Он, председатель, очень возмущен данными методами! Это ни в какие ворота не лезет! Нет вы только подумайте! Арестовывать учеников, надевать на них наручники, конвоировать по школе на глазах у всех среди бела дня! Школьников и педагогов перепугали насмерть! А арест еще одного школьника в квартире?! Там совсем какой то бедлам устроили, крики говорят были такие, что весь дом сбежался! А арест двух работников горводоканала! На каком, спрашивается, основании? Сейчас уже не те времена, когда вот это вот всё у нас процветало! Сейчас все эти методы осуждены и весь этот произвол категорически недопустим. А что скажут на всё это в трудовых коллективах? Как отнесутся к возрождению подобных методов коммунисты города Энска и прочие советские граждане? Об этом товарищ прокурор подумал?
И ещё. Не хочется конечно об этом говорить, но товарищу прокурору прекрасно известно о том что он, председатель, является так же первым секретарем горкома партии. И товарищу прокурору навряд ли придется по душе, если на очередном городском пленуме будет поднят вопрос о его соответствии высокому званию коммуниста. Так какие же слова он, председатель горисполкома, должен передать товарищам председателям первичных партийных ячеек на местах, в трудовых коллективах? Что посоветуете, товарищ прокурор?
Ему, прокурору, в свою очередь пришлось заверить административного руководителя и по совместительству партийного лидера города Энска в том, что советская прокуратура и милиция, неустанно, денно и нощно, стоит на страже безопасности и законных интересов советских граждан. Что все меры, инициированные сотрудниками прокуратуры, носили чрезвычайный характер. Что гнусное и жестокое преступление, совершенное в отношение несовершеннолетнего среди бела дня, требовало немедленного реагирования и расследования по горячим следам. Что все действия правоохранительных органов, пусть они и вызвали у советских граждан чувство, назовем это так, дискомфорта, были предприняты исключительно в интересах этих самых граждан. Опять же строго в соответствии с духом и буквой норм социалистической законности. А потому советские граждане должны проникнуться важностью работы органов следствия, взять себя в руки и прекратить плодить досужие домыслы. Вся информация о ходе расследования преступления, несомненно получившего большое внимание советской общественности, будет своевременно предоставляться органами следствия. Именно эту позицию он, прокурор, рекомендовал бы безотлагательно донести со стороны партийных органов до сведения граждан города Энска.
Тут прокурор снова замолчал, взяв паузу на раздумья. Следователь терпеливо ждал. И дождался распоряжений. Двух задержаных работников водоканала освободить, оснований для дальнейшего содержания их под стражей не усматривается. О продлении срока задержания трех подростков он, прокурор, примет решение завтра утром, так что к восьми ноль ноль без напоминаний быть у него в приемной со всеми материалами дела. И вот ещё что. Матери всех троих подростков вчера подали ходатайства об участии в следственных мероприятиях в качестве законных представителей несовершеннолетних. И он, прокурор, эти ходатайства удовлетворил. Приказы по первому и второму заберешь сейчас у секретаря. Можешь идти, работай.
Ничего такого уж неожиданного для себя следователь не услышал. Он прекрасно понимал возможные последствия своих действий. Глупо было считать, что события в школе не получат широкой огласки и не дойдут до самых верхов. Местный комитет («Комитет» — Комитет Государственной Безопасности СССР, КГБ СССР — Прим. автора) тоже свой хлеб не зря ест. Хорошо еще не полезли в квартиру к этому, главному подозреваемому, который Иван, по пожарной лестнице в окно. И дверь не стали ломать — мамаша его очень вовремя подоспела. А то бы совсем караул был.
А еще он отчетливо понимал, что нет у него улик против этих троих хлопцев. Нет и всё тут! Чутье опытного сыщика подсказывало — они это, они! По всем приметам выходит они! Он и на задержание прямо в школе решился чтобы только увидеть их реакцию, на поведение посмотреть, в глаза им глянуть. Увидел, посмотрел, глянул. Только вот его наблюдения к делу не пришьешь и судье не предъявишь. Социалистическая законность не позволяет такие фокусы проворачивать. На месте преступления никто их не видел. В непосредственной близости к этому самому месту — тоже. Может конечно случиться чудо, не сегодня — завтра объявится сознательный гражданин, он же случайный свидетель, но вероятность такого счастья чрезвычайно мала. Следов подозреваемых на месте преступления не обнаружено. Несколько отпечатков — так они владельцу гаража принадлежат, вчера их эксперт сличил, вот и заключение имеется. Так что ни улик ни свидетельских показаний на настоящий момент у него нет.
Есть очень слабая надежда на показания самого потерпевшего. Только увы. Потерпевший ничего сказать не может, ему сейчас совсем не до этого. Не случайно вчера, уже поздним вечером, он посетил врача отделения, где лежит Андрей. Посетил чтобы поговорить без протокола. Он задал доктору два простых вопроса — выкарабкается ли парнишка, вспомнит ли что нибудь? Врач сперва попытался уйти от прямого ответа, пробовал отшутиться, дескать шансы пятьдесят на пятьдесят — либо выживет либо нет. Но тут же осекся, увидев очень недоброе выражение на лице следователя. Тогда объяснил, что развившийся отек мозга совместно с несколькими очагами кровоизлияний, серьезно повреждают ткани этого самого мозга, и даже если отек этот самый побороть, то последствия к сожалению будут необратимыми и очень тяжелыми. Гарантированно будет нарушена память и рассудочная деятельность. И даже, как он считает, на чудо надеяться здесь не стоит. Чудом будет, если пациент выживет в любом виде, уж извините за прямоту.
А еще следователь надеялся, что ему удастся в ходе предстоящих сегодня допросов сломать и вывести на чистосердечное признание хотя бы одного из подозреваемых. Весь расчет на то, что ни один из троих не знает о показаниях своих подельников, равно как все трое не знают о тяжести состояния потерпевшего и его показаниях. Тут нужно умело и очень аккуратно поработать, задавая вопросы несовершеннолетнему да еще в присутствии его родительницы, чтобы исподтишка толкнуть его в нужную сторону. Уловки и методы давления, применяемые при допросах взрослых, здесь не пройдут. Всё та же социалистическая законность запрещает. А теперь, когда это дело, можно сказать, на контроле на самом верху, и подавно.
Размышляя таким образом, следователь глянул на кабинетные часы — без пятнадцати десять. Что же, начнем пожалуй. Он достал из стоящего рядом со столом сейфа нужные бланки а все лишнее наоборот убрал со стола в этот самый сейф. Подошел к двери, выглянул в коридор. Напротив двери кабинета на одном из стульев сидела женщина, держащая кулак со скомканным платочком возле лица и сейчас испуганно вскинувшая глаза на неожиданно появившегося мужчину. Следователь в свою очередь поинтересовался, она ли является законным представителем Сергея Н…ова? Именно он шел сегодня первым в очереди допрашиваемых. Получив в ответ кивок, пригласил пройти в кабинет, сообщив что её сына сейчас приведут.
Сергей.
Только следователь успел ознакомить мать Сергея с правами законного представителя несовершеннолетнего и правилами участия в допросе, как в дверь постучали. Он разрешил войти и на пороге появился сначала милиционер а за ним и первый допрашиваемый из троицы — Сергей. Увидев свою мать, сидящую на одном из стульев перед столом, он заметно вздрогнул и замер. Однако сопровождающий его милиционер не позволил остановиться. Твердо удерживая подростка за локоть, довёл до свободного стула и усадил. Затем доложил, козырнул, развернулся и вышел, тщательно закрыв за собой дверь.
Следователь некоторое время молча рассматривал находящихся перед ним мать и сына. Сын сидел низко опустив голову и сцепив руки на коленях. С того момента, как его поместили на стул, он больше не разу не взглянул на свою мать, сидящую совсем рядом. Та неотрывно смотрела на сына заплаканными глазами, все так же держа скомканный платочек возле своего лица. В какой то момент она протянула свою руку пытаясь дотронуться до него и даже начала что-то говорить очень тихим и срывающимся голосом. Но тут же замолчала и испуганно отдернула руку — следователю пришлось вмешаться и твердо напомнить обоим что допрос это не время и не место для личного общения. Заявление прозвучало настолько жестко и казенно, что оба сидящих перед его столом буквально замерли.
Решив что момент настал, следователь приступил непосредственно к процедуре. Сначала, как и положено, разъяснил права и обязанности подозреваемому. Тот слушал, все так же уставившись на свои сцепленные на коленях руки, лишь изредка поднимая голову, чтобы ответить да или просто кивнуть, демонстрируя тем самым что слушает.
Затем следователь предложил Сергею самому, во всех подробностях, рассказать о событиях того дня, когда было совершено преступление. Да да, вот прямо с того самого момента как он встал с кровати. Подросток начал свой рассказ глухим голосом, постоянно сбиваясь и несколько раз повторяя одно и то же. Затем, немного успокоившись и свыкнувшись с обстановкой, стал говорить уверенней. Следователь не перебивал, только записывал сказанное в протокол и периодически бросал взгляд на подозреваемого, оценивая его психологическое состояние, намереваясь впоследствии использовать это знание в своих целях.
Настроение следователя заметно упало в тот самый момент, когда подросток поведал, что вчера вечером они втроем находились на квартире у одного из задержанных. И кстати именно там, как заявил Сергей, все они и получили синяки на лица и сбитые кулаки. С его слов выходило, что вся троица вдруг решила разучить новые для себя боксерские финты, которым их почему то не научили в секции. А раз ни перчаток ни другого боксерского инвентаря у них в наличии не было, решили в разумных пределах друг друга не жалеть и лупить как есть, фингалы им получать не впервой, не сахарные - не растают. Разошлись из этой самой квартиры по своим домам уже вечером, но не слишком поздно, дабы не заставлять нервничать своих любимых родителей. Вот собственно и всё.
Это было плохо, очень плохо, думал следователь, механически продолжая заполнять протокол. Это уже не просто отсутствие улик и свидетелей. Это уже похоже на самое настоящее алиби. Разумеется, в связи с открывшимися обстоятельствами придется устанавливать и опрашивать свидетелей, возможно видевших подростков в указанном месте. Но толку от этого будет мало. Наверняка среди жильцов данного дома или окрестных найдутся те, кто видел их, входящих в указанный подъезд ранним вечером. Точно так же найдутся и те, кто видел их выходящими из этого самого подъезда уже поздним вечером. Учитывая, что сам момент совершения преступления установлен в слишком широком временном интервале, не будет никакой пользы от попыток выяснения точного времени этих событий. Само собой такие вопросы свидетелям будут заданы, но какими бы не были ответы, практической пользы для следствия не будет. Вот так.
Тем более что появившееся алиби очень хорошо объясняет наличие у самих задержанных легких телесных повреждений в виде гематом на лице и кистях рук. Вчера, во время оформления в изолятор, их всех тщательно осмотрел вызванный судмедэксперт, опять же с составлением официального заключения. Стандартная процедура, иначе заявят потом, что все травмы появились во время нахождения в камерах — замучаешься оправдываться, самого затаскают по судам. На вопрос о происхождении травм все трое заявили, что травмы носят спортивный характер и никаких противоправных действий против них не совершалось. Что и было зафиксировано в заключении.
Затем следователь сам начал задавать вопросы сидящему перед ним подростку. Задавал он их хитро, следуя сложным правилам одному ему ведомой игры. Умело использовал интонации голоса — одни вопросы звучали доброжелательно, другие же с ярко выраженным недоверием, а в нужный момент гремели очень строгим и обличающим тоном. Он знал что не услышит в ответах подозреваемого чего то принципиально нового. Внимательно наблюдая за реакцией, он старался расшатать волю допрашиваемого и склонить к признанию. Он непрерывно давил, наводя подростка на мысль, что друзья его уже были допрошены и уже кое что интересное рассказали. И что пострадавший парнишка уже допрошен и тоже всё рассказал. И теперь судьба Сергея в его же руках. И если он будет продолжать запираться, то неизвестно чем для него всё закончится. И что он, несомненно умный молодой человек, навряд ли хочет один за всех отдуваться. И что прямо здесь и сейчас он, Сергей, может облегчить свою душу а заодно свою же участь. Чистосердечное признание, раскаяние и помощь следствию будут самым тщательным образом зафиксированы и обязательно учтены судом. Таковы наши справедливые советские законы.
Нарастающее психологическое давление со стороны следователя внезапно возымело эффект. Да еще какой! Вот только совсем не тот эффект, который он ожидал. Мама Сергея, все это время неподвижно и молча слушала допрос сына, лишь постоянно переводя заплаканные глаза с одного на другого. Вдруг она опустила голову, полностью закрыла лицо руками, раздался один громкий всхлип, другой, и она зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону и мотая головой, словно отрицая всё увиденное и услышанное здесь.
Следователь, удивленный настолько эмоциональной реакцией, замолчал. В дверь кабинета раздался стук и затем без приглашения вошел милиционер, в соответствии с инструкцией всё это время стоявший снаружи и ожидавший окончания допроса. Услышав шум за дверью, милиционер решил что требуется его помощь. Оказавшись внутри и оценив обстановку как безопасную, он вопросительно уставился на следователя. Тот в свою очередь только попросил налить воды из графина, стоящего на столике у входа в кабинет и подать стакан женщине, после чего вернуться на пост.
Мать Сергея продолжала рыдать, не обращая ни малейшего внимания ни на воду, ни на следователя, ни на сына. Её сын опять вернулся в привычное для себя состояние — опустил голову, весь будто сжался и лишь изредка бросал быстрый взгляд на плачущую мать, даже не пытаясь утешать её. Следователь, в свою очередь решивший, что его методика допроса излишне сильно подействовала на чувствительную материнскую душу, стал громко повторять ей, что допрашиваемый является всего лишь подозреваемым и пока никто ни в чем его не обвиняет. Но все его усилия достучаться сквозь стену слез были тщетны. Она похоже ничего не слышала или не хотела слышать, продолжая изображать собой живой маятник. Пришлось ждать, ничего другого не оставалось.
Наконец эмоции, охватившие женщину, утихли. Она перестала плакать, только периодически всхлипывала, утирая глаза и лицо своим давно промокшим насквозь платочком. Собравшись с силами, она подняла голову и глядя на следователя тихо но отчетливо проговорила «Серёжин дедушка вчера умер … Отец мужа … Инфаркт …».
Услышав эти слова, Сергей мгновенно весь вздернулся, словно внутри его тела распрямилась какая то невидимая пружина. С выражением страха и растерянности на лице он несколько секунд неотрывно смотрел на свою мать, будто не верил сказанному. Затем медленно, всё с тем же выражением на лице, повернулся к следователю, словно ища у него поддержку или сочувствие. Ни того ни другого естественно не нашел. Зато очередной раз услышал обращенное к нему официальное предложение о чистосердечном признании.
Следователь вдруг отчетливо понял - продолжать допрос нет никакого смысла. Вся его психологическая игра, уже подходившая к своей кульминации, пошла прахом, как только подозреваемому стало известно о кончине любимого, судя по всему, родственника. Было совершенно ясно, что этот самый подозреваемый замкнулся в твердой решимости никогда, никому и ни в чем не признаваться, ведь иначе отец и мать возложат на него, своего сына, вину за смерть любимого дедушки. А так неплохо всё шло …
Костя.
Мама Константина оказалась чрезвычайно бойкой и даже нахальной женщиной. Если бы постороннему человеку удалось присутствовать на допросе в отдельные моменты, он был бы полностью уверен, что именно эта дамочка допрашивает следователя и никак иначе. Почти на каждый заданный Константину вопрос она, не давая сыну даже раскрыть рот, тут же интересовалась, на каком таком основании товарищ из органов смеет подозревать её сына и травмировать нежную психику ребенка своими подозрительными вопросиками. И вообще, ей очень не нравится тон, которым тот задает вопросы. И жаловаться она будет во все уполномоченные инстанции, уж в этом не сомневайтесь.
Следователю со своей стороны приходилось постоянно её одергивать и чуть ли не заново разъяснять права и обязанности сторон. Он даже книжечку с Уголовно — Процессуальным Кодексом РСФСР достал и временами потрясал ею для убедительности, зажав в одной руке а ладонью другой пристукивал по столу.
Сам допрашиваемый, даже в моменты напряженной пикировки взрослых, выглядел абсолютно спокойным и пребывал в благодушном настроении, как бы странно это не звучало с учетом сложившихся обстоятельств. Он был совсем не похож на себя вчерашнего - подавленного, замкнутого, растерянного, с бегающими глазами в которых буквально плескался страх. Сейчас он четко и внятно отвечал на задаваемые ему вопросы. И периодически улыбался. Следователю, наблюдавшему за подростком, пришла мысль, что сейчас он больше похож на дядюшку, расспрашивающего своего любимого племянника о том, как тот провел лето. И вдобавок пообещавшего взять с собой на рыбалку, или на охоту, или в поход или еще куда, чем там современная молодежь интересуется. Мать Константина, в свою очередь, воспринимала абсолютное спокойствие сына как признак его полнейшей невиновности и потому снова и снова яростно атаковала следователя, очередной раз заявляя, что так просто она все это не оставит и непременно будет жаловаться куда положено.
Подобная разница между вчерашним и сегодняшним поведением задержанного удивила следователя. Подросток, явно не из криминальной среды, первый раз попавший в камеру, проведя там всю ночь, должен чувствовать себя как минимум подавленным. Это нормальная реакция нормального человека, посмотрите на того же ранее допрошенного Сергея. Однако сидящий перед ним вел себя так, как словно выпил грамм сто для храбрости и теперь весь мир вокруг него прекрасен а все люди лучшие друзья. И это единственное разумное объяснение, которому следователь вынужден был бы поверить, за неимением других, если бы точно не знал, что никакого спиртного подросток в камере раздобыть просто не мог.
Сам следователь отнюдь не считал себя знатоком детской психологии и вовсе не собирался утруждать себя постановкой какого либо диагноза. Он пытался сообразить — как, черт побери, строить допрос дальше? Некоторое время на размышления у него было, так как мамаша Константина со своими заявлениями снова, образно выражаясь, оседлала любимого конька и слазить с него явно не собиралась. Впрочем он банально пропускал мимо ушей лившийся поток претензий, обещаний жаловаться и угроз всевозможными карами.
Поразмыслив, следователь решил сменить тактику проведения допроса и следовать всем известному принципу «клин клином вышибают». Он вдруг принялся говорить с Константином приторно вежливо, почти ласково и тоже улыбаясь, подстраиваясь под него. Совсем как упомянутый ранее дядюшка, уже выслушавший доклад юного племянника об успехах в учебе и теперь сам рассказывающий о том, что только хорошие и послушные советские мальчики достойны познать радость тягания окуньков, ершей и подлещиков из речных вод а затем и радость приготовления самой настоящей ухи на самом настоящем костре.
Мамаша Кости, ошарашенная столь радикальной переменой обстановки, заткнулась и наблюдала за происходящим открыв рот, силясь сообразить что же именно происходит. Следователь продолжал гнуть свое, снова и снова переспрашивая об одном и том же, но формулируя вопросы совершенно по разному. И снова и снова он пытался заставить подростка сомневаться в своих показаниях. А как ты думаешь, твои друзья подтвердят это? А твои друзья говорили совершенно другое, подумай, ты точно уверен? А знаешь, сам потерпевший уже кое что нам рассказал. И конечно, не забывал периодически вворачивать в сознание Константина мысль о чистосердечном признании и о том, что не нужно отвечать одному за всех. Продолжалась эта идиллия не так долго, как хотелось бы. Мамаша подростка, сначала не понимавшая, куда ветер дует, наконец то сообразила и сперва чуть не задохнулась от вероломства следователя а потом закрутила свою пластинку по новой, на двойных так сказать оборотах и повышенной громкости.
В общем, как бы не старался следователь, допрос Константина не принес положительного результата. Даже на предъявленную фотографию потерпевшего тот отреагировал совершенно спокойно, не теряя благодушного настроения и улыбчивости, только спросил «А кто это?». Затем, все с тем же беззаботным видом, пояснил что не знаком с изображенным на фото человеком, а если случайно и мог где увидеть, то не запомнил. Тут к сожалению не придраться, такой ответ был вполне ожидаемым - Константин проживал в паре кварталов от места жительства потерпевшего и вполне мог не знать его лично.
Иван.
Ожидая, когда доставят на допрос основного подозреваемого, Ивана, следователь гадал с чем же придется столкнуться на этот раз. Мама Ивана уже здесь, сидит перед его столом, видно что волнуется конечно но держит себя в руках. Относительно спокойно выслушала положенные по закону разъяснения своего статуса, вопросов не задавала, все положенные графы в протоколе подписала. Ну, будем надеяться, что с этой стороны проблем не возникнет.
Наконец дверь кабинета открылась, Ивана ввели и усадили на стул. Усевшись, тот сначала улыбнулся своей матери и сказал ей «Привет!» а затем молча уставился на следователя — ни здравствуйте ни до свидания. Карусель процессуального действия под названием допрос закрутилась по новой, уже который раз за день.
Нужно ли говорить, что история дня преступления, рассказанная Иваном, как в общем и целом так и в деталях, ничем не отличалась от ранее записанного в протоколы допросов его друзей. На вопросы следователя Иван так же отвечал без запинки, словно стоял у доски и с удовольствием рассказывал хорошо выученное домашнее задание. Да, именно так ему и представлялось общение с Иваном, а заодно и с Константином и Сергеем — все они рассказывали ему хорошо выученное домашнее задание, сейчас это было яснее ясного. Как он не старался раскачать подростка, вывести его из состояния самоуверенности каверзными вопросами и различными намеками на неприятные правовые последствия в случае продолжения запирательства — никакого результата. Мама Ивана, она же законный представитель, все время молчала, спорить и протестовать, как ранее сидевшая на этом стуле дамочка не пыталась, только переводила настороженный взгляд то на сына то на следователя.
Не услышав ничего для себя нового ни в рассказе подростка ни в ответах на заданные вопросы, следователь поинтересовался - а что собственно за дебош тот устроил с самого утра по месту своего проживания? И не мог бы он, Иван, заодно объяснить причины такого поведения? Вопрос этот был вызван вовсе не праздным интересом. Напротив, были основания считать, что подросток, возможно кем-то наученный или самостоятельно сообразивший, просто напросто неумело косит под психически больного человека, надеясь ... Продолжение в посте Ведьма. Часть 7(2).
Сайт автора: 1100110011.ru
