Нет, не «Сентенция», а «Деменция» — такое название бы больше подошло для фильма некого Дмитрия Рудакова о Варламе Шаламове, который идёт сейчас в прокате.
Эта картина о последних днях писателя в доме престарелых. Фильму дали имя одного из написанных им рассказов. В нём осужденный, в прошлом интеллигент, а теперь «доходяга» в лагере, оказавшись в лучших, чем на прииске, условиях, вспоминает необычное слово «сентенция». И от того, что знание, которым он когда-то обладал, пусть и в таких малых дозах, возвращается к нему, его преисполняет чувство восторга.
«Я прокричал это слово, встав на нары, обращаясь к небу, к бесконечности: — Сентенция! Сентенция! И захохотал», — пишет Шаламов.
В этом рассказе кроется горькая ирония — несмотря на звонкое и радостное звучание этого слова, одно из его значений — судебный приговор.
Прекрасный, короткий и ёмкий рассказ. Прочитайте! И вся проза Шаламова проста, выверена и понята. Чего не скажешь о фильме «Сентенция».
Фильм снят в стилистике аллегорического и абсурдистского кино Одним критикам он напомнил Беккета, другим — Линча, третьим — и того, и другого. У меня же сложилось впечатление, что слабоумием, которому так много уделяется внимания в фильме, болен сам режиссёр.
Картина начинается со сцены в советском доме призрения — безумного диалога двух выживших из ума стариков. К ним приводят Шаламова. Его заводит в комнату кагэбэшник в костюме и галстуке (тут, наверное, аллюзии на «В ожидании Годо»). Службист кормит с ложечки Шаламова баландой и приказывает ему: «Больше ни слова». Шаламов утвердительно мычит в ответ.
В принципе, первой сцены вполне достаточно, чтобы понять, что хочет сказать автор. Однако фильм длится в общем полтора часа, и только профессиональный долг заставил меня преодолеть брезгливость и досмотреть его до конца.
Варлам Шаламов, писатель со сложной и трагической судьбой, оказался нужен автору только в состоянии слабоумия. Мычащий, еле ходящий Шаламов, Шаламов, выживший из ума — автору не откажешь в «деликатности и такте». Помимо Шаламова в фильме есть ещё два героя, почитатели его творчества. Они приходят к нему в палату и вытягивают из него последние стихи. Они похожи на мошенников, которые ждут, пока умрёт старик, чтобы унаследовать его квартиру.
В конце автор не отказал в удовольствии раздеть немощного старика и ремнём постегать — это проделывает кагэбешник из первой сцены (снова Беккет?). В конце же он привязывает Шаламова к стулу и утаскивает во тьму коридоров (это, наверное, Линч, Кафка, Оруэлл). На протяжении всего фильма на заднем фоне что-то скрежещет, стукает, завывает — по-видимому, таким художественным образом создаётся атмосфера тоталитарного советского прошлого, в котором жил писатель. Верно же я всё понял?
Почему-то либеральная творческая и потребительская интеллигенция до сих пор считает Варлама Шаламова «своим». А как же! Ведь Шаламов 16 лет провёл на Колыме, был убеждённым антисоветчиком. Кому как не ему клясть советским режим! Всё, конечно, так. Кроме одного — никогда Шаламов антисоветчиком не был. «Я — честный советский писатель», — это цитата из его открытого письма в «Литературную газету», написанного в феврале 1972 года. В этом письме Шаламов высказал возмущение, что его рассказы без его разрешения стали печатать в антисоветских изданиях за рубежом.
Шаламова упрекали, что он допустил слабость и написал это письмо под давлением. Упрекающие, видимо, судили по себе. Упрекать в слабости Шаламова после того, что он пережил в колымских лагерях, — вот где чистый абсурд.
Никогда Шаламов не был диссидентом. Более того, диссидентов Шаламов презирал. Особенно после дела диссидентов Петра Якира и Виктора Красина, когда те на следствии дали показания против 200 человек.
Имя Шаламова часто видишь рядом с именем Солженицына, через запятую. Но лагерный опыт Солженицына по условиям, сроку, по степени страдания не сравним с тем, что пережил Шаламов. «Один день…» Солженицына кажется просто неприятным недоразумением по сравнению с лагерной жизнью Варлама Шаламова. Что же это у вас за лагерь, писал Шаламов Солженицыну, где нет вшей и блатных, зато у зеков есть ложки, матрасы и валенки? Мне бы такой лагерь, «завидовал» он.
Солженицына Шаламов быстро раскусил. С ним у него были разногласия, как политические, так и этические и эстетические. Шаламов обвинял Солженицына в проповедничестве, которое, на его взгляд, губит литературу. А Солженицын, в свою очередь, попрекал Шаламова, что тот на самом деле не написал ни строчки, обличающей советский режим. Это действительно было так, Шаламов был чистым художником, ему чужды были политические игры.
С другой стороны, конечно, «красным патриотам», особенно недалёкого ума, Шаламов чужд. Не вписывается жизнь Шаламова в их картину идеального СССР. Вот, например, блогер Реми Майснер, сытый патриотический сталинофил, подхихикивая, разбирает на канале у Гоблина «Колымские рассказы». Упрекает Шаламова в мещанстве (!), утверждает без стыда красный блогер, что не так всё было на Колыме, как описывает Шаламов. Что, дескать, в лагере были другие порядки и условия — уж ему-то, блогеру, видней! Что клевещет Шаламов на советскую действительность, что сидел писатель в лагере на самом деле не полжизни, как написано в предисловии к его книге, а всего лишь четверть.
Поразительная наглость и цинизм! Нет — не половину и не четверть, а несколько своих жизней сидел Шаламов, десятую часть и одной из них не смог бы, наверно, пережить этот весьма упитанный блогер-марксист (так он себя позиционирует). И достаточно сравнить его румяную и довольную своей низостью морду с аскетичным и угрюмым лицом Шаламова, чтобы понять, за кем правда.
Жизнь Варлама Шаламова, русского писателя с тяжёлой судьбой, чрезвычайно интересна. Ведь, помимо своих лагерных мытарств, Шаламов интересен, как ценный свидетель Москвы 20-х и начала 30-х годов. Молодой Шаламов тогда активно «варился» в культурной жизни. Он ходил на кружки, на выступления писателей, на поединки поэтов. Он смотрел театральные постановки Мейерхольда и Станиславского. Видел Маяковского, Луначарского, Троцкого, Горького, многих других известных писателей и деятелей того периода.
Неужели нельзя снять достойный фильм о нём?
Дмитрий Иванов
Источник
