Со времен Конан-Дойла в детективных историях зачастую действуют двое напарников, воплощающих разные стороны сыщицкого таланта. В наших условиях такой тандем составляют обычно следователь и оперативный работник. Между ними могут быть разные, порой весьма сложные отношения, но именно вдвоем они способны добиться того, что не по силам даже талантливым одиночкам.
Автору довелось знать множество таких следователей и оперов. Из этих знаний и наблюдений и соткался дуэт, приключения которого предлагаются вашему вниманию….
Свое первое дело следователь обычно запоминает навсегда. У Максима Алексеевича Северина им стало расследование обстоятельств исчезновения десятилетнего мальчика Вити Милешина.
Вместе с ним делом занимался молодой опер Анатолий Братко. Они были ровесниками, но если Северин, в отличие от платоновского героя, который не был наделен особой чувствительностью и на гробе своей жены вареную колбасу резал, этой самой нервной чувствительностью был наделен в совершенно ненужных для работы в прокуратуре размерах, то Братко, наоборот, толстенной шкурой, необходимой для работы в органах, обладал от рождения. Как ерш чешуей и шипами. Он и внешне был, как колючий ершик - маленький, верткий, с детским светлым чубчиком, он все время куда-то мчался, ругался, всегда был готов с кем-нибудь сцепиться, а потом тут же выкинуть все происшедшее из головы. Все убийства, трупы, зверства, с которыми он сталкивался по долгу службы, Толик Братко воспринимал как кино. Такой занятный фильмец из нашей жизни. Тут слезы лить и переживать нечего. А уж ставить себя на место жертв, входить в их страдания - тем более, потому как вредно для дела.
Об этом он скоро и прямо Северину заявил, заметив, что тот все время представляет себя на месте жертв, входит в их положение и переживания. Одно дело в интересах следствия понять образ их мыслей и способ действий, а просто переживать их страхи, ужасы, отчаяние, тоску - излишество. Так и в психушку загреметь недолго, заботливо объяснил Братко. И еще сразу предупредил: задачи перед ним ставить надо четко и ясно. Его дело землю рыть, а не разные фантазерские версии выдвигать. Пока, усмехнулся он, а там видно будет. И видно было, что человек с такими способностями и отношением к жизни пойдет далеко.
За три года до того, как Северин с Братко занялись делом с изчезнувшим мальчиком, в милицию поступило заявление супругов Милешиных о пропаже ребенка. Родной отец Павел и мачеха Нина считали, что мальчик, видимо, сбежал из дому, взяв с собой все бывшие дома деньги. Нина Милешина даже подсказала, где искать мальчика - в Иркутске, там когда-то жила его родная мать, умершая через несколько лет после его рождения. Вроде бы там остались и какие-то ее родственники. Еще Милешины говорили, что у мальчика была неустойчивая психика, он и раньше надолго уходил из дома, но обычно скоро возвращался.
В лихорадочной суете того времени, когда милиция в основном думала о том, как прокормиться, а лучшие люди убегали и оттуда, и из прокуратуры, оскорбленные разгулом безнаказанности и невозможности жить по-человечески, когда улицы заполнили голодные стайки пацанов, готовых на что угодно за бабки на еду и выпивку, усердствовать в расследовании исчезновении пацана никто не собирался. Следователь, выполнив все необходимые первоначальные следственные действия, тут же по надуманным мотивам приостановил расследование. А сам через месяц уволился, потому что нашел более подходящее для эпохи первоначального накопления капитала занятие.
Но через три года городская прокуратура, где сменилось начальство, вдруг отменила постановление о приостановлении следствия, потому что в деле были обстоятельства, свидетельствующие, что не все в нем так просто. Семья Милешиных вела весьма разгульную жизнь, на них постоянно жаловались соседи. Вспомнили, что мальчик им мешал и поэтому его довольно часто били… От таких родителей можно было ожидать всего что угодно.
Ушлый Братко сразу объяснил Северину, что дело на него повесили дохлое. Пацан пропал, и никаких следов его не обнаружено. В том числе и в Иркутске, о котором говорили Милешины. А без тела невозможно доказать, что пацан погиб. А если не погиб, то где его искать? Полная труба!
Выслушав Братко, Северин не стал с ним спорить, а поручил плотно заняться семейством Милешиных. Разузнать о них все, что возможно. Братко, хотя и выслушал его с кислым выражением, добросовестно прочесал всех их родных и знакомых и в конце-концов вышел на дальнюю родственницу - проводницу поездов дальнего следования Надежду Рачкову, женщину добрую, но пьющую. Северин приказал отработать ее по полной - если пацан хотел уехать, то вполне мог попросить о помощи родственницу-проводницу. А та вполне могла его пожалеть, потому что знала, как тяжело ему приходится в семье.
Как уж Братко ее раскручивал, с поллитрой или без, но примчался он к Северину с сияющими глазами, страшно довольный собой. Ему нравилась хорошая работа.
- Расколол я ее, - скромно сообщил он. - Темнила-темнила, отпиралась, как могла, а потом призналась: «Он просился, чтобы я его взяла покататься, но когда я Нинке сказала, та уперлась вдруг. Пусть дома остается, он тут нужен… А я с Нинкой связываться не хочу, боюсь я ее, она же ненормальная».
Братко с сомнением помотал головой.
- Дома он ей нужен! А для чего? Бить всем, что под руку подвернется?
Вскоре выяснилось, что Милешины недавно хотели сдать мальчика в интернат, но раздумали. Как выяснилось, потому, что Нинка узнала - за ним тогда все равно сохраняется право на жилплощадь. Да еще алименты придется платить на его содержание.
- Это Нинка там всем крутит, - докладывал Братко. - Злая, как цепная собака, ей и повода не надо, чтобы на людей бросаться. А тут жилплощадь какому-то сопляку отдать!
Северин невольно представил себе мальчика, живущего среди злобы и пьяного скотства, чувствующего себя обреченным и ничего не способного этой обреченности противопоставить…
- Значит, считаешь, они с ним сами что-то сделали? - задумался он. - Ну ладно она, Нинка эта, но сам Милешин? Это же его сын…
Братко посмотрел на Северина с искренним интересом:
- Ты, Максим, в детстве в музыкальную школу не ходил? Со скрипочкой? Нет?.. А может, ты гербарии собирал? Ботаником был?
Северин хмуро посмотрел на раздухарившегося опера. Умехнулся:
- Я каратэ занимался. А ты?
- А я в рабочем поселке Первомайском школу жизни проходил. Там у нас, чтобы тебя на улице своим признали, надо было… Ладно, замнем для ясности. В общем, если исходить из той информации, что я про Милешиных набрал, ждать от них можно чего угодно.
- Ну, ладно, допустим… Но если эти скоты сами что-то с пацаном сделали, то где тело? Где нам теперь его искать?
- В том-то и дело, что тело…
Северин решил, что Братко надо еще раз поговорить с Рачковой душевно, как своему. У человека, выросшего на улицах рабочего поселка Первомайский, это должно получиться. Братко пожал плечами - надо, сделаем. Вернулся он от Рачковой в задумчивости.
- Тут, гражданин начальник, вот какое дело… Эта тварь, Нинка Милешина, сама Рачковой по пьяни как-то сказала, что, мол, фиг ему, волчонку неблагодарному, а не моя жилплощадь! Мне, говорит, его лучше убить и в топке сжечь.
- В топке? - изумленно уставился на Братко ошеломленный Северин.
- Ну да, в топке, - пожал плечами Братко. Его удивить таким поворотом дело было трудно.
- Да в том-то и дело, что эта топка у нее не просто так в голове появилась… У Милешина тогда, когда пацан пропал, какой-то собутыльник в котельной работал. Они там у него часто выпивали. В тепле… Это мне тоже Рачкова сказала…
Но больше Рачкова не сказала ничего. Свидетельницей тоже быть не захотела. Похоже, главным ее желанием было забыть то время - она бросила пить, у нее был теперь муж, она мечтала о ребенке. Очень, правда, теперь боялась мести Милешиных - до дрожи, до потери речи. И обещания Братко, что он не даст им и пальцем до нее дотронуться, если она даст показания, никак на нее не действовали. Единственное, что удалось сыщику, - вытянуть у нее имя и фамилию истопника. Марат Абдуллин - вот так его звали.
- Ладно, и то хлеб, - подвел итог Братко своим трудам. - Я этого Абдуллу за пару дней вычислю, а ты попробуй Милешиных поколоть - мол, есть такие-то сведения на их счет…
Работу он подкинул Северину ту еще.
Нина Милешина, злая, как черт, на весь белый свет молодая еще баба, симпатичная, но явно спивающаяся, смотрела на Северина белыми от бешенства глазами и орала, что на нее наговаривают и она знает кто. «Сука завидущая, - шипела она. - Сжить меня со света хочет, но это мы еще посмотрим!»
Павел Милешин, высохший от водки, когда-то красивый, видимо, мужик с седыми уже волосами, лишь сумрачно и глухо молчал. Иногда только монотонно говорил, глядя в сторону: «Раз трупа нет, то и убийства нет. А трупа нет».
Кто-то его этому, судя по всему, научил, слова были явно чужие. Северин смотрел на него и тупо думал о том, что должно произойти с человеком, чтобы он превратился вот в такое существо? Может, это было у него на роду написано?
А потом позвонил Толик Братко: «Он у меня, приезжай в отделение».
Абдуллин, черноволосый мужичок в турецком спортивном костюме, безмятежно улыбался и не думал ничего скрывать. Да, он работал тогда истопником в психиатрической больнице. К нему туда часто заходил Паша, друг детства, с женой Нинкой. В котельной было тепло, и потом в больнице всегда можно было закуску бесплатно достать. Однажды они пришли с пацаном - сыном Пашки. Пока они распивали большую бутылку водки, мальчик тихо сидел в углу, молчал и будто завороженный смотрел на дверцу топки, за которой бился огонь.
Потом Нинка встала, походила по котельной, нашла в углу кусок мягкой проволоки, ничего не говоря, подошла к пасынку сзади, накинула ее ему на шею и стала душить. Мальчик захрипел, стал вырываться изо всех сил, может, и вырвался бы, но тут Нинка крикнула: «Помогите, гады!» Они с Пашей схватили ребенка за руки и за ноги, а Нинка тянула проволоку. Когда мальчик затих, Нинка сказала: «Давай, топку открывай!» Он открыл топку, и они с Пашей затолкали туда маленькое тело. А Нинка бросила в огонь и куртку, которую мальчик до этого в жаркой котельной снял…
Потом выпили еще бутылку, но уже обычную. Когда уходили, Нинка сказала: «Ты, Абдулка, помалкивай, потому что ты нам помогал!» А его никто ни о чем и не спрашивал…
Черноволосый человек с темным от постоянной близости к огню лицом смотрел на Северина ясными глазами. Потом стал спокойно объяснять:
- Начальник, ты пойми, это же Пашки сын был. Родной. Был бы чужой ребенок, я бы им не помогал. А тут собственный сын, родной, чего мне лезть? Раз Пашка решил, что так надо, я тут при чем? Родной сын - имеет право.
Он все время напирал на то, что мальчик был родной сын Милешина. Почему-то был уверен, что это все объясняет и оправдывает.
Оставалось только провести экспертизу. Она установила, что «труп мальчика-подростка массой 30-35 кг в топке котла „Универсал-6“ при использовании в качестве топлива каменного угля может быть кремирован в промежутке 45-60 минут. При дальнейшей эксплуатации печи полностью сгорели не только органические соединения, но и минеральные остатки». Мальчик Витя буквально обратился в огненный шарик, улетевший в небо.
Милешин-старший упирался недолго. Увидев Абдуллина, сразу признался. Все так же равнодушно. Братко рассказывал, что таким он стал, связавшись с Нинкой после смерти жены. До этого вроде нормальный мужик был. Смерть первой жены, матери Вити, переживал тяжело. А в Нинку влюбился намертво, со смертным, последним отчаянием. Готов был ради нее на все.
Сама Нинка на следствии так ни в чем так и не созналась. Темная злоба на весь свет распирала ее.
Потом еще была проблема с направлением дела в суд. Заниматься «убийством без трупа» никто из судей не хотел. Потом дело как-то решилось. На суде Милешин все время молчал, только кивал в ответ на вопросы прокурора, Абдуллин твердил, что это был родной Пашин сын и потому он им не стал мешать, а Нинка шипела, что все вранье, ее оговорили и она знает кто…
Все-таки их посадили надолго. В прокуратуре Северина поздравляли - без трупа у подобных дел судебных перспектив немного, а тут удалось добиться приговора. Естественно, были бесконечные шутки, что новичкам всегда везет… Ау Северина в голове так и застряла строчка из акта экспертизы - «сгорели даже минеральные остатки». Какой-то мистический ужас и непоправимое отчаяние мерещились ему в них. От мальчика Вити Милешина не осталось ничего, в прямом смысле ничего. Только смутные воспоминания тех, кто его когда-то видел. А скоро он узнал, что Милешин, протрезвевший в колонии, повесился. Наверное, когда его мозги немного очистились, он вспомнил о сыне, который сидел и смотрел, как завороженный, на бьющийся в печи огонь.
«Кто-то из вас должен умереть! Непридуманные рассказы», Александр Григорьевич Звягинцев, 2012г.