СТИМУЛ (от лат. stimulus - букв. - остроконечная палка,
которой погоняли животных, стрекало),побуждение
к действию, побудительная причина поведения.
Большая советская энциклопедия
Целая прорва перестроечной «ученой» шпаны, имевшая к коммунизму примерно такое же отношение, какое автор имеет к династии Цин, с заполошными причитаниями на предмет тотальной неправильности советского жизнеустройства, все рукотворные «проблемы» социалистической экономики, объясняла отсутствием «материальной заинтересованности» работников в результатах своего труда. Большой оригинальностью подобная «аргументация» не блистала, поскольку всякий господин со времен Адама и Евы стараясь тем или иным образом заставить батрачить на себя холопа, ставил того в условия зависимости при которой работа на хозяина была меньшим злом в сравнении со всеми прочими возможными вариантами. Постыдность подобных «доводов» партийных «теоретиков», уравнивающих советского человека с бессловесным скотом, нуждающимся в плети и прянике для «стимулирования» трудовых подвигов во имя светлого коммунистического будущего, лишний раз иллюстрирует размытость всякой нравственности, отсутствие ясных этических ориентиров в условиях социального неравенства, неизбежного при сохранении наемного труда и дифференцировании заработной платы.
То, что скотство мы получим по полной программе, «реформаторы» особо и не скрывали, напирая более на «экономическую эффективность» «рыночных отношений». Дескать, да, социальная несправедливость, неравенство, но зато какая «эффективность» экономики! Общая идея того галдежа заключалась в том, что следует дать полную свободу действия частной инициативе, а возникающие социальные проблемы смягчать при помощи государственной политики защиты малоимущих, безработных, голодных, как это и принято в «цивилизованных странах». Тем не менее, сколь ни удивительно, но в агрессивном оре перестроечных «рыночных» публицистов, иногда звучали слова и осторожного сомнения в универсальности приложения «экономических законов» волчьей стаи к сообществу людей.
«...все-таки придется нам признать относительно человека ту «низкую» и «некрасивую» истину, которая так коробит наши мечтательные сердца: плати ему — и он будет работать».
Читать это неприятно, но ничего неожиданного критик не сказал — он прямо выразил известное умонастроение нынешней публицистики. Объявив: «Выгодно!» — иной автор удовлетворенно умолкает, будто сказано последнее слово. Встретив на производстве лень или, напротив, трудолюбие, деловой публицист спешит к «экономическим причинам». По этой логике выходит, что центр управления человеческими поступками находится где- то в бухгалтерии и хорошее в людях поднимается при виде платежной ведомости. Пришла новая мода — на экономизм.
Кто-то верно заметил, что дельные экономисты в дружеском кругу затмят сегодня даже хоккеистов команды мастеров. Однако, похоже, их плохо слушают, экономисты-то трезво оценивают возможности материальных стимулов, внятно объясняют, что рубль не всесилен. На их стороне статистика, которую наша печать уже взяла на вооружение. А статистика свидетельствует, что даже весьма значительное повышение заработной платы не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на качество работы, улучшение трудовой дисциплины и т. д.
О том же можно сказать иначе: сегодня у многих работников отсутствует сколько-нибудь серьезное стремление к лишним деньгам. Отсюда еще не следует, что они всё имеют и деньги им не нужны, но вот — не интересуются.
Надо ли этот интерес возбуждать?»
(А. Обертынский, «О достоинстве труда», 1986 г.)
«Существуют ли объективные законы, по которым происходит оценка той или иной категории работников? Почему мастер получает меньше рабочего? Почему начальник отдела получает меньше своего подчиненного? Почему молодые специалисты, кончая одновременно одно и то же учебное заведение, по одной и той же специальности, но, будучи распределенными на разные предприятия, получают разную зарплату? И бегают люди с места на место в поисках не более интересной работы, а более высокооплачиваемой. Это создает социальную нервозность…» (В. Козлова, Ленинград, «Коммунист» № 3, 1987 г.)
На десятки «рыночных» восторгов – лишь одно письмо осторожного сомнения. Обертынский, разумеется, не был услышан возбужденным обществом, которому уже все было ясно, которое принимало аргументацию лишь с самых радикальных рыночных позиций. Не стали модные писаки вникать и в доводы, касающиеся обоснованности неравенства в заработной плате. Им казалось само собой разумеющимся, что чем больше «платить», тем больше и лучше человек станет работать. Так ли это? Зависит ли от такого «стимулирования» конкретного работника качество и количество производимой продукции? Откуда работник возьмет время для производства незапланированной продукции, сырье, энергию, куда её денет? Ведь нелепо сборщику, работающему на конвейере платить по количеству закрученных болтов и гаек, число которых фиксировано на каждом рабочем месте и не может быть произвольно изменено.
Но может быть, «повремёнка» - поможет делу? Кто-то работает сверхурочно, производит дополнительную продукцию и, естественно, больше «получает»? Тоже не годится, поскольку никакая дополнительная продукция в плановой экономике производиться не может, как и при сдельщине. Так какое «материальное стимулирование» возможно в таких условиях? Каков механизм реализации «принципа социализма» - оплаты «по труду», или, как потом придумали хитроумные номенклатурщики - по «результатам труда»?
При переводе этого словоблудия на нормальный язык, отчетливо видно классовое вожделение партийной бюрократии, стесненной рамками социалистической плановой экономики, не позволявшей полноценно вкусить радостей «элитарной» жизни, миражи которой так пленительно маячили на Западе, волновали возможностями встать в ряд с холеными европейскими президентами, премьер-министрами, кавалерами рыцарских крестов, лордами, сэрами и пэрами. Для карьерного партийного секретаря на скромном жалованье - искушение не из слабых.
Разумеется, всем этим «теоретикам» было глубоко наплевать на «мотивацию» рабов, на всякие «оплаты по труду», на какие-то социологические изыскания и научные обоснования. Рассуждения общего плана о «мотивации», как бы объединявший и руководителей и исполнителей, маскировали сугубо классовый интерес властвующей номенклатуры. Только руководитель мог иметь необходимую свободу в принятии решений, следовательно, действия которого могли быть материально стимулируемы. То, что преподносилось как «материальное стимулирование» было упованием на «частную инициативу», на проявление эгоистической, корыстной активности в экономических отношениях именно со стороны руководства, но не наемных работников. С этой целью раздувались мифы о «неэффективности» плановой экономики, о необходимости предоставления «самостоятельности» предприятиям, о «самофинансировании», «самоокупаемости», «свободе», необходимых для одиночного барахтанья в бурных водах рыночной стихии.
Показательно, что корыстный мотив, который в уголовном праве Советского Союза служил отягчающим вину обстоятельством, был декриминализирован в постсоветской России, вместе с признанием правомерности и естественности стремления к обогащению и владению частной собственностью. Спекуляция, валютные махинации, частное предпринимательство в новых законах также перестали быть преступными деяниями, став основой «новых» экономических отношений. То, за что в советское время полагалась смертная казнь, стало нормой жизни!
Я далек от мысли приписывать такое историческое недоразумение только алчности советской партийной верхушки. В основе принимаемых руководством решений лежала искренняя вера в спасительность пробуждения частной инициативы и предприимчивости, надежда на положительный результат, обусловленный «новыми методами хозяйствования», основанными на материальной заинтересованности, на эгоистическом «интересе», на алчности и корысти.
Думаю, «верные ленинцы» вдохновлялись примером «успешности» китайских реформаторов, обывательским взглядом на «потребительский рай» капиталистических стран, не вникая особо в суть политэкономических тонкостей социалистического способа производства. Не столько злой умысел, сколько банальная сановная глупость привела Советский Союз к катастрофе.
Плановую экономику обвиняли во всех смертных грехах, которые, при внимательном рассмотрении оказывались не «недостатками» социализма, а именно следствием уже пробужденного частного интереса, корыстной заинтересованности руководства всех уровней, освященной «законом социализма» - оплатой «по труду». Например, плановую экономику именовали «затратной», поскольку, чем дороже выпускаемая продукция, тем больше прибыли, тем больше фонд материального поощрения, тем больше заработок «заинтересованных» лиц. Негативные проявления типично капиталистических отношений товарного производства приписали «порокам» социализма! Вымывание «дешевого» ассортимента, нелепые «дефициты», ценовой волюнтаризм - виноваты Маркс и Ленин! Давка за туалетной бумагой, многолетние очереди на жилье, «колбасные электрички» - оказывается, основоположники научного коммунизма всего не предусмотрели и не учли!
В этой парадоксальности сплетались как действительный шкурный интерес бюрократии, так и наивное, крестьянское представление о социализме, когда всё решают «начальники», неведомо кем назначаемые, непонятно как снимаемые в подковерных хитросплетениях кадровых комбинаций и аппаратных интриг. Эгоистичный интерес уже господствовал на уровне управления, неумолимо меняя приоритеты от общего к частному, доходя до самоубийственного уровня отчуждения власти от народа. В результате либеральных «реформ» идея эгоцентричной поведенческой мотивации была доведена до своего логического конца, до полного и абсолютного доминирования.
Вот взятые наугад из поисковика парочка типичных дифирамбов во славу частной инициативы:
«Частная инициатива - вот двигатель прогресса!»
«Частная инициатива покорит Луну».
Не удивительно то, что очевидность подобных утверждений у восторженных адептов «новых методов хозяйствования» не вызывает сомнений. Удивительно то, что даже в «левом» сегменте оппозиции, среди сторонников социалистического выбора, такое мнение не встречает активного неприятия. В лучшем случае сегодняшний «социалист» начнет разговор о «пользе» сочетания плановой экономики с частной инициативой, считая неоспоримым факт преимущества мелкого «бизнеса» в сфере услуг, инновационных проектов, торговли и т. п. Решающим доводом в пользу такого соображения будет, конечно, приведен печальный опыт советского общества, в котором «частная инициатива была наказуема», а «инициативным людям» партийная бюрократия не давалась возможности развернуть в полную силу свои хватательные рефлексы.
Что же такое «частная инициатива», действительно ли человечество обязано ей всеми своими научными достижениями и техническим прогрессом? Или это всего лишь уловка, призванная спрятать сладкую привилегированность и праздность социальных паразитов, давно уже никакой иной инициативы не проявляющих, кроме как в выборе очередной топ-модели для ублажения своей дряхлеющей плоти в бесконечных буднях на солнечных пляжах Средиземноморщины? Для либерала эта тема сакральна и неприкасаема – на ней основывается весь механизм рыночного саморегулирования, как суммы преследования индивидуумами своих частных интересов. Но не логика, не стремление к истине лежит в основе либеральных догматов. Могучий классовый интерес закрывает рты наемным «ученым», «экономистам», «философам», отрабатывающим свою пайку либеральной баланды. Отмечу, что специфика вопроса подмечена еще Марксом: «Своеобразный характер «материала» с которым имеет дело политическая экономия, вызывает на арену борьбы против свободного научного исследования самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души - фурий частного интереса».
В своих крайних формах частная инициатива – явление сугубо криминальное. Именно жаждой наживы, скорого обогащения движим преступник, идущий на грабеж, воровство, мошенничество и даже убийство. Убрать этот мотив и тюрьмы опустеют на 99%. Тем не менее, тот же самый мотив, та же жажда обогащения, будучи юридически узаконенной, становится господствующим элементом общественных отношений и чудесным образом обретает достоинство и респектабельность!
Частная инициатива не всегда ориентирована на получение прибыли, выгоды в денежной форме. Это может быть проявление насилия, садизма, похоти, бонапартизма и прочих человеческих пороков, направленных на получение удовлетворения своих низменных страстей и наклонностей, путем надругательства над достоинством и свободой другого человека или множества людей. И не надо морщиться либеральным чистоплюям. Природа будь то легальной или криминальной инициативы едина – стремление самому взять от общества столько, сколько позволяют силы и возможности. Древние «мудрецы» даже изрекали оправдание подобной гнусности, нечто вроде того, что каждый человек - кузнец своего счастья. Революционный народ исправил ошибку, изменив единственное число подлежащего на множественное:
Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи...
Действительно, в условиях общественного характера современного производства, когда каждый работник выполняет лишь малую часть общественно необходимой работы, когда его труд теснейшим образом связан с трудом остальных, притязания на индивидуальное благополучие, не связанное с благополучием остальных членов общества не только иллюзорно, но и аморально, безнравственно. Буржуазные мечтания об обособлении в своем «доме-крепости», об индивидуальном «счастье», рассыпаются в прах, если представить себе общество как огромный океанский лайнер, в котором все озабочены благоустройством своих кают и никому нет дела до состояния днища, двигателей, систем управления и навигации судна.
Частная инициатива, бизнес, предпринимательство, все те либеральные фетиши, которым якобы современное общество и обязано своим процветанием, при ближайшем рассмотрении оказываются всего лишь формами управления производством, но не самим производством. Это использование общественного производства как средства, как инструмента достижения частных целей обогащения, обеспечения праздного образа жизни, статусного утверждения, образно выражаясь – обретением тех «малиновых штанов», которые так манили обитателей планеты Плюк галактики Кин-дза-дза в известном фильме Г. Данелия.
К своим достижениям либеральные «реформаторы» относят ликвидацию пресловутых «дефицитов», «очередей», «талонов», якобы присущих социализму. Не будем вдаваться в детали – кто и с какой целью сознательно планировал очереди и дефициты, почему не было обеспечено насыщение потребительского рынка товарами, продуктами и услугами. Предположим банальное, согласимся с критиками в том, что чиновник не был заинтересован в этом. Его личное потребление обеспечивалось из закрытых распределителей, высокий социальный статус был подслащен привилегированностью, избранностью, принадлежностью к миру небожителей, а личное благополучие зависело лишь от лояльности и умения предугадать настроение начальства. Такой чиновник не имел никакого желания опускать себя до уровня рядового труженика, рассматривая социальную и материальную привилегированность как вознаграждение за свои способности и заслуги. Одно это уже позволяет слово «социализм» советского типа заключить в кавычки.
При таких обстоятельствах возможны два пути к тому, чтобы чиновник работал не в своих интересах, а ради того дела, которое ему поручено. Первый состоит в нейтрализации привлекательности привилегированной должности за счет усиления ответственности. Незамедлительное отстранение, жесткое разбирательство и неумолимое наказание - от перевода на работу скотника до расстрела. Подобная практика была как во времена тов. Сталина, так существует и сегодня в ряде стран, демонстрирующих завидные экономические успехи. Второй путь более гуманный – лишение любой должности всякой привилегированности. Стихийное, неосознанное понимание губительности неравенства и было продемонстрировано возмущенными советскими людьми в годы горбачевщины, чей протест ловкие номенклатурщики направили в противоположное русло – в сторону увеличения неравенства, реставрации частной собственности, рынка, капитализма. Разумеется, под истеричные вопли о возврате к «ленинским нормам», к «ленинскому НЭПу, к «идеалам Октября» и прочую демагогию.
Но если не через материальный интерес, не через раскрепощение частной инициативы, то каким образом можно обеспечить развитие науки, технологий, обеспечить рост производительности труда, добиться экономического превосходства над самыми развитыми капиталистическими странами мира? Как создать условия для «живого творчества масс», которое, по мысли В. И. Ленина и является «основным фактором новой общественности»? Не противоречит ли плановость народной предприимчивости, смекалке, здоровой соревновательности, самоутверждению личности, активного поиска новых, отрицанию отживших форм организации общественной жизни?
Инициатива, предприимчивость могут быть не только не только со знаком минус, но и обрести огромный плюс, будучи направлены не на собственную, частную выгоду, а на общую пользу. В таком случае она именуется личной инициативой. Суть социализма в освобождении именно личной инициативы, на раскрепощение предприимчивости, соревновательности, даже трудового азарта каждого человека. Одно условие. Никакая инициатива, никакая свобода действий не может быть направлена на обретение личной выгоды, на нарушение принципа равенства в свою пользу. Любая дельная мысль, любое здравое начинание, не должны встречать никакого государственного сопротивление, даже будучи лично невыгодны кому бы то ни было из руководящих работников. Да и само содержание руководящей работы будет сведено в основном к организации народной инициативы, к созданию условий для «живого творчества масс» в масштабах всего государства.
Когда в качестве положительного примера проявления частной инициативы указывают на наполнение потребительского рынка, на крупные супермаркеты, развитую службу сервиса у меня возникает вопрос, а почему это не было сделано в советском обществе? Ведь не с Марса прилетели новые организаторы, предприниматели, деловые люди, увидевшие общественную потребность и изыскавшие возможности всё это создать. Почему люди, которые должны были по должности заниматься вопросами обеспечения населения, свою работу безнаказанно саботировали? Почему эти «управленцы» не были оперативно смещены и заменены на тех, которые, как выяснилось, могли и желали это сделать? Ведь в плановой экономике обеспечить наполнение потребительского рынка, создать бытовой комфорт, ликвидировать всяческие нелепые «дефициты» и очереди – всего лишь вопрос грамотного планирования.
Разумеется, некоторое объяснение можно найти в определенной форс-мажорности исторических обстоятельств, требовавших иных приоритетов – развития производства средств производства, расходов на оборону, науку, освоения новых земель, но сводить всё только к объективным причинам было бы неверно. Не требовалось особых капиталовложений для выравнивания жизненного уровня советских людей, постепенного нивелирования зарплат, обеспечения широкого ассортимента и качества продуктов, товаров народного потребления.
Элементы капиталистического уклада - сохранение товарно-денежных отношений, наемного труда в советской экономике требовали более гибкого ценового регулирования, решительного изъятия излишков жилой площади, ликвидации спекуляции и прочих форм частного обогащения. Но самое главное, что в них не было никакой экономической необходимости. Они оказывали только дезорганизующее влияние на экономику и разлагающее – на общество.
Научное бесчестье, предательство и вульгарное невежество стояло за всеми перестроечными «аргументами» в пользу т. н. «рыночных отношений», «экономических реформ», «демократических преобразований» и прочей ахинеи, что и породило нынешнее катастрофическое положение страны, разоружило советский народ идейно и материально. Причем как раз тогда, когда не только стал очевиден глобальный кризис капитализма, но и обнажилась полная несостоятельность российского колониального капитализма ответить на возрастающие внешние угрозы.
