В мире, где TikTok учит застёгивать пальто «по тренду», а лондонский дождь уже давно стал фетишем, а не погодным явлением, Burberry делает то, что умеет лучше всех — говорит сквозь ткань. И, судя по осени 2025, говорит с акцентом Йоркшира, тоном старой аристократии и темпераментом герцогини, которой надоело терпеть.

Показ начался с рыцаря в латах. Настоящего. Блестящего. С намёком, что теперь Burberry — это не про модные флюиды, а про доспехи. Эскапизм закончился, дамы и господа. Добро пожаловать в эпоху стильного выживания. И если у вас нет хотя бы одного пальто, с которым можно пережить нападение дронов или «объятия» маркетолога, вы не клиент Burberry — вы погода.

В центре шоу — дисциплина. Эстетическая и идеологическая. Коллекция будто скомпонована в тишине библиотеки лондонского клуба, где портвейн наливают по минутам, а сплетни циркулируют со скоростью падения фунта. Всё, что сделал Ли, — это вырезал буржуазный скелет из гардероба сэра и надел его на нового потребителя, который любит аристократию, но без привязки к налогам и этикету.

Грязь, чек и «Saltburn»

Даниэль Ли явно читал корпоративные письма с подчёркиванием. В Burberry теперь две мантры: «outerwear» и «check», и обе он довёл до состояния фанатизма. Никаких тебе больше цветочных драпировок или вечерних нарядов в духе «шампанского на рассвете». Вместо этого — капюшоны, пончо, дублёнки и такие шарфы, что ими можно заматывать преступления.

Коллекция выглядит как сценография к продолжению Saltburn, только без бассейна и драмы. Ткани будто слизаны с диванов британских лордов: дамаск, вельвет, бархат, плотный трикотаж — всё как в интерьерах, где время остановилось вместе с отоплением.

Вдохновение — британская глубинка, но не та, где живёт пудель и молчат чувства, а та, где спальня в пастельной гамме, а под ковром прячется скелет. Именно оттуда Ли выносит кожаные тренчи с зачищенными швами, куртки из меха — будто подрезанного у гончих, и пончо, напоминающее о том, что капли дождя в Англии — это уже ритуал, а не метеоусловие.

Аристократия без гламура, но с мандатом на дождь

Показ прошёл в Tate Britain, а по подиуму прошлись те, кого британская пресса называет heritage with wrinkles: Ричард Э. Грант, Джейсон Айзекс, Лесли Мэнвилл — актёры, которые умеют носить кильт так, будто это аргумент, а не фетиш. У каждого в руках — зонтик, на лице — презрение к непогоде. Выглядят как члены клуба, где за отказ от шотландской клетки лишают титула.

На фоне — своды Тейта, на сцене — театральная смесь охотничьего модерна и депрессивной викторианской неги. Юбки в рубчик, костюмы из бархата, ночнушки в духе викторианской истерики. Даже вязка выглядит как компромисс между согреванием и политическим протестом. Всё держится на одном тонком чувстве — желании быть защищённым без потери лица.

Ли, как настоящий модный социопат, взял эстетику тоски и упаковал её в силуэт. Получилось не мрачно — а вызывающе рационально. Как если бы английская королева сбежала в сельский паб и выслала пресс-релиз из кэба.

Шарф — это теперь бронированное заявление

Отдельного внимания заслуживает шарф. Нет, не аксессуар — Шарф. С большой буквы и нервным смехом. В этой коллекции он больше напоминает арт-объект с претензией на прописку в MoMA. Он длинный, тяжёлый, с бахромой как у забытых штор из замка, в котором водятся привидения классового неравенства.

Он — как ваш англичанин на утренней прогулке: бледный, угрюмый, но с врождённым достоинством. Он не греет — он оценивает. И если вы недостаточно достойны, он просто свалится с плеч, как старые связи в Вестминстере.

Его нельзя носить — с ним можно вступить в диалог. Он — манифест, икона нового пуританства.

Фэшн как репутационная метеостанция

Burberry в этом сезоне — это не про фэшн, а про микроклимат. Буквально. Это бренд, который не предлагает наряд, а создаёт броню. Для тех, кто идёт сквозь ветер, дождь и разговоры с HR. Это одежда, в которой можно спорить о падении фунта, подглядывая за соседями сквозь шотландскую клетку.

Даже когда пальто снимается — шоу не заканчивается. Под ним — тёплый knitwear, который выглядит так, будто его вязала бабушка, но при этом в интернате для дочерей аристократов. Есть что-то от эпохи, когда под красотой скрывали нож, а под кимоно — политический манифест.

Здесь каждая ткань — часть культурной полемики. Бархат спорит с практичностью, шерсть — с ценами на отопление, а шотландская клетка — с понятием национальной идентичности. И пока другие бренды метаются между Y2K и русалочьими пайетками, Burberry подаёт прогноз погоды на сезон вперёд.

Справился ли Ли с заданием? Скорее — переписал его

Вопрос не в том, сделал ли Даниэль Ли коммерческую коллекцию. Вопрос в том, как он умудрился сделать её настолько нарочито британской, что даже бутоны на ткани хотят проголосовать за Brexit. Всё тут — заявка на новый порядок, где «стильно» = «выживательно». Где «пальто» — это кодовое слово от эстетического фашизма.

В мире, где TikTok учит застёгивать пальто «по тренду», а лондонский дождь уже давно стал фетишем, а не погодным явлением, Burberry делает то, что умеет лучше всех — говорит сквозь ткань. И, судя по осени 2025, говорит с акцентом Йоркшира, тоном старой аристократии и темпераментом герцогини, которой надоело терпеть.

Показ начался с рыцаря в латах. Настоящего. Блестящего. С намёком, что теперь Burberry — это не про модные флюиды, а про доспехи. Эскапизм закончился, дамы и господа. Добро пожаловать в эпоху стильного выживания. И если у вас нет хотя бы одного пальто, с которым можно пережить нападение дронов или «объятия» маркетолога, вы не клиент Burberry — вы погода.

В центре шоу — дисциплина. Эстетическая и идеологическая. Коллекция будто скомпонована в тишине библиотеки лондонского клуба, где портвейн наливают по минутам, а сплетни циркулируют со скоростью падения фунта. Всё, что сделал Ли, — это вырезал буржуазный скелет из гардероба сэра и надел его на нового потребителя, который любит аристократию, но без привязки к налогам и этикету.

Грязь, чек и «Saltburn»

Даниэль Ли явно читал корпоративные письма с подчёркиванием. В Burberry теперь две мантры: «outerwear» и «check», и обе он довёл до состояния фанатизма. Никаких тебе больше цветочных драпировок или вечерних нарядов в духе «шампанского на рассвете». Вместо этого — капюшоны, пончо, дублёнки и такие шарфы, что ими можно заматывать преступления.

Коллекция выглядит как сценография к продолжению Saltburn, только без бассейна и драмы. Ткани будто слизаны с диванов британских лордов: дамаск, вельвет, бархат, плотный трикотаж — всё как в интерьерах, где время остановилось вместе с отоплением.

Вдохновение — британская глубинка, но не та, где живёт пудель и молчат чувства, а та, где спальня в пастельной гамме, а под ковром прячется скелет. Именно оттуда Ли выносит кожаные тренчи с зачищенными швами, куртки из меха — будто подрезанного у гончих, и пончо, напоминающее о том, что капли дождя в Англии — это уже ритуал, а не метеоусловие.

Аристократия без гламура, но с мандатом на дождь

Показ прошёл в Tate Britain, а по подиуму прошлись те, кого британская пресса называет heritage with wrinkles: Ричард Э. Грант, Джейсон Айзекс, Лесли Мэнвилл — актёры, которые умеют носить кильт так, будто это аргумент, а не фетиш. У каждого в руках — зонтик, на лице — презрение к непогоде. Выглядят как члены клуба, где за отказ от шотландской клетки лишают титула.

На фоне — своды Тейта, на сцене — театральная смесь охотничьего модерна и депрессивной викторианской неги. Юбки в рубчик, костюмы из бархата, ночнушки в духе викторианской истерики. Даже вязка выглядит как компромисс между согреванием и политическим протестом. Всё держится на одном тонком чувстве — желании быть защищённым без потери лица.

Ли, как настоящий модный социопат, взял эстетику тоски и упаковал её в силуэт. Получилось не мрачно — а вызывающе рационально. Как если бы английская королева сбежала в сельский паб и выслала пресс-релиз из кэба.

Шарф — это теперь бронированное заявление

Отдельного внимания заслуживает шарф. Нет, не аксессуар — Шарф. С большой буквы и нервным смехом. В этой коллекции он больше напоминает арт-объект с претензией на прописку в MoMA. Он длинный, тяжёлый, с бахромой как у забытых штор из замка, в котором водятся привидения классового неравенства.

Он — как ваш англичанин на утренней прогулке: бледный, угрюмый, но с врождённым достоинством. Он не греет — он оценивает. И если вы недостаточно достойны, он просто свалится с плеч, как старые связи в Вестминстере.

Его нельзя носить — с ним можно вступить в диалог. Он — манифест, икона нового пуританства.

Фэшн как репутационная метеостанция

Burberry в этом сезоне — это не про фэшн, а про микроклимат. Буквально. Это бренд, который не предлагает наряд, а создаёт броню. Для тех, кто идёт сквозь ветер, дождь и разговоры с HR. Это одежда, в которой можно спорить о падении фунта, подглядывая за соседями сквозь шотландскую клетку.

Даже когда пальто снимается — шоу не заканчивается. Под ним — тёплый knitwear, который выглядит так, будто его вязала бабушка, но при этом в интернате для дочерей аристократов. Есть что-то от эпохи, когда под красотой скрывали нож, а под кимоно — политический манифест.

Здесь каждая ткань — часть культурной полемики. Бархат спорит с практичностью, шерсть — с ценами на отопление, а шотландская клетка — с понятием национальной идентичности. И пока другие бренды метаются между Y2K и русалочьими пайетками, Burberry подаёт прогноз погоды на сезон вперёд.

Справился ли Ли с заданием? Скорее — переписал его

Вопрос не в том, сделал ли Даниэль Ли коммерческую коллекцию. Вопрос в том, как он умудрился сделать её настолько нарочито британской, что даже бутоны на ткани хотят проголосовать за Brexit. Всё тут — заявка на новый порядок, где «стильно» = «выживательно». Где «пальто» — это кодовое слово от эстетического фашизма.

Это гардероб человека, который не ищет сочувствия. Он идёт вперёд — в тренче, с щетиной ветра на лице и чеком на подкладке. В его глазах — мрачная решимость. В его голосе — ноты пуританской мести.

Ли не просто работает по брифу — он превращает его в сценарий. И по этому сценарию Burberry выходит на модную сцену не как участник, а как постановщик. Акт первый: дождь. Акт второй: кожа. Акт третий: реверанс в сторону власти.

Рыцарь на подиуме — не метафора, а инструкция

Этот рыцарь в начале показа — это и есть бренд. Не мимолётная фантазия, а метафора стабильности, иронии и чековой решимости. Он светится не от позолоты, а от убеждённости: Burberry — это не про эпатаж. Это про смысл. И если у других брендов кризис идентичности, то у Burberry — кризис выбора между кашемиром и плотной шерстью.

Финальный вывод? Burberry снова на траектории. Даниэль Ли — не дизайнер, а метеоролог от моды. Он не просто шьёт — он предсказывает погоду для всей индустрии. Так что, если мир снова накроет очередной шквал культурных истерик, у Burberry будет готов капюшон.

И шарф. Очень длинный шарф. И инструкция к нему — в стихах Байрона.