Серия «Второй астронавт умер шесть недель назад, но я...»

Как это сделал Бен, всего в десять лет, играя с отцовским телескопом на заднем дворе.

Огонек в темноте. Огонек, который сигнализировал нескольким приборам, настроенным Беном для записи каждой вспышки излучения. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Свет.

Тук. Тук. Тук.

Из двоичного в шестнадцатеричный и далее… Боже, там что-то еще. Что-то говорило с ним.

Что-то там, в космосе, говорило с ним.

Я не знаю, что напугало меня больше. Стуки ожившего Бена, который колотил по станции, неотвратимая угроза, подобравшаяся к самому порогу, или мысль о том, что нечто в пустоте нашептывало человеку неизвестные секреты на протяжении последних двух десятилетий. Эта идея, порой, захлестывала меня целиком, стоило задуматься о ней дольше, чем на несколько мгновений. Я так и не понял, о чем шла речь в сообщениях, но, тем не менее, был потрясен. Не только благодаря маленькому дневнику Бена, который содержал сотни, тысячи рукописных записей. Но и благодаря прямой трансляции, которую он успел настроить на своем компьютере и преобразовать код в звук. Он бился, словно ушной червь на стероидах, был похож на белый шум под кислотой, этот поток чуждых идей, от которых я терялся и пускал слюни, если засиживался у динамика слишком долго. Короче говоря, у меня был доступ к сигналу не более нескольких дней, но к концу я почувствовал, что мозги вот-вот вытекут из ушей. Но Бен… Бена пичкали этим с детства. А мы, идиоты, потратили годы на прослушивание космоса, запись случайных сигналов и ожидание – на исследование того, чего никто из нас по-настоящему не надеялся понять. Логично было предположить, что сигнал стал причиной его смерти. И, что еще хуже, того, что случилось после. А был ли он причиной его полета в космос?

Был ли Бен, которого я знал, просто иллюзией, маской?

Звук… свет, исходящий оттуда. Это казалось неправильным. Не мягкое затишье, не завывание сирены… сигнал был мрачным и всепоглощающим. Почему Бен поддался ему? Почему делал все, что от него требовали? Много ли он прожил ради себя, своих нужд и желаний?

В одном я точно уверился, проводя дни напролет под аккомпанемент яростных воплей Бена снаружи станции, независимо от того, ЧТО с ним говорило…

Оно было враждебным, и я не мог позволить этому попасть на Землю.

***

– Рейнольдс, мне велели подобрать тебя несколько нестандартным способом.

Я усмехнулся, застегивая скафандр. Это еще мягко сказано.

– И что они сказали? – Я надел шлем и инициировал открытие двери.

– Есть опасения по поводу заражения, – ответил пилот. – Не знаю, что под этим подразумевается. Не уточнили, их беспокоит биологическое или химическое заражение. На мой взгляд, все звучит одинаково странно. Но мы должны забрать тебя во время выхода в открытый космос. Это правда?

– Да.

– Ага. Ты согласен? Мне сказали, что мы можем подойти на расстояние около 200 метров, но остальное тебе придется покрыть за счет двигателей костюма. Это нечто. Переход от станции к шаттлу… Такого раньше никто не делал.

– Я прекрасно осознаю риск. Просто смотрите в оба.

На этот раз настала его очередь усмехаться.

– На что тут смотреть? – весело воскликнул пилот.

– Увидишь – поймешь.

***

Я проделал весь путь спиной к шаттлу, дрейфуя к нему медленно, но с постоянной скоростью. Неустанно обшаривая глазами космос в поисках любых признаков присутствия Бена. Время от времени я замечал вспышку чего-то красного, намек на движение, скрытое за панелями и антеннами станции, четкий знак, что он все еще снаружи, прячется где-то поблизости. Пока Бен оставался там, я знал, что со мной все будет в порядке. Но все это время продолжал ждать, что вот-вот он объявится, что напряжение перерастет в опасность для жизни, которая, и я это прекрасно знал, поджидала меня. Но время шло и я приблизился к шаттлу без происшествий. Пилот сообщил, что я нахожусь в нескольких метрах от него и пора разворачиваться, что я и сделал, плавно двигаясь по кругу, как ныряльщик, возвращающийся на поверхность.

Я стоял спиной к станции не более нескольких секунд...

– Хм. Странно.

Слова пилота звучали беззаботно, но то, что бросилось ко мне совершенно к этому не располагало. Бен, незаинтересованный в моем спокойном отбытии на Землю, несся ко мне от станции на всех парах. И, не имея возможности затормозить, врезался в меня на полной скорости, впечатал меня в дверь шлюза, закрутил, и мы оба, улетели прочь кувыркаясь в невесомости, еще до того, как команда осознала, что меня атаковало.

На этот раз он напал спереди. Карабкался по моему костюму, словно монструозное насекомое, а у меня перед глазами вращалась бесконечная пустота. Звезды слились в белые линии, шаттл проносился на краю зрения то тут, то там, совершенно произвольно. Тошнотворно и страшно – вот как это было, и я молил Бога о том, чтобы суметь выровняться до того, как все полетит к черту, но даже это было ничто в сравнении с монстром, цепляющимся за скафандр. В какой-то момент он подполз так, что я смог его хорошенько разглядеть, впервые за несколько дней. Очень близко. Почти интимно. Даже сквозь стекло шлема, разделявшее нас, я видел  такие резкие и поразительные детали, что на мгновение застыл в ужасе, лишь смутно осознавая, что пилот в панике вопит:

– Господи Иисусе, что это, черт возьми, за тварь? Рейнольдс, бери контроль! Еще немного, и мы не сможем помочь. И что бы ты ни делал, заруби себе на носу: эта мерзость не поднимется на борт моего шаттла!

Я хотел ответить, но был занят тем, что пытался отбиться от Бена, который теперь представлял собой россыпь зазубренных красных кристаллов разного размера. Некоторые из них были размером с кухонный нож, другие – со швейную иглу. Худший кошмар скафандра. Прокол не привел бы к немедленной декомпрессии, о которой вы, вероятно, подумали. Нет, у меня осталось бы несколько минут, прежде чем воздух, заполняющий костюм, рассеялся бы, а вот уже после этого легкие мои отказали бы, кровь закипела, а вода в глазах, носу, ушах и других мягких тканях начала испаряться и рваться наружу. Что-то вроде обморожения на быстрой перемотке. Но проколы были не единственной моей проблемой. Я знал, что должен помешать Бену схватиться за шлем. Не знаю, имело ли то, что оживило его, доступ ко всем его воспоминаниям, но Бен точно знал, как снять шлем снаружи, так что все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы держать его мерзкие пальцы подальше от моей шеи. Прокол оставил бы мне достаточно времени, чтобы залететь в шаттл, но без шлема я был бы обречен на очень мучительную смерть.

Поэтому я сопротивлялся, как мог, зная, что все зависит от того, сумею ли я его отпихнуть. Но Бен и вел себя, словно верткое насекомое, и постоянно ускользал из-под моей руки, стоило только приготовиться его как следует толкунть. Его пальцы с желтыми ногтями легко находили зацепки на костюме, а я будто пытался сделать хирургический шов на виноградине в кухонных рукавицах… Надежды отделаться от него обычным способом не осталось, но у меня было кое-что еще. Инерция. Все это время мы бешено вращались, и эта сила была едва ли не единственным, что пыталось разъединить сцепившиеся тела. До сих пор я боролся с этим, но зачем? В последний момент, осознав, что у меня остался один выход, я наполовину включил двигатели и решил усилить почти неконтролируемое вращение.

Неконтролируемое вращение – кошмарный сценарий, которого боится любой астронавт. Люди имеют неправильную форму, и как только вы начинаете вращаться более чем по одной оси, применение большего усилия, скорее всего, только усугубит ситуацию. Исправление требует огромного опыта и проницательности, и даже в этом случае нет гарантии, что будет возможность это остановить. Более вероятно, что к тому времени, когда вы поймете, что нужно делать, сознание угаснет быстрее, чем получится что-либо предпринять. А дальше только смерть.

И это был мой единственный шанс.

Я ускорил вращение и продолжал ускоряться, удерживая кнопку, пока центробежная сила не потянула Бена все дальше и дальше к верхней части костюма. Вот куда привела нас инерция. Два почти симметричных объекта, готовых в любой момент разлететься в противоположных направлениях. Бен держался дольше, чем я. В какой-то момент мои конечности ослабли, в глазах потемнело, и я бессильно опустил руки, больше не в силах бороться с монстром. Но к тому времени Бен тратил все силы на то, чтобы просто удержаться, и больше не мог нападать или возиться с моим шлемом. В конце концов, даже ему пришлось уступить, потому что крутились мы все быстрее и быстрее, будто все американские горки, на которых я был, слились в одну и помножились на миллион…

Последнее, что я запомнил перед тем, как потерял сознание, – чудовищное лицо Бена, улетающее в пустоту.

***

Надо мной столпились несколько человек.

– Господи Иисусе, счастливый ты сукин сын.

Я застонал и вытаращил глаза в сторону говорившего. Голос был похож на голос пилота. Приятно было видеть его лицо.

– Не ощущаю себя счастливчиком, – выдохнул я.

– Тебя развернуло прямо к нам. Мы уже были в скафандрах, готовились выйти. Все оказалось рассчитано, до секунды. Твой скафандр весь в дырах, буквально сантиметр отклонения, и мы не смогли бы поймать тебя… Как бы то ни было, приятель, ты возвращаешься домой. Медицинское обследование не выявило никаких серьезных проблем. Я думаю, с тобой все будет в порядке.

– Где оно… где Бен?

Люди вокруг меня удивленно переглянулись… а потом до кого-то дошло.

– Бенджамин Уотли? Другой астронавт? Это то, что… кто на тебя напал?

Я кивнул.

– Ну, он улетел, – ответил пилот. – Если это действительно был твой коллега, то мы… что ж, нам очень жаль. У меня такое чувство, что мы пропустили какую-то историю.

– Спросите меня об этом, когда приду в себя, – кашлянул я.

– Что бы с ним ни случилось, в ближайшие часы он войдет в атмосферу Земли.

– И что тогда?

Пилот на секунду задумался.

– Что будет с телом человека при входе в атмосферу? Он сгорит.

Самосожжение.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

К этому моменту я не находил себе места. Был встревожен… или скорее напуган. Космос – это сплошные крайности. Жара и холод. Свет и тьма. Тени здесь огромные и странные. Ты входишь в тень Земли и выходишь из нее, кто-то водит рукой перед проектором. А те тени, что отбрасываешь ты сам и окружение особенно черны. Станция с ее бесчисленными трубами и кабелями была прорезана глубокими тенями. Длинными, искореженными, непонятно чем отбрасываемыми. Я то и дело вглядывался в этот хаос света и тени и задавался вопросом, есть ли там вообще что-нибудь, или станция просто разрублена пополам какой-то странной космической силой. Как будто я мог каким-то образом провалиться во тьму. Исчезнуть навсегда.

***

В обычной ситуации я бы счел это прекрасным. В прошлом выходы в открытый космос были для меня почти религиозным опытом. В этот раз ощущение значимости происходящего снова пришло, но совсем по иным причинам. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Пытался не обращать внимания, но становилось все труднее и труднее. Я постоянно оглядывался через плечо. Не мог перестать думать о каждом малейшем толчке и вибрации, которые ощущал на корпусе станции. К тому времени, как добрался до места, где привязал тело Бена, я уже балансировал на грани панической атаки. Вся эта часть станции была сейчас погружена в темноту. В такую непроглядную, будто отказало зрение. Только голос из штаба дал мне понять, что Бен лежит всего в нескольких футах от меня. Под их руководством я нашел тело, и когда свет моего скафандра упал на мешок, на металлизированной ткани блеснули иголочки инея. Внутри покоилось тело Бена. Застывшее. Твердое, как камень. Я слегка толкнул его, но безрезультатно. Ремни, удерживающие тело, тоже были на месте, крепкие, как всегда.

– Что еще могло быть причиной этого звука?

– Есть только один вариант. – Безымянный голос на другом конце провода звучал сдержанно, но это стало нормой с тех пор, как умер Бен. Штаб-квартира всегда что-то скрывает..

– Что?

– Мы можем со стопроцентной уверенностью сказать, как трупы реагируют на изменение температуры в вакууме. Очевидно, что части тела будут замерзать, сосуды расширяться. И другие жидкости. В данный момент мешок покоится на металлическом корпусе, и одна из теорий состоит в том, что кровь может замерзать и сублимироваться, поскольку температура поверхности под ней меняется в зависимости от положения солнца.

Я сморщился, глядя на мешок.

– Сколько именно… крови?

– Мы не можем с уверенностью сказать, сколько могло остаться в теле на данный момент. Только то, что мешок предназначен для хранения этого вещества до возвращения. С помощью приборов на станции мы можем подтвердить, что температура панели, на которой вы стоите, значительно ниже точки замерзания. Все должно быть в... приемлемом состоянии, если можно так выразиться. Жидкость затвердела, скорей всего в один большой комок. – Немного погодя голос добавил: – Это была ваша инициатива. Теперь, когда вы здесь, было бы пустой тратой ресурсов не провести дальнейшее расследование. Загляните внутрь.

Конечно это была моя инициатива. Но почему? Чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство? Нет. Чтобы справиться с безумными мыслями, которые не давали уснуть, наполняя кошмарами то немногое, что было мне доступно во сне. Теперь, стоя на пороге “открытия”, я почувствовал такой страх, что просто поднять руку стоило огромных усилий. И все же у меня не было выбора. Я должен был довести дело до конца.

Сумка открывалась с помощью специально разработанной застежки-молнии. Звука не могло быть, но я услышал, как расходятся инновационные зубцы. Глупо, но, откинув клапан, я могу поклясться, что почувствовал тошнотворное зловоние. Это длилось не более нескольких секунд, но ощущение было таким ярким, что пришлось отвернуться, сощурив глаза, внезапно наполнившиеся слезами. Это все самовнушение. Ничего больше. Здесь нет ни воздуха, ни звуков. Ни запаха.  Я сделал несколько глубоких вдохов, надеясь, что происходящее не выбьет меня из колеи окончательно, и заглянул внутрь мешка.

Множество людей, наблюдавших за видеотрансляцией, наверняка ахнули: из моего горла внезапно вырвалось нечто среднее между стоном и писком. Я ожидал чего-то подобного… Боже, в худшем случае ожидал чего-то омерзительного. Синей кожи. Сосулек на ресницах, будто тело лежало в Арктике. Но Бен… Бен преобразился. Огромные зазубренные осколки замерзшей крови торчали из его глаз, ушей и рта, его челюсть вывернулась под неестественным углом, уступив место кровавой сосульке, размером с мое предплечье. Его шея была сломана, тело изодрано в клочья настолько, что куски плоти свисали лентами… А руки царапали лицо уродливыми желтыми ногтями. Они даже оставили бороздки на коже

– Что это, черт возьми, такое?! – Я ни к кому конкретно не обращался, как и люди в штабе: они переговаривались между собой.

– Неисправность в сумке...

– Влияние давления...

– Изменение температуры...

– Нет, нет, это ненормально.! Давайте не будем притворяться, что это нормально!

– Парни! – гомон на том конце разом оборвался, сменившись тишиной. – Что у него с руками?

– Э-э, мышечные спазмы, возможно, вызванные… ну, чем-то, что вызвало необычную реакцию в его кровеносной системе. Может быть, из-за этого его руки прижались к лицу?

– У него царапины на щеках, – ответил я. – А под ногтями кожа. Мы уверены, что он был мертв, когда я выволок его сюда?

Дюжина настойчивых, встревоженных голосов – все отчаянно пытались избежать даже малейшего намека на ответственность – твердили мне, что иной вариант был невозможен. Но, глядя на измученное лицо Бена, я не мог избавиться от сомнений. Я как раз собирался спросить, что делать дальше, когда над станцией взошло солнце. В отличие от Земли, рассвет не подкрадывался, словно сонный кот. Утро наступило внезапно, будто кто-то щелкнул выключателем.  К счастью, скафандр среагировал прежде, чем свет успел ослепить меня, но температура начала быстро подниматься. И что-то под кожей Бена начало подниматься навстречу теплу.

– Это определенно ненормально.

– На данный момент мы не можем предложить более подробной информации о ситуации. Отснятый материал просматривает группа экспертов. – Голос из штаб-квартиры звучал торопливо и как-то механически, будто человек на том конце провода пытался подавить панику. – В настоящее время отдан приказ взять образцы, запечатать мешок и вернуть его на станцию.

– Вы уверены, что мне следует занести это внутрь?

Раздалось какое-то бормотание, затем ответил тот же оператор.

– Забудьте об образцах. Закройте мешок. Возвращайтесь на станцию.

– С удовольствием.

Я тут же застегнул молнию.

Мне не терпелось уйти, я проделал обратный путь быстрее, чем следовало. Ощущение постороннего взгляда охватило теперь все мое тело. Я потерял концентрацию. Несколько раз ударился о борт станции, будто внезапно забыл как управлять костюмом. Я просто не мог отделаться от мысли, что, куда бы я ни посмотрел, кто-то или что-то тут же исчезало с линии зрения. Полная ерунда, конечно. Что может выжить в космосе? Но от этих мыслей легче не становилось. Я не мог не думать о чем-то, что крадется в тени. Стучит по корпусу. Крадется за мной на пути к шлюзу. Добравшись, наконец, до шлюза я почти не владел собой. Если что-то и должно было случиться, то это случилось бы сейчас, когда я стоял спиной к бесконечности. Я никогда не чувствовал себя таким уязвимым.

– О, Рейнольдс…

Этот звук заставил меня подпрыгнуть. Я так сосредоточился на окружении, что напрочь забыл о наблюдателях из комнаты, полной людей, за тысячи миль отсюда.

– Что?

– Рейнольдс, мы, э-э-э... мы видим кое-что… мы не уверены. Мне передали, что тебе следует повременить с возвращением.

Что-то в голосе на другом конце провода заставило мой желудок сжаться. Он звучал не просто озадаченно – а одного этого хватило бы человеку, висящему в гребаном космосе, цепляясь за стенку космической станции, поверьте. Но нет, в голосе было что-то еще.

Страх.

– Мы... регистрируем аномальную активность. Никто здесь, внизу, не знает, что делать дальше. В настоящее время мы запрашиваем информацию у вышестоящих органов. Это беспрецедентно.

– Что происходит?

– Ну... тут сигналы от некоторых биомониторов. От биомониторов Бена.

Последнее слово разнесло остатки моего спокойствия, как удар грузовика.

– Что?

– И еще камеры… сначала мы подумали, что они неисправны. Мешок Бена, он был пуст, а потом… Рейнольдс, мы… мы кое-что заметили.

– Парни. Что происходит?

– Мне запретили говорить больше. Просто… просто подожди.

Я судорожно сжал поручень, сердце бешено колотилось. Дверь шлюза открылась, и я уже готов был наплевать на любые приказы… но человек из штаба завопил мне в ухо, как корабельная сирена:

– Не входи! Рейнольдс. Не делай этого. Не входи в шлюз! Ты не можешь впустить то, что мы сейчас наблюдаем на камерах!

– Если здесь что-то есть, я должен убраться прежде, чем оно доберется до меня!!

Тук-тук-тук.

Я замер, пытаясь осмыслить происходящее.

Я слышал стук. Слышал стук в космическом вакууме. Я посмотрел на свои руки, ноги. Этого не могло быть. Только если…

Тук. Тук-тук-тук. Тук-тук.

Не поворачивая головы, я перевел взгляд на самый край поля зрения и увидел, как желтый ноготь осторожно постучал по стеклу шлема.

Дрожащий голос из штаб-квартиры прошептал мне в ухо:

– Он на твоем костюме.

Ужас, пронзивший меня, был подобен электрическому разряду. Белый огонь пробежал по венам. Даже не задумываясь, я отреагировал так, словно вдруг обнаружил, что у меня за спиной привязана граната. Только инстинкт. Никакой рациональности. Я закричал и судорожно забился, пытаясь сбросить Бена со спины, но все, чего добился – громкого писка сирены: я повредил костюм.

– Снимите это! – завопил я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Снимите это с меня!

Продолжая отчаянно дергаться в пустоте космоса, я, наконец, почувствовал, как что-то соскальзывает по внешней стороне громоздкого костюма. Это немного привело меня в чувство и натолкнуло на самую рациональную за последние полчаса мысль: реактивный двигатель. Я нащупал руками нужную кнопку и влетел в открытую барокамеру, в последний момент повернувшись так, что задняя часть скафандра проскрежетала по раме толстой двери. Оставалось только надеяться, что удар уничтожил нечто, повисшее у меня на спине, но подняв глаза я увидел Бена снаружи. Парил в пустоте и пялился на меня с полным ртом замерзшей крови.

Медленно, со зловещей уверенностью хищника, он готовился войти на станцию.

– Рейнольдс, отойди от двери! Мы инициируем аварийное отключение.

Бен успел запустить внутрь руку, но шлюз захлопнулся, отрубив ее начисто.

Даже в космосе, даже за толстыми стенами станции, я услышал его крик.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Штаб-квартира прислала мне редко используемый и редко обсуждаемый документ, в котором описывался протокол действий. Тела представляют особую угрозу в условиях микрогравитации. Порядок нарушается. Твердое вещество превращается в жидкость. Жидкость – в газ. Первое, что мне нужно было сделать, это поместить тело Бена туда, где очень холодно и нет кислорода. Где он не представлял бы опасности ни для себя, ни для меня. В место изолированное, но из которого легко было бы его извлечь. Вывод был очевиден. Я знал, что они предложат, еще до того, как добрался до этой части буклета. Все произошло так быстро… Бен был еще теплым, когда я укладывал его в специальную сумку, рассчитанную на то, чтобы выдерживать космический вакуум. Я все ждал, что он запротестует, складывая в сумку непослушные конечности и выгибая опухшие суставы. И так шаг за шагом. Одна молния за другой. Мне пришлось не раз напоминать себе, что он уже не пожалуется на неосторожность. Момент казался почти интимным, хотя, конечно им не был. Для близости нужны двое людей. К тому моменту Бен был просто мясом.

Выход в открытый космос сам по себе был чем-то особенным. Мешок, в который было упаковано тело Бена, раздулся в вакууме, и я инстинктивно почувствовал желание исправить то, что натворил. Он же прямо там, но – человек! А человек и космос не должны так тесно соприкасаться… Притрагиваясь к пакету, я все еще чувствовал его под тонким, как бумага, материалом. Сгиб локтя. Кончик носа. К тому времени, когда я добрался до места назначения, его тело уже казалось хрупким. Прикрепить его к станции было технически просто. Оставить висеть там –  почти физически невозможно.

После такого не возвращаются. День спустя я начал собирать его вещи. Это был какой-то катарсис, успокоивший меня. Я рассортировал его вещи с некоторой отстраненностью. Большинство оказались общими, неинтересными. Фотографии, на которых он со своей собакой. Экземпляр книги Майкла Ши. Сертификат с отличием от НАСА, который он получил всего в десять лет. Во время нашей первой встречи он рассказал мне, что открыл комету. Через телескоп на заднем дворе… НАСА разрешило ему дать ей название и все такое. Именно так он понял, что хочет стать астронавтом. Описал это как призвание. Бен был таким. Настоящий бойскаут. В жизни у него не было никаких недостатков.

Можно подумать, что, учитывая наше прошлое, мы должны были быть друзьями. Двое мужчин отобранных на основе подробного психологического анализа. Вместе мы смоделировали несколько миссий на Марс. Две на земле. Одну в космосе. Все они были строго засекречены. Следующей по плану была официальная экспедиция на Марс, после чего весь проект сделали бы достоянием общественности. Но если хочешь, чтобы два человека работали вместе, только вдвоем, в изоляции, почти целый год, главное – не найти двух парней, которые стали бы лучшими друзьями. Главное – найти людей, которые не будут раздражать друг друга. Ни ненависть, ни любовь. Найти двоих, каждый из которых может жить сам по себе, но не возражает против общества второго. За время, проведенное вместе, мы с Беном успели познакомиться, но особо не сблизились. Не стали названными братьями, лучшими друзьями, ничего такого. Мы так хорошо работали именно потому, что в нашей дружбе не было ничего сложного. Никаких ставок. Не из-за чего было спорить. Для меня Бен был хорошим парнем, но и только. Я полагал, что он был простым человеком. Никаких темных секретов. Никаких серьезных проблем, о которых стоило бы говорить.

Дневник изменил мое мнение.

Он был приклеен скотчем к внутренней панели компьютера на рабочем месте Бена. Он хотел спрятать его среди своих вещей, буквально на виду, в месте, откуда легко было бы достать тетрадь. Потрепанные листы и пожелтевшие страницы делали дневник похожим на какой-то древний артефакт. Последнее, что я ожидал найти на космической станции. Из-за кожанной обложки я чуть было не принял его за какую-то личную библию, что-то вроде потрепанного фолианта, прямиком из рук ошалевшего проповедника, выкрикивающего проклятия в адрес дьявола, но внутри все было написано от руки и совершенно не напоминало священное писание.

Каракули. Формы. Фразы повторялись и разбивались на части. Некоторые из них были записаны даже в двоичном коде. Это было похоже на разгул фантазии ребенка или бред сумасшедшего. Я подумал, что он, возможно, делал упражнения на осознанность: бессмысленные каракули, помогали Бену собраться с мыслями в стрессовые моменты. Но это не объясняло, почему он прятал дневник и почему цифры и рисунки казались странно упорядоченными. Я не знаю, как это точно описать. Единственное, что я понимал: эта книжонка была крайне важна для него. Каждый грамм веса в челноке учитывается. Если ты что-то берешь с собой, это не будет каким-то случайным хламом, подхваченным с полки в последнюю минуту. Бену пришлось бы опустошить дневник. Я предполагаю, не без оснований, что он держал содержание в секрете. Один взгляд на эти каракули, и НАСА отправило бы его на психологическую экспертизу еще до конца дня. Но размер и вес тетради нужно было как-то зарегистрировать и учесть. Она не могла попасть на сюда случайно, вот, что я хочу сказать. Я изучал дневник больше часа, пытаясь понять, что это. Перелистывал страницу за страницей, вглядывался в ряды цифр, странные фракталы, что-то похожее на нечто среднее между глазом и рисунком атома из учебника. Учитывая то, как развивались его писательские и художественные способности на протяжении всей книги, я начал подозревать, что он с детства что-то постоянно дописывал, что только прибавляло ситуации загадочности.

Я думал, что никогда не проникну в суть книги, пока, прочитав примерно три четверти, не наткнулся на еще одну страницу, заполненную бесконечными рядами цифр. Только на этот раз одна из строк была подчеркнута, а рядом неровно и сердито нацарапано одно-единственное слово. Единственный кусочек английского или любого другого человеческого языка на всех этих страницах. Единственное, что написано так, что может иметь смысл для живого человека. Само это слово заставило меня замереть на месте. У меня кровь застыла в жилах.

170318042636 Аневризма.

Подозрение, которое посетило меня, было сродни безумию. Борясь с настойчивым  желанием проверить данные с биомонитора Бена, я называл себя сумасшедшим за то, что просто допустил эту мысль… Но полдюжины разных компьютеров подтверждали все. Точное время смерти Бена – 17 марта 2018 года, 04:26 часов и 36 секунды.

Думаю, после этого я не шевелился добрых пятнадцать минут. Просто смотрел на данные, пока мозг пытался переварить гигантское, невозможное осознание.

Бен знал, когда умрет.

Конечно, я пытался найти этому рациональное объяснение. Любой бы так поступил. Я придумал полдюжины причин, по которым он мог бы написать то, что написал. Ни одна из них не была утешительной, хотя, по крайней мере, вписывалась в более рациональное мировоззрение. Возьмем, к примеру, идею о том, что Бен покончил с собой именно в этот момент, чтобы исполнить какое-то пророчество, которое записал за несколько дней или даже часов до того. Было ли это хорошо? Что это значило для меня? Не обращайте внимания на проблемы логистики (например какой яд можно было использовать здесь, на станции?). Давайте просто предположим, что он так и сделал. Остается вопрос, почему? И я не смог найти подходящего ответа. Конечно, я тщательно прошелся по этой дневнику в поисках еще каких-нибудь подсказок. Лучше бы я этого не делал. В конце концов я нашел еще одно слово, на этот раз ближе к самому концу. Еще одна дата и временная метка, до которых оставалось шесть недель, и еще одно слово, с болью накорябанное на бумаге неуклюжей рукой.

Самосожжение.

***

– В разрешении отказано.

Я прикусываю губу и глубоко вздыхаю. Потом попробую снова.

– А как же целостность станции?

– Никаких признаков каких-либо неполадок, согласно внешним камерам не установлено.

– Я слышу, как что-то стучит по корпусу.

– На камерах ничего не видно.

– Вот почему мне нужно пойти и посмотреть.

С компьютером трудно спорить. Его не поразишь убийственным взглядом. Штаб-квартира могла бы легко организовать видеосвязь., но они выбрали дистанцироваться. Чтобы было проще сказать "нет".

– Одиночный выход в открытый космос невероятно опасен. – Ответ приходит почти мгновенно. – Микрофоны в корпусе станции не сообщают ни о чем, вызывающем беспокойство. Обычный космический мусор. Ничего, что подтверждало бы сообщения о стуке извне. В разрешении на выход в открытый космос отказано.

Я больше ничего не отвечаю, закрываю окно диалога и задаюсь вопросом, до конца ли они честны. Стук, доносившийся и затихавший в течение последних нескольких дней, был безошибочно различим даже среди всех этих жужжащих машин и моторов. На космических станциях шумно. Нам даже выдали затычки для ушей, чтобы справиться с этим. Но что бы ни стучало снаружи, оно почему-то звучало громче. Или, возможно, учитывая обстоятельства, я просто чувствителен к мысли о чем-то, о чем угодно, бьющемся там в черноте космоса. Нельзя отрицать, что стук раздражает меня. Один из тех звуков, которые невозможно игнорировать, как, например, звук капающей воды в ванне в 3 часа ночи.

Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук.

Никакого ритма на первый взгляд, но в этом, как будто, что-то есть. Скрытое. Зашифрованное. Какой-то смысл или причина. Закономерность, которую мозг фиксирует и от которой не может избавиться.

Как могли микрофоны это пропустить?

***

Спать становится все труднее. Временами мне кажется, что станция вся станция сдает. Материалы здесь то замерзают в лед, то нагреваются до адского жара – нет атмосферы, нет теплопроводности. Под солнечными лучами все нагревается, а с ними уходит и тепло. Обычное дело для всего, что находится в космосе. Но это не мешает мне задуматься о том, что станция – всего лишь куча металла, хрупкая куча металла, а не неприступная крепость. Она может развалиться. Сломаться. Треснуть. Согнуться и растянуться. Это как смотреть на крыло самолета во время турбулентности – напоминает, что ты лишь мартышка внутри модной игрушки.  Могла сломаться и порвать. Сгибаться и растягиваться.

А что, если что-то оторвется? Что-то. О, ха-ха! Я строго придерживался этого мнения поначалу, спрашивая себя, что будет, если какая-нибудь антенна, ремешок или кусочек металла отвалится и начнет биться о корпус? Будет плохо. Но, конечно, на самом деле я думаю о другом. Хотя в штаб-квартиру писал именно об этом. Снова и снова. Но на самом деле у меня в голове блуждает мысль, что, возможно, Бен каким-то образом вырвался на свободу. И, конечно, это не так уж глупо, не так ли? Специально сконструированный мешок, в котором он находится, – тот, что отводит все газы, образующиеся при разложении, сохраняя при этом целостность тела, – совершенно новый. Знаете, сколько раз его проверяли? Ни одного. Ни разу. Бен был первым. Так что, конечно, молния может расшататься. То, что это технология космического века, не означает, что она сложная. А Бен привязан снаружи, как рождественская елка к семейному седану.

Может быть один из ремней порвался, и теперь он то и дело ударяется о борт. Забудем, что снаружи нет ничего, что могло бы спровоцировать это. Нет воздуха. Ни ветерка. Если бы он высвободился из мешка, то просто уплыл бы немного дальше. Но что-то издает этот звук, и я почти постоянно думаю, что это он.

Единственная проблема в том, что у меня есть камеры. Много. И все они, каждый раз, показывают одно и то же. Мешок, почти не изменившийся с тех пор, как я в последний раз видел его лично, крепко привязан к корпусу станции. Это должно меня успокоить. Должно, но не успокаивает. Что-то там снаружи, постукивает по корпусу. А потом пропадает. А потом снова… Никакой закономерности. Никаких причин. Никакой корреляции. Стук приходит и уходит, по-видимому, выбирая время так, что доставить побольше беспокойства.

Заснуть трудно по многим причинам. Достаточно сильный стук – да. Но не только. В последнее время мои ночные кошмары нашли новый сценарий. Чернота. Холод. И я заключен в удушающую пленку. Снова пронизывающий холод. Непрекращающаяся агония, яростная борьба за освобождение – вот что скрывает черная пустота кошмара. Как и все очень страшные сны, эти окрашивают мои мысли на весь остаток дня, и с каждым разом мне становится все труднее избавиться от этого ощущения. Я старался терпеть. Есть слона по частям. Взять мое душевное смятение, положить его в коробку, написать на крышке “расстроен" и сидеть, раскачиваясь взад-вперед в ожидании спасения. И это лишь один из вариантов. Хороший. Но одно маленькое слово останавливает меня на пути к тому, чтобы затаиться, сдаться и игнорировать собственное безумие.

Самосожжение.

***

Из штаб-квартиры пришло сообщение с датой отправки шаттла. Я довольно долго размышлял, не было ли это просто каким-то большим экспериментом. Все эти совпадения. Масштаб. Они отправили сообщение с тремя восклицательными знаками в теме письма. Как будто офицеру связи на другой стороне не терпелось сообщить хорошие новости. В кои-то веки они проявили профессионализм. В конце концов, организовали шаттл, чтобы забрать меня после того, как высадили нескольких ребят на МКС. Мне повезло, что это произошло так скоро. Гений логистики позволил нам с Беном вернуться обратно, не привлекая особого внимания. Они сказали, что я должен быть им очень благодарен.

Но я просто ошеломлен. Дата четко совпадает с той второй из дневника Бена. Учитывая время в пути, я войду в атмосферу Земли точно в то время, когда наступит предсказанный момент. Я готов к тому, что случится ошибка, грелка окажется не на месте, двигатель сработает не вовремя... Что-нибудь, что угодно, пойдет не так, и я брошусь навстречу смерти в горящей металлической трубе…

Готовый к самосожжению.

Если это не Бен там выстукивает, я хочу это знать. Мне нужно знать. Я рациональный человек. Скептик. Я не верю, что природа может породить человека, способного предсказать свою смерть с точностью до секунды. Я также не верю, что этот человек вообще может предсказать мое поведение. Но я всего лишь животное. Я сделан из мяса. Уязвимый. Оголенный нерв в мире острых скал. И я не люблю рисковать. Это слово. Самосожжение. Оно неслучайно. Это не случайность. На орбите, наверху, в пустоте, заполненной чистым кислородом, пожар был постоянной угрозой. Цифры Бена не выходят у меня из головы. Я должен убедиться, что все в порядке. Убедиться, что нет ошибок и проблем. Если я отказываюсь принимать его это предсказание, кто знает, быть может удасться воспрять духом? Что мог сделать Бен, столкнувшись с аневризмой? Ничего! Кроме как сдаться. Пожар. Несчастный случай. Такого рода вещей можно избежать. Главное, чтобы все было в рабочем состоянии. Главное, чтобы все было там, где должно быть.

Что они знают в штаб-квартире? У них лишь камеры и удаленные операторы. Этого недостаточно. В этой консервной банке нет никого, кроме меня. Зачем вообще отправлять людей в космос, если не доверяешь их инстинктам и суждениям?

Мне нужно узнать, что издает этот звук.

Я должен туда выйти.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.