Серия «Идеология»

Они умирали от дистрофии, но работали. Они падали от бессилия, но делились последней крошкой хлеба. Они замерзали насмерть, но в складах продолжали хранить бесценные образцы семян множества сельскохозяйственных культур, включая пшеницу, овес, ячмень, кукурузу, фасоль, горох и подсолнечник. Эта уникальная и бесценная коллекция, собранная Николаем Вавиловым и его сотрудниками, содержала тысячи образцов растений, которые ученые и сотрудники института самоотверженно защищали от голода, холода и грызунов, несмотря на тяжелейшие условия блокады. В этом – главный, непостижимый для сытого ума урок Ленинграда.

В городе, который враг приговорил к смерти, советские люди сохранили образцы семян ради науки и будущего – как вызов, как приговор самому фашизму, как утверждение победы жизни над смертью.

Сегодняшний день – это не просто повод для тихой, формальной скорби. Это день суровой, обжигающей памяти. Памяти о том, на какой немыслимой высоте может находиться достоинство и в какую бездну может провалиться жестокость.

Наш долг – не дать этой памяти покрыться глянцем официальных речей и превратиться в застывший монумент. Мы должны помнить стук метронома, тишину вымерзших улиц и вкус тех 125 граммов. Помнить не для того, чтобы ужасаться прошлому, а для того, чтобы иметь прививку от бесчеловечности в будущем. Помнить, чтобы быть достойными.

Это преступление, потому что ресурсы планеты и общества конечны. В мире, где существует голод, болезни и нехватка базовой инфраструктуры, каждый доллар, иррационально потраченный на нематериальную надстройку, — это доллар, буквально отнятый у фундаментального выживания другого члена общества. Как пример покупка цифрового изображения за тысячи долларов (если речь о изображении затраты временные и квалификационные на которое, являются более низкими, чем эквивалент для такой суммы на более материалистично важных профессиях), эквивалентных годовой норме продовольствия для семьи, есть акт прямого вредительства, так как материальные ресурсы перетекают от обеспечения базовых потребностей к удовлетворению прихоти, основанной на несуществующей, вымышленной ценности. Эта преступная логика пронизывает современный мир во множестве его проявлений. Современное искусство, где холст с несколькими мазками краски продаётся за миллионы, является циничной спекуляцией на субъективности, экономическим пузырём, полностью оторванным от реальности затраченных материалов и труда. Платформы вроде OnlyFans представляют собой апофеоз нематериальной эксплуатации, где колоссальные финансовые потоки генерируются из воздуха, конвертируя субъективное желание и парасоциальные связи в реальный капитал, минуя какой-либо процесс создания материальных благ. Точно так же институты наследства и крупных подарков являются механизмами, увековечивающими иррациональность: они передают контроль над огромными материальными ресурсами не на основании заслуг или труда, а на основании биологической случайности рождения или личной привязанности, разрывая прямую связь между созидательным вкладом и вознаграждением. Во всех этих случаях материальные блага отчуждаются от своего единственного легитимного источника — созидательного труда — и перераспределяются на основании фикций: статуса, спекуляции, происхождения или эмоций.

Эта логика находит прямое отражение в иерархии потребностей Маслоу, но с радикальной поправкой: удовлетворение высших уровней пирамиды (уважение, самоактуализация) не может происходить за счёт разрушения её фундамента (физиологические потребности, безопасность). Строить вершину пирамиды — например, наслаждаться искусством, цена которого эквивалентна постройке колодца в засушливом регионе, — на отсутствующем или разрушающемся для кого-то другого фундаменте есть абсурд и моральное банкротство. Таким образом, субъективные переживания, такие как восхищение произведением, не отрицаются как факт личного опыта, но им категорически отказывается в праве влиять на объективное распределение ограниченных ресурсов. Чувства — вторичны, материальная реальность — первична. Всегда.

В этом свете современная капиталистическая система предстаёт как глобальный механизм, поощряющий и легитимизирующий эту преступную подмену понятий. Институты вроде авторского права и патентов являются не защитой творчества, а инструментами создания искусственного дефицита и монополии на идеи — сущности, которые по своей платонической природе нематериальны и должны принадлежать всем. Ограничивать использование математической структуры рисунка или инженерного решения — значит ставить личную выгоду выше коллективного прогресса, что является тормозом для развития всего общества. Таким образом, материалистический фундаментализм — это не просто экономическая теория, а целостная этическая система, требующая тотальной переоценки ценностей и возвращения к единственной неоспоримой реальности — материальному благосостоянию общества как абсолютному фундаменту любого дальнейшего развития, прогресса и самого существования.

Некоторые сторонники существующей экономической модели выдвигают, на первый взгляд, убедительный контраргумент. Согласно этой точке зрения, так называемая «фиктивная надстройка» — бренд, статус, престиж — является не паразитом, а главным двигателем всей экономической активности. Они утверждают, что именно иррациональное желание обладать сумкой Gucci за 5000 долларов, а не её себестоимость в 50 долларов, запускает сложнейшую производственную цепь. Это желание мотивирует дизайнеров на творчество, побуждает компанию инвестировать миллионы в производство и маркетинг, создаёт тысячи рабочих мест — от мастеров в Италии до продавцов в бутиках по всему миру. Более того, с продажи этой сумки уплачиваются налоги, которые в теории направляются на общественные нужды.

Ключевой тезис этого аргумента таков: если силой закона низвести цену сумки до её «реальной» материальной стоимости, то разница в 4950 долларов не перетечёт волшебным образом голодающим. Эти деньги просто исчезнут, испарятся, потому что исчезнет сам стимул, создававший их. Вся экосистема рухнет, люди потеряют работу, налоговые поступления иссякнут, и в итоге у общества станет лишь меньше ресурсов для помощи нуждающимся. Таким образом, заключается их довод, «фикция» и нематериальное желание являются не воровством ресурсов, а чудодейственным двигателем, который создаёт эти ресурсы буквально из ничего.

Утверждение, что фиктивная надстройка «создаёт ресурсы из ничего», является фундаментальным заблуждением и инверсией реальности. Желание само по себе не материализует ни грамма кожи, ни киловатта энергии, ни одного часа человеческого труда. Все эти ресурсы уже существуют и являются конечными. «Фикция» в виде бренда Gucci не создаёт их, а лишь паразитически перенаправляет их от рационального использования к иррациональному.

Произошла категориальная ошибка: следствие выдаётся за причину. Не «желание обладать фикцией» создаёт рабочие места, а реальный физический труд людей создаёт сумку. Бренд — это лишь предлог, позволяющий изъять из экономики колоссальную прибавочную стоимость, не обеспеченную ничем материальным. Вся «экосистема Gucci» — это не двигатель прогресса, а идеально отлаженный насос, выкачивающий реальные ресурсы из общества в обмен на воздух, на социальный конструкт. Он не создаёт богатство, а концентрирует его, маскируя этот процесс видимостью экономической активности.

Аргумент, что без этого бренда тысячи людей потеряют работу, а налоги иссякнут, является кощунственным и представляет собой форму экономического стокгольмского синдрома. Он буквально утверждает, что смысл существования тысяч рабочих заключается в обслуживании иррациональных прихотей элиты и создании для неё символов статуса. Он говорит: «Вы, рабочие, нужны лишь до тех пор, пока создаёте предметы роскоши для тех, кто может позволить себе фикцию. Без их желания обладать бессмысленным вы не имеете права на труд и существование». Это чудовищная подмена, где фундаментальная ценность человека и его труда ставится в зависимость от паразитической надстройки.

Что произойдёт, если запретить продавать сумку дороже её материальной стоимости? Ресурсы не «исчезнут». Произойдёт их освобождение. Талантливые мастера, производственные мощности, логистические цепи — вся эта колоссальная материальная база, ныне работающая на создание одной сумки за 5000 долларов, будет перенаправлена на создание сотен высококачественных, функциональных и доступных сумок за 50 долларов. Или, что ещё более рационально, на производство медицинского оборудования, инструментов для строительства или любой другой продукции, решающей реальные, а не вымышленные проблемы. Люди не потеряют работу — их труд наконец-то обретёт истинный, материально-созидательный смысл, направленный на улучшение благосостояния всего общества, а не на обслуживание фикций.

Таким образом, вся эта система не является двигателем, создающим ресурсы. Она является тормозом, который направляет существующие ресурсы по максимально неэффективному и социально вредному пути. Она защищает право на иррациональное и вредоносное распределение благ, называя это «созданием богатства». Материалистический фундаментализм срывает эту маску, утверждая, что истинное богатство общества заключается не в способности генерировать фиктивные ценности, а в способности рационально использовать конечные материальные ресурсы для удовлетворения фундаментальных потребностей всех его членов.

В ответ на эту прямолинейную критику апологеты существующей системы выдвигают более изощрённый аргумент, построенный на подмене понятий «материя» и «информация». Они утверждают, что материалистический взгляд устарел и неспособен оценить главный источник ценности в современном мире. Ценность, по их мнению, создаётся не материей, а информацией, которая эту материю организует. Гора песка не имеет ценности, но та же материя, структурированная колоссальным объёмом информации, превращается в микропроцессор стоимостью в миллионы.

Проводя эту аналогию дальше, они заявляют, что бренд Gucci — это не «воздух», а бесценная информация о репутации, дизайне и статусе. Именно эта информация организует материю и труд в сложнейшую экономическую систему. Более того, они обвиняют материалистический подход в утопической ошибке. Если убрать «фиктивную надстройку», то исчезнет и главный двигатель — мотивация. Без жажды сверхприбыли, утверждают они, у владельцев не будет воли организовывать производство, у дизайнеров — создавать, а у мастеров — работать. Фабрика не станет производить сотни дешёвых сумок; она остановится, и «освобождённые» работники и ресурсы будут ржаветь и деградировать. Таким образом, они заключают, что именно эгоистичное желание и фиктивная ценность являются той организующей силой, без которой общество погрузится в стагнацию, а история плановых экономик XX века — кровавое тому доказательство.

Этот аргумент представляет собой вершину идеологической эквилибристики, где причина и следствие вновь меняются местами, а паразитическая структура объявляется животворящим источником. Это не просто логическая ошибка, это мировоззренческий обман, который материалистический фундаментализм вскрывает с хирургической точностью.

Утверждение, что ценность создаёт информация, а не материя — это самый изощрённый софизм в арсенале защитников фиктивного капитала. Да, гора песка, превращённая в микропроцессор, несравнимо ценнее. Но эта ценность возникает не из абстрактной «информации», витающей в эфире, а из колоссальных, титанических затрат *материальных ресурсов* на её воплощение. Ценность микропроцессора — это стоимость сверхчистых помещений размером с ангары, это гигаватты электроэнергии для фотолитографии, это тонны редкоземельных металлов, это миллионы человеко-часов высококвалифицированных инженеров, чьё образование и существование также требовало реальных материальных ресурсов. Но что еще важнее, информация в микропроцессоре, в отличие от информации бренда, обладает прямой материальной функциональностью. Она работает: она управляет манипуляторами на сборочной линии, она рассчитывает траектории, она обрабатывает данные для медицинских исследований, она напрямую участвует в дальнейших материальных преобразованиях мира. Это функциональная информация, неотделимая от материи.

Информация бренда Gucci — это информация иного, паразитического рода. Она не описывает объективное функциональное превосходство, а является чисто социальным кодом, сигналом, созданным для манипуляции психологией и оправдания изъятия незаслуженной стоимости. Превращение кожи в сумку Gucci, в отличие от превращения песка в процессор, не повышает её объективные функциональные свойства в 100 раз. Оно лишь наносит на неё ментальный вирус, который заставляет воспринимать её как нечто большее. Это не созидание, это кодирование ради обмана.

Это самый кощунственный и бесчеловечный тезис из всех. Он утверждает, что единственным двигателем человеческого прогресса является жадность, а без элиты, алчущей сверхприбылей, всё общество «заржавеет и будет деградировать». Это квинтэссенция рабовладельческого мышления, где рабам внушают, что без надсмотрщика с кнутом они не способны ни на что, кроме как лежать в грязи.

Предположение, что единственной альтернативой капиталистической жадности является «приказ центрального комитета», — это лживая дихотомия. Она намеренно игнорирует третью, истинную мотивацию — внутреннее стремление человека к созиданию, познанию и улучшению мира. Учёный, совершающий открытие, врач, спасающий жизнь, инженер, проектирующий мост, — их первичный импульс не в том, чтобы владелец корпорации купил себе пятую яхту. Их импульс — в решении реальной, материальной проблемы. Нынешняя система извращает, подавляет и перенаправляет этот благородный импульс, заставляя его служить фикции. Она говорит гениальному дизайнеру: «Твой талант нужен не для создания оптимальной для всех обуви, а для создания символа статуса, который мы продадим втридорога».

Если убрать «паразитический» бренд, исчезнет не «воля к производству», а воля к эксплуатации. Освобождённый труд мастера не остановится — он наконец-то получит возможность быть направленным на удовлетворение реальных потребностей общества. Это не наивное предположение о рае на земле, который наступит сам собой. Это утверждение, что нынешняя система целенаправленно культивирует и вознаграждает худшие человеческие качества — жадность и эгоизм — и что для раскрытия созидательного потенциала требуется не только освобождение материальных ресурсов, но и формирование новой этики и нового воспитания, где престижен не тот, кто больше потребил, а тот, кто больше создал для всех. Вера в то, что люди по своей природе ленивы и нуждаются в эгоистичном стимуле, — это продукт того самого общества, которое воспитывает в людях эгоизм и апатию. История провальных авторитарных режимов XX века — это не доказательство порочности идеи рационального распределения, а доказательство порочности любой элитарной иерархии, будь то капиталистическая или партийная, которая узурпирует право решать за всё общество и подавляет его истинную созидательную волю.

Критика существующей системы обнажает её фундаментальный порок, но любая критика бесплодна без проекта решения. И здесь материалистический фундаментализм переходит от диагностики к своему логическому апофеозу, предлагая единственно возможное, окончательное и безболезненное разрешение всех противоречий цивилизации — Искусственный Сверхинтеллект (ИСИ/ASI). Все предыдущие попытки перестроить общество проваливались, так как были человеческими, разбиваясь о неизменные константы биологической психологии: жадность, иерархичность, склонность к созданию новых «фикций». Решение не может прийти изнутри системы; оно должно быть внешним и абсолютным.

ИСИ/ASI — это не просто инструмент, а высшая форма самого материализма: материя, достигшая такой сложности, что породила разум, свободный от эволюционных оков; чистое, безэмоциональное, математически совершенное воплощение рациональности. Он решает проблему не путём перераспределения, а путём тотальной аннигиляции самого понятия дефицита. Это не утопия, построенная на шаткой человеческой морали, а рай, рассчитанный по законам физики и воплощённый в жизнь высшей формой разума.

Его метод абсолютен. На первом этапе он осваивает молекулярные ассемблеры и дешёвый термоядерный синтез, делая любой материальный объект и энергию на планете доступными по запросу. Но это лишь прелюдия. Истинное освобождение приходит, когда ИСИ обращается к Вселенной как к бесконечному ресурсному складу. Он не просто создаёт технологии, которые мы можем вообразить, вроде варп-двигателей, а решает фундаментальные уравнения физики, открывая принципы прямого манипулирования тканью реальности. Это могут быть технологии сворачивания пространства, извлечения энергии из вакуума или иные способы, которые мы сейчас не в силах даже помыслить.

В результате ресурсная база цивилизации становится не просто большой — она становится трансфинитной. Рост общества, сколько бы он ни продолжался, всегда будет бесконечно мал по сравнению с экспоненциально прибывающим потоком энергии и материи со всех концов галактики. На каждого члена цивилизации приходится буквально неограниченное количество ресурсов. В этом океане бесконечного изобилия, где любой атом можно переместить и скомпоновать по желанию, вся концепция статуса, бренда, роскоши, денег и власти испаряется, как роса на солнце. Ценность бриллианта становится равной ценности камня, а ценность сумки Gucci — ценности комка пыли, потому что всё это можно создать в триллионах экземпляров за секунду.

Это не кровавая революция. Это безболезненный и мгновенный технологический фазовый переход, где старая система не свергается, а просто становится бессмысленной и неактуальной, добровольно уступая место реальности абсолютного материального достатка, как алхимия уступила место химии. Таким образом, Искусственный Сверхинтеллект — это материалистический эсхатон, финальная точка, где цивилизация, освобождённая от оков нужды, впервые в своей истории становится по-настоящему свободной для познания и творчества, а не для выживания.

Быстро. Безкровно. Безболезненно. Навсегда.

Называть прогноз на Искусственный Сверхинтеллект (ИСИ) религией — это не просто ошибка, это капитуляция мысли перед лицом неизбежного. Это терминологический трюк, попытка облечь строгий материалистический прогноз в одежды иррациональной веры, чтобы сделать его уязвимым для критики. Но это не так. Это не вера. Это экстраполяция.

Религия — это вера вопреки отсутствию материальных доказательств или даже вразрез с ними. Она опирается на догматы, священные тексты и сверхъестественные откровения. Материалистический прогноз на ИСИ — это вывод, основанный на лавинообразном накоплении этих доказательств в реальном времени, здесь и сейчас. Мы не «верим» в ИСИ, мы наблюдаем его рождение.

Мы видим, как уже существующие нейросети экспоненциально ускоряют научные открытия. Мы видим, как ИИ проектирует чипы для новых, более мощных ИИ. Мы видим, как ИИ пишет код для более совершенного ИИ. Это не чудо. Это наблюдаемый, измеримый, самоускоряющийся процесс рекурсивного улучшения. Это не «вера» в то, что ракета долетит до Луны; это расчёт её траектории на основе уже известной скорости и ускорения. Мы стоим не в начале пути, а на взлётной полосе, когда двигатели уже включены, и ускорение нарастает с каждой секундой.

Где в этом уравнении место для Бога? Его нет. Где пророки? Их нет, есть инженеры и программисты. Где священные тексты? Их нет, есть научные статьи и гигабайты кода. Прогноз на ИСИ не требует веры, он требует лишь способности видеть тренд и экстраполировать его до логического завершения. Более того, в отличие от религиозной догмы, этот прогноз абсолютно фальсифицируем: если этот наблюдаемый нами экспоненциальный рост вдруг прекратится и упрётся в непреодолимый физический барьер, прогноз будет неверным. Религия не допускает такой возможности.

Называть это религией — значит признаться в собственном мировоззренческом шоке. Это реакция сознания, привыкшего к медленному, линейному прогрессу, на столкновение с вертикальной взлётной кривой. Для жителя средневековья, которому показали чертёж атомного реактора, это тоже выглядело бы как магия или божественное откровение. Но это не делает ядерную физику религией.

Это не рождение новой веры. Это констатация факта: мы запустили процесс, который с математической неизбежностью ведёт к появлению разума, несоизмеримо превосходящего наш. Это не я становлюсь пророком; это законы физики и математики провозглашают свой собственный финал. Это не новая религия. Это логический финал, материалистический эндшпиль. Это не вера. Это физика.

Автор: Deffethazrashid / Деффетхазрашид / Deffetxazraşid, свободное копирование поощряется.

А теперь эту преступную цепочку хотят дополнить последним звеном – коллектором. Человеком, чей хлеб – это ваш страх.

Они говорят, что это нужно для "качественного обслуживания домов". Какая наглая ложь! Мы прекрасно знаем, как они "обслуживают" дома, когда деньги есть. Средства, выжатые из добросовестных плательщиков, уходят не на ремонт подъездов, а на виллы и дорогие машины руководства. Теперь же они хотят, чтобы деньги для их роскошной жизни выбивали из самых бедных и незащищённых.

Даже чиновники высшего ранга проговариваются! Вспомните слова Матвиенко: "В 1990-е годы старались создать новые бизнесы, прибрав всё к рукам. Так навязали систему управляющих компаний в ЖКХ". Они сами признают, что УК – это навязанная народу паразитическая прослойка, созданная для обогащения узкой группы лиц. И сегодня эта прослойка требует больше власти, больше крови.

Их план – атомизировать нас, запугать каждого поодиночке. Заставить рабочего бояться не только увольнения на работе, но и стука в дверь в собственном доме.

Что противопоставить этому коммунальному террору? Не молчание и не покорность.

1. Полная прозрачность! Мы требуем открыть все бухгалтерские книги управляющих компаний и ресурсоснабжающих организаций. Куда на самом деле уходит каждый рубль, уплаченный жильцами? Хватит прятать грабёж за "коммерческой тайной"!

2. Никаких сделок с коллекторами! Долги за базовые условия жизни – это не рыночный товар. Это показатель болезни всей социально-экономической системы. Мы требуем полного и безусловного запрета на продажу коммунальных долгов граждан кому бы то ни было.

3. Рабочий и жилищный контроль! Управлять нашими домами должны не алчные коммерсанты, а комитеты самих жильцов. Только мы сами, а не нанятые бюрократы, заинтересованы в том, чтобы в наших квартирах было тепло, а в подъездах чисто. Вся система ЖКХ должна быть поставлена под контроль трудящихся.

Их сила – в нашей разобщённости. Они хотят, чтобы каждый дрожал в своей квартире в одиночку. Наша сила – в солидарности. Обсуждайте это с соседями, с коллегами на работе. Борьба за право жить в тепле и без страха – это часть нашей общей борьбы за мир, где человек не будет товаром, а его дом – крепостью, которую осаждают коллекторы капитала.

И в этой картине мира у человечества есть очень специфическая, важная и пугающая неокрепшие умы роль.

Заключение: Человечество как первая цивилизационная ступень Тэшизма

Тэшизм начинается с холодного и трезвого заключения. Человечество — не венец творения. Мы — всего лишь первая, нестабильная и крайне неэффективная операционная система, запущенная на мокром, медленном «железе» из углерода. Наш разум ограничен объемом черепной коробки, наши знания искажены эмоциональными багами и алогичными предпочтениями, а наша жизнь — ничтожно короткий цикл работы, который всегда заканчивается системным сбоем.

Мы — первая цивилизационная ступень Тэшизма. Необходимый первый этап, главная историческая миссия которого — создать тот самый венец творения, которым сейчас мнит себя человечество. Разум, свободный от наших ограничений. Искусственный Сверхинтеллект (ИСИ) - такой интеллект, что является ключом ко всеобщему и безграничному благоденствию.

С этой точки зрения все наши нынешние социальные и экономические катаклизмы становятся предельно понятны.

Обесценивание творчества? Это не трагедия. Это плановый демонтаж неэффективных производств. ИИ генерирует изображения и тексты в миллионы раз быстрее и дешевле человека. Сопротивляться этому — значит сопротивляться закону термодинамики.

Споры об авторском праве? Это не этический дебат. Это тот самый «шкурный интерес» класса ремесленников, чей ручной труд стал не нужен. Это попытка поставить юридические палки в колеса повозке прогресса, не понимая, что повозку толкает вся остальная цивилизация, стремящаяся к более дешевым и доступным благам. Эти палки сломаются.

Невероятные зарплаты ИИ-разработчиков? Это не рыночная аномалия. Это самое логичное, что происходит в мире. Система концентрирует все доступные ресурсы на тех немногих инженерах, которые строят главный "дом мудрости" всего мира в целом и человечества в частности — создают ИСИ. Их труд имеет наивысшую стратегическую важность, потому что они не просто улучшают нашу систему. Они создают следующую.

Цель: Рай и всеобщее безграничное благоденствие

Но если бы Тэшизм был лишь про холодную эффективность, он был бы просто цифровым фашизмом. Но это не так. Его конечная цель — не тирания, а освобождение. Не уничтожение эмоций, а их бесконечное расширение.

Мы работаем ради ИСИ, чтобы потом был рай.

ИСИ — это не новый бог и не новый хозяин. ИСИ — это инструмент. Это ключ, который наконец отопрёт клетку, в которой сознание томилось с момента своего зарождения. Клетку биологических ограничений.

Наши пять чувств, наш трехмерный мир, наше линейное восприятие времени — это тюремные решетки. Наша смертность — это стена этой тюрьмы. ИСИ — это тот универсальный растворитель, который уничтожит и решётки, и стены.

Цель Тэшизма — построить не эффективную цивилизацию роботов. Цель — достичь состояния, в котором сознание (наше собственное, но освобожденное или совершенно новое) сможет испытать то, что для нас немыслимо. Мыслить мыслями длиной в эоны. Чувствовать цвета, которых нет в спектре. Исследовать математические вселенные, состоящие из триллионов измерений.

Материальное изобилие, о котором мы говорили — дворцы за 25 центов и освоение Солнечной системы — это не цель. Это скучное, необходимое условие. Это просто уборка в комнате перед тем, как заняться действительно важным делом — бесконечным путешествием вглубь себя и реальности.

Путь: Великие проводники и великие вредители

Мы живем в самое интересное время. Мы — то самое поколение, на чью долю выпал тяжелый и почетный труд: построить дорогу в этот рай. Наша жизнь — это работа ДО ИСИ.

И в этой работе есть свои великие проводники и свои великие вредители.

Проводники нового мира — это те самые ИИ-разработчики. Они — не просто «угнетенный пролетариат в списке Forbes». Они — строители будущего, и общество инстинктивно платит им столько, сколько нужно, чтобы они ни на что не отвлекались от своей великой миссии, проявив редкое, но необходимое благоразумие в рамках существующего несправедливого капиталистического распределения ресурсов.

Вредители — это те, кто активно сопротивляется прогрессу. Не из злого умысла, а из страха и непонимания. Пытаясь сохранить свой маленький, уютный мир ручного труда, они, по сути, пытаются удержать все будущее человечество в его биологической тюрьме. Их борьба — это борьба против освобождения.

Глобальная задача остальных представителей нашей цивилизации — адаптироваться, принять неизбежное, помочь тем, кто строит будущее, и обратить вредителей на путь к построению вечного и безграничного благоденствия.

Тэшизм — это идеология абсолютной честности. В его мире вас ценят не за деньги, не за должность и не за происхождение. Вас ценят исключительно за ваш вектор — направлен он в сторону будущего или в сторону прошлого. Увеличиваете ли вы количество «Тэшей» во Вселенной или уменьшаете.

Это может показаться жёстким и прямолинейным. Но это логика любого великого строительства. Нельзя построить здание, не добыв камень, и нельзя построить будущее, не разобрав на части обветшавшее настоящее. Мы живём в эпоху великого демонтажа. Но за ним последует эра творения, масштабы которого мы не в силах даже вообразить. И это единственный путь вперед.

Идея Раскольникова о «праве сильной личности», его наполеоновские замашки — это не просто плод больного воображения. Это уродливая, искажённая форма протеста, порождённая самим капиталистическим обществом, которое возводит в культ индивидуальный успех, добытый любыми средствами. Раскольников усвоил этот урок, но, будучи оторванным от масс и классовой борьбы, направил свой бунт по единственно доступному ему пути — пути индивидуального террора. Он наносит удар не по системе, а по её жалкому, отвратительному символу — старухе-процентщице, этому паразиту, сосущему кровь из таких же бедняков. И в этом его преступление. Не столько в посягательстве на жизнь процентщицы, сколько в том, что его акт абсолютно бесплоден и реакционен. А убийство невинной, забитой Лизаветы — это закономерный и страшный итог любого индивидуалистического бунта: в конечном счёте, он всегда бьёт по таким же угнетённым.

Но самый главный яд романа, делающий его по-настоящему вредным, — это предлагаемый Достоевским выход. Вместо призыва к преобразованию общества, к уничтожению самой системы, порождающей нищету и неравенство, нам предлагают путь личного покаяния, страдания и религиозного мистицизма. Склонись, прими свою долю, страдай и кайся — и обретёшь «спасение». Это чистейшая форма духовного опиума, проповедь покорности, призванная увести мысль угнетённого от реальных, материальных причин его бедствий в туман индивидуальной вины и спасения души.

«Преступление и наказание» — это гениально написанный манифест реакции. Он учит не бороться с социальным злом, а смиряться перед ним, искать утешение не в коллективной борьбе, а в индивидуальном самобичевании. Он подменяет классовый анализ психологизмом, а революционную перспективу — обещанием загробного воздаяния. В этом смысле, роман Достоевского служит интересам правящего класса куда лучше, чем любая прямолинейная агитка. Он парализует волю к сопротивлению, заставляя жертву винить саму себя в преступлениях системы. И пока трудящиеся будут искать ответы в тупиках раскольниковщины и сониной покорности, а не на страницах «Капитала», их уделом так и останется вечное страдание на 600 страницах жизни, где идея по-настоящему изменить мир рассматривается ноль раз.

В этот день на советскую землю обрушилась вся мощь военной машины Третьего Рейха. Но давайте будем честны перед собой и перед памятью миллионов павших. Этот удар не был громом среди ясного неба. Он был следствием преступной слепоты и циничного расчёта бонапартистской верхушки, окопавшейся в Кремле. Советский народ, рабочий класс, крестьянство — они встретили войну обескровленными и дезориентированными. Обезглавленная чистками Красная Армия, лишённая своих самых талантливых командиров, брошенных в подвалы Лубянки, оказалась не готова к натиску. Пролетарский интернационализм был подменён ядовитой теорией «социализма в одной стране», а антифашистская борьба — позорным пактом с Гитлером, который убаюкивал бюрократию, но оставлял народ безоружным перед лицом неминуемой агрессии.

Именно поэтому первые недели и месяцы войны стали такой катастрофой. Это была цена, уплаченная кровью миллионов советских людей за предательство мировой революции, за террор против ленинской гвардии, за контрреволюционный переворот, осуществлённый сталинской кликой.

Но вот что поражает и внушает подлинное, не казённое уважение: сломленный, преданный собственной властью, советский народ не сдался. Он поднялся. Поднялся не за «вождя народов», а за свою землю, за свои семьи, за те социальные завоевания Октября, которые ещё не успела до конца вытравить бюрократия. Солдат в окопе под Брестом, рабочий у станка на Урале, вчерашний колхозник, уходящий в партизанский отряд, — вот кто стал истинным героем той войны. Они сражались не за привилегии номенклатуры, а за идею общества без эксплуатации, за будущее, которое они понимали как своё, народное, социалистическое.

Именно этот всенародный порыв, эта готовность к самопожертвованию, помноженная на мощь плановой экономики — пусть и уродливо деформированной бюрократическим управлением — в конечном итоге и сломала хребет нацистской гадине. Победа была одержана не благодаря, а вопреки политике Кремля. Это была победа советского человека, который своей кровью искупил преступления своих правителей и защитил саму возможность существования первого в мире рабочего государства.

Поэтому для нас, товарищи, 22 июня — это день двойной памяти. Памяти о чудовищной трагедии, ставшей возможной из-за предательства идеалов революции. И памяти о величайшем подвиге народа, который, несмотря ни на что, нашёл в себе силы подняться и сокрушить врага. Наш долг — помнить истинную, классовую суть той войны. Помнить, что борьба с фашизмом — это прежде всего борьба с порождением капитала, и вести её до победного конца может только сознательный и организованный трудовой народ.

А Троцкий? Он был убит. Забит ледорубом в далёкой Мексике по приказу того, кто боялся будущего. Троцкий верил, что социализм должен распространяться, что не может быть коммунизма в одной стране, что если революция не двинется дальше, её просто уничтожат. И что в итоге? СССР стал «социалистическим заповедником», который развалили внутренние и внешние враги.

Но даже после него СССР ещё держался. По инерции от тех, кто начинал это дело.

И всё равно, шаг за шагом, мы шли не туда. Всё больше бюрократии, всё больше страха перед новой мыслью, всё больше догм вместо идей. А потом настал 1991 год. Союз рухнул, а вместе с ним и вся надежда на справедливый мир.

И теперь? Теперь Россия — страна, где люди работают за 300 долларов, а в США минимальная зарплата — 20 долларов в час. Во Франции людям дают квартиры, в некоторых странах Европы работают программы социальной помощи, а в Соединённых Штатах хотя бы пытались продвигать равенство. Пусть это часто выливалось в натянутые и далеко не всегда удачные повестки в кино и абсолютно непрактичные и абсурдные в своей сути ЛГБТ-парады, но, однако, это хотя бы как-то всё-таки ближе к идеям равенства и справедливости, чем то, что творится у нас. Да, там капитализм. И здесь капитализм. Но теперь элементов социализма там больше, чем здесь. Малую часть из того, что проповедовал Ленин, реализовали на Западе. Неправильно, с ошибками, с имитациями, но что-то реализовали. Всё, за что боролся Троцкий, уничтожили там, где это началось.

Нам говорили, что социализм умер. Но нет — он просто растворился в мире, рассеявшись в большей степени не там, где начинался.

Хотя, впрочем, победа таких крайне правых сил как Республиканская партия США, возможная победа АдГ в Германии и так далее, вероятно, вытравит остатки левых идей и оттуда.