это было. Злость? Страх? Отчаяние? Появилось что-то новое, оно надело его, как костюм, и содрогалось в мучительной судороге. Миша не хотел смеяться, он хотел плакать, а голод продолжал стягивать его колючими жгутами изнутри.

Идти пришлось медленно. Ноги тряслись, когда нужно было огибать гору коробок, кучу мусора, свалку рюкзаков и аккумуляторы, выстроенные колоннами вдоль стен. Миша то и дело спотыкался. Зал также был забит коробками, а в соседней комнате лежали пакеты и пустые бутылки из-под газировки.

Запасов не уцелело. Лапша, консервы, банки, мармелад, шипучие витамины остались пустыми упаковками валяться в грязи. Он запасся едой вдоволь, разложил провиант у стен и спрятал в шкафах. Но теперь пустота стеллажей скребла желудок — остался только мусор. В доме ещё были старое подарочное вино и коньяк, но раньше Миша смотрел на дорогой алкоголь с отвращением. Взяв бутылку за горлышко, он швырнул её в стену — по обоям растеклось красное пятно. Сколько он не выходил из дома? Полгода? За это время все запасы исхудали, как и хозяин. Невероятно. Может быть, он просто ошибся и не выходил гораздо дольше?

Миша сел на пол, точнее, сполз по стенке, не зная, что делать дальше. Не задумывался. Из его комнаты доносились шум системного блока, подвывающего электрогенератору, тонкие звуки насекомых и глухое шипение разбитой вдрызг радиостанции УКВ. Не надо было её разбивать, но в тот момент очень хотелось. Ничего с ней не получалось, ничего не выходило.

― По-о-ошли на-а-хрен! ― растянул хозяин дома во вновь развивающемся раздражении и несильно ударил по стене кулаком. ― Борцы за тишину. Сами до трёх часов музыку слушают, а на меня орут за любой писк.

Голод надавил сильнее, и Миша вспомнил, что когда-то ел шпроты. Когда это было? Вчера или пару месяцев назад? Он оставил их на подоконнике и решил вернуться обратно. Да, они были на месте и даже не воняли. Стояли на мëртвом фикусе, опираясь на бортик горшка, масло вылилось на сухую землю. Хвосты двух рыбок засохли на воздухе. Но это не беда. Миша отломил их голыми руками и бросил на пол, где господствовало царство теней и тараканов, остальное съел, не обращая внимания на вкус. Руки вытер о футболку и, успокоившись, сел за компьютер. Из динамиков донёсся механический голос.

― Тебе нужно сделать хоть что-то. Тебе нужно отвлечься и поиграть. Компьютерные игры хорошо развивают когнитивные функции, ты говорил, что тебе нельзя сходить с ума, нужно бороться, ты же сильный, всегда был сильным. Помнишь, как ты разобрался с коллапсом на дороге, где перевернулась фура? У компании тогда зависло двадцать три миллиона.

― Это было тогда, Крис.

― А что изменилось?

Миша рассмеялся с сумасшествием, сливающимся в вой. Он откинулся на спинку кресла и заорал в потолок, вытирая слёзы. Он ей не писал, он никому ничего не писал. Он хотел, чтобы хоть здесь всё было по-старому, но сам справиться с этим не мог, как будто жил на две жизни, где в одной всё хорошо, а в другой как вышло. Может, он и хотел написать, высказаться, но гордость била по рукам. Миша не хотел, чтобы его жалели. Жалеют маленьких детей и дуют им на стёртую асфальтом коленку, а он мужчина… По крайней мере, когда-то им был.

― Кристина, время идёт, а в деревне ещё не готовы припасы, ― по-джентльменски протянул Миша. ― Прогуляетесь со мной на необитаемый остров? Я приглашу парочку раздолбаев, и мы все вместе будем создавать новое общество?

Сообщение пришло быстро.

― С тобой хоть на край света, Миша.

― Мы как раз туда и собираемся.

Миша покружился на стуле, отыскивая чистую газировку без мусора внутри, но увидел лишь банку из-под консервированных персиков, где на дне плескалось его самоуважение и плохо пахло. Из груди раздался сдавленный смех. Он дёрнулся, и с головы немного съехал наушник. Музыка прозвучала как будто извне, но показалось, что из шкафа.

― Кто здесь? Хватит меня трогать! ― закричал Миша и поднялся со стула. ― Это опять вы? Я вам говорил не трогать меня, когда я играю!

В шкаф полетел весь мусор, что попал в руки, и дверца подалась, скрипнула, открылась.

― Ага, щ-щас! ― Решительно направился Миша к дверце и захлопнул её с ноги, свалившись на пол. Где-то под диваном зашуршали тараканы, где-то на полу раздался смех. Он длился недолго. Миша быстро пришёл в себя и вернулся за стул.

Когда всё произошло, он держался очень долго, пытался жить. Когда он стал таким? В какой момент? В тот, когда понял, что жить не для кого?

Би-2 и Симмонс присоединились к игре и чату. Знакомые пиксельные персонажи в разорванной одежде тут же начали биться друг о друга.

― Ребята, ребята, если хотите выяснить отношения, то хотя бы не при даме, она не знает крови, ― пошутил Миша и рассмеялся.

В чате появилось сообщение.

― Прежде чем дать кому-то в долг, обними его. Возможно, ты видишь его в последний раз.

― Сим, я так рад тебя видеть, ты бы знал. Всё ещё зубришь пособие «Самые смешные анекдоты»? ― сказал Миша в микрофон, и на экране появился текст.

― Я совершенно не боюсь людей, прикидывающихся животными. Я боюсь животных, прикидывающихся людьми.

― Ох, Сима, Сима, ты, как всегда, прав.

Эта игра была не самая любимая, заходил Миша в неё редко. Но здесь он хотя бы мог видеть своих друзей реалистичными человеками, а не набором букв в чате или бойцами сетевых шутеров.

Что они делали в этой игре? Би-2 периодически попадал в ловушки, его кусали насекомые, он травился неизвестными грибами и препирался. «Тебя забыли спросить, дятел», «ты шибко громко дышишь», «у меня есть рецепт по избавлению от зануд в игре — холодное оружие, но оно куда-то уползло».

― Я бы хотела встретиться с тобой вживую. ― Пиксельная девушка поковырялась палкой в костре, пламя не вспыхнуло, не затихло.

― А какой в этом смысл?

― Ты классный, я бы всё отдала, чтобы увидеть тебя без аватара.

Миша рассмеялся, но смех не преобразовался в текст. В желудке заболело — надо поесть. Он зажмурился и потёр рукой шею, немного заходя на выпуклый позвоночник — почувствовал горб, ощерился и ударил кулаком по столу.

― Забудь, ты же знаешь, что это невозможно, а нам и так хорошо здесь. Снаружи не так уж и весело, поверь.

― Верю, жаль, здесь нельзя обняться, но я бы хотела это сделать. Зайди в инвентарь.

― Что это?

― Цветочек тебе, ― сказала она.

Мужчина заметил на экране голубые лепестки ядовитого растения, но всё равно растёкся в улыбке. Если бы не борода, то можно было бы заметить ряд жёлтых зубов с налётом кариеса. ― Спасибо, а это тебе.

― М-м-м, жареная курочка и гриб.

― Да, я заметил, у тебя уровень жизни падает.

В наушниках появилась тревожная музыка и затрещали кусты. Это был Би-2. Уровень его жизни медленно падал. Он появился в свете костра со змеёй. Она вцепилась в предплечье клыками, шипела и дёргалась, будто хотела оторвать кусок от руки.

― Я немного заплутал и нашёл собеседника, кто ж знал, что змеи такие неразговорчивые.

Миша рассмеялся, встал со стула и сбросил наушники. Тут же затрещали позвонки и закружилась голова. Поплыла перед глазами грязная комната. Схватившись за стол, он медленно приходил в себя, вспоминал прошлое и на какое-то мгновение забылся, посмотрел на полку. «Нейропсихология», «Антология машинного обучения», «Нейросети, обработка данных» и другие истрепавшиеся технические пособия с пометками и закладками. Он вспомнил, как изучал их с маниакальной страстью, и с отвращением вернулся в игру.

На втором мониторе уже горели сообщения: Симмонс вставил пару анекдотов, Кристина начала переживать, Би-2 опять острил.

― Если хакер не подобрал пароль с пятого раза, то это его собственный пароль.

― Сима, мудень ты набитый, при чём тут это? ― спросил его Би.

― Будущее рисовалось настолько туманным, что было слышно, как где-то рядом ёжик зовёт лошадку.

Анекдоты Симмонса уже шли по второму кругу, но Миша рассмеялся так весело, будто эта шутка действительно была хороша. Хотелось пить. Хотелось есть. Хотелось умереть, и оттого хотелось, чтобы умолкло всё остальное. Он скатился. Он на дне. Он барахтается в грязи. Он не хотел смотреть на своё отражение в зеркале, чтобы не увидеть, кем он стал, чтобы не сказать и не услышать «урод». Но не мог ничего сделать с этим. Он пытался, пытался жить дальше без смысла, но это превратило его в чудовище.

Миша сказал:

― У меня не осталось еды, я выхожу.

Он уже не читал, что ответили ему друзья, и вышел из-за стола с истерикой и слезами. От смеха и злости остались лишь синяки на руках. Вот теперь это он. Вот он — взрослый мужик, не способный продолжать жить. Если бы ёжик знал, насколько будущее туманно, то вряд ли бы искал лошадку. А Миша искал и нашёл свою, и пусть эта лошадка всего лишь плод его воображения, всего лишь набор паттернов, пикселей и запрограммированного поведения, но всё же на время она унесла его в мир грёз, как морфий — тяжелобольного.

Миша оделся, накинул на голову капюшон, натянул высокие сапоги и взял пустой рюкзак, ласково стряхнув с него тараканов.

― Ну всё, всё, папочка уходит, уходит.

Он надел защитную маску, заметил на комоде книгу «Самые смешные анекдоты» и сплюнул — возможно, в следующий раз он запишет Симу другие, его придётся переделать. В Би-2 он вложил себя, периодически пополняя запас слов.Только Кристина работала как надо, на то и искусственный интеллект. Создавать её было тяжело, она была последней ― Венец творения.

С улицы в окна тамбура попадал солнечный свет, он слепил. Всё размывалось. Пришлось ползти по перилам, шаг за шагом опускать дрожащие ноги на ступеньки. Миша потерял счёт времени, пытаясь сконцентрироваться на лестнице, и потому не ожидал, что на одном из этажей что-то грохнет. Это захлопнулась форточка, а ему показалось, что соседская дверь. Миша закричал.

― Посмотрел бы я на вас! Вам-то теперь плевать! Я один здесь всё разгребаю за вас это дерьмо, уроды!

В пролёте плохо пахло ― тянуло гнильём с первого этажа.

Когда он прятал тела соседей в подвале, чтобы те не привлекали крыс к его квартире, он не учёл, что они будут разлагаться так долго.

Домофон открылся без звука. Вокруг не было ни души. Только лишь стрижи расписывали небо красивыми виражами и пытались перекричать ветер. Миша помнил, почему не хотел выходить в первые дни. Запах. Он нарастал незаметно и с каждым днём становился всё зловоннее, всё страшней. Его нельзя было никуда убрать, от него нельзя было никуда спрятаться, только привыкнуть.

Взгляд сам поднялся на луг у аллеи, где кривой кучкой разрастались розы, хризантемы и куча других цветов. Они росли только в одном месте — Миша сам их посадил, собрал самые красивые у соседних подъездов и посадил. Сначала хотел видеть их в любое время, а потом занавесил окна. Больше не мог вспоминать, что он жив, а они нет. Уехать отсюда он тоже не мог — здесь был его дом, здесь была его семья, жена и дети остались тремя колышками, вбитыми в землю. Миша отвернулся.

У подъезда, за лавкой, на которой когда-то сидели бабки, его ждал мотоцикл с нацарапанным на переднем крыле поздравлением: “С днём папы!” — оставил сын. В те времена Миша никому не разрешал даже приближаться к своему железному другу, а сын не послушался. Теперь хотелось вернуть время, чтобы обнять своего маленького тигра, сказать ему, что очень рад подарку, но в памяти застряла лишь трёпка, которую Миша устроил сыну. Больно. Стыдно.

Внутри бака ещё плескались остатки бензина. Он сел на мотоцикл и, как ни странно, завёл. Ржавый аппарат затарахтел и ожил. Миша больше не мог сидеть на месте.

На солнце трупы высыхали быстрей. Когда-то живые женщины, мужчины, дети теперь лежали вялыми скелетами на дорогах и тротуарах, застыли в покрывшихся пылью машинах. До некоторых смогли добраться звери, некоторые истлели под зноем. А вот в квартирах на некоторых костях ещё оставалось мясо. В своих жилищах трупы разлагались дольше обычного, смрад их тел, казалось, проникал сквозь плиты перекрытия, на него стягивались полчище крыс и насекомых. Выжившие домашние животные ели своих тухлых хозяев и заражались следом, умирали следом. Их генетика проиграла иммунитету диких.

Все ближайшие магазины Миша обнёс ещё в первые месяцы и теперь направлялся к дальним, где трупов было ещё больше. Хотелось плакать и смеяться, кричать и петь. Он заметил на тротуаре жёлтые кости и свернул в их направлении, чтобы раздавить с весёлым треском, но из-за шумного двигателя не услышал ничего. Звук лопающихся костей сам родился в его голове, и Миша рассмеялся, дёрнулся и потерял контроль над мотоциклом.

Стрижи всё так же продолжали терзать небо, разрисовывая его невидимой вуалью, ныряли вниз-вверх, выписывая виражи. Их пение, похожее на крики, как ни странно, успокаивало, возвращало в прошлое, где всё было хорошо и птицы ныряли в воздухе внутри спальных районов, прямо над головами детей, играющих на площадке. И те, и другие кричали, но то была музыка.

Миша не хотел двигаться, потому что боялся, что этого не сделает. Он уже не чувствовал ног и потому знал, что его ждёт. Его слабое тело неудачно приземлилось о бордюр, и что-то внутри сломалось. В груди ныло, было трудно дышать и тяжело откашляться. Жажда топила его в себе, но уже не волновала.

Откуда-то появился туман, он заволакивал и обнимал, пытался проникнуть в голову, убаюкать. Глаза тяжело смыкались. Ведь он уже видел лица маленького тигра, шепелявой принцессы-феи и жены, которая любила обнимать его сзади. Наконец-то стало хорошо.

На его лице разгладились морщины, уголки губ поднялись в лёгкой усмешке. Тело Миши продолжало бороться, но сам он уже делать это не мог. Он закрыл глаза и прошептал жене и детям:

― Я скоро буду.

Поутру кофе без сахара горчит, как и сообщение от мужа: “Развода не будет”. Мне кажется, эту фразу он говорил мне чаще, чем банальное “Я люблю тебя”. Возможно, это его способ выразить чувства. Главные три слова наших отношений имеют всегда разный оттенок. Сейчас от них сквозит раздражением. И мне это… Безразлично? Наступает момент, когда понимаешь, что даже твоему терпению пришел конец… А слезы – они текут по привычке.

Час за часом проходят в ожидании, пока наконец душную тишину не разрывает звонок.

– Анна Валерьевна? Это вы? У нас важная информация!

В звенящей голове потоком несутся мысли. Такое только в сериалах бывает, да? Где драмы, месть, перерезанные тормозные шланги…

– …авария. Ваш муж сильно пострадал, но нам удалось стабилизировать его состояние. Сейчас он в коме.

Я проглатываю подступивший к горлу комок и бормочу в ответ что-то нечленораздельное.

– Если вам понадобится медицинская или психологическая помощь, вы всегда можете…

Телефон летит на кровать, а моя жизнь – в новый поворот судьбы.

В этот день я не поехала в больницу – не было сил. Да и кто бы меня пустил в реанимацию?

Засыпать одной в огромной постели оказалось настоящим удовольствием. Жара спала, и под вентилятором, который я впервые могла направить на себя, было даже прохладно. Он навеял мне воспоминания о морском бризе и нашей поездке в Кабардинку. Мне снились мы с Андреем, счастливые, как на фото с книжной полки. Беззаботные, влюбленные друг в друга и в жизнь. Тогда мы еще не знали, что буквально через пару недель все пойдет под откос: во время очередной ссоры Андрей неудачно оттолкнет меня, а я упаду. Это бы ничего, но я уже была беременна, и это падение стало роковым. Боль, врачи, исколотые вены и постоянные слезы Андрюши – он был испуган до чертиков и во всем винил себя. Мои чувства словно попали в заморозку: я ничего не понимала и ничего не испытывала. А когда пришла в себя, все уже было сломано.

Зато сейчас во сне я возвращаюсь назад, только без груза прожитого. Андрей, такой знакомый и родной, протягивает мне руки, приглашая пойти с ним. И я соглашаюсь на прогулку по кромке воды: волны лижут ноги, нагретый за день песок мягко касается стоп, а поцелуи – без привкуса разочарования друг в друге.

Теперь Андрей каждую ночь приходит ко мне во сне. Причем не важно, ездила я навещать его в этот день или нет – он возвращается, чтобы заново пережить лучшие моменты нашей истории. Все сны повторяют какой-то счастливый эпизод из прошлого. Правда Андрей никогда не разговаривает со мной во снах – он может смеяться, целовать до беспамятства, заниматься любовью, но никогда не произносит ни слова.

Так было, пока врачи не сказали, что отек мозга спал. Теперь есть шанс на операцию, а значит, на восстановление мозговых функций. Частичное, но все же. Андрей из моих снов совсем не похож на эту восковую фигуру, лежащую среди нездоровой белизны больничных простыней. Что если он придет в себя? И мне придется сидеть с ним, утирать лоб, кормить с ложечки, учить заново всему.

В эту же ночь он заговаривает со мной.

– Аня, выслушай меня!

Он несется за мной по парку, а я все убегаю и смеюсь – мне это кажется веселой игрой, пока я не оборачиваюсь и не вижу, как аллейки сжимаются и превращаются в глухие стены за спиной Андрея. У него синие губы, по лбу течет струйка крови.

– Аня, – все не может отдышаться Андрей. – Я почти уверен, что меня хотели убить. Ты знаешь, как я слежу за машиной. И как аккуратно вожу. Аня! Что-то не так было с тормозами. Пожалуйста… Аня!

Молчание хуже жестоких слов. Молчание – апогей равнодушия.

Меня не волновало, что я практически убила своего мужа. Меня волновало, что он выжил.

— Мы подняли слишком сильные волны. Похоже, на “Нью-Йорке” не выдержали швартовые, — палец капитана указывал на приближающееся плавучее препятствие.

— На “Нью-Йорке”? Вы про тот пароход? Но мы же сумеем обойти его?

— В этом-то и дело, “Нью-Йорк” сейчас неуправляем. И он дрейфует прямо под нас, как сплавной плот. Слишком быстро… быстрее, чем наши гребные винты заработают задним ходом. Вся надежда на буксиры… Успеют оттянуть его в сторону — столкновения удастся избежать.

Капитан прищурил глаза под козырьком.

— Расстояние — ярдов тридцать… Господь всемогущий…

Один из пузатых буксиров уже подплывал к “Нью-Йорку”. Капитан судёнышка сумел перебросить два швартовых конца на борт злополучного парохода.

— Ну, давай же!

Матросы на корме неуправляемого “Нью-Йорка” суетились, укрепляя концы. Буксир надрывно затарахтел и слабо подался вперёд, пытаясь оттащить пароход. Из трубы судёнышка валил чёрный дым. Два каната толщиною в руку натянулись… и один из них лопнул, не выдержав колоссальной нагрузки.

— Проклятие!

— Двадцать ярдов, капитан!

Буксир очень медленно тянул за собой “Нью-Йорк”. На единственном тросе.

Медленно, слишком медленно…

Расстояние между двумя кораблями неумолимо сокращалось.

— Давай, давай же…

— Десять ярдов, капитан!

Вдруг в воздухе что-то блеснуло — сталь второго каната. Не выдержал наскоро завязанный узел. Канат, разматываясь, выгнулся в воздухе серебристой змеёй, а затем бессильно опал в воду. Лебедка на борту буксира завертелась с сумасшедшей скоростью — и судёнышко, пыхтя, поплыло прочь, чтобы не быть затянутым под винты приближающегося парохода.

Три ярда… Два… Один…

Жуткий скрежет обшивки двух соприкоснувшихся бортов был слышен даже на мостике.

Над причалом пронёсся вздох тысячи людей, ставших невольными свидетелями грандиозного фиаско…

Капитан что-то указывал первому помощнику, рулевой смотрел на них глазами побитой собаки. А Джозеф Брюс…

Джозеф Брюс как никто другой понимал, что всё это означает. Повреждения от столкновения на низкой скорости минимальны, почти ничтожны — особенно для такого корабля. Но они есть. Есть, чёрт возьми! И поэтому отбытие придётся отложить на несколько дней. Для ремонта.

Не видать ему трансатлантического рекорда, как своих ушей…

Капитан повернулся к Джозефу Брюсу и что-то сказал. Что именно, Джозеф Брюс не слышал. В его ушах всё ещё звучал ужасный звук — скрежет корабельной обшивки. Словно мел по грифельной доске… Словно скрежет зубовный грешников в аду…

Развернувшись на каблуках, Джозеф Брюс почти что выбежал с капитанского мостика.

“Досрочное прибытие в Нью-Йорк!” Издевательские заголовки газет по обе стороны океана представлялись ему с нестерпимой отчётливостью. Лицо пылало, в висках глухо стучала кровь.

Репутационная катастрофа для судоходной компании. Ужасное унижение для него, Джозефа Брюса Исмея.

И худший день в истории “Титаника”.

– Капитан Андрис?
– Ну чего тебе?
– Докладываю. Ваше психоэмоциональное состояние в данный момент не является устойчивым. Рекомендуется прослушать сет медитаций номер сто один и выполнить однократный подход по тренировочной программе номер шесть. Также рекомендуется не отклоняться от режима питания и отдыха. Вы пропустили обед, капитан.

Личность искусственного интеллекта генерировали с учётом предпочтений и темперамента экипажа. От Андриса Лисса унаследовала некоторую дотошность и занудство, и обычно это его вполне устраивало. Но иногда – иногда – всё-таки ужасно бесило. Состояние у него, суслик, неустойчивое! На что это Лисса намекает – что он с ума сошёл? Да если бы она могла ощутить этот запах… Стоп. Она ведь могла!

– Лисса, подключи аромарецепторы.
– Выполнено.
– Чем пахнет?

Она не отвечала.

– Лисса, чем пахнет? – повторил вопрос Андрис.

Неужели сломалась?

– Докладываю, – в безупречном механическом голосе Лиссы слышалась несвойственная ей неуверенность. – Запах крайне неприятен для человеческого порога восприимчивости. Интенсивность максимальная, распределение равномерное.

– Да это и я чувствую! Чем пахнет, чем?

Из динамика донёсся шум, будто Лисса откашлялась.

– Я полагаю… – шум повторился. – Я полагаю, что это запах мёртвой мыши.

Мышь на корабле? Немыслимо! Разумеется, Андрис слышал эти теории о том, что якобы в корпусах челноков находятся замурованные животные – жертвы космосу. Некоторые параноики разбирали списанные корабли на винтики, в то время как транспортные компании публиковали опровержения. Ещё никто не смог предоставить убедительных доказательств, а те, что были, больше смахивали на постановку и фальсификацию, но так называемая теория мёртвой мыши пользовалась невероятной популярностью. Вот, даже Лиссе кто-то подгрузил этот пакет убеждений!

Но, допустим, мышь на корабле действительно была. Пробралась как-нибудь, бедняжка. Но как? Они ещё не совершали никаких стыковок. И на астероиды и планеты не садились. А зонд брал такие микрофракции, что там не то что мышь – блоха не проскочит.

Оставался один шанс – выход Андриса в космос. Тот самый, после которого ему пришлось наращивать ноги ниже колена. Хорошо ещё, что термоплуг триптореанцев спаял края скафандра. Конечно, они извинились. И даже помогли залатать обшивку корабля. Но откуда у них взялась мышь?

Андрис так задумался, что не сразу заметил, как мимо пролетел сегмент панели управления. Провода весело топорщились, датчики погасли. Он посмотрел по сторонам и вспомнил времена стажировки на кораблестроительном заводе, в сборочном цехе. Только происходящее вокруг никак нельзя было назвать сборкой!

– Лисса, что ты делаешь?
– Капитан, лучший способ доказательства – эмпирический.
– Так! Отставить! Прекрати немедленно! – к такому Андрис точно не был готов.
– Отклонено.

Что-то в тоне голосовой помощницы насторожило Андриса. Он обернулся, и только это спасло ему жизнь – прямо на него летел робот-уборщик, управляемый Лиссой. Он выставил щуп-измельчитель, и последнее, что сейчас хотелось узнать – насколько острым он был.

– Включить ручной режим навигации! – заорал Андрис, уворачиваясь от спятившей электрошвабры.
– Отклонено.
– Лисса, суслик, отставить!
– Отклонено.

Андрис оттолкнулся в сторону рубки. Автоматические двери уже закрывались, но он успел проскользнуть между ними, добраться до того, что осталось от панели управления и дёрнуть рычаг ручного режима. Двери тут же перестали закрываться, робот-уборщик вернулся к мирным занятиям, а корабль перестал разбирать сам себя. Андрис обессиленно опустился в гамак.

***

Сдавая вахту Илоне, Андрис решил не ограничиваться сводкой и отчётом. Он дождался, пока бортинженер придёт в себя после анабиоза, и всё ей рассказал.

– Кошмар какой! Надо будет в порту перепрошивку сделать, – Илона примерила носовые фильтры. – Ну вот так да, полегче. А ещё, Андрис, знаешь, не хочу тебя огорчать, но смотри, что я нашла между камерами, крышкой, видимо, прихлопнуло…

Она разжала кулак. По рубке, дрейфуя в невесомости, поплыла дохлая мышь

Голос у неё был низкий, грудной.

— Тётя Ася… П-проходите!

Она перешагнула порог, затем перенесла через него огромный чемодан — тоже старше Светы и Алекса вместе взятых. У Алекса на лице читалась смесь растерянности и какого-то благоговения. В следующую секунду тётя Ася заключила его в крепкие объятия. Света слышала, как хрустнули кости мужа…

— Значит, здесь ты живёшь? — отстранив от себя Алекса, тётя Ася начала придирчиво разглядывать прихожую. — Мда. Грязненько.

— Эм… Здравствуйте, Ас… — Света запнулась, ожидая хоть какой-то подсказки от мужа. Как её звать-то? Александра? Асия? Агнесса?

Но Алекс даже не подумал прийти жене на помощь. Уставился на тётю, не отводя глаз. А тётя Ася, наконец, посмотрела на Свету. Вернее, сквозь Свету. У гостьи были очень крупные, словно бы выпуклые зрачки.

— Где тут руки помыть?

Света не успела заметить, в какой момент пальто тёти Аси оказалось в руках у Алекса. Тот что-то промямлил, и тётя Ася, так и не удостоив Свету взглядом, проплыла мимо по коридору. Хлопнула дверь, из крана полилась вода.

— Это что вообще? Кто она? — Света понизила голос до шёпота, хотя хотелось орать.

— Я же сказал, тётя Ася, — Алекс пытался понять, куда повесить пальто. — Я покажу потом…

Потом… Всегда у него всё “потом”.

Дверь открылась: тётя Ася вышла из ванной, вытирая руки Светиным полотенцем.

— Лёшенька, чемодан мой поставишь в комнату?

Алекс, моментально переключившись на новую задачу, сунул пальто Свете. Её первым желанием было зажать нос — пальто пахло то ли айкосом, то ли псиной.

— А ты куда… Ты куда его понёс? — Света не верила своим глазам. Алекс тащил чемодан в их спальню.

— Свет, ну тёте надо много места. Мы с тобой диван разложим… Это ж всего на недельку…

— На недельку?!

Тётя Ася, поджав губы, изучала свадебную фотографию Светы и Алекса на стене…

***

— А ты что, ничего не приготовила?

— Алекс, ты вообще-то меня сегодня обещал сводить куда-нибудь!

— И что будет есть тётя Ася?

— Я в магазин сейчас схожу… Ты пока займи её чем-то. К тебе всё-таки приехала.

Света быстро набросила куртку, схватила сумочку с кошельком — Алекс свою карту всё равно не даст — и почти опрометью выбежала на лестничную площадку…

Путь до ближайшей “Пятёрочки” занимал минут пятнадцать — за это время Света успела чуть успокоиться.

Алекс — тот ещё кадр, конечно. Да, Света привыкла многое прощать мужу. В конце концов, голова у него работала нормально. И Алекс любил Свету, просто… часто делал это по-дурацки. Иногда даже кринжово.

Света усмехнулась, вспомнив подарок Алекса на последнюю годовщину. Хотя смешного было мало. Особенно в первую минуту, когда она сняла упаковочную бумагу. Набор садовода. Алекс подарил ей набор садовода. Грабельки, лопатка, перчатки… причём перчатки — прямо в точности как у бабулек, торгующих дачными яблоками и цветами у метро.

Подруги ей даже не поверили сначала. Потом стали задавать вопросы. “Свет, он у тебя нормальный вообще? У вас всё хорошо?” Она как-то отшутилась в ответ.

Нет, Света не жаловалась. Старалась не жаловаться. Алекс был хорошим парнем, просто… со странностями. Опять же, у кого их нет? Света многое списывала на недостаток воспитания. В конце концов, Алекс с двенадцати без родителей… Но, кажется, его бабушка воспитывала. Точно не тётя.

Хотя, может, он действительно говорил про её приезд на днях? Где-то в промежутке между пересказом рабочих созвонов и последнего сезона “Разделения”.

Но блин, что же теперь — терпеть эту тётю Асю целую неделю? Чем она вообще будет заниматься? Зачем приехала? И откуда?

В “Пятёрочке” Света сперва побросала в корзину всякой заморозки, но потом, передумав, набрала свежих овощей, рыбы. Взяла пару бутылок хорошего вина. Тяжеловато будет тащить это всё, но ударить в грязь лицом не хотелось.

***

…Света открыла дверь — и в глазах защипало от тошнотворного запаха. Не разуваясь, швырнув пакеты в прихожей, она бросилась на кухню.

Алекс сидел на своей табуретке. Тётя Ася стояла у плиты, что-то помешивая половником в жёлтой эмалированной кастрюле. Пахло тухлыми яйцами, фасолью, вокзальным туалетом и квашенной капустой.

Взяв миску, тётя Ася плеснула в неё варева и поставила перед Алексом, на лице которого расплылась блаженная улыбка. Наполнив вторую миску, для себя, тётя Ася уселась за стол. Взяла ложку. И начала, чавкая и прихлёбывая, поглощать собственную стряпню.

Алекс, секунду помедлив, опустил в густое коричневое варево свою ложку. Света поняла, что её сейчас стошнит.

Она успела открыть дверь в ванную и поднять ободок унитаза, прежде чем распрощалась с содержимым желудка. И только потом, наощупь прополоскав рот под краном, включила свет.

В ванне стояла старая ржавая выварка, полная какой-то одежды. До Светы не сразу дошло, что это вещи Алекса. Рубашка, которую она ему дарила на Новый год. Шорты, привезённые из Дубая. Футболка с корпоратива. Пока Светы не было, тётя Ася затеяла стирку вещей её мужа!

А на полу стоял набранный таз — мыть пол. И драная половая тряпка.

Вот только это была не тряпка. Присмотревшись, Света узнала цвет. Персидский индиго. Это было её новое платье бохо, от Chloé…

— Алекс! Алекс!!! Что она сделала?!

Света уже не могла сдержать слёз. Она бросилась в их спальню. Комод был выворочен. Бельё от Victoria's Secret, жакеты от Moncler, сумочки от Balenciaga… Все её вещи были свалены в углу, словно куча старого тряпья на выброс.

Рядом с их с Алексом кроватью стоял чемодан тёти Аси. Света со всей злобы пнула по нему ногой — и чуть не взвыла от боли. Чемодан не сдвинулся ни на миллиметр, будто в нём было килограммов сто. От него омерзительно воняло плесенью.

Размазывая слёзы по щекам, Света снова побежала на кухню. Алекс как ни в чём не бывало сидел за столом — он уже почти доел коричневый суп. Сама тётя Ася, облачённая в засаленный халат, вновь заняла место у плиты. Её туловище казалось каким-то несуразным, бугристым. Как если бы под халатом скрывалось трое лилипутов, стоящих друг у друга на плечах.

— Алекс, какого хуя?! Кто она, блядь, такая?! Что она тут…

— Кушай, Лёшенька, кушай… — не обращая на Свету ни малейшего внимания, тётя Ася поставила перед Алексом тарелку чего-то, напоминающего разваренные макароны с кетчупом.

— Свет, — Алекс мельком взглянул на жену, и в его голосе звучало что-то непривычное — нотки раздражения, — давай только не сейчас!

— Я… Я… — Света просто не нашла, что ответить.

Тётя Ася повернулась в сторону Светы и опять посмотрела сквозь неё. Будто бы она, Света, была какой-то досадной помехой. В маленьких глазках не читалось даже намёка на неловкость. Словно бы это была её кухня.

Свете захотелось швырнуть в тётю Асю чем-то. Или плюнуть в её блинообразное лицо. Сдержавшись, она развернулась на каблуках. Сбросила куртку в прихожей — прямо на пакеты с бесполезными продуктами.

В гостиной Света принялась рыться в шкафу. Не сразу нашла ящик, в котором хранилась парочка семейных альбомов. Остались от родителей Алекса. Милый анахронизм из доинстаграмовских времён.

Родни у Алекса было немного. Как могло так выйти, что Света не помнила никакой тёти Аси? Она открыла альбом.

Маленький Алекс с папой. Вот он на даче у бабушки и дедушки. На школьной линейке с мамой. Кажется, это последнее фото, где она живая… А здесь бабушкин юбилей. Света присмотрелась. Гостей за столом она не знала. А вот ещё фото. Снова бабушка Алекса, где-то на улице. И женщина у неё за спиной…

Она узнала это пальто. Серо-буро-малиновое, с побитым молью воротником. А вместо лица — пятно зеленоватой плесени…

Света вскрикнула — альбом выпал из рук, фотографии рассыпались по полу.

— Не шуми, Свет! Тётя Ася легла отдохнуть…

Алекс появился в комнате бесшумно, прошёлся прямо по фотографиям родителей и уселся за компьютер.

— Алекс… Алекс… Кто она такая?

— Кто? — он даже голову не повернул.

— Да тётя Ася твоя!!!

Алекс надел наушники и кликнул по иконке онлайновой игры.

Света, чуть пошатываясь, вышла в коридор. Дверь в спальню и впрямь была закрыта. Дверь в их спальню. В её спальню!

Она подошла, прислушалась. Ничего, ни звука. Подёргала ручку. Заперто!

Света выматерилась, а потом, поколебавшись, достала из пакета бутылку вина. Калифорнийское, с откручивающейся крышкой. Штопор не понадобится…

***

Бокал принесла с кухни… Зажала нос, пока доставала с полки… Всё ещё воняло дерьмищем…

После третьего бокала пила уже из горла… Не так и много в бутылке осталось…

Хотя как, немного… половинка… вкусное вино… молодцы, калифорнийцы…

Шоколадку бы… или сыра… можно чипсиков…

Хотелось ещё вина… и она пошла за второй…

Комната плыла… плыл Алекс в своём кресле… он даже не повернулся… как мудак… и коридор плыл…

Вторую можно сразу из горла… Уже какая разница…

Потом она в ванной… пыталась умыться холодной водой… увидела выварку с вещами… они плавали в какой-то мерзкой жиже… пахло кислым…

Её вырвало… Кажется, мимо унитаза…

Дойти до комнаты… Лечь… Снять одежду… Снять одежду… Снять… одеж…

***

Во рту словно кошки насрали.

Она лежала на неразложенном диване. В комнате было темно, только мерцала заставка на мониторе Алекса.

Самого Алекса рядом не было.

Сглотнув, Света кое-как встала на ноги. Добралась до выключателя.

В гостиной она была совсем одна. Фотографии всё так же валялись на полу.

Света посмотрела на часы. Половина третьего. А когда она отключилась? Она не помнила.

Она вышла в прихожую и включила свет. Побрела на кухню, чтобы налить воды. И остановилась на полпути. В коридоре пахло плесенью…

Дверь в спальню была приоткрыта.

Она осторожно взялась за ручку и потянула на себя.

Полоска света упала на их с Алексом кровать…

Он лежал на ней.

Лежал, уткнувшись лицом в её раздутое вымя. Бугристое туловище тёти Аси трепыхалось, как кусок подтаявшего холодца. Она утробно стонала, подставляя Алексу то один, то другой тёмный сосок в обрамлении огромной ареолы.

— Тяжело тебе, Лёшенька, без ласки… Ну ничего… Давай, давай… Вот так, мой хороший…

Алекс сосал набухшие соски, постанывая и бормоча что-то, как пьяный. Тётя Ася облизывала губы длинным языком.

Вдруг пальцы тёти Аси легли Алексу на волосы. Она медленно, но твёрдо наклоняла его голову всё ниже, пока та не оказалась между её опухших ног.

Широкий рот тёти Аси, раззявленный в жуткой и бесстыдной улыбке, напоминал открытую рану. Её белые-белые зубы как будто светились в темноте.

Головы Алекса уже наполовину не было видно. Её поглощала промежность тёти Аси, поросшая омерзительной плесенью. Света видела, как дёргается левая нога Алекса. Почему-то только левая.

Поборов первый шок, она бросилась к мужу. И зацепилась за что-то ногой. Чемодан на полу. Перед глазами Светы всё вспыхнуло и погасло, и она опустилась на дно тихой черноты.

***

Она открыла глаза. Тишина. Гостиная, залитая светом.

Она лежала на неразложенном диване. Голова болела жутко.

Встав, кое-как доковыляла до кухни. Налила стакан воды и жадно выпила.

Осторожно заглянула в спальню. Кровать была застелена. Её одежда так и валялась в углу. А чемодана не было.

Алекс и тётя Ася тоже исчезли.

Она достала из кармана телефон и набрала Алекса. Почти сразу услышала звонок из гостиной: айфон мужа лежал на компьютерном столе.

Шатаясь, вышла в прихожую. Взгляд упал на зеркало над обувницей.

Она не видела собственного лица. В зеркале отражалось пятно зеленоватой плесени.