Случился этот "рассказ" в марте, в самом его окончании. Число было 25тое. Как сейчас помню, солнце светило днём - уже тепло, к вечеру началась метель. Как говорят в народе: пришёл марток, одевай двое порток - кусает морозец, ешки-матрешки.

Мы ехали из Богородска, в то время водителем у меня работал Витёк, дальний родственник жены. Примерно на пол пути и началась метель, да такая, что не видно не зги, хоть и ношу очки. На своей полувековой жизни ни разу не попадал больше в такую.

Дорогу стали задувать торосы, до дома оставалось километров 50, бензин оставался примерно на столько же, проехав пару закрытых автозаправок - думал дотянем. Заправляться лучше дома. Проезжаем последний населенный пункт, дальше только до дома.

Метель все злее, мокрые хлопья снега, размером с копеечную монету падают как маленькие облака и щетки не успевают его счищать. Мы в буквальном смысле пробиваемся сквозь толщи снега, разбрасывая его в разные стороны. Раз от раза, торосы все выше и шире.

А вот и "стопор" - очередной торос оказался машине не под силу, сдаём назад и с разгона пытаемся пробиться сквозь снег. Пару раз удалось прорваться, но вот мы и встряли наглухо - машина ни туда и не сюда, повисла на брюхе. Начинает темнеть.

Вышел на пару минут оценить ситуацию и был облеплен снегом с головы до ног, он сразу впитывается в одежду и буквально сразу вся одежда промокла насквозь. Сел в машину, советуемся что делать? Сидеть здесь до утра со стрелкой бензина на нуле, пытаться лезть дальше или вернуться в посёлок и постучаться к кому-нибудь.

Почему-то подумалось, нужно вернуться. Поменявшись местами, я стал буксовать, а Витёк толкать. Справились, развернулись и поехали обратно в посёлок. Подъехали к крайнему двухэтажному дому и постучались. На улице уже стемнело.

Долго не открывали, наконец голос за дверью спросил: -«Кто там, кого принесло на ночь глядя»? «Здравствуйте» - говорю, «Помогите пожалуйста, замерзаем, проехать не можем до дома - все замело». Пару секунд молчания, лязгнула щеколда и дверь открыл пожилой мужчина.

Посмотрев подозрительно на нас спросил: - «Откуда будете сами»? «Да Саранские мы" - отвечаю, "с Нижнего едем, выручайте пожалуйста». Увидев нас в свете коридорной лампы, что мы мокрые сказал: -«Ну проходите» и пропустив нас посмотрел за дверь - нет ли подвоха, закрыл ее. Заходим в дом, в доме тепло.

Познакомились, в доме бегает мелкий лет трёх, внук хозяина, невестка и жена, сын на работе, с утра приедет. Мы дрожим. Напоил чаем, мы сняли всю одежду - мокрые были до трусов и повесили сушить. Спать положил вдвоем на одну кровать - валетом. На улице ветер завывает и стучится в окна крупными хлопьями снега.

Заснули сразу, мне приснился сон - я иду пешком по трассе как будто по воздуху, подхожу к своей машине, её засыпает снегом, а за лобовым стеклом на передних сидениях вижу себя с Витьком - мы спим. Утром проснулся, подумал - к чему бы это... На улице светит солнце, тишина.

Выпили чаю, попрощались поблагодарив. От денег хозяин отказался. Вышли, завели машину и уже выезжая со двора - заглохли. Все. Кончился бензин. Сто пудов замёрзли бы, если бы не приехали сюда. С работы приехал сын на газоне и слил нам бензина с машины литров десять. Поблагодарили его как за полный бак и поехали домой.

Дорогу уже почистил трактор "Кировец". Местами проезжали по траншее высотой выше нашей машины. Не доезжая примерно 15 км до города - пробка, ещё чистят дорогу пробивая тоннели в снегу на встречу друг другу два "Кировца". На обочине стоят пару фур засыпанных с одной стороны по верх кабины, стекла замёрзшие. Стояли с час ждали, потом пробив туннель в снеге, машины прорвались с обоих сторон - поехали.

Вспоминая это понимаю, на сколько минимальная цена у нашей жизни перед стихией, думая что человек царь природы. Через пару недель я заехал к хозяину в гости и привёз ему городские гостинцы, в знак благодарности. Много лет ещё я ездил по этой дороге и каждый раз, проезжая мимо этого дома всегда вспоминал добрым словом хозяина, что не остался равнодушным к нам тогда.

Лет через пять, когда мы с женой уже жили в Нижнем, мы с ней проезжали этот посёлок по дороге домой. На остановке помахал нам мужчина, просит подвезти. Вспоминая, что мне здесь помогли когда-то я остановился и решил подвезти путника.

Разговорились, говорю ему мол так и так попадал здесь в историю, ночевал в крайнем двухэтажном доме. Он посмотрел на меня внимательно и сказал: - "Так это вы у нас ночевали, а отца то нет уже".

Вот так бывает в жизни. Вспоминая о нем, всегда благодарю мысленно. Ведь спас он нас тогда, а его уже нет...

Всем доброй дороги.

Все помчались к месту происшествия. Я, запыхавшись, добрался позже всех. Экипаж на земле, все живы-здоровы.

А самолёты?

У Ту-16 часть крыла оторвана. Ли-2 с поломанной стойкой шасси накренился. Потом обнаружили задиры на лопатках турбин…У всех настроение шоковое…

Ну а дальше, когда все понемногу пришли в себя, по свежим следам (в прямом и переносном смысле слова) – разбор полётов с выявлением причин и назначением виноватых.

И командир корабля (полковник Алехнович А.А., командир полка), твердо заявляет о неудовлетворительном состоянии полосы как причине выкатывания самолёта за границу ВПП.

Дескать, левое шасси сразу со старта попало на неуплотнённый снег (эта версия нашла отражение в публикациях газеты «Советская Беларусь»), а он сам – ну просто не смог справиться с неожиданно возникшей мощной тягой влево. Никто из присутствующих это заявление не осмелился оспаривать в данный момент.

Ну, всё, товарищи аэродромщики, виноватые есть – сушите сухарики!

Но, несмотря на авторитет (командир полка, Герой Советского Союза!) мы, аэродромщики, решили побултыхаться, как лягушка в сметане – авось выплывем… Для начала вместе с членами комиссии идём по трассе движения самолёта, где нам командир пальцем показывает «глубокую» колею от левого шасси.

Действительно, такой факт имеет место, как говорят. Расшифровываю этот тезис. Уже говорилось, что имел место небольшой ветер 5 - 7 метров в секунду.

Этот ветер породил позёмку, которая, в свою очередь, намела небольшие свежие наносы снега шириной 5 - 8 метров. В результате прохода шасси по этим наносам образовалась, действительно, колея – колея просто «впечатляющая»!

Высота бортиков вдоль колеи достигала аж 10-12 см. Но что примечательно – направление движения колёс под действием этих самых «сугробов» не изменилось! Вот эту картину мы, аэродромщики, быстренько с помощью рулетки замерили и нанесли на миллиметровку.

В дальнейшем схема положения самолета на старте и трасса его движения сыграла решающую (во всяком случае, для нас) роль в анализе причин происшествия.

А вот о «плохо замёрзшей промоине с солёной морской водой», в которую якобы угодило шасси, или о «гигантском ледяном катке», по которому «тормоза бесполезны» (см. «Советскую Беларусь», где есть эти выдумки ), тогда и разговора не было…

О дальнейших перипетиях этого дня. Когда, будучи ещё на полосе, все уже наговорились, но нашей «оправдательной» схемы ещё не было, в связи с чем версия о неготовности полосы как-то витала в воздухе, я выбрал момент и, с разрешения начальника, осмелился задать вопросы командиру корабля.

Вот коротко, почти стенографически, воспроизвожу их и ответы на них.

1-й вопрос - ответ:

- «Тов. полковник, можно узнать, почему Вы пошли на взлёт, находившись левее оси полосы на 7 метров ?»

- «Это не имело и не имеет никакого значения».

2-й вопрос - ответ:

- «Тов. полковник, направление самолёта перед разбегом было со смещением от курса взлёта влево – это могло повлиять на траекторию движения?

- Ответ был несколько раздражённым и в духе ответа на первый вопрос.

3-й вопрос - ответ:

- «Тов. полковник, можно узнать, почему Вы взлетали с попутным боковым ветром, а не отрулили в другой конец полосы?»

Разъясняю для непосвящённых важность данного обстоятельства: во-первых, в авиации всегда стараются взлетать с встречным ветром; во-вторых, боковой ветер слева, воздействуя на хвостовое оперение (киль) Ту-16, разворачивал его опять-таки влево.

- Ответ был чрезвычайно раздражённым, примерно таким: «Если Вы, старший лейтенант, не понимаете, то разъясню: не отрулил потому, что надо экономить топливо (в то время такие слова вызывали у авиаторов лишь улыбку) и время – Вы видите, что над нами кружат ещё два самолёта?»

А дальше он просто сорвался: « Да и вообще, Вы что – пытаетесь учить меня, Героя Советского Союза с 1944 года, освоившего за свою жизнь (не припомню цифру, вроде бы около 30-ти) типов самолётов и т.д. и т.п. – целая тирада!». В общем, отделал он меня «под орех». Всем было понятно, что это был явный нервный срыв.

Я не хочу приводить слухи о дальнейшей его судьбе, о том, как он пострадал по служебной и по партийной линиям в связи с этим происшествием. Но приведу информацию, которая поможет понять состояние этого человека в тот торжественный момент и приблизить нас к пониманию причин происшедшего.

Вот что говорил мне, характеризуя его, бывший сослуживец, воевавший вместе с ним, т.е. хорошо знавший его: «Лётчик от Бога, но имелась в нём червоточинка: достаточно его похвалить, особенно, публично, и человек терял контроль над собой. Хвала и слава опьяняли его. Об этом мы ему говорили и по-товарищески и по партийной линии, но…».

Видимо это качество и сыграло роковую роль в этой истории, хотя быть мне судьей неположено. Ведь при поздравлении экипажа с успешной посадкой, как мне рассказывали, генерал Рейно Л.Д. публично пообещал представить его ко второй Звезде Героя и выделить в личное пользование «Волгу» (в то время это значило многое), что вызвало, очевидно, бурный восторг.

И в таком состоянии эйфории, не выправив самолёт по курсу, не учтя действия попутного боковика слева и проявив поспешность, Алехнович А.А. рванул по газам и, не успев, как говорится, оглянуться, оказался на краю полосы. По существу можно было исправить сложившееся положение, прервав разбег. Да, это была бы задержка, но разумная, вынужденная.

Однако гордыня командира не позволила останавливаться. Всё это и привело к печальному финишу…

Вот такое моё видение свидетеля и участника происшедшего.

Свой взгляд на эти события изложил другой свидетель происшествия – начальник 4-й смены СП-6 Н. Брязгин, (его рассказ изложен в вышеупомянутой статье «Секретный объект СП («Северный Полюс»)-совместное предприятие военных и учёных» в журнале «Власть» №46(397) от 21.11.2000г.).

Изложено это происшествие упрощенно и неточно, в частности даже неверна фамилия нашего командира и прочее.

Но статья в журнале интересна тем, что в ней помимо рассказа Н.Брязгина приводится текст совершенно секретного донесения в ЦК КПСС о прилёте самолёта-разведчика.

Описания неудачного взлёта Ту-16, сделанные другими авторами (разумеется, в лучшем случае со слов участников) отличаются ещё большими искажениями фактов.

В газете «Советская Беларусь» подробно описывается лётная жизнь Алехновича А.А., как лётчика выдающегося ( хорошо рассказано и о подготовке самолётов и экипажей к планируемой операции) – и это соответствовало тому, что я лично слышал от его сослуживца со времён войны, но обстоятельства и причины происшедшего изложены, как говорят, с точностью до наоборот.

В «Военных мемуарах» Касаткина Л.В. повторяются недостоверные сведения из «Советской Беларуси» с дополнительной выдумкой о том, что иностранный самолёт был типа летающей лодки «Каталина» (?).

Само «мероприятие» в этот день закончилось тем, что двум другим бортам, барражирующим над нами, была дана команда возвращаться на базу. Комиссия и экипажи двух повреждённых самолётов через некоторое время покинули нас.

А Ту-16 и Ли-2 остались на льдине.

Несколько слов о судьбе этих «пострадавших» самолётов. Однажды, вскоре после происшедшего мы услышали шум моторов, хотя заявок на посадку ни нам, ни соседям не поступало. Все высыпали на улицу а затем, в течение почти часа, наблюдали за непрошеным гостем.

Некий иностранный двухкилевой винтовой 4-х моторный самолёт стал кружить над нами сначала на большой высоте (рассматривали его в бинокли), потом стал резко снижаться, т.е. почти пикировать, что вызвало у нас весьма неприятные ощущения (ведь это были годы «холодной» войны).

Тут уж мы в подробностях рассмотрели и сфотографировали его, но определить принадлежность не смогли, не хватило определённой подготовки. Увидели, что двери и всякие люки открыты, в них установлена какая-то аппаратура (конечно же – фото!), даже рассмотрели лицо пилота, махающего нам ручкой.

Мы сначала тоже махали, потом опомнились, что на наших шапках военные кокарды, а наша миссия ведь секретная…! Начальник штаба дал команду для маскировки срочно повязать головы полотенцами. Комедия?

Вдруг видим, что самолёт выпустил шасси и заходит на посадку. По команде несёмся (на ПЭНе за трактором, ПЭН – это металлический лист для перевозки грузов) в сторону ВПП с задачей брать в плен «гостей». Но не успели – самолёт, как видно удовлетворившись собранной разведывательной информацией, покачал нам крылышками и был таков.

Дальше – ещё один небольшой юморной момент. При подготовке донесения о данном событии пришлось долго описывать все надписи и опознавательные знаки на борту иностранца, но, правда, только до того момента, пока сержант не принёс нам учебник младшего командира с таблицей опознавательных знаков иностранных самолётов, из которой мы, наконец, узнали, что это был канадец.

А вот ещё один момент. В ответ на наше донесение о визите непрошеного гостя получаем указание замаскировать Ту-16.

Мы запрашиваем соответствующие материально-технические средства. Ответ: «Изыщите средства из местных ресурсов». Каково?

Но, кстати, всё-таки нашли: наморозили газеты на фюзеляж и крылья, красную звезду на киле закрыли простынями. Всё – теперь ни один разведчик не опознает объект и состояние его боеготовности!

Ну и, наконец, что же стало с нашим «авиапарком»? Его история развивалась в жанре трагикомедии, порождённой нашим стремлением рапортовать о героических достижениях и досрочном выполнении заданий.

Вернёмся к моменту старта Ту-16. Самолёт только тронулся с места, а в «верха» уже полетела реляция о благополучном взлёте. А тут как назло – ЧП! Что делать? Доложили о задержке. «В связи с мелкой поломкой».

И эту версию, для смягчения гнева «вышестоящих», были вынуждены поддерживать довольно длительное время.

В подтверждение её стали забрасывать на льдину ремонтную бригаду со всем необходимым оснащением, которая приступила к имитации восстановления повреждённой техники.

Условия полярного дня с одной стороны позволяли работать по жёсткому графику, а с другой – под действием солнечного излучения снежное покрытие полосы теряло несущую способность, т.е выходило из строя, что затрудняло материально-техническое обеспечение работ.

Тем не менее, самолётом Ту-4 привезли турбину взамен вышедшей из строя, для разгрузки которой из бомболюка в связи с её большими габаритами пришлось выдалбливать во льду специальную яму.

Работа кипела, но на наш вопрос, когда и чем привезут другой, ещё больший негабарит, а именно крыло, никто нам, любопытным, ответить не мог. Вот почему я и назвал эту операцию имитацией – самолёт в наших условиях восстановлению не подлежал.

Полярное лето заканчивалось, ночью, при морозе -35 градусов и ниже, много не наработаешь. Бригаду «временно» со льдины сняли, а для охраны самолёта оставили техника лейтенанта Ревмира Кагирова.

А конец истории такой: в следующее лето льдину быстро понесло в сторону тёплых течений, что вызывало расколы плавучего острова, всех полярников стали с неё снимать.

Возник вопрос: что делать с боевым секретным самолётом? Единственно правильное в этой обстановке решение – облить керосином и сжечь.

Так и сделали, а остатки (или «останки»?) постарались сбросить в океан.

Кроме Ту-16 и Ли-2 похоронили там ещё один самолёт, а именно, Ту-4. Остался он на льдине в связи с дефектом (или разрушением?), возникшим на этот раз при неудачной посадке.

При внезапно осложнившейся видимости лётчик долго шёл над полосой на низкой высоте, не чувствуя «земли», потом самолёт, потеряв скорость, как-то грубо плюхнулся на полосу.

В результате удара кабина, являясь длинной консолью, «клюнула», да так, что повело заклёпки на фюзеляже.

Это повреждение заметил бортмеханик в самый последний момент перед вылетом, когда весь экипаж занял свои места, когда прогрели все 4 движка, а он уже убирал колодки из-под шасси.

По его сигналу вышел командир, увидел злополучные заклёпки, схватился за голову, дал команду глушить моторы. В полёте эта ситуация могла обернуться трагедией. Экипаж слил антиобледенительную жидкость (спирт) и в ожидании специального самолёта мужики несколько дней обмывали своё второе рождение и одновременно – прощание с родным бортом.

Вот такой финал. Жаль, конечно, что хорошая задумка, несмотря на огромную подготовительную работу, не была реализована так, как ожидали.

Все объективные условия для благополучного завершения были созданы, но подвёл человеческий фактор…

Воспоминания Соколова Г.И. Март 2010 г.

http://chetbor.livejournal.com/11098.html

Серебряные змеи позёмки с лёгким шорохом бросались мне под колёса.
Я сжимал в руках обод рулевого колеса, сухими воспалёнными глазами всматриваясь в идеально прямую ленту дороги, и мечтал. Нет, не мечтал - надеялся, страстно, безумно, до отчаяния надеялся что однажды одна из снежных змей бросится мне под колесо так, чтобы машину завертело и выбросило куда-нибудь. В камень, в дерево, в воду, все равно, лишь бы закончилась эта поездка. Закончилась чем угодно, пусть даже полным растворением меня в пустой темноте. Выбросило бы так же, как в тот день, когда я летел по ночному проспекту, такому же идеально прямому. Я летел и наслаждался свободой, властью над ночной дорогой и мощным зверем с фигуркой хищной кошки на капоте. Серебряные змеи Повелителя ветра и снега летели наперегонки со мной и я сам быь ветром и силой.

Когда Она вдруг проявилась в снежной пелене, я уже ничего не мог сделать. Снежная змея с шорохом скользнула мне под колесо и ягуар на капоте набросился на Неё, смял, и подбросил над собой, играя с ней, как кошка играет с добычей. Я заторможенно смотрел в зеркало на лобовом стекле, как Она падает за моей машиной и кувыркается по асфальту в объятиях серебряной позёмки. Как рубины капель Её крови разлетаются в брызги. Как неотвратимой Немезидой надвигается на меня бетонная опора фонарного столба, как складкой горного хребта вздымается смятый капот, как ступица рулевого колеса проходит насквозь то место, где должна была быть подушка безопасности и входит мне в грудь. И как медленно гаснут фары, забирая в себя весь свет окружающего мира...

Я с трудом повернул голову вправо, не в силах отказать себе в желании ещё раз взглянуть на Неё. Это простое движение давалось мне все труднее и труднее. Она сидела рядом со мной, на пассажирском сиденье, сидела и улыбалась, глядя на игру позёмки со светом фар. Алое лежало на серебре, серебро искрилось на чёрном - кровь и снег на Её пальто выглядели украшениями... Господи, какими бы украшениями я бы осыпал Её, будь в моей власти вернуть всё. Всё...

Она улыбалась и Её улыбка смутно отражалась в стекле пассажирской двери. Это отражение было единственной возможностью увидеть хоть какую-то эмоцию на её лице. Та часть лица, которая была обращена ко мне, была срезана до кости. Срезана асфальтом, словно безжалостным наждаком, в тот момент, когда неумолимая сила физических законов приводила в действие свой приговор.

Я попытался моргнуть, чтобы смочить растрескавшуюся роговицу своих глаз, но тщетно. Слезные железы давно иссохли. Я повернул голову и вновь стал смотреть на дорогу, сжимая в руках бесполезный, сорванный от удара руль. Моё сердце с каждым сокращением ударялось о рулевой вал, которым я был пришпилен к спинке сиденья словно распятый жук в коллекции сумасшедшего энтомолога. Каждая секунда моего существования была наполнена невыносимой болью. Но ещё большей болью отзывалось во мне то, что я, в своей безумной жажде скорости, совершил с Ней.

Серебряные змеи с шелестом струились под днищем машины. Я все больше прорастал своей плотью в холодный металл, понимая, что обречён на эту безумную гонку навечно. И лишь улыбка на Её лице давала мне призрачную тень надежды, что Она остановит меня, добравшись до своего нового места жительства. Наверно, Ей там будет хорошо. А я наконец-то смогу закрыть высохшие глаза, остановлю уставшее от боли сердце и выскользну из разбитой машины.

Выскользну новой серебряной змеей...