Серия «История by Бугаёв»

Мир, который мы потеряли

Представьте себе карту мира 1740-х годов. В Париже салоны озарены светом Просвещения, Вольтер пишет свои трактаты, а по всей Европе прокатывается научная революция. В Санкт-Петербурге, возведенном по воле Петра I, правит императрица Елизавета, а молодой Ломоносов основывает Московский университет. Мир стремительно движется к Новому времени. В то самое время, когда Бенджамин Франклин экспериментирует с электричеством, а в Англии вовсю дымят первые фабрики промышленной революции, в самом сердце Евразии, в бескрайних степях и горных долинах между Алтаем и Тянь-Шанем, существует иная, почти забытая античная мощь — могущественная кочевая империя, живущая по законам Чингисхана. Это — Джунгарское ханство. Прямой наследник империй гуннов, тюрок и монголов, последняя великая держава кочевников, чья история стала лебединой песней целой эпохи, длившейся тысячелетия.

Исторический контекст

Джунгарское (Ойратское) ханство существовало с начала XVII века и до 1758 года. Этот период в мировой истории был невероятно насыщен: Англия пережила гражданскую войну и Славную революцию, в Америке зарождались будущие Соединенные Штаты, Россия при Петре I «прорубалa окно в Европу», а в Китае маньчжурская династия Цин, свергнувшая Мин, устанавливала свой жесткий контроль над Поднебесной. Пока мирные общества Запада активно развивали науку, мореплавание и промышленность, в Центральной Азии шла своя, полная драматизма борьба за выживание и господство. Именно на этот критический период — эпоху становления современных наций — пришелся звездный час последней кочевой империи.

Джунгары (западные монголы-ойраты) оказались зажаты между тремя мощными империями: на западе набирала силу Российская империя, на востоке экспансию вел Китай Цин, а на юге лежали мусульманские ханства Средней Азии. Эта геополитическая ситуация, напоминающая сжатие тисков, требовала невероятной гибкости, военной мощи и дипломатической изворотливости. В этих условиях ойратам удалось не просто выжить, но и создать централизованное, мощное в военном отношении государство, которое диктовало свою волю соседям и на равных боролось с гигантами своей эпохи. Они вели успешные войны с казахами, неоднократно бросали вызов Цинскому Китаю, а их посольства и торговые караваны были знакомы в Москве и Петербурге, демонстрируя, что кочевой мир еще не сказал своего последнего слова.

Быт и культура: Империя в ковчеге из войлока

Основой могущества Джунгарии был ее уникальный кочевой уклад, отточенный веками. Это была высокоорганизованная и самодостаточная цивилизация, чья сложность была скрыта от внешнего наблюдателя за видимой простотой кочевой жизни.

Кочевой уклад. Общество было идеально приспособлено к жизни в великой степи. Годовой цикл определялся сезонными перекочевками между летними пастбищами (джайляу) в горах и зимними стойбищами (кыстау) в защищенных долинах. Маршруты этих миграций были тщательно выверены поколениями и представляли собой не просто движение по степи, а циркуляцию по четко обозначенным «кочевым дорогам», связывавшим различные экологические ниши. Сердцем этого мобильного мира была юрта — не просто жилище, а сложноорганизованное культурное пространство. Ее устройство (север — почетное место, центр — очаг, юг — для гостей и хозяйственных нужд) строго регламентировалось и отражало космологию и социальные нормы кочевников. Вся жизнь протекала в тесном контакте с природой, а навыки выживания и управления огромными стадами прививались с детства, формируя психологию свободного, независимого и невероятно выносливого человека.

Хозяйство. Экономика ханства держалась на «четырех ногах»: лошади, овцы, верблюды и крупный рогатый скот. Лошадь была не только транспортным средством, но и основой армии, источником пищи (кумыс, конина) и мерилом богатства. Овцы давали мясо, шерсть и войлок — главный строительный и изоляционный материал. Верблюды были незаменимы для дальних перекочевок и караванной торговли. Важную роль играла охота, являвшаяся формой военной тренировки. Однако кочевое скотоводство было не единственной основой экономики. Джунгары активно развивали земледелие в долинах рек Или и Тарима, где силами покоренных оседлых народов (таранчей) возделывались просо, ячмень и пшеница, что позволяло создавать стратегические запасы зерна на случай войны или засухи. Ремесла, в первую очередь обработка кожи, производство войлока и металлургия, были высоко развиты. Джунгары славились своими доспехами и оружием. Особой статьей дохода была транзитная торговля: контроль над участком Великого шелкового пути позволял взимать пошлины с караванов, следовавших между Китаем и Средней Азией.

Военное дело. Джунгарская армия была наследницей великих монгольских традиций. Ее костяк составляли конные лучники, владевшие тактикой изматывания противника — знаменитым «монгольским сайдой». Однако джунгары сделали мощный шаг вперед, создав серьезную ударную силу — тяжелую кавалерию (курят), закованную в ламеллярные доспехи (куяк) и вооруженную палашами и копьями. Эта комбинация мобильности и ударной мощи долгое время делала их войско практически непобедимым в полевых сражениях в условиях степи. Военная организация была тесно связана с административной: войско делилось на тумены (10 000 воинов), тысячи, сотни и десятки, что обеспечивало четкое управление и мобилизацию. Их артиллерийские орудия, отлитые при помощи захваченных шведских мастеров (плененных под Полтавой и проданных затем в Сибирь), добавляли им преимущества в осадной войне. Этот факт ярко иллюстрирует способность джунгар к адаптации и интегрированию самых передовых для их времени технологий, пусть и полученных столь необычным путем.

Религия и культура. Важнейшим цивилизационным выбором джунгар стало принятие тибетского буддизма школы Гелуг и реформа письменности. В 1648 году просветитель Зая-Пандита создал «тодорхой тодорхой үсэг» — Ясное письмо (тодо-бичиг), усовершенствовав старомонгольскую письменность для точной передачи ойратского языка. Это способствовало росту грамотности, развитию литературы, летописания и становлению единой культурной идентичности. Буддизм органично сплелся с древними шаманскими культами тенгрианства, создав уникальный духовный синтез. Джунгарские ханы, по примеру Хубилая и Хутухты-Чоросов, выступали в роли покровителей тибетской церкви, а в Степи строились монастыри-хурулы — стационарные центры образования, медицины и власти, вокруг которых оседала часть населения.

Государственное устройство. Управление империей кочевников было парадоксом: мобильное и децентрализованное по форме, оно могло быть крайне централизованным по сути при сильном хане. Во главе стоял хан (хонтайджи), власть которого, однако, ограничивалась советом знати (нутуковой аристократии) и периодическими съездами (чулганами). Государство представляло собой иерархическую конфедерацию улусов, во главе которых стояли члены правящего рода Чорос и другие князья (нойоны). Эта система позволяла эффективно управлять огромными территориями и быстро мобилизовать ресурсы для войны. При хане Галдане Бошокту-хане (конец XVII в.) была проведена масштабная административная реформа, усилившая центральную власть и создавшая более жесткую вертикаль, способную противостоять вызовам времени.ресурсы для войны.

Закат ханства

Конец Джунгарского ханства был стремительным и чудовищно кровавым. Его гибель была предопределена тремя основными факторами:

1. Непрекращающаяся борьба за гегемонию с Цинской империей. Маньчжуры, сами недавние завоеватели Китая, видели в джунгарах главную угрозу своим западным границам. Эта борьба, шедшая с переменным успехом почти столетие, истощала силы ханства. Джунгары под командованием таких блестящих полководцев, как Галдан-Бошокту-хан и Цэван-Рабдан, неоднократно наносили цинским армиям сокрушительные поражения, но не имели ресурсов для окончательной победы. Каждая кампания, даже выигранная, ослабляла людской и экономический потенциал государства, в то время как Цины могли восполнять потери снова и снова.

2. Внутренние междоусобицы. После смерти могущественного хана Галдан-Цэрена в 1745 году среди знати вспыхнула ожесточенная борьба за престол. Ханство раскололось на враждующие кланы, что сделало его уязвимым. Раскол усугубился до критического состояния: противоборствующие группировки (например, сторонники Даваци и Амурсаны) стали обращаться за помощью к цинскому двору, фактически приглашая внешнего врага для разрешения внутреннего спора. Это предоставило Цинам идеальный предлог для вмешательства под видом «восстановления порядка».

3. Демографическое и военно-технологическое превосходство Цин. К середине XVIII века Китай оправился от смут и под руководством императора Цяньлуня направил против ослабленного враскалывающегося противника огромную, хорошо снабжаемую армию. Цинская военная машина, закаленная в войнах, эффективно сочетала маньчжурскую конницу, китайскую пехоту и современную артиллерию, созданную при помощи иезуитских миссионеров. Против нее раздробленные силы джунгаров, лишенные единства командования, не имели шансов.

4. Роковая роль эпидемий. К военным и политическим причинам краха добавилась и непредвиденная биологическая катастрофа. По некоторым данным, в ходе конфликта по землям джунгаров прокатилась эпидемия оспы, завезенная, вероятно, из Китая. Кочевое общество, не имевшее иммунитета к этой болезни, понесло чудовищные демографические потери, которые окончательно подорвали его способность к сопротивлению.

Финальная цинская кампания 1755-1758 годов была не просто войной, а целенаправленным геноцидом и актом тотального уничтожения, одним из первых в истории Нового времени. Император Цяньлунь отдал своим генералам приказ, не оставляющий двусмысленностей: стереть джунгар с лица земли, дабы раз и навсегда устранить «кочевую угрозу». Цинские войска методично истребляли население Джунгарии, не щадя ни женщин, ни детей, уничтожая скот — основу жизни кочевников. Летописи свидетельствуют о сотнях тысяч убитых; цинские источники с леденящей душу отстраненностью сообщают о «ликвидации» более 600 тысяч человек, что составляло, по разным оценкам, от 70% до 80% всего ойратского народа. Часть народа была вырезана, часть бежала на запад, к волжским калмыкам (своим сородичам) и в русские пределы, часть уведена в плен. Земли Джунгарии были намеренно опустошены, а их территория была заселена переселенцами из других частей империи — уйгурами, дунганами (хуэй), монголами-чахарами и китайцами-ханьцами.

Чтобы навсегда стереть память об этом месте, цинские картографы переименовали страну в Синьцзян («Новая граница»). Цветущая джунгарская степь, которую современники описывали как богатый и густонаселенный край, превратилась в безлюдную пустыню. Так завершилась история последней великой кочевой империи, а ее наследие — территория, культура и единство народа — было почти полностью физически уничтожено в одном из самых страшных актов геноцида XVIII века.

Последняя глава эпохи

Джунгарское ханство стало лебединой песней кочевой цивилизации. Оно было последним государством, которое могло на равных бросить вызов оседлым империям, руководствуясь «степной» логикой и стратегией. Его гибель символизировала окончательный конец эпохи, когда кочевые народы были демиургами истории Евразии.

Исчезновение Джунгарии с карты мира стало точкой невозврата. Оно открыло дорогу для колониального раздела Центральной Азии между Россией и Китаем и навсегда изменило этнический и культурный ландшафт региона.

Уроки гибкости и адаптивности, которые позволили джунгарам выживать среди империй, актуальны и сегодня — в нашем телеграм-канале, мы выпустили пост, как применять их в современной жизни.

Река Амур, могучий и суровый разделитель двух великих цивилизаций — русской и китайской, — на протяжении веков манила к себе смелых, отчаянных и лишенных страха людей. Это была terra incognita, «дикий восток» Евразии, где законы империй были условны, а власть определялась силой оружия и твердостью духа. В этом пограничье, в разное время, усилиями авантюристов, возникли и ярко вспыхнули два уникальных государственных образования: Албазинская крепость XVII века и Желтугинская республика XIX столетия. Их истории, разделенные двумя сотнями лет, удивительным образом перекликаются, являя собой феномен вольного духа на самой окраине освоенного мира.

Абазин. Предыстория: Русский Дальний Восток в XVII веке
К середине XVII века русские землепроходцы во главе с Ерофеем Хабаровым уже проложили тропы к Амуру, именуемому ими «Амур-батюшка». Этот богатейший край, населенный тунгусскими (эвенкийскими) и даурскими племенами, сулил огромные богатства: пушнину, плодородные земли и новое пространство для экспансии. Однако он же был и зоной интересов набирающей мощь империи Цин, что неминуемо вело к конфликту. Первые русские остроги на Амуре уже становились яблоком раздора между двумя империями.

Китай того времени был не раздробленным и ослабленным государством, а могущественной империей Цин, находящейся на пике своей военной мощи. Маньчжурские правители только что завершили завоевание собственно Китая, и их армия, закаленная в долгих войнах, была одной из сильнейших в мире. Противостояние с ней на удаленной, практически отрезанной от метрополии заставе было предприятием не просто рискованным, а почти самоубийственным.

Ключевой фигурой албазинской саги стал Никифор Романович Черниговский. По одной из распространенных версий, он был поляком (или литвином, то есть уроженцем Великого княжества Литовского), который попал в русский плен во время русско-польской войны. Как и многих других, его сослали в Сибирь, на службу в Илимский острог. Здесь его жизнь круто изменилась.

Трагедия разыгралась, когда местный воевода, человек по имени Обухов (история не сохранила его имени), совершил чудовищный поступок — изнасиловал взрослую дочь Черниговского. Для человека с бунтарской кровью, каким был Черниговский, месть была вопросом чести. Собрав вокруг себя группу недовольных казаков (около 80 человек), он поднял мятеж, в ходе которого воевода был убит.

Поступок был героическим, но с точки зрения царского закона — чистейшим уголовным преступлением, за которым следовала бы неминуемая жестокая расправа. Бегство было единственным шансом. И бежать было некуда, кроме как на самую дальнюю, самую необжитую и опасную границу — на Амур.

Основание Албазина: Республика беглых казаков
Отряд Черниговского двинулся на юг, по пути обрастая новыми людьми — такими же беглыми, искателями приключений и воли. Их целью стал заброшенный Амурский острог, ранее основанный Хабаровым. В 1665 году они достигли его, отстроили заново и укрепили, назвав Албазином (от имени местного тунгусского князька Албазы).

Так родилась Албазинская вольница. Управлялась она по казачьему кругу, где все важные решения принимались сообща. Черниговский, по сути, был выбранным атаманом, а не назначенным губернатором. Это было самоуправляющееся сообщество, абсолютно независимое от московской власти.

Жизнь в албазинской вольнице была подчинена суровым законам выживания и военной демократии. Помимо военной добычи и сбора ясака, казаки быстро наладили собственное хозяйство: распахивали целину, сеяли хлеб, ловили рыбу в Амуре. Крепость обрастала слободами, где жили семьи казаков. Несмотря на статус беглых, они воспроизводили уклад, привычный им с детства: здесь была своя маленькая часовня, а значит, и свой священник, что свидетельствует о сложной социальной организации общины. Албазин стал не просто военным форпостом, а полноценным очагом русской колонизации, живущим своей автономной жизнью.

Пушнина стала экономической основой республики. Но как легализовать ее сбыт, будучи в статусе беглых преступников? Черниговский проявил не только воинскую, но и дипломатическую хитрость.

Он отправил собранную пушнину в Москву не как добычу мятежников, а как «государеву ясачную казну», сопровождая ее покаянной челобитной. В послании он подробно описывал заслуги своей общины по присоединению новых земель и сбору дани, умалчивая или смягчая детали бунта и убийства воеводы. Расчет оказался верным. Царь Алексей Михайлович, увидев в этом возможность укрепиться на Амуре без лишних затрат, поступил по-прагматичному: он помиловал Черниговского и его людей, официально зачислил их на службу и назначил им жалование, а Албазин был признан русской крепостью. Так, в 1672 году, авантюристы были амнистированы, а их «республика» мирно интегрировалась в состав Российского государства, получив официальный статус и воеводу.

Конец вольницы и начало конфликта
Однако легализация Албазина не сняла главной проблемы — его нахождения на территории, которую империя Цин считала своей. Мирное сосуществование было временным. В 1680-х годах цинские власти, окончательно подавившие сопротивление внутри Китая, обратили взгляд на север. Албазин стал костью в горле. Началась череда осад и штурмов крепости, героически обороняемой небольшим гарнизоном.

Осада 1685-1686 годов стала эпилогом албазинской эпопеи. Крепость была практически стерта с лица земли, а ее защитникам было позволено уйти в Нерчинск. По Нерчинскому договору 1689 года русские были вынуждены оставить Приамурье почти на полтора века. Но семя было посеяно. Албазин стал символом русского присутствия, а его защитники — «албазинцы» — вошли в историю как первые герои-дальневосточники. Их дух вольности и стойкости будет жить в памяти тех, кто столетие спустя вновь устремится на Амур в поисках свободы и богатства.

Желтуга. Предыстория: Новый старый Амур
К середине XIX века ситуация кардинально изменилась. По Айгунскому (1858) и Пекинскому (1860) договорам Приамурье и Приморье официально отошли к России. Началось активное освоение края. Однако китайская сторона реки, Маньчжурия, оставалась слабозаселенной и плохо контролируемой цинскими властями территорией. Именно здесь, в изгибе Амура, на китайской земле, и развернулась новая драма.

В 1883 году слухи о богатых золотых россыпях в долине реки Желтуги пронеслись по Дальнему Востоку. Золото — этот вечный двигатель авантюризма — мгновенно привлекло тысячи людей. Первыми были китайские старатели, но очень скоро основную массу составили русские: бывшие каторжане, беглые ссыльные, отставные солдаты, казаки и просто искатели легкой наживы со всей Сибири. К ним присоединились корейцы, немцы, французы, американцы, японцы — интернациональная толпа, объединенная одной страстью.

К 1885 году на месте недавней тайги вырос огромный палаточный город, а затем и поселение с лавками, кабаками, игорными домами и даже своим театром. Численность населения Желтуги оценивалась в 12-15 тысяч человек. Это был настоящий «Дикий Восток» в азиатском исполнении — шумный, опасный, пьяный и невероятно богатый.

Рождение республики
Хаос и беззаконие, царившие на приисках, угрожали самому существованию золотого Эльдорадо. Воровство, убийства и грабежи были обычным делом. Чтобы выжить, стихийное сообщество было вынуждено самоорганизоваться.

Так родилась Желтугинская республика — уникальное самоуправляемое образование. Ее часто называют первой демократической республикой на территории Азии. Ее законы были просты, суровы и эффективны. Высшим органом власти был общий сход (сходка) старателей. Они же избирали свое правительство.

Уголовный кодекс республики состоял всего из 18 пунктов, но соблюдался неукоснительно. За воровство, грабеж и убийство полагалась смерть через повешение. За менее тяжкие преступления — телесные наказания плетьми или изгнание с приисков. Воровство золота каралось особенно жестоко. Благодаря этой жесткой системе, в Желтуге воцарился относительный порядок, выгодный всем, кто приехал работать, а не грабить.

Экономика республики была основана на золоте. С каждого прииска взимался налог, на который содержалась «администрация», медик и оплачивались общие нужды. Желтуга стала крупным нелеганым экономическим центром, где золото обменивалось на продукты, спирт, оружие и товары, ввозимые контрабандистами с русского берега.

Конец «Амурской Калифорнии»
Существование огромного, вооруженного и абсолютно независимого поселения иностранцев на своей территории не могло не беспокоить цинские власти. Первые их попытки урегулировать вопрос были комичными. Они прислали чиновника с требованием разойтись. Ему вежливо указали на дверь. Затем был отправлен отряд в 60 солдат. Несколько тысяч вооруженных и уверенных в себе желтугинцев просто разогнали их, даже не открывая серьезной стрельбы.

Однако Пекин не мог допустить такого унижения. Желтуга стала вопросом престижа и государственного суверенитета. Зимой 1885-1886 годов была собрана карательная экспедиция численностью около 1500-2000 человек регулярной маньчжурской кавалерии и пехоты.

У старателей не было ни малейшего шанса. Их разрозненные отряды, вооруженные в основном охотничьими ружьями, не могли противостоять дисциплинированной армии с артиллерией. В январе 1886 года цинские войска вошли в Желтугу. Поселение было окружено и сожжено дотла. Многим старателям удалось бежать через замерзший Амур на российскую территорию, но сотни были убиты или взяты в плен. «Республика» пала, просуществовав чуть более двух лет. Золотые прииски были закрыты и надолго законсервированы китайскими властями.

Общая судьба вольных городов Амура
Истории Албазина и Желтуги, несмотря на разделяющие их два столетия, поразительно похожи. Оба этих образования были порождены авантюрным духом — людей, бегущих от закона в надежде обрести свободу и богатство на ничейной земле. И там, и там основой возникновения «республик» стала слабость или отсутствие центральной власти в конкретный исторический момент.

И Албазин, и Желтуга демонстрировали удивительную способность к самоорганизации. Столкнувшись с необходимостью выживать в экстремальных условиях, сообщества беглых каторжан и мятежных казаков сумели создать работающую модель управления, основанную на прямой демократии (казачий круг, общий сход) и суровом, но справедливом праве.

Интересно, что этот исторический сюжет поразительно актуален и сегодня. В нашем новом посте мы разбираем, как принципы самоорганизации и дух авантюризма XVII-XIX веков могут работать в современном мире — от стартапов до личных проектов. Как приручить авантюризм: уроки вольных республик для современного человека.

Однако их судьба также была предопределена: они возникли в зоне геополитических интересов двух гигантов. Их независимость была возможна лишь до тех пор, пока на них не обращали серьезного внимания в Москве или Пекине. Как только могущество империй было обращено на клочок свободной земли, их участь была решена. Албазин был поглощен одной империей и разрушен другой. Желтуга была уничтожена империей, на чьей земле она зародилась.

Эти две «республики» стали яркими, но короткими вспышками вольного духа на Дальнем Востоке. Они оставили после себя не государственные институты, а легенды — о казачьей доблести и золотой лихорадке, о людях, которые вдали от центров цивилизации бросили вызов судьбе и на краткий миг стали хозяевами своей жизни и своего кусочка дикого Амура. Они стали прообразом дальневосточного характера — стойкого, независимого и всегда готового к авантюре.