Рассказ этот как пирожок ни с чем. Если вы ждете появлений таинственной нечисти, подвигов и эпических сцен сражений, то не читайте дальше, здесь их не будет.
В дне ходьбы к северо-востоку от Мурюка стоял таёжный поселок. Звался он Суета. Нет, это не был один из трех известных ныне Сует: Нижней, Верхней или Средней, те входят в составы Шерегешского и Арсентьевского сельских поселений, хотя про среднюю точно не скажу, уже в мое время никакой Средней Суеты в округе не было. А вот в Верхней и Нижней по сей день живут, хотя кто живёт? Десяток упрямых охотников, да пара древних шорских старух. Та Суета, про которую я веду рассказ, была нашего, Усманского сельского поселения, и гибла, пока мы учились, работали, жили своей размеренной повседневной жизнью.
В Суете не суетились, и это так же истинно, как и факт, что солнце встает на востоке. Даже Мурюк, с его лагерем, настоящей школой и магазином, выглядел по сравнению с Суетой местом шумным и галдящим, полным жизни. Само название Сует происходило вовсе не из того, что в них селились беспокойные и непоседливые люди, а от шорского «сугэ», что в переводе означает воду. Да, Суета стояла на воде, хотя в тайге, испещренной реками и ручьями, питаемой глубокими оконцами родников и наполовину утопленной в трясину, найти полностью сухое место и выстроить там поселок было бы делом затруднительным.
В отличие от Мурюка, придатка к бывшему опорному пункту ГУЛАГа, а в описываемое мной время лагеря вольного поселения, Суета была сама по себе и выросла из шорского охотничьего улуса. Десяток домов вдоль единственной улицы, человек сто пятьдесят жителей, если считать глубоких стариков и младенцев, сотня мохнатых лаек, да изба администрации — вот и весь поселок. Детей постарше на весь год отправляли в интернат, учиться, и даже фельдшера своего Суете не полагалось. Лёгкие болячки лечили травами и примочками, с тем, что потяжелее, ездили в Мурюк. Для экстренных случаев существовала малая авиация, хотя в моей памяти остались лишь три раза, когда в наших краях вызывали медицинские вертолеты из Кемерова: когда двух мужиков подрал медведь в тайге, когда девочку, совсем кроху, ужалила оса и у той начался отек Квинке, и всем известный случай с геологами. Для обследования, анализов и лечения хронических недугов в улусах и небольших поселениях существовала медицинская экспедиция.
Состояла такая экспедиция из хирурга, терапевта, гинеколога и ещё пары врачей, кто найдется, и бывала наездами дважды в год. Выездные врачи, набравшие уже опыта в скитаниях по тайге, разворачивали полевой госпиталь, проводили диспансеризацию и лечили впрок, щедро раздавая антибиотики и обезболивающие, которые так и оставались, обычно, нетронутыми до следующего визита эскулапов. Местные шорцы не особо верили в магию с большой земли.
Бытовала у нас такая мода, иначе не назвать, завезенная пришлыми в Мурюк и расползшаяся из него по другим поселкам: в небольших огородиках, разбитых подле каждого дома, устраивали подобие сада. В наше время интернета и доставок чего угодно куда угодно, можно было бы, верно, выписать себе морозостойких саженцев хоть сливы, хоть сирени, но в те времена, если подобные саженцы и были, то никто бы их в тайгу, за сотни километров, не повез. А садик иметь хотелось. Вот и выкапывали в лесу молоденькие яблоньки-дикушки, черемуху, да дикую смородину, сажали подле дома, одомашнивали. Однажды, помню, я встретила даже деревце груши-дички с мелкими, твердыми, горьковато-вяжущими плодами. Но сады сажали не ради фруктов, кислющие яблоки ели, а потом маялись с животами, одни лишь дети, а ради красоты. Так же, как из чувства прекрасного, мы выкапывали клубни первоцветов, марьина корня, луковицы башмачков и кусты дикой мяты, высаживали их под окнами, устраивая палисадники, почти такие же, как были на далекой нашей родине. Настоящими, выписанными из самого Новосибирска, цветами, на сто верст вокруг, мог похвастаться лишь палисадник Глухарихи. Цветы ей пожаловал важный начальник из города, которому ведьма заговаривала килу.
Бабам из Суеты садоводство пришлось по вкусу, и с ранней весны до первых заморозков утопала улица из десятка хат в пышной зелени садов, вместо пихт и сосен, как в других местах. Чудное это было зрелище — идешь по тайге, выходишь на лужайку, а там цветет, зеленеет сад.
То, что с поселком не все в порядке, приехавшая летом, экспедиция поняла по состоянию садов в Суете. Сады стояли пожухшие, листья яблонь и смородины, будто поеденные жучком, сморщились и свернулись трубочками. Цветы и вовсе посохли. Та же беда постигла и близлежащую тайгу. Березы, ольха и осины пожухли, а с кедров осыпалась ржавая, ломкая хвоя. С людьми тоже было неладно. Жизнь в Суете ключом никогда особо и не била, но населяли таежный улус сильные, энергичные люди, а иначе в каких-то мостах и не выжить. Тяжёлый, изнуряющий труд, опасности и преодоление природы рождают особый, сибирский характер. А сейчас врачи их не узнавали. Вялые, безразличные ко всему, они худо-бедно обслуживали себя и скотину, готовили еду, но охоту и рыбалку совсем позабросили, в лес не ходили и целые дни просиживали в своих домах. От врачебной помощи тоже было пытались отбрехаться, но городские доктора свое дело знали твердо, начинали ещё в те времена, когда деньги им платили поголовно, за выполнение и перевыполнение планов осмотра местного населения, и Суете, хочешь не хочешь, пришлось таскаться к палаткам, сдавать кровь и закатывать рукава для измерения давления.
Обследование не показало отклонений от обычных результатов. Население, в целом, здоровое, если не считать нескольких гастритов, артритов да заживших переломов. А то что квелые и безжизненные, это хирургия и гинекология не лечат, а психиатров в подобные экспедициях не бывает. Доктора собрали вещи, заполнили бумажки и уехали восвояси, не ведая, что это их последняя командировка в Суету.
Через пару недель, охотники, возвращавшиеся в Мурюк, по обыкновению, решили заночевать в Суете. Мертвая тишина встретила гостей. Не тянуло свежим навозом и дымом, молчали коровы и не слышалась вечерняя перекличка лаек. Дома стояли темными и пустыми, очаги давно остыли. Над Суетой витал сладковатый душок тухлого мяса. Дворы усеяли усохшие пыльные кочки свалявшихся перьев — все что осталось от домашней птицы, над трупами коз вились жирные зелёные мухи. Вздувшиеся бока коров полопались от бурлящих в чреве гнилостных процессов. Людей в Суете не было, ни живых, ни мертвых.
Предвидя недовольство тем, что я обрываю повествование на месте, где все бы и должно начаться, сообщаю: а ничего дальше и не было. Охотники уведомили Чебулу, из города приехали специалисты. Что-то искали, ходили по тайге, выспрашивали у жителей Мурюка. Если что и нашли, нам сообщить забыли. Никто не знает, что время от времени случается с людьми в таких затерянных, богом забытых местах. Говорят одно: такое происходит и происходит довольно часто. Я не возьмусь ответить с уверенностью, хочу ли я знать дальнейшую судьбу жителей Суеты. Возможно, некоторые тайны должны таковыми и оставаться.
