Этот культ карапуза в твоей башке — сладкая, липкая ложь, скормленная тебе с ложечки теми, кто продает тебе ложечки. Тебе впарили симулякр чистоты, голограмму невинности, и ты носишься с ней, как ссаный веник, сюсюкаешь, баюкаешь, боишься обидеть. Обидеть КОГО? Этот нейросетевой ублюдок, сотканный из рекламных джинглов и невыплаканных кредитов? Этот глист из лайков, этот дофаминовый истукан?
О, я знаю его слишком хорошо. Он жил в моем черепе, в самом центре управления, где должны сидеть диспетчеры реальности, а не эта капризная тварь с вечно открытым ртом. Он не плакал, он визжал. Не просил, а требовал. Его голод был бездонен, но желудок его — черная дыра, цифровой архив. Ему не нужна была конфета, ему нужна была вся кондитерская фабрика, внесенная в список желаний. Ему не нужна была игра — ему нужен был весь Steam-каталог, гигабайты иконок, обещающих проживание, но дарующих лишь обладание.
Это была онтология коллекционера, метафизика шопоголика. Он жил в лабиринте неоткрытых вкладок, в бесконечном каталоге некупленных возможностей, в зеркальной галерее «а что, если». Каждая покупка была маленькой смертью, ритуальным погребением очередного «хочу» в склепе «имею». И сразу же, на свежей могиле, прорастал новый сорняк желания, еще более ядовитый, еще более наглый. Он кормился не опытом, а предвкушением. Он был гурманом трейлеров, ценителем анонсов, эстетом распаковок. А сама жизнь? Сама жизнь была скучным пост-релизным патчем, который он никогда не собирался скачивать.
Психо-шаманы в дорогих очках шептали: «Прими его, полюби, дай ему то, чего не дали в детстве». Дать ему? Да я дал ему все! Я построил для него Диснейленд из кредитных карт, Ватикан из маркетплейсов, мавзолей из корзин Ozon. Я был его рабом, его поставщиком, его вечно виноватым папашей. А он сидел в моей рубке, в моем капитанском кресле, и жал на все красные кнопки подряд, хихикая и пачкая панель приборов призрачными слюнями. Курс? Направление? К черту! Главное — чтобы кнопочки блестели, чтобы огоньки мигали, чтобы система орала: «ПОКУПКА СОВЕРШЕНА».
И вот вчера. Вчера что-то щелкнуло. Не в нем. Во мне. Ток прошел по цепям, которые, как я думал, давно сгнили. Я вошел в свою собственную голову без стука. А он сидел там, этот пиксельный гомункул, этот призрак из оптоволокна, и скроллил ленту моих же страхов, примеряя их как новые скины.
И я не стал вести с ним диалог. Я не стал его «исцелять». Исцелять раковую опухоль? Интегрировать вирус? Нет.
Я подошел к нему вплотную. Заглянул в его пустые, мерцающие глаза, в которых отражался лишь интерфейс бесконечного магазина.
И я сказал. Тихо, без нервов, как техник, отключающий взбесившийся сервер.
«Ты — глитч. Программный сбой. Тебя нет».
Он замер. Его цифровая рожа исказилась в гримасе детского недоумения, которое так любят психологи. Но в этом не было ничего детского. Это был системный шок машины, которой дали команду, отсутствующую в ее протоколах.
«Ты — эхо чужих желаний. Ты — рекламный баннер, вшитый мне в подкорку. Ты — священная корова общества потребления, и я пришел за твоей шкурой».
И затем, уже не сдерживаясь, выдыхая весь смрад многолетней лжи, я заорал ему прямо в его несуществующее лицо:
«ПОШЕЛ НАХУЙ ИЗ МОЕЙ КАБИНЫ!»
Это был не крик. Это был исполняемый файл. Команда DELETE *.* прямо в его корневой каталог. Он не растворился в слезах и соплях. Он рассыпался на битые пиксели, на мертвые ссылки, на спам. Он схлопнулся, как неудачная транзакция.
Я не сдал его в детдом для ментальных конструктов. Я провел обряд очищения огнем. Я выжег его гнездо каленым железом своего пробудившегося «Я».
И теперь в рубке тихо. Пугающе тихо. На приборной панели — толстый слой пепла. В воздухе — запах свободы, похожий на запах грозы. Пустота. Но это моя пустота. Это не дыра от отсутствия игрушки. Это чистое пространство. Стартовая площадка.
Я вернул себе свой дом. Пустой. Настоящий. Мой. И теперь я наконец-то могу проложить курс. Куда угодно.
