Вечерний воздух пригорода Бомбея был особенно плотным. Влажный и немного солёный от близости моря, он смешивался с запахами уличной кухни, выхлопными газами от вечно кашляющих авторикш и дорожной пылью. На крыше одного из домов, тесно прижавшихся друг к другу, сидели двое подростков - худощавый Раджеш Кумар с острыми чертами лица и глазами, которые даже в полумраке казались необычайно живыми, и его друг Ганеш Шарма с привычно озабоченным выражением лица.

Между ними стояла потрёпанная картонная коробка, служившая импровизированным столом. На ней стояли две бутылки газировки, лежал пакетик чипсов и стоял ноутбук Раджеша. Ноутбук был не новый и не блестящий, а старый, с потёртыми краями и наклейкой Kali Linux на крышке. Экран ноутбука светился призрачным синим сиянием, отражаясь в зрачках Раджеша.

— Смотри, Ганеш, смотри сюда, — голос Раджеша звучал тихо, но с напряжённой энергией, словно провод под током. Он ткнул пальцем в строки быстро мелькающего кода на экране. — Это… как запертая дверь, в которой я нашёл щель. Пусть маленькую, едва заметную, но я знаю, как вставить в неё отмычку.

Ганеш отхлебнул газировки, скептически покосившись на экран, где бесконечные строки символов сливались в гипнотический поток.

— Отмычку? Босс, ты опять про свои проекты? В прошлый раз, когда ты нашёл щель, мы чуть не попались из-за того проклятого интернет-кафе на станции. Его хозяин чуть не вызвал полицию.

Раджеш отмахнулся, не отрывая взгляда от монитора. Его пальцы порхали по клавиатуре с непринуждённой скоростью пианиста виртуоза.

— Пффф! Тот клоун даже не понял, что произошло. Просто его древний сервер глюкнул, а что я? Получил то, что хотел — его данные. Ганеш, данные — это новая нефть. Только добывать её можно не лопатой или буровой, а вот этим!

Он похлопал по крышке ноутбука с почти религиозным благоговением и откинулся на спинку старого пластикового стула, глядя поверх крыш соседних домов на далёкие огни центрального Мумбаи.

— Я устал от этого, Ганеш. Устал смотреть, как мама стирает вручную до ночи. Устал считать рупии, хватит ли на хорошие кроссовки, а не на подделки с толкучки. Устал от этих стен. Он обвёл рукой горизонт, где росли новые стеклянные башни как символ богатства, которое обтекало их пригород стороной.

— Ты говоришь, как герой фильма, — усмехнулся Ганеш, но в его голосе не было насмешки, скорее привычная усталость. — Все хотят быть богатыми и знаменитыми, но мы с тобой рождены нищими, Радж.

— Именно поэтому! — Раджеш резко повернулся к другу. Его глаза горели в сумерках. — Они там, в своих башнях, думают, что мир принадлежит им! Но они ошибаются, думая, что неуязвимы. Их мир — это сети, серверы, цифры на экранах. А я… Он постучал себя по виску, — Я говорю на их языке лучше, чем они сами. Я вижу щели в их крепостях там, где они видят только гладкие стены. Они спят, Ганеш. Спят на своих деньгах, а я учусь, ищу, взламываю.

Он снова наклонился к ноутбуку. На экране сменилась картинка , и появился логотип какой-то солидной, но не самой известной компании. Это был не гигант вроде «Тата» или «Релейнс», а что-то поменьше, но явно состоятельное.

— Видишь? «Старлайт Консалтинг» — это финансовые услуги, управление активами для богатеньких. Их система безопасности… — Раджеш фыркнул. — Они купили дорогущую крепость, но забыли поставить охрану на заднюю калитку. Я нашёл эту калитку. И знаешь, что там?

Заинтригованный Ганеш наклонился к нему, несмотря на свои опасения.

— Что?

— Тестовый сервер. Он полон зеркал реальных данных клиентов. Там находятся транзакции, счета, инвестиционные портфели… всё, как настоящее, только в песочнице. Для них это мусор, а вот для меня… — Раджеш медленно улыбнулся, и в этой улыбке было что-то хищное и восторженное одновременно. — Это карта и доступ к их миру, ключ к пониманию того, как они думают и как двигаются их деньги. Он закрыл ноутбук резким щелчком. Синий свет погас, оставив их в почти полной темноте, нарушаемой только отсветами города и редкими лампочками на соседних крышах.

— Великим меня сделают не мечты, Ганеш, а знания. Сегодня тот, кто контролирует информацию, контролирует всё на свете. А богатым… — Он взял последний чипс из пакета, разломил его пополам с театральным жестом. — Богатым меня сделает понимание того, как заставить их деньги работать на меня. Не воровать их, нет. Просто… знать правила игры лучше, чем они сами и играть в свою игру.

Он встал и потянулся. Его силуэт на фоне вечернего неба Мумбаи казался внезапно больше и значительнее.

— Я хочу не просто вырваться из нищеты. Я хочу прийти туда, заявить о себе и забрать всё у них. А потом вернуться домой и купить тут всё. — он обвёл рукой вокруг себя. — Каждый дом, каждая хижина или магазин будут моими. Всё это будет моим. Слышишь меня? Я буду хозяином мира, хозяином жизни!

Ганеш молча смотрел на друга. Он видел эту одержимость и раньше, но сегодня в ней было что-то новое. Это была не просто бравада или отчаяние, а холодная, расчётливая уверенность, которая его даже немного пугала.

— А если… если не получится? Если тебя поймают?

Раджеш уже спускался по узкой лестнице с крыши. Его голос донёсся снизу, слегка приглушённый:

— Поймать можно того, кто ошибается, а я не собираюсь ошибаться. Великие люди не ошибаются потому, что именно они создают правила, по которым играют все остальные!

Снизу донёсся крик его матери:

— Раджеш! Ужин! И свет в комнате выключи, электричество дорогое!

— Иду, мама! — крикнул он в ответ.

Ганеш остался сидеть на крыше в наступающей темноте, глядя на потухший экран ноутбука и яркие огни далёкого Мумбаи. Между ним и этими огнями лежали не только километры — но и пропасть миров. Раджеш с его горящими глазами и старым ноутбуком только что бросил в эту пропасть тонкий невидимый мост из кода и амбиций. Ганешу стало одновременно страшно и завидно. Ему дали имя «Ганеш» в честь индийского бога Ганеши, устраняющего препятствия, и он понимал, что всё в этом мире реально, нужно лишь приложить немного усилий.

— А вдруг у него всё получится? — сказал он вслух, поднимая голову и смотря вверх на звёзды.

Читать книгу }{aker

(Друзья, если Вам понравилось начало, поддержите лайками и комментариями. Книга пишется, очень нужна ваша поддержка!)

Я был снаружи! Я поспешил вниз по улице, прошел мимо высокого белого здания, которое я так часто видел из окна детской. Теперь я смог увидеть его обратную сторону, увидеть больше, чем я когда-либо мог раньше. На его передней стене была вывеска ЧИСТЫЙ ДОМ МИССИС ВАЙТИНГ. КОМНАТЫ ДЛЯ РАЗМЕЩЕНИЯ. Странный маленький человек, подметающий ступеньки метлой, уставился на меня. И поэтому я бросился дальше, в Фулшем!

Снаружи Фабрики оказалось очень холодно, но поначалу я не чувствовал этого. Было так холодно, как будто я больше никогда не стану теплым. А пар выходил изо рта, как будто я был паровозом. Как я скучал по своему лекарству, которое я принимал из ложки. Но я был свободен, я был снаружи. Среди разрушенных домов людей было не много, но ведь было еще рано. Солнце только что поднялось, и его лучи пробивались все сильнее. Я слышал, как вдалеке вздымается Свалка, разбиваясь волнами о стену. В воздухе витали пепел и сажа.

Я спрятался позади мрачной хижины. Я стащил с себя одежду, разорвав все вещи Крукшенкс, и стоял в своей собственной одежде, снова в своей. У меня не было обуви, я забыл ее взять с собой. Это не имело большого значения. Большинство детей Фулшема, которых я видел из окна, не имели обуви или носили тряпки на ногах. Я разорвал платье Крукшенкс и связал себе обувь. Теперь я был далеко от Дома Лавровых Листьев! Все, что я хотел поначалу, это оказаться так далеко от этой большой фабрики, как только возможно, поэтому я спотыкаясь, ни на кого не оглядываясь, не смея оглянуться, помчался вперед. Я должен был спросить дорогу. Я знал, что должен. У меня в кармане были мои полсоверена. Я держался за них. Я согрел их. Это немного походило на компанию. Возможно, эти полсоверена были человеком, в конце концов. Только, как так могло быть? Это была какая-то причудливая уверенность? О, мои собственные полсоверена, что бы то ни было, и кто бы ты ни был, я рад, что ты был у меня.

Я был здесь, вернулся в то место, что было Филчингом, а теперь называется Фулшем.

Наконец-то я вернулся.

Я бросился вперед, повернул за угол и вошел в более населенные улицы. Грубые люди в грязной одежде сидели в сточных канавах, вокруг бегали оборванные дети, так отличавшиеся от меня, такие грязные. Я шел, и все меньше чувствовал себя счастливым. Я не думал, что я это выдержу. Несмотря на мои обернутые трапками ноги, я был слишком одет для них. Люди повсюду смотрели на меня. Я не вписывался, я не принадлежал этому месту. И все же я едва мог вернуться.

«Могу я вам помочь?» - сказал кто-то.

И вместо того, чтобы ответить, я развернулся и побежал.

«Что с ним?»

«Ничего хорошего».

«Тогда что он натворил, чтобы так убегать?»

Люди следовали за мной, большинство из них, кричали: «Кто ты? Как тебя зовут? Остановись на минуту. Остановись и поговори с нами. Ты ведь не Портной, не так ли? Эй, милое пальтишко! Вернись и поговори с нами».

Дети вскакивали и бежали за мной, находя все происходящее восхитительным. Бежали вприпрыжку, напевая,

Плюньте, плюньте слюной

Куда ты идешь,

С Форличингемской Кучей

Ты связан, обречен.

Тянется, трещит грудина

Ты ведь упадешь.

Поскользнись и завались – головы не собрать,

Форличингемская Куча - вот твоя кровать.

Я знал эту песню. Я почувствовал в своей голове, что я ее знаю, что я сам пел ее в детстве, без сомнения, пробегая по этим же грязным улицам. Помогите мне, о, помогите мне. Должно быть, их было двадцать или больше, идущих за мной.

«Оставь меня в покое!» - закричал я, но они все еще шли. Путь мне внезапно заблокировал высокий грубый мужчина в потрепанной шляпе.

«У тебя есть что-нибудь?» - сказал он. «Что-то, что мне бы пригодилось? А? Есть? Что у тебя есть? Мы делимся здесь в Фулшеме, дай мне это. Отдай. Я хочу, чтобы это было у меня. Кто говорит, что это его, когда это моё».

Он выпустил свою огромную уродливую руку, а я притворился, что ищу по карманам, но потом наклонился, и побежал изо всех сил на другую улицу.

«Это мое!» Я услышал, как тот человек закричал. «Все, что у него есть, мое! Поймайте! Доставьте мне этого толстого ребенка!»

Теперь передо мной был дом, из которого искрился дым. На окнах было написано БУЛОЧНАЯ ФУЛШЕМА. Туда я и забежал. Люди за шаткими столами в полумраке задымленной комнаты. Каждый оглянулся, когда я вошел. Я закрыл за собой дверь. В окно заглядывали неряшливые дети. Я не мог выйти отсюда, я не должен был выходить. Я подумал, что останусь здесь ненадолго. Я остановлюсь, отдышусь, наверняка, через некоторое время эти дети соскучатся, тогда я и выйду, но не раньше.

Ко мне подошла очень худая девушка в грязном фартуке.

«Вы знаете Дом Крыс?» - спросил я.

«Что ты хочешь?» Спросила она.

«Извини, - сказал я, - действительно. Я не хочу беспокоить, но ты ...

«Не волнуйся за извинения. Это не интересно. Что ты хочешь?

«Я голоден, - сказал я, - и это правда. Я еще не завтракал, хотя обычно успеваю позавтракать к этому времени».

«Довольно обычно, правда?»

«Да, я полагаю, что да».

«Что ты хочешь? Ты не можешь остаться здесь, если у тебя ничего нет, мы таких не обслуживаем. У тебя есть деньги?

«Да, да, есть».

«Итак, садись, и, в пятидесятый раз, что ты хочешь?»

'Что у вас есть?'

«Пироги!» - заорала она так, как будто не было другого способа произнести слово, а затем еще громче: «Булочки!»

«Да, - сказал я, - булочку, пожалуйста, спасибо, и пирог».

«Хорошо, давай, просто так ничего не дам».

«Что?» - спросил я.

«Твой леденец, клоун. Сначала деньги, потом пирог. Только так, а если нет, мой приятель выставит тебя. Он очень нетерпелив ».

«Мне нужно найти Дом Крыс, - сказал я, - я ищу свою семью, Хейвордов, ты их знаешь? Не могла бы ты показать дорогу? Не могла бы ты мне сказать? Хейворд. Дом крыс. Очень срочно.

«Что за спешка? У тебя есть что-нибудь?»

«Нет, нет, нет. Без спешки, без спешки. Я только ... ты знаешь Дом Крыс?

«Конечно, знаю, но сначала сядь и съешь что-нибудь, тогда я тебе все расскажу. Но только если у тебя есть деньги».

«У меня есть деньги».

«Значит, договорились».

«Хотя я бы предпочел их не тратить».

«И это довольно распространенное чувство. Эй, не жадничай!»

Я опустил руку в карман. Я чувствовал, что у меня есть полсоверена. Я держался за них.

«У меня на это нет времени», - сказала она. «Я пожалуюсь на тебя Чарли, а он зверь. Чарли! У нас есть тот, кто не хочет платить, его нужно выставить. Чарли!'

На заднем фоне, из комнаты, наполненной паром, зашевелилось что-то огромное.

«Нет, - сказал я, - пожалуйста, не спеши. Я сказал, что у меня есть деньги, и вот, это действительно так. Вот. Я вытащил их. Жестокая девушка взглянула на них и протянула руку.

«Это мои деньги», - сказал я.

«Это покроет все расходы - сказала она. «Больше, чем в несколько раз».

«Это полсоверена, - сказал я.

«Я вижу», - сказала она.

«Это мои полсоверена, - сказал я. «Моя особые полсоверена».

«Правда?»

«Я должен заботиться о них».

«Сначала верность животу, я всегда так говорю».

«Я никогда их не потрачу».

«Если нет, то я ничего не сделаю для тебя».

«Видишь, это мое»

«Нет, - сказала она, - ты неправ. Теперь моё».

Она взяла их своей грязной рукой.

Она ушла с ними.

Мои полсоверена!

Почему мне внезапно стало так грустно? Почему я плакал, а слезы текли так быстро?

Мои собственные!

Мои кровавые полсоверена!

Конец 1 главы.

Для моих терпеливых подписчиков продолжаю публиковать свой перевод продолжения "Заклятия дома с химерами".

Это случилось однажды утром. Одним ранним утром, когда солнце еще не успело взойти, когда людей было еще совсем мало, до ежедневного принятия лекарства, поторапливаний и демонстрации монеты. Обычно утром мисс Крукшенкс торопливо выходила из своей комнаты и говорила со мной сквозь вуаль. Но сегодня она не пришла, не этим утром.

Я выбрался из-под одеяла. Оглянулся. Все еще никого. Выскользнул из кровати. Я подкрался к двери, даже отважился заглянуть в ее комнату. Но и там ее не было. Никакой Крукшенкс, ни бесплатно, ни за деньги. Хотя, конечно же, она была там. Ее постель была разобрана. Это было очень не похоже на Крукшенкс. Затем я что-то увидел на ее кровати, нет, не простынь и одеяло, что-то в середине, где должно было лежать тело Крукшенкс. Я не мог его четко разглядеть. Было все еще темно, но серый свет уже начинал просачиваться. Я подошел ближе и даже протянул руку к нему. Это был коробок спичек, обычный коробок со спичками. Как так получилось? Возможно, он упал с ее прикроватной тумбочки, поскольку там была свеча в медном подсвечнике. И все же там был дьявол. Взяв коробок с кровати и, поднеся его к лицу, я увидел на нем надпись: ОПЕЧАТАНО ДЛЯ ВАШЕГО УДОБСТВА.

Мне нужно было больше света, немного света, чтобы помочь разглядеть. Я оторвал надпись и немедленно вытащил одну из спичек. Чиркнул, не горит. Чиркнул снова, и что за шипящее странное пламя вырвалось! Слабое, тусклое пламя, едва достаточное чтобы зажечь свечу, прежде чем погаснуть.

«Мисс Крукшенкс? Мисс Крукшенкс?», - я прошептал.

Ни звука, хотя ее одежда была здесь. Ее черное платье лежало на стуле, готовое к тому, чтобы она его надела. Тут же была ее ужасная шляпа с черной вуалью, и прочие вещи Крукшенкс, ожидающие на своем месте, ждущие, что Крукшенкс натянет их на себя и спрячется под ними. Неужели она вышла в ночной рубашке? И это было то, что натолкнуло меня на мысль.

Смогу ли я?

Отважусь ли я сделать это?

Солнце еще не всех разбудило. Было еще достаточно темно - лучшее время, чтобы действовать. У меня был огромный шанс, но воспользоваться им нужно было немедленно. Да! Я сделаю это. Я оденусь в вещи Крукшенкс. Я стану Крукшенкс, спрятавшись под ее вуалью, и это путь, который выведет меня отсюда. Что за план! Что за безрассудство! Одеться в женскую одежду! Это не допустимо, но тогда укажите мне другой путь. Другого пути не было. Только этот и никакой больше.

Итак.

Я спрятал под низ собственную одежду, а поверх натянул платье Крукшенкс. Это оказалось трудным, ведь она была очень худой. И это было ужасно, но я должен был сделать это. Давай, давай! Поспеши, Джеймс Генри Хейворд! Сегодня ты больше Джеймс Генри Хейворд, нежели был все эти дни, независимо от того, в женской ты одежде или нет. Я подвязал шляпку и опустил вуаль, затем подобрал зеркальце Крукшенкс и посмотрел в него. Под вуалью было призрачное лицо, не похожее на Крукшенкс, но может быть, я подумал, может быть, в полумраке никто не заметит.

Я был в ее черных зашнурованных ботинках, которые придали мне роста. Я был полностью готов у двери. У меня был ключ, он был привязан к ее поясу. Я вставил ключ в дверной замок, готовый выйти наружу. Хотя подожди! Подожди! Я вернулся к кровати, поднял подушку и забрал свои полсоверена. Только теперь! Я честно и справедливо бросил их в крукшенкский карман и потом, только потом, повернул ключ в замке и открыл дверь. Там оказался охранник, прямо рядом со мной на высоком стуле. Я ожидал этого. Он был сонным, наверное, дремал. Он встрепенулся, увидев меня, и встал.

- Простите, мисс Крукшенкс, - сказал он, - я не спал, честное слово.

Я фыркнул как Крукшенкс. Мне не нужно было говорить, только ворчать, притворяясь очень строгим, и это было большим преимуществом.

- ВыхОдите, мисс Крукшенкс? – спросил охранник.

Я закрыл дверь детской и повесил ключ обратно на пояс.

- Не похоже на вас, мисс Крукшенкс. Вы не так выходите по утрам. Все хорошо?

Я коротко кивнул.

- Я могу чем-то помочь? – спросил он.

Очень краткий кивок моей ошляпленной головы, и я принялся ворчать для пущей важности, чтобы сказать охраннику, чего он не должен себе позволять.

Затем я спустился. Я ворчал, спускаясь по лестнице в этих ужасных ботинках. Я даже немного пошатнулся и чуть не упал лицом вниз.

-Вы уверены, что все хорошо, мисс Крукшенкс? – крикнул охранник.

Моим ответом было яростное «Шшшшшш!»

Я надеялся, что у меня получилось. Я повернул за угол, детская была уже вне поля зрения. Я спустился вниз, вниз по Дому Лавровых Листьев, даже на первый этаж. Никто меня не остановил. Каждый дрожащий шаг приближал меня к победе. Довольно быстро я оказался в одном из офисов внизу: люди, подготавливающиеся к дневной работе, все эти столы, все трубы и люди, управляющие ими. Я прошел через них.

Иногда люди останавливались и кланялись мне, но я шел вперед и вперед. Внезапно раздался громкий пронзительный скрежет, который чуть не заставил меня вскрикнуть: меня обнаружили, я был обнаружен. Но это был только шум поезда, прибывающего со Свалки. Сейчас приедет старик, войдя в дом Лавровых Листьев для повседневных дел. В прежние времена я был бы спокоен и счастлив, услышав этот звук. Но не теперь. Я шел, люди проходили мимо. Продолжай, говорил я себе, иди к своей цели. Там, прямо впереди, была главная дверь, выход из этого места. И я подошел к ней, не так ли? И швейцар открыл ее, не так ли? И я продолжил путь, только я, больше никто, я шел к воротам, прямо к воротам.

Тогда, прочистив голос, я заговорил.

«Пропустите меня», - сказал я так строго, как смог.

«Вы хотите выйти, мисс? В Фулшем?»

«Да», - сказал я.

«Да, мисс, если вы уверены».

Я кивнул. Ворота открылись и я прошел.

Первая часть здесь:

https://pikabu.ru/story/foulsham_zaklyatie_doma_s_khimerami_...

Глава 1 (продолжение)

1.2.

Дом Крыс.

Дом.

Это было только начало. С тех пор я стремился узнать больше. Мисс Крукшенкс вела дневник. Я часто видел ее за этим занятием, но только после того как я прекратил пить лекарство, мне пришло в голову заглянуть в него. Каждый день она уходила с отчетом к старику, запирая за собой дверь. А я брал ее дневник и читал в нем все мысли своей гувернантки и слова, принесшие еще больший беспорядок в мою голову.

"Я разломилась, раскололась. Я распадаюсь. Понемногу каждый день.

Однажды, очень скоро я буду разбита на части. Не дайте мне разрушиться, сохраните меня целой. Я хочу, я так хочу остаться целой. Но они сказали, что не выйдет, и что для меня это безнадежно. Они сказали, что я больна и что со временем я развалюсь на куски. Я спросила, случится ли это завтра? Буду ли я завтра разбита? Они ответили мне, что возможно, но маловероятно. Должно пройти еще какое-то время. Вероятно."

Немного дальше я прочел:

"Иногда ночью, если замереть, я могу услышать собственное растрескивание. Моя кожа, когда я слегка дотрагиваюсь до нее, издает звук. Она не должна издавать звуки. Я не должна звенеть как фарфор. Теперь я смотрю на чашки и блюдца, на тарелки и миски с отвращением. Что я сейчас из себя представляю? Китайскую вазу?"

Я услышал снаружи ее шаги и быстро спрятал дневник на место. В следующий раз мне удалось прочесть больше.

"Мои родители были родом из Италии, из Неаполя. Они были бродячими артистами, немного поющими, немного танцующими. У них был пес, исполняющий трюки, и была я. Театр, в котором мы работали, Вздымающаяся Куча в Филчинге, всегда окружённый зданиями, был очень ненадежным местом и однажды обрушился. Так много погибло в ту ночь, ночь, когда я осталась одна. Я не выступала с ними. Я была на улице, неподалеку от театра, с рекламным щитом, просила прохожих купить билеты. Мне было уже десять, и я могла позаботиться о себе сама. Наша фамилия - Крензини, выдавала в нас иностранцев, а значит, чужаков, из-за этого на нас смотрели с предубеждением. Поэтому после того, как мама с папой погибли, я назвалась Крукшенкс, ведь это звучало тверже, почтительнее , и главное, по-английски. Но имя Ада всегда оставалось со мной.

Я нашла работу в качестве помощницы директрисы в школе Филчинга. Я была очень строга. Я усердно работала над тем, чтобы скрыть итальянский акцент. Наверное, я унаследовала часть актерского мастерства от родителей, поэтому люди сочли меня вполне правдоподобной.

«Вы уже совсем женщина, Ада, не правда ли? Полагаю, вы уже родились взрослой», - сказала она мне. Я обучилась у директрисы и скоро стала преподавать английский язык самостоятельно. Она была большой озорницей, директриса Винтроп, в ней было так много джина, что она была больше джином, нежели человеком, больше бутылкой, нежели телом. А может быть, прозрачная ароматная жидкость, текущая в ее венах, вообще не была кровью.

Я преподавала все больше и больше.

Возможно, ее не следовало винить за то, что она пала так низко. Ее мужа, который тоже был учителем, так и не нашли. Он взял и исчез, и директриса часто вспоминала его, полируя в руках маленькую резиновую дубинку, которую никогда не упускала из виду. Мне кажется, эта дубинка и была ее мужем, только в его измененном виде.

А потом однажды утром исчезли несколько учеников, целый класс - мой класс. Не было никого, но предметы были в таком беспорядке, какого я не видела раньше: медная тарелка, молочник, кнут, рыболовный крючок. Я сказала, что не знаю, как все эти вещи здесь оказались. Я была вызвана, и мужчина, кажущийся очень любезным, дал мне что-то съесть. Это последнее, что я помню. Ровно столько и не больше. Но этого достаточно. Я хочу идти вперед, а не назад. Я хочу оставаться Адой. Сделать ее более твердой, чем она была раньше. Это была та незначительная опора, которая у меня была, когда я работала в школе Филчинга. Я хотела бы жить. Это завещание Ады Крукшенкс. Я Ада Крукшенкс."

Последним, что я прочел в дневнике, был этот отрывок:

"Каждый человек в семье Айрмонгеров должен держать свою вещь при себе, свой предмет рождения. Ты не продержишься долго без нее, иначе тебя постигнет болезнь. Но свой предмет я потеряла. Мне сказали, что это была глиняная пуговица, но она потеряна, навсегда потеряна. И подумать только, я должна тратить свое драгоценное время на ребенка, у которого есть свой предмет рождения, сверкающие полсоверена, и он чистит их, играет с ними, не зная, что таким образом насмехается надо мной.

Как он бережет их, и какую они развели суету вокруг этого, а все потому, как они говорят мне, что внутри полсоверена заключен человек, очень важный человек.

Человек, заключенный в полсоверена, имеет такую власть над предметами, что способен конкурировать с Амбиттом. Мне сказали, что он, когда был человеком, каким-то образом - потому что он был влюблен в простую служанку – привел все предметы в хаос. И так, если он смог сделать это, если он смог перевернуть все, потому лишь, что был влюблен, тогда на что еще он может быть способен? Мне сказали, он был опасен и удивителен. Сейчас он должен быть сохранен в виде полсоверена – так он не сможет причинить вред. Он может быть уничтожен. Амбитт может убить его, но это еще не решено. Они обсуждают, следует ли когда-нибудь освободить его. Как могу я сказать ребенку, что они ждут, чтобы решить должен он жить или нет?

Иногда я смотрю на полсоверена и думаю, если бы он снова стал человеком, смог бы он мне помочь? И что тогда, интересно, должно случиться с бедным глупым ребенком? Как я должна осторожно предупредить его, и будет ли от этого польза?

Мы связаны темной любовью. Мы ее противоположность, ее оборотная сторона. Мы скрыли это, Джеймс Генри и я. Мы погасили ее, эту запретную любовь. Возможно, это не наш выбор. И все же это так. И, тем не менее, несмотря на их усилия, все они, живущие здесь рядом с нами, видят, что прежняя страсть разгорается снова. Доказательство этому – мой раскол. Я разламываюсь."

Я не мог полностью понять отрывок, хотя, конечно, было в дневнике то, что напугало меня. Я решил, что при первой же возможности я должен выбраться отсюда и сбежать на улицы Фулшема. Я должен разыскать свою семью. Я должен найти своих. Все мои мысли были о моем спасении, о моей свободе, все, о чем я мог думать - это дышать воздухом за пределами Дома Лавровых Листьев. Мне придется взять их драгоценную монету с собой, потому что полсоверена - это большие деньги, а мне они понадобятся.

Я ждал. Я зарылся в одеяло и ждал. Я ждал, когда они совершат ошибку. Я лежал перед ними, бессильный и послушный, но мысли во мне бушевали и мчались все быстрее.

Друзья! Предлагаю вашему вниманию мой перевод книги Эдварда Кэри "Фулшем".

Зачем и почему - в этом посте:

https://pikabu.ru/story/ayrmongeryi_prodolzhenie_foulsham_55...

Скажу сразу, я всего лишь любитель, в связях с переводчиками замечена не была, поэтому буду рада подсказкам и советам от профессионалов, а так же любой помощи с переводом.

Итак,

Глава 1.

Наблюдение из детской

Повествование Джеймса Генри Хейворда, собственности Фабрики Дома Лавровых листьев, Форличингем, Лондон.

1.1.

Они сказали мне, что я был единственным ребенком во всем огромном здании, но я не был. Я знаю это. Я слышал их временами, других детей. Я слышал их крики откуда-то снизу.

Я жил в убогой комнате вместе с моей няней. Ее звали Ада Крукшенкс. «Мисс Крукшенкс» как я ее называл.

Она очень часто давала мне лекарство в столовой ложке, у которого был достаточно странный запах и которое разливалось внутри таким теплом, будто отступала зима.

Мне давали сладости, я ел фунтовый торт и булочку к чаю, я ел и форличингемский пирог тоже, который, по правде сказать, был не самым мои любимым, на нем сверху было что-то горелое по традиции, а внутри скорее всего ведро мусора, покрытого сладкой черной жидкостью, чтобы замаскировать вкус.

Мисс Крукшенкс говорила, что я должен съесть его целиком, она стояла рядом со мной, если я не ел. Таким образом я съедал его.

Бывало она рассказывала мне странные истории, если сидела со мной, Мисс Крукшенкс рассказывала. Не из книги, а из ее головы. Смотря серьезно, она начинала:

- Теперь слушай, дитя, это правда. Есть два типа людей, те, кто знает о вещах и те, другие, которые не знают. Я одна из первых, и так я могу рассказать тебе. Я могу рассказать тебе, что однажды было место, где вещи не делали того, что им было сказано. В этом месте, я не скажу тебе его названия, я не осмелюсь, в этом месте люди были так сильно связаны с вещами, что из вещей могли появиться люди, и аналогично люди могли быть превращены в вещи.

В этом месте нужно было соблюдать осторожность с чем бы то ни было, поскольку ты, возможно, подумал, что это всего лишь обычная чашка, в то время как она была неким Фредериком Смитом, который был превращен в чашку.

И посреди этого места были великие повелители вещей, помощники шерифа, которые могли обратить человека в вещь без каких-либо больших хлопот.

Что ты думаешь об этом?

- Я вряд ли знаю, что думать об этом, мисс Крукшенкс.

- Тогда подумай пока.

Часто она бывало спрашивала меня: «Он еще у тебя? Покажи мне его сейчас же! Покажи!»

Я доставал золотые полсоверена из кармана и показывал ей.

Я всегда должен был носить эту особую монету с собой, мои собственные полсоверена.

Что за суматоху они развели вокруг них! Если я вытаскивал их на публике, люди вокруг в большом старом городе раскрывали рты, и тогда Мисс Крукшенкс вопила: «Спрячь! Спрячь их обратно! ЭТО не безопасно! Это НЕ безопасно! Ты не знаешь, кто смотрит!»

Время от времени я бывал вызван из детской для встречи со стариком. Мне нужно было отправляться в его большую комнату со всеми этими полками, и он бывало позволял мне смотреть на вещи на полках, но не трогать их. Такие странные вещи здесь были, некоторые из них прямо хлам, кусочки старых труб или черепицы, старая оловянная кружка, в отличие от других, что сияли и были серебряными и золотыми. Я не знал, почему он хранил их все. Я предполагал, что они были его особой коллекцией. Я подумал, что когда-нибудь хотел бы иметь собственную коллекцию.

Первое, что всегда я делал, когда навещал старика, показывал ему мои полсоверена. Я приносил их ему и опускал в его широкие морщинистые руки. Он изучал их и переворачивал снова и снова. На некоторое время он был очень доволен. Наконец, он возвращал их мне и наблюдал, как я помещаю их глубоко в карман.

-Я доволен тобой, юный Джеймс Генри. Ты хорошо поработал.

-Спасибо, сэр. Я бы очень хотел работать с Вами, сэр.

-Хозяин Амбитт – очень занятой человек, сказала Мисс Крукшенкс.

-Ты никогда не должен тратить эти полсоверена, Джеймс Генри, – сказал мне старик.

-Я знаю, сэр, я действительно знаю,- сказал я, потому что он напоминал мне об этом каждый раз.

-Скажи это мне, Джеймс Генри – сказал старик очень серьезно.

-Я никогда не потрачу мои полсоверена.

В любом случае, как и где я их должен был потратить? На Фабрике – нигде, а в город я никогда не выходил.

Как они это продолжали твердить снова и снова, не тратить, никогда не тратить.

-Хороший мальчик, - сказал старик. – Миссис Грум испечет для тебя что-нибудь. Она превосходный повар, лучший во всем Форличингеме. Как мы счастливы, что она передает нам еду сюда, в Дом Лавровых Листьев.

И тогда я должен был сделать ему маленький поклон и возвратиться в детскую.

Дом Лавровых Листьев, мой дом, был самым высоким и самым главным местом во всем целом городке. Он был построен как крепость. Это было надежное место, прочное.

Ты мог легко уснуть в таком месте, зная, что утром, когда ты проснешься, Дом Лавровых Листьев все еще будет стоять. Да, что это было за место! Как повезло мне быть здесь. На самом деле, это они мне сказали, что мне повезло здесь находиться. Но я не уверен, что чувствовал себя очень везучим.

Дом Лавровых Листьев был своего рода фабрикой, полагаю, что точно они производили, я не мог сказать. В некоторых местах было очень жарко. Там были печи и дымоходы, которые выбрасывали дым. Они покрыли остальную часть городка сажей. Трубы были на всем протяжении дома, огромные металлические трубы, которые были протянуты по потолку, которые колоннами образовывали стены, иногда сотнями и больше.

Они были везде, эти трубы. Я сомневаюсь, что во всем доме была хоть одна комната без труб. Некоторые из этих труб были холодными наощупь, очень холодными, а некоторые – такими горячими, что можно обжечься.

Было много комнат, где мне быть не позволялось. «Ты не должен ходить туда, мальчик, ты слышишь? Это место не для тебя. Держись подальше от второго этажа, и от третьего».

«Откуда звучат колокола?», -я бы спросил. «Это не твое дело»,- они бы ответили. «Что означают все свисты, которые дуют день и ночь?» - интересовался я. «Это не должно тебя беспокоить», -отвечали они.

Итак, в целом, надо сказать, я знал очень мало о Доме Лавровых Листьев. Иногда я слышал Дом в его работе. Я мог слышать кричащих людей, крики которых звучали так, как если бы кто-то, находящийся не очень далеко, страдал. Это были детские голоса. Я поклялся бы в этом. Когда я слышал эти крики, то становился беспокойным. Тогда Ада Крукшенкс брала молоток и ударяла им по трубам, и крики стихали.

- Я слышал их, мисс Крукшенкс! Я слышал детей!

- Нет, не слышал.

- Я знаю, что слышал!

- Ничего ты не знаешь.

Да, это было достаточно верно.

Я знал, что меня зовут Джеймс Генри Хейворд, что я жил в Филчинге, пригороде Лондона, рядом с большой свалкой. Я знал, что родился здесь, в Филчинге. Это место у меня в крови. Но это было то, что мне сказала мисс Крукшенкс, а не то, что я иногда вспоминал. Она называла меня рожденным в канаве.

Я отчаянно пытался вспомнить свою семью, но не мог. Как выглядят мои мать и отец? Есть ли у меня братья или сестры? Почему меня держат здесь с ней, а не там с ними? Как я очутился в этом большом доме? Вообще, почему я жил на Фабрике?

- Могу я выйти отсюда? - я спрашивал ее, - Моя семья живет там? Я действительно не могу их вспомнить. Могу я пойти и увидеться с ними?

- Нет! Нет! - резко обрывала она, - Ты будешь грязным там. Ты потеряешься в Форличингеме. Это не безопасно, там ужасные люди, воры и убийцы. Отойди от окна! Сколько раз тебе говорить?

Тогда она внезапно менялась.

- Они еще у тебя? Покажи мне! Покажи!

Я и показывал ей монету.

Филчинг не был большим. Я видел его из окна, небольшое местечко, немного заброшенное здесь и там, разбитые окна, дыры в крышах, кое-как построенные покосившиеся дома.

Я видел свалочную стену, что защищала Филчинг от всех мусорных куч, а с другой стороны грязного города была еще одна стена. Стена, которая отделяла Филчинг от Лондона. Эта стена была выше свалочной стены, и построена позднее. На ее вершине были шипы, а за ней был Лондон, настоящий Лондон, так близко и так далеко, потому что в Лондон мы не имели права войти. Лондон был невероятным местом для нас, людей Филчинга. Но никакого нарушения границ.

Ниже моего окна, только вне зоны фабрики, была часть Филчинга, очень близкая к Дому Лавровых Листьев. Это было высокое белое здание, в которое входили и выходили люди. Я любил наблюдать за этим. Когда я выглядывал из окна и видел согбенный город, я знал, что любил его. Я знал, что стремился выйти в него , оказаться на тех извилистых темных улицах. Где-то там была моя семья.

У меня появились ужасные головные боли, и когда они начинались, когда моя бедная верхушка страдала от всех моих мыслей, мисс Крукшенкс приносила мне лекарство в столовой ложке. После его принятия чувствуешь такое тепло внутри, и головная боль проходит, и все вокруг довольно туманно, но в целом очень неплохо.

В целом, я бы сказал, для меня все всегда было туманно. Я знал так мало, но так много хранилось во мне, что я жил как в тумане. И на вершине этого, или в подтверждении этой реальности, была мисс Крукшенкс, носившая черную шляпу с вуалью, так что я не мог разглядеть ее лицо как следует. Оно было спрятано от меня. Я видел только намеки на него, тени под вуалью. Я никогда не видел его по-настоящему. И не мог сказать, как она действительно выглядела.

Но даже после принятия лекарства, я не переставал думать о своих родителях там, в Филчинге.

- Вы знаете, где мои родители? - я спрашивал ее.

- На карту поставлены более важные вопросы.

- Я хотел бы сходить к ним, если они там, за воротами.

- Нет, ты не можешь, мальчик. Ты не должен.

- Почему нет?

- Вопросы, вопросы! Больше никаких вопросов! Твои вопросы клюют меня как клювы, они царапают меня изнутри и приводят в ярость! Позволь мне сказать тебе то, что спасло бы тебя: это место очень опасное и шаткое, полное болезней и жестокости. Они больше не говорят Филчинг, все эти люди, теперь они зовут его Фулшем, потому что это вонючее болото, полное чумы.

Человек, которого они зовут Портной, скрывается там, в переулках, и убивает людей - и люди там стОят так мало, что никого это не волнует. Выйди, Джеймс Генри Хейворд, и ты не протянешь и минуты. Ты не сможешь быть в безопасности там, где сам воздух опасен. Стоит тебе выйти – и ты превратишься в прах! Выйди и умри!

- Но там есть люди. Я видел их на темных улицах.

- Крысы, а не люди, тараканы. Больные люди, умирающие люди.

Должно быть упоминание о людях-крысах подтолкнуло мою память, внезапно я кое-что вспомнил, чего не помнил раньше. Я вспомнил дом, комнату в доме с грязным полом. Там был шкаф с дверцей. Я помню, как открыл дверцу шкафа, внутри сидела маленькая девочка, она приложила палец к губам, чтобы я молчал. Я вспомнил это! Я хоть что-то вспомнил! Я не мог сказать, кем она была, во-первых, или как вообще я придумал такое. Но мне нравилось думать об этом.

Я продолжал пытаться нарисовать ее лицо в памяти, но каждый раз, когда я мысленно возвращался к этому, когда я снова открывал дверцу шкафа, девочки там уже не было, а на ее месте была крыса.

Ночью, после того, как я вспомнил девочку в шкафу, я слышал как мисс Крукшенкс ворчала на своей половине. Мне стало интересно, что же она так бешено бормочет.

Она всегда дважды подходила на цыпочках, чтобы посмотреть, сплю ли я, и убедиться, что полсоверена находятся под моей подушкой, и, я так думаю, она должна была удостовериться, что я окончательно заснул.

Но я не спал. Я тихо, очень тихо слез с кровати и так же бесшумно ступая по полу, заглянул в ее комнату. Она была там, сидела на краю кровати с зеркалом в руках, и я увидел поднятую вуаль. А затем я увидел ее лицо. О, ужас! Огромная трещина прямо по центру! Огромный нисходящий разрыв в середине! Будто она была из фарфора, а вовсе не человеком.

- Злой ребенок! - закричала она, обернувшись.

- Простите, мисс Крукшенкс, - я не хотел.

- Ужасный маленький вор!

- Оно болит, мисс Крукшенкс? Я имею в виду ваш порез? Я очень сожалею, я не знал, что вы больны. Простите, мисс.

- Я ненавижу тебя!

- Да, мисс Крукшенкс.

- Надеюсь, ты сгниешь!

- Да, мисс Крукшенкс.

- Прими свое лекарство. Сейчас же.

- Да, мисс Крукшенкс.

- Мы приклеены друг к другу, дитя.

- Да, мисс Крукшенкс.

- Иди в постель!

Вид ее раненого лица заставил меня чувствовать себя по-другому рядом с ней. Бедная мисс Крукшенкс, я решил думать о ней более доброжелательно. Крукшенкс была человеком, и к тому же женщиной, со всеми этими женскими штучками, со всеми мелочами, относящимися к женскому полу. Я не любил вспоминать.

Я предпочитал не принимать лекарство. Я не хотел быть таким затуманенным. Я начал притворяться, что принимаю лекарство, выплевывая его в карман, когда была такая возможность.

Вся эта плотная белизна уходила, и я вновь мог сконцентрироваться. Моя голова болела вечно, но я больше вспоминал. Я вспомнил девочку в шкафу, я увидел ее лучше.

Она пряталась там, это было ее секретное место. Там она держала свою тряпичную куклу.

Я начал задаваться вопросом, что если эта девочка была моей сестрой? Я начал верить, что так и было. И с этой уверенностью я вспомнил больше, чем шкаф. Я увидел целую комнату и людей в ней. Кашляющая старуха, молодые жещина и мужчина.

Так же там был и мальчик. Все заняты разными делами. Поначалу я не мог сказать, что это было.

Затем, принуждая себя, я начал видеть больше. Я мог выглягуть из-за их плеч. Они мастерили маленькие клетки. Клетки, клетки для чего? Я поднял глаза, там были клетки, бессчетное их количество, свисающие с потолка, в некоторых из них были птицы - потрепаные чайки и пыльные голуби.

А на полу были другие клетки, с затвором на пружине. И тогда узнал их! Я знал их! Ловушки! Крысоловки, они были крысоловками. Вот кем они были, эти люди, крысоловами. Они были чемпионами по ловле крыс. Как же забилось мое сердце. Да, да, я знал их. Я знал их и любил. Это была моя семья. Они были великими крысоловами Филчинга!

Здесь был мой отец, большой и сильный, с расцарапанными руками и лицом. Что за крысолов он был! Здесь моя мать, тоже сильно поцарапанная, ожесточенная и любящая. Да, я знаю тебя, мама. Мой брат, учащийся мастерить мышеловки. Моя сестра и ее тряпичная кукла, нет, не кукла, а тряпичная крыса в платье. Моя бабушка в углу, укрепляющая ловушки, и потерявшая два пальца во время охоты в молодости. Что за истории рассказывала она нам о дедушке и летающих крысах! И дедушка там был, согнувшийся, но усмехающийся. О, моя семья, моя семья. Как я любил быть там с ними всеми.

Я видел больше, я был среди них, я выходил на охоту вместе с отцом в его кожаных перчатках чтобы ставить ловушки. И там снаружи дома, одноэтажного и довольно хрупкого, была магазинная вывеска, весело раскачивающаяся на ветру, гласящая « Крысоловки Хейворда, полностью лицензированные по назначению господином Тункридом Айрмонгером». Да, дом, что за дом это был! И расклеенные на стенах афиши «Крысы на продажу» и «Мышеловки, липкая лента от мух, ловушки для чаек, мясо чаек, крысиные подставки, набивка чучел, мешки с перьями, шкуры». Что за дом это был, что за место! Дом Крыс, это было мое место и там были мои люди. Я должен был найти его.

Продолжение следует...

В 2015 году издательство Клуб семейного досуга выпустила на русском языке книгу "Заклятие дома с химерами" Эдварда Кэри.

Книга вызвала неоднозначное впечатление, но полюбилась поклонникам Геймана и любителям мрачных сказочек в стиле Бёртона.

Рецензий на эту книгу полно на просторах интернета: кто-то "прочел запоем" за 2 дня и остался в восторге, кто-то скривился в отвращении. Но в одном все мнения сходятся - книга очень странная.

Лично меня захватила эта мистическая история, полная неожиданных поворотов сюжета и ярких и странных персонажей, обитающих в Доме на свалке (в котором, кстати, хозяева не расстаются со своими "предметами рождения", слуги едят грязь, а по ночам на верхних этажах слышны шаги страуса, которого никто никогда не видел).

Отступая, скажу, что категорически не рекомендую это читать любителям серьезной литературы и реалистам.

Итак, я очень расстроилась, узнав, что официального перевода на русский язык двух следующих частей трилогии нет.

Поэтому здесь я бы хотела найти единомышленников, которые поделились бы своим или найденным неофициальным переводом.

А если такого нет, я буду понемногу выкладывать свой любительский перевод. Так что, если есть желающие, присоединяйтесь! Переведем эту историю до конца!

P.S.На Пикабу эта тема уже поднималась, но завеншилась лишь рецензиями :

https://pikabu.ru/story/zaklyatie_doma_s_khimerami_4794355