Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Я хочу получать рассылки с лучшими постами за неделю
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
Создавая аккаунт, я соглашаюсь с правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam

Топ прошлой недели

  • Oskanov Oskanov 8 постов
  • alekseyJHL alekseyJHL 6 постов
  • XpyMy XpyMy 1 пост
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая кнопку «Подписаться на рассылку», я соглашаюсь с Правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Новости Пикабу Помощь Кодекс Пикабу Реклама О компании
Команда Пикабу Награды Контакты О проекте Зал славы
Промокоды Скидки Работа Курсы Блоги
Купоны Biggeek Купоны AliExpress Купоны М.Видео Купоны YandexTravel Купоны Lamoda
Мобильное приложение

Мезень

С этим тегом используют

Фотография Все
47 постов сначала свежее
10
katrad
katrad
4 месяца назад

Алфавит⁠⁠

Небольшая вышивка, в подарок друзьям с маленькими детьми.

Схема из из книги Олеси Новожиловой "Русские узоры". Канва Rustico Aida Zweigart ct 18, нитки гамма 0120 и 0420

Алфавит Вышивка, Творчество, Вышивка крестом, Русский язык, Алфавит, Мезень, Русский стиль, Московская область, Творческие люди, Русь
Показать полностью 1
[моё] Вышивка Творчество Вышивка крестом Русский язык Алфавит Мезень Русский стиль Московская область Творческие люди Русь
1
AkGuy
5 месяцев назад
Мобилизация

Ответ на пост «НАВЕРХУ (часть 4)»⁠⁠1

>тугая

>чуть-чуть трогать

>отрешённость от мирских ценностей

>посрать, пожрать и поебатся

Автор не осилил заглянуть чуть дальше в мирские ценности. Деньги, цацки, тачки и телефоны это все и есть чтобы пожрать, посрать и поебаться,но с люксом и ощущением собственного превосходства.

Именно ощущение собственного превосходства рождается в человеке "бродившем один с автоматом по разбитому селу, по его пустым улицам" и затем заставляет его выть на каждом углу "яваивал". А затем следует покупка самой проходимой Нивы, самого крутого тюнинга, самой шифрованной радейки, самого модного мультикама.... Те же яйца только в профиль

Спецоперация Санитар Мезень Окопное творчество Бахмут Добровольцы Проза Военные мемуары Чтение Самиздат Солдаты Мобилизация Война Барс Текст Длиннопост Ответ на пост
5
92
VODA.MEZENI
VODA.MEZENI
5 месяцев назад
Мобилизация
Серия НАВЕРХУ

НАВЕРХУ (часть 5)⁠⁠

С двух до четырех встал «на глаза». Час волка. Мезень любил ночь. За то, что в ней меньше машин — но то в миру, здесь же наоборот — по мраку начинала оживать Клещеевка, посадки за ней, перемещалась техника, в темноте ревели моторы танков и другой брони. В районе Бахмута — выходы градов, расчерчивающее ночное небо наискосок — в сторону Часова Яра. Наверху у санитара все равно была ночь, которая сосредоточенней, прозрачней, ничто не отвлекает, не раздергивает. Даже ленивая, как почесывание во сне, перепасовка артиллерии.

Под утро — часов с трех, становилось немного не по себе. Много таинственного шевеления и движения. Как известно, нечисть активизируется перед рассветом — не даром многие чернокнижные обряды претворяются в это время. Так и на войне, идет подготовка к жертвоприношениям. Перед рассветом на передке готовятся все предстоящие гадости на грядущий день.

Мезень стоял в окопе около выхода из бункера. Пас окрестности в тепловизор. Видно было птичек на ветках, мышей суетливо пробегающих по брустверу, вот пришла собака, загремели пустые банки из под тушенки — сильных боев не было, мяса по посадкам закончилось, приходилось собакену довольствоваться остатками с помойки. Просматривал раз в несколько минут, либо по подозрению — шум, показавшееся движение. Чаще нельзя — садится зрение. И так после каждого просмотра в левом глазу появлялся зайчик, как от засветки ярким лучом — левым смотрел потому, что если вдруг начнется, чтоб работал тот глаз, которым целишься. Санитар был правшой. Так научил разведчик из Ахмата, с которым у БАРСов были совместные позиции еще в Кременной. Также научил стоять «на глазах» с предохранителем переведенным на автоматический огонь — в случае чего, надо хотя бы попытаться дать длинную очередь, чтобы братьям стало понятно. Это — сказал тогда разведос, даже умирая можно сделать. На длинную реакция другая, чем на пару одиночных. Полрожка подряд — тревожный сигнал, по любому.

В очередной раз просматривая подходы к позиции, а основных мест, которые надо было контролить было немного — три или четыре, увидел в теплак фигуры, в тишине поднимающиеся от кладбища. Четверо. Идут бодренько. Что-то тащат, не понятное, длинное.

В висках застучало. Не застучало — заухало. Пульс выдал, самый высокий темп. Prestissimo — некстати всплыло определение из музыки..

Мезень пару дней назад из интереса засек сколько времени требуется на подъем от зеленки кладбища до «единички» - две минуты. Плюс-минус. Фигуры на момент обнаружения были ближе к половине пути. И шли четко по тропе на сближение.

В доли секунды всплыли в сознании предупреждения об опасности просачивания малых групп противника. Истории о вырезанных ДРГ и уведенных в плен позициях, утративших бдительность.

Наводить шорох, нырять в бункер времени не было. Предстояло, похоже, действовать в одного, согласно… согласно чего? Устава? Его он не знал. Согласно обстановки — да, так.

Осторожно повернулся упер автомат, чтобы держать под прицелом место, где тропа подходит к брустверу и переваливает через него. В еле брезжащем рассвете неясно был виден силуэт этого перекрестка. Через считанные десятки секунд там должна была появится голова первого из четверки молчаливых незваных гостей. Неужели придется стрелять по людям, вот так — буднично и даже немного пошло? Принимать бой без полковника, который сверкнет очами: - «Ребята не Москва ль за нами?!»

Стало слышно как под подошвами подходящих скрипит каменистый грунт. Мезень набрал воздуха и приготовился выкрикнуть что-то грозное и определяющее дальнейших ход событий на своих десяти метрах фронта. Палец на спусковом крючке. Пульс танец с саблями отплясывает.

- Стоять! Пароль! - в предрассветной тишине раздалась резкая, не очень громкая команда из-за угла окопа.

Мезень оторопел. Он не один здесь!?

- Пароль! Кто такие?!

Санитар узнал голос Раха, простоватого говорливого мужичка с соседней позиции, который вечно слонялся по укрепу — он вообще не мог находиться на одном месте, да и позиция у них была так себе — полиэтиленчик над небольшой нишей в боковине окопа.

Рах и Мезень обозначились друг-другу, медленно, не спуская с прицелов выдвинулись так, чтобы видеть всех четверых гостей.

Четверка за бруствером прекратила движение и припала к земле. Молчали с секунду.

- Свои мы. - растеряно произнес один из.

- Да свои мы! - вторая фраза уже немного с нажимом что ли, вторым голосом.

- Пароль бл@дь! - секунда тишины. Рах не раздумывая дал короткую очередь поверх голов.

- Шторм Z — нам двухсотого нашего вынести надо, у вас тут где-то лежит, - скороговоркой. Ого. Кто-то из четверых вспомнил, что умеет говорить.

- Пароль! Лежать! - И Мезень и Рах не знали, что надо говорить и делать в подобных ситуациях, накидывали наугад что видели в кино и телевизоре.

-Да не знаем мы пароль! Мы Ахиллесу по радио кричали, он разрешил подниматься.

- Какому Ахиллесу? У нас таких нет. - Мезень, вроде слышал от кого-то такой позывной, но у них в отряде такого точно не было.

В процессе выяснения четверка под двумя стволами — Раха и Мезени также продолжала держать руки на виду.

- На землю! Оружие в сторону, аккуратно, - гости присели на корточки. Рах контролировал, немного задорно даже, ему нравилось приключение разбавившее монотонность ночного дозора.

- Док, а я их давно срисовал, как от кладбища вышли контролил, - радостно сообщил Рах, дополнив коротким смешком, без которых он почти не разговаривал.

Зашипела рация — голосом ротного.

- Первый Точилу! Единица! У вас музыка?

- Да у нас.

- Кто на приеме? Что там?

- Мезень на связи. Четверо, чужие. Под контролем. Говорят что зетки, за двухсотым. Пароля не знают. Какой-то Ахиллес им разрешил подниматься. Что с ними делать?

- Держите, пускай полежат. Три малых — буду, я у Бугра, рядом. - ротный был у АГСников, что-то перед рассветом мудрили гранатометное.

- Плюс.

Гости не залегли, сидели на корах, но автоматы аккуратно отложили в сторону, молчали. Непонятный предмет который они тащили оказался носилками.

- Мезень, дай сижку, - Рах уже подрасслабился.

- Погоди Точила три минуты, потом перекурим.

- Ага. Да. Точно, правильно. А я их давно увидел, идут себе такие — джунгарики, как домой, - Рах любил вставлять в свою незамысловатую речь всякие словечки. Последнее время ему нравилось слово «джунгарики» - где он его откопал, знал ли он значение слова — навряд ли, но применял чуть не в каждом втором предложении.

- Сразу бы не врыли — я б их того. Весь рожок, ага. И аминь, джунгарики! - Раху определенно нравилось как звучит название породы хомячков.

Из бункера настороженно вылез сонный Комар с автоматом. Со стороны позиции Раха подтянулся на выстрелы еще кто-то из бойцов.

Гости молча сидели, вообще без эмоций. Так же на этапах сидят зеки под стволами конвоиров. Мезень, не раз уже сталкивавшийся со Шторм Z почти был убежден, что они не врут. Свои, похоже. Не похожи на ДРГ — по всем параметрам.

Рассвет вступал в права, посерело, появился из-за угла окопа ротный. По пути он успел связаться с Ахиллесом — ротным дальневосточной десантуры с левого фланга. Они были знакомы. Тот подтвердил, что давал разрешение на подъем группы. Не понятно было только — почему они связывались с ним, а поднимались к соседям. Но то такое — на передке много неразберихи.

С появлением ротного и улаживанием недоразумения, зетки поднялись с корточек. Перешагнули бруствер и спрыгнули в окоп.

- Парни, без обид. И место и время такое. Кто старший у вас? - Точил в свойственной ему манере сразу приступил к коммуникации.

- Я старший, ровно все. Понимаем. Всяко хорошо, что не привалили сразу, - обстановка разрядилась, закурили. - Нам нашего надо забрать, где-то в посадке у вас лежит. Неделю как.

- Да знаю я где он, недалеко от «пятерки» - мы его одеялом прикрыли старым, присыпали малость, а то завонял сильно. - ротный представился старшему: — Точил.

- Самара, - представился в ответ старший зетка, - ты кто по званию?

- Мы без званий тут. Это внизу, там, - Точил махнул рукой в сторону розовеющего востока, - командир должен быть с погонами, а здесь - с яйцами, - пошутил ротный. За свой парный орган он был уверен, как впрочем, и его близкие.

- Ну что, покажешь, где нашего забрать?

- Да показать-то покажу, но навряд ли вы его сможете забрать. Там серая. Пойдем, отведу, посмотрите по месту.

Зетки, докурив, молча подхватили автоматы и носилки двинули с Точилом в рассветный сумрак, направо по окопу в сторону посадки.

Через минут сорок, уже когда Комар менял санитара на «глазах», четверка прошла мимо них обратно. С пустыми носилками.

- Не получилось, парни?

- Не. Без вариантов. Посадка уже выкошена. Хохол совсем близко там. Все двести будем.

- Ладно, давайте, удачи. Зла не держите, - санитару было немного неловко за оказанный ими с Рахом прием.

- Ага.

И четверо с пустыми носилками молча начала спускаться в сторону кладбища. За кладбищем уже алел рассвет, начинался день.

А чей-то сын, брат, остался лежать в посадке. Под одеялом, слегка присыпанный землей.

В ТГ @Вода Мезени

Показать полностью
Спецоперация Санитар Мезень Окопное творчество Бахмут Добровольцы Проза Военные мемуары Чтение Самиздат Солдаты Текст Длиннопост
1
102
VODA.MEZENI
VODA.MEZENI
5 месяцев назад
Мобилизация
Серия НАВЕРХУ

НАВЕРХУ (часть 4)⁠⁠1

Ночь прошла спокойно, стреляли обе стороны лениво, вальяжно. Как партия в шахматы у игроков в летнем парке на лавочке — просто игра. Е2-Е4. Раздумье. Конь. Раздумье. Пешка на одну. Не блиц, без накала.

Под утро невдалеке трещала стрелковка — где-то с четверть часа. Работало стволов пять-семь. Ничего серьезного. Санитар уже научился фиксировать и анализировать обстановку не просыпаясь. Только сон на это время становился более сторожким, чутким.

Мезень всегда спал в берушах — это вообще большое спасение на фронте, позволяет сохраняться в равновесии. Невыспанный боец нестабилен.

Храп Змея был гораздо страшнее для психики санитара, чем ночные прилеты. Змей храпел не только на вдохе и выдохе, обладал необъяснимым талантом храпеть и в паузе между ними. Он знал об этой своей выдающейся особенности, для вида извинялся за храп, но только для вида. По его словам — три невесты не дошли с ним до ЗАГСа именно по этой причине. Комар, услышав историю про невест, не отвлекаясь от извечного своего рукоделия - шил кому-то чехол для ножа, поддел:

- Вот поэтому, юноша, важно сохранять целомудрие до брака.

- Тогда было бы на три развода больше, - отрезал Змей.

Как хорошо утро, когда просто — живой! Когда проснулся не от пинка в подошву, хриплых тревожных звуков рации или забежавшего посыльного. И если бы не прилеты, которые слышались раз в несколько минут — то можно было бы представить, что трое мужиков собрались где-то в походе. Спальнички, пахнет кофе и табаком. Кузнечики стрекочут. Солнечный луч с востока пробивается через выбитую створку амбразуры. Лето. На работу не надо. Санитар проснулся, в трусах и шлепках вышел в тамбур дота. Сел на топчан. Одевать штаны без надобности не хотелось — они были за последнюю неделю так пропитаны кровью и окопной пылью, что могли стоять в углу. Кровь раненых, высохшая и жирная. Ткань, как вощеная. Как фартук мясника на рынке. Постирать — только на ротации, когда та ротация — Бог весть. Ну, может еще комбат знает — но это не точно.

Очень важно выкурить первую сигарету утром в спокойной созерцательной обстановке. С кружкой чая или кофе. Не торопясь. Если встал и закурил на бегу — день может пойти кувырком. Вот и сегодня Мезень налил кружку чая, замешал сахар. Полез за сигаретой, пачка лежала около раций, стоявших на зарядке. В пачке была ровно одна сигарета. Порядки здесь чтили — последнюю и крыса не берет.

- Опять мой кэмел скурили, пока спал?

- Док, да там всего пара сигарет было!

- Ага. Полпачки в 4 утра оставалось. Смерти от «Тэшки» санитару хотите, крысы окопные?

- Мезь, не мороси, московские они просто вкуснее, ароматнее что ли… Вам там в Москве никотина больше кладут. Как мяса в колбасу в восьмидесятые. Помню, московская колбаса мЯснее была. Мы за ней с теткой из Иваново катались на выходные в столицу, - Змей был родом из Иваново.

- Вспомнил тоже. Сейчас в вопросах табака и колбасы равенство и братство по всей империи.

- Тогда тоже равенство и братство было. В газетах. А мяса в колбасу в Москве больше клали. Как и сейчас никотина в табак. Равенство, ага. Сначала в Москву уходят наши налоги, кормим вас. Потом вам, москвичам, приезжают с гуманитаркой именные сигареты.

- Бл@дь, Змей, тебе что — мало приехало? Сигарет мало? Вон — пачек сто разных валяются, выбирай. Сигары вон даже есть, кури — не хочу, - друзья Мезени пару недель назад привезли прямо на располагу в Светлодарск пару машин забитых гуманитаркой.

- Да не я так, просто. Скучно. С утра за справедливость захотелось. Ну и москвича под@бать - милое дело перед завтраком, любим мы вас по всей нашей территории необъятной. Ну и вообще — курить натощак вредно.

- Вредно - пакет «града» натощак, - поставил точку Мезень в шутливой будничной перебранке. И вкусно закурил, со сладким крепким чаем.

Комар, утром ходивший к Клещеевку за водой и свежим хлебом, сообщил санитару, что ночью была машина с роты, привезли пополнение аптеки и еще какую-то посылку для него лично. Надо выбрать время спуститься в село на подвал, который занимала первая рота их отряда, как склад. Склад по очереди охраняли Фергана и Сомон. Фергана - пулеметчик под полтора центнера весом, изгнанный с передовой за свои габариты. Ему сразу, как он там появился, выдали дополнительную гранату со словами — если 300, то решай сам. Мы тебя никуда не потащим. Нафиг. В этом не было обидного. Просто рационализм. Некоторая однозначность понимания ситуации. Это мужское. Однозначность в мужчинах вообще позволяет им воевать, ибо дает возможность видеть мир таким, какой он есть — в его простоте. Подстава коллектива — такая тушка на передовой. Ни прокормить, ни вытащить. Фергана без обид удалился охранять склад. Ну что ж, кто-то должен. На войне много работы — всем хватает. Кто гайки крутит, кто тушенку перекладывает, кто рации прошивает вдалеке от кипятка. От каждого по способностям. Как в организме, что-то работает в режиме нон-стоп, на первом уровне — сердце, печень, почки. А вот борода нужна чтобы женщинам нравиться, ноготь на мизинце — чтобы в ухе ковырять, срамной уд — тоже по обстановке. То отлить, то поохать, а то и род продолжить. Ничего лишнего, все к месту и ко времени.

Противник как будто ждал когда санитар позавтракает, не прошло и пяти минут после съеденных галет с рыбной консервой, начался налет — как вчера. А может у них, на той стороне тоже был завтрак? Позавтракали — и к минометам. Четверть пакета града легла недалеко от «единички», ниже по склону — пара ракет пришлась и по кладбищу под горой. Змей, который как оказалось, терпел почему-то пока было тихо, очень хотел в сортир. Преступно это — не оправляться пока есть возможность. Дождался - теперь сидел с выпученными глазами и пачкой салфеток наготове.

Через некоторое время противник перенес огонь немного дальше — в сторону ставка, и Змей решился. Выскочив наружу захлопнул дверь, рванул в сторону капонира, употреблявшегося по известному назначению. Прошли считанные секунды и недавний страдалец с просветлевшим лицом ввалился в бункер целым и невредимым. Комар с Мезенью вежливо и картинно поздравили с на удивленье быстрым облегчением. Обрадовались. Змей расплылся в улыбке:

- Родные вы мои! Никто лет сорок уже не радовался, что я так быстро погадил. Последний раз, пожалуй, в садике хвалили!

- Чести много! Да мы за себя радуемся, по двум причинам — что бункер не уделал, и что без пулеметчика не остались, - Комар с его любовью к пикировкам был верен себе.

Через час-полтора у противника перегрелись стволы или закончился лимит снарядов на утро, утихло. Огонь стал более будничным — не массированным. Стали накидывать по два-три в разные места на горе и ниже. Пользуясь этим, Мезень дал необходимые наставления Комару на случай трехсотых, показал где и что лежит в резком рюкзаке, напомнил основные действия с ранеными и выслушал ответы на контрольные вопросы.

Надел ненавистные, липкие от спекшейся крови штаны, броню, каску. Автомат, радейка, пустой рюкзак, и пошел вниз, к подвалу — пополнить медицину, забрать какую-то анонсированную интригующую посылку. Идти до подвала было около километра — первый отрезок до кладбища - там нужно было посидеть в кустах, послушать, подождать, перекурить. Потом переход до большой ветлы на открытке после перекрестка. Под ней обычно тоже делалась остановка. И после — уже до домов самый неприятный участок, метров пятьсот чистого поля, посреди него речушка-переплюйка с чавкающими болотистыми берегами, и выход к огородам, за ними побитые дома. Там уже проще — в случае жужжания над головой есть куда нырнуть. Путь прошел без приключений и неожиданностей. Подходя к домам санитар расслабился и даже остановился у черешни — поспела. Остро захотелось ягод, невзирая на опасность остановился и стал рвать. Вспоминал, как в старших классах ездили со школой в трудовой лагерь куда-то под Мелитополь, собирать черешню. Как будто в прошлой жизни. Да почему как будто? В прошлой. Где была одна страна, где в соседних корпусах трудового лагеря жили ребятишки из Москвы, Полтавы, Горького и Могилева. Все дружили, малость дрались, вместе плясали под появившуюся в том 90-м году группу «Любэ» - помнились задорная песня «Атас!» и медляк со словами «ночь яблоком стучит в окно». Маринка из Могилева, тоже девятиклассница - теплая такая, юная, тугая. Летний вечер, сердце колошматит-выпрыгивает, зашли за корпус. Маринка разрешает себя целовать — по взрослому. И даже немного трогать. Где та Маринка? Где те Тарасы и Богданы с Полтавы, с которыми плавали наперегонки в ставке около лагеря? Может они сейчас там, за соседней лесополкой… Как так все вышло, что нас перевернуло вверх дном?

Обрывая черешню, погрузившись в воспоминания из прошлой жизни, Мезень чуть не вплотную столкнулся с бойцом, сидевшим в секрете, контролившим открытку с которой пришел санитар. Боец молча смотрел, автомат держал с чуть опущенным стволом, но на фоксе. Да, точно, мы ж на войне — вынырнув из воспоминаний Мезень сорвал еще несколько ягод и двинул в застройку. Черешня была не очень — горьковата. Та, из прошлой жизни, мелитопольская — крупнее, сочнее и слаще.

Прошел по разваленной улице, которая почти каждый день менялась — дома то там, то тут переходили из состояния полуразрушенных - в полные развалины, какие-то долго дымились, выгорая. Но, после полутора недель в бункере и окопах — чувствовал себя как выпущенным на свободу из клетки. Дойдя до торчавшей из убитого асфальта неразорвавшейся градины — налево. Тут ноль, в нем — Фергана. Крикнул при входе пароль, не получил отзыв, крикнул в зев погреба свой позывной, спустился. Насупившийся сонный Фергана, уставший от мрака и сырости подвала предложил чая. Пока закипал чайник, санитар пополнил аптеку — бинты, турникеты, немного обезболов в свертке.

- Еще посылка мне какая-то, подписанная должна быть, Комар сказал.

- А, да, там — на улице в сарайке. Сходи, забери. - Фергана протянул ключ.

Домовитый какой — под замком держит, подумал Санитар и отправился наверх. В сарае при входе лежал пакет с надписью «Мезень. Лично». С нетерпением открыл, там еще замотано, порвал. Внутри пакетики с кашей «Быстров», с брусникой и мёдом. Улыбнулся, потеплело. Старшина Рыжий знал, что эта любимая каша санитара. И прислал ему несколько десятков пакетов. Лично. Интрига закончилась. Посылка с кашей.

Зашел к Фергане, выпил чаю. Заполнил оставшееся в рюкзаке место двумя полторашками воды.

Возвращаясь на гору, еще проходя по селу санитар думал о том, что война, близкая смерть — своя ли, чужая ли, отрешенность от мирских ценностей — денег, цацек, тачек и телефонов дает человеку свободу. Такую свободу, что получив посылку с геркулесовой кашей ощущаешь немного счастья. Остановился, посмотрел вокруг — на эти дома, оставленные сады. И подумал — что может знать о свободе человек не бродивший один с автоматом по разбитому селу, по его пустым улицам? Не ощущавший тепла и радости от пакета каши?

Когда дошел до ветлы, которая на полпути к позиции, в радейке прозвучал позывной санитара. Ничего серьезного, все спокойно, просто на «единичку» зашел Тринадцатый и интересовался когда сможет испить чаю с братом Мезенем?

- Пять минут и буду, - ответил санитар. И подумал, что Артем — так звали Тринадцатого, будет рад каше, которой его угостит Мезень.

Потому что он тоже — свободен.

Показать полностью
[моё] Спецоперация Санитар Мезень Окопное творчество Бахмут Добровольцы Проза Военные мемуары Чтение Самиздат Солдаты Мобилизация Война Барс Текст Длиннопост
9
111
VODA.MEZENI
VODA.MEZENI
5 месяцев назад
Серия НАВЕРХУ

НАВЕРХУ (часть 3)⁠⁠

Дня три назад враг начал раскладывать, как в дартсе, прицельно и точно дома с БК внизу, в селе под горой. Было видно, что работал по определенным секторам, пока не нащупывал и не выносил нужный ему дом. Явно корректировал с птиц. Небо было не наше, за противником. Обычные дома — просто складывались, потом горели с треском. Дом же с БК не просто горел — он разлетался на части. Громко, дымно. С трассами — отходящими в разные стороны и разрывами разной степени интенсивности и гулкости.

Мезень с Тринадцатым наблюдали за одним из таких попаданий через амбразуру, переговариваясь. Тринадцатый — татарин из Казани, молодой, немногим более двадцати лет от роду, очень энергичный и общительный парень — часто бывал в Клещеевке, знал кто и в каком доме сидит, что и где там лежит. Первое время — когда рота только зашла наверх и снабжение еще не было налажено, хромало, он и Чев — два молодых бойца кормили всю роту, наладив добычу съестного, воды и БК в домах села. Где-то лежали грудами оставленные Вагнерами пайки, где-то вода. То не мародерство — то добыча, военный промысел — не наживы ради, а выживания для. И сейчас, увидев попадание и характерную картину накрытия дома с БК, сообщил, что там был склад у «лайнеров», так называли части приписанные к ЛНР.

- Вот смотри, Мезень — если попадут в дом, который сразу за кладбищем — нас на ноль помножат скорее всего, в нем несколько сотен 120-х мин лежит. - санитар и так знал, что почти в каждом доме или его дворе есть склад БК. По рассказам — в одном из дворов под горой лежали даже четыре выстрела от «Солнцепека». Хотя, скорее это были байки — обычные «Градины». Да и кто тут разбирался в выстрелах к «Солнцепеку»?

Не смотря на молодость — Тринадцатый служил уже второй контракт в БАРСе, в первый заход он побывал и в Шервудском лесу, и в отступлении из Изюма, и в обороне Дробышева. Считался бывалым, да в общем-то им и был. Глядя на разлетевшийся дом, который прихватил своей кончиной еще три соседних халупы с собой, шумно и дымно горело сразу несколько построек, сказал:

- Такая же картина была в Изюме. Несколько дней нас будут крепко разматывать, потом штурм. Сейчас выбивают ближние склады БК.

Действительно — последние сутки обстрелы усилились кратно, стали злее и акцентированней. До этого в течение нескольких недель накидывали довольно хаотично, лениво даже, с большим разбросом — в белый свет, как в копеечку. Понемногу — по меркам круто кипящего участка фронта. Усиливая накал обстрелов перед и во время накатов пехотой. Теперь же — очень четко клали по квадратам, утюжили подолгу. Четко раскладывали горячее и визжащее железо по линиям окопов. Разваливали и Клещеевку внизу, и укреп наверху. Прореживали посадки за селом, в которых укрывалась арта. Почти исчезли ежеутренние и вечерние атаки пехотой на укреп — разговаривала только арта. По посадкам же на флангах накаты пехотой не прекращались.

Тринадцатый, хлебнувший в своей молодой жизни отступление из Изюма, видел в этом недобрые предвестники крепких, тяжелых событий.

- Возьмут посадки справа и слева, нам тут не простоять, зайдут в Клещи, нам тут и крышка, брат Мезень. Собьют с горы, как пить дать.

Мезень, более чем в два раза старше говорящего, но новичок на фронте, слушал и понимал что сказанное, скорее всего, верно.

Подарков калибра выше среднего противник не жалел — но то по укрепу. По фланговым посадкам супостат усердно валил кассетами — противный треск которых напоминал финальные залпы новогодних салютов.

Каждый день шли раненные, свои и смежников, работы у Мезени хватало.

Тринадцатый, попив кофе, посидел еще немного — пошел куда-то по делам, молодой энергии, казалось хватало на то, чтобы находиться в двух местах одновременно. Его сменил новый гость — взводный Точил. В прошлом псковский вдвшник, костромич, воевавший еще в Чечне, во вторую. Позиция Точила была метрах в четырехстах от противника, и иногда проходя мимо «единички», если было время — останавливался в ней вздремнуть, как он говорил обитателям:

— Поспать у вас в тылу, хоть часок.

Тут было потише. Да и бункер сам был попросторнее. И кофе тут был — не растворимка, а настоящий, молотый - держался для гостей. Уютное место — по меркам передка.

После того как Руся деливший со Змеем и Мезенью бункер, ушел на дембель, на «единичке» появился Комар. Лихой парень с Дальнего Востока, лет сорока с небольшим. Как и все тут - с судьбой. Комар был мастер. Мастер на все — от починить генератор, до починить БТР или вышить крестиком. Не мог сидеть на месте — всегда был чем-то занят, тащил какие-то обломки досок и обрывки проволоки, чтобы сделать полки, распогодилось - вывешивал спальники на просушку, что-то вырезал ножом из суковатой палки.. На войне, как и в жизни, но быстрее и острее видно разности людей. Их внутреннего устройства. Одни все подметут, распределят — так, что даже прошлогодние листья и пыль лежат на своих местах. У других же — даже личная нора будет похожа на нехорошую квартиру из криминальных репортажей телевизора про притон. Комар был из первых. Мезени и Змею очень повезло оказаться с ним в одном жилище. Однажды была попытка перевести его на другую позицию — отстояли. Заявив, что санитару нужен помощник, а пулеметчику — второй номер. Отстояли. Жили дружно, тепло. Комар умел наколдовать из галет, консервов и остатков майонеза или кетчупа какие-то, ресторанного уровня, бутерброды. Из банки тушенки и банки лечо с дошираком — фантастический суп «Филадельфия», на вопрос — почему такое название, загадочно молчал. Но как-то приперли, и сознался: - «Слово нравится».

От «единички» до передовых хохлов было немногим менее километра. Шутя, обитателей «единички» называли «тыловые крысы», никто не обижался - тыловые, так тыловые. Крысы, конечно, пообиднее — но не мыши же, в конце-концов. После того, как сняли предыдущего ротного — Фила, за излишнюю резкость суждений и остроту слов и поступков в адрес вышестоящих, Точил был и.о. ротного. Каждый день проходил с обходом всех позиций, иногда не по разу, наладил и поддерживал коммуникацию с соседями в посадках — с «лайнерами» и десантом, с десантурой он был вообще за своего — одного цвета береты носили, а это у крылатой пехоты пожизненно. В этот день, утром, пришло известие, что на нового ротного утвердили не его — а Жука, комвзвода, вернувшегося неделю назад на передовую после контузии. Взрослого, под 60 лет, немногословного дядьку из Сибири, имевшего особые, теплые отношения со всем, что взрывается — любил он минировать, сооружать фугасы, растяжки и прочие неожиданные громкости. Точил был обескуражен — не понятно, чем руководствовалось начальство? Вроде всё, или очень многое на нем — а как должность, то мимо. Тем более, что Жука особо никто и не знал. А знать ротного, видеть его каждый день у себя в окопе на передке - дорогого стоит. Точил тоже был резковат, как и Фил — не таил буквы в себе, если что, мог и презрительно, сквозь губу, сказать высшим и старшим неудобную правду в глаза. Выпив чаю, покурив, пошел отбиться в спальню с амбразурами. Часу поспать не удалось — радейка начала выкрикивать позывной санитара.

- Мезень на приеме.

- У нас два триста! Осколочные, один легкий, один средний - ноги, руки.

- Кого посекло?

- Жук и Атаман.

Жук не пробыл в должности и суток. Вот такая военная планида. За полтора месяца передка уходил уже четвертый ротный…

Санитар в пару минут подмотался — броня, каска, автомат, схватил всегда готовый рюкзак с необходимостями. Точила хоть и не будили, но сон чуток и короток в тех местах, успел проснуться, удивиться, надеть броню — и вдвоем рванули по окопу направо. Точку встречи с трехсотыми обозначили с той стороны рации. Жара, лето, ни ветерка, ни облачка. Птичная погодка.

Пробежали по окопам, периодически выскакивая наверх, обходя заваленные участки — их с каждым днем обстрелов становилось все больше. Поправлять не было ни сил, ни людей, ни возможностей из-за постоянных прилетов и сбросов.

Жук, нога зажгутована, лежал на спине — на практически открытом месте, под небольшим кустиком. Но и этот кустик казался по ситуации спасением — вокруг на несколько десятков метров только открытка. Поодаль находилось несколько человек, которые притащили его от места ранения на плащ-палатке. Рядом был только взводник Онега, татарин из Казани, человек немногословный, суровый. Мезень, подбежав, разогнал всех дальше под стоящие в пределах слышимости кусты. Онега продублировал, брутально и резко. Рассредоточились, массовость в этих делах не нужна — пока не подойдет коробка эвакуации, все должны сидеть тихо и не видно. Перетянул раскинувшегося на спине Жука поглубже в куст, тот стонал от боли, но помогал санитару, отталкиваясь от земли пяткой не перебитой ноги. Беглый осмотр, расставив пальцы гребенкой, как учили, провел по спине и груди под жилетом. Пальцы чистые, крови не было, проникающих в живот нет. Перебита нога, похоже, кость того — странно согнута. Видимо Жук сначала пытался идти, сместил. Осколок в спине, в мясо, чуть выше пояса, вроде не проникающее, еще несколько мелких по ногам. Снял жгут, спустил немного крови, наложил турникет, нефопам в плечо накрест, через ткань гимнастерки, потом перекись, за ней гемостатик, туго бинт, еще бинт, эластичным сверху, закрепил. Вроде по красоте. Санитар и в обычной жизни любил делать работу так, чтобы после окончания было красиво, приятно посмотреть. Жук терпел, рычал и мычал, когда приходилось ворочать ногу. Очень хотел пить. Все время, пока шла санитарская работа спрашивал про воду. Воды не было — Мезень не взял, не догадался, хотя должен был уже запомнить — все раненные хотят пить. Но больше они хотят жить. Без воды можно трое суток, а вот без перевязки — можно вытечь гораздо быстрее — минуты, максимум часы. Уже домотав, вколол кеторол — для верности. Жук откинулся, и лежа на спине, запрокинув голову увидал под кустом пятишку полную влаги. Пока санитар запихивал в рюкзак бинты, застегивал аптечки, быстро дотянулся до бутыли, отвинтил крышку и с чувством близкого облегчения жажды сделал большой глоток. В следующее мгновение с кашлем, каким-то утробно-рвотным звуком из Жука все вылетело обратно — на него и вокруг. В пятишке был бензин. Так иногда бывало, что из машин, когда они подходили на точку — ближний ноль, уже на горе, быстро выбрасывали все и машина разворачиваясь, с гравием летящим из под колес, уходила вниз. Место было пристрелянное противником, известное и очень опасное. Локацию постоянно пасли с воздуха. Не только пасли, но и регулярно крыли. Так, видимо, было и с этой пятишкой для генератора — выбросили с машины, немного оттащили в сторону позиции, да и забыли потом.

Жук задыхался от боли разбитой и перебитой ноги, от жжения бензина, бензин попал в глаза, в нос. У санитара даже не было чем промыть. Немного обтер рукавом цифры, дал влажную салфетку. Жук продолжал кашлять и отплевываться, но немного подутих, бензин чай — не серная кислота. Мезень предложил закурить — на автомате, не издеваясь, но раненный разразился отборной бранью: - «Сжечь меня решил еще, что ли, до кучи, бл@дь!» Это предположение разрядило обстановку, посмеялись. В радио крикнули, что Санчо и его счастливая эвако-коробка уже в Клещеевке, будут через две минуты. Резкий сбор группы, на вынос трехсотого к точке. Онега, который был ближе всех, взял этот момент на себя, начав выкрикивать рассредоточенных по окрестным кустам бойцов.

Подскочил вездесущий Тринадцатый, Онега, сам Мезень. Нужен был четвертый. Онега заметил метрах в тридцати под кустом бойца, очки которого со столь неуместным здесь радужно-курортным отливом бликовали на солнце.

- Эй, очкастый, давай сюда!

Очкастый не реагировал.

- Тебе говорю, очкастый — быстро к нам!

- Я не очкастый, у меня позывной есть, - капризно и громко заявил боец и не двинулся с места.

- Да пох@й мне на твой позывной! Бегом, бл@дь, ушлепок! - Онега вскипел. Кипящий Онега напомнил Мезени картинку из учебника истории о татаро-монгольском иге, не хватало нагайки и зубасто-вздыбленного коня.

Боец допер, что его личная важность не кстати, нехотя поднялся, подбежал. Подойдя, с обидой пятилетнего ребенка сообщил, что позывной у него Лава. Онега сверкнул глазами, произвел невнятный полузвук-полумат, но ничего не сказал. Некогда было шутить, хотя хотелось простебать братишку в очках, как у черепахи из мультика про львёнка. Жук уже лежал на брезенте плащ-палатки. Взяли за четыре угла - ох и неудобно. Ручек нет. Но вытаскивать сейчас их рюкзака носилки-сетку было не ко времени, да и нести было недалеко, метров 200. Рванули. Только сделали первые шаги — выход с той стороны, через секунды режущий свист мины, еще выход. Прилет где-то близко — некогда смотреть. Еще выход, еще свист. Эвакуацию срисовали с воздуха и начали крыть. Мезень на бегу куском сознания понимал, что в принципе — он даже не видит, что сейчас вокруг происходит, краем зрения видел черный дым разрывов за кустами, краем слуха слышал свист мины, взрыв, осколки прошли с визгом где-то выше. Включилось как бы туннельное зрение и туннельное же сознание — попытка просчитать коридор передвижения группы. Куда бежать, когда лежать. Где можно привалиться ненадолго, вскакивать и бежать далее. Удивительно — но четверо по краям брезента, как будто становились одним, обладали единым сознанием. Все происходило почти без слов. Весь рассчет пути у этой четверки был по косвенным — откуда свист, где прилет, насколько близко легла предыдущая мина. Но весь это человечий просчет тоже был слаб и пуст — на самом деле всем владел только Божий промысел.

Навстречу бежали несколько человек из буханки эвакуации — на ходу, молча перехватили Жука. Боец, перехвативший у Мезени его угол брезента, сунул санитару свой автомат. Разошлись в стороны те, кто бежал с раненным с самого начала. Это было похоже на то, как расходятся в стороны самолеты на воздушном параде — не снижая скорости, из плотного строя - веером. Обстрел как шел, так и шел. Посреди него бегали чудом невредимые люди, разворачивалась со скрежетом шин и камней под ними счастливая буханка.

Мезень с Тринадцатым рванули куда-то в сторону кустов, свалились в кювет у дороги. Тринадцатый — целыми днями не сидевший на месте знал где можно укрыться, повёл, сунулись — нора битком забита бойцами. К следующей. Нырнули. Пусто. Так себе укрытие — перекрыто кривыми и чахоточными стволами от хилых деревьев из посадки, сверху пленка и немного сантиметров грунта. Привалились спинами к глиняным стенкам. Мезень положил оба автомата — свой, и того бойца, который перехватил угол брезента. Автомат бойца был значительный — коллиматор, банка, бакелитовый рыжий рожок от РПК на 45 патронов, зачем-то отстегнул, посмотрел патроны в рожке — черные головки — бронебойные. Кто был тот боец? Мезень запомнил только, что каска у него была лохматая — с куском масксети. Как вернуть машинку? Ну — это дело техники, тут все рядом, все свои, не пропадет — найдется хозяин. Вернет.

Обстрел продолжался, хотя машина с раненным уже должна была уйти. Но все равно в злобе били — пытались нащупать тех, кто находился на точке.

Мезень предложил Тринадцатому сигарету — тот отказался — он курил модные, электронные свистки, достал какую-то цветную дудку, затянулся, выдал клубы химозного пара, запахло галантереей.

Осмотрелись — оказалось, что яма забита ящиками с выстрелами для АГСа. Если прилетит прямой — то оба в этой яме и сгорят. И жетонов не останется — с такие соседством.

- Веселый будет фейерверк, брат Мезень! - задорно, слегка по-птичьи взоржал Тринадцатый. У него вообще была привычка смеяться в момент опасности. Иногда, на бегу под обстрелом — было слышно тяжелое с присвистом дыхание бегущих мужиков и задорный, с клекотом смех Тринадцатого. Молодость — такая штука. Да и жизнь в нем была как будто концентрированная. Мезень, с его жизненным опытом это настораживало. Вспоминались строки Цоя - «..и кому умирать молодым...»

Посмеялись — в таких ситуациях на тему смерти шутится легко. Когда мгновения назад бегал между разрывами. Утихло, налет прошел — выползли из ямы под дорогой, вытряхивая желтый мелкий песок из-за воротников. Расходясь по позициям, на развилке траншеи Мезень предложил:

- Заходи на кофе.

- Раза три зайду, не ссы — устанешь от меня еще к вечеру. - Тринадцатый был быстр и на язык тоже.

Вернувшись в бункер, санитар завалился спать — было относительно тихо. Солдатское это, быстро усваивается: есть время — надо спать, есть еда — надо есть. Но спать — важнее.

Сквозь сон и беруши слышал, как заходил Тринадцатый — пил чай, балагурил и смеялся, щелкал каким-то железом — опять небось автомат в гостях чистил. Слышал как ругался и ворчал на него Комар, проговаривая флотскую поговорку: - «Если хочешь жить в уюте - сри, кури в чужой каюте».

Поспал пару часов, а потом и пнули в подошву — по радио крикнули, что трехсотый от якутской десантуры на подходе. Вечер, темнело.

Быстро раскидали шмотье с топчана около двери. Накрыли брезентом. Сонный санитар на автомате разложил аптеку — дежурный набор. Перекись, гемостат, бинты, обезболы, шприцы — и, конечно, ножницы. Комар ассистировал, он третьего дня согласился быть помощником санитара. Мезень, шутя, картинно, важно и благосклонно принял его согласие. Комар теперь Борменталь — пошутил Змей. Комар не спустил Змею, сообщив, что третий в компании из доктора и Борменталя был Шариков.

Вышли встречать, налево по окопу. Уже вечерело, закатило светило, было почти темно.

По посадкам с правого и левого фланга работали кассетами — справа были лайнера, слева десантура с Дальнего Востока, якуты, большей частью. Крепкие ребята — без задней скорости, спокойные, в них какая-то народная философскость во всех. Почти каждый день якуты притаскивали к Мезени раненных, своего санитара у них, похоже не было, да и путь на эвакуацию с их позиций пролегал через санитарный бункер БАРСов. За углом траншеи послышалась возня. В этот раз привели, частью принесли — где не мог ковылять, Витю из Ленска. Несколько осколочных в плечо, шею, куда-то в челюсть, и, кажется, в ногу. 82-я мина рядом легла. Он всегда спрашивал у раненного — как имя? Чаще всего тут же забывал. Но в этот раз запомнил — парня звали, как старшего сына Мезени. Пытаясь приободрить, сказал - не переживай брат, сейчас на чистые простыни поедешь, подушку дадут, баб увидишь. Парень кривился от боли, санитар перевязывал, лил перекись, затыкал дырки гемостатиком и бинтовал. Работал всегда без перчаток — крови не боялся.

- «Три миллиона получишь — машину купишь! Есть машина-то?»

- «Да, есть, две недели назад купил...»

Мезень сразу посчитал. Две недели. Машину купил. Мобилизованный. Ленск — 5000 км от этого места. Еще полигон. А был ли полигон? Их и завели-то несколько дней назад. Да, видать очень непросто нынче с резервами. Очень. Если якутов за дней десять от военкомата до передовой добрасывают. Вколол еще нефопам, дал закурить и полкружки воды — от нефопама подташнивало обычно. Что-то спросил про жену и детей, рассказал как в молодости контейнеры с шампанским и колбасой из Москвы на Ленск грузил, когда грузчиком в студенчестве на станции подрабатывал, скорее всего Витя или его родители ели эту колбасу или пили шампанское на Новый год — санитар старался всегда подбодрить, разговорить. По радио резко прокашляли, что коробочка подошла, карандаша можно спускать. Молчаливые якуты, ждавшие в окопе снаружи повели Витю под руки в темноту, он был условно ходячим.

Чтобы оказаться на точке эвакуации надо было пройти по границе кладбища — была в этом какая-то метафизика. Санитара, с его бестолковой любовью к философствованию и наблюдению, это забавляло. С горы, по опасной открытке метров двести, по краю места упокоения — к коробке, которая повезет тебя в жизнь, на восстановление, на ремонт. Квест — как сейчас модно говорить.

Санитар привычно протер тряпкой брезент, свернул его, выкинул липкие лохмотья срезанной формы. Посмотрел на бетонную стену, на которой остались отпечатки пропитанного кровью камуфляжа. Сел на место, где только что сидел раненный, откинулся к бетону. Закурил. Комар молча поставил кипятить кружку воды, чайком взбодриться. Это надо. Чай не пить — откуда сила?

- Суетологи вы все, - сказал наблюдавший за перевязкой Змей.

- Суетитесь все, дергаетесь.

- А как надо? - устало спросил санитар, - Давай в следующий раз покажешь, а?

- Показать не покажу, но рассказать могу. Совет дать, я ж в стране Советов родился, - Змей попытался разрядить атмосферу.

- Да все мы из той страны, брат. Только умерла она. Нынче не советы надо давать, а деньги, - отозвался Комар.

Змей не любил про деньги. С ними у него в жизни не складывалось. С приключениями, с друзьями, с бабами — складывалось. А вот с деньгами — мимо.

- Не, я только по советам. За деньгами — не ко мне. К кому за деньгами — тех тут и на сто верст рядом нет.

Мезень сидел курил, молча взял налитую Комаром кружку чая, вышел из бункера. Перевести дух. Вроде не крыли, да и ночное небо не жужжало. Выбросил - до фильтра, до вони горящего пластика истлевший бычок. Сразу закурил следующую. Пока была суета с раненным — некогда курить было, а хотелось. До войны санитар не курил больше десяти лет. А тут — как-то сразу, через неделю разогнался до пачки, а то и полутора в день - заходило, табак на войне к месту. Сел на осыпь окопа. Сладко приванивало мертвичиной — были подозрения что недалеко, в заваленном окопе, лежит поверженный воин. Может наш, может их. Скорее их. Вагнера своих всегда вытаскивали, а они брали этот укреп.

Санитар любил эти минуты тишины. Когда можно было созерцать, запоминать и думать. Не решать — просто отвлеченно думать. Вот и сейчас, поднялся мысленно над позицией и увидел их троих — Комара, Змея и себя. Трое. В темноте. В войне. В земле, в бетоне, в крови. Знакомы мало — но родные. Сейчас спаяны, завтра разметает — может смертью, а может жизнью. Кто мы? Маленькие песчинки в огромной пересыпающейся дюне. Затерянные в ночи, в которой из огней — Светлодарск на горизонте, да осветительная ракета «люстра» дающая фосфорный мертвенный свет со странным булькающим звуком. Мы — муравьишки, которые по странному стечению обстоятельств, по собственной воле оказались здесь, на этой горе, чтобы… Чтобы что? Чтобы стоять? Чтобы умереть? Чтобы выжить, заработать славу? Деньги? Бессмертие? При этом — мы на своем месте, нет сомнений. Многие — да едва ли не каждый с пониманием всемирности происходящей битвы. И каждый из нас — вроде бы суетно и бестолково копошащихся сейчас в темноте, встроен в этот огромный коллектив, организм — воюющую армию. И эта армия — не чужеродная навязанная нам система, она плоть от плоти самого народа. Того народа, который себя не отделяет. Того народа, который и состоит из миллионов змеев, комаров, мезеней и иже с ними.

Сигарета докурилась, остатки остывшего чая с пакетиком выплеснулись из жестяной кружки в сторону бруствера. Пакетик спитого чая повис, раскачиваясь на торчащей обрешетке окопа. Тишина, ночная прохлада.

Внизу, за кладбищем, метрах в трехстах, взрычал мотор коробочки, лязгнули гусянки и Витю с Ленска повезли в Бахмут, в «Рюмку» - знаменитый подземный госпиталь. Санитар со спокойным сердцем отпустил ситуацию — пациент жив, эвакуацию не накрыли. Через минуты в темноте молча прошли трое сопровождавших, возвращаясь на свои позиции. Таких же как и он ночных муравьишек войны, братиков, имен которых он не знал. Еще раз с теплом подумал об удивительной солдатской общности. В любой война момент могла закинуть для знакомства и оказания первой помощи кого-то из них. Ну а пока… Пока тихо — надо спать.

В ТГ @Вода Мезени

Показать полностью
[моё] Спецоперация Санитар Мезень Окопное творчество Бахмут Добровольцы Проза Военные мемуары Чтение Текст Длиннопост Клещеевка
8
83
VODA.MEZENI
VODA.MEZENI
5 месяцев назад
Хроники СВО
Серия НАВЕРХУ

НАВЕРХУ (часть 2)⁠⁠

- И фотографию достаньте, братики, в кармане, на груди. Родных хочу видеть, походу отхожу….жену, деток, - прохрипел раненный. Мезень вскользь, куском не занятого обстановкой сознания понял, что раненный в смертельной опасности хочет видеть Любовь. Да, именно - Любовь. Как будто даже светлее стало в этом понимании. Удивительно. Зетка. Из угрюмых, молчаливых и отрешенных. С любопытством поглядел на просящего, но лицо было закрыто обратной стороной малюсенького фото, со складкой посередине. Боец из легкораненных держал фотографию перед глазами тяжелого. Вторым фонариком светил на семью. Мезень не стал спорить с ушедшим на это запасным фонарем. Это была анастезия. Солдат с фото в одной руке и фонарем в другой — анастезиолог, окопного розлива.

У Мезени включился какой-то режим отстраненности, как будто в еще не созданном жанре интерактивного в кино, или очень реальной компьютерной игре. Одна часть сознания была занята работой, если можно так было назвать то, что он делал. А другая — созерцанием, причем довольно спокойным, удивленным и даже некоторым любованием. Жизнью. Смертью. Любовью и красотой. Да, даже там — в этом кусочке ада было много красоты. Красоты жаждущих пить людей, но не трогающих последнюю влагу. Красоты взаимопомощи. Красоты Людей.

Бывалые бойцы, скорее всего тоже впервые видели, как режут живого человека. Ножницы из набора, выданного начмедом Ватсоном — хороши, ухватистые и четкие. Быстро. Отпорол штанину по турникет. Дальше плоть, горячая, скользкая. Очень темно, фонарик, направляемый рукой Шурина выхватывает даже не всю картинку реза — многое в тенях. Нога в ботинке остается в руках окопного нехирурга, ставшего им по необходимости, по ситуации. Отрешенно, делая пару шагов выставляет ее за дверь. Ставит аккуратно, на подошву. У пристенка. На ступеньку. Почему-то подумалось — как выпитую бутылку на подоконник, или под стол. Закрыл дверь. Кто-то молча положил железные плиты от старого бронежилета на вентиляционные продухи внизу двери — от осколков снаружи, иногда залетало от сбросов с птиц. Санитар, вернувшись к раненному через секунды — отстриг, ухватив в левый кулак сухожилия и еще какую-то ботву, висящую ниже прошлого реза. Парень только глухо постанывал, всхлипывал, и смотрел на семью. В горячке, санитар даже не посмотрел на это фото, хотя на обратной стороне потом написал маркером количество и названия уколов, которые были в раненном, время наложения жгута. А ведь надо было. Надо было всего лишь перевернуть и посмотреть на фото. Надо. Там были те, кто знал про Любовь. Ту любовь, которая не ищет своего, не превозносится, не лицемерит… Ту самую Любовь, которую так важно чувствовать на смертном одре.

Наверху, в лесополке, уже вовсю щелкал близкий стрелковый бой. Постоянно, рядом, или прямые - ложились мины, после прямого в заглубленный бункер, в нем поднималась пыль, яркий луч от фонарика становился гуще. Мимо укрытия носились какие-то незнакомые бойцы, в окопе перед бункером разбит и горит генератор, рвется складированный недалеко БК, картинка в целом нервная. Счет, как будто - на минуты.

Работал вражий танк, страшными, резкими стежками, раз в 8-10 секунд. Не вариант высовываться — да и в бункер очень он четко метил, вдоль окопа всадил, вспахал со страшным ударом — все же энергия у танкового прилета жуткая, пугающая. Это тебе не расслабленная, ленивая мина. Но — в бетоне и перекрыты грунтом. Насчитали около двадцати танковых прилетов, выкашивал посадку.

Немного стихло. Танчик расстрелял БК, и видимо, ушел — либо на перезарядку, либо переставляться. Работал пулемет вдоль посадки, со стороны противника, работали минометы, АГС— но это хоть и неприятно, но не столь безальтернативно, как танковые стежки, резкие, как смертельный бич. Мезень выгнал ходячих на точку эвакуации, объяснив маршрут по окопам, некоторым назначил сопровождение.

Надо выносить парня, тяжелого, без ноги. Собрали группу. Кто-то вызвался сам. В кого-то пришлось ткнуть пальцем: - «Ты!». Разведосы, укрывавшиеся в бункере от огневого налета, прикрывают отход эвакогруппы — выставили ПКМ, начали работать в сторону пулемета противника. Вышли — шесть человек и раненный между ними, на носилках-сетке.

Налево по разбитому окопу, близко. Сквозь остатки посадки, горящий генератор. Дошли. Дальше открытка — метров двести. Перекрестились, выпрыгнули наверх. Пошли усталым, из последних сил, но - галопом. Хрипя и выплевывая прокуренные бронхи. Неприятно бегать в эвакогруппе — медленная групповая цель. Главное — не останавливаться. Трехсотый с такой силой вцепился в запястья держащих носилки, что у бойцов руки неметь начали. То ли он так помочь пытался бойцам, несущим его - то ли боялся, что его бросят.

Открытка кончилась — свалились в побитый, местами осыпавшийся окоп, ближе к кромке посадки. Торчащая проволока и поломанные доски - как новое испытание. Носилки цепляются, одежда, броня. Еще рывок. В посадке встречают начмеда - Ватсона. Еще рывок, в полуобмороке, жгучий пот в глаза, на жаре, в броне, в тяжеленных касках — начмед бегом выводит на точку эвакуации, к машине. Сгрузили тяжелого в перевозку в сознании, напоили водой, попили сами. Мезень сел рядом с ним в буханке. Раненный говорил что-то проникновенное, благодарное. Санитар тупо сидел. Не было сил вылезти. Нет — физические были, что там — один шаг. Это было как вылезти из волшебной колесницы, которая сейчас помчит в места обетованные, где нет этого надрыва, летящей земли, металла. Туда, где тень, вода, где почти тишина. Ватсон, хоть и понимал, что Мезени очень хочется хотя бы просто посидеть еще, или уехать с ними, но настойчиво попросил на выход, нельзя ждать пока прилетит. Машину наверняка уже срисовали с птицы. Санитар, в каком-то оцепенении ждал — а вдруг и его возьмут? Как ребеночка из детдома добрые родители. И увезут из этого ада. Но, с огромной внутренней тоской, вышел. Зачем-то. Надо быть здесь. А туда сейчас — только 300. Даже 200 — потом, когда утихнет. А может и совсем после, когда найдут.

Когда уже выскочили с эвакогруппой, отправили тяжелого — лежали у дороги, под рядком тополей, на окраине окраины Клещеевки, те выселки, что около кладбища. Курили, что-то орали — все глушеные. Жук, попавший на КНП вместе с Кустом и Котом под прямой прилет, с черным лицом, как заведенный орал одну и ту же фразу

- Как так — все 200, а на мне ни царапины! Как так!? Все 200, а я — вот! Вот я! - и разводил руками, как будто конферансье на сцене, представляясь.

Один из группы отдышался, пару минут смотрел в небо.

- Вот ты, москвич, даже в этой ситуации соломку постелил. Уж кипяток, мясо, ан эво как!

- Про что речь? - спустя полминуты задал вопрос Мезень. Он не сразу понял, что это к нему.

- А ты почему у всех спросил — можно ли ногу отрезать? Чтобы потом ответственность с себя снять, коль спросят — пошто живому человеку ноги режешь запросто? А так скажешь — я со спросом. И ведь подтвердят. Москвич, одно слово. В крови это у вас, отпетлять и съехать.

Мезень обессиленно лежал на спине, курил. Какое-то время не отвечал. Потом повернулся на бок, к выдавшему эту речь.

- Как ты з@@бал моросить, братка. Еще про москвичей скажешь, и тебе ногу отрежу. Ты видел, я могу. И выставлю в ботинке, чтоб стояла, гостей встречала. Сэкономишь потом на валенках, уралец — они ж новые на одну ногу? Пару купил — сразу два комплекта, - кто-то из слышавших шутливую перебранку, взоржал коротким смешком.

- Да нет, брат москвич. Это я так… Я на самом деле про другое. Спасибо тебе, да и не от меня одного — заставил ты нас поверить, что в Москве еще есть живые люди. Дорогого стоит. Дай воды. И сигаретку свою, московскую.

Мезень достал и передал мятую пачку кэмела, последнюю из пяти, распиханных утром по карманам — в ней было на донышке, сигареты четыре. После безводья бункера, кросса по открытке и пересеченке, напившись прохладной водицы так - что текло под горячую броню, курилось вкусно.

Отдышались, все в стрессе, все контужены в разной степени. Лица черные, копченые и резко-осунувшиеся, начали расходиться по позициям.

Сам приконтуженный, Мезень повел Жука, контуженного посильнее его, на ноль, непонятно зачем. Слабо соображали. Не шли, скорее, а влеклись, все время что-то орали — про то, что ну его на фиг такую войну; что где артиллерия, почему не гасят огонь противника — ни танк, ни пулемет. Договаривались уходить домой, на 500. Не обращая внимание на выходы, прилеты, даже не следили за небом, на предмет дронов. В километре от угасающего боя было твердое ощущение, что они в глубоком тылу, практически на курорте.

По дороге, походя, Мезень обколол раненных, чужих каких-то, встречных ушлых зеток, в вишневом густом садочке под кладбищем, которые вычислив в проходящем санитара по многочисленным крестам на броне и рюкзаке, попросили уколоть, но прежде - поинтересовались, а какой у него обезбол, и с пониманием дела, выбрали трамадол. Губа не дура. Кеторол не штырит. Санитар вколол им у плечи по две ампулы — не снимая гимнастерок, через ткань — никто не был против.

На нуле, сдав Жука на эвакуацию — подлетела буханка с роты, напился воды и взял в пустой уже рюкзак несколько полторашек. Посидел в погребе, в прохладе. Решил идти назад. Психованное желание уйти на 500 прошло. Пока есть силы — надо идти.

На обратном пути, уже один, заглянул в заросли вишни, в которых недавно колол трамадолом, зетки опиатно жмурились и курили. Легкие осколочные, по конечностям. Они ждали коробку эвакуации. Богу смерти, на заре, перед атакой, они сказали: - «Не сегодня!», и он их услышал.

Возвращался. На полдороги к своей позиции, к «единичке», Мезень свернул на кладбище. Почти не разбитое попаданиями, тенистый островок. Зашел поглубже, лег на спину промеж оградок. Смотрел в небо. Было невероятно тяжело, как плита на грудь, тяжело после пережитого в этот день, от осознания того, что нет никаких сил подниматься опять на эту гору. «Элои! Элои! лама савахфани!» Почему-то зарыдал. С судорожными всхлипами, подвыванием, с тряской. В этот же момент вспомнил, как дед, прошедший всю войну, рассказывал, что люди после атаки часто плачут — не от жалости, не от страха. Просто плачут. Иногда их рвет. Видимо — так заведено в человеческом житии. Продолжалось не долго. Несколько минут буквально. Попустило. Развиднелось и стало спокойнее. Исчезло давящещее чувство, которое сложно описать привычными словами. Стресс? - мало. Не то.

Радейка ожила и позвала голосом Змея.

- Мезень — Змею! Мезень, Мезень — Змею!

- На связи.

- Ты где, братка?

- На кладбище.

- Уже? - то ли пошутил, то ли всерьез поинтересовался Змей, -Живой? Поднимаешься?

- Нет. Больше к вам не пойду. Навоевался, идите на хер с такими мультиками! - в рации на коротко подвисла тишина.

- Саня, док, поднимайся. Нам без тебя никак. - Змей обратился к санитару по имени.

Мезень выключил рацию. Закурил. В несколько затяжек всосал предпоследнюю сигарету.

Через полминуты включил радейку.

- Змей — Мезени! Змей — Мезени!

- Змей на связи!

- Иду. Сигареты кончились. Ставьте чайник.

И он пошел. Наверх. Через каждые двадцать шагов ложился на пару минут. Потом вставал и шел еще двадцать. На последнем переходе, из бункера выбежали навстречу, перехватили рюкзак с водой, автомат. За руку передернули через бруствер. Родные. Дорогие. Красивые люди.

Больше в ТГ - Вода Мезени, там пишу.

Показать полностью
[моё] Спецоперация Война Санитар Мезень Окопное творчество Бахмут Добровольцы Мобилизация Солдаты Барс Проза Военные мемуары Текст Длиннопост
16
100
VODA.MEZENI
VODA.MEZENI
5 месяцев назад
Мобилизация
Серия НАВЕРХУ

НАВЕРХУ (часть1)⁠⁠

Это мое, личное.

Все совпадения: по позывным, по локациям - случайны.

Санитару нравилась передовая, каким-то спрятанным уголком своей души чувствовал родственность, он внимательно разглядывал, запоминал, сравнивал. Хаотичные боеприпасы, ямы, заваленные окопы, проволока, кучки дерьма, аммиачный запах ссанины - как у него в жизни, да и порой на душе. Теперь, прожив почти полвека, он узнал, что передовая внешне похожа на полигон ТБО, на свалку. Свалку - в том числе и людей. Жуткое место, хочется его поскорей покинуть. Но притягательное. Своей страшной правдой, военным мужским аскетизмом, обнаженностью душ и красотой, красотой настоящего. Красотой чуткого ночного одиночества, когда стоишь «на глазах», с калашом, переведенным на автоматический огонь, под черным звездным небом, разговаривая беззвучно - то с Большой Медведицей, то с Венерой, столь блистательной на черно-бархатном украинском небе. Красотой рассветного тумана, который в любое мгновение может начать плеваться в тебя смертью. Красотой острия. Непередаваемой и невероятно огромной красотой мужчин, едущих с ним в «буханке» на передовую, на «ноль». Все выезжают простыми, обычными мужиками, военными— в пыльной броне, в касках, в разгрузках. В мирной жизни многих из них вообще приняли бы за маргиналов — не хватает зубов, недвусмысленные татуировки, говорящие о непростом жизненном пути. И санитар наблюдал, как подъезжая ближе к «нулю» — мужчины в машине преображаются, становятся удивительно красивыми, в своей сосредоточенности и собранности. Все замолкают и погружаются в серединку себя. В кочерыжку. Молча курят, молча смотрят в сумерки или темноту за окошком, привычно придерживая автомат между колен. Без слов передают окурки, тем, кто у окон — выбросить. Выезжали с музыкой, но, подъезжая ближе к передку, водитель — Химон, музыку глушил. Чтобы слушать и молчать. Молчать о главном, об очень важном. Каждый из них, по неведомому выбору, сейчас готов предстать перед Вечностью. В любой момент. Именно в эти минуты с человека слетает все наносное, вся шелуха мира. И санитар ловил себя на мысли, переводя взгляд с одного на другого: — «Я счастливый человек, я счастлив быть с ними в эти — вроде бы страшные для житейского человека моменты». И самонадеянно думал: — «Неужели я сейчас так же красив, как эти достойные люди, воины, мужчины…?» За полвека он много где бывал и много что видел, но — такое только на войне.

Ему нравилось смотреть на работу артиллерии. Страшное и величественное зрелище — если попадание в дом, внизу, невдалеке. Вот и сейчас. Он смотрел. Сначала в тишине разрыв - подлетает, распадаясь, крыша, тротиловый черный дым, красное в нем. Через две-три секунды ударяет звук. Похожий на треск рвущегося, лопающегося брезента, очень злой звук. К вечеру стало известно, что прежде, чем он до санитара дошел, на собеседование к Петру Ионовичу отлетели четверо, унесенные прямым по складу БК в этом доме. В прах превратился и дом, что строили десятилетиями - вкладывая жизни и души.

Санитар на сборном пункте, в Ростове, взял позывной «Мезень» — в этом слове, ему казалось, собрана вся суть русского севера. Будучи коренным москвичом, он любил Север, когда бывал там — узнавал его, как будто прошлую жизнь прожил среди этого аскетичного лета и белого безмолвия зимы. В шести буквах — и звон мороза, и вензеля поморского говора, мягкость летнего солнца, большой воды. Мезень — отсылка к древней старине, Аввакумовским временам. Никогда там он не был, ни на реке, ни в городе - но всегда мечтал побывать. Многим сложно было запомнить этот топоним и позывной санитара — кто называл Мезим - аптека жеж, кто коротко - Мезя.

Санитар с кружкой чая и сигаретой стоял, смотрел на село, облокотившись на подоконник амбразуры дота, укрепрайон передали ушедшие Вагнера — большой кровью отбившие его у хохлов. Дот находился на краю обрыва, над кладбищем, из него как на ладони была видна Клещеевка, за ней поля, перпендикулярные посадки, несколько терриконов, и на горизонте, трубы Светлодарска. Между собой эта позиция назвалась «единичка», «копейка», или даже - «Ласточкино гнездо», за свою схожесть локации с крымским памятником архитектуры. За амбразурой, в нескольких десятках сантиметров от головы санитара торчал неразорвавшийся танковый снаряд — застрявший между армирующей сеткой и бетоном, видимо со времен штурма укрепа Вагнерами. Таких игрушек тут не боялись — их было много, разбросанных повсюду, относились к ним философски, как к лотерее — может рвануть, а может и не, перешагивали через них, как в мирной жизни перешагивают через кирпич, валяющийся на земле, или через канализационный люк. С некоторым опасливым уважением. Мезень не обращал внимания на требования закрыть броняшку - а то, мол, неровен час, рядом ляжет и осколками посечет. Ему казалось, что он в кино. Амбразура — экран в обе стороны. Кино про войну, где он играет роль. Главного героя происходящего. Да потому, что он так решил — главный герой же до конца не умирает, вот поэтому он и главный. Потому что — не умрет здесь. Так решил, так чуял. Так проще. А герой или совсем не герой — время покажет, тут это дело десятое.

Село почти все просматривалось из бункера, надо было только вытащить свернутое одеяло — оно закрывало основную, направленную на Клещеевку, амбразуру. Выбитую, похоже, болванкой при взятии Вагнерами этого укрепа. Сама бронестворка, толщиной металла сантиметров в восемь-десять, выгнутая страшным импульсом, валялась слева от выхода из бункера, по окопу.

В тот день утром на радейку пришла команда: - «Всем стоять по боевой, ожидается накат, возможно не один. Вероятность просачивания противника малыми группами. Усилить бдительность.» Начинался жаркий, июньский денек — солнце высоко, ни облачка.

Немного вразвалку — все уже бывалые, больше месяца не передке, облачились по боевой, немедленно начав течь и потеть в броне и в цифре, выставили дополнительные «глаза» - то есть просто кто-то все время выходил к стоящему в дозоре покурить, не оставляя его, по возможности, одного. Проверили и перепроверили БК, набили все свободные магазины, забили еще пару коробов двухсоток свежими пулеметными лентами, положили поближе гранаты и «карандаши» для РПГ. Много шутили, вспоминали какие-то веселые и лихие истории из прошлого, пили чай, пили кофе, и кажется курили сигары, которые прислали Мезени друзья из Москвы. Встречали и провожали гостей, заходящих со своей водой, вода наверху в дефиците, в гости ходят со своей, это правило хорошего тона — как в мирной жизни с угощением к чаю. В общем, вели себя как обычно, но немного более собрано, так всегда в минуты напряжения - нормальным людям в ненормальной ситуации хочется жить обычной жизнью, и если на это есть моральные силы и здоровье — надо жить. В бункере обитало трое: пулеметчик - Змей, человек с редким количеством оптимизма, с непростым жизненным путем — четыре ходки, рецидивист со стажем, живущий в мирной жизни под неусыпным контролем органов правопорядка, патриот и просто хороший до глубины души человек. Руся - татарин из Казани — немногословный и постоянно недоверчиво, как будто насмешливо, глядящий слегка восточными глазами на все происходящее — будь то задушевные разговоры о превратностях бытия, или разговоры о возможном отступлении в случае потери позиций. До дембеля ему оставалось чуть больше недели. И Мезень — стрелок-санитар, многие почему-то думали, что он настоящий доктор, видимо потому, что умел делать уколы, имел в аптечке градусник и ходил с мудрыми щщами и несколькими крестиками от аптечек на броне. Некоторые даже, проявляя осведомленность о московских медвузах, спрашивали какой мед он заканчивал — первый, второй, или третий. Тогда санитару приходилось признаваться, что он вообще не доктор, что по образованию — геолог-нефтяник. В ожидании, он еще раз тщательно перетряхнул и проверил свой санитарский рюкзак, набил его поплотнее бинтами, обезболами, турникетами и жгутами, сунул, на всякий, еще и магазин с бронебойными. В общем-то ничего более серьезного, кроме как перевязать Мезень не умел делать, вернее его этому учили — но практики не было, да и не уверен он был, что сможет эти знания применить в обстановке «пи@д@реза». Так прошел день, на вечер опять команда в радио: - «Стоять по полной боевой, усилить бдительность», повторилась. Вот и ночь, жаркая июньская ночь, звонкая цикадами. Тишина — лишь где-то у соседей по флангам периодически постреливают несколько автоматов, их звуки все уже научились отличать, но ни пулеметы, ни разрывов гранат не слышно. Просто прострелы. Профилактические, скорее всего. Беспокоящий огонь.

Часов в одиннадцать вечера, уже по серости, началось какое-то движение, но неожиданно — с нашей стороны. Начали проходить незнакомые, не из их батальона, военные, или из их — но при должностях — замкомбата по боевой, разведка, и еще кто-то из штаба. Те, которых до этого было тут не видать. Снизу стали подтягиваться молчаливые маленькие группы весьма хмурых и усталых бойцов. Становилось понятно, что накат скорее всего будет с нашей стороны. И вот уже почти по темноте, сильно после заката — к ним в гору потянулись несколько десятков штурмовиков. Зазвучало, от кого-то из вечно осведомленных — подходит «ШТОРМ-Z”. Зеки минобороны - «зетки», как они сами себя именовали, и соответственно так все называли их. Из темноты появлялись до крайности уставшие, плохо снаряженные — в самой простой броне «монолит», в касках-колпаках образца 1960 или 68 года, обшитых защитной тряпочкой, со штыковыми лопатами на деревянных черенках, из магазина «садовод», с выстрелами к РПГ в полипропиленовых белых мешках, хорошо видных в темноте, да и просто дико неудобных к переноске. Удручающе тяжелое зрелище. После подъема на гору они все страдали от жажды и одышки, просили пить, но и на позиции воды было совсем в обрез — выдали им полторашку на всех, и то из санитарных запасов, кто-то из сбегал на соседнюю позицию и принес еще столько же. Старший у них был некто «Бурый», очень странно выглядевший, похоже, что злоупотребляющий — периодически блевал, пил воду и опять блевал, иногда залипал с полузакрытыми глазами. Пытался, оправдываться больным желудком, но глаза, а точнее зрачки, размером с точку, неестественные для полутьмы — выдавали четкую картинку. Орал он на зеток, как орут на скот: - «Вставай, жирная сука, или я тебе ногу прострелю! Я тебя уже предупреждал!», «Что уселся, подъем гнида, я тебе щас челюсть сломаю…!» - не видя этого в целом, слушая все эти звуки изнутри бункера, происходящее Мезени казалось жутким и омерзительно неприемлемым, как в плохом фильме про войну, снятым режиссером-чернушником из девяностых. Он не знал, что не пройдет и полсуток, как сам будет мотивировать - матом и угрозами, направляя автомат на засевших в оцепенении в норе троих зеток - на помощь в эвакуации раненного, замотивировать же смог только одного из трех. Но сейчас, как в прочем-то и потом - в его случае, замордованные зетки, казалось, не очень-то на своего старшего внимание и обращали. Тупо сидели, скучившись в окопе бок о бок, обреченно как-то, что наверное, понятно — половина из них к полудню погибнет. Смертью храбрых, и - как придется. Попытались вкратце объяснять штурмам опасность скучивания на передовой, они слабо прислушивались, но немного рассредоточились по окопу — от тупого обессиливания, и, возможно, от понимания того, что сброшенный с птички ВОГ, «полька» или 82-я едва ли являются большим злом и опасностью, чем то, что ждало их в ближайшие часы. Отсюда зетку - раненного или убитого — хотя бы вынесут. А там куда они шли — либо в один конец, либо до следующего боя, если в этот раз отпетляешь от костлявой. «Одноразовые», как некоторые из них говорили сами про себя. Пробежал, насколько это возможно — пробежать по ночной траншее, посыльный от старшего с командой: - «Двигаемся по окопу вправо, до дороги, там встретят.» В тишине, кашляя и вполголоса матерясь, поднялись и двинули себя мимо бункера, двинулись. Это было что-то из живых иллюстраций древнегреческих мифов про царство Аида, театр теней. Проходили мимо тени, уже не совсем люди. Смертельно уставшие — не только сегодняшним днем, а такое впечатление, что всем жизненным путем, который привел их в эту точку во времени и пространстве. Немного утихло, штурмы ушли по окопу в сторону, ближе к самому переднему краю, накапливаясь в назначенном месте, на краю посадки.

В два ночи санитара «на глазах» сменил Руся, и попрощавшись - до встречи со своей любимой Большой Медведицей на южном черном небе, Мезень пошел отбиваться спать. Нельзя ведь сутки без сна. Но сон не шел. Какое-то странное возбуждение витало в воздухе. Периодически укры крыли минометами, более внятно ухала «стволка», наша сторона отвечала, так же лениво — но это давно не мешало спать, спать мешало общее, да и личное санитарское предчуствие. Что-то намечалось резкое, горячее, острое. Встал, заварил двойной доширак, дополнил несколькими колечками сырокопченой гуманитарной колбасы. После трапезы немного попустил нервяк и удалось уснуть. Часов полпятого — пинок в подошву. В ситуациях возможного резкого изменения обстановки Мезень спал в обуви, лишь расшнуровав ботинки, чтобы ноги немного отдыхали. Продрал глаза - Змей стоит и еще кто-то с ним.

- Мезень, подъем, тебя со штурмами, похоже вперед. Через 5 малых тебя ждут у бункера Бугра.

Сон, и без того такой короткий, как рукой сняло. Тело проснулось, а голова еще ватная. Так. Собрался! Мезень потряс головой, выпил воды, плеснул немного на ладонь, растер по давно не мытому лицу. Оживший от воды сухой пот защипал глаза. Идти полторы минуты. Надел броню, каску, зачем-то открыл и тупо заглянул в санитарский рюкзак, закрыл. Снял с зарядки фонарики, закинул, и один на броню. Сигарет набил пачек пять — во все карманы и в поясную сумку. Если бы брал «Тэшку» - отвратительные сигареты, которые выдавали в любых количествах на складе у Рыжего старшины, то хватило бы и двух пачек. А вот гуманитарный московский Кэмел курился особенно хорошо и вкусно. Его все любили — да и вокруг одни стрелки, стрелковая ж рота.

Автомат из угла, дослал патрон, на предохранитель. Документы, телефон — все свое носил с собой, хоть многие и не советовали. Было некое суеверие — если сдал документы перед выходом на позиции, то, вроде как в один конец пойдешь. Суеверие, конечно. Но, все же — как москвич из девяностых, он привык паспорт всегда держать при себе.

Посмотрел на часы — как действие, чтобы занять глаза и руки, а не как интерес к тому, сколько же, и вправду, сейчас времени? Это было не важно.

- Змей, а где Руся?

- Его еще час назад в ту же сторону, по поручениям и по координации, к нашим штабным.

- Ага. Ты один что ли здесь остаешься?

- Да.

- Чот стремно одному-то, не?

- Да хер они пройдут!

Змей с решительным видом выставил пулемет на середину бункера. Всем видом представляя из себя полную и окончательную готовность для начала расстрелять хотя бы пару из стоящих рядом коробов с лентами. А там — как пойдет. Может ствол менять, может позицию, а может и костюм - на цинковый мундир.

Пожелали, как можно более оптимистично друг-другу хорошего дня.

Вышел из бункера. Постоял, помолчал. И двинул — туда же, куда и штурмы. Вправо по окопу. Уже было почти светло, легкий туман. Шел сосредоточенно, с молитвой внутри, с обращением ко всем Высшим, к предкам и потомкам. У бункера Бугра уже собралось несколько человек, во главе с Котом - с этой группой санитар должен был идти в назначенную точку. Кот был очень напряжен — Мезень не часто его видал до этого, не близко знакомы, чтобы различать состояния, но напряжение было в нем самом и вокруг. Это потом санитар уже узнает, узнает и увидит воочию — некоторые люди чувствуют близкую смерть. На них нападает необъяснимая тревога и возбуждение. И человек не понимает — что с ним, почему трясет, и не может думать цельно. Это чуйка. Человек уже почти там - где нет болезни, нужды и воздыхания. Но еще — здесь, где всего этого в избытке.

Кого-то ждали. Как все собрались, перекурили и двинули дальше. Не спеша, перебежками с перелёжками, добрались до назначенной им со вторым санитаром, бывалым и цельно-спокойным Байкером, точки ожидания дальнейших действий. Залегли. Кот с еще кем-то из бойцов двинули дальше, на КНП, к Кусту, корректировать обстановку на «танцплощадке». Кусту и Коту оставалось несколько часов земной жизни. Они погибнут и сгорят полностью на КНП — прямой прилет. Их опознают по жетонам и фрагментам черепов. Достойная смерть.

Когда санитары только шли, музыка войны уже вовсю прогревалась. Но, буквально, как улеглись в посадке — началось по-взрослому. Работать начали всем — и наши, и не наши. Все промелькнули перед ними, все побывали тут. И стволка, и минометы, и стрелкотня неутихающая, и какое-то реактивное железо — знатоки потом говорили, что даже какой-то укролитак отработал НАРами, их противный шелест и трескучие разрывы Мезень выделил особо из общего оркестра боя. Метрах в пятнадцати вперед по посадке лежал пулеметный расчет, резервный, молчал. В десяти — Байкер. В общем — место было надежное. Под прикрытием дерева, пулемета, да и санитар под боком. Так как-то веселее жить, даже в столь распрекрасных местах, куда их всех забросила военная дорога, на которую они вышли сами — по зову сердца, по зову предков, по желанию испытать себя, доказать себе - что ты не хуже своих пращуров, которые умели ходить по этой дороге.

- Кто же знает наперед трудный путь стрелковых рот?

- Кто до ближней дойдет переправы, кто до самой Победы дойдет… - в голове санитара , как на репите, крутились строчки, хриплым голосом Караченцова.

Сколько лежали под обстрелом в посадке — не понятно было, час ли чоль, три ли.. Очень трансформируется понятие времени в такие моменты. Мезень разглядывал в раздумьи дерево рядом с собой:

- Хорошее дерево. Но уж слишком тяжелое, тут в посадках, такие редки. Если сейчас сломается и упадет кому-нибудь на голову — будет страшно больно… Нет, наверное даже не больно — оно до тебя долетело, и тебя уже нет в живых… А если придавило? Страшно тяжелая мысль. Не всякому под силу. Сейчас бы холодного хереса… Нет, херес кислый, от него изжога, - санитар больше любил портвейн, крымский, сладкий. Хотя, к начинающейся жаре — лучше пива.

- Мезень! Мезень! - раздался голос Байкера.

- Да.

- Курить есть?

- Да. - Мезень бросил подползшему пачку.

- Ого! Камель?! Трофейные?

- Нет, союзнические, - ответил Мезень, обозначив общее знание бессмертного «Место встречи изменить нельзя»

- Уже не союзнические. Но еще и не трофейные, - отбил пас Байкер.

- Что, скучаешь? Страшно?

- Есть такое. Лежу, слушаю, жду, думаю, молюсь, - навскидку накидал Мезень собственных мыслей.

- Это правильно. Молиться надо. Ограда нам — Бог един, да зазнобушка Ф-1, - срифмовал Байкер.

- Молитвы знаешь?

- Ну так, немного.

- 90-й Псалом знаешь?

- Да, наизусть, - Мезень выучил его в осенних навигациях в Охотском и Баренцевом морях, где очень близка ледяная, ревущая смерть, да и молитва тоже. Он шестнадцать лет жизни отдал морю.

Байкер одобрительно крякнул, и с интересом посмотрел. Мезень предложил пяток таблеток фенотропила, понимая, что Байкер, скорее всего, тоже сутки не спал. Пробормотав что-то типа: - «Ух-ты! Со студенчества их не ел!», Байкер с благодарностью принял, убрал в карман.

Закурили, лежа в полутора метрах друг от друга. Молчали. Докурив, перед тем как уползти, Байкер посмотрев долгим взглядом в лицо санитара, помолчал, и выдал на прощание:

- Молись. Так выживешь. Только Он здесь решает, - показал глазами вверх, в синеву утреннего неба над уродливыми кронами полукустов-полудеревьев, из которых состоят почти все посадки на Донбассе.

Потом санитар курил, уже в одиночестве, по две-три подряд, почему-то.

Над ним повис дрон, близкое отвратительно-монотонное жужжание которого обычно не сулит ничего доброго и светлого. Либо корректирует, гад, либо чего ненужное сейчас сбросит. А может и сочетать. Но, видимо, дерево было не только опасностью, но и спасением — в данном случае. Кроной закрывало возможность или бросить точно, или же ясно разглядеть не шевелящуюся фигуру, лежащую лицом вниз. Кисти рук были сложены под грудь, сдвинутой каской закрыл кусок розовой шеи. Жмур вроде. Жужжащая вечность закончилась — дрон с противным звуком ушел вбок, куда-то наискось. Высматривать новые пейзажи и натюрморты. Натюрморты — санитар почему-то машинально подумал, вспомнил, что перевод этого слова - «мертвая природа», как это по смыслу близко к происходящему! Дрон легко мог сделать за секунды из портрета — натюрморт.

Опять курить. Пару глотков теплой воды. И опять курить — чтобы занять время действием.

Прибежал посыльный с распоряжением санитарам двинуться на позиции, каждому на свою. Разделили с Байкером. Опытным, надежным и спокойным. В моменте Мезень немного даже приуныл. Для него это был первый подобный замес. И работать предстояло в одного. Стрелковка, беготня, арта с обеих сторон наваливает, старается. По пятаку — диаметром метров триста - пятьсот. Суетно как-то. И громко.

С посыльным добежал до назначенной позиции. По окопу — направо. Вот оно, бункер - ! И настроение - улучшилось. Не в яме ворочаться, чай. Или в воронке какой.

Ввалился под землю, в бетон. Тут уже была пара бойцов, не задействованных в штурме. Была горелка, вода и заварка, сахар. На гражданке Мезень пил только зеленый и без сахара, тут же шел только черный и сладкий. Выпил чаю, разложил аптеку, шприцы-ножницы, достал и положил обратно в аптечку такой неуместный тут градусник, подготовил свет, запасной свет, приготовился к поступлению раненных. В висках стучало, адреналин пёр.

- «Всевышний Боже! Матушка Богородица! Святитель Лука! Окормите! Прадед Андрей — подсоби, ты ж был военврач! Только бы ничего такого, что я не смог бы удержать! Пожалуйста — не надо ранений в живот, голову. Пусть вообще — только пальцы поцарапанные. Сильные небес, предки и потомки, помогите!»

Но, судя по накалу боя, предстояло всякое. Вязкое, тягучее ожидание. По непонятным причинам все шутили. По понятным — курили одну от одной, слушали бой, слушали радио, выглядывали.

Пошли первые раненные. Легкий, легкий, средний, тяжелый. Как от разминки к спаррингу, а потом - и к мордобою без правил.

Легкий, зетка, первый заскочил — в ноге несколько осколков, обезболил, заткнул гемостатиком, подмотал, показал направление на эвакуацию, но тот забился в дальний угол и замышился. Пусть сидит, места много, может потом потише будет, двинет. Зетки вообще — при любой возможности старались потянуть время, побыть вдали от собственных порядков. Говорят, что между штурмами их обитание было не очень. Кто рассказывал, что по выходе с передка у них отбирают оружие и сгоняют под охрану, кто-то говорил, что даже в госпитале их держат в отдельных палатах, с решетками. Много всяких слухов ходило про этот род войск. А внешне — самые обычные мужики, из костей и плоти, может, просто более молчаливые и угрюмые, но то такое — отпечаток жизненного пути, скорее.

Еще один легкий — предплечье, и что-то около шеи. Мелочь, тоже ходячий, подмотал, обколол, отправил на «единичку», оттуда покажут куда трехсотому двинуть, оббамбученный промедолом ушел в другую сторону от эвакуации, в сторону боя почему-то двинул — пришлось посылать бойца вдогон, чтоб развернул.

В резко распахнувшуюся дверь заскочили бойцы, сообщили, что прямое попадание в КНП, Кот с Кустом — 200, на месте. Еще кому-то вынесло нижнюю челюсть — Байкер занялся. Остальные контужены. Через несколько минут зашедший кто-то, сказал, что и Байкер — 300, на эвакуацию тоже.

Средний — брат Капер, пулеметчик, ввалились с братом Шурином. Мезень знал их давно, по фронтовым меркам — два месяца, на одной позиции в Кременной жили, в соседних блиндажах. Оба черные от боя, но Капер под копотью бледно-серый, от потери крови и боли - у него вынесен осколком правый локоть. Турникет, обезбол, гемостатик, бинт, лангетка, бинт из натовской трофейной аптеки. Обезбол. Переживал Мезень прямо вслух: - «Держись, братик, с рукой порядок будет, спасем — молодой мужик, сорок с небольшим всего, правая рука..» Из темноты бункера подсказали, что Капер — левша, полегчало немного. Капер молча, поддерживая рваную правую руку, как младенца - левой, скрипит зубами, немного потух от промедола, пепельно-серый.

Обстрел усилился, на эвакуацию — не вариант сейчас выгонять, люди периодически заскакивают, уплотняемся. Мельком мысль — как в маршрутке в час пик, кто-то даже стоит в неудобье, но выходить нельзя, надо ехать. «Ее-деем дальше» — в голове санитара проскочил мотив из «малышариков», которых любили смотреть его младшие дети.

Чуть не на ощупь санитар провел ревизию оставшейся перевязки — почти рюкзак бинтов, турникетов, жгутов и прочего — ушел. Начал собирать у бойцов лишние ИППшки, потрошить блиндажную аптеку - знакомый гранатный ящик, подписанный Мезенью же, собранный им для этой позиции — еще с десяток бинтов и ИПП есть. Придвинул ближе, отметил в уголке головы. Как резерв. Все раненные просят пить, воды нет. Просто — нет. Остро вспомнились кадры из фильмов про войну — полный полевой госпиталь в подвале или в катакомбах, раненные просят пить, санитарка чуть не плачет, сама со спекшимися губами, умоляет их потерпеть. Почему в детстве так трогали эти кадры — до слез? Мы что-то чувствуем из прошлого? Или предчувствуем свое будущее? Санитар, даже будучи уже взрослым, всегда смотрел эти моменты со сжавшимся сердцем и влажными глазами.

Тяжелый, зетка - из Шторма Z, вчерашний зека— когда его приволокли в укрытие, и так битком забитое раненными, положили на пол, при входе — другого места уже не было, клочья справа снизу — вынесло близким разрывом кость ниже колена и выше щиколотки, ступня в ботинке висела на ошметках мяса икры и лоскутах кожи. Повыше колена криво затянут жгут. Через ошметки мяса зетка «вытекал» и надо было бодренько сделать культю. Но как — мог ли он, совсем не доктор, даже ни разу не медбрат, резать живого человека??? Вот так — по собственному разумению? В ошеломлении от предстоящей задачи санитар задал вслух вопрос: - «А могу ли я отрезать ему ногу?»

Темнота бункера отозвалась сразу несколькими голосами: - «Можешь. Можешь! Здесь все можешь, брат.» Ну что ж. Тогда работаем. Перекрестился. Вслух 90-й Псалом и резать, мотать, прямо на полу, едва ли не наощупь: - «Живый в помощи Вышняго в крове Бога небесного водворится...» - молитва полилась как живая вода, сама. Молчание повисло полное - сквозь звуки близкого боя, только команды санитара, в перерывах между негромкими, монотонными, проникновенными строками псалмов. И отзывы на резкие команды.

- Ногу выше ему поднимите!

- Так?

- Нет, не держите, не на весу — гранатный ящик, вон — на бок ставь, и ногу на него! Чтобы колено на весу было.

- Свет, еще света!

Наложил правильно жгут — выше, к паху, над коленом продублировал турникетом — так санитару показалось, что будет надежнее.

Передали второй фонарик, такой же дешевый китайский пальчик, как и первый.

Раненный почти не был обезболен — половину промедола второпях вылили мимо, еще до того, как приволокли. Санитар вколол нефопам, двойной кеторол. Приступил.

- Воды... Воды дайте! — попросил раненный.

- Эй, вода осталась? Или вы, охряпки, всё чаем выхлестали?

Мезень обвел блиндажную темень глазами, выцепив бойца у входа, отправил наверх — найти воды… Только боец выбежал из бункера, как откуда-то из темноты рука передала треть полторашки драгоценной влаги. Напоили. Пару глотков дали Каперу, сидевшему с поникшей головой. Санитар глотнул и сам. Все вокруг хотели пить. Но — никто больше не притронулся к остаткам воды.

Показать полностью
[моё] Спецоперация Проза Военные мемуары Бахмут Добровольцы Санитар Война Мобилизация Солдаты Мезень Барс Окопное творчество Текст Длиннопост Мобилизованные
21
12
pbpbpb21
pbpbpb21
6 месяцев назад

Можно ли расписать валенки? Легко!⁠⁠

Работу делала в далеком 2020 …

Кстати, впервые попробовала сделать роспись на них, быстро приспособилась и поняла что к чему:)

Рисунок не отодрать ничем 😁

Материал очень непростой, за счёт того, что очень ворсистый, при росписи такого материала тяжело препятствовать ворсу, иногда устаёт рука.

И очень они прожорливые, краску только так и «ели»🥲.

Можно ли расписать валенки? Легко! Валенки, Роспись обуви, Роспись по ткани, Роспись, Художник, Художник-самоучка, Картина, Мезень, Инвестиции, Недвижимость, Мальдивы, Москва-сити, Москва, Custom, Длиннопост
Можно ли расписать валенки? Легко! Валенки, Роспись обуви, Роспись по ткани, Роспись, Художник, Художник-самоучка, Картина, Мезень, Инвестиции, Недвижимость, Мальдивы, Москва-сити, Москва, Custom, Длиннопост
Можно ли расписать валенки? Легко! Валенки, Роспись обуви, Роспись по ткани, Роспись, Художник, Художник-самоучка, Картина, Мезень, Инвестиции, Недвижимость, Мальдивы, Москва-сити, Москва, Custom, Длиннопост

Показать полностью 3
[моё] Валенки Роспись обуви Роспись по ткани Роспись Художник Художник-самоучка Картина Мезень Инвестиции Недвижимость Мальдивы Москва-сити Москва Custom Длиннопост
7
Посты не найдены
О Нас
О Пикабу
Контакты
Реклама
Сообщить об ошибке
Сообщить о нарушении законодательства
Отзывы и предложения
Новости Пикабу
RSS
Информация
Помощь
Кодекс Пикабу
Награды
Команда Пикабу
Бан-лист
Конфиденциальность
Правила соцсети
О рекомендациях
Наши проекты
Блоги
Работа
Промокоды
Игры
Скидки
Курсы
Зал славы
Mobile
Мобильное приложение
Партнёры
Промокоды Biggeek
Промокоды Маркет Деливери
Промокоды Яндекс Путешествия
Промокоды М.Видео
Промокоды в Ленте Онлайн
Промокоды Тефаль
Промокоды Сбермаркет
Промокоды Спортмастер
Постила
Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии