Proigrivatel

Первого ребенка у меня забыли утром. Одним варварски испорченным утром.

Я чистил зубы, когда позвонили в дверь. Что уже выходило достаточно неожиданно. Я жил один, никого не ждал. Смысла открывать не было. Как и желания. И я обрадовался, что это совпало.

Трезвонить не перестали. И это в семь утра! А если зажать мой дверной звонок, может показаться, что пара дантистов сверлят вам зубы во время авианалета. Я успел позабыть об этой детали.
Сполоснув рот, поплелся открывать. На ходу обмотался полотенцем: был гол – от жары и собственной прихоти.

На пороге стоял высотой в саму дверь мужик. В тапках на голые ноги, в растянутых на коленках спортивках, но выглаженной рубашке, распахнутой на волосатом животе. Мужик кивнул за дверь, и звон оборвался.

– Выручай, соседушка, – забасил он. – Жена свалила в Крым с подругами, а мне на работу!
И принялся поспешно застегивать пуговицы на рубашке.
– И? – буркнул я, глядя на его гигантские лапищи и крохотные пуговки.
– Пригляди за Катькой. Всего-то до вечера. – Он оттянул резинку на штанах и стал заталкивать в них рубашку.
– Чего?.. Какая Катька?
Никакую Катьку я, конечно, не знал. И вообще пытался вспомнить, откуда этот сосед. Тут из-за двери высунулась девичья мордашка. А мужик шустро ткнул пальцем в кнопку лифта.
– Вот, посидишь с дядей. Не хулигань, – пропел он мягко. Подмигнул и удивительно изящно протиснулся между отъезжающими дверцами лифта.
– Стоять! – вскрикнул я и придержал створку.
– Заберу в шесть. Не ссы! – прогремел он с некоторым раздражением. И двумя пальцами отцепил мою руку от створки лифта. Я так и не нашел, что ответить. Хоть и был ужасно зол. По большей мере, конечно, на себя. Хотелось закинуть в лифт эту Катьку и отправить следом. Но дверцы со стоном захлопнулись.

***
– А почему ты не в детском саду? Или… в школе? – спросил я у девчушки. Маленькой, худенькой, с тонкими ручками и мальчишечьей прической. В желтушном платьишке она сидела на полу перед плазмой и не думала отрываться от безумно громкого мультфильма.
Попробовал перекричать цветастых фей:
– Я говорю: почему ты не…
– Так лето же, дядя, – не церемонясь перебила Катька. И противно засмеялась, как умеют только мелкие пигалицы. На меня так и не взглянула. И смех, вероятно, тоже был адресован телевизору. Так я себя успокоил.

Она сидела там часа четыре. Что станет с ее зрением и интеллектом, мне было откровенно плевать, потому меня это устроило. Я позавтракал, написал пару статей для заказчика.
Вспомнилось, как регулярно гремит и сотрясается потолок от дикой беготни и прыжков. Если это все Катька, то где она прячет еще с десяток ног? С другой стороны, из квартиры снизу часто доносился детский плач. Я не специалист, тем более спросонья, но больше походило, что ревел младенец. И только я склонился к тому, что Катьку скинули на меня сверху, как услышал оттуда знакомый топот.

Приближался полдень. Глянув время на ноуте, я зацепил и дату. Чем-то она меня встревожила. Тут я сообразил: был последний день хранения посылки на почте! Как раз ведь наметил забрать наконец фигурку Момо Аясе, пополнить коллекцию.

Метнулся в зал. Катька развалилась в кресле, свесив ноги, и смотрела убогое реалити-шоу.
– Я сбегаю по делам на полчасика. Ничего не трогать и не ломать! – погрозил я ей. Без толку. Я загородил экран (шоу было “Беременна в 16”) и опустился к ее лицу: – Ты поняла? За все проделки твои родители будут платить.
Она посмотрела презрительно, как умеют пигалицы всех возрастов.
– Поняла, дядя, – пропищала. Все сомнения, что именно эта вредина топотала и верещала у себя на этаже больше всех, улетучились вмиг.

Когда вернулся, это лишь подтвердилось. Словно не я открыл дверь, а ее снесло визжащим вихрем. Из зала вылетела Катька, довольная, с горящими глазами.
– Дядя, ты конфеты принес? – с широкой улыбкой спросила она, глядя на бандероль в моих руках.
Я опешил. Что это с ней стало? Лыбится, не дерзит. И было что-то еще…
Топот и грохот не смолки – вот что! И уши ловили его не сверху, как обычно. Затем уже я заметил, что у Катьки появились две тоненькие косички. Платье, колготки, сандалии, правда, были те же.

– Дура! Зачем нам конфеты?! Пиццу не хочешь?!
В прихожей возникла Катька. Настоящая.
– Эт-то кто? – изумление кое-как слетело с губ.
– Ну, Юлька, дядя. Папа ж сказал, у него работа, а мама уехала, – раздраженно объяснила Катька как нечто очевидное.
– Сама ты дура! – Юлька толкнула ее.
– Щас получишь! – пригрозила Катька.
– Она тоже?.. С-сестра? Но откуда? Как? – мычал я. Сплошь вопросы были в голове и растущее негодование. – И с какой стати?!

В дверь позвонили. Я вздрогнул. Звонок прозвучал как «звиззз-деццц!!» Девочки запрыгали – ура! – и кинулись к двери. Я раскинул руки:
– Стоять!
Юлька играючи нырнула вниз, затем, вытянувшись, крутанула замок. За дверью оказался курьер:
– Две пиццы. С курицей и с ветчиной.
– Да! Ура! – заголосили аферистки. И забрали по коробке.

Я было вновь преградил им путь, но как представил: отнимать еду у детей на глазах незнакомца, возвращать доставленное и отказываться платить – так и плюнул. Почти буквально, в сердцах. Плюнул снова, отдав пятьсот с лишним рублей. Потребовал чек, забрал и захлопнул дверь. Представив, что между ней и косяком башка соседа. Из зала поплыли горячие ароматы. За столом дьяволицы есть, конечно, не стали.

Негодуя, но признал поражение. Заставить их вести себя спокойно я не мог, а воспитывать было не мое дело. Оставил работу, воткнул наушники и включил сериал. Одну втулочку все же вынимал периодически в надежде не услышать звон бьющегося добра.

Часы показали шесть. Я направился к двери, хотя никто не звонил. Телевизор бил в уши дешевой попсой. Вандалисточки пискляво подпевали, прыгая по креслам и дивану. Я сжал челюсти, переборол себя, прошел мимо. Еще несколько минут – и прощайте! Постоял у двери, зыркнул в глазок. Принес с кухни стул. Сел. Сходил за смартфоном. Посидел еще.

Прошло десять минут. Я вернул стул на кухню. Выпил кофе с тремя сухарями. Минуло еще минут десять. Я вымыл кружку и все, что осталось с завтрака. Время перевалило за половину седьмого. Каждая минута обещала избавление. А, схлопнувшись, била под дых. Я рассосал четвертый сухарь. И так, меря кухню шагами, вытерпел еще с десяток минут.
Дверной звонок молчал.

Вскипев, я выскочил за дверь, захлопнул ее. Запечатал на оба замка так, чтобы изнутри ее без ключей было не открыть. Взлетел по лестнице и вдавил звонок поганого соседа. Представляя, что это его глаз. Но никто и не пискнул. Я прижался ухом к двери, не отпуская кнопки. Тихо. Стал жать часто – и снова глухо.

Тогда я заколотил по двери. Со звоном, не сдерживаясь. Как хотелось постучать по покатому соседскому лбу.
Когда думал уже сменить руку, замок закряхтел. Дверь приоткрылась.
– Ну и чего надо? – спросила будто постаревшая Катька.
– Так вы никуда не улетели?! – возмутился я.
– Как улетела, так и прилетела. Зачем дверь насилуешь? – «Катька» не только постарела, но еще и прокурила, похоже, полжизни.
– Детей своих заберите! – меня тошнило от этой семейки еще заочно, теперь неприязнь переросла в дикое отвращение.
– Ты же один живешь, – даже не упрекнула, а точно поставила перед фактом.
– Не ваше дело, в отличие от двух спиногрызок. Забирайте.
– Муж сказал, что ты согласился, – съязвила она.
– До вечера! И я… я не… Не соглашался я! Он просто оставил их. До шести.
– Если не соглашался, чего ж тогда взял?
Тут я запнулся. Не нашел, чем парировать. Как, собственно, и в тот момент, на который она указала.
– Не надо тут все переигрывать! – возмутилась она, отчего ее дряблая шея покраснела.
– Чего переигрывать? Уговор был до шести.
– Кость! – заорала она в квартиру и закашлялась. Потом добавила: – Говорите сами.

И прикрыла дверь. Я схватился за ручку. Но замок уже крякнул.
Спустя пару секунд пол задрожал, дверь завибрировала. И я услышал за ней:
– Здорова, соседушка! Ты давай не кипишуй.
– В смысле? Ты не охренел ли? Твои шкодницы мне квартиру разгромили, развели на полкосаря!
Это я за дверью такой смелый?
Сосед по другую сторону весело заухал.
– Не ссы, парень! Вот ты один живешь. Чего кипишуешь тогда? Давай поровну. У меня ведь еще трое здесь. А у тебя хоромы пустовали. Теперь почти ровнехонько.
Я не верил ушам. Это что еще за уравнение?
– Ты с дуба рухнул?! Где такое видел, а? Бред! Мешают дети – сплавь в детдом! Я тебе не решение твоих проблем со скорострелостью!
– Эй, аккуратней. Ты на меня наехать решил! – прогремел Костян, металл двери заколыхался эхом. – Все четко! Соседское равенство, запомни, парень! Давай, радуйся счастью!

Пол задрожал вновь. Секунды еще доносились возмущенный лай женушки и довольное уханье сукина сына. Затем все смолкло. Осталось лишь гневное клокотание у меня в груди.
Что за хэ? Это прикол такой? Розыгрыш?
Я невольно развел руками. Обернулся.
Снова взглянул на дверь. Ломиться – бесполезно. Разве это люди? Уроды мерзкие! Избавиться от собственных детей!

Поплелся вниз. Ломиться – бесполезно, но с полицией… Есть же у них там кто-то по жестокому обращению с детьми.
Вернулся в квартиру. Закрывая дверь, заметил, как проказницы, заговорчески посмеиваясь, проскочили в зал. Из моей комнаты! И притихли. Я кинулся в комнату.

Выдохнул. Казалось, все было на месте. И вроде цело. Даже коллекцию не тронули. Горел экран ноутбука.
Ага, игры искали?
И тут я наткнулся и с холодом в сердце уставился на свернутое окошко – «Статьи - работа». Кликнул. Папка распахнулась.

Белым бело. Пусто. Абсолютно.
Они все удалили. Всю двухнедельную работу. Все, что готово было к отправке заказчику.
Но как? У них же молоко на губах! И зачем? Главное – за что?! Что я им сделал? Мелкие засранки! Истинные отпрыски офонаревшей парочки!

Вспомнил о корзине. В груди жалобно заныло. Навел курсор на иконку. Живот свело. Кликнул…
Это война! Им конец! Никакой жалости, никаких правил!

Я ворвался в зал. Милашка Юленька вскочила, радостная, с перепачканного кресла:
– Дядя, ты конфеты принес?
– Принес, принес. Пойдем.
Я схватил ее за руку и потащил. Провернул замок, отпихнул дверь. И вышвырнул поганку в коридор. А дальше обратно: дверь, замок.
В три прыжка влетел в зал. Пусто. Ну конечно!
– Катенька, ты где? Ау! – стал заглядывать за кресла, диван, за шторы. В шкаф.
И нигде ее не было. Я пошел по другим комнатам.
– Катюша, вылезай! – В спальне не нашел. И решил схитрить. – Я буду звать тебя Катёнок.
Тут же за спиной прошипело:
– Пошел ты, дядя!
Я развернулся. Она кинулась прочь. В два шага настиг ее. Подхватил.
Спустя пару секунд она приземлилась своим лимонным платьишком на серый бетон. Под плач и завывание несчастной Юленьки.

Стало спокойно. Я вернулся в свой мир. Управляемый и понятный. А главное – логичный.
От стресса проснулся голод. Пиццы мне жрицы не оставили. Это я понял, еще обыскивая зал. Вытащил из холодильника ветчину, сыр, поставил чайник на огонь.
А не заказать ли и мне ужин? Нашел смартфон, открыл приложение. Под ложечкой заныло. Не от голода, догадался я.
Эх, а все-таки они дети… Избалованные, невоспитанные, вредные. Но беззащитные. Разве виновны они в мерзости своих производителей?

Я свернул приложение. Прекрасный, уединенный мир снова затрещал. С великим неудовольствием я набрал номер полиции. Палец завис над кнопкой вызова.
И грянул звонок. Я подпрыгнул на месте. Смартфон молчал. Звонили в дверь. Аккуратно, нежно. Но ожидать чего-то хорошего, казалось, глупо. И страшно. Адекватного было бы достаточно.

В глазке дугой изгибались полицейские.
Это они теперь так работают – телепатически?
Я замер, почти не дышал, слышал приглушенный плач. Я медлил и гадал – что, если не открою?

Позвонили снова. Настойчивей. И добавили:
– Откройте! Полиция! – грозным женским голосом.
– Я не вызывал, – вырвалось у меня.
– Откройте, и вместе все выясним! – полисменша взглянула на меня через глазок. Это невозможно, но у нее получилось.
– Вам надо выше. На четвертый, – голос предательски просил, а не посылал их в нужном направлении.
– Открывайте! Последняя просьба.

Я сник совсем. Даже злоба отступила. Желал лишь, чтоб меня оставили в покое. И полицейские, и дети, и соседи. И весь этот бред. Молчал и молился.
А затем задрожал и отпрянул: замочная скважина злобно заклацала. Замок провернулся. Я бросил взгляд на тумбочку у двери, где оставил ключи. Пусто.

Дверь распахнулась.
Вошли двое в форме. Женщина и мужчина. Позади у двери выстроились трое: Катька, Юлька и пацан. Одно лицо с девчушками и покатый лоб соседа.

– Вызывали? Вот и мы. Спасибо, что впустили. – Стройная и ужасно симпатичная полисменша улыбнулась и опустила ключи себе в карман. – Где мы можем поговорить?
Слов не было. Если только матерные. Я стоял как загнанный катёнок. Пронзительно засвистел чайник.
– На кухню – так на кухню, – женщина бодро зашагала на свист, подхватив меня за плечо. Краем глаза я заметил, как мужчина улизнул в соседние комнаты. Поймал взглядом и высунутый язык Катьки.

– Вы живете один? – спросила женщина и выключила газ. Она указала на стул.
– Да, – я плюхнулся на табурет. Она присела тоже. Закинула ногу на ногу, натянув юбку-карандаш.
– А до того, как выставили детей за дверь? – говорила она спокойно. Разве что улыбаться перестала.
– Но они не мои!
– Вы их украли?
– Нет! Господи, что вы несете? – вспылил я. – Мне их оставили соседи сверху – присмотреть, пока они якобы заняты. Я говорю, вам надо на четвертый!
– Муж сказал, вы согласились, – она сверилась с записями в папочке.
– Он меня обманул! Не получив согласия, оставил девочку. До вечера, только до вечера, – зачастил я, она сочувственно кивала. – Это они плохие. Они вышвырнули детей. Своих! А я… я-то что? Я заложник обстоятельств.
– Но разве поровну не лучше? Четыре на четыре – равенство.
– И вы долбанулись? Боже, – терпения уже не хватало. – Нет! Не лучше! Нахер такое равенство!
– Ну-ну, не торопитесь, – она снова улыбнулась. Посмотрела на дверь. В кухню вошел ее коллега.
Он закинул на стол детские трусики:
– Вот, найдено в шкафчике стола. Также в браузере ноутбука обнаружены вкладки с детским порно, – доложил он сухо. – А на полках коллекция полуголых тянок.

Я вскочил. Вопль застыл в горле. В ушах завыл звонок. Тот самый – утренний. Резко, сильно затошнило. Без сил я рухнул обратно.
– Это не мое. Вы не имеете права. Без постановления на обыск, – жалостливо запричитал я.
– Ох, не о том переживаете, – полисменша покачала головой, потом обратилась к коллеге: – А постановление у нас… есть.
Мужик кивнул:
– Делается, – и удалился.

Вбежали дети. Меня затрясло от ненавистного топота. Малявки упали на коленки и заныли:
– Не надо, тетенька! Дядя хороший! Он хороший! Оставьте его!
Катька и ручки сложила в молитве.
Полисменша заулыбалась. Потрепала троицу по макушкам. Затем они вчетвером уставились на меня, и женщина, будто бы повзрослевшая Екатерина, спросила:
– Ну, так как? Дядя, вы хороший?

Это было неделю назад. Хотя кажется, целую вечность. Катька играет с Момо Аясе, а я серьезно пытаюсь выяснить, кто в подъезде живет в квартире один.

*белый шум*
– Володя!
– Хр-р-р-р-р…
– Володимир!
– Хр-р-р-р-р-р-р-р…
– Вольдемар!
– Хр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р…
– Вова, твою мать!
– Хр-р... Ай, удочкой по шапке? За что?
– Володя, перестань плющить харю, у нас эфир!
– Слушай, Серёг, ну кому сейчас не похрен?
– Зрителю не похрен! У нас сегодня гостевой спецвыпуск!
– А-а-а… Так вот зачем меня осветители в Газель закинули. А я думал, меня к башкирам увозят за долги, на работу идти не надо.
– Володя, харе ерепениться, чем быстрее проведем, тем быстрее уедем.
– Серёга, ну зае… *писк* Так, а это ещё что?
– Вот и я об этом, тут не кормят, нормально разговаривать не дают и бухать в эфире запрещают.
– Что-о-о-о-о? Запрещают бухать? Да они оху... *писк*, *писк*, *писк*, да какого *писк*, *писк*?! Нас и так тут и в рот, и в жопу *писк*, что аж вкус творожка анусом чувствуется, а тут какие-то *писк* *писк*...
– Рома, технический перерыв поставь, у Володи нервный срыв.

*технические неполадки*

– Итак, доброго утра, многоуважаемые телезрители, с вами я, Владимир Корчук, и мы начинаем "Хорошее Утро".
– Володь, ты бы видел, какая у тебя рожа сейчас кислая от печали.
– Угораздило попасть к чистоплюям.
– Ну не дуйся ты, я тебе в чай коньяк налил.
– Коньяк? Ну вот сейчас заживём. Заводи мотор!
– Какой заводи, уже ехать надо! Новости читай, бестолочь!
– Какие новости, у нас сегодня диалоги о рыбалке.
– Ага, свинота, всё-таки помнишь про спецвыпуск.
– Удар удочкой мне напомнил. И вообще, почему ты объективом едва ли не в моську тычешь?
– Я на “рыбий глаз” снимаю.
– Что-то я не помню, чтоб у нас в стране до сих пор ЭЛТ-телевизоры были повсеместно.
– Что-то я не помню, на каком моменте тебя должно это было волновать. Володь, ты слишком буйный с утра. Мне напомнить, что директор канала позволил делать, если ты буйный?
– Кидаться рыбьими головами.
– Вооот, можешь, когда захочешь. И этих голов я припас целый ящик.
– Что началось-то сразу? То подливаем, то леща даём.
– Я, конечно, всё понимаю, но после шуток про холокост надо было найти способ тебя поправлять.
– Ну так пятьдесят миллионов это не слишком правдоподо… Ай, *писк*, прям в лоб зашвырнул!
– Работаем. Свет, звук, бегущая строка, ведущий смотрит в камеру.
– Да-а-а, *писк* его в рот, *писк*. Втянули *писк* в какую-то *писк*, *писк*.
– Вова, щас вторую кину.
– Понял.

*белый шум*

– Итак, дорогие теле-радиослушатели, сегодня мы с вами узнаем много нового. Уж я-то точно узнаю.
– Володь, не выпендривайся, у нас всё равно новостной блок по расписанию, даже несмотря на рыбалку.
– А может, лучше по старинной рыбацкой традиции?
– Ещё раз, бухать запретили.
– Тьфу ты. Ладно. Какие у нас там новости рыболовства на сегодня? Ага. В Алма-Ате прошёл фестиваль степной ловли. В качества развлечения местные власти выпустили в степь три тонны уклейки. Победителями соревнования стали киргизские браконьеры, напившиеся накануне соревнования и поставившие сети в лесу. Правда, победители вместо празднования добровольно сдались на лечение от алкоголизма, ведь, как поделились участники, поймали они не рыбу, а белочку.

*музыкальная перебивка*

– Береговая охрана Техаса отчиталась о выдающемся улове за неделю. Силами служащих было выловлено две лодки с мексиканскими нелегалами, а также пойман буксирчик с ядерными отходами с Кубы и груз оружия с Ямайки. По их словам, на этой неделе они побили рекорд по самому крупному выловленному нелегалу на пятнадцать сантиметров. А также самому изобретательному, который попытался спрятать неустановленные химические вещества в сотруднике береговой охраны.

*музыкальная перебивка*

– К местным новостям. Астраханские власти обеспокоены уменьшающимся объемом рыбного фонда. По их сведениям, большая часть рыбы уходит на внешний рынок, но прибыль не приходит в казну, так как рассылается продукт за счёт надоедливой рекламы в соцсетях и до отправки товар съедают дикие манулы. Никто не знает, откуда в Астрахани манулы, но пропажа рыбы зафиксирована колоссальная и признавать свою вину глава Рыбнадзора области не собирается. Ведётся расследование по делу о халатности, превышении полномочий и мошенничестве, а также выдвигаются обвинения по абсолютному отсутствию вкуса у данной рыбы.
– Володя, ты чего начал?
– Она реально невкусная! Я за неё пять тысяч отвалил, думал, спокойно поем, а на язык как будто кот нагадил.
– Ой, велика трагедия, как будто это самое противное, что ты ел.
– Это хуже стряпни моей жены.
– Хуже, чем то, что ты тут готовишь? Неудивительно. Погоди, у тебя жена есть?
– Ну да, уже как пять лет.
– Ты не говорил.
– А ты и не спрашивал. А кольцо я и не ношу.
– Чудны саратовские края.

*шум плещущегося карася*

– Слушай, Вов, а чего ты жену-то не взял с собой? Хоть бы время с тобой провела, посмотрела на работу твою.
– Она телевидение терпеть не может. А я терпеть не могу раков.
– Причём тут раки?
– Анекдот про ведро раков и жену знаешь?
– А если серьёзно?
– Ей некогда, она на радио работает.
– И что же она ведёт?
– Нуждики.
– *писк* мой *писк*, я теперь понимаю, откуда у тебя такое чувство юмора.

*шум моря*

– Дорогие зрители, в нашей сегодняшней рубрике с гостем к нам отважился прийти солист группы “Хлеб”. Слушай, Серёг, я понимаю, что мы тут на гречку прикармливаем, но это не повод собирать группу “прожиточный минимум”. Нам понадобится ещё где-то найти рэпера “Масло”, чтоб хоть повкуснее было.
– Товарищ телеведущий, давайте мы не будем тянуть время, я не хочу находиться здесь настолько же сильно, настолько и вы.
– Соглашусь с гостем. Итак, сегодня в нашем выпуске диалогов о рыбалке мы пригласили гостя, который поделится секретной техникой ловли сома.
– Да, с этой техникой вам не понадобится ничего, даже удочку можно отложить. Просто разбросайте прикормку, разденьтесь и заходите в воду. Через какое-то время в воде сом клюнет.
– И долго так надо стоять?
– Минут двадцать.
– А вы уверены, что способ эффективный?
– Эффективный или нет, а стабильные пять кило рыбы в час вылавливаю.
– А поделитесь, пожалуйста, как вам хватает терпения и какие уловки вы используете?
– В первую очередь надо понимать, что придется иметь дело с рыбой.
– Логично.
– Во-вторых, толщина удилища должна быть достаточной, чтоб ничего не лопнуло и не сломалось, когда будем вытягивать сома.
– И как вам только инструмента не жалко, я удивляюсь.
– У меня закалённый, не жалуюсь. Самое главное, не шуметь, иначе прекрасно слышаший звуки сом запаникует от шума и рванёт на глубину, рискуя оборвать вам все снасти. В нашем случае, с концами. И да, наживка должна быть яркая и быстро движущаяся, ведь зрение у сома не ахти. Поэтому не забывайте шевелиться.
– Что-то хотите ещё добавить?
– Нет. А теперь дайте мне попить и не шумите.

*белый шум*

– Я же попросил не шуметь.
– Извините, такая у нас телепередача.
– Если из-за вас на камеру не будет поймана ни одна рыба, то… О, рябь по воде пошла. Смотрите, крупный. Тихо-тихо-тихо… О, ай! Клюёт!
– Оп, подсекай!
– Вот это здоровый… *писк*! Я поймал бобра!
– Что?
– Смотрите, бобёр, *писк*!
– Да мы видим-видим, из воды только не выходи. Серёга, отверни камеру!
– Бобёр, *писк*
– Эх, на какую только изобретательность не толкнёт человека голод и отсутствие гонорара.

*белый шум*

– *писк*, ну долго тут ещё сидеть я буду или где?
– Володь, не бубни, рыба не любит спешки.
– Рыба не любит спешки, а я не люблю помирать от скуки. Или с голоду. Почему для кулинарной рубрики рыба не была заготовлена заранее?
– Мы думали, гость наловит.
– Ага, наловил. Его на скорой увезли, с кровопотерей.
– Слушай, может, тебе его методом воспользоваться?
– Спасибо, но жена не в восторге будет.
– Смотри, клюёт.
– Оп-оп-оп, мизантроп. Хоба! Улов!
– И чё ты выловил?
– Я знаю что ли? Я ни в флоре, ни в фауне особо не разбираюсь. А в магазинах мясо подписано.
– Мужики, отпустите, я домой плыву.
– *писк* себе! Говорящая рыба!
– Ну не особо говорящая, с порванным *писк* ом говорить тяжеловато, но суть ты понял правильно.
– А ты откуда сам будешь?
– С Фукусимы я. Короче, хотите анекдот? Появился как-то в Зоне Чёрный Сталкер…
– Вова, кажется, ты брата по разуму поймал.
– Серёга, иди в очко. И ты тоже давай, плыви отсюда на хромой блохе через море.
– Так море это лужа по-твоему что ли?
– Так, всё, пшёл нахрен, я знаю этот диалог.
– *бульк*
– Володь. Не хочу тебя расстраивать. Но кажется, тебя *писк* рыба. Из чего уху варить? Чё ты молчишь и в камеру смотришь?
– *писк*ь

!*крик чайки*

– И что это за варево ты придумал?
– Это гречка для вас. Вас, нас и всего телевещания.
– Гречка с чем? С горечью бытия и твоими слезами?
– С ржаными крутонами и белковыми кубиками.
– Ты нафига покрошил туда сухарей и опарышей?
– Заткнись.
– Ладно, а рецепт для зрителей?
– Ну, короче, гречу варите минут двадцать, десять минут она напаривается, а потом крошите туда крутоны и белок.
– Коньяк не пошёл?
– Неа.
– Сколько пальцев видишь?
– Три
– Фух, значит, всё-таки не метиловый.
– Что значит “всё-таки”?! Серёг, ты убить меня хотел?!
– А что ты хотел от коньяка за три сотни рублей?
– Чтоб он стоил рублей девятьсот, чтоб не беспокоиться за свою жизнь!
– Ты забыл, какие у нас зарплаты?
– К сожалению, нет.
– Ну вот и завяжи лямку.

*гудок парохода*

– Прогноз погоды на неделю. На западе страны ожидается тёплая, ясная и солнечная погода, потому что так сказал президент. Температура будет зависеть от того, насколько сильно будут разгораться мангалы и споры про необходимость длинных входных. Центральная часть страны уже вовсю отмечает начало купального сезона. Некоторые тренируются прыгать в воду прямо с кровати. И правильно, надо пользоваться возможностями, когда река сама к тебе пришла. Северо-западные и северо-восточные регионы отмечают стабильно высокую цену на морепродукты. Юг страны же отметился сезонной ненавистью к людям, что очень иронично, что эти регионы буквально ненавидят то, на чём держится их экономика и для чего обустроена вся их инфраструктура. А на Сахалине… Соль-сахар есть и то хорошо. Сами знаете, что там за регион.

*удар в рынду*

– И на этом мы вынуждены с вами попрощаться, дорогие зрители. Обычно в конце я говорю какую-то мудрость или шутку, но сейчас я скажу, что в нынешнее время, ставшее ещё более неспокойным, нужно оставаться человеками, не забывать о взаимопомощи и даже в печали цепляться за то радостное, что когда-то было в жизни. Исправить и приспособиться можно практически ко всему. Кроме смерти.

– Похоже, та греча всё-таки была с горечью бытия.
– Да не, после чая с коньяком развезло на лирику.
– Вооо, нормальный всё-таки оказался, за свою-то цену.
– Ты серьезно считаешь, что шанс ослепнуть от спиртяги это нормально?
– Ну так не зря ж его назвали "Взор Казбека". Смотрел бы на мир как мудрый грузинский старец.
– То есть, ты догадывался?
– Ослепительная точность, Вовчик. Так, Вова. Вова. Вова, сядь на место. Вова, поставь кружку на место. Вова.
– Ладно, кружку жалко, поэтому… Владимир Корчук, сейчас я этого шутника-вредителя буду веслом лупить, специально для “Хорошего Утра”.

Мы с Костей уже давно дрейфовали в разные стороны — но всё никак не могли окончательно разойтись. Иногда я звал его на концерты седеющих рокеров, которых мы когда-то слушали, на сходки давних знакомых, показы старых фильмов — обычно он находил веский повод отказаться. Костя в ответ скидывал мне непонятные мемы, странные видео и советовал книги, которые я каждый раз обещался прочесть, но ни разу не открывал. Виделись мы, дай бог, раза три за год.
Каждый ноябрь, незадолго до своего дня рождения, он менялся к худшему: выискивал мелкие морщины на лбу, беспокойно трогал залысины и в очередной раз подводил итоги жизни. Тогда он звонил мне — потому что когда-то мы бегали по одной детской площадке, делили пополам парту. Потому что наши мамы, стоило нам в детстве опоздать на ужин, в панике звонили друг другу. Так было и в этот раз, а я снова почему-то к нему поехал.
Пройдя пять пролётов по тёмному подъезду, я без труда нашёл нужную дверь, уже открытую. На пороге стоял мой лучший друг. Вернее, тот, кто им когда-то был.
— Я к тебе до десяти — планы на вечер, — соврал я с порога, вешая пальто подальше от Костиных вещей.
— Эх, а я думал, останешься на ночь, — вздохнул он, когда я уже хозяйничал на кухне.
Его квартиру я знал как свои пять пальцев: вот на этой полке стоит чай, в дальнем углу — сахар. Сладкое, скорее всего, он опять забыл купить, но в холодильнике стоит банка старого мёда. Ещё лучше я знал Костину жизнь — ведь в ней перемены случались куда реже.
У него есть компьютер. Иногда появляется какая-то работа. В тумбочке лежит, с каждым месяцем пустея, конверт с наличными — мамины похоронные.
Бывает, что в квартире заводятся женщины. Все они уходят, не в силах дотащить Костю до ЗАГСа. После них остаются какие-то мелочи: новые, без бурого налёта, кружки, простыни с цветами, полупустые упаковки шампуней.
Частенько заходят собутыльники: прожигают сигаретами клеёнку на столе, бьют тарелки, оставляют на ковре винные пятна. Они норовят затащить Костю на дно: в тюрьму, в ночлежку для бездомных, на кирпичный завод в горном ауле — но спиться окончательно у него всё никак не выходит. Так он и существует — в совсем не золотой середине.
— Я хотел с тобой поговорить. Извини, к чаю ничего не купил… — начал он, ставя на стол банку мёда и тарелку с кусками хлеба.
— Да, это понятно. Ну, я тебя слушаю, — ответил я, усаживаясь на расшатанный стул.
— Честно, даже не знаю, с чего начать. В общем...
И я отключился, уйдя в свои мысли. Костя жужжал на фоне, а я лишь иногда кивал.
Его монологи чем-то напоминали джаз — чистая импровизация, которая волшебным образом складывалась в знакомый мотив. В рассказах менялись имена, даты, мелкие детали, но суть сводилась к одной и той же песне: и мир жесток, и бабы дуры, и мать холодная была.
Помню, первые несколько ноябрей я пытался давать ему советы, но вскоре понял, что тоже становлюсь джазменом. И тогда я стал просто кивать, потягивать чай и ёрзать на месте, думая о чём-то своём.
— …и он мне такое говорит! Нет, ну ты представляешь...
— Ага…
Зачем я вообще к нему хожу? Помочь я ему не смогу — да и вряд ли он этого хочет. Видимся мы нечасто, общих интересов почти не осталось. Неужели потому, что я одиннадцать лет списывал у него домашку?
— …а на днях почему-то Катю вспомнил…
— Угу, ну даёшь.
Может, потому что он когда-то уступил мне девушку? Так я и сам бы отбил, если бы захотел.
— …и лет пять назад я впервые…
Так прошёл час, потом ещё один. Чаю я выпил столько, что заменил им всю воду в организме. Сидеть на месте было уже невыносимо, голова болела и, казалось, скоро свалится с уставшей от кивков шеи.
— Угу… Да? А! — повторял я в надежде, что Костя закончит этот непрошеный психостриптиз. Но тот всё оголял да оголял душу, крутил её, показывая со всех сторон, ставил в неописуемые позы. И с каждым его словом я всё сильнее ёрзал на стуле, придумывая повод уйти пораньше. И вот, когда сил моих больше не было, он подытожил:
— Вот поэтому я и решил уйти в монастырь.
Это был даже не новый аккорд, а восьмая нота.
На пару минут повисла неловкая пауза — Костя ждал ответа, а я заново учился говорить. Хотелось спросить, почему, но это было неловко — он ведь уже всё рассказал, а я прослушал.
— Ты шутишь, да? — наконец нашёлся я.
— Мне не до шуток. Завтра отдам ключи от квартиры — и отчаливаю.
— Это… как-то резко. Ну, если ты всё уже обдумал...
— Спасибо, что выслушал и не стал отговаривать, — прервал он. — Кстати, уже десять — пора прощаться.
Только на улице я перестал удивляться — вспомнились другие Костины громкие заявления. Например, как он четыре года подряд собирался отчисляться из института. Или как всё время хотел записаться в качалку. Научиться играть на гитаре. Переехать. Стало ясно, что уход в монастырь — это старая песня на новый лад. А значит, в следующем ноябре я снова займу своё место на неудобном старом стуле.
Но он не возвращался. Удалил все соцсети и выкинул симку. Впервые за чёрт знает сколько лет я встретил Новый год без его неуклюжего поздравления. Весной, сам не знаю зачем, постучался в его квартиру. Дверь открыл молодой парень в перепачканном краской комбинезоне.
— Мы уже заканчиваем, — ответил он на мои расспросы, — повозиться пришлось, конечно, — всё ж под замену пошло…
А в ноябре, сам не знаю почему, я вдруг ощутил, как мне не хватает наших вечеров с крепким чаем и горьким нытьём. Казалось, будто с Костей исчезла не самая приятная, но важная часть моей жизни.

Когда-то в нашей области было много монастырей, но лишь один смог пережить все потрясения прошлого века. В старой церквушке толпились богомольцы из города: калеки, многодетные семейства, несчастные женщины за сорок. Я чувствовал себя, будто браконьер, забредший в заповедник. Бегая глазами, я пытался рассмотреть в толпе знакомое лицо, но натыкался только на колючие взгляды старух.
Уже после службы я подошёл к самому бородатому из людей в чёрном — наверное, он и был тут начальником.
— Как вы говорите? Сычёв? Конечно, знаю! Лет пять уже к нам ездил на недельку-другую. В прошлом году стал послушником. Принял постриг и уехал, — рассказывал главмонах.
— Что? Он и раньше у вас бывал? Куда уехал?
Бородач ехидно усмехнулся:
— Узнаете, если Богу будет угодно, — и быстро зашагал в сторону трапезной.

Ноябри, все как один невыносимые, полетели один за другим.
— Что с Костей? — спрашивали общие знакомые.
— А друг-то твой, Костя — давно ты про него не говорил, — сказала как-то мать.
— А Костю чего не взял? Вы же с ним всегда не разлей вода были? — спросила математичка на встрече одноклассников.
— Да как-то… разнесло нас. Давно не виделись уже.
И тут Федька — тот самый бывший противный мальчишка, ябеда и плакса, ставший уважаемым, но таким же противным взрослым, — Федька засмеялся:
— А я вот знаю! Он, можно сказать, звезда теперь.
И с этими словами вытащил из портфеля газету «Православное слово»:
— Взял как-то у тёщи, в сортире почитать, а там такой сюрприз на пятой странице.
На развороте, между рубриками «Православные знакомства» и «Постные рецепты», была втиснута заметка о жизни нового монастыря в каком-то таёжном автономном округе. Фото: бородатый монах на фоне покосившейся деревянной кельи. С большим трудом в нём угадывался Костя.
«Мой путь к Богу был трудным, — цитировала его газета, — но именно Он всегда слушал меня. Даже когда я сам себя не слышал».
Я не верил своим глазам: Костя, который ещё вчера не мог найти силы для похода в магазин, теперь всерьёз рассуждал о спасении души.
Весь вечер только и говорили, что о Косте. Куцую заметку перечитали, кажется, раз десять.
— Ну и напел он им, а? — смеялся Федька. — Мог бы и про тебя хоть слово вставить!
Под шумок я выскользнул на улицу и зашагал к дому, пытаясь вспомнить наши с Костей беседы. За последние годы он столько говорил о плохом здоровье, надоевшей работе, гадких соседях — но ни слова о вере. И всё-таки одна мысль не давала мне покоя — может, именно эти слова я и не мог расслышать?

Смех над поляной затих. Игорь разворошил угли в костре. К ночному небу взвились мухами красные искорки, пахнуло теплом, затрещали в кустах кузнечики…

– Да, фигня всё, – усмехнулся Влад. – Кровавый пионер, тайная вожатская, пересменка с призраками…
Карина закатила глаза:
– Я старалась, между прочим! Страшилки вспоминала, те самые!
– Не, Карин, молодчина, – поддержал Игорь, разливая по стаканам коньяколу. – Без них вообще не та атмосфера была бы.
– А ведь мы так и познакомились, – мечтательно вздохнула Лида. – Помните? Детский лагерь, костёр, страшилки… Романтика!
– Не, на собственной даче поприкольнее будет, – Игорь оглянулся на добротный деревянный дом. – И комфортно, и шашлычки можно забахать, и друзей пригласить. Двадцать лет прошло, кто бы мог подумать!
– И приехать можно на своей, а не на автобусе, – довольно поддержал Влад. – Кстати, обмоем мою ласточку?

Четыре стакана сдвинулись с негромким “дзынь”.

– А всё-таки жаль, что теперь ничего не пугает, – вздохнула Карина. – Было в этом что-то…
– Да ну! – Влад притворно удивился. – Из всего отряда этих страшилок у костра только Нюня-Дрюня боялся.
– “Нюня” – это Андрей? – уточнила Лида. – Такой худой, в очках? Ещё параноил, что у него сто рублей украли?

Влад поставил стакан на стол:
– Ну вообще-то… Если честно, не так уж параноил.

Лида вытаращилась на него, как на призрака:
– В смысле? Ты что?..
– А что? Он так носился с этой заначкой, всё книгу свою проверял, ну я и не выдержал. Залез ночью – и… Кстати, потом на эту сотку Карине бусы купил из ракушек. Первый подарок, помнишь?

Карина улыбнулась, погладила рукой золотистую цепочку с увесистым кулоном:
– Ну, потом-то покруче были…
– И ты знала? – ошалело спросила Лида.
– В смысле “знала”, Лид? Ты чо? Мы же потом всем отрядом до конца смены в это играли: кто у Дрюни из книжки сотку стырит. Он так ржачно ревел и вожатым жаловался, а мы придумали, что это дух лагеря крадёт деньги у тех, кто плохо спрятал…

– Вы чего, народ? – Лида потрясённо смотрела на друзей. – Он же из бедной семьи был… Его только бабушка воспитывала, вы же знали!

Даже в темноте было заметно, что Игорь покраснел – до корней волос.
– Да знали, вроде… Но это был такой азарт!
Лида смотрела на мужа, как будто видела его впервые:
– Гарь, ты что? Ты тоже?..
– Да господи, Лид! Я на эту сотку купил тупо колы на весь отряд. И Дрюня тоже пил. И ты, кстати, тоже!
– Да ладно, – примирительно вздохнула Карина. – Наверняка он сейчас какой-нибудь крутой бизнесмен, олигарх, по иронии судьбы всегда так бывает. Вспоминает тот лагерь и смеётся, как его в конце смены на скорой увозили из-за истерики…

Лида растерянно переводила взгляд с одного на другого:
– Ребят, вы чего… Он же умер в больнице. Сердце. Вы что, не знали? Он из моей школы был, все обсуждали, когда уроки начались...

В костре что-то вспыхнуло, грохнули друг за другом три хлопка.
Карина схватилась за сердце – прямо около дорогой подвески. Игорь и Влад повернулись к ней и вдруг повторили её жест, один за другим.

Лида сидела, придавленная к месту, и не могла пошевелиться. Только смотрела, как падают со стульев и замирают тела друзей…

В пепле догорающего костра проступили три новеньких сторублёвых купюры.

Группа автора:
Сны многоэтажек || Анастасия Кокоева