Серия «Антипопаданец»

Пролог

Глава 1

Не успели мы спуститься, как началась суета. Тут я должен сделать небольшое отступление, чтобы описать больницу. Госпиталь находится на берегу Финского Залива, южнее Турухтанных островов, там где в моём мире был Красносельский Район Петербурга. Примерно рядом с Южно-Приморским Парком, только вот в этом мире очертания города другие, и мы считай, что в ближнем пригороде. Само четырёхэтажное здание построено сорок лет назад из огромных гранитных блоков. Госпиталь имеет три корпуса, соединенных на первом и третьем этажах галереями. Вокруг разбит живописный парк с фонтанами. Ко входу ведёт новомодная асфальтовая дорога с мощенными булыжником тротуарами. На первом этаже главного корпуса находятся приемные покои и операционные. Второй этаж занят палатами для знатных пациентов и кабинетами врачей, которые тут в первую очередь личные кабинеты. Прием в них не ведётся. Третий и четвертый этажи для больных попроще. Третий корпус – своего рода инфекционное отделение, и я там по понятным причинам не бывал. А вот второй корпус самый интересный – эта часть госпиталя сугубо для военных. Палаты там больше похожи на казармы, никаких тебе личных покоев с удобствами, кроме комнатушек для пленных и преступников. Там же есть большая столовая, и на каждом этаже неустанно дежурят солдаты, как я понял по расцветке мундиров, из гвардейского Ингерманландского полка. Во внутреннем дворе находится небольшая цервушка, а за ней маленькое кладбище для неопознанных пациентов.

Мы прошли по внутренней галерее во второй корпус и оказалось, что больных уже носят санитары с гвардейцами. «Отца» сразу же перехватил какой-то врач, а меня под руку схватила Татьяна и потащила на улицу. На подъездной дорожке стояли три смешных грузовика, чем-то напоминающих продукцию Руссо-Балта. В их кузовах, чуть ли не штабелями лежали бойцы в разной степени покалеченности. Тех, кто мог сам ходить, уже отвели в больницу.

- Опроси пока солдатиков про травмы, кто тяжелый, и кликай мужиков, кого первым забирать – сказала санитарка, указав мне на одну из машин. Сама же деловито направилась к другой.

Первое что я увидел, это моего знакомца Долохова, который во всю драл глотку над одним из раненых. Тот слабо шевелился, накрытый простыней. Разумеется, призрака никто не слышал, а я не мог разобрать его слов от входа. Надо отметить, что гвалт стоял изрядный. Санитары с гвардейцами ругались, раненные стонали, кто-то бредил. Никакого порядка. Я жестом подозвал мертвеца и отошел в сторону.

- Чего кричите, капитан?

- Упырь! Как есть упырь, ваше благородие! Нельзя их в больницу. Никого нельзя. Если один упырём сейчас станет, то и другие могут оказаться! Сжечь всех немедля!

А я-то думал, что призраки не могут побледнеть.

- Спокойнее, Дмитрий Александрович. Объясните мне, как человеку новому. Я с червоточинами дела не имел.

- Ох, Крис, всё время забываю. Если тварь была заражена, а её кончили неправильно, то она дым выпускает зело опасный. Кто вдохнет его, тот сначала помрет тихонечко, без боли с улыбкой дурака блаженного, а потом как перекинется и упырём станет. Упыри трупы жрут, а живых заражают! Прикажи гвардейцам сжечь всех от греха подальше. Прямо вместе с машинами!

- Стоп. Как... можно ли как-то отличить упыря от обычного мертвеца, или тяжело-раненного?

- Зенки у них белые, а потом выпячиваются жуть. Как у краба на ножках. Веки им открыть надо. Но этот уже шевелится. Жечь его надо немедля.

Я вздохнул. И пригляделся к раненым. Щеку приятно ожгло поцелуем девичьих губ. Точно! Меня же Смерть чмокнула. И я не знаю, как это описать, но я увидел мертвых и живых. Мертвецы словно были блеклыми, выцветшими в разноцветном ярком весеннем дне. Стало не по себе. Среди полутора десятка раненых четыре трупа. И они все шевелились и дышали. Словно бы вздрагивая раз в несколько секунд. Сука. Сука-сука-сука! Гребанный зомби-апокалипсис на минималках.

- Стоять всем! – хотел я грозно заорать, но дал петуха. Забываю вечно, что я не здоровый бородатый мужик, а семнадцатилетний недоросль, к тому же худой, как огрызок скелета. – Кто приказал упырей в госпиталь тащить?!

На меня сурово глянул один из гвардейцев-охранников, сплюнул себе под ноги и шикнул:

- Заткнись. Иначе не посмотрю чей ты сын, и здесь кончу…

Видимо, он хотел сказать что-то еще, но в этот момент с носилок упал первый, самый активный «упырь». Он резво вскочил на ноги и сорвал с себя простыню. Из его глазниц торчали, нет… не глаза на стебельках. А белые, бахромистые отростки, которые к тому же шевелились. Жути придавало то, что упырь в окровавленной нижней рубахе широко улыбался, как дебил у которого целая куча фантиков. Рубаха над раной взорвалась тремя щупальцами, такого же мутно-белого цвета, как отростки в глазницах.

Не буду говорить, что время для меня остановилось, но картинку я воспринимал по кадрам. Каждую секунду думая что делать.

Какая-то баба визжит.

Что же мне напоминают эти отростки в глазах?

- Принимай мой Дар, твоё благородие! Рази молниями! – кричит мне в ухо призрак.

Щупальца хватают ближайшего санитара, и с невероятной силой дергают того к упырю.

Я же видел что-то похожее. Даже читал неплохую повесть на эту тему. Вспоминай, сука, вспоминай.

Санитар и упырь стоят вплотную друг другу, глаза в глаза. Ругавший меня гвардеец тянет натуральный палаш из ножен. Мне кажется, что упырь сейчас откусит пол лица санитару. Но происходит другое. Нарост на одном из глазных отростков взрывается облачком белой взвеси. Санитар орёт. Взвесь падает ему прямо в открытый рот.

Вспомнил!

Книга называется «Кордицепс. Или больно все умные». А напоминает мне эта хтонь тот самый кордицепс. Это гриб паразит из нашего мира. Его споры заражают насекомых, пожирают их мозги изнутри хитрым образом, так что насекомое выполняет определенные действия, например забирается повыше и там умирает. После чего гриб прорастает из отверстий в хитине, чаще всего из рта и глазниц. Отбитые китайцы считают кордицепс афродизиаком и тоником. Да и в «Последних из нас» кордицепс упоминался, но у меня никогда не было приставки.

Гвардеец рубит упыря наотмашь по голове. Призрак кричит уже на него:

- Сукин сын! Ты всех тут угробишь! Нельзя его по маковке!

Разрубленная голова взрывается уже большим облаком спор. Гвардеец рубит всё ещё орущего санитара, и сам заходится в кашле. А я бегу в обход, во двор, чтобы вернуться в больницу через задний вход и пытаюсь что-то придумать. Слышатся выстрелы.

Я забежал в госпиталь и на ходу вырвал у одной из санитарок грязную простынь, затем рванул в первую попавшуюся палату и схватил заполненную мочой утку. Это не дым и не газ. А споры. Хрен знает, просочатся ли они через ткань, а вот через мокрую ткань не пройдут точно. Затем, я рванул в приемные покои, и снова присмотрелся к пациентам.

На одинаковых койках расставленных вдоль стены лежали раненные. Многие из них блаженно улыбались, но не все были мертвыми. Видимо, солдатиков чем-то обкололи. Есть клиент! Те же судорожные вздрагивания. Те же выцветшие в моем особом зрении краски.

На него почти никто не обращал внимания. Все смотрели на улицу через распахнутые настежь двухстворчатые двери. Я швырнул простыню на голову мертвецу и щедро облил её чьей-то мочой.

- Здесь упырь! Вяжите его! Рубить и стрелять и нельзя!

Первым на меня обернулся «отец». Я не видел до этого лиц тех, кто готов сейчас убивать, но именное такое лицо у него сейчас и было. Он сунул руку в карман с пистолетом.

- Отец! Упырь это! Богом клянусь. Жгуты сюда! Вон тот тоже упырь! – я указал на еще одного подрагивающего мертвеца. – Накрывайте их мокрыми простынями и вяжите крепко. Эти твари сильные! Потом вынесем и сожжём!

Доктор со светлыми волосами и козлиной бородкой бросился к дверям, выбил стопоры и начал их закрывать. Видимо, наконец сложил два и два. «Отец» же вынул руку из кармана и сделал ей сложный пасс. Металлическая кровать, у которой я стоял упала. Её ножки сами собой выгнулись под странным углом и буквально пригвоздили к койке накрытого простыней упыря. А второй мертвец уже рывком сел на своём ложе. Он распахнул веки, из-под них вылезли грибовидные отростки. Жуть. Упырь уставился на меня, и потянулся перевязанной рукой. Сейчас из неё полезут гребанные тентакли. Думать было некогда. Я схватил подушку с соседней койки и рванул прямо на ублюдочную тварь. Впечатал подушку в тупо лыбящуюся морду, но не стал давить на неё, а вцепился второй рукой в волосы на затылке. Затем, вместе с полушагом резко повернул голову умертвия, что называется «до щелчка». Тело обмякло и упало на койку, но под подушкой, которую я разумно не выпустил, что-то шевелилось.

- Блядушки-генокрадушки… - голос дрожал. Учитывая грибную природу упырей, надо было упомянуть орков, но тогда это будет не моя любимая присказка. Я собрался с мыслями и заговорил громче: - Тащите срочно мокрые простыни. Или кожаные куртки. Срочно! Всё через что эта хрень не просочится.

Не понимая, про себя я матерюсь или вслух, я подошел к первому грибному зомби, опустился на одно колено у кровати с вывернутыми ножками. Щелчок свернутой шеи. Прямо через вонючую простыню. Сейчас не до брезгливости.

Стрельба на улице участилась. Слышались крики и женский визг.

- Мы все умрём. – Тоненько пропищала девушка в белом халате, судя по прически и дорогим сапожкам, явно из знатных. – Н-нас обратят или сожгут живьем… - она тихонько осела на пол по стеночке.

Светловолосый суетливый доктор, почему-то ассоциирующийся у меня с айболитом из-за своей козлиной бородки, отлип от двери. Обвёл холл взглядом своих водянистых серых глаз и громко сказал:

- Холл не покидать. Я запру двери. Дамы и господа, конец неизбежен, но надеюсь у нас будет время написать письма близким. Александр Ильич, загляните в ординаторскую, раздайте бумагу и письменные принадлежности персоналу. Пусть вначале запишут волю раненных гвардейцев, а потом уже и сами что-то напишут. Христофор Александрович, вы сегодня спасли много жизней и подарили нам всем шанс уйти достойно.

Он уже собирался развернуться на каблуках, но я крикнул:

- Вы же тут, сука, маги! Врачи! Вы что не понимаете, с чем мы столкнулись?

Айболит дернулся, как шарнирная кукла, сглотнул и хорошо поставленным голосом ответил:

- Прекрасно понимаем, молодой человек. Все, кто попал под газовую атаку упырей, и живые и мертвые, должны быть сожжены из-за того, что иначе сами обратятся в упырей. Благодаря вам, остальные пациенты и врачи не пострада…

- Да какой нахер газ? Это споры! Грибы в них проросли. Грибы. Грибы размножаются спорами. Это взвесь, и споры не проникают, через мокрую ткань, через кожу, пластик, резину! А инкубационный период, блядь?! Вы что не исследовали зараженных?!

Девушка, что подвывала на полу прекратила стенать и уставилась на меня с надеждой. «Отец» смотрел с удивлением. Айболит хотел что-то сказать, но заткнулся на полуслове. Даже раненные стали стонать потише. Только с улицы доносились крики и выстрелы. Что-то ударилось об дверь, но повторного толчка не последовало.

- Это кордицепс. Какая-то странная его разновидность. Он больше в Азии распространен. Гриб такой. Поражает обычно насекомых. Споры попадают в муравья, и грибо по нервной системе уничтожает ганглии, то бишь мозг муравьиный. Причем не просто пожирает мозги, а меняет их функционал заставляя насекомое делать, то что надо грибу. А здесь похожая штука, только работает на млекопитающих, как я понял. Во-первых, антибиотики должны помочь. – Блин, я же даже не знаю, есть ли у них антибиотики. Айболит смотрел на меня с жалостью, как на дурачка. «Отец» хмурился. – Пенициллин! А во-вторых, у любой заразы есть инкубационный период, и если за какое-то время она не проявилась, то значит мы здоровы, и не успели вдохнуть споры. А еще я могу точно сказать заражен человек или нет на поздней стадии. Дар у меня такой! – только апелляция к магии их проняла. Надо было сразу догадаться.

- Сын, ты не врёшь? У тебя проявился дар? Почему не родовой?

- По божьей воле, блядь! Я не спрашивал! Как иначе я бы этих опознал? Ноги в руки и мокрые простыни сюда! А лучше кожу, резину, мешки для трупов – этих двоих паковать надо. И отойдите все от окон и двери, стреляют же!

- Христофор, вы говорите правду? Среди присутствующих больше нет зараженных? – Айболит направился ко мне, по-анимешному сверкнув очками. – Какой Дар у вас пробудился? Как выглядел ангел, который вас одарил?

- Я отвечу на все вопросы позже! Сейчас у нас есть другие проблемы!

Ангелы? Какие, нафиг, Ангелы? Дар мне предлагал мертвый и, судя по всему, весьма отмороженный мужик. Вижу мертвых, потому, что сама Смерть меня поцеловала. У нас тут группа суицидников на выезде, зомби-апокалипсис с грибным соусом, и беспорядочная стрельба на подъездной дорожке.

- Господь милосердный, если ты меня слышишь, дай мне сил со всем этим справиться!

Только я это произнёс, больничное фойе исчезло. Прекратились крики и шум. Я услышал пение птиц, и увидел невероятный лес, полный безумных красок и жизни. Бабочки, тысячи гребанных бабочек, порхают над цветочной полянкой, птицы поют на ветвях березок и каких-то странных, незнакомых мне деревьев. Кажется, что из-за кустов на меня косится огромный кабан с умными, почти человеческими глазами. А навстречу мне идёт голая женщина. Я бы назвал её невероятно красивой, если бы не одно но… Её промежность разорвана, из приятного, слегка округлого живота вырван кусок мяса, так, что я вижу её внутренности. Кровь обильно льется на траву, и там где она капает на землю расцветают цветы.

- Сраный, сука, кордицепс. – Говорю я. – Похоже я заразился и это идиотские видения в пожираемом грибом мозгу. Приплыли. Помог, блядь, смерти. Поохотился на попаданцев.

Я смотрю на женщину. На вид ей двадцать пять или тридцать лет. Яркие рыжие волосы, большая тяжелая грудь, широкие бедра. Немножко надменное, насмешливое лицо с красивыми зелеными глазами. Такая должна вызывать в людях похоть, просто идеальный вариант для порно. Только вот, меня не возбуждают существа, которые несмотря на смертельные раны ведут себя, как ни в чем не бывало. Она ещё и смеётся.

- Я не первый раз вижу демона, который искренне воззвал к Богу. Но первый раз мне встречается демон, которого поцеловал ангел. И первый раз, на моей памяти Творец откликнулся на мольбу низшего посланника Ада.

Надо ли говорить, что голос тоже был… не знаю, наверное, сексуальным. Если бы не жуткие раны, эта женщина, словно создана для плотских утех. А ещё я понял, что выгляжу не так, как последние несколько дней. Я снова в джинсах, осенней куртке, бородат, татуирован и смотрю с привычной мне высоты. Но это точно, не мир мертвых. Там всё какое-то серое, а со мной рядом вовсе не Смерть, а какая-то другая сущность. Красивая, но отталкивающая.

- Во-первых, я не демон. Во-вторых, ангел меня не целовал. В третьих, понимаю, что если ты захочешь представиться, сделаешь это сама, но было бы неплохо понимать, где мы находимся?

Она опять рассмеялась и подошла ко мне вплотную. Её кровь капала уже на носки моих ботинок.

- Мы в райском саду, демон. Тебя поцеловала та, кого ты называешь Смертью. И я знаю, чего ей это стоило. Как такая чистая, добрая девочка, как она могла подарить тебе частичку своей силы? Ну а демон ты, потому что вернулся из Ада в Изначальный Мир, причем не по воле Творца, Ад исторгает из себя только демонов, несущих боль, кровь, и разрушение. А знаешь ли ты, за что обрек свою душу на ад?

- Гордыня, зависть, гнев, похоть… может быть всё сразу? – Я усмехнулся и сделал шаг назад. От неё пахло так, что в штанах стало туго. Но то штаны, а голова у меня почти всегда ясная.

- А ещё уныние, праздность и, конечно, же обжорство. – Она указала рукой на свои раны. – Конечно же, ты не помнишь, как вырвал дитя из моего чрева и скормил своей семье? Как ты смакуя пил ангельскую кровь и чавкая жрал мясо матери и дитя? – Казалось, такие жуткие вещи надо говорить жестким злым голосом, но она произнесла это со снисхождением и жалостью.

Ненавижу, когда меня жалеют. Смерть никогда не врёт, а что на счет этой сущности? Мне кажется, если ты существуешь практически вечно, то ложь теряет всякий смысл. Потому что правда всегда вылезет наружу, именно поэтому существа вроде моей подруги с Той Стороны и разучились лгать. Но, что если мой мозг пожирают споры гриба-мутанта, и это всего лишь предсмертный опыт? Я промолчал.

- Ты не умер. Ты позвал Творца, и он тебя услышал. А я просила разрешения снова встретиться с моим палачом. Тебе же нужна сила, чтобы помочь твоему маленькому ангелочку смерти?

- Так. Стоп. Смерть забрала меня из ада. Но в ад попадают души только после того, как прожили жизнь в изначальном мире. Верно?

- Ты всегда был умным мальчиком. Страшным, злым и очень умным.

- То есть, возможно, когда я жил свою первую жизнь, которой я не помню, я мог совершить то, о чем ты говоришь. Мне жаль.

- Просишь прощения?

- Нет. Как вообще можно простить то, что ты описала? Мне чертовски жаль, что я пошел на такое. И еще больше жаль, что я не чувствую стыда, впрочем, сложно стыдиться, того, что не помнишь.

Она улыбалась. Ненавистной мне добренькой улыбочкой полной снисхождения, заботы, жалости. Словно, я не здоровенный мужик, а бездомный котёнок со сломанной лапкой.

- О… какая гордыня! Ты не котёнок. И не щенок. Ты демон. Я уважаю тебя.

Как же меня напрягает, что уже вторая сущность может читать мои мысли.

- Скажи, зачем я это сделал? – Я посмотрел на раны, от которых прежде старался отвести глаза. Но если это моих рук дело, то негоже прятать взгляд. Меня передернуло, ком подступил к горлу. Интересно, смогу ли я наблевать в Раю? Прийти в рай и заблевать тут всё, как жаль, что я не панк. Сид Вишес и Кобейн оценили бы.

- Ах-ха-ха! – Она смеялась. Искренне, звонко, мелодично. А внутренности в прогрызенном чреве тряслись в такт её смеху. Кровь, как будто бесконечная, лилась на землю. Я понял, что её промежность просто разорвана почти до пупка, белели кости, кишки сизыми змеями каким-то чудом удерживались внутри. – Прости, что вызываю у тебя отвращение. Но это очень смешно, ты первый, кто о таком подумал. Наблевать в раю!

- Ты прекрасна. Правда. Отвращение у меня вызывают раны. И мысль о том, что это мог сделать я. Наверняка у меня были свои причины, если я пошел на такое. Знаешь, глупо говорить, что я бы никогда не сделал о том, что уже совершил однажды. Поэтому назови мне причину, если она тебе известна.

- Какой рассудительный демон! – она протянула руку к моему лицу, и я отшатнулся. Терпеть не могу, когда меня трогают без спроса, тем более незнакомые люди. – Не бойся, если я прикоснусь к тебе, мы снова переживем это событие. Но мы в раю, здесь нет боли, горя, страданий. Так что увиденное тебя не заденет.

- Нет. Я хочу понимать всё. Даже боль и отвращение. – Я взял её за изящные пальцы.

***

И я увидел. Я увидел бесчисленные ряды всадников Золотой Орды, что осадили мой город. Я увидел, как тащат по полю детей, привязанных к стременам, как насилуют девчонок лет десяти. Я услышал. Услышал крики людей, горящих заживо в церквях с заколоченными дверями, рык собак дерущихся за кусок мяса над трупами моих людей. Я почуял. Запах трупов, запах гари, вонь немытых тел, смрад гниющего урожая.

Я был князем в осажденном городе. У меня были дети и жена. Я верил в Бога, я молился. Молитвы не помогли.

Стены городского кремля не могли вместить всех беженцев, часть горожан и деревенских укрылись в монастыре. Кремль мы отстояли. Монастырь горел. Город догорал. А я бежал, прихрамывая на раненую ногу в сторону монастыря. Печные трубы сиротливо смотрелись на пепелище, оставшемся от моего города. Трупы татар и моих людей лежали на улицах, трупы скота и собак, слышался женский иступленный, почти звериный вой.

Ножны я потерял в бою. Меч зазубрился, а стеганка под кольчугой пропиталась кровью. Я бежал к монастырю, на ходу сорвав шлем и бросив подшлемник на землю. Только вот монастырские стены зияли дырами, одна из створок ворот была сорвана, внутри – всё ещё что-то горит.

Храм построенный моим дедом, белокаменный, сейчас стал черным закопченным скелетом без крыши и куполов. Словно череп былинного чудовища он скалился на меня пастью входа и безразлично смотрел узкими глазницами окон. Смрад сгоревшей плоти ударил в нос. А внутри – трупы. Черные, изломанные тела моих людей, тех, кого я клялся защищать.

Только протоирей Спиридон был жив. Он стоял на коленях у алтаря и истово молился. Чистый, благообразный, святой. Спиридон учил меня грамоте, он стоял по правую руку отца, когда тот впервые усаживал меня в седло. Он был мне наставником и другом. А сейчас я его ненавидел. Сила святого защитила от пламени его, но не монастырь, не прихожан, не мой город. Он мог мановением руки двигать горы, исцелять раненных, тушить огонь и призывать молнии с небес. Но пока я дрался, проливая свою и чужую кровь, поп молился. Он и сейчас бормотал бессмысленные молитвы.

- Почему? – Я хотел кричать, но в горле встал только один вопрос. Он вырвался как хриплый рык.

- Смирение, княже. – Спиридон прервал молитву и поднялся с колен. Он повернулся ко мне, и на губах его застыла кроткая заискивающая улыбка. – То мир тварный, а есть и лучший мир…

- Бабы и дети горели. – Я не говорил, рычал. – А ты мог их спасти, но ничего не сделал. Город пал. Ты ничего не сделал. Скольких из погибших тут ты крестил?

- Их ждёт рай…

Мы говорили недолго. Я был в такой ярости, что не слышал попа, только что-то, о том, что он покажет рай. На этих словах я его зарубил, а за его кротким и безвольным трупом сгоревший монастырь перестал существовать, словно кусок реальности заменили на прекрасный дикий сад.

И я шагнул в этот сад, в своём помятом доспехе, воняющий кровью и потом, с негнущейся шеей. Я кричал, что Бог не тех награждает силой, что смирение – это грех, который приносит только боль и смерть. А затем я услышал шепот, который говорил, что запретный плод обречет меня на ад, но я получу силу.

Я прорубался сквозь кусты, рубил кротких и тихих зверей, которые даже не скулили, получая страшные раны, только вот плодов я там не видел. Зато навстречу мне вышла олениха, которой я воткнул клинок в брюхо, вырезал печень и надкусил зубами, словно дикий зверь. Зачем мне плоды, когда есть мясо?

И я почувствовал, каждое колечко на моей кольчуге, пряжку на ремне, набойки на сапогах и понял, что теперь всё что выковано из металла подвластно моей воле. Я мог превратить каждый кусочек железа в граненный наконечник и отправить его в полет.

Райский сад исчез. Только туша беременной оленихи лежала у моих ног. Подоспели мои люди. Я разделил мясо райской твари между своими ближниками и сыновьями. Каждый из них стал магом. Каждый получил свою силу. В этом мире Ига так и не случилось. Монголы были разбиты в 1242 году.

***

Стоп-стоп-стоп. Я книжный червь, рожденный в конце двадцатого века. Я никого не убивал. Я вообще мало, что сделал, если не считать небольшого бизнеса и прекрасной дочери. Ради которой я согласился на самое невероятное приключение в жизни. Я видел Смерть. А теперь и ангела. Никакой я не князь Боголюбский, а если и был им когда-то, то я все равно этого не помню. Блядушки-генокрадушки. Пусть это будет кордицепс пожирающий мои мозги. Забористые грибочки.

- Стоп. – Видение закончилось, я лежал на траве, а голова моя на коленях ангела. Её пальцы нежно гладили мои волосы. – Я не ел челове… Нет. Не так. Ты была оленем?

- Всё, что ты видишь вокруг, каждая травинка, каждая букашка – это чья-то душа. Они живут здесь без боли, в сытости и счастье, они умирают и рождаются снова, чтобы жить в этом саду в покое и радости. И да, я была ланью, которую ты изрубил мечом, плод которой ты вырвал из чрева и скормил своим детям и солдатам.

Я поднялся с земли, и протянул руку изуродованной женщине.

- Я не жалею о том, что сделал.

- И ты сделал бы это снова, окажись в такой же ситуации?

- Да.

Она ухватилась за мою руку и легко поднялась, затем приблизилась ко мне вплотную, так что её губы почти касались моих.

- Мне жаль тебя. В тебе столько гнева, злости, отчаяния. – По её щеке скатилась одинокая слеза. – Но я понимаю тебя. Тебе нужна моя сила, и я снова дам тебе её. Только сейчас тебе не будет так просто. Если хочешь снова получить кусочек моей власти, ты должен вкусить моей плоти и выпить крови. Ты готов на это пойти?

- Пожалуй, тогда я откажусь. Не жили с магией, нечего и начинать. – Я улыбнулся. – Я не хочу причинять тебе боль.

- Пожалуй, - передразнила она меня - тогда я покажу, что случится, если ты этого не сделаешь. Порох уже вспыхнул.

***

Снова больница. Пуля разбивает окно. Тупая боль в груди, которая становится всё горячее и насыщеннее. Осколки стекла со звоном падают на пол. Айболит бежит ко мне, «отец» вздрагивает, как от пощечины. Я пытаюсь что-то сказать, и выхаркиваю кровь. Вторая пуля влетает мне в голову. Свет гаснет.

Я просыпаюсь на больничной койке. Современной. В носу трубка. Швы на спине зудят. Из коридора слышится плач и тихий голос.

- Не говорите ему про дочь, пока не восстановится. В его состоянии стресс…

***

Видение закончилось.

- Если ты умрёшь в изначальном мире, ты вернешься в ад. Никогда, слышишь, никогда!.. сила не достается тем, кто не готов переступить через себя. Одни усмиряют плоть и желания, а ты должен пройти через своё отвращение к насилию и каннибализму. В прошлый раз ты убил священника, который заменил тебе отца, поэтому я была всего лишь животным. В этот раз, тебе придется…

- Придётся. – Говорю я. – Но я сделаю всё по-своему.

Я обнимаю Ангела, целую её щеку, выпивая ту слезинку, что скатилась из уголка добрых глаз. Я целую её ключицы, не похотливо, но нежно. Затем я опускаюсь на колени, и нежно покрываю поцелуями кровоточащую рану на животе. Я проглатываю такую горькую, металлическую кровь, но стараюсь, чтобы мои прикосновения несли нежность, а не боль.

В какой-то момент, мне снова приходит чувство власти над металлом, сначала слабое, я еле-еле ощущаю молнию на куртке, затем чувствую мобильник в кармане, ключи… В какой-то момент, понимаю, что могу менять форму любого металлического изделия и управлять им в пространстве. Всё, хватит.

Поднявшись с колен, говорю:

- Надеюсь, я не причинил тебе боли?

- Демон, никто из тех, кто принадлежит раю, никогда не чувствует боль, голод, страх. Вся боль здесь только та, что ты принёс с собой. Ты подарил мне нежность и светлую грусть, поэтому я помогу тебе.

- Не надо. – Меня до сих пор потряхивает. Целовать смертельную рану, видеть в нескольких сантиметрах пульсирующие внутренности, ну его нафиг. Тем более, куда мне больше силы, если я чувствую, что буквально могу остановить пулю в полёте, как гребанный Нео. – Цена слишком велика. Я не хочу снова через себя переступать.

Она опять смеётся:

- Я помогу тебе не силой, но знанием. То, что вы называете Червоточинами – это ворота в рай. Кто-то открывает их. Как тот священник, который последней молитвой просил Творца показать тебе мир без боли. Только он открыл проход лично для тебя. А сейчас, кто-то научился… хм… ты подумал о порталах? Да, пожалуй, это слово подходит. Причем порталы двухсторонние. И растения, и звери из Райского Сада, они все наделены тем, что ты называешь магией. Безвредный гриб, паразитирующий на букашках, становится страшнее чумы в Изначальном мире. Обычный лесной кабан смертоноснее артиллерийского залпа, даже насекомые для Изначального мира смертельно опасны, к счастью, их жизнь коротка. Найди того, кто открывает порталы. Он скрыт от Ангелов и Падших… А когда найдешь, вспомни всё свое упорство, свою ярость и боль, и не жалей о том, что нужно сделать. Смерть выбрала тебя не просто так. Во-первых, ты должен справиться, во-вторых, тебе есть что терять в случае неудачи, а в-третьих, ты смог стать другом самой Смерти, она самая юная из нас и поэтому отличается строптивым нравом. А ещё помни, что паразит, которого ты боишься не опасен для магов. Он угрожает только простым смертным.

Начало тут.

Первой мыслью было: «не больно». Я потянулся и снова почувствовал ноги. Захотелось смеяться в голос и кричать от радости. Боли в спине тоже не было, что странно. После операции на позвоночнике, каким бы обезболом тебя не накачали, швы чешутся и зудят, как проклятые. Лежать на спине просто невозможно, а я лежал на спине и ничего не болело. Только койка была странно жесткой и холодной, как будто бы нет простыни.

Я открыл глаза и сразу же захотелось зажмуриться, потому что в лицо смотрело дуло револьвера. Пистолет сжимал бледный мужчина примерно моих лет в белом халате.

- Без фокусов. – Голос доктора дрожал. – Ты не мой сын, демон!

Откуда, вашу мать, поехавший вооруженный врач в клинике в центре Питера? Где он вообще раздобыл ствол? Я вспомнил свой сон и еле сдержал матюки. Тем временем доктор продолжал тараторить, дергая глазом:

- Мой сын умер от передозировки, ровно шестнадцать часов назад. Жена не вынесла бы этой новости, и я пошел на преступление перед церковью и родом людским, призвав тебя, демон. Я знаю цену. Моя душа, мой Дар, в обмен на то, что до гибели моей супруги, ты притворишься моим сыном и будешь жить, как примерный юноша из благородной семьи. Ты не в праве способствовать моей смерти или смерти моей супруги явно или опосредованно, более того, ты всячески будешь охранять ее жизнь до смерти от естественных причин, используя лишь возможности тела моего сына, без всяких демонических способностей или проявлений. До смерти моей супруги, ты не будешь пожирать души и строить какие-либо козни против рода людского. После ее гибели, ты волен творить, все что тебе вздумается, демон. Контракт составлен и подписан кровью. – Выглядел доктор, как главный герой из старых американских фильмов: узкие усики, черные волосы зализаны назад, под белым халатом скрывался старомодный пиджак. Только вот судя по кругам под глазами и дрожащему голосу, ему пришлось не сладко.

- Эхм… а можно мне нормального врача? – голос звучал странно. Во рту совершенно не было слюны и такое чувство, что я месяц не чистил зубы. Возможно, глупо перечить человеку с пистолетом, но я буквально не знал, как вести себя, когда в лицо тычет стволом какой-то поехавший. Позже, я, конечно, придумаю два десятка правильных и остроумных ответов. Если это позже наступит.

- Если ты что-то выкинешь, я выстрелю. – Мужчина дал петуха, пистолет в руке дрожал. – Я призвал тебя и я же отправлю тебя в ад, если понадобится!

Жить мне очень хотелось. Хотя бы потому, что у меня ничего не болело.

- Расскажи мне о своём сыне – сказал я. И добавил: – смертный.

- Я… мне сложно. Я напишу, каким он был… мне надо выпить.

- Опусти уже пистолет. – Я медленно поднял руку, чтобы аккуратно отвести ствол в сторону и снова не сдержал мата. Рука была не моя. Тонкая, подростковая, на тыльной стороне ладони был отвратительного качества партак. Серп и молот. Поймите правильно, я ничего не имею против татуировок, мои руки были забиты цветными драконами в европейском стиле. Но вот маленькие, кривые уродские татуировки не признаю.

- Что, в аду не любят коммунистов? – Доктор грустно усмехнулся, отводя пистолет в сторону.

Думай. Думай демон недоделанный. А если тут коммунизм? У моего собеседника в руке пушка. Он в дичайшем стрессе. Может сначала выстрелить, а потом подумать. А у меня, кажется, здесь дела.

- В аду не любят партаки. Если татуировка, хоть с этими вашими садовыми инструментами, то пусть хотя бы красивая.

Доктор хмыкнул и молча уставился на меня. А мои винтики шевелились с бешенной скоростью, кажется, я даже вспотел. И только сейчас я понял, что мои руки и ноги просто ледяные. Не кровать была холодной, а я сам был комнатной температуры, меня знобило.

Прикрыт я был тонкой простынкой. Стены даже с кровати казались холодными. Непокрашенный камень. И свет горел как-то неправильно, над дверью в палату я разглядел желтую, куполообразную лампочку. За толстыми стеклами окон стояла глухая ночь.

- Не хочу называть тебя отцом, но похоже при других людях придется. – Я сел на кровати и зябко поёжился. – Мне нужна вся информация о твоём сыне. День рождения. Привычки. Друзья. Как называл тебя и маму, в каких вы были отношениях. Как и где учился. Какой наркотик принимал. – я чуть не ляпнул про доступ в интернет. Вдруг его тут ещё не придумали? - Ещё мне нужны книги по истории, последние выпуски газет. Важная каждая мелочь. Еда, вкусы, политические взгляды, хотя с этим более-менее понятно. Сейчас я даже не знаю, как меня зовут. Я же не Ипос, чтобы знать прошлое. – Мне пришлось напрячь извилины, чтобы вспомнить нужного демона из Гоэтии. Надеюсь, здесь она тоже существует. – Понимаю, что тебе сейчас тяжело. И так понимаю, что мы в больнице. Скажи матери, что я решил отказаться от той дряни, что принимал, но мне очень тяжело. Ломка, синдром отмены, или как там это у вас называется? Поэтому несколько дней я проведу тут.

Доктор молча кивал. А я продолжил:

- Завтра мне нужна будет еда, сойдёт и больничная. Нужно помыться. Сейчас ночь. Принеси утром книги, и то, что успеешь написать обо мне. Главное, выспись. И не нервничай. А ещё помни, что одно дело, когда придурочный сын переборщил с наркотиками, другое дело, когда его найдут застреленного тобой. Что подумает твоя жена? Поэтому, нам предстоит долгое и адекватное сотрудничество. Без всяких глупостей.

Я уже не помню, что говорил потом, но доктор соглашался. А я, понимая, что сейчас от него нет никакого толку, попросил добыть для меня одеяло потеплее и спровадил его из палаты, пообещав до утра никуда не сбегать.

Туалета с душем в палате, конечно же не было. Дверь этот мужик запер. Слава богу, в палате был шкаф с одеждой и одеялами и простынями, а ещё в углу стояла ночная ваза. Даже зеркала нет!

После того, как я согрелся укутанный в целую юрту из одеял, я выбрался из-под них и решил осмотреть себя. Из одежды на мне были только нелепые широкие семейники. Бур, пронзающий небеса, не радовал размером, впрочем, от такого холода, у кого хочешь скукожится.

Ногти на руках обгрызены, под ними корка грязи. Руки тощие, на левой многочисленные следы подкожных инъекций и синяки, которые начали немного ныть. Живот впалый, ребра торчат. Смотреть на мир непривычно, я постоянно замечаю свой нос. Ещё чувствую жуткий дискомфорт во рту. Оно и понятно, личность-то моя. Память моя тоже. А тело чужое. Мы в младенчестве привыкаем не замечать свои носы, а потом годами свыкаемся с прикусом. Я на всякий случай ущипнул себя. Не сплю. Это всё похоже на реальность, а не на затянувшийся кошмар. Только вот разговор со Смертью вспоминаю не полностью, обрывками. Мы ведь долго разговаривали, пока она вела меня через серый туман.

Я избавился от вонючих семейников и осмотрел одежду в шкафу. Слава богу, нашлось чистое исподнее. Когда я так говорю «исподнее», я имею в виду именно кальсоны с нелепыми завязками и странную нательную рубаху, чертовски длинную. Судя по лампочке, которая непонятно как выключается, и имеющемуся гардеробу, на дворе конец девятнадцатого, или начало двадцатого века. Но откуда тогда татуировка? Серп и молот, как символ появились в середине восемнадцатого года. Впрочем, если этот мир атакуют попаданцы вроде меня, среди них вполне себе мог оказаться коммунист-прогрессор. Волшебный, сука, коммунист.

Когда я читал книги про попаданцев, меня всегда раздражало то, что делают прогрессоры. На бумаге всё выглядело красиво, но, если вспомнить индустриализацию в… в аду? Если вспомнить индустриализацию в моём мире, то это был настоящий ад, простите за каламбур.

Появление промышленности уничтожило ручной труд, лишило работы миллионы людей, которые не готовы были переучиваться, а в городах творилась та ещё жесть. Крестьяне, мануфактурщики и прочие люди хлынули в города, не готовые принять столько народу. Канализация переполнялась отходами, на улицах стояла ужасная вонь. Люди снимали место в комнате, не кровать, а именно место для сна. Спать им приходилось стоя, привязавшись веревками, чтобы не падать. Имея неограниченный поток кадров, владельцы заводов платили рабочим сущие гроши, которых хватало только на аренду места для сна и еду впроголодь. Преступность выросла. Число самоубийств зашкаливало. Детская проституция – выньте и распишитесь. Достоевский её прекрасно описал.

Или взять коммунистов? Они решили выкорчевать из жизни людей церковь, а церковь не просто так была настолько интегрирована в общество. Она занималась образованием, медициной, содержала приюты и пародию на хосписы. Попы не только учили детишек в церковно-приходских школах, но и вели подушный учет, своего рода статистику. И этот институт большевики практически уничтожили.

Когда в книгах какой-то попаданец-прогрессор боролся с темной религией, развивал технологии, автор забывал о том, насколько общество инертно и как сильно каждый государственный институт в него врос.

Кажется, я начал понимать лучше, о чем говорила Смерть. Если маги-попаданцы ведут себя хотя бы на десять процентов так же, как в книгах, то они могут сломать жизнь не только своим близким, но и уничтожить целые страны и народы. Я выматерился в голос.

Часов у меня не было, за окном всё так же было темно, но судя по листьям на деревьях, стояла или весна или ранняя осень. Решив дальше не закапываться в свои мысли, я закопался под одеяло и попробовал уснуть.

- Ублюдок! Ну ничего, скоро ты умрёшь, и твоё тело займет достойный!

Учитывая, что единственная дверь была заперта, в комнату мог просочиться только призрак. Собственно, ни кем иным говоривший не мог быть. Во-первых, через него просвечивал шкаф. Во-вторых, он был далеко не целым. Левая рука оторвана у самого плеча, левая же нога выглядит, как жеванная кость в обрывках плоти. Одет мужчина был в какой-то незнакомый мне сине-золотой мундир и мог похвастаться шикарными рыжими бакенбардами переходящими в не менее шикарные усищи.

- Уже. – Сказал я, в очередной раз, выбираясь из под одеяла.

- Как у такого, как Александр Ильич, мог родиться, такой выродок?! – Призрак как будто бы меня не слышал. – Великого Таланта человек! С огромным сердцем! Не побоюсь этого слова Святой! И ты – жалкий морфинист, наркоман, фейский гнус! Будь я сейчас жив, я бы тебя высек и отправил в армию!

- Ага-ага. То есть морфинизм у вас не называли солдатской болезнью? – я продолжал разглядывать покойника. Страшно мне не было. Смерть говорила, что мертвые могут причинить вред живым, только если те сами позволят. Правда, она ещё говорила, что мертвые приходят, только если их позвать. Впрочем, я в другом мире, где по её же словам полно неприкаянных душ.

- Это было сто лет назад! Да как ты смеешь? – мертвый солдат замахнулся на меня своей целой рукой, а затем так и замер в нелепой позе. – Ты меня видишь?

- Смею. Вижу. Тот, кто раньше занимал это тело уже ушёл, а я даже его имени не спросил. Возможно, я и есть, тот «достойный», о ком ты говорил.

- Ваше благородие, простите мертвого солдата! Позвольте представиться: лейб-гвардии капитан десятого Ингерманладского гусарского полка Долохов Дмитрий Александрович. Уже четыре года как покойный. По воле Великого Уравнителя прибыл, чтобы передать вам Дар. Но извольте сначала убедиться, что вы человек достойный и набожный.

Учитывая, что Смерть забрала меня из ада, звучало это смешно. Я подавил улыбку. Фёдора Долохова Толстой списал со своего дальнего родственника. Тот ещё отморозок был – дуэлянт, повеса, картёжник и настоящий психопат. Чего только стоит история его приключений на шлюпе «Надежда». Так что фамилия, так сказать, говорящая у нашего покойного гвардейца. Впрочем, когда ты много читал, везде видишь отсылки. Слава богу, отсылки на Вархаммер пока не начались.

- Рад знакомству. Можно и на «ты», по-простому. – Я заметил, что призрак скривился. – Хотя, как вам удобнее, капитан. Представиться, увы не могу. Надо привыкать к имени этого тела. И если вам оно известно, буду весьма признателен.

- Христофор. Вас… ваше тело зовут Мечников Христофор Александрович. А кем вы были при жизни, позвольте полюбопытствовать. Где служили? Когда воевали?

Как же сложно с милитаристами. Убеждённым пацифистом я никогда не был, но службу в армии всегда считал делом тех, кто сам на это готов подписаться. Не служил, разумеется, с моими-то врожденными недугами. Военный – это профессия, для которой не всякий подходит, я же не подходил совершенно. Слишком много думаю, слишком не терплю начальства над собой. Иногда мне кажется, что, если бы в конце нулевых меня загребли в армию, меня бы ещё в учебки свои же убили. Ну или я кого-нибудь зашиб бы и присел надолго, потому как после годов травли в школе характер у меня стал скверный. Ершистый, готовый броситься в драку по любому поводу и наглый. Поэтому я старательно думал, как же ответить немертвому гусару.

- Сложно всё упомнить, капитан. Я же не отсюда, вряд ли вам знакомы те кампании и места, где мне случалось воевать, но если вам интересно, то я воевал на суше и на море, вел в бой корабли Торгового Содружества, возглавлял Инквизицию в Век Дракона, собирал флот альянса в войне со Жнецами, нёс имя Всеотца в земли орд нежити и легионов проклятых – я усмехнулся. Мёртвые чуют ложь, но откуда местным мертвецам знать про наши компьютерные игры?

- Вы не врёте! И говорите это без лишнего бахвальства! – Мертвец очень артистично и эмоционально ахнул. – Ваше благородие, Великий Уравнитель направил меня к вам, потому как душа моя мечется неприкаянной, пока не передам свой Дар. Готовы ли принять его?

А вот это уже интересно. Принимать что-то от мертвецов – не стоит. Они, конечно, не врут, но недоговаривать могут. Например, его даром окажется мучительная смерть или другая пакость вроде проклятия.

- Во-первых, капитан, - я нарочито обращался к нему по званию, - Великом Уравнителем, вы величаете Смерть, как я понимаю. Верно? – он кивнул. – А во-вторых, вы сами хотели убедиться, что я достоин. Четыре года – небольшой срок для мертвеца. Сможете ещё немного подождать и побыть подле меня, пока не убедитесь, что я действительно достоин вашего дара. Потому как мужчина должен не словами, а делом показать, что он чего-то достоин. Даже если у него такой рекомендатель, как у меня. - Я сделал паузу. Если призрака могу видеть только я, то он станет отличным шпионом. - Только, раз уж я вас вижу и слышу, я попросил бы вас не шуметь при посторонних и не докучать мне во время сна и походов уборную. И… зовите меня Крис. Христофор как-то уж совсем странно звучит для моего уха.

Долохов оказался весьма занятным мертвецом. Во-первых, он изголодался по общению, а во-вторых, говорил практически, как персонаж классиков. Мне же был нужен источник информации об этом мире. Сон как рукой сняло, тем более от того, что гусар мне рассказал.

Убит он был в двадцать втором году двадцать первого века. Вначале, его слова меня озадачили, а потом дошло. Если души всех изобретателей и лидеров отправлялись в ад, то в Изначальном мире прогресс должен был идти медленнее чем у нас. Поэтому здесь электрификация только началась в середине прошлого века. Автомобили тоже появились недавно. Но обо всём по порядку.

Во-первых, здесь была магия. И магия изначально была уделом святош и монахов, но церковь неотделима от государства. В середине семнадцатого века к власти начали массово приходить маги-аристократы. Когда магия передается по наследству среди аристократов – становится не до революций, да и войны выглядят иначе. Это оказало чертовски серьёзное влияние на историю. Например, тут не существовало Штатов, а морями до сих пор правила Британская Империя. Российская Империя владела частью Китая и Северной Америки. Колонии, империи, колонии и ещё раз колонии. Англичанка гадит, османы наседают на Россию, Европа помогает то одним, то другим.

Во-вторых, донор моего тела. Гусарский капитан умер здесь, в больнице. Он сражался с тварями из Червоточины, чтобы это не значило, и его израненного успели доставить в госпиталь. Тут он и обретался, приглядывая за врачами, посетителями, больными. При этом к Христофору относился максимально негативно, потому что мальчишка был пацифистом, коммунистом и наркоманом. Не раз он пробирался в отцовский кабинет, чтобы украсть дозу морфия или пыльцы фей. Пыльца фей – это что-то из продуктов жизнедеятельности «тварей из Червоточины», обезболивает, вызывает сильный кайф, но как-то странно взаимодействует с магическими способностями, если они есть – их можно лишиться. Поскольку все маги в Российской Империи военно-обязанные, мотивы юного наркомана отчасти понятны.

В третьих, прогрессоры. За последние пятьдесят лет мир переживает невиданный индустриальный бум, однако не ясно естественный это процесс или постарались попаданцы. При этом в последнее время количество чертовски сильных магов выросло, как никогда. Гусар тут упомянул бога и его волю, мол и число Червоточин увеличилось, и появляются они чаще.

Спустя пару часов разговора, меня начало откровенно клонить в сон, и мы вежливо распрощались. Меня ждала впереди чертовски тяжелая неделя. Я в другом мире. При этом, раз Смерть сама ко мне не пришла, не факт, что существует всего три мира, но пока не будем множить сущности. В этом мире не было Мировых Войн, но сравнительно небольшие идут постоянно. С техникой всё плохо. Медицина тоже не кажется мне сравнимой с нашей, разве что тут может магия помогать. А ещё тут есть сословное разделение.

***
«Отец» утром принес мне несколько книг, газет и даже дневник Христофора. Его я тоже попросил называть меня «Крисом», что он воспринял с облегчением. Для него я демон, и называть меня «сыном» или его именем было тяжело. Мужчина даже оказался младше меня. Перед попаданчеством мне было тридцать семь, ему же тридцать три.

Я наконец-то помылся, слава богу тут оказались душевые. От наших они тоже отличаются – всего один вентиль и вода льется только теплая, контрастный душ не принять. Следующие шесть дней я изучал принесенные материалы и дневник, который велся отвратительным почерком.

Христофор Александрович Мечников родился в дворянской семье. Был он единственным и любимым ребенком. Родили воспитывали в нем пытливый ум и старались прививать свои ценности, но в подростковом возрасте он связался с коммунистическим кружком и полетел под откос. Мальчишка слишком тяготел к справедливости, и существующий уклад, когда знатные маги буквально владеют всем, а простые люди либо им принадлежат, либо служат, казался ему абсолютно неверным. Текущая прямо сейчас индустриализация только обострила сословный разброс. Он ел с серебра, спал на перинах, а кто-то вынужден был посменно снимать койку в помещении, где стоял ещё десяток трёх-ярусных кроватей. Люди спали по очереди, работники ночной смены отсыпались днём. Как-то раз, он вместе с отцом посетил такое «общежитие», потому что ассистировал ему на вызове. Врачебная этика здесь, как ни странно, была на высоте. Как я понял Император оплачивал услуги докторов малоимущим и доктор-маг мог лично выезжать к тяжелом пациентам даже из самого нижнего сословия. Если же человек был не «государевым», а принадлежал к чьему-то феоду, то выезд был обязан оплатить аристократ.

Так вот, Христофор начал испытывать отвращение к себе, к своему сословию и считал, что маги должны служить людям, а не наоборот. В лицее, где он обучался, он познакомился с юными коммунистами, стал зачитываться подпольными газетами, и понеслось. Вначале, он отказался от дорогой одежды, стал питаться вместе с прислугой… В общем, мечтал изменить мир, как и любой мальчишка в его возрасте. Только вот для новоявленной кампании «друзей» он был просто кошельком на ножках. Щедрым, добрым кошельком, однако не глупым. Дети государевых людей, поступившие в один из лучших лицеев Петербурга, тоже не были дураками, однако видя рядом юных дворян люто им завидовали и ненавидели. Ситуацию обостряло то, что большинство дворянчиков не блистали способностями и обучались платно.

Подростки бывают злыми, а обиженные подростки злыми вдвойне. Простолюдины не могли ничего сделать знатным ребятам, но зла накопили достаточно. Когда прекраснодушный Христофор решил подружиться с чернью, некоторые пройдохи воспользовались. Вначале он вступил в подпольный коммунистический кружок. Потом стал отдавать все свои карманные деньги на нужды этого сообщества, а дальше началась типичная история с плохой компанией. Узнав, чем занимается отец Христофора, некий Прохор начал подбивать того на воровство морфия и других препаратов из больницы. Затем и самого аристократа пристрастили к зелью. Отношения с родителями испортились, появилась зависимость, и на фоне ещё маячила неразделенная любовь. Влюбился Христофор в знатную девушку, дворянские же дети от него плевались и по-мелочи гадили. Всё это и привело к суициду с помощью смеси самых жестких в этом мире наркотиков.

Пацана мне стало искренне жаль, но, как говорится, сам дурак.

***

К слову сказать, «отец» меня запирал в специальной палате для пленных или преступников, поэтому там всё было настолько убого. Он не знал, как себя поведёт призванный им «демон». После того, как мы наладили какой-то контакт, я переместился в нормальную палату для знати. Сама комната вдвое больше прежней, а ещё имелся санузел с пузатой чугунной ванной. Кровать была роскошная, а на стене висела небольшая книжная полка с какими-то авантюрными романами и дамским чтивом. Ещё к палате прилагались теплые мягкие тапочки, которые я поименовал «меховыми подкрадулями». Еду мне приносили санитарки в серых платьях с белыми фартуками. Поначалу они смотрели на меня, как на врага народа, оно и понятно. Все переменилось, когда я впервые увидел местную нечисть(призраки не считаются).

***

- Итак, папенька, не кривись ты каждый раз, когда я к тебе так обращаюсь. Мне же с тобой и при жене твоей говорить, и при окружающих…

Я не успел закончить фразу, как в палату без стука ворвалась толстенькая санитарка Татьяна Павловна. Умная женщина, но с ужимками деревенской бабы. Прямее топора, проще тапка.

- Александр Ильич! Раненых с Червоточины привезли! Андреевский-то госпиталь уже переполнен, к нам отправили! Сорок шесть человек!

Просто не представляю, как можно делать восклицание на каждом предложении.

- Извини… сын. – Доктор поднялся из «гостевого» кресла и направился к выходу. – Это срочно.

- Да я всё пониманию, папенька. Разрешите помочь? Лишние руки никогда не помешают. Я уже почти здоров.

- Пущай Христя поможет. Солдатиков-то мужики перетаскают, но ежели чего подать надо, али придержать, пригодится. Дмитрий Иваныч уже всех с отдыха вызывает. Сорок шесть увечных, много тяжелых. Любая помощь нужна.

«Отец» опять поморщился, нервно зыркнул на меня, и сказал:

- Ладно. Крис, сначала ко мне в кабинет, дам тебе халат. Татьяна, через пять минут будем в холле.

Этаж, где размещались палаты для знатных пациентов и кабинеты врачей скорее походил на дворец своим убранством. Огромные окна и хрустальные люстры под потолком. Пол устлан коврами, а на стенах тканевые обои в вензелях. Когда мы оказались в кабинете, доктор сразу подошел к сейфу и достал из него тот самый странный пистолет. Тяжелый, громоздкий с виду больше похожий на револьвер, только с квадратной коробкой вместо барабана. Продемонстрировав мне ствол, он прищурился и заявил:

- Только вздумай что-то выкинуть, демон.

- Разве примерный сын что-то выкинул бы? – Я усмехнулся. – Я не нарушаю условий сделки, папа.

- Проклята моя душа – он вздохнул, - демон станет помогать раненым адскими тварями?

- У нас в аду самая страшная тварь – человек.

Я стою посреди мертвого города. Советские панельки смотрят на пустые улицы пыльными стеклопакетами и провалами выбитых стеклянных окон. Во дворах машины – ржавые, на спущенных колёсах. Местами от них остались только черные сгоревшие остовы. Спереди доносится скрип качелей. Я пошел на звук по заросшей свежей травой тропинке между неухоженных густых кустов. Пахло весной и гарью. Чего только не приснится под наркозом.

На разгромленной детской площадке лежал труп кошки, который лениво поклевывали две вороны. Качели мерно раскачивали девочку-подростка со светлыми, непослушными волосами. На ней не было обуви, и одета она в лёгкое не по погоде серое платье. Я улыбнулся и пошел на встречу. Передо мной была та, которая никогда не уходит одна.

- Давно не виделись! – девочка легко спрыгнула с качелей и, шикнув на ворон, вприпрыжку рванула ко мне навстречу. – Я соскучилась.

Она замерла в шаге передо мной распахнув руки для объятий.

Под ложечкой засосало. Не знаю, кто придумал, что Смерть выглядит, как скелет или старуха с косой. Мы виделись уже трижды, и всегда она была юной девушкой лет четырнадцати. Смешливая, не красавица, но очень милая. Менялся только цвет волос, одежда и глаза. Впрочем, глаза у неё менялись всегда, каждую секунду – вот один выглядит как застывший глаз трупа, практически белый, мутный, а другой насмешливый зеленый. Потом живой глаз превращается в зияющий слепой провал, а мертвый становится карим, глубоким. Она моргнула и глаза стали почти человеческими. Правда один был ярко-голубым, другой темно-серым.

Я шагнул вперёд, слегка наклонился и обнял её. Чего тянуть?

Когда Смерть прикасается к человеку, кто-то обязательно умирает. Или человек или Смерть. Это часть её проклятия.

Когда-то давно жрецы забытого народа, жившего где-то в Месопотамии, верили что человек не должен уходить один. Раз в сложный период, определяемый по движению звезд, они отпускали старого проводника и создавали нового. На роль проводника обычно выбирали красивую девственницу, которая до самого ритуала жила, не зная горя: лучшая еда, одежда, десятки оскопленных рабов, выполнявших всё её прихоти. А потом многочасовой ритуал создания проводника покойников.

Чтобы девушка забыла путь назад и осталась между миром мертвых и живых многочасовыми пытками её сводили с ума. Четыре жреца разделывали руки и ноги несчастной, по одному вынимая живые нервы и медленно прижигая их, ещё восемь жрецов приносили в жертву рабов, которые были с ней наиболее близки. Их убивали сравнительно быстро, перерезая горло. Последний тринадцатый жрец ждал своего часа. Окуривал голову несчастной наркотическим дурманом. Кандидатка в проводники не должна умереть от болевого шока раньше положенного. В самый ответственный момент тринадцатый жрец нажимал на рычаг и на алтарь, прямо на шею девочки падала тяжеленая, исписанная странными символами плита. Голова отделялась от тела, обеспечивая несчастную последним взрывом боли, который заставлял её забыть даже своё имя. Она оставалась в Мертвых землях одна, не совершившая за свою жизнь ничего хорошего и плохого. Её встречала предыдущая Смерть, и понимала, что теперь может уйти.

Только вот моя собеседница стала последней Смертью, потому что племя с его жрецами, ритуалами и богами сгинуло в потоке лет. Через несколько веков одинокая девочка начала вспоминать себя. Общаться с теми, кого должна проводить, и даже заводить дружбу с некоторыми людьми. Об этом я узнал в первую нашу встречу, когда мне было 13 лет.

Чтобы Смерть не сближалась с людьми больше положенного, за каждое прикосновение к смертным ей назначалось наказание. Она снова переживала свои последние мгновения в мире живых. И сейчас, если я коснусь ее, либо она пройдет через настоящий ад, либо я пойму, что умер и нет дороги назад.

Я бережно сжал тонкую талию и положил свою грубую ладонь на маленький девичий затылок. Смерть вскрикнула, и мне на руки и на грудь брызнула холодная кровь. Я удержал легкое тело и отделенную от него голову. Законы логики и физики За гранью не работают, поэтому она снова рассмеялась, несмотря на то, что связи между легкими и гортанью не было.

- У тебя было такое лицо, как будто ты вот-вот обкакаешься! Я очень-очень по тебе соскучилась!

Никогда не мог уловить момент, как это происходит. Кровь исчезла, руки и ноги перестали быть искалеченными, а голова девочки снова была соединена с телом тоненькой загорелой шеей. Она прижималась ко мне доверчиво и нежно. Пока мы не разорвем прикосновение, нового наказания не будет. Помня об этом, я взял её за руку, и перестал обнимать. Всё-таки удобнее разговаривать так, а не когда упругая девичья грудь в тебя упирается. Особенно, если ты женат. Хотя интересно было бы стать первым в мире человеком, который бы трахнул Смерть.

Она звонко рассмеялась. Всё время забываю, что она умеет читать мысли.

- Если бы это было возможно, первым бы ты точно не стал. Но я была бы не против. – Она поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку. - В любом случае, ты стал первым, кто пожалел меня. И первым, кто научил меня читать! Пойдём на лавочку, в ногах правды нет.

***

Это случилось, когда мне было тринадцать лет. Я был очень болезненным ребёнком. Маме говорили, что будет чудом, если я доживу до двадцати. У меня почти не работал один клапан в сердце и от любой нагрузки в глазах темнело и становилось трудно дышать, как будто кто-то меня душил.

Я рос в девяностые без всяких гаджетов. Пока мои сверстники гоняли мяч, лазали по стройкам и занимались тем, чем и должны заниматься нормальные дети, я читал. В детстве легче бегать, чем ходить, но только если у тебя здоровое сердце.

Разумеется, я рос изгоем. В девяностых дети были злыми, они смеялись на до мной, дразнили «дистрофиком» и мелко гадили в школе. Особенно их бесило, что вместо уроков физкультуры я сижу на лавочке с очередной книгой, а не бегаю как все.

Читать книги сам и целиком я начал во втором классе, когда мне в руки попал детский ужастик «Мёртвый дом» Стайна. Простенькая сказка про курортный посёлок мертвецов, в котором всегда сдается один дом, и семью, которую приезжает туда на отдых пожирают зомби, чтобы дальше продолжить своё немертвое существование. До этого я уже смотрел фильмы про зомби и маленькому мне они нравились. А тут книга про зомби, которые выглядят как живые.

Но я отвлекаюсь. Со второго класса, я читал всё до чего мог дотянуться. Меня знали в каждой библиотеке. Я экономил на обедах, чтобы накопить на очередную книжку в единственном книжном магазине нашего райцентра. Когда там был новый привоз, кто-то из продавцов обязательно звонил маме или бабушке, чтобы мне об этом передали. Иногда я даже успевал в магазин, чтобы помочь сотрудникам разобрать новые романы ужасов и фантастику. Дед ругался, что мои книги уже некуда складывать и сетовал на то, что «дерьмократы макулатуру не принимают». Он много пил. Вечно мастерил что-то на огороде. И терпеть меня не мог, предпочитая мне моих двоюродных братьев, которые были нормальными мальчишками-сорванцами, а не ботаниками.

К своим тринадцати годам, я был сутулым очкариком с россыпью прыщей на лбу и тонкими слабыми руками.

Мне тогда снился очень странный сон. Я шел к книжному шкафу, но никак не мог дойти. Квартира постоянно менялась, а за окнами город выглядел так, как будто по нему прошлась война или эпидемия. Что, впрочем, не очень-то отличалось от обычного облика райцентра в конце девяностых.

Раздался звонок, я пошел открывать дверь и до неё я смог дойти. Там стояла Она. С разноцветными глазами, волосами собранными в пучок, и в смешном нелепом фиолетовом пуховике. Она жевала жвачку и улыбалась. Моя мама была учителем и часто репетироствовала на дому. Иногда к ней привозили учеников из соседних поселков. Почему-то я подумал, что это очередная ученица.

- Мамы сейчас нет – Сказал я. – Но ты можешь подождать.

- Вообще-то, я пришла к тебе. Пойдём?

Мне было тринадцать и уже начинал засматриваться на одноклассниц. Впрочем, без шансов, никому не нравятся прыщавые, очкастые ботаники. Поэтому я даже обрадовался, симпатичная девчонка моих лет куда-то меня зовет. Но я точно знал, что мне надо дочитать «Незаметных» Бентли Литтла. Роман ужасов, о людях, которые такие обычные, что стираются из памяти всякого кто их увидит. Про главного героя забыла его девушка, его родители. Коллеги, впрочем, забыли первыми, но зарплата продолжала приходить на счет в банке. Тогда я ещё не знал, чем кончится история, и что главный герой встретит других «незаметных». Они начнут совершать отвратительные вещи, чтобы их заметили. Потому что даже смертная казнь за теракт лучше того, что выпало на их участь.

- Мне надо дочитать книгу. И можем пойти. – я был довольно стеснительным подростком и совершенно не умел общаться со сверстниками.

- Это долго?

- Я быстро читаю. Проходи.

Она сняла пуховик, по-свойски повесила его на вешалку, разулась и прошла за мной в комнату с книжным шкафом. Наконец-то я смог до него дойти, по странной, какой-то чужой квартире.

Я взял книгу и сел на диван с важным видом. А она смотрела на корешки книг со странным интересом.

- Нравится что-то? Хочешь дам почитать?

- Я не умею. А это интересно?

Я подскочил с дивана. Почему-то я сразу понял, что она не врёт. И мне стало её чертовски жалко.

- Ты ещё спрашиваешь?! Когда читаешь, это как смотришь фильм, только он у тебя в голове. С запахами, звуками, и ты прямо в центре событий… - я ещё долго распинался, о том, как круто читать, а она меня слушала и улыбалась. И мне казалось совершенно нормальным, что её глаза постоянно меняют цвет.

Затем я схватил её за руку и увидел, как она умирала. По-моему, я даже обоссался тогда от страха. Голова упала на пол, и начала заразительно смеяться её обычным звонким смехом. Я встал рядом на колени, мне нельзя было резко наклоняться, и бережно поднял её голову, сел на диван и уложил себе на колени.

- Чем бы ты не была, я научу тебя читать, если ты правда этого хочешь. Но мне очень-очень страшно. Пожалуйста, соберись обратно. – Разговаривал я тогда очень литературно, потому что за неимением живых друзей, моими друзьями тогда были книги. И стала Смерть.

***

Проснулся я обоссавшимся. Мокрый от мочи и пота. В большой комнате, где стоял книжный шкаф по-звериному выла бабушка. Я выскочил из нашей с мамой комнаты, и увидел на полу деда. Он лежал в том самом месте, перед шкафом, где я схватил за руку Смерть. Вскрытие показало, что у него были такие же проблемы с сердцем, как у меня, хотя он всю жизнь бахвалился богатырским здоровьем. А мой мотор с тех пор начал работать, как часы. Вот тогда я и узнал, что моя новая подруга, которую я научил читать во сне, никогда не уходит одна.

Когда врачи сняли с меня ограничения, я записался на самбо, фехтование и все возможные секции, которые только мог уместить в расписании. Сутулость ушла, появились мускулы, девочки стали на меня заглядываться. Но читать я не перестал. Я понимал, что книги спасли мне жизнь.

***

Мы сидели на лавочке и держались за руки. Наверное, со стороны это больше походило не на отца с дочерью, а на педофила с жертвой. Уж больно нежно девочка поглаживала руку бородатого стокилограммового мужика. Мы говорили про книги. Она сокрушалась, что я не писатель, а то она мне бы нарассказывала историй на сорок томов, как минимум по шестьсот или больше страниц. Она много смеялась, и мне было легко и комфортно.

Но затем я спросил:

- Если я не умер, то кого ты заберешь сейчас? – Обычно она забирала близких. Или тех, кто был непосредственно рядом, когда она приходила. На сердце стало тяжело и неспокойно. Я думал о жене и дочери, которые были со мной в машине, когда на встречку вылетел оборзевший таксист. Я крутанул руль, чтобы удар пришелся на водительскую дверь, но черт его знает.

- Ты в больнице, тут много кто умирает. – Улыбка сошла с её лица. – А пришла я к тебе, чтобы попросить о помощи.

- Меня? Чем я могу…

- Ты думаешь у меня много друзей? – Она перебила. Обычно, Смерть очень тактична. – Тем более тут! Слушай меня внимательно, хорошо? Все люди в мире всегда знали, что есть два места, куда попадаешь после смерти: хорошее и плохое. В плохом месте, ты страдаешь, в хорошем – секс, еда, нет нужды, боли и горя. Скажи, что будет, если среднестатистического человека поместить в это самое хорошее место? В рай?

- Хм… неограниченные ресурсы? Можно много всего сделать. Самый простой вариант, заниматься творчеством. Книги писать.

- Да не тебя! А обычного, вот самого простого и скучного. Ты думаешь он будет развиваться, думать? Да оскотинится он сразу же. С каждым днем будет всё больше потакать простым инстинктам…

- Стоп! Но в рай же попадают лучшие люди!

- Аха-ха-ха-ха! Лучшие? Ваша религия близка к истине. Рай для тех, кто смирял себя, сдерживался, не нарушал правил, жил так, как ему сказано. Для тех, кто «просто исполнял приказы». Когда люди получили свободу воли, Тот Кто Наверху понял, что многим из вас рай не подходит, и тогда он создал «плохое место». То самое, куда отправил своих любимых детей, чтобы они попытались построить новый мир, лучше изначального. Если что, я сейчас говорю не про смертных, а про ангелов. Ещё творец велел таким как я отводить в «плохое место» души за гнев, похоть, гордыню… В общем, те качества, которые заставляют вас действовать. Ад, чтобы ты понимал, это не пыточная, а кузница душ. Падшие, как их называют в твоих книжках, они любят вас и заботятся, просто, когда в одном месте столько непокорных, жаждущих власти развития людей – вы начинаете причинять друг другу боль. А Падших мало. Вас же они берегут и только иногда испытывают. Когда вы умираете, то либо уходите в хорошее место, если вам здесь тяжело, либо рождаетесь снова, либо становитесь демонами и помогаете Падшим.

- Подожди. Здесь? Тут, где я сейчас?

- Нет. Здесь – это там, где ты живой. А сейчас мы за Гранью.

- Какой-то неправильный ад получается. У меня любящая жена, прекрасная дочь, я многого добился. Какие же тут испытания?

- Помнишь, как ты сам посрать не мог со сломанной спиной и жена тебе зад вытирала? От чего ты себя сильнее ненавидел, от того, что почти стал инвалидом, или от того, что твой любимый человек мучается и терпит тебя таким, а ты не то, что помочь не можешь, а даже жопу свою вытереть?! – голос Смерти стал взрослым и жестким. – Разве ты не страдал? А когда твой бизнес почти обанкротился? Родиться в нищете, выйти в люди, и снова всё потерять… Это и есть испытания. Да, демоны с Падшими почти не вмешиваются. Почти. Просто если человек им кажется перспективным, они начинают его испытывать, и, если он проходит через всё, не ломается, а показывает, что даже тысячи неудач не дадут ему свернуть с пути, один из Падших отмечает этого человека. Не важно, добрые дела ты делал, или был мудаком, но, если ты стойкий, значит достоин большего. Вначале, ты придешь к власти, богатству, сытости. Это последнее испытание. Испытание раем в аду. И если и его пройдёшь, то станешь демоном.

Я молчал. За три наших встречи, я немногое узнал о Смерти, но понимал главное – она никогда не врёт. То есть вся моя жизнь, начиная со школьной травли, развода родителей и заканчивая бизнесом и кредитами была испытанием? Адом. С другой стороны, наверное, если у тебя нет любви, то нет и боли от расставания. Как можно что-то потерять, ничего не имея? Вот тебе и адские муки.

- Ты прав. – Она снова читала мои мысли. – И тебя выбрали. Если ты сейчас вернешься назад, то у тебя дальше всё будет хорошо. Тебе осталось только испытание счастьем. Но я не хочу тебя туда отпускать прямо сейчас.

- Экхм. Почему?

- Потому, что мне нужна твоя помощь! Там! В другом мире, который похож на ваш, но не ад. Куда приходят молодые души.

- Аква, я выбираю тебя! – сказал я с каменным выражением лица.

Смерть коротко рассмеялась. Про аниме я ей тоже рассказывал.

- В изначальном мире, откуда родом все наши души, да, и моя тоже, - она крепко-крепко сжала мою ладонь, - творится нехорошее. Понимаешь, не все души в «хорошем месте» приживаются, их кто-то стал возвращать в изначальный мир. Но в отличие от молодых душ, они всё помнят. А ещё…

- А ещё там есть магия! – я опять перебил, улыбаясь как идиот. Похоже, это не встреча со Смертью, а просто приятный сон под наркозом.

Маленькие ноготчки впились мне в руку:

- Дурак! Да там есть, то, что ты называешь Магией. Настоящая Воля Творца. Способность менять реальность. Но если раньше она была достоянием самых набожных и смиренных, то из хорошего места приходят те, кто до него успел побывать и в нашем Аду. И это ещё не всё! Пока они были в хорошем месте, они пропитались Волей Творца, так, что никакой чудотворец им и в подметки не годится. Даже мне до них не добраться. Это неправильно! Это всё равно, что запустить дауна-педофила в детский сад. Я провожаю души. Непокорные рано или поздно становятся демонами. Смиренные – отправляются в свой тихий сад. Но после встречи с верну…

- Попаданцами. Говори уж проще. Ты же тоже читала.

- … с попаданцами, молодые души остаются искалеченными! Представь себе старика, который прожил несколько жизней, попавшего в тело подростка. Он же легко сможет манипулировать любой девочкой, которая ему приглянется. Да они там целые гаремы себе собирают, ломая и калеча молодые души! – Смерть не повышала голос, только руку мою уже сжимала кисть скелета, а разговаривал со мной череп в ошметках гнилой плоти. – Их ломают! Понимаешь?! Не испытывают, не воспитывают смирение или волю, а просто сводят с ума! И им уже нет дороги ни в рай, ни в ад. И переродиться они не могут! Поэтому мне нужен ты!

- Почему я?

- Ты ещё не стал демоном. Но ты не сломался и не смирился, тебя можно отвести в изначальный мир. И ты чертовски много книг прочитал. Ты, наверняка, придумаешь как находить верну… попаданцев, и сможешь мне на них указать. Если я провожу тебя туда, ты сможешь меня позвать. А главное… главное узнай, как они возвращаются. Кто стоит за этим.

- Нет. – я отпустил руку Смерти, но она крепко держала меня ледяными костями.

- Почему? Ты же всегда-всегда был добрым и помогал! Ты научил меня читать! Ты показал мне мультики! Ты обнимал меня, когда я просила.

- Потому, что не знаю, ад мой мир или мне всё это сейчас снится, но, там у меня семья. Там люди, судьбы которых от меня зависят, и которые мне дороги. Если я могу выбрать, куда ты меня отведешь, я хочу вернуться домой. Стать попаданцем в мире с магией, конечно, шикарно, и обратись ты ко мне лет в четырнадцать с такой просьбой, я бы ни минуты не думал. Но сейчас у меня есть дела.

- Твои дела никуда не денутся! Ты можешь помочь мне, и я верну тебя обратно. Хочешь, до того, как погибла твоя дочь?

- ЧТО?!

- Авария. Я пришла не за тобой, а за ней. Но заглянула к тебе. Я договорилась с Падшими. Они там хозяева, как Творец в изначальном мире и в хорошем месте. И я знала, что тебе предложить, чтобы ты точно согласился.

- Но ты же сказала, что потом у меня будет всё зашибись! Что я, блин, хозяином жизни стану! Как может быть зашибись, если дочка…

- Я верну тебя, до того, как вы сядете в машину.

- Почему ты, бл…, сразу об этом не сказала?!

- Потому, что я хотела, чтобы ты просто мне помог. Без всяких условий. Ненавижу условия. А Падшие сказали, что отмотают время, только если ты мне поможешь. А принять решение ты должен сам. Без условий и уговоров. – она снова стала девочкой, с таким лицом, будто вот-вот разревётся, - я не знаю всех правил!!! Я провожаю души! Туда, где им будет лучше! Требовать чего-то я не в праве, даже сами Падшие ничего вам не приказывают. И они сказали, что если я буду ставить условия, то не смогу тебя забрать.

- Успокойся. Если это не сон, то у меня просто нет выбора. Я помогу тебе. Даже если, ценой будет моя жизнь, за жизнь дочери. Хотя… глупо звучит.

Пафосно. Страшно умирать, только если не знаешь, что тебя ждёт.

Мир вокруг, подернулся пеленой. Всё стало серым, блеклым и откуда-то раздался голос, больше похожий на рёв:

- УСЛЫШАНО. ОН СОГЛАСИЛСЯ. МОЖЕШЬ ПРОВОДИТЬ ЕГО.

Затем мы шли куда-то в тумане со Смертью. Держались за руки. Она говорила:

- У тех, кого ты ищешь, будет Дар, ну или магия. Дать нечто сравнимое с ней я не могу, но я буду рядом, когда ты позовешь, а ещё ты сможешь видеть моими глазами. И... чего бы ты хотел там? Если я могу, я постараюсь это дать. Только не веди себя, как эти… попаданцы.

- Чтобы мне было семнадцать, у меня были все мои знания и навыки, - я пошутил, но затем добавил серьёзно, - и чтобы я помнил, зачем мне возвращаться.

***
П.С. Пишу книгу. В жанре хоррор, пытаюсь сделать деконструкцию жанра про попаданцев, где будет хватать мистики, хоррор-составляющих и нестандартным образом обыграны клише жанра. Если интересно продолжение поддержите лайком. Оно уже написано, но не знаю стоит ли тут публиковать.